Текст книги "Трольхеттен"

Автор книги: Сергей Болотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)

10.

Анатолий Скреблов был "чумным". Он покинул родные пенаты в пятнадцатых числах сентября, оставив позади рыдающую жену и двоих детей, а так же пустую, покрытую пылью комнату. Его звал ветер перемен, приятно дующий в лицо и освежающий голову. А в конце сентября на Анатолия пал выбор и это было очень, очень неприятно. Еще вчера, когда он работал на страде, к нему подошел Семен Поддувало, бывший горький пьяница и вообще антиобщественный элемент и страшно кривя пропитую свою рожу сказал Анатолию страшным шепотом: -Слышь, а грят завтра на Выборе-то, тебя выберут. -Окстнись! – рявкнул Скреблов, отталкивая дурного вестника, – типун тебе на язык, ворон черный! Поддувало от толчка чуть не упал, но ухмылки своей не утратил, сказал: -Крепись, Толян, труба зовет, – и заковылял прочь, вниз по покрытому синеватой растительностью холму. Анатолий смотрел ему вслед, и думал, когда ж его приберут, прорицателя мерзкого? Поддувало, скособочась топал вниз, к деревеньке, что сейчас в самом начале страды выглядела идиллически. Светились желтым свежие бревна, из труб курился сизый дымок, который быстро смешивался с вездесущим туманом. Было жарко, так что от интенсивной работы вышибало пот. Хотя никакого солнца в этой стране вечного сумерка не было. Туман что ли тепло излучает? Скреблов не знал, хотя по виду эта зеленоватая, напевающая отважившимся послушать странные бормочущие сказки, хмарь выглядела холодной и мокрой. Анатолий вздохнул тяжело и принялся сеять. Взбороненное поле уходило вниз, к подножию холма, где шумел бурный горный поток с изумительно вкусной водой. Синеватые злаки буйно колосились справа и слева от поля, то и дело стремились заронить свои семена, итак что раз в неделю их приходилось выпалывать, а они снова росли как на дрожжах, здесь все так росло. Тяжелый крестьянский труд, такая она страда. Но зато и урожай снимаешь раз в месяц, наверху такого даже в Африке нету. -Да как ты можешь знать, – бормотал себе под нос Скреблов, широким движением рассыпая синие граненые, чем-то похожие на кристаллы медного купороса семена грюквы (не дай бог как вкусно, но зато питательно и клетчатки много), Это ж все по закону! По пра-а-авилам! А не абы как. Анатолий Скреблов был простым рабочим с накрывшего городского завода. Последнюю пятилетку своей жизни проводил без работы, потихоньку пьянствуя, подворовывая драгметаллы с места старой работы, да и вообще все, что плохо лежит. Еще он сдавал бутылки, втайне мечтая уехать прочь их города, забрав с собой семью и осесть где ни будь под Рязанью, где построить своими руками маленький домик, и зарабатывать на жизнь простым крестьянским трудом. Такая жизнь казалась ему сказкой, в которую не верилось, никак не верилось, когда он в ночной темноте выдирал из асфальта медный, лишенный напряжения электрический кабель. Но она осуществилась эта мечта. Пусть семью забрать не удалось... Исход их возьми! Почему изошел только он, почему один оказался достоин? Зато в основном все было хорошо – пашешь, сеешь, убираешь, грюква эта растет, вот если бы не Выбор. Тут Скреблов остановился и передернул плечами, и взгляд его. Против воли устремился наверх, туда, где на самом высоком холме черным пауком расположилось ИХ обиталище, вечно скрытое в зеленоватом тумане. Попасть туда считалось большой честью, вот только... никто не спешил. Спал он плохо, ворочался, пялил глаза в низкий закопченный потолок и слушал, как бормочет туман. Тот опустился совсем низко, как это часто бывало перед Выбором. А Выбор, увы проходил каждую неделю. Утренний полумрак не резал глаза, но воспоминание о том, что сегодня предстоит подняло Скреблова с его узкой лежанки, лучше, чем лучи уже несколько позабытого солнца. В дверь настойчиво барабанили. Анатолий, глянул в окно, спросил "кто?" внезапно перехваченным горлом. -Толян, вставай! Выбор сегодня! – это Коромыслин со товарищи, очень он любит созывать всех. Жил бы наверху, точно бы курьером сделался. Между двумя крутыми холмами притаилась площадь, довольно обширная, выровненная – вытоптанная бесчисленным сонмищем ног. Сегодня тут было полно народа: из их деревни, из деревни соседней, и той, что через речку. Зареченские были угрюмы, держались обособленными – весь последний месяц жребий выпадал почему-то на них, да и по ночам пропадало народу куда больше чем у остальных. Впору было замыслить подтасовку, вот и смотрят они, выглядывают, не мухлюет ли кто с Выборным мешком. Деревень было много, тут и там они были разбросаны, в полукилометре друг от друга. Люди приходили сверху, устраивались, начинали ставить хозяйство. А потом, бывало, получали свой выбор и уходили наверх, к замку. Или просто исчезали ночами, и тут уже нельзя было никак защитится. Все надеялись, что это произойдет не с ними. Выборная площадь располагалась точно под Ареной, но об этом догадывались единицы. Сегодня тут собралось человек двести народ, все волнуются, смотрят друг на друга – да, быть выбранным это конечно честь, но нам бы лучше тут, потихонечку жизнь проводить. Народ зашевелился, замахал руками и раздался в стороны. Шел дед Арсений с полным мешком свежий древесных чурок, похожий на слегка раздавшиеся шашки. Все они были пилены из недавно срубленной древесины и изумительно пахли, а две искупаны в Черном ручье, из-за чего стали глубокого агатового оттенка. За основу выбора взяли старую игру "лото", только ставкой здесь было нечто большее, чем просто незакрытая клетка в карточке. Играли всерьез. -Ну, согра-а-аждане! – хриплым высоким голосом провозгласил Арсений, Время пришло! Выбирай! -Выбор! Выбор! – кричали дети, – чур я первый Выбираю! С лукавой улыбкой дедок пропустил детей, им было можно – почти никогда Выбор не падал на тех, кто младше пятнадцати. Так случилось и в этот раз. Все три десятка детей взяли по белой чурке, и тут же затеяли соревнование, кто дальше метнет свою Выборку. Самым почетным считалось, если чурка опускалась на камни противоположного берега, удавалось это немногим – почему-то оказавшись над водой деревяшки резко теряли в высоте и падали как подстреленные птицы. Из-за этого странного свойства в реке никто купаться не рисковал. К поставленному наземь Выборному мешку пошли взрослые. Кто-то надменно улыбается, показывает, что мол наплевать ему на весь этот Выбор, кто-то откровенно нервничает, моргает, а рука, лезущая в мешок – дрожит. Впрочем лучше уж получить черную Выборку, чем исчезнуть из своей избы однажды ночью, или вовсе превратиться. Стать Обращенным. Вот это было страшно непонятно от чего, ты вдруг начинаешь меняться, кожа твоя утрачивает эластичность, становиться жесткой. А потом приходит день и ты уходишь из деревни сам, наверх. А что происходит там сказать никто не мог, назад не вернулся ни один Обращенный. И, что неприятно, Обращенный становилось все больше и больше. Может быть воздух сказывался? В этот раз Выбор бы долгий. Прошло часа три прежде чем Леша Крапилов вытянул черную плашку. Взглянул на нее вытаращенными глазами, отступил от мешка, скривился испуганно. -Что же это?! – спросил он срывающимся голосом, – как же так?! -Это значит ты теперь у нас в почете. – Бодро сказал ему дед Арсений, Оставляешь ты нас, чтобы в почестях прибывая, жить наверху, да благости вкушать. -Но не хочу! – крикнул Леша, которому недавно сровнялся девятнадцатый год, – Не хочу благостей!!! Двое дюжих поселян заученно взяли его под локотки, скрутили и повели прочь, в главную избу, обряжаться в лучше шмотки в деревне – к НИМ нельзя было идти в рубище, а то могут обидится, да и сделать Выбор вместо раза в неделю, раз в день. Дошла очередь и до самого Анатолия. С волнением опустил он руку в мешок, а когда нащупал плашку-выборку сразу успокоился. Выборка была такая теплая, чуть липкая от смолы, не может такая плашка быть черной, никак не может. Со слабой улыбкой он вытащил плашку на свет и секунду в ледяном ступоре любовался ее агатовым проблеском. Народ зашумел – облегченно. -Толян попал! – зашептали где-то в толпе. -Все, – провозгласил Арсений, – на сегодня все. Толян, ты иди в избу, по правилам избранных больше десяти часов разделять должно. Анатолий мотнул головой. Поймал хитрый взгляд Поддувалы – накаркал все же, ворон паскудны! Двое дюжих молодев были уже тут как тут, заломили руки и повели в избу. Там, усадили на жесткую лавку, под окнами, что выходили на площадь смотреть. Там выводили Крапилова, обряженного в стильную рубашку, джинсы с мировой известности лейблом, да кожаный плащ поверху. Леша отродясь не носил ничего подобного, но вот радости от обновок у него не было. Те же двое активистов (бывшие вышибалы из бара, кстати), слегка утратив бравый напор повели его вверх по холму. Толпа в полном составе провожала его взглядами, женщины плакали и махали ему вслед платочками, дети подбадривали задорными выкриками, словно уходил Леша Крапилов на войну, где должен был бить врага до последней капли крови. На середине подъема у несчастной жертвы отказали ноги и его поволокли силой. Ступни Крапилова в дорогих ботинках от Гуччи проминали ароматно пахнущую траву, оставляя две неровные колеи. Когда до клубящегося тумана осталось с полсотни метров, провожающие отпустили избранного, и посадив его на траву поспешно стали отходить вниз. Лица их выражали суеверный страх, и они старались не оглядываться. Анатолий затаил дыхание – сейчас начиналось самое главное. Крапилов сидел на склоне, сжав голову руками и раскачивался из стороны в сторону. Может быть плакал, но с такого расстояния было не разобрать. Многоликая, пестрая толпа бывших горожан собралась внизу, не без дрожи наблюдая за ним. В тумане возникло шевеление, пастельные его слои заклубились и слегка разошлись, на миг явив очертания замка. Вернее так, Замка. В котором жили Хозяева. Туман всколыхнулся и из него сплошным потоком хлынули псы – суровые, свирепые звери с уродливыми мордами и мощными челюстями. Мощные чеканные ошейники с шипами охватывали толстые шеи. Свинячьи глазки псов поблескивали красным. Говор в толпе затих – все боялись этих гончих, которые обладали тонким нюхом, и определяли беглецов еще за две версты от них. Леша вскочил, слабости в ногах как не бывало и попытался, он повернулся и побежал вниз по склону, но псы тут же догнали его, и повалили на землю. Вслед за псами волочился туман, завивался вокруг уродливых тел, постепенно затмевая свет, так что с трудом уже можно было различить машущую руками фигуру Крапилова. Тут то и появились ОНИ – смутные глыбастые тени, что пришли вслед за псами. Туман скрывал их лица и детали строения, но силуэты выглядели внушительно. Двое бережно подняли брыкающегося и извивающегося Крапилова, и понесли дальше, в туман. Звери устремились за ними, вверх. Дымка начала стаивать. Толпа вздохнула как единый человек и живо начала обсуждать увиденное, а Анатолия Скреблова пробил холодный пот. До вечера он был сам не свой. Ходил из угла в угол, или напротив сидел, сжавши руками голову точь-в-точь, как вкушающий ныне благости в замке Крапилов. Не верилось ему, что все уже закончилось, было страшно и одиноко. Пусть он станет героем, пусть на деревенской доске почета (смахивающей на мемориальную) появиться его имя, идти наверх он не хотел. Наплевать на почести, не о такой судьбе он мечтал, покидая замерзающий город. Незадолго до часа икс он решил бежать. Подергал дверь – заперта. Выглянул в окно, но никого не увидел, большая удача. Активисты отошли, ненадолго, но этого хватит вполне. С натугой подняв тяжеленную деревянную лавку, швырнул ее в окно, высадив стекла вместе с рамами. С бешено колотящимся сердцем вылез в образовавшийся проем. И, спрыгнув, на землю побежал прочь из деревни, в сторону дремучего леса. Только там спасение, может быть еще удастся найти выход в пещеры, может быть еще получится... -Эээй! – гикнул позади звонкий детский голос, – Скреблов убегает!!! За ним гнались до самой кромки леса, а потом отступили – лес был полон неведомых страшилищ, без ружья на которых выходить было бессмысленно. Беглеца ждала гибель, если только он не наткнется на один из входов в пещеры. А он все бежал, запинаясь о древесные корни, теряя равновесие, ветки хлестали его по лицу. Он должен найти пещеры, должен найти... Бежал он долго. Один раз заметил маленького розового кролика, что следовал параллельным курсом, чуть повернув голову, словно следя за бегом большого человека. Он шикнул на зверька и крол поспешно скрылся в синеватых жестколистных зарослях. Где-то далеко взвыл рог. Скреблов прикусил губу, заставляя ноги работать быстрее. Он надеялся, что Хозяева плюнут на жертву, благо их еще пара сотен в деревне. Но нет, не плюнули, организовали охоту. Залаяли псы – маленькие кровожадные чудища. Они обожали охоту. Любили всякое ее проявление, но на людей больше всего. Анатолий несся как ветер, ноги уже подкашивались, бока резало, в уголках рта пузырилась пена. Сквозь красную пелену в глазах едва успевал следить, чтобы не запнуться о корень, не упасть. Ближе воют псы, ближе, вот кажется совсем рядом. И потерявший от ужаса и усталости равновесие Скреблов налетел на толстый, изборожденный морщинами ствол старого дерева. Когда он очнулся, то первым делом увидел массивный силуэт, что возвышался над ним. Гротескная гуманоидная фигура что-то смутно напоминала Анатолию, что-то давнишнее, из детства. Псы тоже были здесь – смрадно дышали в лицо. А потом сильные, с жесткой грубой кожей руки подняли его, легко оторвали от земли, и так и потащили. Рассеянный свет пал на лица его пленителей, и Скреблов заорал, потому что узнал их. Он вопил, пока не сорвал себе голос. Они шли вверх, поднимаясь на холм, до того момента как впереди заклубился зеленоватый туман. Анатолий дернулся последний раз, и обвис, тяжело втягивая пропитанный запахом трав, воздух. Два гротескных высоких, почти до трех метров высотой, фигуры шли в окружении мятущихся псов, пока не скрылись в тумане. С легким вздохом дымка приняла их. Распростертого между пленителями человека хватило лишь на еще один хриплый птичий крик. После этого настала тишина. Анатолий Скреблов Изошел. Не он первый, не он последний.

11.

–Что же это?! – ошарашено повторил Дивер слова Изошедшего Крапилова, хотя и не догадывался об этом, – как же так?! -Это все вуаль, все она виновата, – глубокомысленно сказал Влад, ежась от холода. -Да нет никакой вуали, – сказал Никита Трифонов, – это все из-под земли. -Да молчи ты, провидец хренов!!! – заорал Дивер и в сердцах грохнул кулаком по жестяной стенке склада, так что строение отозвалось глухим шумом. Который нехорошо повторился эхом. Было, впрочем от чего. Влад привалился плечом к косяку, глаза его рассеянно обозревали открывшуюся картину. А она вполне могла шокировать, обладая замысловатой безумностью картин Дали и угрожающей нестандартностью гравюр Босха. Пол в складе исчез. Его заменила обширная, квадратных очертаний яма, с гладкими, посверкивающими слюдой стенами, с садисткой раздражающей точностью уходящими вниз на недосягаемую глубину. Само здание склада теперь было чем-то вроде навеса над шахтой, словно специально построенного, чтобы препятствовать попаданию внутрь дождя. Над самым центром этого грандиозного провала одиноко свисала неработающая лампа в жестяном абажуре. Восходящие из глубин земных потоки заставляли ее лениво покачиваться. Все что было на полу – оружие, груз, взрывчатка, все исчезло, кануло в глубину, дна которой было не видать. Поверить, что эта яма может быть продуктом деятельности слепой природы не представлялось возможным. Нет, тут угадывался чей-то замысел, причем выдумавший ее обладал весьма специфическим чувством юмора, очень близким к мелкому пакостничеству. -Вот тебе и большой бум, – протянул Степан, – а Дивер. Судьба-злодейка против нас. -Поднесите фонарь! – рявкнул Дивер. Влад поднес фонарь, аккуратно перегнулся через край пропасти. Оттуда пахнуло теплым воздухом, перемешанным со странными запахами, почему-то сразу вспомнилось метро – тот же черный тоннель, только положенный горизонтально, шелест вентиляции, пахнущий резиной бриз за несколько секунд до того, как поезд появится из-за поворота. В глубине тоннеля что-то блеснуло, заиграло желтоватыми и искрами, и Сергееву, на миг утратившему чувство реальности, вдруг показалось, что и вправду головные огни приближающегося поезда. Тихий глухой шум, отдающий эхом, вот, кажется, различается стук колес. Влад опасно накренился над пропастью и Степан поспешил ухватить его за руку. -Ты поаккуратней. -Я понял, – сказал Владислав, глядя на мелькающие блики – там поток. Вода. Он уже слышал его – очень слабенько, поток был очень глубоко и судя по всему абсолютно черен. Потому и отражал свет их фонаря. -Пропасть земная, бездна... – Белоспицын в свою очередь заглянул вниз, плотный ком слежавшегося снега пополам с грязью от его движения сорвался с края, и полетел в пропасть. Глухой плеск донесся ой как не скоро, – сколько ж тут метров? -Не очень много, метров сто. – Сказал Влад, – но нам хватит. – И повернувшись, он с вызовом глянул прямо на Дивера, – лезть мы туда все равно не собираемся, так ведь? Дивер качнул головой. Грандиозные его планы рушились как особенно высокий карточный домик – эффектно и с грудой прямоугольных обломков. Подошел Никита, глянул вниз без особого интереса, сказал: -Почти к ним, совсем немного не хватило. Глубокая яма. На улице подул ветер, гнал серебристые снежинки, которые прыгали и танцевали в заснеженном воздухе. -Никита, – вкрадчиво спросил Дивер, – все ведь теперь внизу в пещерах? Не в аду, не в центре земли, так? Трифонов кинул, настороженно глядя на Севрюка. -А пещеры, они обширные, а своды у них тонкие, да Никита? Тот кивнул. Дивер тоже кивнул, лицо его утрачивало столь несвойственное бывшему военному выражение отчаяния, глаза снова заблестели. Весь во власти идеи, какой бы безумной она не была. Остальные хмуро смотрели на Никитин допрос. Ни надежды на лицах, ни даже воодушевления. Белоспицын тер бледные щеки – отморозил. Термометр сегодня упал почти на пять градусов ниже нуля, неслыханная погода для сентября. -Мы же сами хотели пойти в пещеры! – провозгласил Михаил Севрюк, поворачиваясь к соратникам, те смотрели на него, – провал все сделал для нас! Он доставил ВСЮ взрывчатку до места назначения. Они смотрели. Тоскливо. Даже новообретенный сангвиник Мартиков и тот приуныл. -А детонаторы? – спросил Мельников. -Дойти, найти и активировать, – отрезал Севрюк. -В пещеры? – уточнил Степан, – а ты знаешь, где теперь твоя взрывчатка. -Я знаю! – сказал Никита. -Да ты то откуда знаешь? – спросил устало Владислав. -Я там был. – Ответил Трифонов, – только это был не я. -О! – отозвался Степан, – вундеркинд! Откуда ты на нашу голову? Дивер глядел ожидающе. Щеки бывшего солдата и бывшего же колдуна заливал нездоровый румянец, глаза горели. Действовать, действовать – только это спасет в мире, в городе где все замирает, умирает и останавливается! -Нет, – качнул головой Владислав, – я не пойду. Вниз – он качнул головой в сторону бездны – не пойду. -И я, – сказал вдруг Мельников, – я не для того от тварюги стеклянной столько бегал, чтобы внизу меня что нить похуже сожрало! -Я с Владом! – сказал Белоспицын, – ненавижу пещеры. -Согласен, – произнес Павел Константинович, – у меня уже есть два дня рождения. К чему ж переться на верную смерть. Дивер скрипнул зубами, глянул уничижающе, поднял глаза на Приходских. -Ну а ты Степан? Ты же сталкер. Тот замялся, подошел к провалу, наклонился глядя на бешено несущуюся воду. Поток выглядел гнусно, куда там Мелочевке в разгар рабочего сезона. Вполне возможно, что такого цвета был Стикс. -Видишь ли Михаил, – вымолвил наконец Приходских, – вот именно потому что я сталкер, я бы и не пошел в пещеры. Я, как ты помнишь, еще в июле туда перестал ходить. Опасно, посуди сам, туда ушли все "чумные" и хоть один назад возвратился? Там "сааб" гнездовался, и эти – он кивнул на Стрыя, – тоже там собирались. И ведь ладно пещеры... но там ведь еще и ОНИ. -Тролли, – шепнул Никита. -Да, тролли... -Да нет никаких троллей! – крикнул, надсаживаясь Дивер, – Нету их! Сказки одни, бред!!! – и замолк, когда эхо от его крика загуляло по черному колодцу. Неубедительный вышел крик, эдакий вопль малого капризного ребенка, который думает, что одним своим желанием можно преодолеть законы мироздания. -Стрый? – резко спросил Дивер. -Я пойду. – Неожиданно сказал тот, – и Евлампий тоже пойдет. И Трифонов, да Никита? Маленький оракул кивнул, слабо улыбнулся. -Черт с вами! – крикнул Севрюк остальным, плотной группой стоявших у распахнутых дверей склада, ветер трепал их зимнюю одежду, кидал горсти снега в лица, – Мы сами дойдем, и подорвем все тут к такой то матери! -Дивер... – тихо сказал Влад. -А ты гляди не обделайся!!! – заорал Михаил, – Пошли, Стрый! -Дивер, куда и с кем ты собрался? – молвил Мельников, – с одним напарником, сумасшедшим слепцом и ребенком в роли проводника? Туда, к НИМ? Севрюк выругался, схватил Никиту за руку и пошел прочь, волоча его за собой. Стрый постоял немного, потом неуверенно потащился за ним. Оставшиеся молча смотрели ему вслед. -Что это с Дивером? Как пацан сопливый завелся... – сказал Степан. -Может на него вуаль действует? – Влад хмуро глянул на кружащиеся снегом сумрачные небеса. -Никита же сказал, не никакой вуали. Это все те, подземные и тепло тянут и людей мутят. -Севрюк ведь и вправду пойдет. Я его давно знаю, отступать не привык. Сгинет там? -Сгинет, – со вздохом кивнул Приходских. -А что будем делать мы? – и Владислав повернулся к оставшимся. Они смотрели на него. Смотрели, словно ждали от него ответа. Но что мог ответить Владислав Сергеев который на самом деле никогда не верил в чертовщину.

Снег падал на город, тихий, спокойный, умиротворяющий, ранний. И скрывались под этим белым пушистым покрывалом все грязные и уродливые следы прошедшей краткой осени. Пропадали колдобины и улицы становились совершенно гладкими, исчезал надоедливый мусор – спутник переездов, скрывались под белоснежным покровом стрелянные гиль, опаленные пятна и человеческие тела. И скоро уже, глядя на серебристо сверкающие под лунным светом улицы, никто не мог сказать, что они пережила столь много. Казалось, город просто спит в глухой ночной час, квартиры полны людьми, тоже мирно спящими и видящими свои простые обывательские сны. Улицы даже стали нарядными – как полярная лиса, что сменила облезлую неказистую летнюю шубку на шикарную зимнюю опушку. И даже не горящие фонари не могли сделать город угрюмым. Тучи отошли от земли, поднялись выше, став белесо-седыми и с этой промороженной выси сыпали мелким колким снежком, который тут же подхватывала игривая поземка. Трудно было поверить, да и скажи кому из горожан что такое может быть усмехнуться лишь в ответ, но за чертой города, совсем недалеко, и пяти километров не будет вовсю цвело бабье лето, и жаркое солнце щедро роняло на взрастившую урожая землю последнюю доброту, лазурная осенняя вода прогрелась до двадцати пяти градусов и народ еще вовсю купался, визжали от восторга дети, разбрасывая в воздух прозрачные брызги, которые вспыхивали на солнце яростным алмазным блеском. Лес сменил окрас с зеленого на безумное буйство желто-алых оттенков, пошли грибы, один больше другого, приближался сезон охоты, а в Москве еще маялись от нежданной жары. Совсем недалеко, каких то пять километров. Максим Тихонов об этом и не догадывался. Он вообще не о чем не догадывался. Потому что мыслительные процессы в его бедной голове снизились до рекордно малых величин и успешно стремились к нулю. Кардинальные, происшедшие в последние два месяца перемены надломили его не очень растяжимую психику, и Максим очень быстро стал представителем касты Отверженных. День за днем он шатался по улицам потому, что забыл где его дом. Носил обноски и зябко в них кутался, потому, что не догадывался найти себе что ни будь потеплее. Еще он был голоден. Желудок постоянно сводило от нехватки пищи. Иногда там начиналась такая сильная резь, что он мог только лежать, тихонько скуля и подвывая. Поначалу пищу удавалось достать в отбросах, или выпросить у кого ни будь из охранников из магазина, но теперь помойки опустели, исчезли охранники и сами магазины. Он просто не нашел их на прежнем месте и некоторое время удивленно стоял, глядя на пустое пыльное помещение. Куда все подевались Тихонов понять не мог, не вмещал его нынешний мозг таких сложных раздумий. И еще холодало, с каждым днем становилось все холоднее, а его ботинки развалились и босые ноги совсем замерзли ступать по снегу. Впрочем, почему-то не отмораживались, как не отмораживались у диких животных, всю зиму ступающих по ледяному насту нежными подушечками на лапах. Движимый голодом и холодом – эдакими подобиями вечных двигателей издревле владеющими свойством подвигать цивилизацию на великие свершения, Максим сунулся было к пещерам, и целый вечер провел в блаженстве. Тут было сухо, из глубины тянуло теплом, а в мелком пресноводном водоеме он наловил удивительно вкусных рачков и тут же съел их довольно подвывая. Мельком увидел свое отражение в поблескивающей глади воды, испуганно отпрянул, ему показалось, что из водных глубин к нему лезет какое то волосатое чудище. А ночью к нему и вправду пришли чудища. Такие страшные, покрытые зеленоватой чешуей и с прозрачными рыбьими глазами. Кажется они тоже хотели есть, и ему пришлось убегать как можно быстрее – обратно в негостеприимное вымершее поселение. Теперь он шел куда глаза глядят, глухо воя себе под нос. Лишь очень одаренный и чувствительный человек обнаружил бы в этом однотонном вое кусок популярной мелодии, который повторялся раз за разом, как унылая мантра. Так он и напоролся на курьеров. Они вырулили из-за угла, и по снежной целине мигом запрыгали разноцветные праздничные блики, рев мотора и сирены жутковато дробились и отлетали от стен домов. Двигло машины мерно ворчало, но когда свет фар пал на отверженного, вдруг взревело на максимальных оборотах. Сквозь вой двигателя донеслись азартные вопли и пара выстрелов. Пули пронизали эфир не так далеко от головы Тихонова и он поспешил бросить прочь. Почему за ним охотятся он не понимал, как не понимали это отстрелянные одной летней ночью бродячие псы. Впрочем догнать его было не так просто – автомобиль курьеров бешено завращал задними колесами, но слишком большой момент на колесах сделал своде дело и машину развернуло поперек улицы. Курьеры заорали от досады. Кто-то высунулся из окна машины и открыл огонь по убегающему. Властители поверхности, курьеры, у них было не так много развлечений. Одно из них – охота на отверженных, благо те самостоятельно выделили себя из рядом здравомыслящего человечества. Авто наконец сдвинулось с места и мягко стало разгоняться, то и дело зарываясь сложной формы передним бампером в особо высокие сугробы. В это снежное время, особенно крутыми гонцами стали считать тех, кому удалось перехватить джип, и соответственно община имевшая такую машину признавалась распоряжающейся всеми делами в округе. Ранги да звания – что еще оставалось быстро уменьшающемуся число горожан поверхности. Обозленные донельзя курьеры гнали свою жертву вплоть до пустующей редакции "Замочной скважины", а потом качество дорожного полотна еще больше ухудшилось и их автомобиль угодил в широкую рытвину, доверху засыпанную мокрым снегом. Капот авто зарылся вглубь, фары торчали за снежной массы едва ли наполовину. В ставшим очень чистым воздух поднимались сизые струйки сгоревшего дизтоплива, мешаясь с белесым паром. Отверженный бежал дальше, потом перешел на шаг, заковылял, тяжело дыша. Шел куда глаза глядят. Уже через четверть часа он позабыл, как здесь оказался и от кого убегал, и только чувство голода осталось – неизменное, постоянное, с которым он почти сроднился. Становилось все темнее, а тут и луна – один единственный оставшийся на весь город фонарь, предательски забежала за тучу, погрузив обезлюдевшие районы в средневековую тьму, которую лишь в трех четырех местах разгоняли слабые рахитичные искорки керосинок. Впрочем, сверху на это глядеть было некому – авиационный маршруты все как один проходили в стороне от города. Откуда-то спереди наползала липкая черная мгла, такая густая, что, казалось, имела вес и форму. Отверженный на это не прореагировал, все так же безмятежно шел вперед, только чуть дернулся, когда дымка накрыла его с головой. Странные запахи кружили голову и ему на миг показалось, что пахнет чем-то съестным. Пустой желудок яростно заурчал, просыпаясь от многодневного летаргического сна. Под ногами стала хлюпать дурнопахнущая влага, впрочем, она была лучше, чем колкий холодный снег с острыми лезвиями льдышек. Вода под ногами подобралась до колен, а потом неожиданно схлынула и он ощутил что идет по мягкой земле. Теплой земле. Подняв голову, Тихонов увидел крупную звезду, что хитро подмигивала ему с бархатного неба. Пройдя еще полкилометра он понял, что тьмы больше нет. Впереди вдаль уходило шоссе – черная матовая лента приходящая из ниоткуда, и уходящая в никуда. Белая разделительная полоса посередине слабо светилась, отражая звездный блеск. Чуть дальше шумел хвойный лес. Тихонов понял – это путь. Его путь, его дорога по которой он будет идти вечно. Вечный путь под звездами. Осознание этого заставило его широко улыбнуться. Всегда шагать под звездами – что может быть лучше? Широко раскинув руки, он зашагал прямо по белой полосе – белый путь в черном пути. Было тепло и где-то трещали кузнечики. Так он и шел, пока следующий со стороны Ярославля автомобиль гудком не согнал его с дороги. -Псих! – донеслось из окошка машины, а отверженный удивленно приостановился. Как же так, это же получается не только его путь. Еще через четверть часа сердобольный водитель на старом "уазике" – буханке подобрал его, и довез до города, сначала морщась от вони издаваемой ночным пассажиром, а потом уже от его рассуждений. Так, что довезя дурнопахнущего беглеца до ближайшего населенного пункта, он не поленился позвонить по соответствующему номеру, и утро Максим Тихонов встречал уже в теплой и сухой палате, с горячим, вкусным завтраком и заботливым персоналом в окружной психиатрической больнице. Он немало порадовал врачей своими рассказами о реалиях жизни в покинутом им городе, так, что те, единодушно премировали его повышенной пайкой и отдельной палатой. Больно уж интересно и подробно рассказывал, и даже сам завотделением бывало приходил к нему, и выслушав очередную байку по дружески хлопал Тихонова по плечу, приговаривая: -Ну ты, Максимка даешь! Прям писатель! На что отверженный, в которого больше никто не пробовал стрелять глупо, но безмятежно улыбался. А в городе, в котором никто так и не узнал, что нашелся человек сумевший его покинуть, люди продолжали мерзнуть, и кое-где уже пустили на растопку собственную мебель. Зима крепчала.