Текст книги "Солдаты афганской войны"

Автор книги: Сергей Бояркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

Работа политического значения

Наступило афганское лето. На небе в течение нескольких месяцев не было ни единого облачка. Днём под прямыми лучами солнца БМД раскалялась так, что к ней невозможно было притронуться. Стоять в такие дни на посту было пыткой. Зной, казалось, растапливал мозги, и от него не было спасения нигде – даже в тени температура поднималась до 40 градусов. Жарища и духота как в духовке. Только вечером, когда солнце скрывалось за горами и жара спадала, наступало облегчение.

В один солнечный день ротный определил четырёх бойцов, меня в том числе, для выполнения особо важного задания:

– Поручаю вам ответственную работу политического значения. Пойдёте к третьему посту, там увидите три большие кучи макулатуры. Делайте с ними что хотите и как хотите, но чтобы к ужину всего этого хлама не стало – будто его там никогда и не было. Всё ясно? Старшим назначаю сержанта Лобачёва.

Толик Лобачёв нас построил, и мы отправились выполнять приказ. Подойдя к месту, мы обнаружили там на земле три большие кучи книг в мягких обложках красного цвета. Судя по свежему следу оставленному от колёс, их только что свалили с грузовиков.

Задание на первый взгляд казалось просто сачковым, и настроение у всех поднялось. К тому же со старшим нам явно повезло: Толик хотя и был дедом и сержантом, но это не мешало ему оставаться интересным и весёлым парнем. Пётр Боровский – старшина нашей роты – таких не уважал. А Лобачёва он открыто презирал, о чём он не раз высказывался вслух. Главной причиной, по мнению Боровского, из-за чего Лобачёв являлся "чадом" – это to, что Толик не имел обыкновения распускать руки, и как следствие этого – не мог "рулить" молодыми на таком высоком уровне, на каком это удавалось другим дедам, даже не будучи сержантами.

Толик достал сигарету и, развалившись на одной из куч, сказал:

– Что и говорить – работа почётная. Сжигать книги – такое не каждому доверишь – только комсомольцам, и то лишь самым достойным. Все уяснили, что дело ответственное?

– Уж мы-то уяснили, справимся!

– Это хорошо, – похвалил нас Толик. – А не забыли о том, что даже маленькая работа начинается с большого перекура?

– Никак нет! Это мы знаем точно!

– Вот, молодцы! Тогда вперёд!

Мы немедля последовали примеру старшего и, растянувшись на других кучах, задымили сигаретами.

Пока полным ходом шёл перекур, мы не спеша листали книжки, которые нам предстояло ликвидировать. Их текст был полностью недоступен для понимания – сплошная арабская вязь, но наличие фотографий помогло быстро разобраться, в чём эти, с виду безобидные создания, так сильно провинились. Книжки были хорошо иллюстрированы фотографиями, и в центре каждой сиял в улыбке один и тот же человек – Тараки – бывший премьер-министр Афганистана. Собственно тут находилось три разных книжки, тиражи которых, соответственно, и слагали эти три, приговорённые к ликвидации, бумажные кучи. Судя по фотографиям, во всех них речь шла об одном и том же: как Тараки занимался бурной политической деятельностью, с какими важными персонами встречался и вёл переговоры.

– Ну и дела! А нам-то лапшу вешали, – Тараки – наш чувак! Что они с Брежневым – такие кореша, что дальше некуда! Что из-за него нам Амина пришлось завалить, – обсуждали мы меж собой личность бывшего лидера. – А нахрена тогда его книги понадобилось палить? Получается, что и Тараки – тоже душман!

Перекур закончился, и мы, раздевшись по пояс, принялись за дело.

Вначале мы наивно полагали, что сжечь книжки – дело пустяковое: стоит лишь поднести спичку, как нужный процесс дальше пойдёт самостоятельно. Но на поверке всё оказалось значительно сложней. Книжки гореть упорно не хотели: без нашего постоянного вмешательства огонь сразу же затухал. Чтобы поддержать пламя, мы стали отдирать от книг переплёт. Однако и так дело не пошло: прогорали только наружные листики да края, а середина так и оставалась нетронутой. Тогда мы стали раздирать книжки на части. Костёрчик сразу оживился. Листочки весело сгорали и чёрными хлопьями улетали вверх. Они непрерывно кружили в воздухе и сыпались нам на голову, спину и плечи, и поэтому нам пришлось снова полностью одеться.

Но скоро руки устали рвать добротный переплёт. Вдобавок к этому ещё приходилось постоянно ворошить костёрчик палкой.

– Нет, – решил Лобачёв, – так мы возиться будем долго. Сколько их жгём, а кучи не уменьшаются. Быстрее будет зарыть их в землю.

Мы сходили в расположение за лопатами, прикинули размеры братской могилы для книг и начали ковырять землю. Но афганская земля тоже показала свою стойкость: грунт плотный, сплошь камни. Пришлось отказаться и от этого варианта.

Мы опять стали чесать затылки – как бы избавиться от проклятых книг с минимумом физических усилий. Наконец, само собой родилось интересное предложение:

– А что, если стаскать их в подземный ход к погранцам? Наши офицеры туда не сунутся.

Рядом на башне несли караул двое пограничников. Поначалу они открыто сидели на стульях в тенёчке, курили, болтали между собой и от нечего делать наблюдали за ходом наших дел. Когда запылали костры, им тоже досталось от красных книг Тараки, поскольку пришлось укрываться внутри башни от летающего всюду пепла. Толик подошёл к ним поближе:

– А можно мы книги перенесём в подземный ход вашей башни?

– Да валите! Что, жалко что ли?! – с радостью ответили пограничники. – Только не жгите, Христа ради.

Мы быстро раздобыли носилки, и дело пошло полным ходом: наполняли книгами носилки, тащили их подальше в подземелье, где еле пробивался дневной свет, и там сваливали. В очередной раз, когда мы наполняли носилки, часовые третьего поста, нас окликнули:

– Эй, слышите? – мы подняли головы. – Бабрак сюда идёт.

Мы прекратили работу и стали смотреть в ожидаемом направлении. Работающий с нами Кадиев, не поверил часовым и, решив удостовериться лично, отправился к башне. Только он приблизился, как из-за угла вышел Бабрак со своей свитой из четырёх телохранителей: два афганских офицера и ещё двое в гражданской одежде и с автоматами – наши КГБшники.

Внезапно носом к носу столкнувшись с Бабраком, Кадий не придумал ничего лучшего, как выдать главе государства традиционное афганское приветствие:

– Салям алейкум!

Удивлённый Бабрак остановился и в свою очередь то же что-то ответил Кадиеву, от чего улыбка у Кадия расползлась до ушей. Кадиев был родом с Кавказа, и, видимо, его родной язык был близок с афганским. Они перекинулись несколькими фразами, а затем, попрошавшись, Бабрак пошёл дальше.

Судя по всему, Бабрак решил исследовать неведомые закоулки своих владений. Он шёл не спеша, заложив руки за спину, с видом хозяина и с любопытством разглядывал всё по сторонам. Покосившись на груды, видимо знакомых ему книг, Бабрак обошёл их и направился в нашу сторону. Мы приостановили работу и стали ожидать, пока он нас минует. Когда Бабрак стал удаляться, от его свиты отделился КГБшник и, подойдя к нам, с негодованием отчитал:

– Что же вы честь не отдаёте? Ведь это же – глава государства!

В ответ мы только промолчали. Но выводы сделали правильные и минут через двадцать, когда Бабрак возвращался обратно, мы прекратили работу, на расстоянии построились в шеренгу, и стоило ему поравняться с нами, как Лобачёв, приложив ладонь к виску, скомандовал:

– Смирно! – мы вытянулись во фронт. Особист, сделавший нам замечание, просиял. На Бабрака наше приветствие произвело приятное впечатление, и он, подозвав одного из телохранителей, попросил перевести, что значит слово "смирно". Тот принялся ему растолковывать. Бабрак улыбался, удовлетворённо качал головой, стараясь запомнить новое полезное слово.

Спустя час с книжками было покончено. Мрачный подземный ход стал их последним пристанищем, и пусть не сразу, пусть со временем, но они обязательно там сгниют от сырости и в конце концов истлеют – так что задание можно считать честно выполненным. И мы с лёгкой душой отправились на ужин.

Сразу после ужина один солдат из шестой роты рассказал о странной выходке, которую только что учудил сам Бабрак:

– …Играем мы в волейбол, а тут мимо проходит Бабрак. Остановился посмотреть, как мы играем. Стоит себе стоит, а потом как крикнет: "Смирно!", – мы за игрой ничего не поняли, играем себе дальше. Бабрак постоял, постоял, да пошёл дальше. Что ему нужно было? – Непонятно. Странный какой-то! – и повертел пальцем у виска.

Я сразу разобрался в подоплёке этого поступка, и мы только посмеялись над простотой Бабрака.

Этим же вечером в нашей роте устроили переполох особисты. Они искали того, кто сегодня говорил с Бабраком. Выяснив, что это был Кадиев, его сразу вызвали в офицерскую комнату и стали расспрашивать, о чём он говорил с Бабраком.

– Да ни о чём мы не говорили, – перепуганно оправдывался Кадий. Он меня только спросил: "Как дела, да как служба?", – а я ему ответил: "Спасибо. Всё хорошо". Вот и всё.

Через полчаса Кадиева отпустили, предупредив на будущее, чтобы в следующий раз при встрече с Бабраком язык не распускал. Я же про себя отметил, насколько тщательно контролируют буквально каждый шаг и каждый разговор Бабрака наши спецслужбы.

100 дней до приказа

В середине июня дружно встретили армейский праздник «100 дней до приказа». Весь этот день походил на показной спектакль, когда роли в призывной иерархии распределялись в обратном порядке. За завтраком деды сами резали хлеб, отрезая молодым толстые куски белого хлеба и немыслимо огромные порции масла – в этот день ни масло, ни белый хлеб дедам не положен. Им остаётся только отпускать шуточки:

– О-о! Весь кусок разом заглотил! Без масла так бы сразу не прошёл!

– Рубай! Рубай! Не оглядывайся. Чуешь как сладка жизнь дембеля. Вот дорастёшь, через годик так же будешь вкусно есть и сладко спать. Домой ещё не захочется возвращаться!

Всем весело. Молодые жуют, не поднимая глаз из тарелок. Впрочем, играть роль молодых дедам вовсе не обременительно, поскольку они просто игнорируют те моменты, где надо работать за якобы "дедов". По случаю праздника они лишь ограничиваются тем, что не загружают настоящих молодых своими хлопотами, а делают всё самостоятельно: убирают за собой постель и моют котелки.

Нарушить общепринятый порядок никак нельзя: ни для дедов, ни для молодых. Деды не имеют права разевать роток на масло, молодые также не имеют права отказаться от дедовской порции. Попробуй не съешь! Отступление от традиций недопустимо и может строго караться коллективом.

После отбоя никаких разборок – младшие призыва спокойно ложатся спать. А завтра – завтра, как всегда, опять для молодых наступят серые армейские будни, наполненные делами и заботами.

Награды Родины

Целые полгода, вплоть до самого лета, никого не отмечали наградами. Зато в июне начались массовые награждения. За успешное командование во время декабрьского переворота все командиры рот, и наш Хижняк в том числе, были представлены к ордену Красной Звезды; все командиры взводов – к медалям. Офицеров и прапорщиков наградили всех без исключения, даже под общий шумок медаль перепала одному лейтенанту, прибывшему в нашу роту уже после переворота.

Однако среди рядового состава батальона награждённых почти не было. Может потому, что когда сочиняли наградные, уж слишком переборщили, описывая свои “подвиги”, и эти выдумки были очевидны даже для штабного начальства. Зато совершенно неожиданно медалью "За отвагу" наградили Ефремова – единственного из всей роты. В тот день Ефремова освободили от всех дел, чтобы он приготовился к награждению должным образом: привёл в порядок внешний вид, постирал и отутюжил форму. Днём, на построении всего полка, ему торжественно вручили медаль.

– Слушай, Ефрем, – докучали его многие после награждения, – Ну скажи, за что наградили только тебя? Ну что такого ты сделал?

– Да чёрт его знает, – только жал плечами Ефремов. – Дали – и всё! Мне откуда знать? Кого-то надо наградить, вот и наградили.

Деды, особенно Боровский и Еремеев, очень тяжело переживали это награждение. Такого они ему простить не могли:

– Ефрем! Лучше медаль выбрось – всё равно не доносишь!

Ефремов боевую награду так и не носил на кителе, сразу сдал её ротному на хранение. Забрал медаль лишь когда улетал в Союз на дембель.

Из нашего полка высшее звание – Героя Советского Союза – удостоили сержантов Чепика Николая и Мироненко Александра – обоих посмертно. Погибли они на кунарской операции. До демобилизации им тогда оставалось всего два месяца. Героические поступки, которые они совершили были во многом схожи: оба при разных обстоятельствах попали в окружение, пока было возможно – отстреливались, оба, чтобы не попасть в плен, выбрали смерть: Чепик подорвал мину направленного действия МОН-100 – погиб сам и убил много душманов, Мироненко взорвал себя и приблизившихся врагов гранатой Ф-1.

На боевые

Уже прошло почти полгода с того дня, как советские войска вошли на территорию Афганистана, но по прежнему, как и после Апрельской революции, долгожданных перемен к лучшему не наступало. Всё так же на периферии – и в расположенных высоко в горах, и в рассыпанных по равнинам кишлаках – центральная власть не признавалась. Обширные районы страны продолжали жить по тем законам, которые были заведены ещё столетия назад, где всем заправляли муллы и старейшины. Мало того – всё чаще стали вспыхивать очаги сопротивления новому режиму, и всё больше вооружённых банд стали возникать то тут, то там, дестабилизируя обстановку. Всем им надо было показать твёрдый кулак, чтобы они больше не игнорировали официальную власть.

Явных линий фронтов нигде не было, поэтому и не было необходимости концентрировать войска на отдельных участках. Советские мотострелковые и десантные подразделения стояли небольшими укреплёнными базами в разных удалённых районах и лишь вели постоянное патрулирование своих территорий. И только временами, когда поступала информация о значительной концентрации сил повстанцев, планировались крупные боевые операции с привлечением мотострелков, десантников, артиллерии и авиации.

Анализируя складывающуюся обстановку, командование ограниченного контингента посчитало, что проводить ликвидацию множества мелких банд и очагов сопротивления лучше всего силами отдельных десантно– штурмовых бригад. Следуя этой стратегии, возле крупных городов, являющихся центрами крупных провинций, началось формирование таких бригад, усиленных десантными батальонами.

Из нашего полка для этих целей определили 3-й батальон. Но поскольку после кунарской операции там были существенные потери, то перед его отправкой необходимо было доукомплектовать личный состав до нужного количества из других батальонов полка.

И вот как-то в середине мая нашу роту построили, и Хижняк обратился к личному составу:

– Третий батальон скоро меняет место службы. Не исключено, что там ему предстоит выполнять боевые операции. С нашей роты требуется семь человек, чтобы доукомплектовать личный состав третьего батальона. Все вы хорошо понимаете, что предстоит тем, кто туда попадёт. Им предстоит трудная и опасная служба – они будут находиться на самом переднем рубеже. Поэтому я не приказываю, а спрашиваю, кто по собственному желанию пойдёт в третий батальон – сделайте шаг вперёд.

Строй стоял молча. Из строя не вышел никто. Ещё были свежи в памяти последствия недавней кунарской операции, где всего за десять дней в 3-м батальоне не досчитались почти роты. Вернуться домой без ноги или руки, а может и в гробу никому не хотелось.

Но лично меня так и подмывало выйти вперёд, однако и оставаться причины были, – Чёрт подери, было б это построение два месяца назад! – думал я про себя, – А теперь у меня есть БМД и ходить в патруль по городу – одно удовольствие. Да ещё не известно, что меня ждёт в третьем.

Так несколько дней назад, когда я после патруля приводил в порядок свою БМД, из расположенной рядом палатки третьего батальона, солдат в течение часа изо всех сил кричал одну и туже фразу: "ДЕЖУРНЫЙ ПО РОТЕ, НА ВЫХОД!" – под конец его голос стал совсем сиплым. Это так воспитывали дневального, который недостаточно громко вызвал дежурного по роте, когда в палатку зашёл офицер. Значит, и в третьем своих жлобов хватало. Причём, проходящие возле той палатки офицеры не проявляли никакого интереса к происходящему – видимо считали это нормой.

Выждав пару минут, Хижняк негромко посоветовался с офицерами, потом пошёл вдоль строя, высматривая подходящие кандидатуры:

– Что ж, придётся добровольцев назначать…

– Кадиев!

– Я!

– Выйти из стоя!

– Есть!

– Джемакулов!

Заслышав свою фамилию, Джемакулов дёрнулся, словно его иглой кольнули, и процедив: "Я!" – нeхотя сделал шаг вперёд.

Закончив отбор, Хижняк приказал всем, кроме названных семи, разойтись и провёл с ними короткую беседу. Им надлежало собрать все свои вещи и сегодня же перейти в распоряжение 3-го батальона. Получив приказ, они пошли его выполнять. Один Джемакулов, поначалу было пошёл со всеми, но вдруг замялся повернул обратно к ротному:

– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться.

– В чём дело?

Он кисло пробубнил, – Кое-что сказать надо…

– Что там у тебя?

Со страдальческим выражением Джемакулов стал приводить какие-то доводы, а Хижняк молча его выслушивал, еле заметно покачивая головой. Никто не слышал содержание их разговора, но после этой беседы Джемакулова оставили в роте, а вместо него пошёл другой.

Спустя месяц 3-й батальон снялся и в полном составе отправился в Кандагар.

Кандагар

Провинция Кандагар находится на самом юге Афганистана. Бескрайние каменистые пустыни и сухие ветры сделали этот район почти безжизненным. Голая равнина, редко где украшенная небольшими кишлаками, тянется широкой полосой и через никем неохраняемую границу уходит в соседний Пакистан и Иран. Оттуда, по столетиями обкатанным путям, на верблюдах и ослах шли племена торговцев-кочевников. Чтобы спастись от палящего солнца и дневной жары, караваны часто отдыхали днём и только ночью продолжали свой долгий путь. Кочевники везли товар из Пакистана и Ирана в города Афганистана. Там, на бойких уличных рынках, они его продавали и, закупив местный товар, отправлялись в нелёгкий обратный путь.

Но на пути у кочевников встречались трудности и опасности, связанные не только с изнуряющим переходом через пустыню. Нередко поперёк дороги вставали представители местных племён, требуя платы за проход по их территории. На такой случай, чтобы защитить себя и своё добро, у афганцев, как у кочевников, так и у оседлых, имелось оружие. Ведь все знали, что в этих местах нет судьи, который справедливо разрешил бы их спор. Бывало, такие торги приводили к кровавым столкновениям. Но как правило, стороны старались договориться миром и находили взаимоприемлемый вариант. Традиционная расстановка сил резко изменилась, как только в провинции появились советские солдаты.

Десантно-штурмовая бригада, куда вошёл наш 3-й батальон, располагалась рядом с военным аэродромом города Кандагар, который являлся центром провинции. Сюда были стянуты несколько батальонов мотострелков, усиленных танками и артиллерией. На аэродроме в постоянной боевой готовности ожидали вылета истребители и штурмовые вертолёты.

С первых же дней, чтобы лучше и быстрее освоиться на новой местности, в 3-м батальоне стали проводиться учения. Всему личному составу выдали прицелы ночного видения для автоматов, и почти каждую ночь батальон уходил в пустыню. И так до самого утра, вытянувшись колонной, роты двигались по своим маршрутам.

Нередко случалось, что во время таких ночных маршей, навстречу колонне десантников двигались торговые караваны. Иногда караваны были совсем маленькими, состоящими всего из нескольких верблюдов или ослов, обвешанных огромными тюками с товаром, и ведомые всего несколькими погонщиками. Но иногда караваны состояли из многих десятков животных, сопровождаемых большим количеством людей. Караван и цепочка солдат шли друг другу навстречу. Они сближались почти вплотную. Погонщики держали на изготовку свои винтовки, солдаты наводили на погонщиков автоматы. Напряжение росло. Но не доходя друг до друга буквально нескольких десятков метров, колонна немного меняла направление, и они с миром расходились: у десантников был строгий приказ – не стрелять.

Так продолжалось с месяц. Но вот поступила другая директива – стрелять можно и нужно. И сразу отдалённые от центра участки провинции превратились в сплошной военный полигон, где всё живое было целью. Теперь, когда на пути у роты попадался караван, его окружали и начинали осмотр. Если там находили винтовку или даже патрон – ему конец. Всех расстреливали на месте. Если ничего опасного не находили, то, закинув в БМД несколько ящиков с апельсинами или другой наживой, ехали дальше. Но не всегда проверка предшествовала стрельбе. Всё чаше события стали развиваться как раз наоборот – сначала атака, а уж потом осмотр. Явный перевес в вооружении позволял ликвидировать караваны без потерь. Погонщики не успевали даже опомниться, как их всех тут же накрывало смертоносным градом пуль. Перебив кочевников в коротком бою, можно было без опаски проверить, что же они везли и порыться в их вещах и карманах одежды. Некоторые десантники между дел, чтобы было что показать друзьям когда приедут домой; отрезали у трупов уши и забирали их с собой в качестве сувениров.

Поскольку серьёзного сопротивления почти нигде не встречалось, то и не было необходимости воевать всем батальоном в полном составе. Для выполнения обычного боевого задания, сил одной роты было вполне достаточно. Роту только усиливали одним-двумя танками, которые шли впереди колонны, обезвреживая мины своими мощными гусеницами.

Хорошо вооружённые десантники без труда уничтожали военные формирования повстанцев даже из нескольких сотен человек, поскольку афганцы зачастую были вооружены старинными винтовками, а то и просто саблями.

Если приходило сообщение, что в каком-то кишлаке находится крупная банда, то немедленно планировалась боевая операция по её уничтожению с привлечением дополнительных сил.

Кишлак окружали, стараясь отрезать все возможные пути отхода. После мощной артподготовки следовал штурм. Танки ехали прямо по глинобитным дувалам, давя гусеницами тех, кто находился внутри. Пешие десантники шли вдоль дувалов, пристреливая на месте всех подозрительных. Так как было невозможно отличить простого мирного афганца от врага, уничтожению подлежали все, кто мог держать оружие: как взрослые мужчины, так и подростки. Перед тем, как войти в дувал, туда сначала летела граната, а затем, посылая перед собой веером автоматную очередь, врывались солдаты. В помещении после столь решительного вступления уже никого в живых не оставалось.

Батальон вольно разъезжал по окрестностям Кандагара. Даже несколько раз, не сориентировавшись на местности, с ходу заезжал на пакистанскую территорию. Для наших это было довольно необычно – границ, как таковых, нигде не было: ни пограничных столбов, ни предупреждающих указателей, ни разграничительных полос, ни пограничников. Однако офицеры, спохватившись, быстро поворачивали колонну назад.

"Шурави" наводили ужас на местное население. Молва о том, что русские убивают всех без разбора, сразу облетела глубинку. Теперь, когда колонна проезжала мимо кишлака, то он мгновенно вымирал: по двору ходят козы, ослы, другие животные, в очаге горит огонь и там греется что-то съестное – но кругом ни одной живой души. Завидев колонну, все разбегались и прятались по укромным местам. Во всём селении оставался лишь какой-нибудь сухой старик: идти он никуда не может, да и некуда. Сидит у своего жилища на виду, не скрывается – знает, что своё он прожил и ему уже не так важно – пристрелят его или нет.

Вскоре к боевым операциям стали приобщать национальную афганскую армию. Афганцы воевали только во взаимодействии с советскими войсками. Это были редкие, единичные случаи – скорее проба сил молодого пополнения, которым ещё полностью не доверяли. Воевали афганские солдаты всегда плохо, с большой неохотой. Они ещё шли вперёд, когда их сзади подгоняли десантники автоматами и криками. Но стоило аскарам услышать свист первых пуль, так они тут же падали, отползали в безопасное место, и их уже ничем невозможно было поднять с земли. Им орали в спину и стреляли вверх, – всё равно в бой аскары не шли.

– Мы вас не звали… Вы сами пришли нас защищать – вот и защищайте! – объясняли они потом свою позицию, – Зачем нам в своих стрелять?