Текст книги "Водитель трамвая"
Автор книги: Сергей Бушуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
«Ну, вот и Слава Богу! – воскликнул я про себя. – Нашёл!»
И только теперь я явственно услыхал шум, непрерывно доносящийся с территории депо, из-за забора. Это были грохот перегоняемых вагонов, с характерным стуком колёс, звон трамваев и крики тех, кто занимался данным кропотливым трудом. Я повернул ещё раз за угол, и оказался прямо возле проходной. То оказался маленький кирпичный домик, больше похожий на будку, красного цвета. Слева был изображён трамвай, с двух сторон которого красовались растопыренные крылья, и надпись: «Москва». Справа висела табличка с объявлением: «Требуются». И дальнейшим перечислением кто именно. Её я читать не стал. Вход же украшал пластиковый козырёк с надписью выполненной полукругом, гласившей:
«Краснопресненское трамвайное депо».
За ней располагалось табло больших электронных часов.
Потоптавшись в нерешительности минуту-другую возле проходной, откуда то и дело выходили люди, я, наконец, ступил на маленькую ступеньку, и смело открыв дверь за белую пластмассовую ручку, вошёл внутрь. В нос мне ударил спёртый, неприятный запах, стоявший в помещении. Слева открылась дверь, и показалась сутулая, худая фигура охранника.
– Что вы хотели? – уныло и без малейшего интереса спросил он.
Голос его звучал тихо и разочарованно. А усатое лицо было я несомненными признаками печали. Только не поэтической, безусловно, а вполне житейской. То есть, данный субъект явно не горевал над судьбами отечества, и не тосковал, глядя на поля русской равнины, а наверняка, переживал насчёт сгоревшего накануне сарая или потёкшего редуктора в еле живых «Жигулях».
– День добрый, – решил я проявить совершенно ненужную вежливость, взирая на его стоптанные башмаки. – Я хотел бы узнать по поводу работы.
– Да? – тем же тоном, и нисколько не меняясь в лице, отозвался унылый охранник. – А что вы хотели узнать?
– Да просто, можно ли сюда устроиться.
– А – а – а, тогда вам не ко мне.
– Разумеется! – я всегда поражался, сколько недоумков просиживают штаны в подобных местах. – Мне нужно в отдел кадров.
– Давайте документы, – тем же печальным тихим голосом проговорил охранник.
Я дал ему паспорт, и стал ждать, пока он занесёт необходимые ему по службе данные в толстую амбарную книгу с загнутыми потрёпанными страницами.
«Какое убожество! – отметил я про себя. – Последний год двадцатого века, а они всё записывают в какие-то пухлые школьные тетради, переделанные под служебный журнал! Хорошо хоть не гусиными перьями! Но за это спасибо большевикам с их программой всеобщего образования!»
Между тем охранник доцарапал наконец синей шариковой ручкой в своём «бумажном компьютере», и отдав мне паспорт, указал рукой на дверь, расположенную прямо за турникетом, уже заботливо открытым для меня. На двери висела табличка: «Отдел кадров». Я убрал паспорт в карман, прошёл через турникет, крутанувшийся с мерзопакостным комариным писком, и, подойдя к указанной двери, постучал костяшками пальцев. Ответа не последовало.
– Громче стучите, – посоветовал усач, всё ещё стоявший в дверях своей каморки, и, по-видимому, не спешащий уходить именно потому, что каждый вновь прибывший нуждался именно в таком совете.
– А чего они там, глухие что ли? – без интереса спросил я.
– Хрен поймёт, – равнодушно произнёс охранник, – скорее всего, работать не хотят.
– Да? А вы хотите?
– Я тоже не хочу, но приходится.
С этими словами усач удалился, и больше я его не видел. Я пуще прежнего забарабанил в дверь, и вскоре услышал недовольный женский голос:
– Войдите.
Я тронул ручку двери и вошёл внутрь. Передо мной возник стол, пара стульев и кое-какая унылая меблировка. Окна закрывали белые горизонтальные жалюзи, по внешнему виду которых можно было подумать, что их не открывают вообще. Словом, глухо как в танке. А если прибавить к описанному жару, стоящую на улице, и неуклонно проникающую в помещение, то вы без труда нарисуете себе место куда я попал. Ведь слово «кондиционер» в ту пору оставалось лишь словом. Во всяком случае, там, где я пробовал трудоустроиться. Также в комнатушке находилась женщина лет пятидесяти, тоже с очень утомлённым выражением лица, таким, будто ей всю ночь пришлось разгружать вагоны, гружёные контейнерами с отработанным ядерным топливом.
Она осведомилась о цели моего прибытия, выслушав и обречённо вздыхая, покивала головой, сняла трубку и, дождавшись ответа, быстро заговорила с кем-то. Я понял, что речь идёт обо мне. Кивнув ещё пару раз в трубку, жертва кадровых будней, отфутболила меня дальше:
– Идите в основное здание – выйдете и на право. А там поднимайтесь на второй этаж. Вам нужен отдел эксплуатации. Там с вами и поговорят.
– Спасибо, – ответил я, закрывая за собой дверь.
Я покинул будку-проходную, и, пройдя несколько шагов по внутренней территории, оказался в основном административном корпусе. В том самом пятиэтажном с красными боковушками.
Дверь с шумом закрылась за мной, и дневной свет погас, уступив место полутьме, наполненной приглушёнными голосами доносившимися откуда-то сверху. Я проследовал по направлению к ним, поднялся по лестнице и вошёл ещё в одну дверь на втором этаже. Здесь многоголосие стократ увеличилось, и я пошёл в нерешительности, озираясь по сторонам и ища взглядом отдел эксплуатации. Слева от меня находилась диспетчерская, с круглым стеклянным окошком. Справа – большая комната, со столом, стульями и надписью в самом конце её – «Касса». Прямо шёл длинный коридор, освещённый лампами дневного света, по бокам которого располагались помещения. Везде было множество людей, уставившихся на меня с явным интересом. Я двигался прямо по коридору, немного нервничая, и не особо обращая ни на что внимания. Поиск надобного мне отдела эксплуатации поглощал меня целиком. Новое место всегда действовало на меня подобным образом. Приезжая в любую организацию я никогда поначалу не присматривался к ней, справедливо рассудив, что если я подойду работодателю, выучить расположение кабинетов успею со временем, а если не подойду – то и изучать не за чем.
Спустя минуту, пройдя по коридору дальше, я узрел искомую табличку с надписью: «Отдел эксплуатации». Дверь в помещение оказалась открытой, и там меня уже ждали. Мне навстречу поспешила женщина также лет пятидесяти, маленького роста, в очках, с химией на голове (а может, нет – вы думаете, я помню такие детали?!), одетая просто и легко.
– Это вы обратились по поводу работы? – спросила она, изучающее посмотрев на меня снизу вверх.
– Да, – подтвердил я, в свою очередь, с интересом глядя на неё, ибо быстро смекнул: то, поди, и есть местное начальство, и беседовать предстоит именно с ней.
– Проходите, садитесь, – предложила мне женщина, жестом указывая на стул возле стола.
Сама она расположилась напротив.
Я сел на стул и бегло огляделся. Кабинет куда меня завели, очень напоминал пенал. Такой же узкий и не большой. Из открытых настежь окон доносились звуки проезжающих по улице 1905 года автомобилей, отдалённый звон трамваев возле Ваганьковского кладбища, и периодические обрывки фраз проходящих внизу пешеходов. В самом «пенале» имелось два шкафа, стоящих возле стены, папки с неведомыми документами, и два стола. За вторым, находящимся по соседству с тем, за которым я очутился, сидела ещё одна женщина. И тоже в возрасте. Она работала с означенными документами, целиком поглощённая своим занятием и нисколько не обращая на нас внимания.
– Ну, рассказывайте, – довольно доброжелательно обратилась ко мне та, первая, что пригласила в кабинет.
– Что именно? – спросил я вежливо.
– Ну, что вас привело к нам? – продолжала она, взяв в руки шариковую ручку и теребя её.
– Ищу работу, – признался я честно. – Услышал объявление… приглашение… учеников водителя трамвая.
– Это я поняла, – наклонила голову, моя собеседница, слегка улыбнувшись. – А раньше вы кем-нибудь работали?
– Конечно!
– Кем? – она внимательно слушала, поворачивая ручку то в одну, то в другую сторону.
– Да много кем. Был и поваром, и сантехником, и охранником…
– А какое у вас образование?
– Среднее специальное, – ответил я, и потянулся было за дипломами и прочими бумагами, но моя собеседница знаком дала мне понять, что это ей не требуется.
– А теперь решили попробовать себя на транспорте?
– Ну, честно говоря, мне интересно…
Возникла небольшая пауза, в течение которой были слышны лишь разговоры где-то в коридоре, на какие-то специфические темы, и непрестанно звонящий телефон в соседнем кабинете. Я не очень представлял – какого рода будут дальнейшие вопросы. И не слишком-то нервничал.
– Вы ещё очень молодой, – заметила моя собеседница.
– Это плохо? – уточнил я, осознавая, что сейчас может начаться нытьё.
– Да как вам сказать, – делая небольшие паузы между фразами, отозвалась она. – Вам молодым тяжело у нас работать. Вставать приходиться в три часа ночи. И ложиться в три, когда вечерняя смена. Расслабиться нельзя. Ответственность огромная.
– Ничего страшного, – браво ответил я, вспоминая иные свои работы. – Мне уже доводилось и ночами не спать, и не расслабляться.
– А ещё ответственность велика.
– И с этим я думаю, проблем не будет.
– И выпить нельзя, – подытожила моя собеседница, подозрительно глядя мне в глаза. – Вон у нас молодые, только приходят, месяц поработают и айда! Только их и видели! Не выдерживают нагрузок! И бегут…
– Да что ты его пугаешь, Луиза! – подала голос женщина, сидящая за соседним столом, и прежде молчавшая. – Нормальный парень! Почему ты думаешь, что он у нас не приживётся? Работают же у нас такие молодые! Так ведь? И ничего. Нормально работают.
Вновь воцарилось недолгое молчание. Женщина, которую назвали Луизой, с улыбкой смотрела на меня, и потом ответила:
– Да. Работают. Тут я не спорю. А почему вы уходили с прошлых мест работы?
– А когда как, – произнёс я бесхитростно. – Когда зарплата не устраивала. Когда начальство. Когда график. Когда коллектив. Или специфика работы. Это тоже важно.
– Да. Здесь я согласна. Не попробовав себя в разных областях, и не поймёшь – к чему душа лежит.
В ответ я кивнул, дескать, полностью согласен.
Помолчав ещё немного, моя собеседница стала очень серьёзной и задала новый вопрос:
– Ну а как у вас дела с алкоголем? Часто употребляете?
– Бывает. Но не часто. И не на работе.
– Это хорошо, – одобрительно покачала она головой. – А как с курением? А то некоторые водители накурят на всю кабину! А пассажиры потом на них за это жалуются.
– Я не курю, – посмотрел я выразительно на Луизу.
– Хорошо.
Она ещё немного помедлила, и, вставая, решительно заявила:
– Что же, я не вижу препятствий к тому, чтобы вы у нас работали.
«И неужели это всё? – подумал я с удивлением. – А где же куча вопросов, которыми обычно забрасывают на собеседованиях, выясняя Бог знает что, и для каких целей? Где вопросы, сколько я хочу зарабатывать? Москвич ли я? Женат ли? Нет? Где дотошное разглядывание моих дипломов, трудовой книжки и прочих бумажонок? Где разговоры на отвлечённые темы, никак не связанные с работой и её составляющими? Где всё это?!»
Я на самом деле оказался поражён. Много позже я понял, почему всего этого не было. Говоря совсем просто, данная ерунда в депо поначалу просто не требуется. Ведь большая часть из тех, кто поступает в их (депо) распоряжение, до водительского кресла так и не добирается. Соскакивает ещё в процессе обучения. И из-за сложностей с этим обучением связанного, и из-за его длительности. И из-за того, что попробовав и поняв, куда его занесло, ищет другую работу, попроще. Следовательно, детально выяснять, какой человек к ним пожаловал, и каких кренделей от него ждать, по названным причинам совсем ни к чему. Он может отсеяться, а если и нет, то за время обучения, всем станет всё ясно. Любой человек раскроется. Причём не спеша и плавно. А уж москвич ты или приезжий из Пузоотрыгаевска им тем более до лампочки. Место в Гранд Лимит Отеле не надо предоставлять и уже хорошо. А там – живи хоть под забором в обнимку с котом Васькой.
В общем, так я познакомился с Луизой Ильиничной Мокшаниной, в ту пору не последним человеком в Краснопресненском трамвайном депо. В моей истории она всплывёт ещё не раз, в силу естественных причин, и с ней мы познакомимся поближе несколько позже. Отношения в последующем у нас с ней были крайне неоднозначные, непростые, и я не могу сказать – плохие. Не забывайте, я сам не подарок, и временами и ей от меня доставалось, в рамках того что мне было позволено разумеется. Определённых границ я не переходил. Но человек она оказалась непростой, хотя и к негодяям я её однозначно причислить никак не могу. Луиза – скорее человек системы. Сама в прошлом водитель, она понимала, откуда ноги растут, но вот сделать особо многого не могла. Или не хотела. Самой бы удержаться (ибо грызня у начальства в депо подчас разгоралась покруче водительской, чем я случалось, пользовался). А в отношениях со мной часто шла на уступки, (особенно, когда узнала мой характер, чего лично я не хотел – вынудили), и избегала конфликтовать в открытую. То ли из мудрости, пришедшей с годами, то ли в силу иных причин. Я не знаю. И относилась ко мне с подозрением. Но не будем забегать вперёд.
После этого столь быстрого собеседования, Луиза дала мне какие-то документы, и отправила в здание, находящееся неподалёку и относящееся к депо. Чтобы попасть туда мне надо было пройти снова через проходную, добраться до того места где находилась остановка, и свернуть налево в первый же переулок. Собственно и не переулок вовсе, а вход в красное кирпичное одноэтажное здание, являющееся, как я понял, медицинским пунктом. Я вошел, повернул направо, открыл дверь и оказался в медицинском кабинете. Там было очень тихо, пахло лекарствами. За столом сидела женщина, которая едва я представился и объяснил причину своего появления, кивнула головой, взяла документы, протянутые мною, долго в них что-то писала, и отдала мне обратно. Я поплёлся назад. Но дабы не мучить любознательного читателя, я опущу скучные подробности моих хождений, и сообщу следующее: с данными документами я вновь явился под ясные очи Луизы Мокшаниной скрытые линзами. Та отфутболила меня в отдел кадров писать заявление о приёме на работу, и ещё какую-то муть, затем я вернулся обратно в отдел эксплуатации. Снова чего-то писал, поднимался на третий этаж, там бродил по кабинетам. Словом, в результате всех процедур я вышел из депо с направлением на медицинскую комиссию. И с напутствием её скорейшего прохождения. Комиссию я прошёл, правда, нервов мне там помотали немало. Особенно в кабинете у офтальмолога. Хотя никаких проблем я врачам не создавал. Там сидела очень противная тётка лет сорока, которой я при иных условиях, не раздумывая долго, объяснил бы кратко и сжато как следует разговаривать с будущим московского городского транспорта. И наверняка прибавил бы (за мной, признаюсь, это водится) как отвратительно у неё пахнет изо рта и какая она старая и толстая. Обычно при подобных конфликтах, помимо прочего я всеми силами стараюсь, чтобы у соперника после разговора со мной не просто испортилось настроение на недельку-другую, а ещё и остался комплекс неполноценности. Но здесь, я позволить себе слишком многого не мог (ибо нуждался в работе), и ограничился лишь быстрой словесной перепалкой, смысл которой сводился к тому, что, давай тут не учи меня жить, а подписывай свои поганые бумажки коль не имеешь, как врач претензий к моему здоровью. И делай это молча. Подобная постановка вопроса очень не понравилась этой неудачнице (неудачнице это слабо сказано – иначе трудилась бы она совсем не здесь), и она даже попыталась было воздействовать на меня традиционно женскими мерами, а именно – стала орать. На что я спокойно парировал, мол, если не прекратишь сейчас же, через пять минут я пойду к главному врачу вашей заупокойной конторы, и скажу, дескать, с меня требуют взятку в глазном кабинете при самых отягощающих обстоятельствах. «Понятно, бля?» – был мой заключительный рык на весь первый этаж, отчего подскочила даже притихшая медсестра. Эта угроза как-то утихомирила пыл психически неустойчивого эскулапа, и мне незамедлительно были вышвырнуты – без шуток! – справки. На прощание мы обменялись взглядами, которым позавидовали бы даже ратники перед битвой на Куликовом поле, и я, хлопнув дверью к ужасу сидящих тут же, других проходящих комиссию водителей пошёл дальше. В целом, комиссия тоже отдавала зоопарком, но остальных врачей я прошёл без малейших проблем. Меня ещё хорошенько раскрутили напоследок в местной центрифуге, дабы выяснить, как работает мой вестибулярный аппарат, и к концу дня я был свободен. Единственное сильно досадившее обстоятельство оказалось простым: пришлось встать для прохождения комиссии чуть ли не в пять утра. Кстати, к месту будет упомянуть – по дороге на комиссию я случайно встретил своего старого знакомого. Звали его Серёга Горбач. В пору нашей учёбы в ПТУ № 26 мы сильно дружили. Но к тому моменту потеряли связь и не виделись несколько лет. Ранее, Серёга был подающим большие надежды боксёром, постоянно тренировался и выступал, мечтал «раскачаться» до Тайсона и стать чемпионом мира. Теперь он «держал» палатки у метро, то есть стал бандитом, и чуть не упал в обморок, узнав, для чего я приехал и кем собираюсь устроиться.
– Да ладно тебе, – говорил он мне с улыбкой. – Какой трамвай?! Ты что? Я рад тебя видеть! Давай вот завтра встретимся, у меня есть для тебя работа. Сейчас тут вот с делишками разберусь и о тебе подумаем.
– Нет уж, нет уж, – отвечал я содрогнувшись. – Знаю я твою работу. И твои методы. Насмотрелся в своё время.
– Да ладно, чего ты! Сейчас – то всё по-другому. Те времена были бандитские, то время прошло. Теперь намного спокойнее…
В общем, мы разошлись ни о чём не договорившись, и с тех пор я его уже не видел никогда. Как его жизнь сложилась? Наверняка не просто. Поразительно другое – что встретились мы именно в тот момент жизни. В прямом смысле на распутье. Вот две дороги. Выбирай. А то, что Серёга помог бы мне с «трудоустройством» сомневаться не приходится. Уж слишком хорошо я его знал…
Но продолжим. На следующий день я явился в отдел эксплуатации, принёс врачебное заключение о годности быть водителем трамвая, и к своему огромному удивлению получил направление в учебный комбинат.
Глава 2. Учебный комбинат
Собственно, что меня удивило? Я-то думал: принимаемых на работу в депо, всему необходимому научат на месте. По идее, должно быть так? Однако действительность оказалась намного сложнее. Всех вновь поступающих посылают в учебный комбинат на «Нагорной». И обучение в нём более чем серьёзное. Хотя бы в плане посещаемости. Но давайте обо всём по порядку.
Итак, мне выдали направление, в соответствии с которым, я был обязан начать обучение в означенном комбинате не то в Сентябре, не то в конце Августа. Сейчас я точно не скажу. Единственное, что помню твёрдо: когда мы собрались там в первый раз, ещё стояла жара. За время прошедшее с момента моего последнего посещения депо прошло два месяца. Я продолжал искать другие места работы, но так ничего и не нашёл. Следовательно – выбора не имелось вовсе. Только трамвай.
В положенное время я приехал в комбинат, нашёл свою фамилию в списках учащихся, записал – в какую группу меня определили, и поднялся наверх в указанный кабинет. В нём уже находилось человек двадцать самой разнообразной пошивки. Я сконфужено, и не глядя ни на кого, прошёл назад и сел к окну позади всех. Крайне изматывала жара. Я смотрел на жилые дома стоящие через дорогу, и с грустью завидовал его обитателям. Вон они – имеют нормальную работу, не носит их нелёгкая по таким заведениям, сидят, небось, сейчас дома, пьют чаёк с «Тульским» пряником, и до моих проблем им дела нет. А тут – сиди как сыч! И совсем неизвестно – чем закончиться эта моя очередная авантюра. И вообще, чему тут учить – то будут? Как водить трамвай?
Народ между тем продолжал прибывать. Незаметно, потихоньку заполнились столы вокруг меня, свободных мест оставалось меньше и меньше. И через какое-то время и рядом со мной приземлился некий субъект. Как чуть позже узнал я, звали его Володя Фролов. Это был парень на вид лет двадцати пяти, небольшого роста, худой, с усами, и ярко выраженной азиатской внешностью. Если бы я не узнал его имя и фамилию, то без раздумий отнёс бы его к представителям казахов или того поля ягод. И каково же оказалось моё изумление, когда пару месяцев спустя, я случайно выяснил, что ему тридцать три года от роду! Никогда бы не подумал. Выглядел он очень молодо.
Между тем, мы с ним бегло познакомились, и, оказалось: направило нас на обучение одно и то же депо. Краснопресненское. Немало подивившись данному обстоятельству (ведь в аудитории присутствовали представители пяти московских депо), мы стали ждать развития событий.
Через какой-то промежуток времени явились представители комбината, и началось пустословие и пышные разглагольствования на тему того, как нам повезло, что мы туда попали, какая это должна быть честь для нас, ибо нам предстоит поддерживать славные традиции… предыдущие поколения… городской транспорт… оказанное доверие… достаньте флаги… ура, товарищи! В общем, если бы мы в конце всего этого словоблудия встали и устроили овацию минут на десять, стороннему свидетелю наверняка показалось бы, что он слушает речи Брежнева по поводу успешного завершения пятилетки и перевыполненного плана по производству чугунных котелков (интересно – с оптическим прицелом или без?) на границе с Польшей. Если вам будет интересно, скачайте, не поленитесь, съёмки выступления генерального секретаря выступающего с дежурным докладом на съезде КПСС году так в 1979-м. Они сейчас выложены в открытом доступе. Комедия та ещё! Получите большое аристократическое удовольствие, и сможете нарисовать картину того, что услышали мы в учебном комбинате два десятилетия спустя. Эх, если бы ещё перед нами выступил сам Леонид Ильич!!!
Впрочем, вас – людей нормальных я мучить, не намерен, и потому перескажу сейчас в одном абзаце то, что говорили в течение двух с лишним часов неподражаемые хранители транспортных традиций.
Итак. Первым делом они сообщили следующее: нельзя пьянствовать, курить только в строго отведённом месте, справлять нужду постарайтесь только на переменах (в смысле – не вздумайте отпрашиваться во время лекции, а вы что подумали?), нельзя прогуливать, учиться на двойки, и ни в коем случае не относиться к учёбе халатно. Или расслаблено. Ведь цена – изувеченные нерадивыми водителями трамваев человеческие жизни!!! А в иных случаях вступает в силу приказ долго жить! Ну как – страшно? А что вы хотели? Трамвай это вам не ешак! – как говаривал председатель Старкомхоза товарищ Гаврилин из «Двенадцати стульев». А самое страшное, за что немедленно следовали репрессии – это непосещение по любому поводу комбината в течение трёх дней. В таком случае, – стращали нас, – комбинат отправляет недоученного водителя с документами в зубах обратно в депо, а там уж будет разбираться с вами лично начальство. Вот собственно и всё. На остальное время пришлась торжественная часть с выкриками, лозунгами, и глубокой убеждённостью «правильности выбранной вами профессии».
Сразу сообщу: долго и обстоятельно писать о данном периоде моей трамвайной эпопеи я не стану. Во-первых, как и в любом образовательном учреждении, в основном всё протекало нудно. Во-вторых, моя задача рассказать о работе, а не учёбе. В третьих, учились мы не так уж долго, и ярких событий оказалось не слишком много. В четвёртых… нет, ничего. Вам я полагаю и так уже ясно. Тогда продолжаем разговор.
В учебном комбинате в общей сложности мы провели около четырёх месяцев. Полностью обучение длилось полгода. Но теоретическая часть – где-то столько сколько я сказал. Дальше – практика, прости господи!
Занятия начинались с утра – вроде с полдесятого, и завершались часам к пяти вечера. Иногда – позже. Частенько и по субботам тоже. Так что, при кажущейся простоте и расслабленности, напрягаться приходилось всерьёз. Что мы изучали? Предметы назывались замысловато. Ну, например, «Механика». Это была хрень повествующая о начинке трамвая, в коей без ста грамм и не разобраться. Тем паче, если не иметь технических навыков. Особенно «плавали» в ней дамы различных возрастов, совсем без интереса разглядывающие диковинные конструкции, вырванные из настоящего трамвая и разрезанные напополам, что валялись в конце кабинета позади парт. Ещё один предмет: «Электродинамика». Кажется так. У меня, например, от одного этого названия и по сию пору волосы с ног опадают, а уж тогда… Правда, имелся смягчающий фактор. Преподаватель по фамилии Кирсанов. Настоятельно вам рекомендую: запомните эту фамилию. Честное слово, этот человек как никто заслуживает того чтобы остаться в истории. И к нему, лично я, испытываю чувство глубочайшего уважения. Но о нём чуть позже. Ещё был поначалу предмет: «Медицина». Куда ж без неё? И объяснялось оно, как вы понимаете, предельно просто: вы же водители, блин, а вот если вы едете, и у вас в салоне «хтой-то» помер? Вы же должны ему сделать «рот в рот»! Напоследок. Дабы отправить его в страну богатую дичью с наполненными до отказа углекислым газом лёгкими. Если встретиться ему по дороге кто-то не тот, ну демон какой-нибудь рогатый, а то и сам Сатана, можно дыхнуть на него – что б окочурился тоже. Дать газку понюхать. Потом у преподавателей имелся и ещё один весьма весомый аргумент: а вдруг вы сами кого-то ненароком переедете? Бывает же такое. Вы обязаны выйти, и закатав повыше рукава – дабы не замазаться рекой крови, оказать своевременную медицинскую помощь. Если конечно, удастся вытащить пострадавшего из-под трамвая. Ибо сколько бы я впоследствии не общался с водителями, побывавшими в подобных ситуациях, почти каждый говорил именно о сложности вытащить несчастного из-под вагона. Один раз даже, некую женщину пришлось вытаскивать какими-то специальными крюками. По-другому – никак. «Своевременная, квалифицированная помощь», как вы понимаете, ей уже была ни к чему. И вот тут, подразумевал предмет «Медицина», мы не просто должны «рот в рот», а и наложить шину, и перебинтовать, и найти слова утешения для пострадавшего. Выглядеть они могли так в моём представлении:
– Ну что ты голубчик, не расстраивайся! До свадьбы всё заживёт. Вернее – отрастёт. И ногу твою драгоценную пригвоздят, и руку приклепают. И туловище распотрошённое подштукатурят. И в ход пустят. И искусственным разумом одарят, дабы смотрел дурак в другой раз по сторонам, когда по улицам шастаешь! И будешь ты у нас прежним Никодимом Васильевичем Терминаторовым. Или Вертеровым, с учётом страны проживания. В целом, не парься. Делов-то на копейку!
Словом, так – ну почти так! – учил нас предмет «Медицина». Правда – недолго. Под наш дружный смех она закончилась недели через две-три, если мне не изменяет ветреная память. Также я помню такие дисциплины как ПТЭ, то есть «Правила технической эксплуатации», что-то связанное с охраной труда, ну и конечно «правила дорожного движения». С последним разыгралась истинная комедия, так как долгое время у нас вообще не имелось преподавателя, и в результате мы «сильно отстали». А выражаясь проще – ни черта не знали, ибо никому ко всему прочему не было ни малейшего дела, ни до трамваев, ни до ПДД.
Теперь о людях. Сперва о тех, с кем я учился. Группа наша оказалась довольно многочисленной. Человек тридцать. Как предупреждали нас в один голос все преподаватели – к концу учёбы останется не более половины особей. Не знаю как в отношении других групп, но в нашем случае данное мрачное пророчество не сбылось. Отсеялись лишь единицы.
Представителей Краснопресненского трамвайного депо оказалось больше всего. Нас было аж девять человек. Собственно – я, уже упомянутый Володя Фролов – «казах», ещё три парня – один по фамилии Ребров, второй – Филатов, и третий Гена Николаев.
Ребров – молодой парень с большими губами и явно манерными повадками, не переходящими впрочем, определённых рамок. За сторонника мужской любви его вполне можно было принять, но скорее, он напоминал карикатурное изображение современного метросексуала. Только обнищавшего до предела, и с горя поступившего учиться на водителя трамвая. А в целом, и по манере одеваться, и по повадкам, молодой человек «тянулся к прекрасному». Ребров носил облегающие штанишки – когда джинсы, когда брюки, заправляемые им в сапожки, стригся по моде и однажды вызвал взрыв смеха и последующие кривые толки, когда прямо перед уроком неожиданно полез в карман и достал оттуда женскую губную помаду. Причём пользованную. Вразумительно объяснить собравшемуся обществу, откуда в его кармане «завалялась» столь компрометирующая находка он так и не сумел, и лишь недовольно квакал, мол, подруга дала, и сконфуженно улыбался. Но на вопрос, дескать, на кой твоей подруге отдавать тебе использованную губную помаду ответа, как вы понимаете, не последовало, и приключившаяся история кинула тень на нашего героя.
Второй парень Володя Филатов. Он являлся прямой противоположностью «помадному метросексуалу», отрастил усы, украшавшие немаленький нос, и вёл странный образ жизни. Филатов был небольшого роста, худой, носил скромную одежду, и как выяснилось со временем – «закладывал за воротник». Только не один, а в компании с женой, которая в данном деле его даже перещеголяла. Как я понял, она оказалась вообще запойная пьянь, и отравляла жизнь своему муженьку тем самым, похуже, чем уличный кот отравляет жизнь домашним, вышедшим прогуляться по кошкам. Позже он с ней развёлся и купил «Жигули». Ездил очень довольный и гордый. А потом снова женился.
Третий из наших – Генка Николаев был вообще примечательный экземпляр. Судите сами. На момент поступления в учебный комбинат ему исполнилось двадцать восемь лет. Ничего особого, вы скажете. Но не торопитесь. Жил он в маленькой комнатушке где-то возле метро «Динамо» вместе с матерью и сестрой, и любил песни Игоря Талькова. И являлся самым обыкновенным хохлом, приехавшим в Москву с семьёй в поисках счастья. В среде тех с кем я учился, к нему сразу же возникло всеобщее непреднамеренное отвращение. Хотя ничего особого он казалось, не делал. Худой, невысокий, курящий, и экономящий на всём – обычный портрет нашего современника. Но Геннадий стремился вырваться из нищеты. Причём за чужой счёт. Прославился он несколькими гнусноватыми историями. Первая случилась сразу же, как началась учёба. И имела место в курилке. Кто-то обронил сигарету, и она мирно валялась себе на полу никому не нужная. Парни от нечего делать стояли и топтали её. Топтал её и Генка Николаев. Затем перед уходом рядом с ней обильно наплевали. И всей компанией отправились восвояси. Только Гена пройдя пару шагов, остановился, сказал, что забыл на подоконнике ключи от квартиры, и должен вернуться. Ну, с кем не бывает? Ушёл – вернулся. В этот момент следом за ним отправился бдительный Фролов, и когда он вошёл в пустую курилку, сплющенной, заплёванной сигареты уже не было. Ничто не лежало на полу. Он немедленно растрезвонил где только мог про этот случай, и репутация Николаева с тех пор была изрядно подмочена. Но, то оказалось далеко не самое страшное. Он ещё прославился несколькими схожими безобразиями. Но апофеоз деятельности экономного Гены наступил в самом конце учёбы. Перед сдачей экзаменов. Томимый любовной тоской (а полюбить он был готов каждую), сиятельный сын независимой Украины, делал предложение руки и сердца каждой по очереди даме, учившейся с нами вместе. Я же говорю – томимый любовной, а не материальной тоской! Не путайте эти вещи! Дамы, разумеется, отказывались, в самых изысканных выражениях. Например, в таких:
