Текст книги "Око тайфуна"

Автор книги: Сергей Переслегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Круги

Пирамиды власти однотипны. Они похожи на настоящую пирамиду, построенную в четвертом тысячелетии до н. э., чтобы прославить величие фараона Джосера: уступчатое сооружение из массивных полустершихся блоков, которые скрепляет одна лишь сила трения.

Достаточно согласиться с тем, что некая работа требует организованности, и вскоре выяснится, что для этого она требует управления и подчинения, централизованного перемещения информации, средств, материалов, людей. Тогда возникнет пирамида, на верхней ее ступени (и только на ней) будет начертан лозунг: «делай, что хочешь».

«Дипломатическая неприкосновенность» руководящих кругов известна как коррупция. У нас и на Западе нет недостатка в призывах и обещаниях покончить с ней раз и навсегда. Между тем, боги наказывают людей исполнением желаний…

Бога, равно как и дьявола, «в природе, конечно, не существует, но он способен на многие ухищрения»(1). Все дело в том, что только благодаря коррупции пирамида вообще выполняет хоть какую-то социально полезную работу. В иерархической системе скрупулезное соблюдение законов, правил, инструкций и установлений – лозунг правового государства в действии – приводит к параличу управления и недееспособности социума.

Коррупция – межличностные связи, не подчиняющиеся нормативным актам – может существенно снизить информационное сопротивление. Например:

«Вхожу в коридор, стоит курьер, нос луковицей, ярко-красный. Подхожу, сую в руку пятирублевый золотой.

– Скажите, голубчик, мне надо получить командировочный паспорт и пропуска на 15 мест разных вещей, чтобы их в немецких таможнях не досматривали. Ваши генералы меня от одного к другому гоняют, никакого толка не добьюсь, проводите меня к тому делопроизводителю, который этими делами ведает.

– Пожалуйте, Ваше Превосходительство, – это Иван Петрович Васильев.

Вводит меня в комнату, где сидят чиновник и машинистка, и начинает ему объяснять, что мне надо. (…) Подходит Васильев к конторке, открывает ее, и я вижу в ней кипу паспортов, вынимает один из них:

– Фамилия, имя, отчество Вашего Превосходительства?

Выписывает и вручает мне паспорт, выдаваемый только с „высочайшего соизволения“»(8).

Обратим внимание на ключевую фигуру Швейцара.

Стремление общества как-то выжить приводит к повсеместному распространению коррумпированных цепей. Создается «вертикальная коррупция»: продавец дает взятку директору Магазина, тот – начальнику торга, последний – министру (опуская большую часть структурных этажей и игнорируя боковые каналы – милицию, исполкомы, партаппарат, которые тоже включены в восходящее движение ценностей и нисходящее – разрешений). Одновременно формируется коррупция горизонтальная, менее известная и неподвластная закону.

Коррупция «круга своих».

Элита

Владислав Николаевич Бессмертный, любимый ученик Динозавра и директор учреждения без вывески, попал в кадровую систему Академии Наук с гауптвахты. По личному звонку.

Действия академика Невеселова – правильные, порядочные, необходимые с точки зрения интересов науки и государства, – абсолютно незаконны, противоречат правовым нормам государства и подсистемы «наука». Но насколько же они естественны: «круг» и не должен подчиняться общим законам, иначе он и невозможен, и бесполезен.

«…из уважаемых НИИ, как из рваной торбы, посыпались жалобы и протесты, а директоров в „Перспективе“ стали менять со скоростью одного-двух оборотов Земли вокруг Солнца…»(1)

Особенность науки состоит в том, что, по причинам главным образом историческим, она целиком воспринимается общественным сознанием как элитная группа. (Сравните: «Кем вы работаете?

– Я учитель. А вы?

– Я ученый». Не правда ли, впечатление разное?) Понятно, что образ науки, сложившийся у населения, не соответствует действительности. Это неприятно и само по себе: например, дезориентирует выпускников школ. Но гораздо хуже обратное воздействие возникшего образа на саму научную среду. Ведь ученый, являясь частью социума, не может избежать влияния стереотипов общественного сознания.

Постоянно воспроизводящееся представление о собственной исключительности формирует у ученых комплекс превосходства, который надежно изолирует научную среду от мира, замыкая ее в себе:

«…ни один вредитель, ограбивший государство в особо крупных размерах, не сравнится с этим Степняком-Задунайским, который двадцать лет подряд причинял всему народу зубную боль»(1).

Академик Невеселов и Б. Штерн излишне резки и потому не вполне убедительны. Профессор Е. злодействовал в отечественной стоматологии, надо думать, не только из природного садизма. Да и нет в его деятельности ничего уникального.

ВНИИГ им. Веденеева дал научное обоснование знаменитой Ленинградской дамбе. Залив зацвел, как и предполагалось. Институт поддерживает строительство, игнорируя все усиливающийся запах гнили.

Академия Педагогических Наук по-прежнему придерживается той точки зрения, что социалистический реализм – единственный приемлемый метод художественного творчества, а постановление 1948 года имело большое прогрессивное значение.

Академия Медицинских Наук традиционно настаивает на поголовной вакцинации новорожденных, всеми доступными ей средствами борясь за распространение аллергических заболеваний.

Обе упомянутые Академии категорически предостерегают от использования идей Никитина и Аршавского в воспитании детей.

Во всех этих случаях мы имеем дело с неотвратимым желанием защитить концепцию, прямо противоречащую известным фактам. Борьба обычно ведется путем дискредитации лиц, эти факты представивших. Основной используемый прием – обвинение в непрофессиональном подходе, в некомпетентности.

Причина

Замкнутость научной среды изначально изолирует ее от дилетантов, то есть от лиц, не получивших должного образования традиционным образом. Результаты, полученные непрофессионалами, всегда встречаются с неодобрением. Если же эти результаты ставят под сомнение выбранную концепцию, они неизбежно отвергаются. И чем громче критика «людей с улицы», тем сильнее привязывается специалист к своему творению, становясь его рабом – Бертильон даже на смертном ложе не отказался от своей многократно опровергнутой экспертизы по делу Дрейфуса.

Типичное проявление комплекса превосходства: нельзя признать ошибку перед посторонними. Механизм действует повсеместно.

Особенностью советской науки можно считать лишь избыточную централизацию, в результате которой «посторонними» оказываются все, кроме единственного облеченного властью «специалиста». Степняк-Енисейский, получивший за замену амальгамы пластмассой государственную премию и орден Трудового Красного Знамени, не мог признать свою неправоту еще и потому, что такое саморазоблачение неизбежно выбросило бы его из Круга.

Швейцары

Обратите внимание: за годы перестройки мы научились критиковать администрацию, милицию, Партию, армию и КГБ, Генерального Президента.

А кому известны имена экспертов, давших в 1978 году заключение по Афганистану? Создавших экономическую теорию развитого социализма? Реконструировавших (перестроивших) всю человеческую историю?

Попытки назвать были, в ответ «из уважаемых НИИ, как из рваной торбы, посыпались жалобы и протесты», и обвинения, обвинения, обвинения…

Критиковать Язова безопаснее, чем Чазова?

Наука.

Свобода познания.

Равенство.

Критика «во что бы то ни стало и не взирая на лица».

Выходит, Наука, ее довольно мощный аппарат, выполняет преимущественно охранительную функцию? Налицо противоречие с официальной задачей: никаких реальных исследований данная система вести не может.

Оно решается разделением во времени: открытие делается вне официальной науки (хотя часто официальными учеными) и становится ее достоянием через десятки лет. Так было с асептикой, работами Циолковского, тектоникой плит.

Альтернативой этому чрезвычайно медленно работающему механизму является более-менее осознанное использование коррупции в научной среде.

Не зря академику Невеселову все время чудится фигура Швейцара. Известно: кто что охраняет, тот тем и распоряжается, а стоящие у входа обладают привилегиями особого свойства. Лука Феодосьевич – по меньшей мере соавтор радиационной защиты. Швейцар Главлита – соавтор грозных статей «Науки и мысли». Оба они, конечно, марсиане, но ирония судьбы состоит в том, что окажись на их месте другие швейцары, их удалось бы побудить к тем же действиям. Используя обычные приемы «убеждения».

Зубры

Люди отличаются от марсиан не столько глупостью или подлостью, сколько неумением ставить себе задачи – недостаток, возникающий из-за отсутствия воображения. Стандартные цели достигаются в Круге автоматически, и дальнейшая деятельность «бессмертного» начинает напоминать заевшую грампластинку. Состояние тягостное; оно вынуждает имитировать работу, в том числе творческую. А поскольку создание принципиально нового требует именно воображения, творчество «сапиенсов» сводится к примитивной комбинаторике идей и образов, усвоенных в детстве и юности.

Так, размышляя о будущем военной техники, А. Гитлер додумался до индивидуальной бронированной машины для каждого пехотинца – гибрид концепции пехотных волн с идеей танка. И то и другое пришло из окопов первой мировой войны.

Степняк-Енисейский сочинил три романа, в которых «наши потомки, какие-то глуповатые восторженные личности, настроили в Сибири куполообразных городов, своротили русла трех великих рек, установили на северном полюсе гигантскую трубу-лифт для транспортировки на Луну песка из обмелевшего Северного Ледовитого Океана и, гоняясь за иностранными агентами, мимоходом раскрыли тайну Тунгусского метеорита…»(1) – компиляция многих околонаучных идей, восходящих к первой трети XX века.

Теоретики Объединенного Фронта Трудящихся скомпоновали свои вдохновляющие программы, насколько я могу судить, из учебника истории для четвертого класса и передовиц «Правды» середины семидесятых годов.

Читать такие измышления бывает интересно, чаще – противно, а бороться с подобным проявлением комплекса неполноценности, увы, бессмысленно. Остается утешать себя тем, что, занявшись художественной самодеятельностью, «сапиенсы» не натворили худшего. Спору нет, в нашем мире и фантазии Гитлера оказались убийственными, и «Память» в интерпретации Степняка-Енисейского опасна, но это характеризует, скорее, общество и эпоху. В нормальном социуме самостоятельное творчество обывателя на энтропию не влияет.

Иными словами, оно безвредно. Но, разумеется, и абсолютно бесполезно. Если только набор исходных понятий вместе с задачей данному «сапенсу» не предоставит марсианин.

Тут начинается прогресс. Швейцары в своем кругу могут все. Кроме создания новых идей. Марсиане умеют генерировать идеи. Собравшись вместе в рамках коррумпированного и потому свободного от всяческих ограничений сообщества, они в состоянии решить любую проблему.

Для этого необходим совсем небольшой процент марсиан.

Здесь есть сходство с физикой ядерного реактора. Если масса меньше критической, процесс затухает, если больше, он теряет устойчивость. Последний эвфемизм означает взрыв.

То, что значительное количество марсиан обязательно разрушит любую организующую структуру, было известно и учитывалось Государствами. То, что при их полном отсутствии останавливается прогресс и начинается социальное гниение, иногда упускали из виду. Тогда приходили завоеватели, и это был наилучший выход. Если же они медлили, на столетие растягивался кошмар Зомби. Кошмар мертвецов, лишенных сознания, но сохранивших способность двигаться и удовлетворять желания.

Что-то подобное случилось с древней Ассирией и с Испанией позднего Возрождения. Наша страна подошла к «нулевому потенциалу» вплотную. Вмешалась война.

Война убивала марсиан. Но она продвигала их, вводила в Круг и предоставляла главное – независимость. Правда, умирали одни, а в Круг попадали другие, но это было игрой судьбы, а не причудой высокопоставленных швейцаров. Судьба несправедлива, но и не злонамеренна.

Как бы ни льстило нашему извращенному самолюбию считать свою страну средоточием материальной и духовной нищеты, ужас действительного распада социума, взрывной деградации народа, тотальной дегенерации нам не знаком. Слова употреблялись в печати, но они были лишь метафорой. Что они значат, не способен понять никто. Человек судит по аналогии, основывается на предшествующем опыте, но агония народа не оставляет свидетелей.

В отличие даже от войны.

Единицы марсиан – в науке и производстве, в искусстве, технике, политике, в бытовом обслуживании населения и воспитании детей – образуют цепь, которая останавливает катаклизм.

«Тебя били всю жизнь, но ты не замечал. С тебя все, как с гуся. Значит, всегда получали те, кто рядом с тобой. Возле тебя стоять опасно!»(1)

Может быть – лучшая характеристика марсианина. Бесстрашие, вытекающее из самой сути творческой деятельности, способность даже не «держать удар», а не замечать его вовсе. Слагаемые интеллектуальной свободы. С точки зрения марсианина, выжить можно не в каждом обществе, но в любом можно по-человечески жить. С точки зрения швейцаров дело обстоит наоборот.

Привычка к риску создает у марсиан известный иммунитет: окружающие говорят, что «этому» везет. Но счастье не распространяется на близких или сотрудников, и вокруг марсианина образуется зона повышенной опасности. Это явление интернационально, как и сами марсиане.

Образа «марсианина» до сих пор нет в литературе. Я связываю это с традицией, восходящей к десяти заповедям, которые все начинаются с «не». Не убий, не укради, не возжелай… положительный герой выглядит зеркальным отображением подлеца. Именно подлец первичен, он субъект литературного восприятия действительности.

Б. Штерн пытается найти другой подход. Формально перед нами классическая антитеза: герой и злодей, Динозавр и контрЭволюционер Степняк-Енисейский, воплощение Трофим Денисычей и Трифон Дормидонтовичей. Но весовые категории противников несоизмеримы, и оба они прекрасно это знают. Собственно, Динозавра посетитель в смушковой шапке интересует не как человек (тем паче – противник), а, что называется, как явление. Невеселов с ним не воюет, он его изучает.

Динозавр становится субъектом повествования, притом единственным. Его нравственные качества раскрываются не в отрицании, а в утверждении. Например:

«…люди, излишне увлеченные чем бы то ни было, – хоть женщинами, хоть наукой, хоть марками – сродни наркоманам, и не вполне хомо сапиенсы сапиенсы»(1).

Признак марсианина: восприятие мира как сложного организма, который нельзя сразу взять и познать. Для Невеселова природа – тоже субъект (отсюда персонификация ее в маске дьявола), и жизнь вместе с наукой обретают черты игры. Марсиане вообще не столь далеки от люденов – людей играющих. А к игре не принято относиться серьезно, и получается, что «человек отличается от животного чувством юмора»(1).

Качество, неразрывно связанное с пониманием простого факта: конечного состояния науки не существует, равно как и нет конечного пункта у истории. «Цель – ничто, движение – все». Почему архитектор нашего государства, вынашивая планы всеобщего благоденствия, ни разу не расхохотался?!

Цивилизация

«…вместо того, чтобы гнать меня в шею, оставили мне „ЗИМ“ с Павликом, решили, что страна не может позволить себе роскоши разбрасываться такими людьми, и попросили меня „в удобное от отдыха время контролировать взращенную вами научную школу и давать ценные указания. Хотя бы раз в месяц – этого достаточно“.

Что я сейчас и делаю, мешая людям работать»(1).

Это не самоуничижение. В редакции «Науки и мысли» Невеселов не ощущает себя лишним. Просто понимание времени. Настает момент, когда нужно уходить с переднего края, этот момент нельзя упустить.

Динозавр отдает институт другому «бессмертному» и не произносит слов о стране, науке, долге и благодарности. Да у него и нет особых причин быть благодарным обществу за «ЗИМ» с персональным Павликом. Общество, кстати, в его ежемесячных обходах учреждения без вывески вовсе не нуждается.

Тогда почему? Желание купить? Знак уважения? Ни то, ни другое. Просто особенность цивилизации, сложившейся в данной стране, – чтить кладбища. И людей – тем больше, чем они ближе к кладбищу. Культура, обращенная в прошлое.

Те, кто предоставляли «ЗИМ», полагали, что с уходом Юрия Васильевича учреждение без вывески развалится. Эту мысль они внушили «бессмертному» директору, но не «бессмертному» академику, который в оценке своих заслуг не проявляет излишней сентиментальности.

В обществе обратной ориентации марсиане начинают получать тогда, когда уже не нуждаются в этом.

Западный мир обращен в настоящее. Конфликт поколений решен в пользу того, кто больше работает и зарабатывает сейчас. Старые заслуги хороши для рекламы, но если ты не в состоянии обеспечить ее, сходишь с круга, и о тебе забывают.

По крайней мере, это справедливо. Но, увы, работа марсиан не всегда имеет денежный эквивалент и слишком часто адекватно оценивается лишь другими марсианами.

Какой мир, какое общество вполне отвечает феномену марсианина? Что произойдет, если они вытеснят из науки швейцаров и создадут собственную коррумпированную (то есть, стоящую вне писаного закона) информационную сеть? Не станет ли этот момент началом цепной реакции знания и поворотным пунктом истории?

Ф. Энгельс выделял три основные стадии общественного развития: дикость, варварство, цивилизацию. Не хочется называть цивилизацией то, что происходило с человечеством в темном тринадцатом или просвещенном двадцатом веке.

Время разума еще не пришло?

Журнал

Важным свойством исторических процессов является (на мой взгляд) их объективность. История, конечно, сознательна, и творит ее человеческая воля, которую Господь сделал свободной. Но далеко не всегда сумма поступков, претворившаяся в последовательность событий, отвечает замыслам тех, кто эти поступки совершал. Существует определенная логика крупномасштабных процессов, вынуждающая людей действовать так, а не иначе, нередко вразрез с их собственными целями и интересами. Было бы разумно, составляя планы на будущее, оценивать ситуацию не только субъективно (то есть считая себя субъектом действия), но и объективно – рассматривать себя как объект приложения социальных сил, искать ответ на вопрос: «кому на самом деле выгодны твои устремления, какой результат даст их реализация с учетом порожденных твоими поступками действий других людей?» Такой анализ вряд ли заставит отказаться от выбранной цели, но, во всяком случае, избавит от многих неожиданностей.

Академик Эн хотел всего-навсего иметь у нас подлинную научную критику, создать журнал, в котором целенаправленно выискивались бы «побочные эффекты любого научного проекта или открытия»(1).

Во исполнение этой идеи Динозавр, приложив значительные усилия и продав дьяволу душу, получил с его (дьявола) помощью в свое распоряжение журнал «Наука и мысль» издательства «Перспектива».

Кстати, а почему для этого потребовалась чертовщина? Иными словами, почему, собственно, такому журналу не быть? («Химия и жизнь», которая явственно угадывается под белыми обложками динозавровского творения, не в счет. Все-таки труба пониже, и дым пожиже, и химия, а не наука, и, притом, «и жизнь».)

«У всех наших научно-популярных журналов одна, но пламенная страсть. Они пропагандируют науку и соединяют ее с жизнью.

– А вы что же, не собираетесь соединять науку с жизнью? (…)

– Нет, не собираюсь. Сегодня пришло время не соединять, а спасать жизнь от науки. Это будет антинаучно-популярный журнал. Журнал нового типа. Он будет соединять науку не с жизнью, а с мыслью. Они до сих пор были оторваны»(1).

В научных кругах к популярным изданиям принято относиться с иронией. Там предпочитают журналы специализированные. Уровень специализации возрастает, информация накапливается, в библиотечные стеллажи ежемесячно добавляются миллионы байт, этот массив невозможно творчески обработать вовремя, его и не обрабатывают – подавляющее большинство статей будут прочитаны лишь тогда, когда они полностью устареют и будут пригодны лишь для исторического обзора, в исследованиях используются единицы работ – получивших рекламу, место в престижном журнале или подписанные известным именем – остальное оседает в хранилище.

Связано это с ориентацией специализированных научных журналов на осязаемый результат. Между тем, инвентаризация природы не вносит организации в безбрежный мир фактов и потому не способствует решению основной задачи познания – упорядочению информации, сокращению ее мертвого моря до обозримых пределов.

Междисциплинарные «популярные» издания вынуждены ориентироваться на методы познания, поиски связей – логику мира. Значит, информация, публикуемая в таких журналах, может быть использована эффективно.

«Наука и мысль» заметно отличается от ныне существующих изданий. Журнал академика Невеселова специализируется на метанауке. Не разоблачение ложных ценностей, но утверждение подлинных, изучение скрытого смысла ведущихся исследований, познание науки (в рамках первого и наиболее общего определения) – цель его существования.

Если она будет достигнута хоть частично, эффективность науки многократно возрастет. Прежде всего, появится возможность ранжировать исследования, отличать существенное от несущественного. Возникнет водораздел между наукой сапиенсов и сапиенсов сапиенсов.

Это позволит объединиться марсианам, и критическая масса, необходимая для цепной реакции знания, будет достигнута, причем наука (в рамках третьего определения) окажется наконец организованной в адекватной своим задачам форме.

Это означит конец известного нам мира.