Текст книги "Трольхеттен"

Автор книги: Сергей Болотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

4.

–Отпустите... ну отпустите же нас... – вяло и плаксиво канючил Пиночет. Канючил ломким тоненьким голосом, как пойманный за руку шкодливый ребенок, что в купе с нынешним возрастом Пиночета и измочаленным его лицом смотрелось еще более мерзко, – ну что вам стоит, а? Мы не скажем, никому не скажем! Ни властям не Босху, ни даже тому в плаще... Вы только выпустите нас, нам плохо... Действие происходило в мрачном, с темными кирпичными стенами подвале. На сыром бетонном полу, под рахитичным светом одной единственной засиженной мухами лампочки лежало два порядком истертых матраса покрытых сомнительными желтоватыми пятнами. В матрасах жили клопы и еще уйма каких то насекомых, от клопов видимо перенявших жажду человеческой крови. Покрытые плесенью оргалитовые щиты в углу, лысая покрышка да дверь составляли остальные предметы обстановки. Дверь была закрыта, щиты никогда не сдвигались. Над каждым из матрасов на надежно вбитом в щель между кирпичами штыре висело по паре наручников новеньких и весело поблескивающих. Между этими самыми наручниками и матрасами находились Стрый и Пиночет, опершиеся спинами о кирпичную кладку. В глазах их застыла смертная тоска. Они попались. Попались очень глупым образом, а таинственный заказчик уничтожения "Паритета" почему-то не спешил на помощь. Этот охранник... нет, это чудовище почему-то находило удовольствие держать их здесь, в это сыром гнусном подвале. Который располагался как раз под гаражом их похитителя. Неделю (страшно подумать!) назад схватив за шиворот охранник выволок напарников из полыхающего здания. Но не отпустил, а запихнул их в свою машину – старенькие Жигули. После чего залез сам и резко тронул машину с места. Ехали в Нижний город с максимально возможной скоростью. Машину кидало на ухабах, подвеска угрюмо скрипела и жаловалась на судьбу. Когда переезжали мост, Стрый на ходу открыл дверь и попытался выброситься наружу, но их пленитель без особых усилий поймал его опять же за шиворот и затащил обратно, прошипев сквозь зубы: -Тебе это дорого будет стоить, припадочный. На взгляд Пиночета Стрый то как раз припадочным не был, не то что этот тип в камуфляже. Он привел их сюда. Посадил на эти матрасы и приковал к стене наручниками так, что кольца больно врезались в кожу. Потом он остановился у порога и долго и оценивающе смотрел на сидящих. И надо сказать, что Пиночету этот взгляд очень и очень не понравился. Так, наверное смотрят в магазине на подходящий кусок сырого мяса. -Что вам надо? – спросил Васютко в лоб. Но охранник только покачал головой и молча покинул помещение. С этого и началось их заточение. Некоторое время спустя (по самым общим прикидкам часов через десять двенадцать) это тип появился вновь. В руках он держал две эмалированные миски с обколотыми краями полные какой то мутной баланды. Еще он принес эмалированный же желтый сосуд в котором прикованные быстро опознали больничную утку. Увидев утку Пиночет испуганно задергался и затараторил: -Да что же это... Что... что ты собираешься делать. -Я отстегну тебе правую руку, – спокойно молвил охранник. Пиночет, содрогаясь, обдумал фразу и не сразу понял, что речь идет о наручниках и никто не собирается лишать его конечности. -И ты сможешь сделать все свои дела, – продолжил охранник, – но не вздумай пытаться достать меня, тебе этого и с двумя руками не удастся. -Я не буду, – пообещал Пиночет. -Вот и хорошо. После чего он ушел, оставив на полу возле матрасов обе миски. Косясь на Стрыя, Васютко использовал утку, потом подумал и передал ее напарнику. Тот пробовал возражать, насчет того, почему не ему первому, но Пиночет злобно прошипел ему: -Ты чего споришь?! Нам о спасении надо думать, а ты морду отворотил! Не смотря больше на притихшего напарника, Пиночет подтянул к себе миску. Так и есть – мутный бульон с кусочками сероватого вываренного мяса. Наверное не говяжьего. Дух от миски шел омерзительный. Кроме того о ложках их чудовищный пленитель не позаботился. А лакать по собачьи? Нет уж! Лампочка под потолком горела все время, слепила глаза, а лежать было возможно только на спине. Еще можно было сидеть, но тогда кирпичная кладка больно врезалась в тело. -Все, – сказал Стрый и ногой отпихнул утку подальше, в центр комнатушки, где сложных форм сосуд и остановился как некий монумент с выставки современного искусства. От нее поднимался характерный запах, который мешался с миазмами из мисок и приобретал еще резкое амбре. -Колян... – спросил Стрый через некоторое время, – как ты думаешь, зачем он нас сюда посадил. Пиночет не ответил, он был в думах. Кроме того клопы – мерзкие маленькие насекомые с черными спинками и блестящими бусинами глаз. Они крошечными слоникам передвигались по матрасу, и потихонечку забирались в складки Пиночетовой одежды. Об их присутствии он узнал только тогда, когда первый хоботок вонзился ему в кожу. К счастью одна рука у него еще была свободна и крошечным кровопийцам настал конец. Но только тем, до кого он смог дотянуться. Остальные угнездившись преимущественно на спине безнаказанно пускали ему кровь. И потянулись долгие и однообразные часы, заполненные борьбой с насекомыми, созерцанием одинокой, но мужественно несущей свет, лампочки, да отвеченными думами. Пиночет не верил, до сих пор не мог поверить что они очутились в такой глупой ситуации. Да, опасной, и может быть безнадежной, но насколько идиотской! Николай даже пару раз хихикнул, представив себя со стороны. Но это смешок тут же угас. В конце концов Пиночет задремал. А когда очнулся с тяжелой, гудящей головой, то почувствовал, что-то изменилось. Свет лампочки стал ярок, он резал глаза и выжимал из них слезы. В затылке постукивало, словно там работал маленький но очень активный отбойный молото. Тело ныло от неудобной позы, а еще очень чесалось. Да, такой неприятный зуб, спрятавшийся под кожей. Пиночет поднял свободную руку и яростно почесался, поминая кусачих насекомых недвусмысленными словоформами. А потом рука его потрясенно застыла, потому что он понял, что насекомые тут совсем не причем. Чесотка, легкая лихорадка, боль. -Ой нет... – простонал Николай со вселенским отчаянием и в голосе его было столько тоски и горечи, что он выглядел неким второсортным актером, явно переигрывающим на сцене. В отчаянии он яростно драл себя ногтями, но знал – этот зуд никуда не пропадет. Он теперь будет с ним, долго, очень долгий период времени. Маленький, сделанный из полупрозрачного молочного цвета стекал монстр внутри Николая снова пробуждался, и уже готов был начать разрывать его внутренности своими острыми игольчатыми когтями. Кумар, ломка, называйте как хотите. Совсем забыли про морфин, забыли впервые за сколько? За пол года, верно? Это потрясение при поджоге "Паритета", езда на заднем сидении машины этого маньяка. Пиночет очень сомневался в том, что похититель поделится с ними морфином. -Опять, – простонал Пиночет еле-еле, и, обратив глаза к шероховатому потолку, возопил – да за что? -Тише, – молвил сидящий рядом Стрый, – тише, у меня голова... -Да что твоя голова, что!? Ты хоть знаешь, что нас ждет!? -Знаю, – сказал Стрый угрюмо. Скрипнула, отворившись, дверь и в проеме показался охранник. Был он во все том же пятнистом комбинезоне, только теперь на прочную ткань налипла дурнопахнущая грязь и в нескольких местах зияли прорехи. Грубое лицо охранника было искаженно широкой ухмылкой, которую он видимо считал дружелюбной. Разительная перемена – человек, напавший на них у "Паритета" был перманентно мрачен и злобен. -Проснулись? – участливо и (напарники могли в этом поклясться) без малейшей издевки сказал охранник, – а что не поели? Вам надо хорошо питаться, потому что если вы будете плохо питаться то похудеете... -Слышь ты! – сказал Пиночет угрюмо – ты бы лучше не о питании позаботился. Нам нужен морфин... понял? Морфин. Мы без него не можем. Без него мы сдохнем. Поэтому принеси нам его. А еще лучше отпусти нас, нам нафиг не нужен твой "Паритет", мы ничего не скажем, мы о тебе забудем и не вспомним. Пойдет? Лицо охранника выразило легкое огорчение – выглядело это очень гротескно. -Вам надо питаться, – повторил он – а от морфина вы худеете. – Он наклонился и поднял утку стоящую возле ноги Николая – а худыми вы будете невкусными... И тут на Пиночета нашло помрачение. Последние безумные слова о его питательности все еще обрабатывались где-то на задворках сознании, но на первый план, подобно исполинскому черному полотнищу выплыла мысль: "морфина не будет". Это мысль сначала парализовала Васютко, а потом привела его в дикую ярость. -Тварь!!! – заорал он и со всей силы двинул ногой по утке. Эмалированный сосуд с глухим звуком вылетел из руки их пленителя и вознесся к потолку обильно орошая все вокруг продуктами Стрыя-Пиночетовой жизнедеятельности. А Николай рванулся вперед, стремясь ухватить свободной рукой охранника за горло. Ухватить, раскорябать, придушить! Человек в порванном камуфляже поспешно отступил назад из зоны досягаемости рук пленника. Утка оглушительная грянулась оземь. Пиночет рвался вперед, орал что-то бессвязное, грязно ругался. Лицо его покраснело, на шее выступили сухожилия, изо рта летела слюна пополам с проклятиями. Скрюченные пальцы без толку царапали воздух. Охранник стоял у двери и смотрел на беснующегося Васютко с некоторым опасением, и с явным сожалением на опустевшую утку. В камере мощно воняло. -Убью! Убью! Убью! – в исступлении выкрикивал Николая, он дергал ногами, единственная цепочка туго натянулась но вместе с тем прочно удерживала своего пленника. В конце концов он устал. Перестал бросаться вперед, и тяжело осел на матрас, залившись горючими слезами. Стрый справа, прибывал в полной прострации. Охранник осторожно подошел к плачущему Пиночету и забрал утку. Посмотрел укоризненно: -Плохие, – сказал он, – я так и знал, вы плохие. Пиночет всхлипнул и сквозь слезы выдавил: -Мрфин... ну пжалста... -Нет, – качнул головой охранник, этот главный герой происходящей пьесы абсурда, – от него худеют. – Видимо другие минусы морфиновой зависимости его не волновали, – Вы плохо себя ведете. А знаете, что бывает с теми кто плохо себя ведет? – охранник широко улыбнулся, но глаз его это не коснулось, они были бесстрастны и мутноваты – Их наказывают! И вот мое наказание. – Он широко взмахнул рукой в воздухе, как конферансье предваряющий чей то выход – Оно называется "День без света"!!! -Псих, – тихо молвил Стрый – полный псих... С все той же, как приклеенной, ухмылкой тиран в камуфляже повернул старенький черный выключатель и погрузил комнатушку во мрак. В кромешной тьме раздавались всхлипывания Пиночета, да мощное дыхание этого ненормального. Потом на миг открылся светлый проем – дверь. Силуэт охранника вырисовался в нем и замер: -Посидите, – произнес он и в голосе его уже не было смеха, – в темноте все черно, но видения там цветные. Хлопнула дверь, оставив их в темноте. Васютко еще некоторое время хмыкал, а потом затих, широко открытыми глазами глядя во тьму. И действительно, он начинал что-то в ней видеть! Демон внутри него уже разволновался не на шутку, требовательно цеплялся коготками за позвоночный столб и уверенно лез вверх, к мозгу. Потому что любой имеющий дело с наркотиками индивидуум скажет вам – в ломке самое страшное не телесные страдания. В тишине и темноте лишенное внешних раздражителей сознание воспринимает галлюцинации в десять, нет сто раз сильнее. Шепот из затемненных углов, что-то касается мигом вспотевшего лба. Шорох. Что там происходит в лишенной света комнате? -Ползут! – простонал Стрый, – они ползут к нам! Все встало на свои места – комната была полна пауков! Огромных, с ладонь, с толстыми покрытыми густой колючей шерстью лапами. Их маленькие глаза бусины отлично видели в наступившем мраке. -Аай... – простонал Васютко и задергался, стремясь отползти подальше от надвигающегося черного многолапого полчища. Но куда ползти, если позади тебя стена? Пиночет чувствовал как первая тварь касается его ноги, забирается на нее и медленно ползет вверх. Ясно что ее цель – лицо. Такие твари любят начинать с лица. Холодная, тяжелая тварь, а на лапках острые коготки, которые прокалывают штанину и впиваются в тело. -Нееет! – заорал дико Пиночет, подняв голову туда где должен быть потолок. Но потолка не было. Было черное звездное небо. Мириады острых колючих звездочек, которые холодно смотрели с появившегося небесного свода. Вот одна из звезд становится ярче, она растет, принимает некую форму – форму птицы, с резко очерченными кожистыми крыльями. Глаза полыхают оранжевым, лапы кончаются грязными, покрытыми пленкой гниющего мяса когтями. Да и не птица это – демон. Страшная потусторонняя тварь. Пиночет закрылся руками и зажмурил глаза да разве убережешься таким образом лежа под открытым небом. Почувствовал как демон тяжело опустился на землю рядом. Тяжелый запах зверя, вонь мертвечины. Острый, покрытый иззубринами клюв ткнул в безвольно лежащую правую руку. Острая боль, Николай закричал, поднес ее к глазам и в звездном свете сумел разглядеть что руки больше нет – только распухший багрового цвета обрубок. -Съем тебя! – сказал демон чудовищно низким голосом, словно искусственно пониженным октавы на две, и снова клюнул, на это раз вторую руку. Так больно, но это не самое страшное. И даже демон это не самое страшное, потому что есть еще бездна. Николай только сейчас понял это. Звездное небо никакое не небо, это бездонная пропасть с огоньками на дне. А он лежит на отвесной скале, а на ней нельзя лежать, и поэтому он падает, падает, пада... Чувствуя как его обвивает обжигающий ветер Пиночет дико заорал, потому что понял еще кое-что – не все пропасти кончаются дном, в некоторых падение продолжается вечность. И она прошла эта вечность. Потому что как не странно это звучит даже вечности в этом мире имеют свойство заканчиваться. Было тяжело. Была боль, и все новые и новые галлюцинации как черные стервятники атаковали разлагающуюся плоть его мозга. Иногда они отступали, эти птицы с грязными несущими множество болезней клювами, и тогда Николай понимал, кто он и где находится. Но чувства его были притуплены, глаза ничего не видели. Как-то раз он очнулся и понял что в комнате горит свет. Это его совершенно не обрадовало, потому что стало видно что над ним стоит охранник, а на лице его на глазах вырастает черная шерсть. Он чтото говорил и смеялся и Пиночет ему даже что-то ответил, прежде чем скользнуть в темноту – на этот раз свою собственную. Перед очередной отключкой он еще с вялой иронией подумал, как забавно выглядит охранник с этой физиономией, которую сознание Николая наделило такими волосами. -"Да он волколак!" – крикнул он про себя – "Вампир!" В его нынешнем мире – мире болезненных грез такие мысли были вполне естественными. В глубине души он все еще надеялся, что кто ни будь их спасет и принесет морфин. Но чуда не случилось и они прошли через полный цикл мучений. Эдакие метафизические девять кругов ада – от полной зависимости до полного физического освобождения. Такого не было давно, очень давно, может быть не было вовсе? Пиночет не помнил. Трудно что-то вспомнить когда мимо тебя течет вечность. На закате пятого дня их пленения все закончилось. Мужественный в отличие от сознания организм с упорством камикадзе избавляющийся от накопившегося в жилах яда, мог считать себя свободным. Сознание же осталось в плену. Николай очнулся в состоянии только что воскрешенного зомби и некоторое время мог только лежать без движения и смотреть в потолок (свет снова горел). Какое то время спустя пленник приподнялся и принял сидячее положение. Состояние было аховое, и спроси у Васютко ранее: может ли человек в таком состоянии быть живым – тот только бы рассмеялся в лицо. Но правда жизни любит ломать хрупкие иллюзии которые мы так любим изобретать для себя. На полу обнаружилась миска с давешним бульоном. Корчась от боли в измученном теле Пиночет подтянул ее к себе и, давясь и задыхаясь, выпил емкость до дна. Вкуса не почувствовал, зато ясно ощутил как наполняются водой все клеточки его тела. Нет, не зомби он себя чувствовал, а возвращенной к жизни двухтысячелетней мумией. Рядом лежал без сознания Стрый и его миска, которую Пиночет тут же использовал без малейших зазрений совести. К чему ему бесчувственному еда? Потянулся чтобы поставить миску на пол и тут обнаружил, что левая рука больше не прикована. Наручник на ней сохранялся, а вот самодельный штырек вышел из крошащейся кладки и теперь болтался на левой руке. Конечность была покрыта багровыми ссадинами, так что не было сомнений каким образом штырек был покинул стену. Пиночет сам же его и вырвал, метаясь в конвульсиях. Не веря, он поднес руки к глазам. Грязь под ногтями, желтоватая нездоровая кожа. Он что, свободен? -Свободен... – выдохнул Николай. Посмотрел на Стрыя. Тот бледный, под глазами черные круги, но дышит. Пиночет подполз к напарнику (что далось ему с некоторым трудом, так что ему на ум пришла вдруг собственная детская фотография на которой он в возрасте шести месяцев пытается одолеть ползком необъятную длину старенького дивана), тогда, он вероятно прикладывал схожее количество усилий. Ухватился за Стрыев наручник и дернул – ноль эффекта. Никаких сил, ни веса. Он отпустил наручник и с сомнением посмотрел на Стрыя. Оставлять его здесь как-то не хотелось. Но с другой стороны если он все равно не транспортабельный... В конце концов Пиночет нашел компромисс, и убедив себя, что он только отправляется на разведку, пополз к двери, отчаянно надеясь, что она не заперта (а у него были основания так полагать, потому что он ни разу не слышал, чтобы за ней щелкал замок). Пиночет навалился всем весом на железную дверь и она вяло и нехотя стала открываться. Сверху пал сероватый дневной свет и одуряющий поток свежего воздуха. Некоторое время Пиночет так постоял на всех четырех, наслаждаясь бытием, а потом пополз вверх по крутым бетонным ступенькам. Насколько он помнил, погреб находится под гаражом, а ступеньки кончаются довольно узким лазом. Судя по всему сейчас он был открыт. Содрогаясь от усилий Пиночет потащил свое упорно сопротивляющееся тело наверх. На середине пути (на шестой из двенадцати ступеньке) его слуха достигло немелодичное пение. Низкий рыкающий голос медленно и удивительно фальшиво выводил популярную мелодию. Еще звякал металл и что-то еле слышно жужжало. Обдумав своими до сих пор ватными мозгами ситуацию, Васютко решил все-таки выглянуть. Когда он наполовину высунул голову из проема ему открылось непритязательное, но удивительно неприятное зрелище. Помещение гаража было почти пусто. Обе створки ворот открыты и серый свет пасмурного дня освещает жирный масляные пятна на полу. За воротами кипит далекая городская жизнь, частично перекрываемая ржавым жигулем сторожа, поставленного носом к гаражу. Заляпанные грязью фары машины холодно поблескивали. У правой стены гаража стоял в окружении свежих стружек верстак, с него свешивался длинный черный провод удлинителя, который змеился по полу и заканчивался штепселем воткнутым в белую пластмассовую розетку. Над верстаком склонился охранник в своем порванном камуфляже. Вот только с тех пор как Пиночет его видел последний раз, комбинезон успел изодраться еще вы нескольких местах, и к тому же вся спина сторожа теперь была заляпана бурой засохшей жидкостью расходящейся широким веером брызг между лопатками. Вид у охранника был еще тот, казалось его комбинезон подобран на ближайшей помойке. Но тут Пиночет заметил еще кое-что, что еще более понизило его и так невысокое настроение. На верстаке разлеглась электропила с цепным приводом. Ее оранжевый кожух был вскрыт и в обнажившихся стальных кишках с увлечением копался охранник. Все так же напевая песню, он что-то приладил внутри пилы, потом со щелчком захлопнул кожух и приподнял инструмент над верстаком. Придавил кнопку включения и пила заработала с веселым энтузиазмом безнадежного маньяка. Острые зубья с шипением кромсали воздух. Охранник удовлетворенно кивнул и пару раз провел работающим инструментом в воздухе, явно наслаждаясь бешеным мельканием цепи. Потом резко развернулся и посмотрел прямо в глаза Пиночету. Тот ужаснулся – охранник разительно изменился за те несколько дней , что Николая прибывал в своем демонизированном варианте нирваны. Черты лица его укрупнились, и почто полностью поросли густой бурой шерстью. Глаза стали почти круглыми, светло-карими, почти желтыми. Нос сплющился и обрел какое то сходство с обезьяньим, может быть как у гориллы. А рот превратился в широкую пасть в которой вперед выдавались чудовищные клыки. Охранник попытался улыбнуться, но видно было, что мышцы его лица уже утратили львиную долю подвижности, поэтому он просто задрал верхнюю губу в веселом оскале. -Проснулся? – невнятно рыкнуло это веселящееся чудовище, и широким шагом, не опуская пилы, направилось к Пиночету. Тот дернулся было из погреба, но обросший шерстью охранник уже отрезал все пути к бегству. -Больше не нужно кормить! – провозгласил он громогласно, но с изрядной долей шепелявости, – не нужно убирать! Потому что... пришло время!!! Пиночет скатился вниз по лестнице, не замечая, что больно бьется о бетонные ступеньки. Все что угодно, только бы быстрей удрать от волосатого монстра. В погребе его встретил очнувшийся Стрый, который тут же испуганно вытаращил глаза. Позади гулко топали по ступенькам тяжелые лапы. Пила надрывно гудела и иногда задевала за стенки узкого тоннельчика и тогда во все стороны снопом брызгали буйные искры. -Пришло время!! – рявкнул охранник с пафосом, появившись в двери. – Лучшее мясо – свежее мясо! Мясо с кровью!!! – он бодро шагал вперед, а шнур от удлинителя плясал и извивался позади него, придавая охраннику вид безумного робота. Забившись в угол Васютко жалобно заскулил, закрываясь руками от надвигающейся пилы. Дикий, животный ужас терзал все его существо. -Нне... надо... – простонал Николай, – ну пожалуйста... не надо... мы не скажем... мы промолчим. Даже тому в плаще! Всем!!! -Сиди спокойно, – молвил охранник занося пилу. Так говорят в парикмахерской малым детям, что вертятся непоседливо в креслах. Внезапно погас свет, погрузив все вокруг в абсолютно непроглядную тьму. -От, черт... – сказал охранник и добавил еще пару непечатных выражений. Он случайно задел пилой о стены и ворох искр на миг выхватил из тьмы его озадаченное лицо с массивными надбровными дугами. Пила тихо выла, останавливаясь. Судя по всему виной исчезновения света была не лампочка – отключили электричество. Звякнул металл цепи, потом тяжелыми шагами монстр в камуфляже прошествовал к двери и на миг остановился в проеме: -Повезло вам, – рыкнул он – света нет. – Дверь с грохотом закрылась, но на этот раз в ней со скрежетом провернулся замок. А затем пленивший их бывший охранник пошел наверх, оставляя напарников наедине. Стрый что-то напряженно спрашивал, но Пиночет не отвечал, а только бессильно привалился к стене. Через некоторое время лампочка замигала и зажглась ровным светом. Васютко долго пялился на дверь, ожидая шаги и вой пилы, но так и не дождался. Обратив взгляд к потолку он обратился к человеку в плаще. Почему-то ему казалось, что тот услышит и все-таки придет на помощь. -Забери меня отсюда! – сказал Николай в темноту – забери...

5.

Июль 27ое. Вроде бы ничего не изменилось с той поры, когда жуткий маньяк попытался меня убить. Жизнь вошла в колею – если это можно так назвать. Встала на рельсы железные и блестящие. Так почему же мне все время кажется будто все вокруг входит в пике? Может быть это из-за воды? Я устал ее таскать, полдня стоишь в очереди созерцаешь одни и те же гнусные хари, отмеченные печатью примитивизма и простой глупости. Но они тоже хотят воду, они тоже хотят пить! На улицах шевеление, много людей, одинаково омерзительных. Как я устал, как меня это достало. Ночью теперь кто-то постоянно орет, кто-то воет, словно у нас в городе завелась стая диких волколаков. Когда-то я любил читать ужастики, а теперь вот они мне разонравились. Наша жизнь в любом случае хуже и страшнее любого ужастика. Вспомнить хотя бы ту драку, полмесяца назад – там же не люди были, звери. Психопаты! Город полон ненормальных. Там на этом танцполе вышибали зубы, ломали челюсти и выкалывали глаза. АИ во имя чего? Да просто так, просто этим Нижнегородским отморозкам захотелось как следует поразвлечься. Куча трупов – ха, кого это останавливает. Дикие животные не страдают и не мучаются совестью. У них ее нет просто, зато силен инстинкт выживания. А у этих и инстинкта такого не было – чистая жажда убийства Иногда мне кажется, что я их понимаю, вот что самое страшное. Хочется покинуть дом, свое уютное гнездо, и бить, бить, бить, все равно кого, пусть это будут дети, пусть старики, так даже лучше. Потому что даже дети и старики в том городе жестоки. В той же очереди. Как не приду, обязательно свары и драки. Позавчера, дюжий мужик попытался пролезть без очереди, отпихнул ветхую бабульку. Так что сделала бабка? Алюминиевой канистрой приложила его по голове, как раз над правой бровью. Мужик сел, прижал руки ко лбу и сидел так, созерцал асфальт. Кровищи вокруг собралось – море. Хоть бы кто помог. Так нет, ходили вокруг давали дурацкие советы – платочек приложили, чтобы кровь остановилась. А он подняться даже не может. Потом совсем упал, только тогда додумались в скорую позвонить. Только когда врачи приехали (да сквозь очередь протолкались) было уже поздно жертва канистры отошла в мир иной. Надеюсь там лучше чем здесь. Помню где-то вычитал мнение о том, что наш мир и есть Ад. Охотно верю. Во всяком случае, мой родной и страстно нелюбимый город. Только ханыгам у ларьков со спиртным на все наплевать. Каждый день вижу эти испитые рожи. Они мне улыбаются, представляешь дневничок, наверное, так же презирают меня как я их. Тошнит от этого. Сегодня с утра встретил давешнего писаку – моего соседа журналиста. Шел с такой рожей, словно обгадился. Да бледный, как будто спиртным наливался всю неделю. На меня глянул, так отшатнулся, заторможенный. Не уж то боится? Туповат, как и все, но что-то понимает? Не знаю, да и наплевать. Все в этом городе сходят с ума. Я больше не смотря по ночам в окна. Мне неприятна луна – равнодушное светило с лицом мертвеца. Слишком много пакостей освещает она своим бледноголубым сиянием. Эти вопли вдалеке. Да припозднившиеся прохожие, как ненормальные затевают свары и стычки, стоит им задеть легонько друг друга. Ни одна ночь не обходится без мордобоя под моими окнами. Приезжает милиция и начинает без жалости бить правых и виноватых. Впрочем правых там нет – одни виноватые. Мне интересно, что происходит ночами в участке? Куда они сажают задержанных? Иногда мне хочется спуститься и принять участие в драке. Это безумные мысли, но они упорно всплывают из каких то темных и полных нечистот глубин мозга. Я стараюсь не обращать внимание, и этой ночью даже пробовал писать стихи, чего никогда не делал будучи в таком состоянии как сейчас. Написал, потом прочел и разодрал тетрадку в клочья. Всю. Целиком. Эти мрачные бредни полны крови и насилия. Но я не из-за этого их уничтожил – мои декадентские вирши обладают какой то мрачной притягательной эстетикой. Хочется их смаковать. Но нельзя смаковать убийство. Наверное со стихами законченно. Печально это сознавать, рифмуя слова я всегда испытывал особое чувство. Некая возвышенность, ощущение дара, твоего дара, которого нет у других. Который делает тебя выше и утонченней их. Который дает потрясающее по силе чувство нужности. Смысл жизни в созидании? Я согласен. Есть только я, да корявые строчки на бумаге. Тяжело будет от этого отвернуться. Но плодить монстров – не уж, это не для меня. Пусть даже мои монстры живут на бумаге. Сон разума порождает чудовищ подпись под химерической гравюрой. Так вот что я хочу сказать. Мы во сне. Весь город во сне и активно плодить химер. Тысячи жителей бодрствую и одновременно спять и у каждого есть своя химера. Может быть это они бродят ночами и воют на далекую луну. Все, пора закруглятся, пока меня не унесло в полную метафизику. Сейчас попробую заснуть. Хотя вряд ли это удастся – сон во сне, что может быть глупее? Думаю, это не все не может продолжаться вечно. Я очень на это надеюсь.

6.

В попытке спастись Василий наткнулся на Евлампия Хонорова – удивительно одиозную личность. И, как и большинство одиозных личностей с потрясающей скоростью плодящихся в городе Евлампий был совершенно безумен. Однако с Васьком его объединяло всего одно, но всеобъемлющее качество – они оба видели что-то выходящее за рамки обычного. Евлампий был бородат, носил очки с толстенными стеклами из-под которых смотрели выпученные глаза безумного прорицателя. Лоб его был с обширной залысиной, а на затылке редкие рыжие волосы стояли торчком. Все это вместе придавало Хонорову такой экстравагантный вид, что прохожие почти всегда обходили его стороной, а местные Гопники из числа ветеранов битвы при Доме Культуры не упускали момента, чтобы отловить его и навалять по первое число. В тот вечер Василий быстро шагал по улице, бросал подозрительные взгляды на проходящих людей, и строил планы на сегодняшнюю ночевку. Как бывалый конспиратор Васек теперь каждый раз ночевал на новом месте, а приходя на место ночевки первым делом прикидывал пути отхода, и возможности для бегства. Тактика себя оправдывала – за последние три дня его кошмарный преследователь так и не смог подобраться на расстояние видимости, хотя и кружил где-то недалеко. Может быть тот внутренний радар, которым обладал ставший живым зеркалом Витек, и все время настроенный на его напарника, дал сбой? Можно было как-то прятаться от него? Можно было вообще уйти из зоны его действия? Вчера Василий пережил жуткий испуг. Он даже думал, что попался. Ночуя в разрушающейся пятиэтажке в Нижнем городе, он вдруг услышал шаги внизу. Кто-то поднимался по лестнице и Васек привычно насторожился. Не то, что бы он ожидал увидеть преследователя, нет, просто эта безумная новая жизнь, которую он вел, обострила все его скрытые инстинкты прячущейся дичи. Он вел себя как кролик, услышавший приближение волка, как мышь полевка, дрожащая в норке над которой принюхивается лиса. А когда идущий достиг лестничной клетки на которой ночевал Васек то последний с трудом сумел сдержать вопль ужаса. Эта сгорбленный тяжелый силуэт, эта ненормальная улыбка, обнажающая заостренные зубы. Васек попятился назад, и прижался к стене – неужели его догнали? Идущий поднял глаза и мучительную, долгую секунду (за которую Васек, казалось, постарел лет на пять) казалось, что у него в глазах мерцает и плещется зеркало. Потом это прошло, и Мельников понял, что это просто свет из окна отражается в блестящих и лихорадочных глазах идущего. Чувство облегчения испытанное Мельниковым было мгновенным и острым, подобно ощущениям больного диареей человека дорвавшегося до вожделенного сортира. Васек пропустил странного типа, и без сил опустился на вымощенный дешевой плиткой пол. Только сейчас Мельников почувствовал, как сильно вспотел. Елкипалки, в этот момент он чувствовал себя почти счастливым – приговоренный к казни каким то образом выскользнувший из-под топора палача. Пусть не навсегда, пусть не на долго – но жизнь будет продолжаться. Потрясение было так сильно, что этой ночью он так и не заснул. Только под утро задремал, и подсознание его щедро подкармливало своего хозяина любовно взращенными на благодатной почве кошмарами. Погрузившись в тягостные раздумья и бездумно смотревший на сероватый асфальт Мельников вдруг на кого-то наткнулся. С трудом удержался на ногах, подавил заковыристое проклятье – годы бомжевания приучили его не высказывать чересчур свои эмоции на улице. Можно и побоев отгрести. -Ты видел?! – крикнули ему в лицо. Мельников посмотрел на встречного, и невольно отшатнулся, но Евлампий Хоноров и ухом не повел – он привык к такой реакции окружающих. -Ты ведь видел, да!? – вопросил он, пытливо вглядываясь Василию в лицо. Тот хотел было обойти странного заполошного типа, но тут наткнулся на его горящий взгляд и повременил. Что-то знакомое было в лице этого человека, в том, как глаза его то бегали беспокойно по сторонам, то замирали стеклянисто. Перекошенный безвольный рот, нездоровое лицо – нет, это явно не бездомный, но вместе с тем обладает их повадками. Впрочем потом он сообразил – Василий не итак уже часто мог посмотреться в зеркало, да и с годами он совершенно утратил эту потребность. Но этот тип был отражением его самого. Нет, Хоноров был совершенно непохож на Васька, у него был другой тип лица, другой цвет глаз – просто на них обоих наложил отпечаток образ жизни, который они вели. Так солдаты на войне выглядят почти братьями, сроднившимися в обстановке постоянной близости смерти. Одно и то же выражение лиц. А эти двое были дичью – оба от кого-то бежали, и оба пережили что-то страшное. -Что я должен был увидеть? – спросил Васек. Встречный назидательно поднял палец, указав им прямо в вечереющий зенит, а потом провозгласил громко: -Того, кого ты ужаснулся и в страхе бежал! Шедший мимо прохожий – лет двадцати пяти в вытертой кожаной куртке, бросил взгляд на говорившего, пробурчал себе под нос: "чертовы психи..." и пошел себе дальше. Но Василий его даже не заметил. -В страхе бежал... – повторил он, – да, я встретил. Я убежал. Я бегу до сих пор. Взгляд встречного потеплел и он положил руку на плечо Мельникова, сделав это приличествующим разве что царю жестом. -Ты не один. – Тихо и доверительно произнес он. – Евлампий Хоноров. -Кто? – удивился Василий – Я? -Да не ты, – сморщился встречный – Евлампий Хоноров, так меня зовут. -А... – произнес Васек – странное какое то имя. -Не суть, – сказал Хоноров – важно, что нас таких многих. Тех, кто встретил своего монстра. Тех, кому он сел на шею. Пойдем... – и он увлек Василия с улицы в полутьму глухого, закрытого со всех сторон двора. Здесь было тихо, и даже остатки поломанных каруселей не доламывала окрестная ребятня. Только сидел на лавочки возле подъезда древний дед, да созерцал пустым взглядом здание напротив. По невозмутимости он явно давно сравнялся с индийскими йогами. В ограниченном серыми громадами домов небе кружили птицы. Хоноров прошел через двор и сел на вросшее в землю сиденьице некрутящейся карусели. Махнул рукой на соседнее: -Присаживайся. Не стесняйся. Василий сел, он не отрываясь глазел на человека, который верит в существование монстров. -Город сходит с ума! – сказал Хоноров слегка раскачивая головой, что придавало ему вид окончательно рехнувшегося китайского болванчика. – Может быть уже сошел. Но никто этого не видит. Люди которые здесь живут, ты знаешь, они пытаются скрыться от происходящего в пучине простых и мелочных дел. Натянуть их на голову, как натягивают одеяло малые дети, думая, что это спасет их от ночных страшилищ. Эдакое метафизическое одеяло, что прикрывает многочисленные страхи вот только страхов этих становится все больше и больше – они возятся там, под одеялом, шебаршат, а мы можем видеть как вспучивается от их тел тонкая ткань и это, уже это пугает нас до смерти. Мы сейчас видим не сами страхи – мы видим лишь их силуэты! -Что-то я не понял... – пробормотал Василий. -Ничего удивительного, – отвлеченно заметил Хоноров, – я ведь все-таки кандидат наук, а ты судя по всему до перерождения, бомжевал. -Перерождения? – спросил туповато Василий. -Ты же встретил своего монстра. Свой страх. А после этого уже никто не остается прежним. Мы меняемся, становимся дичью. Учимся выживать. Слушай, как тебя зовут? -Василий... Мельников... у меня действительно нет дома. -Так вот Василий! – грозно сказал Евлампий Хоноров – в город пришли монстры. Не знаю откуда они появились, да и не очень важно это. Важно, что до поры они не подавали о себе никаких вестей. Но теперь... теперь одеяло натянулось до предела! – голос Хонорова вдруг опустился на октаву, обрел глубину – и когда оно прорвется, а это случится, конец неминуем. Так что я, в некотором роде вестник монстров, первый глашатай Апокалипсиса! Василий не очень понял о чем была речь. Но его сейчас гораздо больше волновал другой вопрос – он больше не был один. А значит, значит появились шансы на спасение. Ради этого можно было терпеть рядом этого ненормального и его бредни. -Многие люди, – меж тем продолжил первый глашатай Апокалипсиса, встречают монстров. Это не простые монстры, хотя тоже несут зло. Эти монстры привязаны к конкретным личностям, подобранны для того чтобы вызывать в своих жертвах наибольший страх. Они как будто твои близнецы, твои половины знающие тебя досконально. Плохие половины. Знаешь, как при шизофрении – одна половина деструктивна, зато другая любит детей и цветы. -Зеркало, – сказал Мельников. -Что? – переспросил удивленно его словоблудствующий собеседник. -Его поглотило зеркало. И если у каждого свой монстр, то почему у меня было зеркало? -Ты бы рассказал все-таки, – произнес Хоноров. И Василий рассказал историю превращения его напарника в зеркало. На середине рассказа он вынужден был остановиться, и перевести дыхание, почему-то вспоминать о том чудовище было очень нелегко. Хоноров внимательно слушал, все так же раздражающе раскачиваясь на своем сидении. Древний дед у подъезда взирал на это с невозмутимостью горных вершин Памира. -У тебя в детстве с этими стекляшками ничего не было связанно? внимательно выслушав рассказ спросил Хоноров, – учти, я тебе не просто так это говорю, ты должен вспомнить что именно тебя пугает. Только так можно бороться с чудовищем у тебя на шее. Мельников послушно напряг память, рылся в ней, как во все предыдущие годы рылся в мусорных баках – среди гниющих отбросов нет-нет да и найдется нечто ценное. Но так ничего и не обнаружил. Много было гадостей в его памяти, много горя, а вот чего-то хорошего – так на самом донышке. Приняв это, как очередное подтверждение своей неудавшейся жизни Васек приуныл. -Не вспоминается? – участливо спросил Евлампий Хоноров. – Это ничего, вспомниться. Такое, оно знаешь, всегда где на дне памяти обретается. Копни поглубже – обнаружишь его, эдакую черную склизкую корягу. Поводив бездумно глазами по сухой вытоптанной земле вокруг карусели, Василий спросил: -А у тебя тоже есть монстр. -Есть! – хохотнул Евлампий – только у него кишка тонка меня догнать. Уже целый месяц гоняется, а поймать не может. -Какой он?