Текст книги "Око тайфуна"

Автор книги: Сергей Переслегин

 
Помиритесь, кто ссорится,
Позабудьте про мелочи,
Рюкзаки бросьте в сторону —
Нам они не нужны.
Расскажите про главное,
Кто сказать не успел еще,—
Нам дорогой оставлено
Пять минут тишины.
 
 
От грозы темно-синие,
Злыми ливнями полные,
Над высокими травами
Поднялись облака.
Кровеносными жилами
Набухают в них молнии.
Но гроза не придвинулась
К нам вплотную пока.
 

В. Крапивин

Мы подошли к концу нашего литературно-социологического исследования. Эта глава посвящена проблеме, которая, собственно, уже выходит за рамки рассматриваемых произведений. Однако мне кажется, что анализ романа «Очаг на башне» и повести «Дерни за веревочку» останется поверхностным и неполным, если не попытаться ответить еще на один вопрос. Вопрос, который явно не ставится Вячеславом Рыбаковым, но вытекает из его гражданской позиции.

В. Рыбаков начинал с изучения статических моделей будущего. Если повесть «Мотылек и свеча» считать тезисом, то «Доверие» и «Первый день спасения» образуют антитезис. Классическое рассуждение, разумеется, должно включать в себя еще один элемент – синтез. Именно на уровне синтеза преодолевается диалектическое противоречие тезы и антитезы и создается новая сущность – доказательство.

Первой попыткой добиться синтеза стала ранняя повесть «Дерни за веревочку», но окончательное доказательство было построено только в романе «Очаг на башне». Появление этого произведения ознаменовало завершение определенного этапа творчества Вячеслава Рыбакова. «Очаг на башне» как бы замкнул круг, начатый повестью «Мотылек и свеча». С его выходом в свет все пять произведений ленинградского писателя сложились в единую логическую последовательность.

Синтез всегда значительно сложнее своих составляющих. Поэтому так трудно анализировать «Дерни за веревочку» и «Очаг на башне» – произведения, в которых рассматриваются уже не статистические построения, но динамика общественного развития. В. Рыбаков исследует основные социальные силы и их наблюдаемые, надстроечные проявления, складывающееся в две противоречивые тенденции – фашизации и антифашизации. Этим тенденциям: их истокам, особенностям взаимодействия – посвящена статья. Возможно, достаточно вольно интерпретируя намерения В. Рыбакова, я попытался проанализировать сюжетообразующий конфликт романа «Очаг на башне», исходя из законов диалектики.

Представляет интерес, однако, и другой возможный путь. Ничто не мешает нам применить к исследованию реальности, задаваемой «Очагом на башне» и «Дерни за веревочку», основную схему логического рассуждения. Пусть тезу образует явление индукции коммунистических отношений, антитезу – процесс фашизации. Обе тенденции существуют параллельно, обе со временем развиваются и усиливаются. Противоречие между ними, очевидно, антагонистическое и неразрешимое.

В книгах В. Рыбакова изучается «душное десятилетие» – историческая эпоха, в которой борьба процессов фашизации и антифашизации лишь начинается. Разумно поставить вопрос: каким окажется логический синтез, результат исторического развития и усиления двух всепроникающих и взаимоисключающих социальных тенденций? Чтобы решить эту проблему, попробуем продолжить реальность «Очага на башне» в будущее, выходя тем самым за очерченные автором границы.

Снова применим физические аналогии. Нарастание двух противонаправленных процессов мы вправе интерпретировать как быстрое и значительное увеличение потенциальной энергии и, следовательно, – уменьшение устойчивости системы. На определенном этапе ситуация становится нестабильной: в системе возникают быстрые, случайные, непредсказуемые изменения, – происходит так называемая «раскачка». Второй закон диалектики указывает, что дальнейшее усиление взаимоисключающих тенденций в условиях продолжающегося падения уровня стабильности неизбежно приведет к качественному скачку.

Предшествующий скачку период раскачки продлится недолго, поскольку нарастание колебаний в системе всегда представляет собой процесс с положительной обратной связью. Значение этого периода – лишь в возможности определить момент начала перехода к новому качеству.

Конкретизируем наши рассуждения. Что может означать термин «новое качество» в применении к процессу взаимодействия общественных тенденций фашизации и антифашизации? По-видимому, только одно: переход к явной и открытой борьбе.

Таким образом на смену «душному десятилетию» придет эпоха «Тайфуна». Это название представляется мне удачным. Оно не только подчеркивает особенности нового исторического этапа, но и заставляет вспомнить решающее сражение Великой Отечественной войны.

Трудно предсказать, сколько времени продлится «Тайфун» Во всяком случае, вряд ли кто-нибудь из нас доживет до его конца.

Столетняя гражданская война выглядит, конечно, полным абсурдом. Любому социологу, экономисту, историку очевидна абсолютная невозможность столь длительного вооруженного конфликта на современной стадии развития общества. Попробую внести ясность. Гражданская война – это крайняя, предельная, отличающаяся наибольшей ожесточенностью форма борьбы социальных классов. Предметом этой борьбы всегда была собственность. Характер владения собственностью определяет политическая власть, поэтому сущностью гражданской войны всегда являлась открытая борьба классов за политическую власть.

«Тайфун», разумеется, тоже эпоха открытой классовой борьбы. Но коренным вопросом теперь оказывается не собственность и не власть, а мировоззрение.Понятно, что этот вопрос не может быть решен вооруженным путем. Мы уже говорили, что, хотя во второй мировой войне были разбиты вооруженные силы фашистских держав, сломлена их экономика, идеология фашизма осталась, по существу, не тронутой.

Итак, особенности эпохи «Тайфуна» определяются тем, что основное содержание борьбы лежит в сфере идеологии, и тем, что противоборствующие тенденции всепроникающи, то есть – конфликт пронизывает все социальные слои, проходит через каждого человека. Отметим, что последнее обстоятельство чрезвычайно затрудняет, а может быть, даже делает невозможным социальный анализ, основанный на классическом определении классов. В такой войне вооруженные столкновения составляют лишь малую, незначительную часть. Потеряет смысл понятие фронта. Он будет везде. Поскольку борьба за власть ни в коей мере не является содержанием «Тайфуна», сложится, вероятно, довольно парадоксальная ситуация: при абсолютной нестабильности социума государственная система останется вполне устойчивой. То есть борьба будет проходить внутри нее. Это, кстати, еще одно основание считать будущие события весьма размытой, странной войной, войной без войны. Если уж противодействующим силам приходится действовать в рамках, обусловленных суверенитетом государства, то тем самым устанавливаются определенные «правила игры», не допускающие, по крайней мере, крупномасштабных боевых действий.

Итак, медленная, вялая война. Вооруженные схватки редки и замаскированы. Они – лишь надстроечные проявления «Тайфуна». А в глубине идет ожесточенная борьба идеологий. Предвестники ее уже видны. Это, например, все углубляющийся и вовлекающий в свою орбиту новых и новых людей конфликт между издательствами, публикующими НФ. Характерно, что точно такой же конфликт имеет место в изобразительном искусстве, в музыке. Аналогичная ситуация складывается в медицине. Продолжает возрастать напряженность в отношениях между разными лагерями педагогов. И так далее.

В каждом из этих конфликтов нетрудно проследить исходные тенденции индукции фашизма и противоиндукции коммунистических отношений. Какова же в условиях приближающегося «Тайфуна» задача тех, кто считает себя коммунистом? Ясно одно – не коммунистам нужны вооруженные столкновения, кровь на улицах, хаос в стране, разливающийся в обществе страх, чреватый исступленными криками: «Порядка! Дисциплины! Вождя!» Но и к такому повороту следует быть готовыми.

Кажется, что фашизм многочисленнее, организованнее, во многом – сильнее. Тем не менее, его шансы на окончательную победу в «Тайфуне» ничтожны. Просто коммунизму есть за что драться. За мечту, принадлежащую всему человечеству. За то лучшее, что есть в каждом. Есть уже потому, что сама структура психики делает людей существами социальными. Однако неподготовленность, ошибки антифашистов, обыкновенная глупость могут затянуть «Тайфун» на сотни лет, привести к миллионам и миллионам жертв, оставить потомкам разоренную, искалеченную планету.

Наша стратегия проста. Индукция.

«– Что вы предлагаете делать? Только конкретно, пожалуйста, конкретно!…

– Конкретно… – повторил я. – Конкретно я предлагаю план распространения и развития человеческого мировоззрения в этой стране…»

Но для этого нужно создавать «круги света» – союзы единомышленников везде: в школах, в творческих группах, в университетах и научных лабораториях. Союзы, внутри которых сопротивление процессу индукции стремилось бы к нулю, и каждый новый человек оказывался бы под влиянием коммунистической идеологии.

Вторая и главная задача – создание системы образования и воспитания: ведь именно «высокий уровень воспитания творит чудеса в душах людей». Реализация этой программы представляет собой создание «новой педагогики», распространяющей коммунистическое образование, а вместе с ним и коммунистические отношения. Это потребует многих десятилетий. Так что не будет ни переворота, ни революции. Ни быстрых и громких побед. Но нет иного пути вперед. Общественная практика и литература доказали это вполне убедительно.

 
«Завидовал кто-то птицам,
Но был не из рода Дедалов,—
Чтоб медленно вверх возноситься,
Он лестницу вырубил в скалах.
Ступени – замена полета,
Ступени – замена паденья,
Ступени – работа, работа,
Терпенье, терпенье, терпенье».
 

(В. Шефнер)

«Тайфун», если коммунисты смогут выполнить предложенную программу, закончится переходом к раннему коммунизму.Это еще не время «Туманности Андромеды» и даже не «Хищных вещей века» или «Стажеров», поэтому третья задача – создать теорию общественного развития, имеющую какую-то реально предсказательную силу. В конце концов, сейчас мы в состоянии делать лишь самые общие прогнозы, почти бессодержательные в силу своей абстрактности.

Создать – чтобы поднять уровень аргументации за коммунизм. Чтобы убеждать своих, доказывать союзникам. Чтобы врагов превращать в друзей. И если не научимся – грош нам всем цена.

«– Экий ты инакомыслящий, – проговорила она негромко…

– Нет, – устало сказал Дима… – Просто-то мыслящих немного, а уж инако… Ежели ты мыслящий, так будь добр, сядь и напиши „Капитал“ про двадцатый век…» (В. Рыбаков. «Дерни за веревочку».)

Ленинград, 1986 год

ЧАСТЬ 2
ТАЙФУН

Скованные одной цепью

Послесловие к роману Аркадия и Бориса Стругацких «Отягощенные злом, или Сорок лет спустя» – первой книге в серии «Новая фантастика» (М.: Прометей, 1989). Это первая статья Сергея Переслегина, опубликованная в профессиональной печати.

© Сергей Переслегин, 1989

– …Скажи, ты все еще любишь человека?

– Я опять сделал бы для него то, что однажды сделал.

– Это уклончивый ответ, Прометей. Вижу, ты выучился у них дипломатии.

Л. Мештерхази

«Они ведь все равно называют тебя диктатором… Так стань им! Стань!.. Моисей сорок лет водил свой народ по пустыне, старое поколение пало, но это были развращенные люди… зато народились новые, чистые! Достойные земли обетованной!..» [22]22
  далее цифрами указаны литературные источники, список которых представлен в конце статьи. (прим. верстальщика)


[Закрыть](1)

А если не просто диктатором?

Если всемогущим?

Понимаете, не всевластие, начинающееся кровью и непрерывно порождающее ее, – настоящее всемогущество: «…пребывать сразу во всех восьмидесяти с гаком измерениях нашего пространства, во всех четырнадцати параллельных мирах, во всех девяти извергателях судеб!»(2)

1789, 1917, 1945, 1956.

Мы усвоили урок.

«…у гностиков ДЕМИУРГ – творческое начало, производящее материю, отягощенную злом»(2).

Год 1985-й.

«Отягощенные злом, или Сорок лет спустя».

Книгу такого уровня сложности можно комментировать бесконечно, создавать целые тома с анализом, описаниями и толкованиями, и эта работа будет осмысленна. Известная «Summa Teologia» во много раз превосходила по объему Библию, хотя все, что составляло «Сумму», содержалось в Библии. Труд Фомы Аквинского не пропал даром – святому отцу удалось сделать нечто большее, чем даже создать новую философию, – он сформулировал мироощущение эпохи средневековья, и десятки поколений видели Вселенную и Бога глазами Фомы.

Кстати, обратили ли вы внимание на бросающееся в глаза противоречие: мироощущение Темных Веков не могло отразиться в священной книге времен расцвета Римской империи. Реалии Ветхого Завета относятся частью к восточным деспотиям, частью – к патриархальным временам. Евангелие погружено в обстановку античного рабства. Каким же образом Книга книг могла сохранять свое значение тысячелетиями, пережив Возрождение, Просвещение, Новое Время, пережив даже собственное господство, обернувшееся ужасом инквизиции?

Не то чтобы этот вопрос никогда не ставился. Теологи говорят, что вечная значимость Книги – лучшее доказательство ее боговдохновленности. Но даже если текст Библии действительно был продиктован Богом, записывался он людьми и, следовательно, отражал меру их разумения.

Атеисты настаивают на произвольности и противоречивости толкований Писания, подчеркивая, что они слабо связаны с исходным текстом.

Это очевидное утверждение не решает задачи. Никаким толкованием, даже анагогическим [23]23
  Анагогия (греч.) – толкование текста в высшем, символическом значении.


[Закрыть], вы не сможете объяснить корпускулярно-волновой дуализм квантовой механики, исходя из текста, скажем, «Логики» Аристотеля. Равным образом, из «Войны и мира» не извлечь даже намека на лагерные крематории или ядерное оружие. Между тем атомная война очень точно описана в скандинавской мифологии, да и соответствующее толкование Апокалипсиса не выглядит искусственным. Бэкон находил в Библии свои летающие машины, Чернобыль (с украинского: полынь обыкновенная) заставил нас вновь цитировать Откровения Иоанна:

«Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод.

Имя сей звезде „Полынь“; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки»(3).

Данная информация, казалось бы, не содержится в Писании, пусть его и создали боги, мудрецы или инопланетяне. Но она там есть, раз «Звезда Полынь» используется сегодня для эпиграфов и названий.

Загадка оказалась довольно сложной. Парадокс избыточной информации завязывается на математическую логику, теорию вероятностей, второе начало термодинамики, на свойства времени в контексте преобразований знаковой культуры, на семантику и семиотику. Решение же выглядит простым.

Психика человека неразрывно связана с миром, в котором он живет, составляя с этим миром так называемую Динамическую Целостность(5). Иными словами, как человек содержится во Вселенной, так и Вселенная – в виде своей проекции, измененной, упрощенной, искаженной масштабным преобразованием, – содержится в человеке. Тогда Писателем будет тот, кто окажется в силах перенести Динамическую Целостность на бумагу, записав Вселенную в виде конечного набора знаков, в котором она будет вся – «вширь – на много стран и вглубь – на много веков», все ее прошлое и будущее, содержащиеся в настоящем, далекое, заключенное в близком. Конечно, точность невелика, Книга включает в себя не Мир – образ Мира, но образ бесконечный.

Сверхзнание Агасфера! Лингвистическое удушье – Писатель не может объяснить смысл своей книги иначе, чем повторив ее от начала до конца. Воистину: «О чем нельзя теоретизировать, о том следует повествовать»(6). Слово оказывается многозначным символом. Отсюда все толкования.

Книга становится информационным усилителем, каждый читатель, каждое поколение извлекает из нее новое, свое [24]24
  Закончив статью, я выяснил, что ранее подобную мысль высказал У. Эко в комментариях к «Имени розы»: «Текст перед вами порождает собственные смыслы» (…) Автору следовало бы умереть, закончив книгу. Чтобы не становиться на пути текста(6).


[Закрыть]. Но нельзя исчерпать Вселенную раз и навсегда. Образ мира неизбежно различен у разных людей, тем более – у разных эпох. Каждая Динамическая Целостность – лишь грань Истины. И каждое поколение пытается написать свою Книгу. Иногда отрицая старые, иногда дополняя их.

Дополнение плодотворно, ибо, правильно используя классические символы, автор включает свое видение мира, свою ДЦ в тома толкований, в работающий тысячелетиями интеллектуальный накопитель.

Этим и объясняется интерес, который мы испытываем к современной фантастике, насквозь пронизанной традиционной символикой и символикой, которая станет таковой, поскольку заключает в себе видение мира людьми эпохи, спрессовавшей всю предшествующую историю.

Этим объясняется и участившееся обращение к языческой, христианской и восточной мифологиям, к фольклору Вечных Книг.

Джойс, Апдайк, Булгаков.

Сомнительный эксперимент Орлова.

Неудача Айтматова и Тендрякова.

«Отягощенные злом».

Взятая отдельно, первая линия романа действительно проста. Перед нами конспективное изложение событий, случившихся в 2033 году в городе Ташлинске и положивших конец определенной исторической эпохе.

Поводом для перехода сил реакции в наступление оказалась Флора, «массовая неформальная организация, никаких преступных целей не преследующая»(2), в которой при желании можно усмотреть некий аналог сегодняшней Системы.

Тихие «неедяки» вызвали всеобщую ненависть ташлинцев: «Давно пора с этой чумой кончать… триста тридцать три вопля отчаяния, горя, боли, ненависти, мести… Каленым железом!..»(2)

«Общественное движение, которое стремится стереть эту Флору с лица земли, – волеизъявление большинства, причем подавляющего большинства», – подчеркивает начальник гор-милиции майор Кроманов и добавляет: «…того самого большинства, которому мы с вами, милый вы мой учитель, обязаны служить»(2).

Первая загадка. Она двуедина. Почему Флора вообще вызывает ненависть в благополучном Ташлинске, сытом, одетом, приобщенном к достижениям мировой культуры, привыкшем за десятилетия гласности к свободе выбора образа жизни? И почему эта ненависть всеобща, почему она поразила город целиком, объединив совершенно разных людей?

Противником готовящейся акции выступает лишь учитель Ташлинского лицея Георгий Анатольевич Носов, причем позиция Г.А. не до конца принимается даже его учениками. А действительно, «почему Г.А. так рьяно болеет за Флору»?

«Ты хорошо представила себе, как это будет?.. Этих мальчишек и девчонок будут волочить за ноги и за что попало и швырять в грузовики, их будут избивать, они будут в крови. Потом их перешвыряют на платформы, как дрова…»(2)

Значит, милосердие?

«Симон же Петр, имея меч, извлек его, и ударил первосвященнического раба, и отсек ему правое ухо. Имя рабу было Малх.

Но Иисус сказал Петру: вложи меч в ножны»(7).

Милосердие – основа педагогики лицеев, «этическая позиция учителя в отношении к объекту его работы, способ восприятия» (Игорь К. Мытарин). «Через милосердие происходит воспитание Человека»(2).

Здесь впервые пересекаются две основные линии романа.

«– …А теперь расскажите мне, пожалуйста, если можно, конечно, какова цель вашего пребывания здесь. (…)

– Я ищу Человека»(2).

Значит, Г.А. пытается воспитать Человека, Демиург стремится Человека найти. При его всемогуществе нет большой разницы между «отыскать» и «создать» – по сути, Ткач занят тем же, что и ташлинский учитель. Они повторяют и как бы продолжают друг друга. Расходящиеся линии романа оказываются гранями многомерного единства.

Оно не описано в романе и, видимо, вообще не может быть непосредственно описано. Динамическую Целостность порождает интерференция линий в нашем сознании, подобно тому, как в стереоскопе объемное изображение создается смешением плоских картин.

Мы привыкли к классической симметрии линий. Здесь же совсем иная – асимметричная геометрия. На тех, кто не сумел выйти« из плоскостиобыденных размышлений»(2), она производит впечатление разобщенности.

Для структуры «Отягощенных злом» характерен «параллелизм сдвига». Эпизоды, образующие смысловую пару, связаны не зеркальным отражением, а, скорее, преобразованием текстового пространства-времени. На символическом уровне ситуации повторяются, на уровне непосредственного восприятия роман демонстрирует нам последовательно развертывающиеся грани реальности.

Вот делит человечество на козлищ и агнцев Колпаков, автор идеи организовать Страшный суд при помощи ядерного оружия. А вот позиция Аскольда:

«Перед нами выбор: либо мир труда, либо мир разложения. Поэтому у каждого тунеядца не может быть образа жизни, у него может быть только образ неотвратимой гибели, и только в выборе этого образа гибели мы можем позволить себе некоторое милосердие»(2).

Очень важно то, что Аскольд – ученик Г. А. Ведь «Демиург – творческое начало, производящее материю, отягощенную злом».

И постоянно повторяется центральный символ креста.

Идет на смерть Рабби. «Это же был для Него единственный шанс высказаться так, чтобы Его услышали многие! (…) Не оставалось Ему иной трибуны, кроме креста»(2).

Обречен Г.А. Оказалось, что в социалистическом Ташлинске крест – это единственная возможность заставить задуматься хотя бы десять человек.

Круг замыкается.

 
«И как эпилог – все та же любовь,
И как пролог – все та же смерть!»
 

«Вы предали его, – сказал я. – Он так на вас надеялся, он до последней минуты на вас надеялся, ему в этом городе больше ни на кого не оставалось надеяться, а вы его предали. (Щеголь в фотохронных очках, кажется, пытался остановить меня: „Не забывай, с кем ты разговариваешь!“ И я тогда сказал ему: „Молчите и слушайте!“)…Вы сейчас послали его на крест. Вы замарали свою совесть на всю оставшуюся жизнь. Наступит время, и вы волосы будете на себе рвать, вспоминая этот день, – как вы оставили его одного в кабинете, раздавленного и одинокого, а сами нырнули в эту толпу, где все вам подхалимски улыбаются и молодцевато отдают честь…»(2)

Все повторяется и для учеников.

«…именно он. Иоанн, единственный из всех, встал с мечом в руке у входа и рубился со стражниками, не отступая ни на шаг, весь окровавленный, с отрубленным ухом, оскальзываясь в крови, хлещущей из него и из поверженных врагов, пока Учитель, сорвав голос, не подбежал к нему сзади и не вырвал у него меч»(2).

Странно выглядит параллель между Иоанном, Агасфером Лукичом, Игорем Мытариным. Здесь опять проявляется асимметрия масштабного преобразования. Символ образует не пара, как обычно, а триада. «Мытарин» – это ведь очевидный намек на мытаря, то есть на апостола Петра. «В традиции Петр представляет экзотерическую, всенародную сторону христианства… Иоанн же – эзотерическую сторону, то есть мистический опыт, открытый лишь избранным, немногим»(2). Фигура Игоря объединяет в себе эти противоположности.

Образ Агасфера, дополнительно дуалистичный, превращает триаду в гексограмму. Ученик Рабби, сотрудник Демиурга, он скупает жемчужины человеческих душ – занимается делом, всегда бывшим прерогативой Сатаны, по учению гностиков – равноправного партнера могущественного Демиурга.

Так, многократно пересекаясь, усложняется древняя система символов.