Текст книги "Трольхеттен"

Автор книги: Сергей Болотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

* * *

Любовь, что бабочка: во-первых в неволе долго не живет, а во-вторых с ней происходит все то же самое что и с этим насекомым только наоборот – она имеет свойство закукливаться и некоторое время спустя из куколки вылезает нечто ничуть не похожее на исходный объект, и к тому же весьма неприятное, умеющее жрать, гадить и ничего больше. Так бывает. Еще корабль любви часто бьется о быт, почти всегда бьется о быт, что лишний раз доказывает – происхождение сего чувства явно потустороннего характера. Не потому ли рутина так часто заедает, даже самые вдохновленные и романтичные натуры. Проходит год, два, три и, посмотрите – где тот полет мысли и буря чувств?! Где нежные охи-вздохи и предложения притащить щербатую луну с небес? Где те милые, слезоточивые и словно вытянутые из пошленькой мелодрамы посиделки над рекой и чтение тут же забывающихся стишков вслух? Спросите у Александра Белоспицына – большого знатока данного предмета, которого за всю его несчастную и беспокойную жизнь не приголубила ни одна особа женского пола, исключая, разве что, его собственную мать. Разочаровавшийся во всем и вся скажет он вам – нетути! Сгинули, пропали, растворились, как уходит утренний вязкий туман, разгоняемый лучами набирающему силу солнышка, которое и высвечивает все с беспощадной, отрезвляющей ясностью. И килограмм макияжа на приевшемся лице любимой, и рыхлый животик бывшего поэта, а ныне здорового прагматика, потягивающего пиво у телевизора. И так бывает. Так есть почти везде, скажет вам Белоспицын, еще тот Белоспицын, которого судьба еще не свела с врачевателем душ человеческих Владом Сергеевым. Хотя если поискать, если хорошо поискать, можно и опровергнуть его подростковое неуверенное суждение. Но это если поискать. Сколько то дней минуло с тех пор как он встретил ее на той скамеечке в парке? Да он не помнил, знал, что было это в середине лета, и вокруг было совсем не так уныло как сейчас. Они поняли, что друг без друга жить не смогут, у них было сильное и красивое чувство, так что про эти пылающие отношения можно было снять фильм – ту самую пошленькую, но слезливую мелодраму. Он дарил ей цветы. Читал стихи, которыми естественно увлекался с отрочества (но никому не показывал, считая эту плохо срифмованную банальщину криком души, с кровью выдавленным из сердца), даже втайне от возлюбленной нарисовал ее портрет на толстом бумажном листе, увлеченно орудуя пером и черной тушью. Получилось не очень, но он решил, что это замечательный портрет – о да, он считал себя очень талантливым, талантливым во всем, он разрывался на части пытаясь следовать этим талантам. Нарисованный портрет он сложил вчетверо, а потом еще в два раза и носил в своем бумажнике, иногда трепетно проводя по шероховатой бумаге рукой. Некоторое время спустя он достал портрет, развернул его, и с досадой обнаружил, что лицо подруги жизни теперь испещрено прямимы и широкими, как панамский канал морщинами, там где бумага слежалась на сгибах, изза этого изображенная выглядела словно ее рисовали на кирпичной, солидно порушенной стене. Но сил выкинуть картинку он так и не нашел. Он пел ей песни, думая, что обладает хорошим голосом (ночами он обожал петь сам себе, приходя от собственных неблагозвучных голосовых переливов в полный восторг). Песен он знал много, и даже умел подыгрывать себе на гитаре, так же фальшиво, как и пел. Но в умении преподнести себя зачастую играет главную роль даже не талант, а пустой гонор и возвышенное самомнение, да еще может быть умение изрекать прописные истины с глубокомысленным видом. А что она? Она принимала все это как должное. Хлопала в ладоши и плакала тайком, когда ей приносили цветы (ярко красные розы, а плакала после того, когда их оказалось четное число, как для покойника – оказалось он не знал сколько полагается дарить). Ей очень нравились его стихи, они завораживали ее и она уносилась куда то вдаль, в широко раскинутые лазурные выси своих фантазий. Потом она говорила ему, что эти стихотворные строки прекрасны и он наверняка в будущем станет известным поэтом, и все его будут почитать, и он будет зарабатывать много денег – да, денежный вопрос был для нее если не на первом, то точно на втором месте. На самом деле смысла в читаемых стихах она не улавливала, а завораживало ее в основном от тембра его голоса. То же казалось и песен, хотя фальш зачастую резала ее слух. Он считал ее богиней, он говорил, что она отлично разбирается в исскустве, он приносил ей умные книги и она забирала их, и долго читала, находя их нудными и неинтересными, но все же читала, чтобы доставит удовольствие любимому. И на частых свиданьях с ним говорила про то, как ей понравились эти заплесневелые сонные труды. Она вела себя как нормальная женщина – в меру чувственно, в меру расчетливо с житейской хитринкой. Она и была нормальной. Была обыкновенной. Какое то время они еще гуляли по ночам, хотя в последнее время городские темные улицы, припорошенные дождем, обладали всем очарованием дохлой змеи. Смотрели на темные массивы домов, на проглядывающую сквозь тучи мутную луну. Смотрели и почти не замечали окружающей разрухи, увлеченные друг другом. Все последние городские потрясения прошли мимо них, едва задержавшись на краю сознания. В середине августа он переехал к ней домой. Она не могла – у нее была больная мать, страдающая параличом телесным и одновременно параличом сознания, преждевременно уйдя в ту чудесную страну, где каждый день все новое, которая и называется маразмом. Он принял все с покорностью, он понимал, все понимал. Тем более, что квартира была трехкомнатная и до третьей комнаты не доносились стоны сбрендившей бабки. С той же покорностью (и огненным энтузиазмом в сердце) он каждый день ходил за водой, а, как-то раз, приволок печку буржуйку, отхватив ее перед самым носом жадных скупщиков. Он наконец чувствовал себя человеком, чувствовал сильным. Черные шоры спали с его глаз и открыли этот прекрасный, медленно ветшающий мир во всей его мрачной красе. Он упивался этим. Вот только... почему в последнее время на глаза стали наползать другие шоры – серые? Сколько же прошло времени с момента их встречи? Почему ему кажется что много... так много?

7.

–Ну так что? – спросил Влад, – Все?! -Что, все? – в голос ответил ему Дивер. -Все тут? -Дык это, тут вроде больше никого быть и не должно, – молвил из угла Степан Приходских. Крошечная единственная комнатка Владовой квартиры вдруг оказалась плотно забита людьми, так что для их обустройства уже не хватало диван-кровати и пришлось в срочном порядке транспортировать из кухни две разболтанные табуретки. На них и устроились гости. Сам Влад занял кресло перед умолкшим навсегда компьютером, Севрюк вальяжно развалился на диване, а на табуретках устроились сталкер, да примолкший Саня Белоспицын, под глазами которого пролегли темные нездорового вида, круги. За окном моросил дождь. Массивный Дивер, под килограммами которого диван жалобно поскрипывал и жаловался на свою тяжелую диванью судьбу, повел головой, недовольно шмыгнул носом: -Амбре у тебя тут... -Так что делать то, – произнес Влад, – с тех пор, как слив забился такая жизнь началась, что хоть за город, хоть на тот свет. Правда, Сань? Белоспицын кивнул с видом мученика. -Ну у меня, положим, так же, – сказал Степан, – сортир больше не фурычит, а то и пытается все обратно извергнуть. Заткнул я слив гаду фарфоровому. Но вонь, то вонь! – тут он удивленно полуобернулся к Диверу – а у тебя, что, не так? Дивер вздохнул барственно, перекинул ногу на ногу, и, глядя в потолок, молвил: -У меня не так. – И предупреждая вопросы быстро добавил – скворешник у меня во дворе... по типу дырка. -А... – протянул Белоспицын и посмотрел на Севрюка с откровенной завистью. -Что вздыхаешь, накрылся прогресс, – сказал Сергеев, – словно и не было последних ста лет. Даже хуже стало. У кого скворешников нет, те на улицу бегают, ночами под деревьями пристраиваются. -А слышали? – вскинулся сталкер. – Говорят, в Верхнем банда орудует, специализируются как раз на таких. Человеку невмоготу, выйдет ночью из дома по нужде, ключи с собой возьмет. Присядет, а тут эти, сзади набрасываются. Ключи отбирают в миг, а без штанов, как с ними повоюешь! Квартиры полностью вычищают. -А ловить их не пробовали? – спросил Саня. На него поглядели снисходительно, как на давшего неправильный ответ на задачу по арифметике, но все же старательного, ребенка – и вправду, кто же будет ловить, если властей не осталось? В городе царила полная анархия и каждый был сам за себя. -Мне интересно другое, – сказал Дивер, – кому они натасканное толкнули? -Был бы товар, а идиоты всегда найдутся. Деньги то еще в ходу? -А как же, без разбору берут рубли и валюту, меняют по произвольному курсу. Причем у каждого менялы курс свой. Гонять то их некому. Только убивают их иногда, но это, небось, сами обманутые счеты сводят. Кто поумнее, тот золото скупает, но вот беда, в ювелирных лотках бижутерия вся ушла. Что не дограбили, то скупили. Народ кубышки роет в огородах, прячет на черный день. -А счас что, белый? – спросил Саня Белоспицын. -Счас, Санька, такой день, – молвил Степан – что и не поймешь какого цвета. Серо-буро-малиновый с пупырышками. -Как поняли, что золота нетути, равно как и других драгметаллов, включая медь, – продолжил Севрюк – бросились скупать недвижимость. Ореховых итальянских гарнитуров смели сколько – жуть. Некоторые по три штуки брали – одинаковых. Машины пытались продавать, а все никто не брал. А еще квартиры покупают... или попросту забирают, у больных да увечных. Стариков, почитай, всех на улицу вытряхнули, в дождь. -Да, стариков, это неправильно... – протянул Приходских – не собаки же они, в конце-концов. -Один нувориш, как раз вчера к вечеру совсем головку потерял. Скупил пять типовых квартир в трущобе в Нижнем городе. Сам – один как перст, не жены не детей. Но купил – капиталы боялся потерять! И что же, сегодня с утра в этом доме пожар! Все пять клетушек выгорели просто дотла – тушить то некому! -А он что? -А этот поплакал, волосы на голове порвал да и сгинул прочь из города. Куда? Да туда куда и все остальные? -Знать бы куда они уходят! – произнес Влад – но ведь сами то знают, с такими лицами уезжают словно им прямая дорога на Гавайи. Белоспицын покивал сам имел четь наблюдать. -Совсем ополоумел народ. – Добавил Дивер – впрочем, причина на это есть... -Ага, когда сортиры не работают, – ухмыльнулся Степан – это тебе не какой то там свет или газ. Это, брат, насущное. Лиши человека сортира и он уже, получается и не человек вовсе, а дикое животное. -Вы это бросьте, про сортиры, – хмуро сказал Владислав, – не про сортиры ведь собрались говорить. Рассказывайте, давайте, что с кем случилось. Не первый же раз собираемся. -Меня убить пытались, – просто сказал Саня. Все удивленно повернулись к нему, Дивер сбросил с себя вальяжность, потерянно мигнул. -Тот же? -Нет, не тот. Этих двое было. Лица тупые, злобные. Гопота! Встретили у площади, прижали, думал не уйду. Но... вывернулся как-то. Мне ж не привыкать. Бежали за мной, почти до Школьной, только потом потеряли. Степан ошарашено покачал головой, сказал: -Значит не зря мы это... набрали? – и кивнул в сторону оружейной пирамидки, устроенной из единственного в комнате стула. Арсенал впечатлял. Россыпь из почти десятка пистолетов разных конструкций (превалировали в ней в основном ПМ и ТТ но были настоящие раритеты), помповый вороненый дробовик без ручки, два АК-47 с облизанными до черноты пламенем, прикладами, именной хромированный револьвер с инициалами А.К.Р в прошлой жизни принадлежащий Кривому, хотя об этом никто не знал, старый обрез с четырьмя жизнерадостнозелеными картонными патронами, да новенький, блестящий, свежей смазкой и инвентарным номером "ингрем" с двумя запасными обоймами. Это последний выглядел в окружении Владовой убогой квартиры особенно дико, словно здесь снимают фильм о трудовых буднях западных наркоторговцев. Подобрано все это было возле центра на следующий после тамошнего побоища, день. Трупы никто не убирал, за исключением сомнительных счастливчиков из числа родственников погибших, которые отыскали в кровавом месиве останки своих павших за правду чад. Такие были все вытащены и самолично захоронены на городском кладбище. Многочисленные уцелевшие стрелковые единицы, лежавшие посреди оставшихся неопознанными постепенно растащили прижимистые граждане, большая часть которых до этого дела с оружием не имела. Влада и Белоспицына вид этого угрюмого арсенала нервировал, Дивера – нет. Напротив, он взирал на оружие чуть ли не лаской, напоминая, что были времена когда он воевал не только в астрале и не только с силами абстрактного зла. -Так может это простые были... грабители? – спросил Дивер, – Мало ли их теперь развелось, людей вон режут только так. -Ага, простые! – возмутился Белоспицын – Ножики, то у них были – во! – и он махнул рукой в сторону Влада и компьютера, возле которого валялось антикварное орудие убийства, опасно поблескивая отточенным лезвием. -Табельные, что ли, у них ножи получаются! – сказал Севрюк – да сколько их вообще? -Знают про тебя? – спросил Владислав, – знают, что ты отказался от их задания? Саня только пожал плечами и поник. Сказал: -Знают не знают, – в одиночку на улицу я теперь не ходок, даже с этим! он покосился на грозный арсенал. -Никто не пойдет! – Севрюк завозился на диване, устраиваясь удобнее, бедная мебель поскрипывала в такт его движениям, – теперь будем держаться в месте, а то вон сколько одиозного народа набралось! Давече на улице ко мне пристал один – сам маленький бородатый, а глаза, как у бешеного таракана. Подошел ко мне, проникновенно так глянул и говорит "Что, не дает покоя тебе химера твоя?" Я мол, какая химера? А он мне: "да не скрытничай ты, по глазам же видно – что-то знаешь!" А что я знаю, только видение было мутное! Ни про химеры, не про что там – ни сном ни духом. -Стой! – вдруг сказал Степан – да ведь мне он тоже встречался Гном такой бородатый! Он в очках был? -Без, но глаза щурил близоруко. Меня видел явно с трудом. И назвался еще как-то заковыристо, старое такое имя, из моды вышло. -Евлампий, да? – спросил Степан. Дивер кивнул, посмотрел заинтересованно. -Евлампий Хоноров, – произнес Приходских – знаю я его. Он же тоже в пещеры лазил, искал какую то муть. В книжках про нее вычитал, и загорелось у него. На голову стукнутый был уже тогда, в такую глубь залазил, откуда гарантированно живыми не возвращаются. -А там есть и такие? – спросил Белоспицын. Степан адресовал ему еще один снисходительный взгляд матерого специалиста зеленому лопоухому новичку: -Там, паря, такие места есть – близко даже не подходи! Вот "бойня", например: с виду труба, как труба, а кто туда залезет, тот мигом в кашу, кожа, не поверишь, как живая с телес сползает! Кровищи – море, да только она в трубе не задерживает, потому как под наклоном она, и назад течет, к нам то есть. Как прости-прощай, последнее. Колебания там, какие то. -А этот? -Что этот? Он вылазил всегда, говорю ж. Может, хранило его что? Не знаю... Не мудрено, что трехнулся он. -А я оборотня видел... – вдруг тихо сказал Влад. -Эк, удивил! – усмехнулся Белоспицын – Оборотня он видел. Ну и что? -Как ну и что? -Чего такого, его многие видели, оборотня твоего. Да сам же в "скважину", в помойный этот листок, тиснул статейку. -Так то в "скважину"! Туда по штату положено бред всякий гнать! – почти крикнул Влад, – а этот живой был. И... думающий. Дивер вздохнул, поднял ладони: -Тише, Славик, тише! Действительно, что такого в этом оборотне. Не съел же он тебя, в конце концов? Да я и сам на что-то подобное наталкивался. Ха, да у меня в подполе какая то тварь живет. Типа крота, только больше, и глазищи красные, умные. Страшный, но мирный! -Это ты слюнявчика себе завел, – повеселев, сказал Степан – они под городом давно живут. То ли от крыс, толи от ежей произошли! Ласковые! Мы их подкармливали... вот если б не слюнявили так... Влад бешено замотал головой, Белоспицын совсем съежился на своей табуретке, так что стал похож на отощавшего кочета, неудобно устроившегося на жердышке. За окошком капал холодный дождик – печальный вестник надвигающейся осени, каковая, без всяких сомнений, ожидалась в этом году ранняя. Было тихо, и слышен лишь шум деревьев, словно дело происходит не в городе, а загородом, посреди буйных шумливых дубрав. -Тихо то как... -Как в лесу. -Вот помню выезжали на Волгу, рыбачить... Так там же бор, то же самое, по вечерам тишь, как будто затычки в ушах. Сердце бьется и то, за метр слышно! -А заметили, народу как мало на улицах. Куда делись – в спячку, что ли впали? -Может вуаль на них действует? -Какая вуаль? Просто из города сбежали. Кишка тонка оказалась. -А у нас? -Стойте! – сказал Влад, – подождите. Мы ведь не зря тут собрались, так ведь? Хотели решить, что делать дальше. -А что тут решать, Владик. У нас два пути: один, это оставить все как есть, и жить дальше... -Это я не смогу, – молвил Белоспицын с тяжкой печалью – не доживу, небось. -...а второй... второй это бросить все к слюнявчиковой матери и линять прочь из города. Как остальные. -Линять? – спросил Владислав – Куда? -Туда где нам не будут угрожать вспороть живот ритуальным ножом, произнес Дивер – по-моему вполне весомый повод, чтобы поскорее покинуть город. В конце-концов я уже давно это предложил. -Город сошел с ума. Целый город сошел с ума... -Не тушуйся ты так, Саня, ни к чему это. -Вот выберемся, на Волгу тебя свожу. Там такие сомы – во! Не поверишь. -...собачьим эти подземелья. Выберусь, капусту буду разводить, как дачники. -Кстати что с дачниками? -Их провал напугал, – сказал Севрюк – по ночам оттуда какая то гнусь полезла. Стала дачи громить, на хозяев нападать. Говорят кого-то уволокли. Так, что нет там почти дачников. Все у нас, в верхнем городе. Некоторые даже бомжуют. -А я тут одного видел! – добавил Степан – в зипунке, в треухе, драном, в башмаках каких то столетних – и бежит! Представьте себе, бежит вдоль улицы все дальше, дальше и словно усталости не чует. Ну, прям бегун-марафонец! Так и скрылся с глаз бегом! Вот оно как бывает... Влад обхватил голову руками, слушая излияния соратников. Те просто не закрывали рта, подробности городской жизни, иногда смешные, иногда безумные, чаще абсолютно безумные били из них мутным фонтаном. При том сами гости вещали азартно. Помогая себе жестикуляцией, словно пересказывали горячие подробности недавно виденного модного кино, а не реальные, имеющие под собой почву, слухи. Нет, не это ожидал Владислав, совсем не это. Глядя на этот любительский спектакль состоящий из четырех буйных монологов, как-то не возникала уверенность в завтрашнем дне. Да и будет ли он? -А Босх то, Босх. Собрал армию, по улицам протопал аки Саня Македонский, а потом загубил всех до единого. -А сам? -Ну и сам значить сгибнул, да только и сектантов всех за собой уволок. Плюс на плюс, значить, замыкание короткое будет. -Скорее минус на минус, все одно без них всех легче. -Стоп, – произнес Влад – я грешным делом думал, что угрожают нам именно сектанты. Но ведь, тебя преследовали уже после бойни, да Сашка? -После... Да и не из секты они были. Во всяком случае, не из той. Это все те, из "сааба", их затея. -Да кто они такие, эти в "саабе"?! – воскликнул Дивер – только и слышу, "сааб", "сааб"! -А ведь я с ним тоже повстречался, – сказал Влад, – черное тонированное авто. Они меня чуть не сбили совсем рядом отсюда – на выходе из двора. -И до тебя тоже пытались добраться? -И чуть не добрались. А второй... – Произнес Владислав медленно, словно припоминая что-то. Белоспицын резко поднял голову и уставился на Влада. Похоже, он уже проклинал тот день, когда сдуру принял нож из лап неведомых убийц. Впрочем, если бы даже не принял, судьбы бы его от этого не изменилась. Как маленькая щепка в канализационном коллекторе Александр Белоспицын уже давно не рулил собой и плыл по воле дурнопахнущих волн. -Второй раз, когда какой том маньяк хотел похитить ребенка из детсада. Я успел вовремя. И да, у того типа был с собой нож. – И Сергеев вновь уставился на опасную, покрытую рунами вещицу. – Это как символ. -Что? – переспросил Дивер. -Как символ. Коготь. У оборотня не было ножа, потому что у него были свои когти. Понимаете? -Нет, – сказал Степан, а Белоспицын уставил на Сергеева с откровенным страхом, – Ребенок то какой? -Что какой? Да это ж сосед мой, Никита. С матерью подо мной живет. Его то за что, не пойму... -Жертвоприношение? – предположил Дивер. -Может быть. В этом городе теперь все может быть. -Кстати, что написано на заднем стекле черной иномарки? -А разве там что-то написано? -Готика. Все одно я не знаю немецкого. -Про Трондесхайм. Кто ни будь, знает что это такое? -Похоже на имя. Какого нить злого создания. Тролля например – Страшный тролль Трондесхайм! Буу! Детишек пугать. -Не пори ерунды. Трондесхайм – это город в Швеции. -А при чем здесь город? Да еще в Швеции. -Кто ни будь помнит где производят "саабы"? -Рюссельхайм? Смотри, тоже хайм. -Да там сплошной хайм. Куда не плюнь, всюду хайм. -Стойте!!! Плевать я хотел на черную иномарку и все хаймы вместе взятые!! Мы собрались, чтобы решить. Решить, что делать дальше! -Влад, успокойся! -Не, ну пахнет здесь все-таки... – сказал Дивер шумно отдуваясь, – как в казенном сортире в день халявной раздачи пива. Как тут живете, не знаю, а это я намекаю на то, что жить тут нельзя. А если жить нельзя, надо уходить. И знаете, что, вот если вы сейчас даже скажете мне, что все как один остаетесь на родине, и будете ждать Судного Дня, или это пресловутый Исход которого никто не видел, но при этом все боятся, я все равно снимусь и уйду. Я не для того под пули в азии лез, чтобы тут сгнить вместе с городом. Вновь повисло молчание. Белоспицын и Сергеев уныло склонили головы и вперили взгляд в истоптанный пол. Степан молча глядел в окно, что-то прикидывая. Дивер смотрел выжидательно. -Да, Михаил, ты прав, – сказал Сергеев со вздохом – Надо попытаться уйти. Если бы у нас была конкретная цель, живая, дышущая, которую можно было убить вот из этого арсенала. Но... мы не можем воевать с вуалью, не можем стрелять в дым. Не можем убить безумие, постигшее людей. -И почему-то не постигшее нас... – добавил Александр. -А к черту все! – выдал тут Степан – Сил моих нет больше в этой помойке оставаться. Уйдем. К едреной фене, али к черту на кулички, но лишь бы подальше. -Вот! – произнес Михаил Севрюк громко, – вижу в человеке глаголет разум. -А когда... уходить? – спросил Саня. -А у тебя есть что терять? Или посидеть хочешь на дорожку. Так вот, сидим, мебель протираем. Белоспицын кивнул, заелозил на табуретке. -А все свое ношу с собой, – сказал Дивер и вытащил на унылый дневной свет туго набитое портмоне. -А книги по оккультным наукам? А хрустальный шар, карты таро и прочую муть? – съязвил Влад, – А деньги, наконец. Дивер спрятал портмоне, посмотрел на Владислава взглядом, словно говорящим "Ох уж эти дети!" -Слава, – проникновенно сказал он – Ты же журналист, ты же должен понимать! Ну представь сколько народу меня хочет... вернее хотело отправить в лучший мир? Да ты бы сам на моем месте первым делом позаботился, чтобы из родной околутолки можно было сбежать с минимальными потерями. Деньги... они все не здесь. -Значит бежим? – спросил Владислав – задвинем все: работу, дом, и сбежим? -Опомнись, какая работа? Да кто тебе теперь будет давать заказы. Газеты то выходят еще? -Выходят. – Сказал Степан, – но их никто не покупает. Не верят печатному слову. -И то... – произнес Дивер и тем положил дискуссии конец. Собирались не долго. Степан-бесребреник сходив на пару с Севрюком до дома вернулся с потертым брезентовым рюкзаком – настоящим кошмаром туристкого снаряжения, который как среднестатистический танк, был уродлив и вместе с тем почти бессмертен. Все немудреное добро бывшего сталкера находилось тут. Дивер ограничился кожаной барсеткой, так, что Влад ему мог только позавидовать. Белоспицын же вовсе был теперь иждивенцем, из-за чего Владислав ему поручил тащить часть своего багажа – мол отрабатывай. Самому ему было тяжело. Сердце кровью обливалось, когда на глаза попадались ценные, но слишком тяжелые, чтобы их унести предметы быта. И все никак не верилось, что он вот-вот, так сразу покинет квартиру в которой жил столько лет. Хотя нет, где-то в глубине души он сознавал – решение бежать пришло не просто так, на пустом месте, а выросло, созрело, оформившись из смутных тревог и страхов. Скрипя сердцем, вытащил винчестер из серой тушки компьютера, упаковал помягче, искренне надеясь, что в пути его не слишком растрясет. Хотелось взять и сам комп – стоящий хорошие деньги скоростной образец хай-тека. Но тяжел, слишком тяжел. Нажитый годами нелегкого умственного труда скарб уместился в два черных баула с застежками-молниями. На боку одного было латиницей написано "Нижнийновгород", а второй имел рекламу импортного спорт инвентаря. Обе сумки смотрелись как необходимый атрибут челнока, и вызывали чувство сродни тому, что испытывают беженцы, бегущие с такими вот баулами из мест ведения боевых действий. Особенно угнетал тот факт, что на новом месте придется обходиться ими и только ими. -Что, Влад, приуныл? – спросил Дивер – ниче, как говорили у нас во взводе – нет таких крепостей, чтобы мы не взяли... Или не сбежали. Обвешались оружием – кто сколько мог, и сразу стали похожи на сбрендивших коммандос. Саня пыхтел под тяжестью одной из сумок. На выходе Владислав оглянулся на квартиру, и подивился ее обжитому, уютному виду. Нет, так даже в отпуск не уезжают! Квартиры так выглядят, когда в них собираются вернуться не позже вечера этого дня. -Пошли, Влад! – поманил с лестничной клетки Степан, и пока Сергеев возился с замком, затянул: – Эх, прощай родимая сторонушка! Возвернусь теперь едва ли! -Век воли не видать! – подыграл Дивер, топая вниз. -Врагу не сдается наш гордый Варяг! – допел Саня тонким голосом – Пощады никто не желает! Они веселились. Может быть потому, что время пассивного бездействия закончилось и вместо страшного кино пришла не менее страшная, но вместе с тем интерактивная игра? Человеку свойственно действовать – это отвлекает от ненужных дум и зачастую позволяет забыть про то, что ты дичь. Может быть даже поверить, что способен многое изменить. Крашенные мутной краской и изрисованные наскальной живопись троглодитов двадцать первого века стены плыл перед глазами. И не было чувства близкой дороги, была лишь тоска и непонятная усталость. "Ингрем" оттягивал левое плечо, сумка – правое. Заткнутый за пояс "глок-17" то и дело пытался провалиться дальше, и возможно, сбежать, спустившись по одной из штанин. Маленький Пм болтался во внутреннем кармане куртки периодически больно ударял по телу. Когда вышли на Школьную, то сразу подивились наступившим сумеркам. Дивер посмотрел на часы и возвестил о наступлении трех часов пополудни, следственно о вечере думать еще рано. -Облака, – сказал Степан, – осень скоро. -Кстати, кто знает, какое сегодня число? – спросил Белоспицын. -Сегодня четверг, да? – сказал Влад – Значит вторник был двадцать восьмое... или двадцать седьмое... -Сегодня тридцатое, – сказал Севрюк – у меня в часах календарь. Четверг, Август, тридцатое. -Погода подводит. Да где это видано, чтобы в конце августа такие дожди? -Это что! – произнес Приходских, поплотнее запахивая брезентовку, Сегодня с утра шел, так ведь ледок был, заморозок! Иней на траве – ну чисто Новый год! -Не рано? – спросил Влад. -Чай не юг у нас... Двинулись прочь, вниз по Школьной, а оттуда свернули на пустую Стачникова. Неприятный ветер гнал вдоль тротуара мертвые листья. Те летели с неохотой сильно намокли. Дождик моросил вяло, на последнем издыхании. Лето выдалось неплохое – теплое, но без жары и засухи, в меру дождей, в меру ослепительных июньских деньков и благоуханных ночей. Но в конечном итоге за все приходится расплачиваться вот такими вот серыми моросящими сумерками. А дождик сыплет так медленно и сонно, что вот-вот замерзнет на ходу и оберется колким мелким снегом. -Вы заметили? – спросил Белоспицын – как мало народу на улицах? -Да их совсем нет! – сказал Степан, – может они все того... изошли? Шедший впереди Дивер процедил с неохотой: -Не, просто прячутся. По квартирам сидят, и в одиночку на улицу не ходят. Боятся вот таких как мы. Впрочем, скоро наткнулись на первый островок жизни – полтора десятка человек, стоящих гуськом друг за другом. Крошечный огрызок, казалось вечной очереди за водой. Стоящие совсем промокли, замерзли, выражение их лиц было страдальческим, а у некоторых, дошедших до крайней стадии, напоминало гримасу подвергшихся химическому отравлению. При появлении вооруженных людей, очередь подобралась и бессознательно сплотилась в более тесную группу. Кто-то вынул из кармана нехорошо блеснувший огнестрел, у остальных замелькали в руках ножи. Смотрели выжидающе и подозрительно. Дряхлая бабка с искаженной, безумной гримасой прижимала к себе канистру с водой – главное достояние, не обращая внимания на ту же воду, что кругом сыпалась с мрачных небес. Сморщенные губы шептали неслышимые ругательства, обращенные без сомнения к проходящим. Влад нервно дергал плечом, отягощенным "ингремом", ему не нравился, как выглядит родной город. Замечал ли он такое раньше? Ведь выходи же из дома в последнюю неделю? И замечал и не замечал одновременно. Отягощенный бытом, поисками воды и пропитания, зарабатыванием денег, этими бесчисленными жизненно необходимыми мелочами он видел нарастающую кругом разруху, но считал ее само собой разумеющимся. Может быть, он надеялся, что со временем все придет в норму, успокоится, и снова наступит ровная гладь размеренного бытия? И вот не наступила. Напротив, некий черный шторм только набирает силу, хотя и смел уже десятки, а то и сотни людских судеб. Или нет, тут даже не шторм, тут скорее мазутное пятно, что расползается медленно, но верно, подминая под себя все новые километры пресловутой ровной глади. Она и остается ровной, но теперь уже мертвая. На тротуаре, наискосок уперевшись покореженным носом в кирпичную стену дома стоял автомобиль. Бодрое оранжевое пламя вырывалось из его нутра и огненным джином возносилось вверх. Кирпичи дома уже успели почернеть от копоти. Слышно было как потрескивает, сгорая, краска на корпусе. Несколько угрюмых личностей, бомжеватого вида (возможно те самые беглые дачники) грели руки над этим своеобразным костром. Задних шин у машины не было, остались лишь культяпки дисков. Кто и как умудрился снять колеса с горевшего автомобиля осталось загадкой. Дивер неодобрительно покосился на побитую машину. Авто было из дорогих и все испещренно дырками от пуль. Мерзко воняло жженой резиной. На перекрестке с Шоссейной Влада и компанию ждали. Сам Владислав, Белоспицын и Степан шли впереди, а Дивер чуть приотстал, заглядывая в один из смежных дворов. Откуда-то сбоку вышли трое, все как один в кожаных, мокро поблескивающих куртках. У двоих через плечо перекинуты брезентовые ремни с АКСУ, у третьего старая, с рябым от времени стволом двустволка. Лица у всех троих были невыразительными, и неприметными, так что их вполне можно было принять за остатки воинства Ангелайи, если бы любой человек в городе не знал точно – этих самых остатков не осталось. Все сгибли в последнем, разрушительном взрыве. -Стойте! – коротко сказал один, наставляя короткий ствол автомата на Владислава, – руки от оружия убрали! Документы! -Что? – спросил Сергеев. Невыразительное лицо автоматчика перекосило гримаса раздражения: -Документы, говорю, есть? – процедил он, -Да вы кто, собственно? – спросил Белоспицын. -Городское самоуправление. Командированы на патрулирование города. Так документы есть или нет? -Ничего не слышал про самоуправление. – Сказал Степан. -Это твои проблемы, – произнес тот, что с ружьем, – всех лиц без документов приказано сопровождать в изолятор, и держать там до полного выяснения личности. -У меня билет есть читательский... – сказал Саня Белоспицын, – може он подойдет? Автоматчики передернули затворы, явственно щелкнуло. -Какой к черту, билет? – спросил первый – Паспорта собой?! Разрешение на оружие есть?! -Есть, все есть! И пачпорта с семью печатями и гербом, и вымпел с флагом! – Неожиданно сказали рядом, патрульные повернулись, но лишь затем, чтобы узреть ствол автомата, уставленный на них. Из тени растущего справа дерева вышел Севрюк. Оружие он держал небрежно, но с недюжинной сноровкой. Раструб подствольного гранатомета внушал уважение. Патрульные несколько нервозно переглянулись, но тут Влад стряхнул с плеча "ингрем" и уставил автомат на них. -Что-то еще? – спросил Сергеев, – раньше времени в Исход, хотим? -Да ты! – задохнулся один из тройки, – Ты меня Исходом то не пугай, пуганный уже! Нагребли, блин, оружие, считают им теперь все можно!! Так и знай, все главе самоуправления доложим! Выловят вас, паразитов! -Зубы не заговаривай, – произнес Севрюк и качнул стволом автомата, – своим самоуправлением. Оружие на землю. Автоматчики, ругаясь сквозь зубы, швырнули огнестрелы на мокрый асфальт. Тот, что с ружьем, медлил. Степан, со вздохом потащил длинноствольный револьвер из-за пояса джинсов. -А! – с досадой и раздражением крикнул патрульный и кинул свое ружье, которой с шумным плеском упало в лужу. В воздух взметнулись мутные брызги. Так больше ничего и не сказав, кожаная троица повернулась и побрела прочь. Отойдя метров на полсотни они затеяли яростный визгливый спор, удивительно похожий свары, ныне покойных собачьих стай. -Что-то я не слышал ни про какое самоуправление, – сказал Белоспицын, неужто и правда доложат? -Ага, щаз, доложат! – раздраженно произнес Дивер закидывая оружие обратно на плечо, – нет никакого самоуправления. Да и какое оно может быть, если все по углам сидят-прячутся. Хаос. -А эти? -Обыкновенные бандиты. Нашли легкий способ поживы. Народ испуган, он тянется к любой упорядоченности, к любой иллюзии власти, и с радостью подчиняется лидерам. А эти пользуются, – и понизив тон, он добавил угрюмо – а вообще... пристрелить их надо было, а то ведь других заловят, охотнички. И они пошли дальше, сквозь медленно сгущающиеся сероватые сумерки. Пахло влагой, по улицам гулял неприятный холодный ветерок, которой как изголодавшийся вампир, высасывал любой намек на тепло. Справа миновали кафешку на открытом воздухе. Сейчас совершенно пустую. Пестрые зонтики обвисли как вянущие цветы, ветер отрывал от непрочной ткани цветастые лоскуты и уносил вслед за листьями. Из мебели в кафе уцелел только металлический, окрашенный в белый цвет столик, в самой середине которого была привинчена стальная же пепельница, полная размокших от времени окурков. Дверь магазина напротив была заколочена крест на крест досками взятыми без сомнения из ближайшего забора. Из форточки на третьем этаже торчала почти пароходных размеров труба и сосредоточенно дымила. Окно этажом ниже было почт полностью заляпано сажей, но не похоже, чтобы в той квартире кто-то жил. Еще один островок цивилизации встретился им через десять минут уже на самом краю города. Невысокое кирпичное здание славно и уютно светило электрическим светом. Абсолютно целый автомобиль был припаркован у дверей. Сквозь дождливые сумерки дом со своими светящимися окнами напоминал некрупный, но все же океанский, лайнер, упрямо пытающийся плыть против течения обстоятельств. И ему это удавалось, судя по кипучей деятельности внутри здания. Редакция "Замочной скважины" была полна людей, которые по мере сил создавали видимость бурной работы. После того, как жизнь в городе сдвинулась в сторону иррационального, рейтинг желтой газеты упал до нуля, и вполне возможно, что даже ушел в минусовую сторону. Но люди все равно шли, просто для того, чтобы хоть ненадолго, но почувствовать себя в лоне цивилизации. Кстати по тем же причинам городская больница стала стремительно наполнятся симулянтами и мелкими членовредителями, которые не вынеся утери бытовых удобств (а в первую очередь отказавшуюся работать канализацию), спешили перебраться на теплое казенное местечко. Дошло до того, что эскулапами был составлен список неотложных болезней требующих немедленной госпитализации, и все индивидуумы под этот самый список не попадающие неизбежно заворачивались на входе, иногда вежливо, иногда нет. Но все равно, в конечном итоге все до единой койки оказались заняты тяжелыми пациентами, и больница вовсе перестала кого-либо принимать. Обслуживающий персонал стал потихоньку ворчать на отсутствие зарплаты, которую не выплачивали вот уже два месяца. Но народ здесь был привычный, которому не раз и не два задерживали выплату кровно заработанных, и потому дальше ворчания дело не пошло. Впрочем в конечном итоге больница закрылась, только чуть попозже. -Нет, вы посмотрите, а! – сказал Степан, – может там горит что? Из-за вычурного пятидесятнического дома неторопливо выплывали густые влажные комки белесого дыма. Были они похожи на сахарную вату, которая вдруг каким то образом научилась летать, попутно вырастая до исполинских размеров. Вата даже на первый взгляд выглядела влажной. -Нет, – произнес Дивер медленно, – это туман. Густой туман, у нас на Ладоге такие сплошь и рядом. Видишь, какой плотный, и к земле льнет. -Так ведь... – сказал Влад, – у нас вроде как не Ладога. -Фонарь кто ни будь взял? – вместо ответа спросил Севрюк. -Так не ночь же! – сказал было Саня Белоспицын и нервно потер матерчатую лямку, висящей через плечо сумки. Туман двигался плавно, стелясь над землей, как вышедшая на охоту кошка, и вместе с тем удивительно быстро. -Шоссе в полукилометре, – сказал Севрюк, – заплутать не успеем. У Влада на языке крутился вопрос – безопасно ли входить в этот туман, но... он так и не задал его. Безопасно не было нигде. Во всяком случае, пока они не пересекли городскую черту. В наплывающей ватной мгле видимость сразу упала до пяти метров, а звуки шагов вдруг обрели странную четкость и даже музыкальность – дробь маленьких звонких барабанчиков, отбивающих затейливый сложный ритм. Дом все еще был виден – уходящий в небеса серый утес, без видимых деталей. Идущие бессознательно сдвинулись ближе, шли теперь плотной группой, ствол автомата в руках Дивера ходил из стороны в сторону, ловя одному ему кажущиеся цели. И тут было холодно. Туманная среда была насыщенная влагой, эдакая разреженная раза в четыре вода, отнюдь не теплая – мелкая ледяная взвесь, словно только что из январской полыньи, как только не застывает? Влад застегнул куртку, поднял воротник, рассеянно смотрел, как на вороненом металле "ингрема" конденсируются крошечные блестящие капельки. -Стойте! – сказал Дивер громко, ясно, и вместе с тем как-то безжизненно, так что от тона его у всех присутсвующих прошел мороз по коже. -Что? – спросил Белоспицын стараясь, чтобы в голосе его звучал интерес, но тщетно – там был лишь страх, и желание убежать домой к маме. -Это не наш туман... -Да ты чо?! – вскинулся Степан, тоже изрядно напуганный, – А чей он, общественный?! Да он свой собственный, туман твой! -Туман на Ладоге, но это не то... – все так же негромко продолжил СеврюкДивер, – вы посмотрите вокруг. Он же зеленый! Степан высказал свое мнение насчет Дивер, Ладоги и ее тумана. Но Сергеев понял, что имел в виду экс колдун – туман и вправду обрел зеленоватый оттенок, схожий с тем, который имеет трава в конце весны. Кроме того, эта мутная взвесь пласталась, и каждый ее пласт отличался по цвету от предыдущего, варьируясь от салатного, до светло-болотного. И пахло здесь странно, экзотические резкие ароматы щекотали нос – можно было разобрать валерьянку, календулу, некие травяные настои. -Ну? – спросил Владислав. В немудреном этом междометии имелось сразу несколько вопросов, и главный из них звучал, как "что делать"? -Идем! – решил Дивер, после короткой заминки. Пошли. Мрачный утес дома проплыл справа из них, блеснув на недосягаемой высоте двумя-тремя окнами – видимо там если и не светило солнце, то, во всяком случае, не было этой туманной мглы. Всяческие ориентиры пропали. Впереди, метрах в шести-семи возникал мокрый влажный асфальт, проплывал под ногами, звонко отзываясь в такт шагам, и исчезал позади, скрываясь словно его и не было. Дорожное покрытие выглядело как спина какого-то исполинского морского зверя шероховатое и влажно поблескивающее. Всплыл кит из неведомых темных пучин, вынырнул в этот туманный мир, чтобы глотнуть пахнущего травами воздуха, и сейчас нырнет обратно, в вечно волнующуюся океанскую воду. -Нет... – сказал Саня, – не сейчас... -Что не сейчас? -Не пойду... нет! -Дивер стой! – громко сказал Влад, – остановись! Группа снова замерла. Степан крутил головой, обшаривая взглядом туман. Владислав взял Белоспицына за плечи и развернул к себе, чтобы видеть его лицо. Глаза Александра были пусты, смотрели поверх Владова плеча в туман. -Алекс, – твердо произнес Сергеев, – Что происходит. Лицо Белоспицына страдальчески скривилось, руки беспрестанно мяли ремень сумки: -Они говорят, чтобы я пошел с ними. Но я... я не хочу! -Да кто говорит?! -Тс! Слушайте! Вслушались. Туман слабо бормотал, как это делает утомленное море при почти полном штиле – черта свойственная всем туманам. Звуки здесь гаснут, искажаются до неузнаваемости, сливаются друг с другом, и в конце концом остается лишь однотонный неясный гул, похожий на шумы из поднесенной к уху морской раковины. Дивер оглянулся на Влада, и того неприятно поразило выражение его глаз. Бывший солдат, прошедший войну, а потом дикие условия жизни здесь в городе, был напуган. Больше того, к нему подступала паника, накапливалась как вешние воды за непрочной плотиной здравого смысла. Автомат дрожал, палец дергался на спусковом крючке. Как мало нам надо чтобы потерять над собой контроль. Как мало и как много одновременно, бывает, кремень-человек. Ничего его не берет, сквозь все жизненные невзгоды проходит как танк через чахлый подлесник. Не мотает его буря чувств, он спокоен, выдержан и хладнокровен. Но потом случается что-то. Убогая малость, которая кого другого, пусть даже с характером пугливой полевой мыши, особо и не заденет. Но вот этому человеку-глыбе, непоколебимому колоссу, эта малость вдруг попадет в уязвимое место – в пятку, в ахиллесово сухожилие, в висок. Это место только у него уязвимое. И раз – пошли трещины, и железный характер сыпется ржавой крошкой, а то что остается, это все та же полевая мышь, которая очень хочет жить и потому боится даже собственной тени. Люди называют это фобиями, хотя это и не самое четкое определение. -Саня, кто тебя зовет? – спросил Влад, искоса глянув на Дивера, а ну как начнет палить. -Они... все. Отец, мать. Те из очереди. Мои соседи снизу. Хулиганы, что в всегда ловили меня у школы. Они все там... почему они все там? -Исход... – выдохнул тихо, как нежный вечерний бриз, Приходских. У Владислава сдали нервы. Он порывисто схватил Белоспицына за рукав и силой поволок его вперед сквозь туман. По дороге бросил Диверу: -Не стоим! Идем! Дивер кивнул, казалось с облегчением уступая Сергееву место лидера. Несмотря на холодную погоду на лбу Севрюка выступил крупный пот. -Идем спокойно, ни на что не реагируем, – добавил Влад, – не стреляем по пустякам. И они шли. Туман бормотал им смутные сказания, притчи и легенды. Невидимое море вздыхало и шумело, Белоспицын напряженно прислушивался к слышимым ему одному голосам и иногда что-то бормотал в ответ. Владиславу и самому временами казалось, что он слышит неясные, но вместе с тем такие знакомые голоса, задающие ему бесконечные, требующие ответа вопросы. Самым неприятным было то, что вопросы не имели ответа, как и все им подобные изыскание о смысле жизни. Но не отвечать голосам было глупо. Больше того, это было неправильно. Он кажется даже пару раз что-то ответил им, то что было ему по силам, и даже попытался развить свой ответ дальше, но тут из тумана вынырнул серый остов непонятного здания и это вернуло Сергеева к реальности. Их путешествие закончилось как раз тогда, когда начало приобретать явственный привкус кошмара. Не успели они миновать дом, как туман начал рассеиваться, а вместе с дымом уносилось и назойливое невнятное бормотание. Зеленоватые клубы съеживались, уплывали прочь, назад, откуда появились, в мировое гнездо всех туманов на свете. Зрелище, которое они открывали глазу беглецов было одновременно радующим глаз и вгоняющим в отчаяние. Свежий ветер дул им в лица, нес с собой мокрую водяную взвесь, похожую на брызги штормящего моря, и улетал дальше по улицам, трепля теряющие листья деревья, и залихватски посвистывая в пустых рамах некоторых окон. Эпическое здание с колоннадой, возникшее впереди не было ни греческим Парфеноном, ни сказочным дворцом из страны магов и чудовищ. Не было это даже фронтоном Большого Театра, как стоящий рядом футуристических очертаний дом не являлся выходцем из высоко бюджетного фантастического фильма. Это соответственно были здания суда и милицейский участок родного города Влада Сергеева. И стояли они вовсе не на окраине, напротив скоростного шоссе Москва-Ярославль, а там где им и полагалось – напротив друг друга на разных краях Арены, Центральной площади города. Дома были на месте. Следовательно не на месте были сами беглецы. -Что за... – выдохнул идущий позади Степан, – Это же... -Куда мы шли?! – резко спросил Дивер, обычная уверенность вернулась к нему, несмотря на то, что ситуация напротив с пугающей скоростью сдвигались в сторону станции "безумие". -К шоссе, на северо-запад от площади, – сказал Влад, – другое дело, что в тумане мы могли заплутать и ходить кругами. Но даже тогда... -Что тогда? -Просто не успели бы дойти до Арены. Сколько мы шли? Двадцать минут, тридцать, час? -Это все туман! – мрачно сказал Дивер – Он нас задурил. В нем был какой то наркотик, все ведь чувствовали запах, да? При упоминании тумана, Сергеев резко обернулся, но увидел только уходящую в даль Центральную улицу. Проспект был широк и почти не изгибался, так что напрягши зрения можно было разглядеть горбик Старого моста над Мелочевкой. Загадка на загадке, ведь уходили они вверх по Школьной, с каждым шагом удаляясь от городского центра. Влад представил размеры круга, который они должны были сделать и содрогнулся. Даже при хорошем пешем ходе на это ушло часа три-четыре. Город все-таки был не маленький. -Что происходит! – почти вскрикнул Белоспицын – Это же... не может быть. Сергеева так и подмывало спросить у него насчет голосов. Сам Александр судя по всему начисто о них забыл. Совсем рядом затарахтел двигатель, грянул гудок, и группа поспешно шарахнулась в сторону. С одной из боковых улиц вырулил кортеж из двух, сверкающих темно-синей лакированной краской, импортных автомобилей. Двигатели их работали во всю мочь, глушитель стрелял и испускал едкие сизые облака от некачественной солярки. За тонированными окнами смутно угадывались человеческие силуэты. -Курьеры... – сказал Дивер, – вон как навострились! -Собственно говоря, что, – произнес Сергеев, – нам дали понять, что выбора мы никакого и не имели. Мы хотели либо остаться, либо покинуть город. Так вот, мы остаемся и пробуем тут жить. Дивер гневно шаркнул ногой. Белоспицын тоскливо уставился в нависающее небо. Степан хранил поистине буддисткое спокойствие. -Это же кладбище! – сказал Севрюк глухо, – как можно учиться жить на кладбище? -Спроси у меня. – Произнес Степан Приходских. На этом грандиозное бегство из города четырех сообщников и завершилось. На пути домой зашли в продуктовый магазин – пространственные выверты это конечно хорошо, а вот есть по-прежнему надо. Угрюмые небритые стражи с трофейным оружием, представившиеся наемной охраной магазина обыскали горе путешественников и временно конфисковали все огнестрельные единицы. На вопрос, завозят ли в город продовольствие охранка ответила отрицательно, а один из небритых добавил в утешение: -Ниче, да Исхода хватит. С тем их и пропустили. Обозревая свою все так же уютно-обжитую комнату, Влад неохотно признался сам себе, что ни капельки не верил в благополучный исход побега.