Текст книги "Трольхеттен"

Автор книги: Сергей Болотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)

Болотников Сергей
Трольхеттен

Сергей Болотников

Трольхеттен

Часть первая

–"...и вот, случился как-то день, когда хозяева уехали и оставили бедную девушку одну, чтобы она прибиралась в доме и смотрела за хозяйским ребенком рассказывала мать, – а времена тогда были неспокойными и много-много всякой нечисти бродило по округе темными ночами. Девушка, конечно знала это, но не боялась, потому что в котором она осталась был старым и очень крепким". Ребенок смотрел на мать широко раскрытыми глазами. Еще бы, ему ведь было всего четыре, и доселе он еще не знал ночных кошмаров. Хотя как-то раз испугался черной неопрятной вороны, что села на окно и принялась долбить стекло нечищеным клювом. Испугался и заплакал, но мать пришла и прогнала ворону. И теперь он знал – любое зло можно прогнать. Ночное лето за окошком тоже плакало – тихонько и без особых истерик, просто легкая полуночная морось. Дождь постукивал в окно, гасил желтые и синие глаза фонарей, накидывал на стекло липкую холодную паутинку. Он не был теплым, этот дождь. "Отгорел закат и наступила черная беззвездная ночь. Темно-темно за окошком. Девушка укачала младенца, и сама уже собралась спать как вдруг что-то тихонько стукнуло в окошко. Посмотрела она в окно и просто обезножела от ужаса весь оконный проем занимала огромная и ужасная морда ночного тролля! Она была красная, вся в седых волосах, и изо рта торчали острые желтые клыки!" Глаза ребенка вытаращились еще больше и теперь он смотрел на окно. Там так темно! А что если в той темноте прячется страшное красное лицо? Что если оно заглянет сюда? Квартира на восьмом этаже, но от этого не становится легче. -Девушка, конечно, очень испугалась, но... ты меня слушаешь? – спросила мать. Ее сын оторвал от окна свой взгляд сомнамбулы. Уставился на мать. Так даже лучше, когда не видно окна, не видно будет и того, кто в него заглянет. -"Ну так вот, это была очень храбрая девушка, – с легким раздражением продолжила мать – и она знала как вести себя с троллями. И потому она сразу загадала ему загадку. А в то время к загадкам относились очень серьезно. Тролль подумал над загадкой, и отгадал. И в свою очередь задал свою. Девушка долго думала, но потом тоже отгадала. И задала свою". Что-то стукнуло в окно!? Или показалось? Взгляд ребенка неумолимо переползал к окну. Глазки стали стеклянными, пустыми. Если тролль заглянет к нему в окно! Ведь он же не знает ни одной загадки! Мать осторожно тронула его за руку и он поспешно повернулся к ней. -"И всю ночь они перекидывались загадками. Тролль был не очень умен, его загадки были просты, и потому отгадывать их было просто. Девушка устала и охрипла от непрерывного разговора, а тролль все шире и шире скалил свою жуткую усмешку. Потому что, если бы она не отгадала хотя бы одну загадку, тролль бы ворвался в домик и съел ее. Но не учел злобный тролль, что ночь не бесконечна. И как только он собрался загадать очередную загадку, запели петухи! Вскинулся тролль, заревел, да только поздно было. Сгинул он в свете нового дня. А когда солнце поднялось над горизонтом, вышла девушка во двор, и обнаружила там огромный камень, в который обратился ужасный тролль..." ты понял? Она отвлекала его загадками пока не встало солнце, которое для троллей смертельно. -Да, я понял, – сказал ребенок, – Ма, а что было дальше? А тролли, они есть на самом деле? Она посмотрела на него. С запоздалой досадой увидела испуг в широко распахнутых глазенках. -То было в очень давние времена, а потом люди стали охотиться на троллей и к нашему времени истребили их всех до единого. Так что троллей нет. А теперь спи, я погашу ночник. -Нет! – Почти крикнул ее сын. – Оставь!! Мать вздохнула, но оставила облицованный разноцветным стеклом ночник включенным. Она уже корила себя за сказку, но кто же знал, что немудреная история так на него подействует? Выходя из комнаты она обернулась и посмотрела на сына – так и есть, смотрит в окно. -Нет, никаких троллей! – сказала она – Запомни! -Да, мама, – покорно согласился он. И она ушла плотно прикрыв за собой дверь. А ребенок остался. Маленький мальчик у которого до сих пор не было кошмаров. Что ж, все в жизни бывает в первый раз. Но ребенок не знал этой немудреной истины. Он знал лишь, что теперь всю ночь будет смотреть в окно, может, пока не заснет. Может быть до утра. Потому что ему казалось, что тролль появится в окне только если туда не смотришь. И когда в следующих раз туда глянешь, то увидишь жуткую бугристую рожу, с капельками воды на выступающих клыках цвета серы. И тогда все будет кончено. Мать говорила, что троллей истребили, но он знал, что это не так. Это знание пришло к нему неожиданно, как всегда, и как всегда его невозможно было оспорить. Как же не может быть троллей, если стоит отвести взгляд от окна и страшное лицо появится, слабо освещенное уличными фонарями и перегороженное вертикальной чертой оконной рамы. Может быть даже улыбнется ребенку напоследок, кровожадной ухмылкой. Лежавший в кровати и собирающийся не спать всю ночь, маленький мальчик вывел для себя свою первую несложную истину в длинной череде подобных ночных страхов: Тролли – есть.

Пролог.

Если бы его взгляд вдруг выпорхнул в окошко и ночной птицей вознесся в моросящие небеса, пред ним бы предстал город. Город как город, не большой не маленький, с высоты птичьего полета в эту ненастную ночь он бы казался бурым, играющим редкими огоньками пятном. Если, конечно, смотрящего не скрывали бы низкие облака. У города есть название. Которое совершенно не имеет значения для данного повествования. В конце концом мало ли на свете городов с ничем не обязывающими названиями, которые к тому же не раз и не два изменялись. Важно не название города, важны люди которые его населяют. Потому что город, это в первую очередь его жители. Двадцать пять тысяч жителей. Не слишком много для города, но уже точно не село. Да и расположено сие подмоченное ночным дождем местечко не так далеко от Москвы. Всего пятьсот километров по романтическим разбитым шоссе и вы в столице. Многие москвичи даже имеют здесь дачи. В нижнем городе. Да, город поделен на две половины, которая по некоей западной аналогии называются Верхним городом и городом Нижним. С таким же успехом их можно было обозвать богатыми и бедными кварталами, или, чем черт не шутит – Сити и Гарлемом. Впрочем топографическое название все же ближе к истине, потому что город одной своей половиной лежит на пологом холме, а другой уходит в заболоченную низину. Верхний город – это район новостроек. Высокие белые дома (панельные и не обещающие прожить больше тридцати лет), прямые рубленые улицы, то и дело упирающиеся в свежепрокопанные траншеи, горящие все до единого, прямые и не сгибаемые (кроме одного, погнутого впавшим в невменяемый алкогольный дурман бульдозеристом) фонари. Здесь находится здание администрации, естественно окрещенное местными жителями Белым домом. Белый дом не белый – он сделан из грязно-серого зернистого ракушечника и пугает новоприбывших своей утилитарно-ублюдочной архитектурой. Наверное из-за этого его так часто путают с местным же КПЗ (то наоборот белесое и воздушных форм – услада стороннего наблюдателя, но не клиента). Белый дом перенесли сюда, на холм, из Нижнего города, освободив занимаемое им много лет здание дворца культуры, еще сталинской постройки. Здесь же обретается и городской народный суд на фронтоне которого крупными буквами, навеки высечена эпическая надпись: Causa proxima non remota spectatur. Суд пытается честно следовать написанному и потому принимает во внимание причины лишь близлежащие, удаленные же предпочитая задвигать в дальний ящик. Типичный местный суд. Это и все, что есть в верхнем городе, исключая, пожалуй элитный кинотеатр "Призма", в который не ходит никто. Нижний город не в пример разнообразней. От верхнего, он отделен извилистой и вялотекущей речкой-вонючкой, со справедливым названием Мелочевка. Она и вправду очень мелкая и окрестная ребятня обязательно рассказала бы вам о сотне замечательных прудиков, заливчиков и лягушатников с теплой водой, в которых так здорово купаться. А их матери рассказали бы и о сотне кожных и вензаболеваний, возникающих после такого купания в мутноватой водице. Не зря, потому что на берегу Мелочевки, чуть выше по течению находится бывших колхоз, а ныне частное хозяйство, стоки из коровников которого стекают аккурат в несчастную речку придавая ей душными летными ночами незабываемый аммиачный аромат. Здесь есть плотина – жалкая попытка сделать из Мелочевки что ни будь более крупное – сломанная давней памяти паводком. И теперь вода лишь пенится и бурлит возле похожих на китовые ребра гидротехнических конструкций. Шумит она громко, но живущие неподалеку дачники привыкли и не обращают внимания. В речке трудно утонуть, и если и есть на ней место подходящее для этого – то только плотина. Городской кожвендиспансер, тоже строение Нижнего города не смущается и смело повторяет подвиг колхоза-хозяйства, то есть скидывает кишащую сотней болезней водицу в Мелочевку. Дома Нижнего города, в основном, старые, еще дореволюционной постройки и пребывающие по большей части в плачевном состоянии. Рассеченный кривыми, как ноги потомственного рахитика улицами, на которых горит дай бог один фонарь из десяти, Нижний город производит тягостное впечатление на приезжих. Это настоящие трущобы, кишащие крысами, сворами бездомных псов и всякого рода человеческими отбросами. Но именно здесь и находится культурный и социальный центр всего города. Здесь есть дом культуры, медленно, но верное ветшающий, оставшись без присмотра властей. В основном он пустует, и роняет ветхую от времени лепнину на голову проходящих прохожий. Два раза в месяц здесь утраивают дискотеки для отмороженной молодежи – потомков нетрудоустроенных ныне работяг с местного завода. Тогда во дворце культуры звенят битые бутылки и наряды милиции срочно выезжают из своего эфирного строения, дабы создать видимость порядка, что обычно выливается в масштабную драку и с десяток серьезно пострадавших. Местные бабульки прячутся в такие дни в свои разваливающиеся хибарки, и только мелко крестятся в направлении недавно отреставрированной церкви Покаяньяна-крови, главной и единственной церкви города. Малость зловещее название церкви объясняется романтической древней легендой идущей еще от основателей города. Каждый может отыскать ее в городском архиве или просто послушать одну из бабулек, когда дискотеки нет, и они выползают из хибарок, чтобы посидеть на лавочках и перемыть кости окружающим. Поблескивающая позолота куполов церкви – вот первое, что видит путник приближаясь к городу. На них долго собирали всем миром, пока заезжий бизнесмен не субсидировал вдруг все предприятие, так что были воссозданы не только купола но и заново побелены стены. Так, что церковь Покаяния-на-крови без сомнения самое яркое здание Нижнего города. Неблагоустроенные работяги, отцы неблагоустроенных детей отрывающихся во дворце культуры, сосредоточенно пьют горькую, устроившись на берегу Мелочевки. Делать им больше нечего – завод, крупнейший в области завод по производству запчастей для комбайнов закрыт уже четвертый год, обанкротившись в пух и прах. Его медленно разрушающиеся останки на дальнем краю города вам покажет все та же местная ребятня, если избежит бытовых травм при контактах с ржавой сельхозтехникой во дворе фабрики. У завода два цеха, обширный двор и высокая вышка неясного назначения. Ее очень любят местные птицы, которые используют сооружение как посадочную площадку, а также как место отдохновения на своем долгом перелетном пути. В результате красного цвета вышка на самом верху стремительно белеет и изначальный цвет теряется под килограммами птичьего помета. Дети туда не лазают в ввиду исключительной грязности смотровой вышки. Есть у завода и труба на которой раньше горело два красных огонька, похожих на глаза сказочного великана. Теперь не горят, хотя где-то там все еще работают люди. Городская котельная находится именно там, но почему не пользуется общей заводской трубой остается загадкой. Почва в Нижнем городе вязкая и топкая и удивительно неплодородная, так что сельским хозяйством население не занимается. Впрочем ничем другим оно тоже не занимается – работы в городе не было и нет. За редким, пожалуй исключением в лице нескольких коммерческих фирм, устроивших себе офисы все как один на холме. Работники фирм считаются в Городе счастливчиками и приспособленцами, и потому вызывают некоторую зависть у остальных горожан. Еще в Нижнем городе есть дачи. Эти находятся чуть в отдалении, своим отдельным конгломератом, которому давненько пора дать свое название. Да, вот никто не соберется. Потому именуется этот район в районе просто Дачами, а его население дачниками. Дачники все приезжие. Все издалека, и большинство из Москвы – тот тип людей, что к лету все усилия прилагает на то чтобы поскорей вырваться из любимой столицы и отправиться куда ни будь в глубинку, где впрочем обязательно должна быть горячая и холодная вода, телевидение или на худой конец радио. Дачники богатые, они приезжают на дорогих автомобилях с неместными номерами и как все дачники мира вызывают у местного населения аллергию, схожую с реакцией на Фирмачей приспособленцев. И опять же как и всем местным жителям мира им это не мешает облапошивать доверчивых приезжих, продавая им под видом экзотике откровенную некондицию. Так, известно, что старый Захар Семеныч Лебеда, который помнил еще гражданскую, не раз и не два, а целых три раза продавал доверчивым лопухам одну единственную затрепанную шкуру, коею выдавал за шкуру медведя, собственноручно убитого в местных лесах. На самом деле шкура принадлежала местному кабыздоху по кличке Бздунок издохшему от чумки на триннадцатый год своего бессмысленного дворвого существования. Надо понять старика, он был привязан к сдохшему псу и потому решил, что тот может послужить и после своей бесславной гибели. Выкрашенную дешевой краской для волос под медведя шкуру, Захар Семенович неизменно находил на общедачной помойке, куда ее отправляли разочаровавшиеся покупатели. Находил и снова пускал ее в дело. Еще дачники любят копаться в огородах. Хотя в Нижнем городе ничего не растет, это их не останавливает и потому прошедший ранним, солнечным утром вдоль Мелочевки любопытствующий увидит лишь задранные в голубые небеса кормовые части прилежных копальщиков. Некоторые, кстати, докапываются до самых невероятных вещей. До пещер, например. У каждого города есть свои легенды. Есть они и у данного городка. Выплывают они неизменно из Нижнего города, а потом взбираются на холм и активно забивают уши уже Верхнегородской элите, прежде чем забыться через две три недели. Хотя есть слухи из разряда вечных. Так, к ним относятся без сомнения призраки заброшенного завода, безглазые рыбы мутанты в Мелочевке, загадочный неупокоенный дух во дворце культуры (якобы в бывшем здании горкома есть подземный каземат со специально оборудованной пыточной камерой, и обретается одна из его, каземата, жертв), и разветвленная сеть пещер под всем городом. Пещеры эти не естественные – на самом деле это длинные, причудливые пересекающиеся штольни в которых добывали известняк (точно) и опалы (по слухам). Крепь штолен ненадежна, она скрипит и стонет под массой породы, и по сему входы в пещеры вот уже десять лет как засыпаны, чтобы предохранить местную ребятню. И лишь иногда народ случайно натыкается на сохранившиеся входы, обычно в густом лесу, на крутом берегу Мелочевки. Или докапывается, как усердные не в меру дачники, потому что некоторые штольни подходят опасно близко к поверхности. Естественно можно себе представить кем населяет километры и километры заброшенных коридоров людская молва. Слухи о таинственных пещерах расходятся так далеко, что в город иногда приезжают совершенно полоумные диггеры с блестящими фанатическими глазенками. Приезжают с одной целью – забраться в пещеры. Те кто выбирается на поверхность (а получается это не у всех, что лучше всего подпитывает зловещие слухи), рассказывают горожанам занимательные байки о подводных озерах, сталактитах и корявых надписях на неизвестном языке на стенах. Надписи-надписями, но откуда в искусственных штольнях сталактиты с озерами не может объяснить не один из приезжих трубопроходцев. Выдвигались версии, что хозяева шахты докопались случайно до цепи естественных пещер, которыми вроде бы ископана вся округа, но пойди пойми, где кончается пробитый вручную проход, а где начинается скрытая трещина в монолите известняка. Местный сталкер здесь тоже есть – Степан Приходских, который много раз ходил в пещеры и всегда возвращался. Говорят, он забирался в такую глубь, что всем этим диггерам и не снилось. Вот только рассказать ничего Степан не может, потому что он типичный представитель антиэлиты Нижнего города, и утро без поллитры давно не начинает. К тому же в последнее время он серьезно тронулся мозгами и вещает окружающим о таинственном спиртовом источнике, что якобы нашел он в дальних пещерах. Впрочем речи его так невнятны, что никто давно не принимает их всерьез. Слухов много: о том, что в окрестном лесу якобы есть старая Советская ракетная база, что она еще работает. Что в баре "Кастанеда" организованном постаревшим и помудревшим растаманом Евгением ночами устраивают дикие оргии с участием всех известных наркотиков. О том, что просвещенный Ангелай, отец основатель и по совместительству единственный не одержимый член своей именной секты, на самом деле вовсе даже не человек, а расторможенный дух явившийся прямиком из адских пределов. О том, что на городской свалке на людей нападает обросшее бытовыми отходами существо – надо полагать пришедшее прямиком с экрана трешевого ужастика "Уличный мусор". Городская свалка вообще примечательное место. Одним своим краем она захватывает пустующее пространство заброшенной фабрики, другим упирается прямо в ажурную ограду пригородного кладбища. И тут уж ничего не поделать, когда основывалось кладбище о заводе, и тем более о свалке никто ни не думал. Зажатое между двух патогенных зон вместилище мусора неизменно привлекает к себе внимание и кучку бомжей, которых находятся в городе на положении блаженных, чем активно и пользуются. Но в эту ненастную ночь, вы, волшебным образом зависнув над свалкой, увидели лишь унылые мокрые горы отбросов да две жалкие человеческие фигурки, что наперекор дождю пытались что-то отыскать среди вымокшего мусора. Впрочем этим естествоиспытателям было не привыкать, а тяжелый случай абстиненции толкал их на скорейшее свершение подвигов. Они и сами были мусором, эти двое, только не бытовыми, а человеческими отбросами, о чем даже не догадывались, копаясь в дурнопахнущей куче в поисках неразбитого сосуда, стоящего в их среде весьма и весьма дорого. Как бы то ни было, но этим двоим было суждено встретить этой хмурой ночью свою судьбу.

Черный как ночь сааб 9-5 неторопливо катил по изогнутой улице. Полузадушенный сочащейся темнотой фонарный свет играл на хромированных дисках машины, поблескивал на молдингах и высвечивал миниатюрные луны в наглухо тонированных стеклах. Сизый дым лениво вытекал из двух хромированных же выхлопных труб, диаметр которых ясно говорил о мощи движка скрытого под черным лаком капота. По прихотливо изогнутой кромке заднего стекла шла красная надпись крупными готическими буквами: "Wonung in Trondesheim". Слова слабенько светились в темноте. Фары машины не горели, а за непроглядной тьмой ветрового стекла совершенно было не увидать водителя. Что-то там поблескивало, за двойным тонированным триплексом – диод сигнализации, или скажем панель приборов, красноватым таким мерцающим светом. Достигнут широко распахнутых с незапамятных времен ворот свалки автомобиль замер, и даже двигатель его больше не ворчал приглушенно. Липкая морось оседала на полированной крыше машины, конденсировалась крошечными, прозрачными капельками. Бомж Васек настороженно приподнял голову и вгляделся во тьму. Ничего не увидел, и продолжил свое не очень интеллектуальное, но в высшей степени насущное занятие – продолжил извлекать уцелевшую пивную стеклотару из кучи отбросов высотой с него самого. Бомж Витек, похожий на соратника настолько, словно они были родными братьями, или, учитывая их внешний вид, скорее двумя клоунами работающими вместе, что-то пробурчал с другой стороны кучи. -Ты че там?! – спросил Васек напарника и получил из-за кучи ответ. Сказано сие было невнятно, но в нем ясно угадывались матерные обороты. Васек (кстати в свое время лучший выпускник районной школы за целых три года – в давние-давние времена), с трудом уяснил, что напарнику требуется некая помощь, и поспешил обойти немилосердно воняющую кучу. -Витек, ты че?! – изумился он, увидев как названный, скрючившись в три погибели напряженно тащит из местного мусорного Эвереста что-то похожее на массивную дверцу от шкафа. Дверца не давалась, и Витек понапрасну оскальзывался на размокшей земле свалки. Пар вырывался у него изо рта мешаясь с непотребными словами. Васек в замешательстве остановился, не зная что и думать по такому поводу. Некоторое время на его лице отражалась тяжкая мыслительная деятельность, а потом он все же сконцентрировался и выдал на гора идею: -Витек! Ты, это... дай помогу! Смысл ответа Витька свелся к тому, что таких тупоумных олухов как его напарник надобно гнать из свободного уличного племени поганой метлой, потому как пользы от них как с козла молока. Но в этой тираде промелькнули согласные нотки и потому Васек поспешил присоединиться к напарнику. К его удивлению вытаскиваемый предмет оказался вовсе не дверцей от шкафа, а массивным и совершенно целым зеркалом в покрытой какой-то окалиной металлической, затейливой рамой. Поднатужившись, бродяги дернули зеркало за раму и освободили его из плена отбросов. Витек молча отстранил напарника и с натугой поставил зеркало вертикально. Стекло было матовым, а потом первые капельки ночного дождя растеклись по нему грязными пятнами и Васек понял, что оно просто покрыто застарелой пылью. На свету находка преобразилась, и даже загадочно заблестела. Вещь явно была очень старая, может быть антикварная. Может быть стоила много денег. Мысль эта мелькнула в затуманенных мозгах Васька и он уже открыл рот, дабы поведать сию мысль напарнику, как вдруг обнаружил, что тот стоит обеими руками удерживая раму и не двигается. Свет фонаря хитро поблескивал на пыльной поверхности. Витек не двигался и его напарник, поколебавшись, заглянул ему в лицо. Отраженный свет из зеркала освещал застывшую непроницаемую маску, возникшую вдруг на лице бездомного. Глазки у него были бессмысленны и мутны, как впрочем и всегда когда он перебирал лишнего. Или не всегда? Васек толкнул друга в плечо и вопросил: -Да ты чего, Витяй? Чего смотришь? Нет ответа. И тут Василий с неприятной дрожью осознал, что от его толчка Витек даже не покачнулся. Так и стоит, как изваяние с этим дурацким зеркалом в руках. А в старом стекле отражается его силуэт. Движимый странным порывом, Васек приблизился к зеркалу и протер стекло обшлагом своего потрепанного ватника, чтобы получше разглядеть отражение. В следующее мгновению он с глухим выкриком отшатнулся, рот его приоткрылся, а в глазах медленно разгоралась искорка страха. В зеркале был не Витек. Вернее отражение сохраняло его черты, вот только этот двойник за стеклом был без сомнения разумен и полон несусветной злобы. Словно в это отражение разом вселились все худшие черты и всяческие пороки, что были у оригинала, не затронув при этом ни одной светлой его черты. И эта жестокая темная личина за серым стеклом ухмылялась. Выражение же лица оригинала было бесстрастно, а глаза казались незрячими кусочками голубого мрамора. С тем отстраненной безмятежностью Витек начал медленно наклоняться к зеркалу, как будто хотел упереться лицом в стекло или поцеловать его. А двойник из темной глубины тоже стал приближаться, не оставляя этой своей леденящей усмешки. Его лицо было похоже на лицо утопленника ясным летним днем возникающего из мутной речной воды. Васек захотел закричать. Его утлый и ограниченный мирок, в котором он провел последние пять лет стремительно утрачивал границы и раздувался как извлеченная на поверхность глубоководная рыба. Раздувался чтобы взорваться в последней ослепительной вспышке. А под сенью горы дурнопахнущего мусора разворачивалось все более кошмарное действо. Двойник достиг границы стекла раньше Витька и стал противоестественным образом выпячиваться наружу, на глазах обретая рельеф. Витек наклонил голову еще и его лоб соприкоснулся со лбом выходца из зазеркалья. И стал с ним сливаться. На глаза у Васька, его давний сотоварищ превращался в единое целое с непонятной, но без сомнения злобной тварью из зеркала. Лицо Витька исчезло поглощенное чужой личиной, он сделал еще шаг, распахнув широко руки и обнял зеркало. Его руки тут же начали погружаться в железную ранее раму, словно она была сделана из размякшего пластилина. На месте головы трепыхалась и судорожно вздрагивала какая то неясная биомасса телесного цвета. Зеркало дрожало, меняло свои очертания, и на глазах превращалось с Витьком во что-то одно. Действо сопровождалось слабыми хлопками, совсем не страшными. Когда в шевелящейся массе вдруг проглянуло оскаленное лицо двойника, возникшее там, где у Витька когда-то была спина, мир наконец взорвался. Василий заорал, повернулся и побежал прочь, нелепо размахивая руками. Ноги у него заплетались, рот раскрылся в долгом заливистом вопле, заполненные до краев паническим ужасом глаза обратились к моросящим небесам. Шатаясь, он достиг ворот свалки, выскочил на темную улицу, не прекращая орать, запнулся и тяжело повалился на гладкий капот сааба, заставив машину качнуться. Потом вскочил, и размазывая грязь по обезумевшему лицу побежал вниз, в сторону реки, унося за собой свой долгий крик. Когда он окончательно затих вдалеке, скрежетнул и завелся двигатель автомобиля. Дым вырвался из выхлопных труб едким облаком, потом снова заструился лениво. Мягко стронувшись с места сааб миновал ворота и поехал к центру свалки. За лобовым стеклом что-то багрово помаргивало – может быть диод, а может и панель приборов.

Часть первая.

Темна вода во облацех.

1.

Неожиданный контрастный душ вернул в это хмурое утро чувство недовольства миром Владиславу Сергееву, человеку в общем то довольно жизнерадостному. Впрочем не ему одному. Многодырчатая головка душа доселе изливавшая на клиента горячую и остро пахнущую хлором благость, вдруг спазматически содрогнулась и напрочь эту благость утратила, оставив во Владиславовом распоряжении только ее холодную составляющую. В принципе холодный душ с утра не такой уж кошмар, при условии что это утро солнечного июльского дня с температурой уже выше двадцатиградусной отметки. Нынешнее утро под таковое явно не подходило, предпочитая солнечным лучам вялую осеннюю морось и осеннюю же промозглость. Ругнувшись сквозь судорожно сжатые от неожиданности зубы, Влад прикрыл ледяной поток и, содрогаясь от холода, поспешил покинуть доисторическую чугунную ванну, а следом и саму ванную комнату. Чистая одежда не грела и он поспешил накинуть поверх еще и свитер грубой вязки и отмороженного серо-малинового цвета. Стало полегче. И холод уже не стремился забраться под кожу. В однокомнатной квартире естественно не топили (еще бы, лето ведь), и потому бодренький утренний заморозок свободно разгуливал по комнате врываясь в расклеенные на лето окна. Влад подошел к окну под бодренькое бормотание радиоприемника, выглянул наружу. Дворик был пуст и захламлен. Карусель уже успели погнуть и она уткнулась одним сиденьицем в землю вознеся другую на недосигаемую для пятилетних детей высоту. Со стороны она выглядела как исполинский пропеллер вдруг покинувший своего рассекающего небо (или море) хозяина и влетевший с разгона прямо в центр дворика колодца. Панельная многоэтажка напротив не радовала глаз, а напротив его угнетала, и не помогал даже кусочек вида Нижнего города и буроватой глади речки мелочевки. Впрочем, даже если бы Нижний город престал во всей своей красе, его все равно нельзя было бы назвать отрадным зрелищем. От ледяного душа у Владислава разболелась голова, и он с трагическим вздохом отвернулся от окна. Двинулся на кухню прихватив с собой воркующее радио. Проходя задел за стул и от сотрясения пробудился компьютер, четко щелкнувший монитором и высветивший строчки вчерашней статьи, которой предстояло плавно перерасти в статью сегодняшнюю и, может быть, завтрашнею. Системный блок загудел, бодро перегоняя воздух вентиляторами. Явно не то, что надо, особенно если учесть что он делал это в течение всей ночи. Надо бы проветрить комнату, да вот только открывать форточку навстречу утреннему туману значит выпустить на волю последние остатки тепла. Лето явно не задалось. На кухне Влад вскипятил чаю – крепчайшего, с лимоном, так, чтобы обжигал губы. Радио стояло на кухонном столике и с невменяемым энтузиазмом разошедшейся певчей птицы сотрясало нежаркий воздух туповатой танцевальной мелодией наиболее подходящей по мнению заштатного радиодиджея для только что проснувшихся обывателей. Владислав уселся за стол и стал мрачно прихлебывать чай, кривясь от мощного лимонного привкуса. Ничего, то что надо недоспавшему мастеру печатного слова. По потолку громко и отчетливо затопали, скрипнула на высоких тонах дверь, а потом от души грохнула зазвенев стеклами. Зазвучали голоса, мужской и пара женских – проснулись соседи сверху. Истеричная ячейка общества – муж, жена и пятнадцатилетняя дочь с тяжелейшим неврозом. Совсем недавно переехали сюда из Нижнего города и с тех пор не один день не обходился у них без свары. Да ладно день – ни одно утро, что особенно напрягало Владислава. Глава семейства ранее работал на закрытом заводе, а значит ныне беспробудно пил. С утречка его мучило тяжелое состояние абстиненции при котором худшими на свете врагами на свете становились жена и дочь. Каждый новый день начинался у них с неразборчивой ругани топота и хлопанья многострадальной кухонной дверью. Влад все ждал, что в одни прекрасный день дверца хлопнет в последний раз и воцарится тишина, а потом он прочитает в криминальном разделе местной газетки о кровавой разборке между членами этого буйного семейства. Вот и сейчас, еще толком не проснувшись, они о чем-то спорили на повышенных тонах. "И региональные новости", – бормотало радио в правое ухо приятным женским голосом – "Двое волков сбежали сегодня из Старо-Охотского областного зверинца. По данным смотрителя зверинца Николая Васина эти звери не содержались в вольере, потому что были ручными и общими любимцами администрации зверинца. Васин утверждает, что волки были самолично найдены им в лесу и воспитаны в близости к человеку и потому не представляют для последнего никакой опасности. Впрочем, смотритель и вся дирекция зверинца не исключает, что почуяв воздух свободы звери поведут себя не так как обычно. Остается добавить, что последний раз волков, а это самец и самка примерно одного возраста, видели в поле возле села Новоспасово, после чего их след был потерян. Во избежание неприятностей, жителей названного села, а также расположенного рядом города не рекомендуем покидать дома в поздний час, когда у хищников особенно обостряются инстинкты. Восемьдесят лет исполнилось сегодня заслуженному мастеру ремонтного цеха номер 16 Алексею..." -Мааамааа! – донесся сверху ломающийся голос стоявшей на грани суицида дочери – Мааам, воду снова отключили! – пауза, потом, – нет, горячую! Залопотали голоса, хлопнула дверь, загремели стекла – отец семейства был недоволен исчезновением теплой воды. В квартире снизу заплакал ребенок – громко с захлебом. Там живут одинокая мать с сыном. Сыну четыре года, Влад его видел очень застенчивый и пугливый малыш. Но дома настоящий тиран, и мать его ходит с сильно ее уродующими кругами под глазами. Вот и сейчас дитяте что-то не понравилось и он стремился оповестить об этом свою задерганную маманю и весь дом заодно. -"И в свои годы Алексей Петрович держится молодцом, и молодых держится в строгости, а то по его собственному выражению "Распустились, едрена корень!" И правильно Алексей Петрович! Всех благ вам, а главное побольше здоровья!" Влад ухмыльнулся и выключил радио, оборвав щебечущую дикторшу на полуслове. Стало слышно как вода капает из плохо завернутого крана. В комнате компьютер опять погасил экран и погрузился в свой электрический стул. Легкий тычком по пробелу Владислав вернул его к жизни. Статья, будь она не ладна! Надоела хуже горькой редьки. Предназначенная для краеведческого областного журнала она опасно балансировала на грани между банальной читабельностью и разнузданным бульварным чтивом, то и дело стремясь скатится в один из этих разделов. Владислав старался как мог, пытаясь придать ей хотя бы некий вид интересности и при этом не отпугнуть читателей нудного по природе своей журнала откровениями подходящими лишь для желтой прессы. Опус, естественно, был про пещеры. Что же еще интересного могло быть в городе, кроме пьяных побоищ в бывшем доме культуры, да празднования Пасхи в нынешней церкви. Но и то и другое имело весьма дальнее отношение к краеведению. Самое неприятное заключалось в том, что сведения о подземных штольнях четко подразделялись как раз на практическую и метафизическую части. То есть либо имелись сухие факты о протяженности пещер и их общей площади, да классификации породы под городом, либо это были безотносительные, но очень мистические слухи о тайных отвратительных ритуалах в штольнях, о полчищах исполинских крыс, пожирающих рискнувших спуститься туда, живьем, и о духах трех местных бандитов зарезавших друг друга в ожесточенной схватке в одном из подземных ухоронищ. Данные слухи циркулировали в основном среди мающихся от ничегонеделания бабулек на лавочках, да мающейся от того же самого местной ребятни. И естественно эти слухи претендовали на самую что ни на есть достоверность. Влад как мог компилировал эти две части, но выходило покуда весьма неважно. Со вздохом он добил оставшиеся пару строчек, а потом тычком мыши заставил модем прорываться сквозь дебри разлагающихся провинциальных городов в поисках городского провайдера. Что есть то есть – прогресс добрался и до их захолустья, пусть и в несколько дебилизированном виде. Дождик постукивал в окошко и навивал дрему. Телефонная линия с неохотой проглотила многострадальную статью и с третей попытки закинула ее в редакцию журнала, Влад очень надеялся, что в непокореженном виде. Еще одна рыба, может быть получше чем предыдущие, но все равно это не то! Глупые слухи, сухие факты – читателям гарантирован крепкий и здоровый сон. Новый вздох и Сергеев погасил машину, сразу поразившись наступившей тишине. Ну да, обычного шума машин нет, в дождик мало любителей гулять по улицам. Не майский теплый ливень. Однако у Владислава сегодня было еще одно дело. И потому, он облачившись в осенние труднопромокаемые ботинки и неприятно зеленого цвета дождевик он покинул квартиру, оставив соседей сверху в разгаре очередного скандала. На площадке второго этажа он наткнулся на Веру Петровну – предпенсионного возраста тетку, соседку и по совместительству активистку всего подъезда. -Это ты, Слава?! – воскликнула она, когда Владислав только миновал третий этаж, – ты, да?! -Я, – ответил Владислав с легкой досадой. Он знал о чем сейчас пойдет разговор – темы у активной тетки никогда не изменялись. -А ведь воду опять отключили! Опять! Ведь третий раз за неделю, это же никаких сил нет! Владу вспомнились вопли соседей сверху и он спросил: -Горячую? Вера Петровна энергично кивнула, и суматошно взметнула над головой руки, словно небо собиралось вот-вот упасть на землю и она пыталась защитить от него голову – подумалось Владу. -Горячую, горячую! А у нас даже колонок нет газовых! И слышишь, Слава, слышишь, попомни мое слово они нам и холодную отключат и будем без воды как в средневековье! -Будем, – согласился Сергеев отстранено, – Извините, Вера Петровна, я спешу. Та смерила его взглядом в котором смешались раздражение и досада: да уж, Славик явно не был активистом, а потом посторонилась пропуская его мимо. -В жек надо идти! – почти крикнула она ему в спину, – на шее сидят, что хотят то и творят! -Да, Вера Петровна! – крикнул Влад, выходя. Вблизи их двор выглядел еще более убогим чем сверху. Пропеллер карусели целил в небо единственным покореженным сидением. Два карапуза лет десяти на двоих, уныло качались на утерявших сидение качелях. Один соскользнул ногой со стальной перекладины и сейчас грозил сверзиться на землю. Влад пошел прочь. Ему надо было повидать Приходских – единственного бесстрашного сталкера на весь двадцатипятитысячный город. Найти его было легко Степан почти всегда ошивался в Верхнем городе у потрепанного ларька на колесах, в котором временами продавали спиртное. Там он и обнаружился, вернее не у ларька, а в закрытом дворике неподалеку, который был как две капли воды похож на двор самого Владислава. Степан был один, это было хорошо. Потому что если бы вокруг него ошивалась кучка таких же забулдыг, на качественный рассказ о пещерах можно было не рассчитывать. И Степан сегодня был не особенно пьян, что было несомненной удачей. Он сидел, понурив голову на сидении карусели (целой) и с видом просветлившегося дзен буддиста созерцал как дождь оставляет круги в глубоких мутноватых лужах. -Степан, – сказал Влад, – привет, Степан! Тот поднял голову, всклокоченную и вихрастую, полную ранней седины, и некоторое время изучал Влада отнюдь не дзен-буддисткими глазами, потом широко улыбнулся показав немногочисленные зубы цвета серы: -А, Славик! Здоров! За пещерой пришел? Сергеев уже не первый раз расспрашивал Степана о пещере – старый пьяница был, пожалуй, единственным надежным источником об этих порядком доставших известняково-опаловых шахтах. Возможно, что Степану доставляло удовольствие рассказывать Владу о своих похождениях. Может быть, подсознательно он понимал, что Сергеев единственный кому это действительно интересно. -Да, – сказал Влад, – за пещерой. Есть что новенькое. Степан поманил его пальцев, напустив на себя максимально загадочный вид нервная система у него была порядком разболтанна и потому эмоции его отличались крайностями. Владу всегда приходил на ум соседский избалованный ребенок, когда он видел как сорокалетний уже мужик с наивным энтузиазмом посвящает окружающие людские отбросы в тонкости своих рискованных путишествий. -Нету ничего новенького! – почти счастливо сказал Степан в ухо наклонившегося Влада, обдав того ядреным перегаром. -То есть как нету? -А так! – произнес, улыбаясь, городской сталкер, – и знаешь что? Влад изобразил на лице ожидание. В душе он уже понял, что сегодня от Степана уже ничего не добьется. Тот либо совсем помешался, либо он, Сергеев, почему-то потерял доверие старожила. -Ничего не будет! – провозгласил Приходских не сколько Владу, сколько серому небу над головой. Вот этого Владислав не ожидал. Он растерянно заморгал, силясь осмыслить услышанное: -Что значит не будет? – спросил он быстро. Сталкер даже слегка отшатнулся, вперился взглядом в лицо собеседнику: -Слав, слышь, ты только не обижайся. Это не из-за тебя... это другое. Да ты подумай, что я вдруг тебе бы рассказывать перестал, если все это в газету идет? -Да я и не обижаюсь, – сказал Сергеев слегка смутившись, оказывается этот алкаш понимает больше, чем он думал – Ты скажи, что случилось. -Нельзя больше ходить в пещеры. – Произнес Степан безмятежно. -Нельзя? Кто же такое запретит? -Не кто, а что, – поправил Влада сталкер, – хотя может и кто. Вот это было уже что-то новенькое. -Ты понимаешь, – проникновенно вещал Приходских в то время как мокрый дождик стекал Владу за шиворот, – я в эти пещеры раз двадцать ходил. А может и тридцать! А черт его знает, сколько раз я там бывал! И возвращался живой! Пещеры – место жуть. Там столько душ погибло, не сосчитать, а я всегда целый. А знаешь почему? – он поднял к небу корявый красноватый палец с желтым обкусанным ногтем, пошатал им пьяно, – а потому что чувствую я их. Опасности, то есть! Вот здесь, и сжав правую руку в кулак Степан стукнул им по левой стороне груди, как сердечник, стремящийся облегчит грызущую внутреннюю боль. – Здесь, понимаешь! И всегда меня это спасало. А теперь, второй день уже, ноет здесь, а как к пещерам соберусь, болеть начинает, страшно болеть. Нельзя туда, Влад, там теперь смерть. -Степ, – тихо сказал Владислав, – а может тебе к врачу? Вдруг это сердце! Степан сник, уставился в лужу глазами зомби. Влад вдруг понял, что сталкер абсолютно трезв. -"Белая горячка?" – подумалось вдруг. -Не понимаешь ты, – произнес Степан еле слышно, – тут не сердце, тут другое. Да только новостей больше не жди. – Он поднял голову, тоскливо уставился на Сергеева, а потом вдруг сказал, – пить, наверное брошу... Владу вдруг стало холодно. Дождь проник сквозь плащ, ледяные ручейки сползали вниз по спине. Панельный колодец вдруг стал давить, серое небо над головой казалось неряшливым покрывалом, может быть саваном. -Ну пока, Степан, – омертвевшими враз губами выговорил Влад, и не оборачиваясь побрел прочь. Странно, что разговор со спивающимся сталкером произвел на Владислава такое гнетущее впечатление. Может быть в том было виновато агонизирующее на своем пике лето? На перекрестке Сергеева чуть не сбило машиной – черной, холеной, он не разобрал марку, но что-то шведское, а может финское. Обрызганный с ног до головы он добрел до дома в таком дурном настроении, что по-прежнему ошивающаяся на крылечке Вера Петровна поспешно замолкла стоило лишь кинуть на нее мрачный взгляд. В руках она держала листок желтоватой дешевой бумаги. -Это ведь петиция? – спросил Сергеев подходя, – для жека, насчет горячей воды? Подписи собираете? Соседка только кивнула, не решаясь что-то сказать. Влад взял у нее из руки бумагу и старую шариковую ручку, расписался внизу листка рядом с тремя другими росписями. Судя по их малочисленности процесс сбора подписей только начался. В квартире Владислав поставил чайник, и когда тот бодро свистнул, закипая, вдруг остро позавидовал его жизнерадостности. Это было очень глупо, но Влад ничего не мог с собой поделать. Секунду он тупо смотрел на пыхтящий чайник, а затем рассмеялся в голос. В конце-концов бывали дни и похуже.