Текст книги "Око тайфуна"

Автор книги: Сергей Переслегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Глава 2.
Перерождение

 
Власть исходит от народа,
Но куда она приходит,
И откуда происходит,
До чего она доходит…
 

Б. Брехт

 
Чистая правда со временем
             восторжествует,
Если проделает то же, что
             явная ложь.
 

В. Высоцкий

-1-

Эта глава – о мире, в котором чуда не произошло. Повесть называется «Доверие». Время действия – то же, что и в «Мотыльке».

«– Что говорят в Совете? – спросил Акимушкин.

Ринальдо отнял ладони от висков и сложил на коленях.

– Совет не знает, – нехотя произнес он, видя, что гигантский Чанаргван… не собирается отвечать.

– Как не знает? – глаза Акимушкина широко распахнулись.

Чанаргван не отвечал, темнел, как скала в ночном тумане.

– Мы не отчитывались перед Советом, – процедил Ринальдо. – Для Совета эвакуация проходит успешно, по плану».

«– Планета работает на меня, а не на Совет! И она будет подчиняться мне, а не Совету, потому что сейчас не до Совета, у нас нет времени объяснять этим слюнтяям и болтунам, зачем мы убили сто тысяч народу и почему мы будем убивать их и дальше!!»

Я буду использовать много цитат. Иногда сокращать их, но не для сомнительного редактирования прекрасной повести – просто для ограничения объема статьи.

Итак, время действия то же, что и в первой книге В. Рыбакова. Сначала кажется, что и реальность аналогична. Только телепатии нет.

«На пороге стояла, уперев руки в боки, девчонка: свет, бивший ей в спину, высвечивал сквозь платье ее силуэт, и Дикки стал внимательно и не скрываясь рассматривать этот силуэт, а Гжесь, судорожно обернувшись на миг, вновь уставился в темноту, облизывая внезапно пересохшие губы.

– Легка на помине! – сказал Дикки бодро.

– Ну да! – ответила девчонка. – Буки, сидят тут, да еще, оказывается, мне кости перемывают. Чего вы скрываетесь?

– Да противоречие возникло, – объяснил Дикки, начиная смотреть девчонке в лицо. – Я его зову купаться, а он никак решиться не может, не хватает ему общества для любования красотами ночного рифа. Я, говорит, для него слишком неэстетичная натура…

– Прекрати! – прошептал Гжесь, но Дикки и бровью не повел.

– За такие разговоры в мое время вызывали на дуэль, – сказала девчонка и опустила руки. – Я бы на вашем месте, сэр Ричард, согнала бы плесень с этого тюхти.

– Идея! – воскликнул жизнерадостный Дикки и вскочил, проворно цапнув стоящие у стены шпаги.

– Сударь, я и не догадался бы, но прекрасная леди Галка открыла мне глаза на вашу подлую сущность! Галь, будь моим секундантом!

– Почту за счастье, – сказала Галка и села на верхнюю ступеньку, чинно сложив руки на коленях».

«Гжесь, яростно вздрогнув, как от пощечины, попытался сесть, но она с неожиданной силой удержала его и вдруг положила его голову к себе на колени. Он замер, перестав даже дышать, впившись затылком в гладкую прохладу ее кожи, в томительно атласное беспамятство.

– Лежите, рыцарь мой, вы еще слабы, – сказала Галка чуть напряженным голосом, держа его за плечи. Он медленно поднял руки и накрыл ее ладони своими.

Стало тихо. Дремотно шумел океан.

– Как здорово, что мы вместе летим, – прошептал Гжесь…»

«…и маленькая Земля, ошалев от счастья и восторга, летела сквозь пустоту пустот, крутясь волчком на одной ножке своей оси. И когда первые лучи пурпурного солнца, торжественно всплывавшего над светозарным, радостно распахнутым океаном, выхлестнулись из-за горизонта, ударили в берег, и деревья швырнули свои длинные тени на прохладный ковер песка, двум детям показалось, что это их Солнце, Солнце Их Дня, взошедшее лишь с тем, чтобы дать им видеть друг друга, любоваться друг другом, и это теперь надолго, навсегда… И не было поэтому в истории людей Солнца добрее и щедрее, чем Солнце Этого Утра».

Гжесь, Дикки и Галка погибли. Они были в числе тех ста тысяч народу, о которых говорил Чанаргван.

Ребята собирались участвовать в освоении Терры, землеподобной планеты одной из близлежащих звезд. И в официальной информации речь идет именно о колонизации, в ходе которой человечество должно обрести вторую родину и тем самым стать галактической расой. Размах операции грандиозен: каждый корабль несет сто тысяч человек, и стартовать они должны ежедневно. Треть человечества будет участвовать в первой волне колонизации. Отбор желающих – чисто медицинский: солнце Терры отличается от земного, поэтому, пока не будет разработана специальная прививка (дело двух-трех лет), лететь могут не все. Галка и Гжесь вошли в треть, Дикки тайком проник в звездолет, не желая покидать друзей. При включении нейтронных запалов звездолет взорвался.

Последний факт уже не относился к информации, известной всем. Сто тысяч человек, погибших в следующем, втором звездолете, не знали о взрыве первого.

Кстати, не первого. Еще раньше погиб корабль с запасами продовольствия и оборудования. И с экипажем в двести семь человек.

Но есть и другой уровень компетентности. Тот, который занимают Чанаргван, Ринальдо, Акимушкин. Уровень, где действительно знают все.

Знают, что сейчас не до гордой мечты о Человеке Галактическом. Знают, что непродуманные эксперименты с нейтринным просвечиванием привели Солнце в стадию Предновой и через три года оно вспыхнет. Так что две трети, оставшиеся на Земле, неизбежно погибнут.

И якобы неподходящая биохимия крови – просто выдумка, позволяющая выделить треть. Реально отбор идет по генетическому признаку. «В шутку мы называем здесь это геноцидом», – говорит Ринальдо.

Итак, эвакуация, которую называют колонизацией. Геноцид, который в шутку называют геноцидом. А в итоге фашизм, который называют коммунизмом?

Очень быстро Ринальдо узнает причину катастрофы – к взрывам нейтринных запалов привели опыты физиков по созданию сверхсветовых средств связи. Собственно, ничьей вины тут не было. Только если бы Мэлор Юрьевич Саранцев и сотрудники Ганнимедской лаборатории узнали о гибели первого корабля, второй трагедии не случилось бы.

Но Чанаргван кричал: «Железная воля! Корабль за кораблем!»

И они взорвались. Корабль за кораблем.

Что делать? Признать, что люди погибли зря, по глупости адмирала Чанаргвана.

Нет.

«– Мы не можем позволить себе роскошь говорить сейчас правду».

Почему?

«– Если что-то всплывет, – а это дело дней, в лучшем случае, недель, – все мы будем заслуженно наказаны. Я принял бы наказание с чувством облегчения, но лишать Землю оперативного правительства – преступление».

Оправдание найдено. Для того, чтобы скрыть прошлое вранье, необходимо придумать новое. Во имя спасения человечества.

По приказу Ринальдо его секретарь Чжуэр, сотрудник Службы Спокойствия, убивает Чанаргвана. Убийство приписывают изоляционистам – тем, кто на «комедии всепланетного референдума» голосовал против колонизации. Их же объявляют ответственными за взрывы звездолетов. Всех изоляционистов изгоняют из Совета. Проводятся аресты, «…радио с неумолимым постоянством продолжало сообщать о новых раскрытых группах, о новых попытках что-нибудь взорвать, о кошмарных перестрелках…»

А поскольку никаких вооруженных террористов не существовало, пришлось разыграть инсценировку:

«Транслируемые порты оцеплены, там бегают и прыгают сотрудники Службы Спокойствия, и за тех, и за других».

Зачем понадобился этот дешевый спектакль? Ринальдо откровенно отвечает: «…чтобы родственники погибших имели в кого кидать камнями, и эти кто-то не были бы ни вы, ни мы».

Мэлор Саранцев предлагает Ринальдо простой способ стабилизации Солнца. Взрыв может быть предотвращен, миллиарды людей, бесценные произведения искусства – Земля, Родина человечества – все будет спасено. Но…

«Выйти и сказать на Совете: мы убили двести тысяч народу, мы отравили планету, взяли под арест невиновных, обманули человечество… все по ошибке?»

Приходится отправить Саранцева на Терру под наблюдением Чжуэра. «…мне теперь нельзя без взрыва, без его неудержимого наползания, без постоянной угрозы, без страха, – признается себе Ринальдо. – Главное – сохранить доверие. Пусть даже крохи его – но сохранить. Не подвергать риску эти жалкие огрызки, без них станет еще хуже. Пока они есть – есть надежда, машина будет функционировать, а сколько в ней винтиков – пятьдесят миллиардов или пятнадцать – это не суть важно».

– 2-

Попробуем теперь ответить на два вопроса, неизбежно возникающих при чтении «Доверия». Первый: может ли существовать социальный строй, описанный В. Рыбаковым, или подобные общественные отношения – лишь мрачная фантазия автора? И второй: если да, то что это за социальный строй?

Ответы связаны с проблемой устойчивости, упоминавшейся в предыдущей главе. Они естественным образом вытекают из фундаментальной теоремы перерождения.К сожалению, доказательство теоремы, опирающееся на обширный аппарат истмата и общей теории систем, привести здесь невозможно.

Изберем другой способ решения: исходя из текста повести, выделим главные особенности рассматриваемой В. Рыбаковым реальности. При этом, однако, трудно полностью избежать использования формальных диалектико-логических приемов социального исследования.

Отметим в первую очередь, что в мире «Доверия» существует блокада информации,организованная иерархически. Реальное положение дел полностью знают лишь сотрудники Координационного Центра и Комиссии по переселению. Некоторые элементы истины доступны членам выборного Совета планеты. Остальные осведомлены ровно настолько, насколько это считают необходимым руководители. Иллюзия всеобщей информированности создается органами пропаганды.

Земляне «Доверия» живут в мире, созданном средствами массовой информации и имеющим с реальностью очень мало точек пересечения. Для построения этого иллюзорного бытия используется метод подмены понятий,в частности – применяется коммунистическая символика. (Например, в повести упоминается Академия Чести и Права, заимствованная из «Туманности Андромеды».)

Бросается в глаза несоответствие между официальными декларациями и реальной общественной практикой. Право на информацию гарантировано конституцией, однако даже члены Совета не могут воспользоваться им в полной мере. Высшей ценностью объявляется человеческая жизнь, а Ринальдо готов тридцать пять миллиардов человек сжечь в пламени Новой, лишь бы сохранить остатки доверия. Трудно не согласиться с тем, что истинной целью функционированияизображенного Рыбаковым правительства является сохранениев неизменной форме системы управления.Громкие слова о долге, ответственности, бремени власти, о работе на будущие поколения «как и подобает коммунистам» говорятся лишь для оправдания этой цели.

Но в таком случае мы с неизбежностью приходим к выводу, что в повести «Доверие» изображено общество, находящееся на стадии развитого государственно-монополистического капитализма. Налицо два главных его признака: существование выделенной группы людей, управляющих обществом, то есть – представляющих собой Власть, и скрытый характер этой власти, осуществление ее исключительно посредством контроля над информацией.

Одной из форм государственно-монополистического капитализма является фашизм. Трудно дать точное определение этого социального явления, но его важнейшее, атрибутивное свойство – тотальность идеологии – хорошо известно. В фашистском государстве сомнение в господствующей системе взглядов, даже пассивное, неприемлемо и строго наказывается.

Изоляционисты в «Доверии» были совершенно пассивными противниками Проекта. Иногда и не противниками даже – Мэлор Саранцев отказался подать заявление на отлет по чисто личным причинам. И при первом же удобном случае эти люди объявляются врагами общества. Как, однако, удачно (для руководителей) все сложилось! Вероятно, Ринальдо мог бы сказать: «Если бы изоляционистов не было, я бы их выдумал сам».

Но и до разыгранной истории с перестрелками и массовыми арестами отношение к изоляционистам было весьма натянутым. «…факт такой социальной индифферентности, прямо скажем… Я хочу обратить внимание всех, и особенно твое, Владимир Антоныч, как руководителя нашей ячейки». Так реагирует на поступок Саранцева его коллега. Причем разговор происходит за праздничным столом.

Так что, похоже, не прав Ринальдо относительно «осколков доверия». Возглавляемый им мир близок к консенсусу – инакомыслящим в нем не сладко.

Значит, действительно фашизм?

Да, его ранняя неявная стадия. Дальнейшая эволюция такой социальной системы прозрачна. Вспомним: «…мне теперь нельзя без постоянной угрозы, без страха». Поэтому будет страх. И Служба Спокойствия оправдает свою памятную человечеству аббревиатуру.

Насколько мне известно, В. Рыбаков первым обратил внимание на возможность фашизма под коммунистическими лозунгами. В самом деле, ведь лозунги в ГМК-обществе рассчитаны на внешнее потребление. Значит, когда националистическая фразеология перестанет пользоваться популярностью, аппарат управления может заменить ее коммунистической.

Идеи Рыбакова приводят к серьезной переоценке целого ряда позитивных концепций развития человечества. Например, в поздних произведениях А. и Б. Стругацких отчетливо видны черты реальности «Доверия». Можно, пожалуй, сказать, что разница между этими моделями носит количественный характер. Просто КОМКОН-2 еще только начал злоупотреблять своими возможностями. Но Тойво Глумов уже предлагал перебить люденов, которых он не понимает. А Рудольф Сикорски уже начал вести себя на Земле, как на оккупированной планете. И все для счастья человечества. Ринальдо тоже с этого начинал.

«Потом наступает апатия. И чтобы избежать ее, не говорим тем, кто верит, о необходимости отступать и переделывать, а начинаем, с неизбежностью начинаем лгать, выдавая отступление за наступление, переделывание за исправление уже созданного, скрываемся за словами, за демагогией, и, раз начав,уже не в состоянии остановиться,идем на ложь, на преступление, связывая себе руки, постоянно боимся, как бы чего не всплыло, думаем, что все это в интересах дела, а на самом деле заботимся уже не так о деле, как о конспирации».

Координационный Центр из повести «Доверие» – таков неизбежный результат эволюции КОМКОНа-2. Процесс перерождения объективен, так что личность человека, которому доверена власть, не имеет принципиального значения. Мы еще будем говорить о судьбе Мэлора Саранцева. А пока лишь отметим, что демагог и убийца Ринальдо в личной своей жизни – по-настоящему хороший человек, верный в дружбе, постоянный в любви, добрый и искренний. Но, став частью пирамиды власти, человек перестает принадлежать себе. «Раньше или позже – позже, если он сильный и добрый, – но… ему суждено превратиться в прислужника Темных Сил, над которыми царит Черный Властелин» [12]12
  Д. Р. Р. Толкиен. «Хранители».


[Закрыть].

-3-

Процесс перерождения социальной системы в «Доверии» не показан. Только результат. Госмонополитическая структура управления уже создана и функционирует вполне исправно; человек, попадающий в ее рамки, неизбежно становится ее частью.

Точно и беспощадно ленинградский писатель показывает перерождение личности. Эта динамическая задача решена образно, логично, убедительно. Может быть, даже слишком. Дидактичность, свойственную молодому Рыбакову, трудно отнести к сильным сторонам его творчества.

Мэлор Саранцев сталкивается с обратной стороной мира, в котором он живет, совершенно случайно. Он знает все о слабых и сверхслабых взаимодействиях, о свойствах пространства-времени, о сверхсветовых средствах связи. И ничего о том, что творится вокруг. Мэлор верит всей официальной пропаганде. Позиция весьма удобная: можно спокойно сидеть на Ганнимеде, «взрывать науку», любить Бекки и все человечество, и ни о чем, что не относится к твоей профессиональной области, не задумываться.

Мэлор – фигура интернациональная и вневременная. Развитой, тренированный ум сочетается в таких людях с готовностью, даже с желанием «надеть шоры». И все их хорошие качества оборачиваются противоположностью. Добрые, честные, гуманные – они делают ядерные бомбы, исследуют – разумеется, в целях спасения человечества – новые отравляющие вещества, ищут средства воздействия на человеческую психику, дают рекомендации по наивыгоднейшим способам фальсификации пищи. Они просто исследователи. Но наука – способ удовлетворения собственного любопытства за государственный счет, а кто платит, тот и заказывает музыку.

Эти люди – профессионалы и более никто, и во многих отношениях они просто недоразвиты. Бекки любила Мэлора. А он? В общем, тоже. Но его отношение к любви, каким бы прекрасным оно ни казалось поначалу, по сути своей – чисто потребительское. Все время создается впечатление, что на месте Бекки могла оказаться другая, и с этой другой Мэлор был бы таким же.

Следует, однако, признать, что в начале повести Мэлор вызывает только симпатию и сочувствие. Мир, в котором он живет – мир без оружия, без национальной вражды, без ненависти и почти без страха. Мэлор увлеченно работает: он – настоящий ученый, и понедельник у него начинается в субботу.

И вот Саранцева вызывают на Землю. В разговоре с Ринальдо он узнает о взрывах кораблей и тотальном обмане. Мэлор ошеломлен. «Он кричал страшные ругательства, перебирал вкупе с ними всех тиранов истории, каких только мог припомнить, от Цинь-Ши-Хуанди до Пиночета». Чжуэр выворачивает ему руки. Мэлор плюет ему в лицо.

«– …что мне с вами делать? – произнес Ринальдо.

– Расстрелять, – сипло ответил Мэлор, вспоминая исторические фильмы. – Удавить в газкамере. У вас „Циклон-Б“ применяют, или что поновее? – голос его очень сел от крика, в горле першило. – Гады…

– Ну-ну-ну, – улыбнулся Ринальдо половиной рта. – Не надо. Вы же ученый…Вы же знаете, что необходимо идти к сути процесса».

Мэлор придумывает способ предотвратить взрыв Солнца и оказывается на Терре. Под наблюдением Чжуэра и Мэрион.

«Мэрион Камински, двадцать восемь лет. Красива, чрезвычайно темпераментна и в то же время совершенно лишена высших эмоций». Она должна была лететь тем рейсом, в котором погибли Галка, Дикки и Гжесь. Она выжила и вполне преуспела. Так проявляется закон самопроизвольного возрастания зла в неустроенном обществе – ефремовская «стрела Аримана».

Мэлор попадает на Терру. Но Солнце можно стабилизировать и оттуда. Нужна только энергия, много энергии, нужно, чтобы вся Терра подчинилась Мэлору Саранцеву. Тогда и только тогда он спасет всех.

«Я хочу цели. Моя цель светла. Я добьюсь ее. Я вернусь к Бекки, к друзьям, к работе, все вернется, и все забудется, как кошмар».

Мэлор захватывает власть. Тот, кто способен остановить процесс, тем более способен инициировать его. Он угрожает взорвать солнце Терры, если его требования не будут выполнены.

«– Слушайте меня внимательно, сволочи… Мне нужна энергия, и вы мне ее дадите. Я подсчитал, вы три года будете строить мне энергостанции по всей планете, спать под дождем и жить впроголодь, ясно? И строить мне энергостанции.

– Он сошел с ума, – прошептала Мэрион. Чжуэр качнул головой. Нет, это было не сумасшествие. Он узнавал интонации, и тело уже просилось в подтянутую позу, и поправить ремень, перечеркивающий грудь…

Там, в экспериментальном зале, залитом холодными огнями светильников, с режуще-отблескивающими гранями пультов, с зеркальным полом, пребывала Власть. Она повелевала. Проклятая сталь на двери мешала прийти, дать ей кофе и укрыть ноги пледом… Служба Спокойствия всегда была с теми, за кем будущее».

Дальнейшее шло быстро. Я приведу несколько цитат, даже без комментариев.

«– На планете, в районе станции, наводнение. Поля и аппаратура затоплены, там голод, почти тысяча человек погибли, и еще умрут от голода, потому что склады пострадали. Синтезаторы не работают, для них нет энергии, могут начаться эпидемии, среди пострадавших женщины и дети… Нужны медикаменты, пища, нужно, чтобы новые станции хотя бы трое суток работали для местных синтезаторов, хотя бы трое суток!

– Даю вам пять часов».

«– Среди людей, просящихся на Терру после отмены Геноцида, наш работник встретил имя, которое показалось ему знакомым по вашему делу, товарищ Руководитель. Имя вашей Бекки.

– Это совершенно немыслимо, – тихо выговорил Мэлор, и на миг показался Чжуэру удивительно похожим на молодого Мэлора, который корчился с завернутыми руками, нерешительного и слабого, совершенно не подходившего к обстановке восьми разнонаправленных селекторов (один – прямая связь с Землей, с Координационным Центром), готового на все секретаря в черном мундире (недавно получившего звание подполковника Службы Спокойствия), и ослепительной женщины, покорно ковыряющейся с медицинской пакостью ради него, изможденного, бессильного и всевластного… – Пускать эту девочку в ад моей Терры… Даже услышать о том, что я жив, и мало жив – управляю, руковожу… Придумайте что-нибудь, голубчик, пусть останется на Земле. Нельзя, чтобы кто-то из прежней жизни меня видел, это… – он глубоко вздохнул, задумался.

– Будет мне мешать, – легко сказал он».

«Года через три разработали превентивную прививку, и те, кто раньше был отбракован, получили возможность принять участие в колонизации Терры. Бекки подала заявку, думая забыться среди борьбы и лишений, но ей снова не повезло. „Уникальный случай…“ – перешептывались врачи. Прививка вызвала у нее ужасную и, очевидно, неизлечимую экзему. Фактически искалеченная, она вновь была принуждена остаться, чтобы работать в четверть прежней силы и лечиться всю жизнь…»

Куда мягкому и доброму Ринальдо до теперешнего Мэлора Саранцева? Перерождение прошло до конца, бывший ученый стал Руководителем и полностью вписался в характерную для ГМК пирамиду власти.

Единственное, что следует поставить в вину В. Рыбакову – это некоторую неестественность перерождения Мэлора. По воле автора Саранцев три года не спал, используя стимуляторы. Так что трудно понять: то ли он действительно переродился, то ли просто сошел с ума. Процесс перерождения связан с самой сущностью власти и ничего, кроме власти, не требует. Собственно, именно это и вытекает из текста В. Рыбакова.