Текст книги "Ведьмин пасьянс"

Автор книги: Сергей Пономаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

– Здравствуйте, – пробормотала Иванна.

– Вечер добрый, – откликнулась женщина. У нее оказался хорошо поставленный голос. – Меня зовут Марина Александровна. А вас?

– Иванна.

– Хорошее имя. Извините, что не смогла заранее предупредить Антона о своем приезде и этим нарушила ваши планы.

– Нет, что вы… Я уже собиралась идти домой.

– Мама, Иванна журналистка, недавно была в Страхолесье, так в селе, оказывается, черт знает что творится. Полагают, что оборотень поблизости появился.

При этих словах женщина вздрогнула и бросила испуганный взгляд на сына, что не укрылось от Иванны. Но Марина Александровна тут же взяла себя в руки.

– Антон, не чертыхайся! Черта упомянешь – черта накличешь.

– Мама у меня учительница – знает ответ на любой вопрос. Я думаю, учительнице и журналистке есть о чем поговорить, пока я приготовлю чай.

– Спасибо, Антон, но мне и в самом деле пора. Твоя мама с дороги, наверное, хочет отдохнуть.

– Я не устала. Подвернулась оказия – районо дало машину, чтобы привезти оборудование для компьютерного класса, – вот на ней я и приехала. Меньше двух часов в дороге. Оставайтесь, Иванна, на чай.

– Спасибо, в следующий раз.

Иванна не понимала, что с ней творится. Разум твердил, что надо остаться, но она не могла этого сделать, ей хотелось покинуть квартиру Антона как можно быстрее.

Провожая ее до двери, Антон сказал:

– Извини, что так получилось. Мама обычно приезжает в последнюю субботу месяца, а тут случай подвернулся.

– Все нормально. Любит она тебя, вот и хочет повидаться. Прощай.

– До свидания.

* * *

На следующий день Иванну отправили в местную командировку – в психиатрическую больницу имени Павлова, прозванную в народе «дурдом». Записала со слов очевидца – санитара с сизым лицом алкоголика – историю об НЛО, которое он вчера видел в небе над больницей. Воображение у него работало – описал НЛО во всех подробностях, но когда стал рассказывать об иллюминаторах, через которые можно было рассмотреть зеленые лица инопланетян с фиолетовыми глазами, Иванна сказала, что этого достаточно, размер статьи не позволяет приводить дополнительные подробности. Санитар поинтересовался, где он сможет получить вознаграждение за столь ценную информацию. Иванна направила его к главному редактору, объяснив, что не уполномочена решать такие вопросы. Санитар почесал затылок и сказал, что согласен и на «малое», лишь бы никуда не ехать.

Тут девушка увидела Марину Александровну, с полной сумкой устало поднимающуюся к зданию больницы по «серпантину».

Санитар посоветовал в статье провести аналогию с куреневским потопом, когда, по рассказам его родителей, над «Павловкой» тоже стояло НЛО, благодаря которому грязевой поток чудесным образом обогнул больницу. В конце беседы он попросил дать «на бутылку» – дескать, все равно редактор с ней рассчитается, она еще окажется в выигрыше. Марина Александровна прошла рядом с ними, не обратив внимания на девушку, погруженная в думы, которые, судя по выражению ее лица, были невеселыми. Санитар стал рассказывать о призраках больных, расстрелянных в годы войны фашистами, уверял, что они появляются в ночное время в подвалах, пугая медперсонал, но не успел закончить рассказ, как журналистка его прервала.

– Я дам «червончик», если узнаете, кому понесла передачу эта женщина.

«Зачем мне это надо? Какая разница, к кому она пришла? Что я хочу выяснить?»

– Ждите меня здесь – скоро буду. – Санитар повеселел и ринулся за женщиной, которая уже шла между корпусами и могла в любой момент исчезнуть.

Прошло полчаса томительного ожидания и бездействия.

«Ну, сообщит санитар чью-то фамилию, и что с того? Лучше, чем зря терять время, зашла бы в Кирилловскую церковь полюбоваться фресками Врубеля. Может, уйти, пока не вернулся санитар с ненужной мне информацией?»

Но тут появился санитар с многозначительным видом, преисполненный важности – очевидно, из-за успешно выполненного задания.

– Это было нелегко, – сказал он, подходя. – Туда так то не попадешь, даже если здесь работаешь. Там более жесткие правила.

– Это где?

– Там, – бросил санитар и махнул рукой в неопределенном направлении.

– Узнали?

– Обижаете! Хотя были трудности. Она принесла передачу больному Барановскому Денису Антоновичу.

– К-кому?

– Желаете записать? Диктую: Барановский, от слова «баран»…

– Спасибо, не надо – я запомнила. А где она сейчас?

– Там, в корпусе. Ожидает встречи с врачом.

– Спасибо.

– Спасибо – это много. Два «червонца» будет в самый раз.

– Договаривались на один «червонец».

– Я же сказал – были трудности.

Иванна дала ему «двадцатку» и поднялась наверх, к корпусам, где остановилась в нерешительности, не зная, как ей поступить. Тут она увидела Марину Александровну, медленно идущую навстречу, и стала ее поджидать. Когда женщина приблизилась и узнала Иванну, на ее лице явно проявился испуг.

– Здравствуйте, Марина Александровна! Профессия журналиста вынуждает бывать в самых неожиданных местах – представляете, брала здесь интервью. А вы какими судьбами здесь?

– Просили знакомые проведать их родственника, передачку ему отвезти. Мне это несложно.

– Родственник ваших знакомых случайно не Барановский Денис Антонович?

Лицо у женщины стало мертвенно-бледным, Иванне даже показалось, что она сейчас грохнется в обморок, но Марина Александровна справилась с эмоциями.

– Откуда об этом знаешь? Ты Антону уже рассказала про ЭТО?

– Отвечаю по порядку: сегодня случайно узнала, поэтому ничего Антону не рассказывала. Не стыдно ли вам прятать от сына отца, пусть даже не совсем здорового?

– Так надо было…

– Вчера вечером приглашали меня на чай – я не смогла остаться. А сегодня я вас приглашаю – уж не откажите, а то не знаю, что Антону можно рассказывать, а что нельзя.

Спустившись к трассе, они доехали на троллейбусе до Петровки, где нашли небольшое кафе.

– Слушаю вас, и, пожалуйста, ничего не утаивайте, а то у меня сложится превратное мнение.

– Хорошо… Что уж теперь утаивать? Я познакомилась с Денисом в Житомире, в строительном училище. Он учился на каменщика-плиточника, я на штукатура, жили в одном общежитии. Начали встречаться – я сразу обратила внимание на шрамы у него на теле. Он смеялся, отшучивался, потом признался – следы от нападения волка. Дело у нас шло к свадьбе, но потом мы с ним рассорились из-за пустяка. Позже я поступила в педагогический институт, а его забрали в армию. Вновь мы с ним встретились через пять лет. Я уже работала учительницей в школе, он был на стройке бригадиром. Снова стали встречаться и поженились. Бывало, он ночью как заскрежещет зубами и становится сам не свой – поначалу пыталась его разбудить, потом поняла, что бесполезно, привыкла к этим странностям. Он несколько раз говорил, что ему снятся необычные, страшные сны, но никогда не рассказывал их содержания.

Денис перешел работать водителем, чтобы больше заработать, мотался по командировкам. Однажды у его родителей встретили односельчан из Страхолесья, Романа и Любу. Так эта Люба, улучив момент, когда мы оказались одни, спросила: не страшно ли жить с оборотнем? Я не поняла, что она имеет в виду, – она рассмеялась и сказала, чтобы я не придуривалась, дескать, сама все знаю. Потом показала на мой живот – я как раз была на сносях – и спросила: «Ребенок тоже будет вовкулакой?» Со мной случилась истерика. Мужчины зашли к нам в комнату, я ничего не стала рассказывать, а Люба прикинулась невинным ягненком.

На следующий день я не выдержала и все рассказала Денису. Он очень разозлился, несколько раз порывался пойти в гараж и поехать в село, навестить Любу. Рассказал мне, по какой причине его родители покинули село Страхолесье. Очень плохо отзывался о его жителях, говорил, что они чересчур суеверные. Рассказал легенду о вовкулаке.

– Пожалуйста, расскажите мне эту легенду.

– Да это так давно было, что я уже плохо ее помню.

– Расскажите, что помните.

– В старину село называлось Руксонь, «сон в руку», как и речка, протекающая неподалеку, а принадлежало боярину, уже не припомню, как его звали. Чем-то боярин провинился перед властью, и его решили наказать, но он спрятался в лесной пуще. Житель села за вознаграждение выдал место, где тот прятался. Перед тем как боярина казнили, он проклял село и предрек, что его жителей будет постепенно изводить вовкулака, а те, кто останутся живыми, сами станут вовкулаками. Первыми жертвами вскоре появившегося вовкулаки стали предатель и вся его семья… Село несколько раз сходило на нет, но потом возрождалось и вновь приходило в упадок – похоже, месть сладка, когда длится бесконечно… Село стало называться Страхолесье, словно в напоминание о постоянной угрозе, исходящей от леса. Существует еще одна легенда, по которой появление вовкулаки можно вызвать особым ритуалом, проводимым в полнолуние, и тогда он вновь примется за свое…

– Я видела на карте речку Руксонь. От нее до села километров десять, – продемонстрировала свои знания Иванна.

– Село в те давние времена располагалось ближе к речке, поэтому имело с ней одно название.

– Легенда легендой, но не хотите же вы сказать, что были случаи, когда кто-то из местных жителей превратился в вовкулаку?

Неожиданно женщина согласно кивнула.

– Но это нонсенс, фантастика! – скорее возмутилась, чем удивилась Иванна.

– Я тоже так думала… Денис все же выбрался в Страхолесье «для разговора по душам». Слышала потом, что Роман долго лежал в больнице, и не он один, но и Денису перепало достаточно. На него не стали заявлять в милицию, а только принялись писать разные пасквили. Это его выводило из себя, я предлагала уехать в другой город, а он заупрямился: «Из села меня выжили, теперь выживают из города. Где гарантия, что на другом месте не повторится то же самое?» Вскоре он попал в аварию, получил тяжелейшую черепно-мозговую травму, еле выжил, а потом случилось ЭТО.

– Что именно?

– Денис стал путать явь со снами, проявлять агрессию. Потом уже узнали, что он «приобрел» редкое заболевание – называется ликантропия: стал себя представлять зверем, волком. Он продолжал работать водителем, бывало, неделями находился в командировке… Затем его арестовали за серию убийств, три жертвы были из Страхолесья, а всего его обвинили в пяти убийствах, хотя следователь предполагал, что их гораздо больше. Судебно-психиатрическая экспертиза признала его невменяемым – это его спасло от расстрела, и вот уже почти три десятилетия он находится в этой больнице.

– Как я понимаю, шансов выйти оттуда у него нет?

– Самые минимальные. Но даже если его освободят, то это будет совсем другой человек, не Денис, которого я знала.

– Непонятно, почему вы скрыли правду об отце от Антона? Он вроде уже совсем взрослый мальчик.

– Сейчас – да, А в то время был еще маленький, даже в школу не ходил. Я переехала в Чернигов, поменяла круг знакомых, и все для того, чтобы он не узнал, что его отец – маньяк-убийца. Когда подрос, он несколько раз ездил в Страхолесье к своей двоюродной тетке Пелагее, я очень переживала… Слава Богу, обошлось, ему никто об этом не рассказал.

– По-моему, вы рассказали не все. Думаю, вы боитесь, что наследственность отца-маньяка при некоторых обстоятельствах может проявиться и в сыне?

– Это не передается по наследству – я узнавала.

– Раз узнавали, то подозрения были. Чем они вызваны?

– Я больше не хочу с вами об этом говорить. Если вы любите Антона, то о нашем разговоре ему не расскажете. Через несколько часов я уеду обратно в Чернигов, а вы сможете у него дома допить кофе, который не допили вчера. – Женщина встала и, не оглядываясь, пошла к выходу.

Иванна не воспользовалась предложением матери Антона, не пошла к нему пить кофе, а пригласила его к себе, предварительно переговорив по телефону с хозяйкой, Ларисой Сигизмундовной.

Когда Антон пришел, он был поражен, увидев, что старушка будет третьим участником чаепития. Лариса Сигизмундовна на правах хозяйки церемонно разливала чай, рекомендовала хотя бы попробовать выставленные на стол варенья собственного приготовления, беспрерывно говорила не по возрасту звонким голосом и молодела на глазах.

– Это варенье из райских яблочек, смотрите – они прозрачные на свет. Сейчас такие деревья большая редкость, пройдет совсем немного времени, и они исчезнут, как многое из того, что было в прошлом. А это желе из красной смородины, с кислинкой, потрясающий вкус. Попробовали? Вам понравилось? Берите еще, не стесняйтесь. А это ореховое варенье. Признаюсь, не я его делала, хотя ранее доводилось. Исключительно вкусное. Для него берутся еще зеленые орехи, вымачиваются в растворе извести…

– Лариса Сигизмундовна, вы извините, что прерываю вас. Ваше варенье бесподобное, но я хотела рассказать об Антоне, точнее, об имеющейся у него проблеме. Вкратце я упоминала об этом в телефонном разговоре.

– Милочка-Ванечка-дорогая, у меня прекрасная память, но лучше напомнить, чтобы я ничего не напутала.

– Дело в том, что у Антона некий промежуток жизни выпал из памяти.

– Ой-ой-ой! Такой симпатичный молодой человек – и такая неприятность! А что врачи говорят?

– Антон обращался несколько раз к психотерапевтам, но безрезультатно. Пробелы в памяти не восполнились. Предполагают, что это результат психической травмы или контузии. А если учесть, что его нашли раненым в Афганистане, потерявшим память…

– Не продолжай, милочка, Я попробую сама разобраться.

Старуха пристально посмотрела на Антона, который молча сидел за столом, слушая разговор женщин о себе и не понимая, для чего устроили этот балаган.

– Ерунду говорят ваши доктора. У него «замок» на памяти, а то, что контузия и сильные психические потрясения были – правда. Надо избавиться от «замка», и тогда память вернется.

– Вы это сможете сделать, Лариса Сигизмундовна?

– Попытаюсь… Молодой человек, встаньте, подойдите к окну. Что вы там видите?

– Вижу, что весна наступила. Травка зеленеет, солнышко блестит. – Антон улыбнулся.

– Когда у вас произошел провал в памяти?

– Летом. Я сидел в ленкомнате и рисовал стенгазету к приезду большого начальства.

– Вы не смотрели тогда в окно?

– Нет, впрочем, не помню.

– А вы посмотрите сейчас Что там увидели?

– Каменный двор, плац, стены, по углам вышки… Вот черт! Это же дисбат!

* * *

Дверь открылась, и в ленкомнату словно вкатился полненький, колобкообразный замполит, обмахивая себя фуражкой и вытирая платком пот, обильно стекавший по лицу.

– Ч-черт! – воскликнул Антон, случайно поставив кляксу тушью, – он писал плакатным пером.

– Чего чертыхаешься? Как идут дела, что с газетой?

– Медленно, но уверенно, товарищ майор. К сроку поспею, если отвлекаться не буду.

– А отвлечься придется, – сказал маленький человечек с погонами майора, неожиданно вынырнувший из-за широкой спины замполита. – Мне надо будет стобой побеседовать. Один на один, – добавил он, взглянув на замполита.

– У меня есть неотложные дела, так что я вернусь через час, – недовольно произнес замполит.

– Через полчаса, – поправил его майор.

– Ах да, запамятовал – через полчаса. Но смотри, Барановский, – газета сегодня должна быть сделана!

– И Кудыкина с собой захвати, – бросил майор.

Замполит выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью и зло чертыхнувшись в коридоре, но так, чтобы было слышно и в комнате.

– Сказать тебе, откуда я? – спросил маленький майор с холодными серыми глазами.

– Догадываюсь. Из Комитета госбезопасности.

– Может, знаешь, зачем я здесь?

– Или срок убавить, или срок прибавить. Третьего не дано. Первое предпочтительнее, товарищ майор.

– Убавлять-прибавлять сроки – это не моя компетенция. А вот избавить от срока смогу. Например, освободить тебя от дисбата вчистую – ведь зачем тебе это пятно на биографии в начале молодой жизни? Только пойдешь дослуживать не в свою часть, а отправишься в Афганистан.

– Это почему?

– Я так решил.

– А по-другому вы можете решить?

– Могу, но не буду. Выбирай: «отпахать» два года в дисбате – а это твоя первая судимость, и в институт не попадешь, первый отдел не пропустит, а ты, я вижу, парень грамотный – или Афган, полгода «учебки» и год там, всего полтора. Возвращаешься героем, льготы при поступлении в институт, как у ветерана войны, девчонки писают от восторга, ребята ходят за тобой табунами и смотрят в рот.

Антон до этого никак не задумывался о возможности служить в Афганистане. Слышал, что там очень тяжело: жара, пыль, душманы, смерть. Но в молодости слово «смерть» воспринимается совсем по-другому, не так, как с возрастом. Кажется, молодость сама по себе амулет, который делает тебя неподвластным смерти. Героическая романтика – побывать в далеком краю, увидеть чужую жизнь, испытать себя в экстремальной ситуации, уйти от идиотизма плаца в дисбате. Эти мысли приятно взбудоражили кровь, гася робкие возражения разума, подкрепленные скудной информацией о войне «там»: тысячи убитых, раненых, инвалидов – и во имя чего?

Но когда тебе нет и девятнадцати и ты полон сил, энергии, желания жить дальше и не веришь, что маленький кусочек свинца в одно мгновение может тебя лишить всего этого, не знаешь, что страшнее смерти полная инвалидность, своего рода тюрьма, только бессрочная, где надо уметь начать жить сначала, – что можешь ответить на такое предложение?

Только «да». И в этом «да» присутствует «нет» бессмысленной муштровке, бесправию, унижению в дисбате.

– Вот это мужской разговор! – обрадовался майор. – Ты парень крепкий, по тебе спецназ плачет. Вот эту формочку заполнишь и со мной отсюда уйдешь.

– Что, даже газету не дорисую?

– Некогда будет. Садись, заполняй. И эту расписку подпиши о неразглашении тайны.

– Зачем все это?

– Так надо – это твой путь к свободе. Только внимательно прочитай и поверь мне – это не формальность. Теперь в серьезные игры играть будешь. Настоящие, мужские. Итого: мы с тобой управились за десять минут. А сейчас десять минут можем поговорить на вольные темы.

Когда в комнату вошел замполит с Кудыкиным, занозистым парнем, даже в дисбате пытавшимся захватить лидерство, за что уже один срок отсидел в карцере, майор слушал сбивчивый рассказ Антона о происшедшем той ночью в части.

– Я привык к тому, что в двери стучат, – недовольно сказал майор.

– А я уже забыл об этих условностях, – отозвался замполит.

– Никогда не поздно о них вспомнить. Выйдите и постучите.

– Я? Да никогда в жизни!

– Можно и так, но в таком случае думаю, что вы для своей должности недостаточно компетентны. А ваша жена и обе дочери будут не особенно довольны вашим новым назначением.

– Не бери на понт!

– Жаль, что телефона здесь нет, – не могу с твоим начальником связаться!

– Зато я могу! – грозно сказал замполит и вышел за дверь.

– Ситуацию я понял, – произнес майор, обратившись к Антону. – Ты за дверью подожди, пока с твоим товарищем потолкую.

– Тамбовский волк ему товарищ, а не я! – зло бросил Кудыкин.

Минут через пятнадцать в коридоре показался замполит, бледный как мел, подошел к двери в ленкомнату, возле которой топтался Антон, и робко постучал. Не дождавшись ответа, снова постучал.

Лишь на третий раз ему разрешили войти.

Тяжелая деревянная дверь почти не пропускала голосов, и Антон сделал вывод, что там все проходит мирно, но когда появился замполит, у него был такой вид, будто его «песочили» на протяжении нескольких часов: багровый, потный, словно из сауны, где парился в одежде, с заметно трясущимися руками, с расширенными от ужаса глазами, в целом он напоминал холодец на колышущемся столе. Он буркнул Антону:

– Заходи! – И уже в спину, запоздалое: – Кто же теперь стенгазету дорисует?

18. Афганистан. 1987 год

– Кто здесь не бывал, тот не рисковал… – отчаянно фальшивя, пел-кричал Антон, пытаясь переорать шум мотора беэмпешки [22]22
  БМП – боевая машина пехоты, она же «коробочка».


[Закрыть].

Бронегруппа в составе трех «коробочек», вздымая тучи красноватой пыли, продвигалась по извилистой дороге вдоль горной гряды. Пока шла бетонка, беэмпешки держали скорость, избегая обочин, грозивших «сюрпризами». Заложить мину под бетонные плиты «духам» было проблематично, хотя были единичные случаи, когда они ухитрялись ставить мины в неплотные стыки между плитами, но это были не мощные фугасы, грозившие гибелью экипажу «коробочки».

После «освобождения» из дисбата прошло шесть месяцев. Вначале вместе с другими «добровольцами» из дисбата он попал в секретную «учебку» в Крыму [23]23
  Речь идет о горном районе в окрестностях Кизил-Кобы (Красной пещеры), где проходили боевую подготовку интернационалисты из многих стран.


[Закрыть], где проходил специальную подготовку интернациональный контингент. Там не было принято сообщать какие-либо сведения о себе. Лишь цвет кожи и обрывки фраз на родном языке позволяли судить о национальной принадлежности интернационалистов, а были здесь и чернокожие, и латиносы, и представители Индокитая. В плотном графике занятий не было предусмотрено личное время, не было возможности «поболтать по душам» – ни минуты не было свободной. Учебные взводы формировались с учетом национальности и языка, но главным при этом была цель их дальнейшего использования. В их единственном «славянском» взводе кроме братьев-славян из разных союзных республик оказалось четыре таджика.

В течение четырех месяцев они осваивали основы разведывательно-диверсионной работы, изучали различные способы проникновения на территорию противника, маскировки, выживания в горно-лесистой местности и пустыне (безводное плоскогорье Карабей-Яйла идеально для этого подходило). Они отрабатывали умение атаковать опорные пункты и базы душманов, тактику ведения боя в горной местности, изучали саперное дело, топографию, методы рукопашного боя, а также прошли парашютно-десантную и альпинистскую подготовку. Кроме того, они обязаны были выучить максимум фраз на фарси и пушту, что не оставляло сомнений, для каких целей их собираются использовать. Каждое утро они пробегали три километра по горной местности. Еженедельно им надо было совершать многокилометровые марш-броски с полной боевой выкладкой, тащить на себе до сорока килограммов веса. Инструкторы-психологи обучали их основам аутогенной тренировки и специальным дыхательным упражнениям для концентрации внимания и мобилизации сил при выполнении поставленных задач. На тренировках, сидя на корточках и держа себя за мочки ушей, прыгали по сотне метров «зайчиком», учились держать удар в позе «санчин» и разбивать ребром ладони кирпичи. Вначале было трудно преодолевать себя, не бояться повредить руку, затем это стало обыденным, но появлялось что-то новое, требовавшее учиться побеждать страх, убивать жалость к себе, чтобы не испытывать ее к другим.

Жизнь в дисбате казалась раем по сравнению с теми нагрузками, которые Антону пришлось испытать в учебке. Даже изнуряющая строевая подготовка была по сравнению со всем этим «дурдомом» отдыхом. Умение Антона рисовать» до этого приносящее ему небольшие «льготы», здесь не имело никакого значения. Вместе с взводом он научился совершать – «пешим по-конному» – многокилометровые марш-броски с полной выкладкой по горному бездорожью. Легкие буквально разрывались от недостатка кислорода и тесного «лифчика» с шестью заряженными магазинами, а лямки от эрдэ [24]24
  Рюкзак десантника.


[Закрыть]впивались в плечи, оставляя после себя синяки. В марш-броске отрабатывали слаженность действий подразделения, при этом не должно быть ни отстающих, ни лидеров. Вырваться во время марш-броска вперед было не лучше, чем отстать. Отстающих, которые не могли бежать, падали, распластавшись на земле кучей дерьма, надо было не бросать, а заставлять бежать. Если не могли заставить – значит, должны были нести на себе, причем строго уложиться в отведенное время, так что некогда было уговаривать, необходимо было мгновенно принимать решения. Научились в жару экономно расходовать воду, правильно ее пить – лишь ранним утром и поздним вечером.

После огневой подготовки научились вести огонь из всех видов стрелкового оружия, освоили громоздкие АГС [25]25
  Автоматический гранатомет.


[Закрыть], коварные гранатометы РПГ, автоматические 82-миллиметровые минометы «Василек». Их взвод разбили на четыре отделения, у каждого из которых была своя специализация: снайперы, минометчики, саперы, пулеметчики. За все время пребывания в Крыму им всего раз посчастливилось искупаться в море, перед самым отъездом, когда сдавали зачет по плаванию. Затем их перебросили в другой учебный центр, близ небольшого узбекского городка Термез, на границе с Афганистаном. Там закрепляли полученные навыки путем многократных повторений, причем находились на особом положении по сравнению с другими учебными подразделениями.

Их подготовка была значительно жестче» напряженнее, чем в других учебных ротах, да и времени на нее им отвели в два раза меньше, чем остальным. В учебном центре под Термезом занятия проводили офицеры, прибывшие из-за по-весеннему полноводной Амударьи, реки, вдоль которой проходила граница с Афганистаном. Через нее был перекинут мост, усиленный прямоугольными металлическими фермами, в начале которого был установлен громадный щит, где на кровавом фоне горели желтым четыре буквы – «СССР». Прибывшие из-за реки делились своим опытом ведения войны в горах, пустыне, давали дельные советы на будущее. И снова, и снова изнуряющие многокилометровые марш-броски и отработка условных боевых задач. В Афганистан попали в конце марта 1987 года, это произошло по-будничному просто. Вначале получили новое обмундирование, так называемую «эксперименталку» – хэбэшные костюмы защитного цвета, куртки со шнурками вместо поясного ремня и с застежками-липучками, брюки с карманами над коленями, на голову симпатичные кепочки с козырьками. И почти каждый из них, красуясь перед зеркалом в «ленинской» комнате, представлял, как когда-то дембельнется в таком клевом обмундировании, но уже отягощенном заслуженными наградами.

За день до отъезда были отменены полевые занятия, взамен проводились «усиленные» политзанятия. Приезжий лектор в чине майора с воодушевлением рассказывал о причинах оказания помощи братскому афганскому народу, которого с советским народом связывает многолетняя дружба, о героизме, проявленном советскими солдатами на этой многострадальной земле.

На техчасе хмурый капитан с перевязанной раненой рукой, который недавно вернулся «оттуда», прочитал лекцию по тактике боя в горных условиях, а в конце посоветовал, как остаться в живых.

– Никому из них нельзя верить: ни ребенку, ни старику, ни девушке. Любой из них может оказаться тайным моджахедом – врагом, у которого на груди спрятана книжечка зеленого цвета с вязью арабских знаков, с вытесненной на обложке эмблемой: раскрытая книга, под ней два скрещенных клинка. Это удостоверение моджахеда, для нас – душмана, врага… В глаза они могут улыбаться, говорить что-то приятное, но как только повернешься к ним спиной – ты труп. Ты должен работать на опережение, иначе ты труп. Ты должен быть со своим напарником единым целым, не подводить его, а он тебя, иначе вы трупы. Разуйте глаза, внимательно наблюдайте за окружающей местностью, а не любуйтесь ею, думайте, какова природа любого звука, умейте распознавать их, успевайте смотреть не только в заданный сектор, но и под ноги. При передвижении по незнакомой местности впереди всегда должны идти саперы, не будьте легкомысленными – «растяжка» может оказаться на том месте, где еще двадцать минут назад ее не было. Это все правила жизни, не выполняя которые станете трупами! Это настоящая война, ребята. Значение слова «война», ее ужас и безысходность вы поймете, только оказавшись за этой речушкой. А там вам придется уметь делать все, даже то, что может представляться невозможным.

После занятий их построили и объявили, что они направляются в штурмовое десантное спецподразделение «Волк» и после получения оружия и сухих пайков будут переброшены вертолетами по воздушному коридору в Афганистан. Затем на боевых машинах они отправятся на место дислокации части, сразу же выполняя боевую задачу – будут охранять колонну гуманитарного груза, следующую в Кабул.

Безразмерное брюхо МИ-6 проглотило без остатка их взвод в полном боевом снаряжении, и они отправились в черное небо навстречу неизвестности, туда, откуда ежедневно прибывали печально известные транспортники «черный тюльпан», полные десятков «цинков» – груза 200. Словно где-то там существовал некий базар, на котором обменивали пышущих здоровьем, полных энергии ребят на безликие холодные цинковые ящики.

Рассвет они уже встретили в колонне наливников и тентованных КрАЗов, медленно продвигающейся по бетонке через красноватую пустыню. Дорога уходила в горы. Антон вместе со своим отделением устроился на броне БМП-2. Воздух становился все более разреженным, прохладным, а серые горы уже нависали над самой дорогой, будто грозя раздавить незваных гостей при малейшей оплошности. Величественное зрелище внушало тревогу, словно они должны пересечь рубеж, за которым начиналась новая жизнь. Это была чужая земля, преддверие другой жизни – это был Афганистан.

«Начало новой жизни – это конец предыдущей? Неужели возврата к былому нет? Будет ли она лучше или хуже прежней? А если я не хочу?»

Чем выше поднимались в горы по серпантину дороги, тем медленнее продвигалась колонна, при желании ее можно было обогнать пешком. А вскоре к ним на броню на ходу взобрался незнакомый сержант в бушлате и берете. Он по-свойски устроился рядом с Антоном, придерживающимся за ледяной ствол пушки.

– Привет, горелики! – крикнул сержант. – В штаны еще не наложили?

– А есть причина? – сухо поинтересовался Антон, временно назначенный начальником отделения.

– Впереди Саланг, горелик!

Антон вспомнил – на перевале Саланг расположен самый высокогорный и длинный туннель: высота более трех тысяч метров, длина туннеля почти три километра.

– А это значит, что ушки надо держать на макушке! Духи могут быть как с этой, так и с другой стороны. Здесь вотчина «пенджерского тигра» – Ахмад Шаха. Дай Бог, не встретить его моджахедов и пройти спокойно нашей «ниточке», но это, боюсь, не с моим счастьем! – Он спрыгнул на землю и быстро перебежал к БМП, идущему впереди.

Подъезжая к входу в туннель, миновали несколько блокпостов. Движение колонны еще больше замедлилось, несколько раз останавливались. Наконец Антон увидел прямоугольное бетонное отверстие туннеля, в которое бесконечной вереницей вливался один поток транспорта, а другой выходил наружу. Дышать на высоте было значительно тяжелее. Над бетонным входом в туннель и у его стенок намело громадные сугробы снега.

Когда грохочущая БМП вползла внутрь туннеля, Антон почувствовал себя неуютно. Шум от множества работающих двигателей множился и давил на уши, на психику. Внутри практически невозможно было дышать из-за обилия удушливых выхлопных газов, кроме того, здесь было сыро. От всего этого у Антона разболелась голова, он не мог дождаться, когда закончатся многочисленные ребристые опорные рамки с редкими тусклыми светильниками высоко вверху, когда перестанет плыть навстречу бесконечная змея слепящих фар.