Текст книги "Водитель трамвая"
Автор книги: Сергей Бушуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
– За каким хреном мне сдался этот вонючий хохол?! Тупой, нищий, живущий в коммуналке? Как он уже достал, скотина!
Это реальные слова и оценки девушек, рассказывавших мне в том или ином виде подробности Николаевских «ухаживаний». («Николаевских» – слово – то какое, прямо император, мать его!) От себя я ничего не придумываю. Но Геннадий не отчаивался. Курил «бычки» в обилие подобранные в пепельницах (у него даже специально для этого имелся мундштук), и водил впоследствии трамвай по двадцать седьмому маршруту.
Но, справедливости ради, стоит заметить: однажды я всё же услышал из уст женщины похвалу в его адрес. И исходила она от девушки по имени Иордана Симонова.
– По нему видно, что он и хозяйственный, и как муж будет неплохой, – заметила она как-то мне, когда мы сидели на сдаче экзаменов по вождению.
Впрочем, данного обстоятельства всё равно оказалось мало для чистой и искренней любви, плавно перетекающей в брак, будь он неладен. Иордана Симонова отказала ему тоже.
Таким образом, я кратко обрисовал мужское представительство Краснопресненского трамвайного депо в комбинате. Пора переходить к женской части. Лично для меня – куда более приятной.
Итак. Краснопресненское депо в тот период времени олицетворяли также четыре девушки, две из которых являлись сёстрами. Но с разными фамилиями. У одной, что постарше была фамилия Лисовенко. Вроде так. Это оказалась, довольно возрастная дама, ближе к сорока годам, по виду – чистая алкоголичка. Так мне всегда представлялось. Хотя она сама и не скрывала факт особой расположенности к спиртосодержащим жидкостям. Но видно было – дамочка старалась следить за собой. У неё были белые пышные кудрявые волосы, неплохие по тем временам наряды, стройная фигура, и ужасно сиплый, дребезжащий голос. А чрезмерно нанесённая на лицо «штукатурка», вообще производила самое двусмысленное впечатление. Барышня временами дико хохотала (частенько при виде нарисованных силовых таблиц), и заявляла, мол, «эти картины Репина – просто фрик-футуризм»! Она состояла в браке, а, следовательно, не боялась показаться вульгарной.
Совсем иное дело её младшая сестра. Та самая Иордана Симонова. Это была полноватая девушка лет тридцати на вид, с очень-очень уставшим выражением лица, не красивая, крашеная блондинка, у которой на макушке чернел овал проступивших родных волос. Очевидно, к её явному неудовольствию. Иордана не любила следить за собой. Я сделал такой вывод сразу же. Она одевалась в мешковатые свитера и джинсы, лениво отвечала на вопросы, причём – всех кто к ней обращался, раздражённо говорила о трамвае, о том какие бедные везде мужчины её окружают, и очень сожалела о приключившимся у неё разводе с мужем, который, по её словам, всегда следил чтобы по утрам у них на завтрак на столе стояла икра.
Третью девушку звали Екатерина Гасымова. О, это сказка! Как она мне нравилась! Передать не могу. Внешность Катерины описать не столь уж сложно. Я бы дал ей не больше двадцати двух-двадцати трёх лет. Смуглая, с чёрными длинными прямыми волосами, немного полноватая, что впрочем, нисколько её не портило. А самое главное – лицо. Оно, безусловно, дело вкуса, но на мой тогдашний взгляд – просто очарование. Я почти был влюблён. Дабы читатель мог нарисовать себе более точную картину, спешу порекомендовать как-нибудь, включить спортивный канал и посмотреть трансляцию теннисного матча с участием сербской красавицы Анны Иванович (поклонники данного вида спорта, меня, несомненно, поймут). Вот Катя Гасымова – почти точная копия Ани. Те же полные губы, аккуратные черты лица. В общем, чаровница, что тут скрывать? Разумеется, я вовсе не призываю сравнивать Екатерину с теннисисткой Иванович. Тем более, внешность Гасымовой определялась её смешанным происхождением – она была на половину азербайджанка. Я просто привёл это сравнение для наглядности. Кроме того, заслуживает особого одобрения характер Кати – мягкий, женственный, покладистый, добрый. Я ни разу не слышал от неё грубого слова, и не видел проявления какой-либо агрессии. В любых ситуациях, всегда девушка оставалась подчёркнуто вежлива, улыбчива и доброжелательна в общении с кем бы то ни было. Не скрою, за всю мою последующую жизнь я ни разу не был очарован другой девушкой так же сильно как Катей. И хотя шансов на завоевание её у меня не имелось никаких (я это осознавал всегда), на протяжении всей учёбы я старался по возможности держаться поближе к ней, дабы насладиться её обществом и беседами. Действительно – не забываемая девушка! Чёрт возьми!
Ну и последняя представительница Краснопресненского трамвайного депо – Жанна Васильева. О ней надо заметить, разговор особый. С чего бы начать? Что ж, давайте с внешности, а потом всё остальное. Жанна была худенькой девушкой, но стройной, с неплохими формами. Лицо её я не назвал бы особо привлекательным, но что-то в нём наблюдалось интригующее. Носила девушка короткую причёску, одевалась скромно. Училась – отлично! К удивлению и на зависть остальных. И чего я никак не могу понять до сих пор: почему она выбрала меня? В прямом смысле. Нет, не нужно хвататься за сердце и мечтать, мол, наконец-то – добрались до романтики! Не торопитесь. У нас не произошло романа. К сожалению, признаюсь. Поведать о наших с ней отношениях, также тяжело как окончить трамвайный комбинат. Но я постараюсь.
Главным препятствием на пути нашего потенциально возможного романа явился её муж. Вы удивлены? Я не меньше вашего оказался удивлён, когда девушка, смело заигрывая со мной, и делая всяческие недвусмысленные намёки, сообщила о его наличии.
«Тогда к чему ты ко мне ластишься? – помнится, подумал я. – Если ты замужем?»
На самом деле имелся у девушки муж или она его выдумала? Я не соображу и по сию пору. Но факт остается фактом: Жанна сразу же обозначила свою занятость, и… как после этого к ней лезть с приставаниями? А? А намёки она, между прочим, продолжала делать! На протяжении всего времени нашего совместного обучения. Я никогда не понимал её. Если я начинал идти на сближение, девушка увиливала. Стоило мне охладеть, барышня переходила в наступление. Дурдом! Скучно ей было что ли? Кто их этих дам разберёт? Ей исполнилось только двадцать лет. И разницы в возрасте у нас практически не было. Мы частенько возвращались с ней вместе с занятий, Жанна рассказывала мне о своём муже, о том, как они живут. О том, что он работает водителем автобуса, и активно ей помогает в осваивании материала, который преподают нам, и в будущем поможет ей стать настоящим водителем трамвая, так как хорошо знает всю эту кухню. Я верил ей. А почему я должен был не верить? Рассказанное Жанной звучало правдиво и вполне убедительно.
Девушка жила в Строгино, так же как и я. И, разумеется, ездить на «Нагорную» и обратно удобнее было вместе. В любом случае – мы сдружились. Чуть позже я поподробнее поведаю, как развивались наши отношения, а пока возвращаюсь к народу, учившемуся в нашей группе.
Народ, как и полагается, оказался самый разношёрстный. Из тех, кто оставил яркие краски на скупом холсте памяти, живо рисуются представители Апаковского, Октрябрьского, и Бауманского депо. Я помню худую, плоскую как стена супермаркета девушку без одного переднего зуба. Ей быстренько прикрепили прозвище: «Шура». По мотивам одноимённого попсового гамадрила облюбовавшего в ту пору телевизионный экран и немало помозолевшего глаза почтенной публике своими истеричными клипами. Так вот, эта самая девушка-Шура, как оказалось, к тому моменту нажила совершенно спокойно, без каких-либо истерик младенца. Для меня в ту пору информация об этом событии стала откровением. Неужели на такую можно вообще залезть?! Я бы только под дулом «калаша» согласился. Не иначе. Но нашлись любители. На любой товар как говориться… Однако самое забавное в следующем. Больше всего её жалел аляпистый «метросексуал» Ребров. Он постоянно таскался рядом с ней, подбадривал её и ныл, дескать, бедненькая, тебе так тяжело приходиться, небось. На что «бедненькая» страшно злилась, и пару раз даже собиралась расквасить ему физиономию (я свидетель её помыслов), дабы выбить «гламур от кутюр из дурной башки». Слова не мои – цитирую по оригиналу. То есть по «Шуре». Также означенная жертва музыкальной индустрии (в разделе псевдонимов: он мог бы при иных обстоятельствах и иной внешности оказаться благозвучней), временами вздыхала нарочито громко, и, подперев рукой голову, печально сообщала:
– Эх, никто меня не греет! Не жалеет!
Услыхав подобные заявления, я обычно показывал ей на батарею, и советовал:
– Вот, прижмись покрепче. Ничего лучшего человечество до сих пор не придумало.
На что мать – одиночка агрессивно ухмылялась, выставляя на всеобщее обозрение недостающий зуб, и делилась с остальными представительницами прекрасного пола негодованием, по поводу моей чёрствости. Но ничего не попишешь. Я был молод и резок. Кстати, если уж зашла речь о сценических псевдонимах, то кликуха «Шура» далеко не самая страшная. Прежде, как я уже упоминал, я работал в не славных рядах больничной охраны с идиотским названием: «Корунд». Что сие означает, ума не приложу до сих пор. Возглавлял эту охрану старый КГБшник Гена. Говорили, якобы он дослужился до полковника. Не в охране конечно, а в Комитете. Ну и на старости лет подыскал себе халтурку. На халтурке начал использовать вошедшие в привычку методы: стучать и всячески «глушить» сослуживцев, прогибаться под начальство (в большей степени под главврача больницы Мишугина), и в результате своей гнилой деятельности «выбился в люди». То бишь возглавил ту самую охрану, куда несколько лет назад пришёл, будучи списанным за пьянство и старость из КГБ. Но повадок не изменил. Каждое утро у него начиналось с дежурного обхода всех объектов, с обязательным разносом подчинённых по всем стоящим и не стоящим поводам, а затем (расслабленный и облегчившийся от сброшенных на других отрицательных энергетических испражнений), он стоял у ворот, ожидая приезд Главного, и лучезарно улыбался. Тот приезжал, Гена вытягивался по стойке смирно, и отчитывался, мол, в Багдаде всё спокойно. Какое прозвище придумали рядовые охранники Гене, я вам рассказывать не буду – оно грубое и матерное. А вот о его заместителе – в самый раз. Расскажу. Заместителем Гены в больнице стал его давний испытанный друг. Испытанный разумеется, в смысле неуёмного потребления алкогольной продукции. Это был маленький человечек, толстый, с невероятно красным лицом, местами отдающим в синь. За что он и получил соответствующее едкое прозвище: «Лиловый». К вечеру Лиловый так надирался, не дожидаясь отхода Гены, что даже отзывался на кличку, и радостно хлопал в ладоши, когда его затаскивали в каморку охранников, и бросали как мешок картошки на пол. Да-да, именно на пол, я не ошибся. То был своеобразный «ответ Чемберлену» униженных начальством сотрудников. И укладывать заместителя начальника на тапчан считалось неэтичным, неуместным, и вообще – ниже своего достоинства. А ведь в трезвом состоянии Лиловый не позволял к себе обращаться иначе как по имени-отчеству даже своим бывшим сослуживцам. К чему я всё это? Как ни крути, прозвище «Шура» всё же менее обидное чем «Лиловый». Ибо прошло с того времени много лет, я совершенно не помню как по рождению нарекли Лилового утирающие слезу умиления родители, а псевдоним живёт. И будет жить! Однако, поведанное здесь не повод бросать тень на прочих бывших работников КГБ. В той же охране я знал нескольких отличнейших мужиков, всю жизнь проработавших в данном комитете. У них имелись и огнестрельные ранения, и ножевые, они частенько вспоминали прошлое – советские времена, рассказывали, как возвращались на электричках домой с полными сумками полученных продовольственных пайков, и как вся электричка принюхивалась к запаху колбасы и сыра из этих сумок. При этом они оставались людьми и также сильно как остальные ненавидели Гену и его «зама». Так что жизнь у всех очень разная и многоликая…
Ну а я возвращаюсь к людям, с которыми учился в комбинате на «Нагорной». Из дам мне ещё запомнилась весёлая толстушка по фамилии Белова. Она оказалась из Апаковского депо. Запомнилась худенькая смурная девушка с чёрными кудрявыми волосами из Бауманского – вот она меня, кстати, сильно недолюбливала, я уж не знаю отчего – мы с ней не общались практически. И ничего плохого я ей даже теоретически сделать не имел возможности. Но тут уж может случиться как угодно. В чужую голову не влезешь. И весьма хорошо я помню вечно беспокоящуюся и, к сожалению – довольно глуповатую женщину лет сорока – сорока пяти. Точно не скажу. Вот её мне было искренне жаль. Она пришла на трамвай не за романтикой, и не «воплотить мечту детства в рубли», а от самой натуральной безысходности и нищеты. У неё на руках имелось двое несовершеннолетних детей, и нужно было позарез кормить их, одевать и учить. И платить за квартиру. Училась она плохо, на двойки, что вполне объяснимо. Когда ей сидеть за изучением «пути тока в цепи ходовых контакторов» или разбираться как функционируют «индуктивные шунты»? А как я объяснял, правила в комбинате такие: пропускаешь три дня занятий подряд – документы в зубы и дави на родину. В депо. К начальству. Объясняться на ломаном китайском, почему развалился Советский Союз, и отчего ты не хочешь постигать такую полезную и насущно необходимую науку как устройство вагона «Татра» 3. Или КТМ-608. Получаешь три двойки подряд (не важно, по каким дисциплинам), документы в зубы и… Вот эту женщину, кажется звали её Наташа – отправляли из комбината трижды. И трижды начальство в депо, выслушав незамысловатые оправдания, и сочувственно качая седовласой головушкой, возвращало её обратно. Таков был кадровый голод на предприятиях транспортной системы Москвы в те времена. 1999 год. Но здесь к слову, тот редкий момент, когда я лично – целиком на стороне начальства. Ибо, как показала практика и жизнь, хорошо учиться на водителя трамвая и хорошо водить трамвай – вещи кардинально разные. И руководство (зачастую сами бывшие «водилы» «выбившие в люди» тем же манёвром что и выше приведённый начальник охраны Гена), безусловно, это наизусть знало. И стремилось удержать пришедших к ним людей всеми возможными методами и силами. То есть, в принципе, прогулы и двойки были не так уж страшны, между нами говоря. Да, неприятно лишний раз объясняться в отделе эксплуатации, но не более того. Пожурят, пальцем погрозят, напишут новые бумаги и айда на Нагорную, в ту же группу…
Продолжаем. Из мужской части я хорошо помню двоих: одного из Окрябрьского депо по имени Володя, и второго из Русаковского. Володе было лет 45. И до прихода в депо он тоже что-то водил. Только не в системе городского транспорта. На трамвай его загнала нужда, и как он сам заявлял «постоянная стабильность». Сейчас, по прошествии времени я его отлично понимаю. Дожив до определённого возраста, и впрямь очень хочется стабильности. А уж в шизофренических девяностых, чур меня – чур меня, тем более. Но о Володе у нас ещё будет время поговорить, благо нас кинули вместе на две недели учебной езды в Октябрьское депо. И это время оказалось одним из лучших, что я провёл на трамвае. Однако о том чуть погодя. Что же касается второго, то его фамилия была Сурусов. Он пришёл к нам прямо из метрополитена. Да-да. Он являлся бывшим машинистом метро. Ему тоже набежало за сорок, и у него имелись серьёзные пункты со слухом и зрением. И… с алкоголем. Но если в первых двух проблемах он обвинял, кого только мог – в первую очередь «вечное проклятое подземелье с грохотом откуда вылетаешь на свет, и…пипец», то вторая, очевидно, целиком и полностью лежала на его дурости. Впрочем, вторую он проблемой не считал, и частенько приезжал на занятия «на веселее». Чем вызывал недоумение преподавателя ПДД Петухова. Общество частенько посмеивалось над Сурусовым. Особенно над тем как он отвечал «выученный материал». Это был трагифарс.
– Сурусов! – грозно обращался к нему голос того или иного преподавателя. – А ответьте – ка мне на такой вопрос… каким образом, вернее за счёт чего…
И далее следовало малопонятное название агрегата, повергающее мозг бывшего машиниста в мистический трепет. С детальным выяснением, как этот агрегат работает и каково его главное, и вспомогательное назначение.
Ответы Сурусова выглядели следующим образом:
– А – а – а, да! Вот… точно! Значит… э-э-э… значит… ну, как вы сказали?
– Ну, Сурусов, – с иронией вещал голос из-под небесья. – Что вы как маленький? Продолжайте. Комплект пружин… я же не могу за вас отвечать!
– Да-да, я же говорю: комплект пружин, это… как его… расположен… э – э – э, рядом.
– Рядом с чем?!
– А – а – а, ну как с чем? Это… как его… комплект пружин… сейчас я вспомню…
– Чего тут вспоминать, Сурусов? Защитный кожух имеет там место быть?
– Ах, да! – восклицал, быстро и часто кивая головой, бывший машинист подземки. – Конечно защитный кожух! Как же я про него забыл? Да-да! Комплект пружин в защитном кожухе! Правильно-правильно!
– Где комплект пружин?
– В защитном кожухе!
– Эх, Сурусов! На схеме показать что-нибудь можете?
– Я? Нет! Точнее… давайте я лучше в другой раз. Тут надо подумать.
Обычно подобные допросы кончались под общий смех, с неизменными восклицаниями в адрес жертвы кого-нибудь из постигающих трамвайное ремесло:
– Ну что Серёга, опять пятёрка сорвалась?
Фраза эта ставшая классикой давным-давно благодаря Хазанову к Сурусову подходила как ни к кому лучше.
Он садился на место, нарочито громко причмокивая и размахивая рукой. В его исполнении это означало, дескать, он разочарован, но не расстроен.
Справедливости ради стоит заметить, что мои собственные ответы мало отличались от Сурусовских. Да и остальные не блистали. Так, иногда кто-то чего-то подучивал. Единственное исключение – Жанна Васильева. Она всегда всё знала на зубок. И великолепно отвечала. Как ей такое удавалось я не возьму в толк и поныне. Ну а если говорить о людях типа Серёги Сурусова, то их наличие в комбинате можно объяснить, лишь упомянутым выше кадровым голодом. Помните, что говорил по данному поводу гениальный Иосиф Виссарионович? То-то. И дело как видите, писателями не ограничивается…
Таким образом, я думаю, вы уже смогли нарисовать более-менее сносные образы тех, кто с таким трудом постигал науку вождения трамвая в теории. Теперь предлагаю перейти к самим теоретикам. То есть к преподавателям. Их правда будет намного меньше.
Итак. Из тех, кто оставил у меня яркие воспоминания я назову троих. Митрофанов, Петухов, Кирсанов.
Начнём с Митрофанова. Это был круглый человек небольшого роста. Лет сорока пяти – пятидесяти. С чёрными кудрявыми волосами. Лично мне – не очень приятный. Любил острить, иногда довольно тупо. И ждал на это с нетерпением отклика. В виде смеха. Он преподавал механику, правила технической эксплуатации, и ещё какую-то лабуду. Любил ставить двойки и изображать из себя великодушного вершителя судеб. Так мне казалось в ту пору. Хотя, и не «заваливал» никого в решающие моменты. Во всяком случае, я не видел ничего подобного за время обучения. Правда, иные «студенты» из других групп говаривали о нём разное, но я ведь не собиратель слухов, и повествую лишь о том, что видел и знаю лично. Меня Митрофанов также не «заваливал» и «натягивал» тройки без особого скрипа. Диктовал он быстро, чётко, и без излишнего красноречия объяснял, с чем нам предстоит столкнуться при работе на линии. Словом, нормальный человек для такой шараги.
Совсем другое дело – Петухов. Тут сама фамилия говорит за себя. Вообще, признаться честно, в своей жизни я несколько раз встречал типов с данной фамилией. И каждый их них был редким чудиком. Сговариваются они что ли? Не являлся исключением и тамошний Петухов. Он преподавал Правила Дорожного Движения. Собственно, начинал нам давать эту дисциплину кто-то другой (сейчас убей меня – не вспомню, кто именно), но, не выдержав ужасов местной преподавательской деятельности, по быстренькому уволился, и долгое время никого не имелось вовсе. Потом нашёлся Петухов. И закрутились ржавые колёса бор-машины. С криками, причитаниями, угрозами, увещеваниями, и прочим, и всё это – исключительно со стороны новоявленного Петухова. А дело заключалось в том, что объяснять, да и разговаривать внятно вообще, последний совершенно не умел. Это был человечек маленького роста, лет пятидесяти, с огромной полностью седой бородой, одетый в шмотьё более приставшее дворникам из туберкулёзного диспансера, с низким грубым голосом, и чрезвычайно молодецкой улыбкой, появлявшейся на его лице в те редкие моменты секундной радости, когда кто-то правильно называл дорожный знак, и сообщал на каком расстоянии он действует. Представили себе этого лицедея? Но на том характеристика не заканчивается. Говорил Петухов невнятно и очень быстро, низко склоняя голову и глядя на свои серые плешивые башмаки марки «Оторопевший большевик» с верёвками вместо шнурков. Последние видимо не смогли смириться с тем, какие штиблеты им довелось «украшать» и с образом жизни, который вел их хозяин и к тому моменту лопнули. Как и мечты самого «носителя» на лучшую долю под солнцем. Как вы понимаете, данный субъект не смог пробудить в своенравных представителях «будущего московского трамвая» глубокого уважения и священного трепета, в результате чего он стал регулярно подвергаться разного рода насмешкам, понуканиям, и вообще, всяческим непотребным моральным издевательствам. В ход шло многое. И выкрики с мест, и намёки, типа, пора бы уж тебе заняться стрижкой и бритьём, и неплохо бы переселиться наконец из подвала в подъезд, ну и дальше в том же духе. А между нами я слышал, кое-кто не называл его иначе как «Дядюшка ау». Если помните, был такой забавный пророческий мультфильм предваряющий появление бомжей в наших городах в непропорционально огромных количествах. Там лесной бородатый бродяга по сюжету перебирается в город в коем и намеревается обосноваться, продолжая вести «аморальный образ жизни» и даже не думая о поиске работы. Я специально пересмотрел мультик несколько раз, и могу засвидетельствовать: нигде ни в одном моменте у Дядюшки Ау не наблюдалось никаких «трудовых» помыслов. Одна тяга к разгульной жизни и существованию за чужой счёт. Если с мультяшного «Дядушки» снять шляпу, то получился бы как раз Петухов. Только, разумеется, с куда более зловещим взглядом и менее подвижный. «Дядюшка Ау» выступал так: он выходил на середину аудитории, открывал брошюру «Правила дорожного движения», и начинал громко и быстро тараторить все пункты по очереди. При этом, по его мнению, мы должны были старательно записывать за ним, и успевать! – а также запоминать оглашаемые им сноски и изучать их самостоятельно. Как вы думаете, что из этого выходило? Разумеется комедия в духе «Фантомаса». Первый вопрос, возникающий при данной манере преподавания был следующим: на кой нам такой хрыч как ты, и на хрена переписывать под твою реперскую диктовку, если имеется первоисточник – сама упомянутая брошюра, купить которую не составляет труда в любом киоске за три копейки. Вопрос этот являлся краеугольным. Именно после него у «Дядюшки» слетала крыша. Он начинал топать, горячиться, как советский сифон, если внутрь не залить своевременно воду, прыскать слюной, и орать, дескать, какие вы нехорошие, я уже двадцать лет работаю таким образом и никто пока не жаловался. Вот в это я верю совершенно. Особенно если посмотреть статистику аварий на наших дорогах. Не удивительно. Немало Петуховых шныряет ещё по учебным комбинатам.
Однако на этом шутки заканчиваются. Позже, узнав причину такой эксцентричности, мне по-человечески стало его, искренне жаль. Как я понял (и не только я), у «Дядюшки» имелись большие нелады в семье. То ли он сам являлся многодетным отцом, то ли дети его – я так и не выяснил. А факт заключался в том, что детей на его попечении находилось много, и несколько из них оказались с какими-то серьёзными, дорого обходящимися семье болячками. Петухов крутился, как мог. Днём болтался по аудиториям комбината, читая параграфы из ПДД, ночью колесил по дорогам столицы на разъярённой, измученной годами «девятке», подрабатывая частным извозом. Несколько раз чуть не был бит настырными конкурентами, но опасного занятия не бросал. И таким образом, он брался за любую работу, сулившую деньги. Потому и срывался на нас, когда мы не старались даже сделать вид, будто нам интересно. И орал, мол, почему из-за вас меня должны лишать премии? Словом, когда узнаёшь такие подробности о житухе человека, как-то само собой желание шутить прекращается. Как говорил товарищ Нехода из знаменитой киноленты «Верные друзья»: от таких потрясений у любого ценного работника может удар случиться. Хотя лично мне Петухов нравился. Занятия у него были, как говаривала выше названная Лисовенко правда по совершенно другому поводу – истинным фрик-футуризмом! С ним никогда не было скучно. Он умел устроить театрализованный праздник с эмоциями, фейерверками, сменой масок, и неповторимыми репликами. Уже сама его возмущённая физиономия вызывала смех. Но повторяю, смех смехом, а узнав о трагедии в его семье, мы поутихли.
Ну и третий, и как я считаю самый главный лектор в комбинате – Александр Кирсанов. О, это особый человек. И, на мой взгляд, личность достойная того, чтобы быть увековеченной в истории городского транспорта Москвы. Говоря проще – Кирсанов трамвайный маньяк. С первого же дня он поразил нас глубоким знанием трамвайных маршрутов прошлого. Как выяснилось впоследствии – он знал наизусть их все! Можете себе это представить? Напомню: в прошлом Москва была укатана трамвайными рельсами не меньше чем современная Европа. А в Европе последние два десятилетия настоящий бум – в год строиться более ста новых трамвайных систем. Система – это не линия, заметьте. Ну не хотят эти подлые буржуины дышать выхлопными газами и стоять в пробках. Не хотят, хоть ты тресни! И вот Александр Кирсанов знал все линии и маршруты прошлого, от самого начала по сию пору. Знал где они проходили, какие марки, и наименования вагонов строились и эксплуатировались, и какие приходили им на смену. Как всё это можно запомнить лично я не пойму. Кроме того, Кирсанов, будучи к тому моменту человеком в летах, накопил помимо бескрайнего справочного материала и огромный фото архив. Архив не имеющий себе равных. Я видел фотографии тридцатилетней и более давности. И фотографии те, сделаны лично им. Даже в то время когда мы учились, он беспрестанно лазил по всем столичным депо с неизменным фотоаппаратом и снимал, снимал, снимал вагоны…
Кроме того, он являлся соавтором нескольких книг (впрочем, каких именно я точно не знаю, ясно лишь, что на тему трамвая), многих публикаций в прессе, а также одним из горячих активистов за спасение московского трамвая от лужковского «решения транспортной проблемы». О том, что натворила эта лысая сволочь в кепке, мы ещё поговорим, пока же не стану прерывать рассказ. Позже с развитием интернета Кирсанов стал размещать свои снимки на сайте, посвящённом столичному трамваю, и множество статей на тему истории данного вида транспорта написанных им также перекочевало туда. Он составлял петиции в защиту, участвовал в общественных обсуждениях, словом – проявлял кипучую деятельность. Результатов правда, как зачастую случается в нашей стране она не принесла, но следы «движухи» сохранились. Собственно, любой желающий может сам убедиться или ознакомиться с плодами его трудов на означенном интернет ресурсе.
Человеком Кирсанов оказался просто замечательным. И дело не в том, что он принципиально не ставил двойки. Совсем не в этом. Просто, будучи сам трамвайным маньяком, он никогда не требовал подобного от других. Понимал: большинство приходит на транспорт от нужды, от безысходности. И вот сравните его поведение с другими «маньяками». Например, военными. Таких хоть отбавляй. Или патриотичными. Часто они шагают рядом. В ногу. И если видят, что кто-то есть по соседству не разделяющий их восторгов и увлечений – плавно переходящих в шизофрению, то вывод делают мгновенно: всех в строй или к расстрелу. Таковы как я успел заметить и офисные бабочки, одуревшие от безделья и накачки типа: нужно много работать, и тогда тебе воздастся повышением. И начальники в супермаркетах, «пылесосящие» вверенных им работников по западному принципу, и многие другие. Но не будем о них. Я то рассказываю о нормальн… о трамвайных людях, разрешите поправиться.
Итак. Манера подачи материала также отличалась у Кирсанова от прочих подобно тому, как отличается взрыв на атомной станции от взрыва возмущения моих сегодняшних сослуживцев, в момент, когда за ними приходит оператор, дабы поехать на съёмку. Кирсанов объяснял всё доходчиво, простым языком, никуда не спеша, щедро сдабривая довольно скучненькие технические характеристики подробностями работы водителя трамвая в минувшие времена. Рассказы были интереснейшие! Как жаль, что я тогда не записывал их! Но с другой стороны, разве я мог предугадать появление данной книги? Тем более десять лет спустя. Это сейчас я понимаю, что стал свидетелем и активным участником аж трёх исторических периодов, произошедших всего за четыре года моей водительской жизни. Я имею в виду трамвайных периодов. Первый это обрезание двадцать третьего маршрута до Ваганьковского кладбища (прежде он ходил на Шмитовский), второй – обрезание того же многострадального маршрута до стадиона Юных Пионеров, где я однажды из-за этого чуть не вылетел (в буквальном смысле!) с рельс, и третий – переезд в новое депо в Строгино. Но о том подробнее – ниже. Словом, Кирсанов, на мой взгляд, и олицетворял собой и как специалист и как историк, и просто как обожающий всем сердцем данный вид общественного транспорта сам дух московского трамвая. И эта «ходячая энциклопедия» щедро делилась с нами – только поступившими новичками, своими знаниями и опытом.
Ну и наконец, о том, как проходили занятия. Собственно, ничего особого. Как и везде. Мы приезжали с утра в комбинат, заваливались в аудиторию, рассаживались, вели мудрёные конспекты под диктовку преподавателей, расходились. На следующий день, на той же дисциплине происходил опрос: поднимали трёх-четырёх человек, и те должны были объяснять, насколько хорошо они усвоили вчерашний материал. Сами по себе предметы оказались довольно муторными, а потому мало кто мог на завтра сообщить что-нибудь вразумительное по их поводу. Лениво вставали, и зажёвывая дежурный перегар жвачкой, докладывали как на духу что архинужного и архиважного почерпнули они на досуге из конспекта. Учили самому разному. Имелись дисциплины связанные с контактной сетью, и всем ей сопутствующим, и с рельсами, и с обязанностями водителя. Словом, ничего лишнего и стороннего. Историю возникновения города Электроугли изучать не заставляли и на том спасибо. Так пробежал месяц. Месяц, перед тем как я впервые попробовал себя в качестве водителя трамвая. А произошло это внезапно. Как-то раз пришли представители руководства комбината, и сообщили, мол, всю следующую неделю у вас будет учебная езда. То есть практика. Дабы мы ознакомились и получше представляли, с чем нам придётся иметь дело в дальнейшем, и попробовали вождение на вкус. В нашей группе предстоящий отдых от комбината вызвал ликование.
