Текст книги "Ведьмин пасьянс"

Автор книги: Сергей Пономаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

7. Украина. Весна. 1989 год

Через два дня Антон выписался из больницы и уехал в Чернигов к матери, которая никак не могла дождаться его возвращения, даже порывалась к нему приехать, что он ей категорически запретил, зная ее финансовое положение.

Выйдя из поезда на поразительно красивом вокзале в Чернигове, который выигрывал перед столичным изяществом и красотой линий, цветовыми решениями, почти домашним уютом, Антон испытал удивительное блаженное чувство, стало казаться, что вскоре должно произойти что-то необыкновенное. Спало мучившее его все эти дни напряжение. Он не стал добираться домой на транспорте, а пошел пешком, с каждым шагом удивляясь тому, что за его почти трехлетнее отсутствие ничего здесь не изменилось, словно время застыло. Позади остались война, смерть, к которой, возможно, он имел отношение, прошлое, скрытое за пеленой неизвестности.

«А может, это сама судьба сжалилась надо мной и лишила горестей минувшего, вычеркнув из памяти то, что способно навредить новой жизни?

Каждый дом, двор, даже деревья, попадающиеся на пути, были ему знакомы, оживали в памяти, и в нем зрело чувство, что он как будто и не уезжал никуда. Прошел мимо двухэтажного здания школы, которую не так давно окончил. Из двери на улицу выливался поток школьников, Антон всматривался в их лица, словно пытаясь обнаружить среди них знакомых.

Неожиданно кто-то сзади хлопнул его по плечу. Антон резко повернулся и увидел улыбающуюся физиономию Мишки, бывшего одноклассника. В школе они особенно не дружили, но и не враждовали. А сейчас увидеть одноклассника для Антона было равносильно чуду.

– Что, соскучился по школьным пенатам? Потянуло в родную? – улыбаясь, спросил Мишка.

– Ты прав, смотрю на школу и чувствую в ней что-то дорогое, близкое.

– Понятно, ностальгия замучила. Чтобы избавиться от нее, вспомни о двойках в дневниках, о том, как приводили к директору, как вызывали родителей в школу.

– Что-то не вспоминается плохое, а только хорошее и светлое.

– Вспоминай, если хочется. Смотрю, с чемоданом – куда-то едешь или приехал?

– Приехал. Из Афгана.

– Серьезно? Так ты что, только из армии? А почему не в форме?

– Да такая история случилась, слишком длинная, чтобы рассказывать на ходу. Как-нибудь потом расскажу, за пивом.

– Так в чем дело? Пошли, тут недавно одно кооперативное кафе открыли – там за пивком и посидим.

– Потом встретимся – к матери спешу, более трех лет не виделись.

– Ладно, беги. Хотя… ты баксы из Афгана привез? Доллары?

– Да нет.

– Шмотки: джинсы, дублон, аппаратуру? Вижу, что с собой нет, – может, в камере хранения оставил?

– Нет. Все, что есть, – со мной. А чемодан полупустой.

– Лопухнулся ты. В Афгане, говорят, этого добра до пупа.

– А зачем тебе доллары?

– Купил я приглашение в Югославию. Ездил в Киев, проторчал в очередях, но оформил по двести клиринговых долларов на себя, батю и мамашу.

– Ты что, с родителями собираешься ехать?

– Темный ты, Антоша, видно, что из Афгана. Поеду я сам, а на их клиринги там получу динары. Думаю автомашину прикупить, слышал, там за четыреста-пятьсот долларов можно «москвич» взять бэушный. С собой туда повезу электротовары: утюги, миксеры, дрели. Там продам, а обратно на автомобиле с радиоаппаратурой, сюда на продажу. А может, автомобиль и не буду брать, а только товар, чтобы деньги получить для оборота. Несколько раз съезжу, а там видно будет. Хотя страшновато, компаньон нужен. Не хочешь компаньоном стать? Приглашение я тебе за сотку сделаю, расскажу, что да как, вместе поедем.

– Подумаю. Так сразу не отвечу.

– Думай, только недолго. Где живу – знаешь, заходи. Наступают новые времена, надо нос держать по ветру, иначе отстанешь от поезда жизни, потом не догонишь. Сейчас многие этим занимаются, осваивают Польшу, Венгрию, Румынию. Сразу живая копейка и не надо горбатиться на производстве. Будь здоров!

– Пока! Обязательно зайду.

После этой встречи у Антона исчезло восторженное настроение. Город казался теперь не прежним, а словно затаившимся, готовым сделать свой выбор, не зная, что за него уже выбрали.

Войдя в свой двор, отыскал взглядом знакомый турник, стоявший у старой вишни в глубине двора. Осмотрелся и, не найдя подходящего места при мартовской оттепели, подошел к парадному и поставил чемодан на лавочку с облупившейся зеленой краской. Подумал, снял с себя куртку и положил сверху на чемодан. Несмотря на грязь, пробрался к турнику, подпрыгнул и ухватился за перекладину. Турник заскрипел. Повиснув на руках, почувствовал тяжесть тела и неприятный холод металлической трубы, отполированной ладонями рук любителей спорта.

Подтянулся и сделал переворот, кусочек грязи с ботинка отвалился и попал ему на лицо, но он не оставил свою затею. Сделал пять раз подряд выход на правую руку, затем на левую, раскрутил «солнышко», остановившись, сделал «скобочку» и спрыгнул на размякшую от влаги землю, хлюпнувшую в разные стороны.

Настроение у него вновь улучшилось, несмотря на забрызгавшую его грязь и натертые металлом ладони.

Тяжело дыша, чувствуя, как кровь раскаленным свинцом пульсирует во всем теле, взял вещи, вошел в дом и поднялся на второй этаж. Мама сразу открыла, словно ожидала за дверью. На ней был новый цветастый передник, надетый на ее обычный темный наряд. Вещи у нее менялись, а цвет оставался прежним. Она расцеловала его, затем, сделав шаг назад, осенила крестным знамением.

– Я уже стала волноваться. Поезд пришел час тому назад, а тебя все нет да нет.

– Мишку Панькова встретил – зовет с ним в Югославию съездить. Говорит, что так можно хорошо заработать.

– Хватит уже – наездился. Слава Богу, что живой и здоровый вернулся.

– Ладно, мам, потом решим. Я человек взрослый, разберусь. Я тут на турнике чуть поупражнялся, вспотел, да и с дороги умыться надо. Вода есть?

– Только холодная. Горячая лишь изредка бывает.

– Нормально. Холодная в самый раз.

Он сбросил свитер, рубашку, прошел в ванную и, включив воду над слегка пожелтевшей ванной, облился до пояса.

– Я тут тебе чистое полотенце и рубашку несу, – сказала мама, входя в ванную, такую крошечную, что они вдвоем в ней еле поместились. Неожиданно она испуганно вскрикнула: – Ой, что это у тебя? – Она показала на предплечье, на котором были вытатуированы синей краской изображение волка и цифры – 1987.

– Не поверишь – не знаю. Многое из памяти ушло. Иногда снится что-то такое, словно вспоминаю прошлое, но в памяти не задерживается, сразу забываю. Врачи говорят, что, возможно, под гипнозом и вспомню. О татуировке узнал только в госпитале.

– Надо тебе попасть к Кашпировскому – он такие чудеса творит… А вечером по телевизору Алан Чумак проводит целительные сеансы, воду заряжает. Может, она тебе поможет.

– Слышал об этом Чумаке. Не верится мне в заряженную воду, думаю, шарлатанство это.

– Господи, спаси и сохрани! – сказала мама, перекрестив его и с ужасом глядя на татуировку.

8. Киев. Зима. 1997 год

– Антон, ну ты словно маленький – ничего невероятного не произойдет за неделю, пока ты еще будешь валяться в больнице. Если бы послушал умных людей, то и больницы не потребовалось бы. А теперь лежи – отдыхай, выздоравливай! – Мишка нервно заерзал на стуле, а в мыслях был явно далеко от этой крошечной палаты на два человека. Двойное бремя забот, проблем не давало ему возможности расслабиться и хоть на некоторое время забыть о работе.

– Масловозы приму – солью на металлобазе и все остальное сделаю по плану. Лежи, отдыхай!

Антон уже неделю находился в больнице с двусторонним воспалением легких, что действовало на него, человека очень деятельного, крайне угнетающе. Фирма, которую они организовали три года назад, успешно развивалась, и была надежда, что из микроскопической со временем перейдет в разряд средних. Они занимались оптовой торговлей, но недавно организовали небольшой нарезочно-фасовочный цех для обслуживания супермаркетов и дополнительно создавали сеть торговых киосков. Всю полученную прибыль сразу вкладывали в развитие бизнеса, оставляя на жизнь необходимый минимум. Антон отвечал за сбыт продукции, Миша – за снабжение и производство.

– Спасибо, Миша, что пришел, а теперь вали на работу – хватит того, что я здесь прохлаждаюсь, – сказал Антон и хлопнул друга по плечу.

– Что тебе завтра принести?

– А что ты можешь принести, кроме фруктов, сока и колбасы?

– Ну, предположим, попросил бы супругу бульончик тебе сварить куриный…

– Это Лельку ты упросил бы мне курицу отварить? Ха-ха-ха. Три ха! Представляю, что она бы тебе сказала. Знаю, как она меня любит!

– Ты не прав. Просто она считает, что ты меня, человека семейного, толкаешь на авантюры, любовные приключения. Ревнует. Но кос в чем она права – тебе пора жениться!

– Спасибо – ты настоящий друг! Наконец дождался от тебя стоящего совета!

– Антоша, разве я не прав? Сейчас тебе два раза в день супруга тащила бы передачи с домашней снедью…

– А не друг и компаньон Миша – фрукты, соки и колбасу!

– Видишь, ты на пути к выздоровлению – понимаешь, что я даю дельный совет!

– Ладно. О'кей. Проваливай. Скоро должна прийти Верунчик.

– Тогда я за тебя спокоен, хотя не уверен в ее кулинарных способностях.

– Не хлебом единым сыт человек.

– Это твое дело. – Миша в очередной раз окинул взглядом крошечную палату. – Как твой сосед? Смотрю, он все время где-то путешествует, не надоедает тебе своим присутствием.

– Его уже не будет – он выписался. Я договорился, оплатил вторую койку, чтобы никого не подселяли. У меня тяга к одиночеству – ничье общество не переношу!

– А отделение переполнено. Уже и в коридоре коек понаставили.

– Очередь в бесплатные палаты. А здесь надо платить. Не всем это подходит.

– О времена, о нравы, – философски произнес Миша, снял с вешалки куртку и собрался выходить.

– Подожди, я с тобой. Пойду уколюсь до прихода Верунчика.

Они вышли из палаты, и Антон закрыл за собой дверь на ключ. Вдоль стены стояло пять коек, на которых лежали больные. Напротив двери в его палату на койке сидел старик-инвалид, рядом стояли костыли. Антон почувствовал себя неловко и постарался побыстрее пройти.

Этот старик поступил утром, у него практически не работали обе ноги, и на костылях он передвигался с трудом. У него был удивительный взгляд, который словно рентгеном пронизывал. В нем не чувствовалось враждебности, но и дружелюбия не было, казалось, он говорил: «Посмотрим, какой ты есть на самом деле». А может, это Антону только почудилось?

Они прошли по длинному коридору, и возле двери с табличкой «Манипуляционная» Антон остался, заняв очередь, а Миша направился к выходу. Больные развлекались разговорами о болезнях и лекарствах, сойдясь во мнении, что в манипуляционной на капельницах сегодня сестричка была «не очень» – не одному подпортила вены иглой. Тут подошел крупный толстый мужчина с одышкой, и все переключились на новую тему – у него кто-то из «залетных» украл мобильный телефон. Мужчина энергично живописал, что сделает, если поймает вора, а нестройный хор больных всячески поддерживал его и давал ценные рекомендации. Антону было скучно слушать это.

«Все эти слова не имеют под собой ничего реального – лишь пустой звук! Толстяк не найдет вора, а если даже найдет, то побоится сам что-либо предпринять, в лучшем случае обратится в милицию. Больные с подпорченными венами так же будут стоять в очереди в манипуляционную, дожидаясь, когда начинающая медсестра станет на них тренироваться, неумело тыча иглой. Лекарства будут покупать по-прежнему дорогие и много, по рецепту лечащего врача, давая тому возможность получить свой процент от аптеки. А в очередях на процедуры новые больные будут обсуждать болячки, лекарства и кражи».

Антон, зайдя в процедурную, обменял шоколадку на уколы и поспешил обратно в палату. Закрывая за собой дверь, он на мгновение встретился взглядом с инвалидом, и это не улучшило ему настроение. Лег на койку и попробовал почитать детектив, но не читалось.

Палата была крошечная, в нее помещалось лишь две кровати с продавленными сетками, две тумбочки и умывальник в углу. Закрытое пространство давило, смутно напоминая о чем-то нехорошем в его скрытой, забытой прошлой жизни. Внутри него стало нарастать раздражение, ни на что конкретно не направленное, но требующее выхода. В такие минуты он был зол на весь окружающий мир. Хотелось дать волю отрицательной энергии, которая клокотала в нем.

Лежа на койке, прикрыл лицо детективом, словно спрятался от мыслей, от серого потолка в паутине трещин, от давящей на психику ограниченности пространства, от больных в коридоре и особенно от старика-инвалида, преследующего взглядом. Внезапно Антон понял, что не может вспомнить, какого цвета у инвалида глаза. Взгляд помнит, а цвет глаз – нет.

«Сдались они мне, чтобы знать их цвет! Нервы ни к черту!»

В дверь постучали, и она тут же широко распахнулась, пропуская Верунчика. Девушка энергично вошла, чмокнула в губы принявшего сидячее положение Антона, повесила на вешалку дубленку. В сапогах на высоченных каблуках-шпильках, в короткой шерстяной кофточке салатового цвета, расстегнутой на три верхние пуговицы, информирующей, что с грудью у нее все в порядке, и подчеркивающей узкую талию, в коротенькой, расширенной книзу темной юбке, обтягивающей округлые бедра, она выглядела богиней соблазна. Ее длинные темные волосы, собранные в фантастическую ракушку, чудесно гармонировали со слегка продолговатым личиком, с остатками египетского загара, озорно блестевшими громадными глазищами цвета небесной выси и свеженарисованными итальянской помадой сочными губами. Она была красива, сексапильна и явно успешна в жизни.

– На что и на кого будем жаловаться? – весело спросила она и начала доставать из сумки мандарины-апельсины, пакет с апельсиновым соком.

– На недостаток внимания со стороны сексуальных особ, которые за работой забывают о бедных, несчастных больных.

– Антоша, не будь букой – на работе цейтнот. Сегодня еле вырвалась. Со следующей недели…

– На следующей неделе думаю покинуть это гостеприимное учреждение.

– Это класс! А то я так соскучилась по тебе… Да и выбрал ты себе больницу – надо ехать через весь город, а везде такие пробки… Таксисты просто звери – гонят бешеные цены!

– Ладно, можешь больше не приезжать.

– Не обижайся, правду говорю – на работе цейтнот! Начальство зверствует, а поздно вечером уже нет сил тащиться в такую даль. Но я придумала, как не оставить тебя без внимания! Моя подружка Светка живет не так далеко от тебя. Ты ее прекрасно знаешь. Она завтра к тебе придет, обещала принести из дому что-то вкусненькое, собственноручно приготовленное.

– Ты сама как пирожное, очень вкусное! – Антон потянулся к ней, его руки по-хозяйски прошлись по телу. Девушка тихо ойкнула и поинтересовалась:

– А ты что – сам в этих палатах?

– С сегодняшнего дня сам. Сосед выписался, – подсаживаясь ближе к девушке, сказал Антон.

– Не надо, кто-то может войти… Дверь открыта!

– А мы ее закроем! – Антон быстро поднялся и повернул ключ в замочной скважине. Так же быстро вернулся, обнял девушку.

– Я по тебе очень соскучился! – прошептал он, а руки уже ласкали ее тело.

Она слабо сопротивлялась, шепча:

– Я тоже соскучилась… Но ты с ума сошел! Здесь не место, я боюсь…

Но чем напористее он был в своих действиях, тем слабее она сопротивлялась, ее дыхание стало прерывистым, глаза полузакрылись.

– Я тоже сошла с ума! Соскучилась… Я хочу тебя!

Возьми меня! – И она стала помогать освобождать себя от одежды. – Бери меня, бери!

Тут Антон, к своему ужасу, почувствовал, что не готов. Мгновение назад был готов, а теперь нет.

– Что ты медлишь? Возьми меня! Возьми! – настоятельно требовала девушка, дрожа всем телом от возбуждения.

– Я… не могу… Наверное, ты права – не та обстановка!

– Ты, с ума сошел! Завел меня, и теперь – ничего?

– Извини, по-моему, глаза у инвалида нехорошие. Сглазил он меня.

– Извини? Какой инвалид? Ты понимаешь, что меня завел и теперь бросаешь? Может, это ты сам инвалид?

– Ты что…

– Я что… Это ты – что!

– Но я ничего не могу с этим поделать. Давай помогу одеться…

Минут через пятнадцать она почти пришла в себя. Девушка сидела на его кровати, он – на койке напротив, грустно смотрел на нее и не знал, что сказать. Она сжалилась и заговорила первой:

– Может, это лекарства, которые ты принимаешь… влияют… Но это пройдет… Должно пройти.

– Молодец, заметила, что я болен… – горько и иронично произнес он. – Но ты права – я выздоровею, обязательно выздоровею.

– Конечно, ведь ты не импотент! – почти весело сказала девушка.

Но лучше бы она промолчала… Кровь бросилась Антону в голову, он задрожал мелкой дрожью, глаза стали безумными – он вспомнил ту ночь, в другой больнице, с другой женщиной, и это страшное слово – импотент!

– Что с тобой? – испугалась Верунчик. – Тебе плохо?

– Мне хорошо! Уходи! Мне надо побыть одному!

– Я что-то не так сказала?

– Нет, все в порядке. Мне надо на укол – видишь, дрожу, реакция такая!

– А-а, понятно… А то я уже подумала.. – Ладно, я пошла – завтра пришлю Светку. Будь умненьким, благоразумненьким, хорошо себя веди, к медсестрам… Пока, бай-бай! – Она слегка чмокнула его в неживые губы и выскочила из комнаты, успешно справившись с замком.

Антон свалился на постель, прикрыл глаза детективом и затих.

Через час он вышел из палаты. Инвалид лежал на койке, устремив взгляд в потолок, никак не реагируя на его появление. Антон минуту постоял, наблюдая за ним, – тот оставался в той же позе. Но когда Антон пошел по коридору, физически ощутил его взгляд, однако не стал оборачиваться.

Он нашел дежурного врача, который смотрел старенький телевизор в ординаторской.

– Что у вас? Кому плохо? – спросил врач, с сожалением оторвавшись от импортного «ужастика».

– Вы знаете, сегодня мой сосед по палате выписался, и я остался один. Заплатил за обе койки.

– Да, и что? – Врач с недоумением посмотрел на больного.

– Я хочу, чтобы на освободившуюся койку перевели инвалида, который сейчас лежит напротив двери в мою палату.

– Зачем вам это надо? Вы ведь заплатили за то, чтобы вам никто не мешал.

– Я заплатил за койку, а будет она свободна или кто-нибудь будет на ней лежать, – это мое дело.

– Хорошо, делайте как хотите. А я зачем вам нужен?

– Я знаю этот тип людей, к которому принадлежит инвалид. Он расценит это как милостыню с моей стороны…

– Не милостыню, а добрый поступок.

– Узнав о моей доброй воле и о деньгах, которые плачу за койку, он откажется переходить. Естественнее будет выглядеть, если вы направите к нему медсестру, она скажет, что его переводят ко мне в палату по распоряжению заведующего отделением.

– Хорошо. Помогу вам, но, по-моему, вы все усложняете. Ну, дело ваше. Идите в палату, я подойду с медсестрой.

Через час удивленный инвалид оказался в палате рядом с Антоном. Вблизи Антон рассмотрел глаза инвалида – ничего особенного, они были серого цвета и уж никак не черные.

– Вы знаете, – сказал Антон, внутренне напрягшись, – мне кажется, что вы хотите мне что-то сообщить. Я не ошибаюсь?

– Не совсем так, но раз вы сами начали этот разговор, то можем и поговорить.

9. Полесье. Село Страхолесье. Весна. 2005 год

Иванна открыла глаза и вздрогнула. Рядом с ее кроватью сидели Вольф и Ростик, в окно заглядывали первые робкие лучи солнца.

– Очухалась? – спросил Вольф как ни в чем не бывало.

– А что вы здесь делаете? – с дрожью в голосе спросила девушка.

– Тебя выхаживаем… Не думали, что у журналистки, пишущей о вовкулаках, такие слабые нервы.

– Но зато быстрые ноги… – добавил Ростик. – Ну ты, мать, и бегать горазда. Ночью, по незнакомому лесу так пришпорила, только пятки засверкали.

– А может, я сильно испугалась! – настороженно сказала Иванна, следя за странной парочкой.

– Неудивительно – не каждый день живых вовкулак в естественной среде обитания увидишь, – серьезно произнес Вольф.

– Идея с вовкулаками – его, Вольфа! – признался Ростик. – Решили тебе помочь написать материал, а заодно и самим развлечься. Скучно здесь…

– Значит, это был розыгрыш? – спросила Иванна, в ней начала закипать злость на этих оболтусов.

– Почти… Волчьи шкуры на себя набросили, кое-как примостили, рассчитывали на темноту и размер поляны, понимали, что, увидев это шоу, ты не станешь приближаться.

– Разыграли меня мастерски. Хорошо, что во время бегства не сломала ногу, не разбила голову, а то я подала бы на вас в суд!

– Гонишь?

– Гоню – но такие шутки лучше не шутить!

– Это мы и сами поняли.

– Хорошо, что поняли.

Тут дверь в комнату открылась и вошла встревоженная вдова Шабалкина.

– Они поняли? Вот если бы лозиной по месту, которым они думают, а заодно на нем и сидят, а еще лучше ремнем – вот тогда поверю, что поняли! Да все равно уже поздно!

– Надеюсь, они все прекрасно осознали, ведь не маленькие. А я уже простила их.

– Ты-то простила, а как нам теперь с этим жить? Еще ведь неизвестно, чем все это закончится! – строго произнесла вдова.

– Я чего-то не знаю? Что-то случилось? – заволновалась Иванна.

Ростик виновато опустил голову, а Вольф раздраженно прикрикнул на вдову:

– Что ты плетешь, старая карга!

– Рассказывайте! – потребовала журналистка.

– Словом, когда я подошел к ребятам, наклонился и набросил на себя волчью шкуру, а Ростик с Сидором давились от беззвучного смеха, особенно когда ты так рванула, что кусты затрещали, тогда произошло ЭТО. Наверное, ты и сама услышала.

– Что – ЭТО? Что я должна была услышать?

– Вой. Волчий вой.

– Да, слышала, когда бежала.

– И мы услышали. И тогда нам стало уже не до смеха! Бежать в шкурах было трудно, вначале их с собой тащили, а потом побросали – жизнь дороже!

– Вы так испугались волка? Ведь здесь кругом лес, наверное, должны привыкнуть к такому соседству. Волк – это просто большая собака.

– Это не так. Волк – не собака. И волк волку рознь. Дело в том, что давно в окрестностях села не было волков.

– Может, просто не замечали?

– Это мы не заметили бы следов волка? Это городские жители могут не заметить, но не мы. Волк метит территорию так, что легко увидеть метки: царапает кору деревьев, разбрасывает фекалии, которые, подсыхая, приобретают белый цвет и заметны издали. К тому же года три как в лесу поселилось семейство рысей, здесь заповедник, и местный лесничий знает, что на его территории происходит. А рысь никогда на помеченной волком территории не останется – он ее первый враг. Но самое главное – это ВОЙ!

– Чем примечателен этот вой?

– Волк воет только вечером и под утро, но никогда глубокой ночью, разве что ночь очень морозная, и ни в коем случае на полную луну.

– Может, это был неправильный волк? Или вас, в свою очередь, кто-то тоже захотел разыграть?

– Только один волк глубокой ночью воет на полную луну. Это волк-оборотень – вовкулака!

– Выходит, вовкулаки существуют?

– А никто и не говорил, что нет, – вновь вмешалась вдова. – Эти дуралеи своими действиями вызвали к жизни вовкулаку, о котором почти тридцать лет не было слышно в наших местах.

– Какими действиями?

– Полная луна, волчьи шкуры, кувыркание через осиновый пень на поляне.

– По-моему, слишком фантастично.

– Но это так – ОН появился!

– А где Сидор?

– Вот это самое страшное из всего, что случилось. Они потеряли его в лесу, когда убегали! – Вдова строго посмотрела на ребят.

– Никуда Сидор не денется. Видно, в темноте заблудился, когда бежал, перепугавшись. Сейчас, наверное, уже дома! – кривя губы в презрительной усмешке, заявил Вольф.

Ростик неожиданно вскочил и, ничего не объясняя, выбежал за дверь. Вольф поднялся и не спеша направился к двери.

– За вами гнались? – спросила Иванна. – Кто? Вы что-нибудь видели?

– Ночью в лесу от страха глаза велики. Может, кто-то за нами и гнался, а возможно, всего лишь показалось. Бай-бай! – И он вышел из комнаты.

– Не вернулся Сидор домой – их соседка ко мне только что приходила за молоком, – сообщила вдова. – Его отец, лесничий, и еще с десяток мужиков взяли ружья и пошли в лес его разыскивать.

В полдень по селу разнеслось страшное известие – в лесу нашли тело Егора, которого, по-видимому, загрыз волк. А вскоре нашелся Сидор – живой и невредимый. Оказывается, во время бегства по ночному лесу он потерял направление и попал на болота, чуть не утонул. Добрался до какого-то островка и там пересидел ночь, дрожа от холода. Рискнул отправиться в обратный путь, когда солнце поднялось высоко и он согрелся.

Подвода с телом несчастного мальчика Егора, накрытым старым одеялом, проехала по селу, и вдоль ее пути стояли почти все жители села. Женщины плакали, и если рядом с ними были дети, то крепче прижимали их к себе. Старые бабы судачили между собой, и все чаще слышалось: оборотень, вовкулака. Иванна с ужасом наблюдала, как медленно движется телега, где, невидимый для глаз, находился несчастный мальчик, похожий на медвежонка. Он предупреждал ее, чтобы она не ходила в лес, а сам оказался в этом страшном месте.

Что побудило его в столь неурочный час отправиться в лес, если он знал о какой-то опасности, подстерегавшей там? Единственное, что ей пришло в голову, – он следил за ней, возможно, надеясь уберечь от опасности, а увидев рядом с ней Вольфа, не стал подходить к ней. На свое несчастье, он не умел так быстро бегать, как она…

Иванна ощутила, что виновата в происшедшем, – ведь если бы вчера она не приставала к ребятам с глупыми вопросами, то они бы не решились разыграть столичную журналистку, не пошли бы в лес, а Егорка, «медвежонок Винни-Пух», не отправился бы следом и сейчас бы был жив.

«Неоднократно слышала, что мысль материальна, ведь часто бывает: когда постоянно думаешь о чем-то, то оно может принять физический облик. А эти глупые настойчивые вопросы о нападениях волков-оборотней на людей… Неужели я своими мыслями, словами смогла материализовать чудовище?»

От этих размышлений ей стало совсем плохо. Она увидела куда-то спешащего Николая Николаевича и подошла к нему. Он чуть было не проскочил мимо, и ей пришлось схватить его за рукав, чтобы остановить. Он обернулся, увидел ее, и на его лице явно проступила досада.

– Здравствуйте, Николай Николаевич, – поздоровалась Иванна, не выпуская рукав его куртки, словно он мог сразу убежать. – Когда мы сегодня уедем в райцентр?

– Здрасте… – буркнул мужчина. – Тут такие дела… Знаете…

– Знаю и хочу поскорее отсюда уехать.

– Забоялись, значит… А это ведь то, что вы хотели здесь найти…

– Наверное, я плохая журналистка. Я не искала здесь… кровь…

– Ваше дело. Не получится сегодня уехать. Завтра на рассвете будет облава на волка – в ней участвуют все мужики, у кого есть ружья, и из райцентра приедет подмога. Так что только завтра под вечер поедете: со мной или с кем-то из приезжих охотников.

– Плохо, не хотелось мне здесь провести еще одну ночь.

– Ничем не могу помочь. Автобус тоже будет завтра. Выбирайте: на рейсовом автобусе днем или на автомобиле вечером. Извините, спешу в сельсовет. Дел невпроворот.

Иванна его отпустила, и он пошел быстрым шагом, не оглядываясь. Она почувствовала ужасную слабость, словно события прошлой ночи истощили все ее силы. Николай Николаевич был прав – материала на статью было уже более чем достаточно, осталось лишь уточнить кое-какую информацию. Структура статьи вырисовывалась без усилий с ее стороны: нападения волка на женщин и детей в 1947 году (описать случай с Денисом Барановским, местные жители считали того волка оборотнем); нападения, которые внезапно начались и так же внезапно закончились; затем продолжение этой истории в наше время – трагический случай с Егоркой. Но в самом ли деле это произошло случайно и нет ли в этом злой человеческой воли?

Она решила зайти к учителю в школу. К ее удивлению, школа оказалась закрытой. Подошла к двери, на которой висел замок, словно не веря своим глазам, и остановилась в растерянности, не зная, куда дальше идти, что делать.

– Вы Леонтьевича ищете? Подождите, он скоро будет, – услышала за спиной женский голос и обернулась.

Молодая круглолицая женщина лет тридцати пяти, с серыми глазами, в темном, плотно обмотанном вокруг головы платке и такого же цвета безликом бабском одеянии, которое никак не вязалось с румянцем на щеках и вообще здоровым видом, внимательно смотрела на нее.

– А куда он пошел? Неужели занятия в школе так рано закончились?

– Когда узнали о Егорке, – тут женщина перекрестилась, – то он детей отпустил и пошел в сельсовет. А ребятня обрадовалась, что занятия так рано закончились, весело из школы выбегали. Не понимают, глупые… А что с них возьмешь – малы еще.

– Да, горе большое. Жаль Егорку… Я его вчера у Ивана Леонтьевича встретила. Сразу видно, что хороший мальчик… Был… Слава Богу, другой нашелся, живой и невредимый… Слышала, что у него прозвище Сидор, а как звать, не знаю.

– Фамилия у него Сидоркин – вот отсюда и Сидор. А звать Сергуня.

– У него друг есть но прозвищу Вольф – это тоже с фамилией связано?

– Нет. Тут целая история. Во время войны немцы шли через наше село, безобразия всякие творили. После этого родился у девки Нины Иванчихиной сын Николай. Его в детстве Гансом дразнили, так и осталось до самой старости. У него самого родился сын, тоже Николай, того уже Немцем прозвали. А Николай Николаевич сделал Ленке Солодовниковой сына, Валерия, но так на ней и не женился. Валеру пацаны Вольфом прозвали – немецкое слово.

– Николай Николаевич – это тот, который фермер и живет на хуторе?

– Он самый, вчера вас привез. А Ленка живет здесь, с сыном Валеркой. Вроде есть кто-то у нее в райцентре, так что, может, вскоре переедет. Говорят, серьезный человек – магазин там держит. А вы ведь из газеты?

– Не скрою – журналистка.

– Про Николая Николаевича не пишите хорошего. Жмот он, скупердяй. Наши участки взял в аренду, а…

– Я про него писать не буду, обещаю. У меня другая тема.

– А вон и Леонтьевич возвращается.

У учителя был озабоченный вид. Увидев женщин, он ускорил шаг.

– Ну как, Леонтьевич, видели? – нетерпеливо спросила женщина, когда он еще подходил.

– Видел. Дело серьезное. Ветеринар Федор Иванович вместе с лесничим обследовал раны – сомнений нет, это волк. Напал сзади и перекусил шейные позвонки – по-видимому, смерть наступила мгновенно. Вырван кусок мяса из бедра и ягодицы. Больше явных повреждений нет.

– Боже мой! – вскрикнула женщина и перекрестилась.

Учитель продолжил:

– Лесничий сказал, что, судя по следам зубов, зверь очень крупный, но повел себя странно – словно удовлетворился тем, что загрыз мальчика. Волк нападает на человека в одиночку крайне редко, в исключительных случаях, когда слабая кормовая база и он очень голоден. Но повреждений для голодного зверя мало, да и дичи в лесу хватает. Возможно, волк старый и больной. Также не исключено, что «гость» забрел к нам из чернобыльской зоны – может, мутировавший под влиянием радиации волк.