Текст книги "Skinова печать"

Автор книги: Сергей Алов

Соавторы: Константин Алов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Крамской и Крюков задумались. Сразу видно – интеллектуал. Не опер вшивый.

– Значит, примерно это происходит сейчас в исламе? – предположил Крюков.

Гершензон утвердительно кивнул.

– Именно. Ислам сегодня находится в большой опасности. В исламском мире к власти рвутся радикалы. С ними заигрывают, их пытаются использовать. Кто – ради политической выгоды, кто – из страха. А ведь они никакие не мусульмане, а манихеи-гностики. То есть, попросту – сатанисты. Христиане в свое время также с трудом преодолели их влияние. Печально знаменитая инквизиция и была создана специально для борьбы с такими сектами. Их называли богумилами, павликианами, катарами-альбигойцами, которые захватывали целые страны или провинции. Еретиками, ведьмами и евреями, – тут Гершензон печально вздохнул, – инквизиторы занялись гораздо позже и по иным причинам.

– А разве эти катары не еретики? – не понял Крюков.

Гершензон отрицательно покрутил головой.

– Ни в коей мере. Еретик – человек, разделяющий основы религии, но не согласный с частностями. А богумилы и катары отрицали христианство совершенно. Да и не только его. В исламе в то время тоже появилась подобная секта – исмаилиты-ассасины. Убийцы-самоубийцы.

– Типа нынешних шахидов? – уточнил Крамской.

– Опять ошибаетесь, – вскипел эксперт. – Шахид – подвижник, тот, кто после смерти сразу попадает в рай. К ним относятся кроме тех, кто умер за веру, беременные женщины, утопленники и еще ряд категорий умерших. Но шахидом можно назвать только покойника, живого шахида быть не может. Те же, кого мы с подачи журналистов называем шахидами, на самом деле называются федаинами – людьми, готовыми пожертвовать собой ради идеи. А отсюда до сатанизма – один шаг. Знаете, я не верю в сатанистов, которые собираются по ночам в подвалах или на кладбищах, режут кур и кошек, выкрикивают заклинания и несут прочую чушь. Это просто хулиганы с амбициями. Настоящие сатанисты – те, кто убежден, что чем хуже людям, тем лучше идеям. Они отрицают материальное и превозносят духовное. А по мне духовный тот, кто свое материальное готов отдать нуждающемуся ближнему. Я вас не утомил?

– За это надо выпить, – предложил Крюков. – И можно продолжать.

Все последовали его совету.

– Так в чем проблема ислама? – напомнил Крамской.

– А в том, что лидирующую позицию там сегодня занимают эти самые манихеи-сатанисты. И прикрываются изрядно обветшавшей и заплесневевшей национально-социальной идеей борьбы с материальным миром. Материальное зло в их трактовке – это Соединенные Штаты, Израиль и прочий западный мир, а духовные – это они сами, террористы. Хотя я не назвал бы их нищими. Они отправляют ничего не смыслящих сопляков и баб с «поясами шахидов» взрывать мирных жителей. Дай им атомную бомбу – взорвут, не раздумывая. Это же чистой воды самоубийство, которое осуждается всеми мировыми религиями, исламом в том числе. А тот самый западный мир поддерживает их финансово. Как у нас в России накануне революции всякие фабриканты – Саввы Морозовы, Шмидты – содержали своих будущих палачей-большевиков. Тоже форма самоубийства.

Крамской задумчиво покусывал листик кинзы.

– Весьма познавательная лекция, – признал он. – Но мы хотели бы узнать ваше мнение о нынешних фашистах.

– О, о них можно говорить часами, – замахал руками Гершензон. – Но если вкратце: фашизм сегодня – не результат каких-то политических интриг. Это естественное настроение, характерное для любого общества периода упадка. Но беда в том, что такое настроение пытаются использовать в своих интересах отдельные преступные группировки. И связи их уходят на самый верх. Причем, сама политическая ориентация тут роли не играет. Как говорил великий и мудрый товарищ Стадии: «Пойдешь налево, придешь направо». Ну, не буду вас сейчас грузить подробностями, все это будет в анализе, который вы мне заказали. Давайте лучше выпьем.

Гости выпили, закусили и засобирались.

– Пора и честь знать, – решительно заявил Крамской. – Спасибо за информацию.

Крюков выразил солидарность с начальником. Они поднялись и пошли к дверям.

– Может, вам помочь со стола убрать? – предложил опер. – А то дочка, поди, нескоро вернется.

Но Гершензон отказался.

– Не трудитесь, скоро помощница придет и все уберет. Машка подругу попросила. Ну, и той подработать не мешает.

Гости вышли. На лестничной площадке они остановились в ожидании лифта. Кабина подошла, двери открылись, и на площадку шагнул негр, одетый как преуспевающий клерк или даже адвокат. Костюм, плащ, в руке кейс, на шее галстук-бабочка.

Негр направился к квартире Гершензона и позвонил. Крюков с Крамским сели в лифт и поехали вниз.

– У твоего Гершензона что, Третий интернационал собирается? – спросил Крюков у начальника отдела расизма.

Тот в ответ только плечами пожал. Потом сообщил:

– Меня на работе не будет день-другой. Надо в одно место слетать. Найдешь, чем заняться? Скоро Волгин должен вернуться.

Крюков заверил шефа, что без работы в ожидании руководства не останется.

Блестящий черным лаком «майбах» въехал в ворота усадьбы Анвара. Барин выбрался из машины, размялся после долгого сидения и окинул взглядом трехэтажную махину дома. Следом салон покинул Оборотень.

От дверей особняка навстречу им уже торопился Анвар.

– Борис Николаевич! Какой гость, э!

Он неодобрительно посмотрел на Оборотня.

– А этот здесь зачем?

– Нужный человек, – буркнул Баринов. – Я ему доверяю.

Они прошли в дом, где их уже ждал накрытый стол. Анвару не хотелось, чтобы их слушали уши прислуги.

Минут двадцать-тридцать они вели светскую застольную беседу. Постепенно от общих тем и сплетен перешли к насущным делам, ради которых Барин и проделал столь долгий путь в тридцать километров.

– Мне пришлось отдать Мусе деньги за товар, который твои люди сожгли в моем магазине во время того погрома в центре, – доложил Анвар. – Много денег.

Сразу и не поймешь – то ли пожаловался, то ли претензию предъявил. Барин решил внести ясность.

– Это твои проблемы. Я-то здесь при чем?

Анвар с горечью рассмеялся.

– Значит, как доход, – так поровну, а убытки – каждый за себя? А не ты ли учил меня, что надо делиться? Так что давай входи в долю. Иначе мне придется закрыть свой бизнес.

– Это твой бизнес, – твердо стоял на своем Баринов. – Я с него ничего не имею.

– Зато имеешь с меня, э, – напомнил Анвар. – Ты сидишь на выплатах пострадавшим от терактов, на восстановлении разрушенных объектов. Не будет терактов, не будет денег. Я тебе это устраиваю и не беру с тебя ни копейки. Даже, наоборот, за крышу отстегиваю, э.

– А я прикрываю твою наркоторговлю, – огрызнулся Барин.

– Э, давай не будем торговаться. Мы не конкуренты, а партнеры. У меня трудности. Мне нужны деньги. Много денег, э!

Баринов задумался, потом переглянулся с Оборотнем. Тот понимающе кивнул. Баринов обратился к Анвару уже без раздражения.

– Хорошо, у меня имеется одно соображение. Я, конечно, никаких денег платить тебе не собираюсь. на это не рассчитывай. Но помочь попробую. В поджоге виноваты скины, значит, и отвечать Жидоморову.

– Что?! – Анвар не понял, смеется Барин или говорит серьезно. – С этого фашиста «бабки» получить? Да его убить легче!

– Я тебе помогу у него «бабки» выбить, – успокоил Барин. – А как твои девочки?

Анвар расслабился. Он знал, что Барин словами не бросается и, если сказал, сделает. К тому же расстановка сил кардинально изменилась. Если сначала Баринов выступил в роли его противника, то теперь он становился союзником. Кроме того, шансы получить хоть что-то с Баринова равнялись нулю. Другое дело – с какого-то Жидоморова. При условии, разумеется, что у того с Барином общие дела.

– С куколками полный порядок. Жалко, что Клаву пришлось убрать. Я ее для серьезного дела готовил. Вместо нее Ибрагим другую девочку готовит, Оксану. Но теперь нужно громить Мусу. У него героин, без денег он его не даст, а с твоего Жидоморова еще когда получишь? На хлеб же чем-то надо зарабатывать, да и куколки много порошка расходуют. Я Ибрагиму велел экономить. В пределах разумного, конечно.

Барин сам себе наливал и, не дожидаясь остальных, опрокидывал в рот рюмку за рюмкой. Он пришел в хорошее расположение духа и стал сентиментален.

– Нет базара, ты, Анвар, молодец. Когда было нужно, даже своих жен не пожалел, отправил на дело с поясами. У тебя прямо как в песне: «Раньше думай о родине, а потом о себе»!

– Дело прежде всего, – глаза Анвара сузились.

Он не любил вспоминать об этом. Одну жену, Фатиму, он отправил с самолетом. Она взорвалась где-то над широкой рекой Волгой. Вторую, Зарему, направил в метро «Ржевская». До метро она не дошла, менты спугнули. Взрыв произошел на улице, эффект получился недостаточным и совершенно потерялся на фоне произошедшего вслед за этим захвата в заложники тысячи школьников в городе Сослане.

– Теперь менты всех чеченок проверяют, – заметил Барин. – Вообще всех женщин южного типа. И пассажиры от них шугаются. В одном самолете лететь отказываются.

Анвар оскалил в улыбке золото зубов.

– Мне теперь это не страшно. Мои девочки белые. Понимаешь, в чем прикол? Я готовлю белых шахидок! Это мое «ноу хау». Думаю, спрос на них скоро резко возрастет.

Барин продолжал пить, и теперь его благодушие сменилось слезливой жалостью к самому себе.

– Эх, Анвар-Анвар! Ты вот двух жен лишился, а у меня единственный сын пропадает.

Анвар успокаивающе поднял руку.

– Не волнуйся, все под контролем. Я за ним слежу.

– Наследил уже, – сварливо проворчал Барин. – На иглу ты его посадил. А теперь следишь, чтобы он с нее не соскочил.

От волнения у Анвара прорезался кавказский акцент.

– Э, зачем так говоришь? Он задолго до меня на иглу подсел. Я его хоть немножко в узде держу, э!

Барин ничего не ответил, но про себя подумал: «Ты, козел, не его, а меня в узде держишь, но погоди, сочтемся за все».

Анвар испытующе посмотрел на Барина. Достаточно ли тот трезв, чтобы выслушать его деловое предложение? Но, кажется, водка его не брала.

– Я хотел тебя попросить об одном одолжении, – осторожно начал он. – У меня два дома в центре Москвы стоят. Жильцов выселили, но теперь их бомжи оккупировали.

– А это вот как раз к нему, – Барин указал на Оборотня. – Такая работа по его части.

Оборотень молча кивнул. Видно, уродился столь неразговорчивым. Но когда, уладив дела и ублажив утробу, Барин заглянул перед обратной дорогой в знаменитый золотой туалет Анвара, он задержался в гостиной.

Анвар приблизился к Оборотню и едва слышно произнес:

– Ну, Полковник, не ожидал тебя опять встретить. Ты что, на хвост ему сел?

Но тот в ответ снова не проронил ни звука. Вот он каким оказался – сильным и молчаливым.

Через пять минут гости погрузились в свой лимузин и уехали.

Чтобы скоротать время, Крюков решил разобраться со своим крестником – захваченным им в плен фашистом Витасом. Но ни в один из известных ему столичных следственных изоляторов тот не поступал. Сыщику пришлось напрячь всю смекалку и связи, чтобы найти пропажу.

Оказалось, что Витаса закрыли в камере обычного отделения милиции, расположенного в одном из промышленных районов города. По причине отсутствия населения, особенно в выходные, камеры пустовали. Дежурный по отделению откровенно скучал. Приход опера его развеселил.

– Ну, – хоть кто-то появился. А то прикатили эти, из «глубокого бурения», оставили пацана – и с концами! И что мне с ним делать? Ему ведь даже жрачки не положено. Не за свои же деньги кормить!

– Не волнуйся, – успокоил его Крюков. – Завтра я его заберу в наш «обезьянник». И пожрать принес.

– Петя, открой вторую! – велел дежурный усатому старшине с маленькими бегающими глазками.

Тот невозмутимо двинулся по коридору, Крюков пошел следом. Старшина остановился возле камеры с намалеванной на двери двойкой.

Витас лежал на приподнятом над полом возвышении, гордо именуемым «спальным местом».

– Здорово! – поприветствовал узника Крюков.

Тот недовольно взглянул на сыщика, но, узнав своего победителя, даже оживился.

– А, это ты? Проходи, начальник. Меня посадил, теперь можешь и сам присесть от трудов праведных.

Крюков уселся на доски, предварительно исследовав их взглядом – не бегают ли насекомые.

– Ладно тебе выпендриваться. Попал, значит, не повезло. Я тут пожрать принес.

– А выпить? – спросил пленник без особой, впрочем, надежды.

– Смеешься? – обиделся опер. – Кто же без пузыря в гости ходит? Как говорил папаша Мюллер: «Неудобно без гостинца».

Он распечатал бутылку водки и накапал граммов по семьдесят в пластмассовые стаканчики. Витас тем временем лихорадочно выкладывал из пакета на расстеленную газету принесенную Крюковым закуску: соленые огурцы, древесные грибки в остром корейском соусе, соленую черемшу и маринованный чеснок.

– Без чеснока в камере пропадешь, – со знанием дела заметил Крюков.

Налив водку, он резал копченое мясо. Пастрами он, как ни искал, не нашел. Купил пастрому. Видимо, нечто среднее между пастрами и бастурмой. Мясо было свиным, но оба сотрапезника, по счастью, оказались христианами православного обряда и никаких запретов на этот счет не имели.

Пили и ели молча. Обитатель камеры проголодался, как медведь по весне. Крюков же не начинал разговора из соображений деликатности. Когда литровая бутылка опустела на треть, Витас соизволил, наконец, поинтересоваться у гостя:

– Ты, в натуре, чего приперся? Стучать все равно не буду. Я за хавчик не продаюсь.

Сыщик небрежно махнул рукой.

– А я и не за этим. Просто привет пришел передать от твоих. У них тут на днях «собор» состоялся. Ты в курсе, что они тебя там приговорили?

– Свистишь, ментяра!

Опер сморщился, как от зубной боли.

– Фу, как грубо! Тебе что, больше не наливать?

Витас потупился.

– Извини, погорячился. Ты… Это правда?..

Крюков хлопнул его по плечу.

– Ладно, проехали. Я сам хотел тебя кое о чем расспросить. В общем, твои дружбаны собрались у холма, потусовались немного. А ваш главный предводитель команчей с такой смешной фамилией – типа Негроедов – зачитал список, среди которого прозвучала и твоя фамилия. Потом они сожгли какой-то мусор и закопали в черном гробике. Что бы это значило?

– Это значит, что я для них больше не существую. Крюков задумался.

– Я думаю, это можно пережить. А санкции посерьезнее не предусматриваются? Расстрел условно или двадцать лет домашнего ареста? Может, вне закона объявят – где поймают, там и замочат? Короче, кого-нибудь уже убили при таких же обстоятельствах?

Витас явно не знал, что сказать.

– Жидоморов говорил, что изменники долго не живут. Из тех, кого приговаривали раньше, я знал двоих. Один через неделю после символической казни с моста упал, другой просто исчез. Сбежал, наверное. Не убили же его…

Судя по выражению лица, Витас как раз считал, что предателя убили.

Сыщик решил ковать железо, пока не остыло. И сблефовал.

– А тебя не удивляет, почему они это сделали? Или ты думаешь, что я возле твоей тачки со взрывчаткой случайно оказался? Правильно думаешь, наколка на тебя пришла.

Витас проглотил комок горя. Кадык его так и заходил ходуном. Он был так подавлен, что даже на «вы» перешел.

– Вы можете сказать, кто меня сдал? – спросил он севшим голосом.

Сыщик выдержал паузу и произнес, как уронил:

– Шварц.

За неимением стен на расстоянии вытянутой руки узник принялся биться лбом о настил спального места. Удары выходили на славу – гулкие и четкие. Как в крупный бубен.

– Козлы! Сами сдали, сами и приговорили! Жидомор, сука! Он же наркотой торгует. А Шварц – оборотень из ментов. Причем – зуб даю! – рыба крупная, а зашаривает под мелкого бригадира. Я сначала сомневался, а теперь сто пудов уверен, что меня подставили.

Витас совсем раскис. Крюков для бодрости накатил ему полный стакан. Тот выпил и вовсе завис. Но после недолгой прострации его словно прорвало. Его речь была сумбурна, но лилась непрерывным потоком.

– Я не знал, что взрывчатку вез. Жидомор, сволочь, сказал, что у Шварца для меня есть работа – тачку перегнать. Я же таксистом работал, Москву как пять пальцев знаю. Шварц сам подвез меня на Окружную, высадил и велел ждать белую «газель». Типа – водила меня знает и сам найдет. Потом укатил. Тут «газель» подрулила. Водилу, который ее пригнал, звали Ибрагимом. Я еще подумал: с какой стати Жидоморов с черными связался? Потом укол – и отключился. Все как в тумане. Помню адрес, куда должен подогнать машину. Какие-то имена слышал – этот Ибрагим звонил какому-то Анвару. Подъехали мы, встали, к нам подкатили Анвар, а с ним двое – Барин, солидный такой мужик, и другой, его Оборотнем называли. Этот тоже мент. Может, из милиции, может, из ФСБ или прокуратуры.

– А может, показалось тебе, что он мент? – засомневался опер.

– Не, когда Барин отошел, Анвар Оборотня полковником назвал. Я только не врубился – звание это или погоняло.

– Слушай, а когда Оборотень-Полковник прибыл, Шварц еще с вами оставался?

– Нет. Он меня как высадил, так сразу и укатил.

Крюков зашевелил извилинами. Алкоголь часто помогал ему находить нестандартные решения и парадоксальные ответы.

– Так, может, это он и есть? – озадаченно протянул сыщик. – Для Анвара этот хмырь – Полковник, для Барина – Оборотень, для вас с Жидоморовым – Шварц. А для меня? Поди, он рядом ходит, а я и не догадываюсь?

Он поднялся на ноги.

– Короче, переночуешь здесь, а завтра я тебя переведу в изолятор при нашем управлении. Постарайся до того времени со шконки не упасть.

Перед тем как покинуть отделение милиции, Крюков задержался возле окошка дежурного. Тот играл в шашки с усатым старшиной.

– Спасибо, начальник, – сказал сыщик. – Значит, завтра я подгоню бумаги на перевод и заберу его.

Дежурный только рукой махнул, а старшина засуетился, вскочил и засеменил по коридору в сторону туалета. Там он достал из кармана трубку мобильника и набрал номер.

– Алло, Анвар? Тут нашим зеком интересуются. Заходил один, забрать грозился. Прямо завтра. Понял, жду.

Но Крюков этого не слышал. На улице шел дождь. Опер медленно добрел по лужам до оставленной «рябухи», забрался в салон и задремал.

Святополк Жидоморов положил трубку. Он побледнел, губы его тряслись от ярости. Сидевший напротив него Шварц даже испугался – как бы вождя «кондрашка» не расшиб.

– Обнаглели! – ревел вождь белугой. – С меня деньги требуют! Да это они мне должны платить!

– Что случилось? – спросил Шварц с тревогой.

– С нас хотят слупить неустойку за сгоревший магазин того черного! Там у него якобы тонна героина хранилась. Нет, надо поднимать всех! Мы им покажем!..

Присутствовавшие тут же Хорст, Игнат и Татьянка, видя истерику вождя, чувствовали себя крайне неуютно.

Шварц подмигнул Хорсту.

– Выйдите на минуту.

Ребята вышли в коридор. Из кабинета Жидоморова слов слышно не было, но отдельные звуки долетали. То всхлипы профессора, то гневные интонации Шварца. Видимо, он помогал вождю взять себя в руки.

Не через минуту и не через десять, а через добрых полчаса Шварц появился в коридоре, где его ждали взволнованные соратники.

– Ну, как он? – Татьянка кивнула на кабинет.

– Принял таблетки и уснул, – ответил Шварц. – У нас проблемы и решать их придется кардинально и в кратчайшие сроки. Татьянка, ты свое дело знаешь. Продолжай работать, но не теряй времени. Докладывай мне или Жидоморову.

«Любопытно, – подумал Хорст, – что это у нее за дело такое, о котором, кроме руководства, никто не знает».

Шварц обратился к Хорсту:

– На тебе изменники. Придется еще раз пройти проверку на арийскую твердость. Я знаю, Витас был твоим другом, и к Ботанику ты хорошо относился. Но решение «собора» не оспаривается и обжалованию не подлежит. Найди предателей, и чем быстрее, тем лучше.

– Игнат, – продолжал Шварц. – Подключай к делу Дыню и неорганизованных скинов. Они нам понадобятся там, где нельзя будет светить наших кадровых соратников. Сейчас останься, остальные свободны.

То, что Игнат когда-то привел Дыню в Подвал на тренировку, еще ничего не значило. Но теперь оказалось, что их связывают тесные отношения. Хорсту это не понравилось, но он промолчал.

Вместе с Татьянкой они вышли под дождь. Хорста так и подмывало спросить ее про спецзадание, но он сдержался. Она заговорила сама:

– Скажи честно, если ты найдешь Ваньшу, ты его сдашь?

– Не знаю, – честно признался Хорст. – А ты веришь, что они с Витасом предатели?

Татьянка дернула плечом.

– Нет. Мне вообще не нравится то, что у нас происходит в последнее время. Старых, проверенных ребят затирают и объявляют изменниками. Шварц подтягивает к Жидоморову каких-то темных прохиндеев вроде Игната и дебила Дыни. Знаешь, мне, наверно скоро понадобится твоя помощь. Могу я на тебя рассчитывать?

– Конечно, – усмехнулся Хорст. – И передавай привет Ваньше.

На этом они расстались и разошлись в разные стороны.

А в это время в кабинете Жидоморова продолжалось совещание. Вопреки заявлению Шварца вождь не спал, а висел на телефоне. Шварц и Игнат молча сидели на диване в ожидании приказов. Из разговора Жидоморова можно было составить однозначное мнение – он получает инструкции сверху. Интересно, от кого?

Наконец вождь закончил разговор и обратился к подчиненным:

– А теперь садитесь ближе и слушайте, что надо делать!

Негр в галстуке-бабочке вышел из такси и выругался. Одностороннее движение в центре Москвы доставляло ряд неудобств. И для того, чтобы подъехать к гостинице, ему пришлось бы предварительно прокатить через весь центр и полюбоваться достопримечательностями ночной столицы.

Таксист оценил дополнительную услугу в сотню долларов, включив в эту сумму и услуги гида. Правда, без переводчика. Но негр в галстуке-бабочке не собирался бросать деньги на ветер. И сообщив таксисту-шакалу, что он о нем думает, разумеется, также без переводчика, он вышел из машины. Тем более, что до гостиницы было рукой подать – только улицу перейти.

Негр в галстуке-бабочке направился к подземному переходу. Настроение ему не испортил даже зарядивший дождь. Он выполнил свою миссию и утром собирался улететь в свою солнечную Калифорнию, где всем неграм живется привольно и весело. Не то, что в этом рабском раю. Впрочем, слова «раб» и «славянин» по-английски звучат одинаково.

В подземном переходе было светло и чисто. Шаги гулко отдавались в пустом пространстве. Русские подземными переходами по ночам не пользуются. Не потому что боятся – им все по фигу. А потому, что какой дурак полезет в переход, когда улица пустая?

Негр в галстуке-бабочке шел, насвистывая веселый негритянский, что характерно, мотивчик. К его удивлению, где-то за спиной он услышал в такт мелодии топот ног, обутых в тяжелые ботинки. Кто-то куда-то торопился. Негр удивился вдвойне. Он считал, что если русские торопятся, то никогда не воспользуются подземным переходом. Эти двое воспользовались.

Лица у обоих закрывали капюшоны надетых задом наперед спортивных курток-ветровок. Для глаз были прорезаны дырки. Так одеваются хулиганы в Гарлеме. Но почувствовать себя как дома негр в галстуке-бабочке не успел. Удар обрезком водопроводной трубы лишил его сознания.

Последнее, что он видел, была огромная пятерня, сжимавшая орудие убийства. Для верности убийца нанес еще несколько ударов по голове, разбрызгивая по стене перехода кровь и мозги жертвы. Он бы продолжал бить и дальше, но напарник схватил его за рукав.

– Хорош, сваливаем.

Никем не замеченные, преступники покинули подземный переход и растворились за пеленой дождя.

Оставшись в одиночестве, Витас допил водку – не ментам же ее оставлять! – и улегся спать. Он не проснулся, даже когда дверь камеры со скрипом открылась. Вошли двое. На обоих – спортивные куртки-ветровки, но на этот раз надетые нормально, а не задом наперед. Они осторожно приблизились к спальному месту.

– Ну вот, спит. А ты боялся, – сказал один из вошедших другому.

Тот нагнулся к заключенному и потряс за плечо.

– Подъем, фашистская морда!

Витас открыл глаза. Если бы не последствия опьянения, он вполне успел бы среагировать. Но не сейчас. Удар водопроводной трубой отбросил его на спальное возвышение, за первым ударом последовал второй. Били вдвоем, торопились. Убийцы знали, с кем имеют дело, и боялись своей жертвы. Соображали – если он сумеет встать, то они лягут, причем навсегда.

Поэтому сейчас один другого не оттаскивал, а, наоборот, оба молотили, как Ленин на субботнике. Устав, посмотрели на дело рук своих и не ужаснулись, но удивились.

– Ну, напахали! – с восхищением в голосе признался длинный и худой. – Полковник будет доволен.

Второй, потолще, также замер в изумлении. Он сжимал трубу своей громадной пятерней и разглядывал то, что совсем недавно было человеческой головой. Его напарник первым пришел в себя.

– Дыня, гнида, а почему ты без перчаток работаешь? – только сейчас он заметил это упущение. – Засветиться хочешь? Ты же нас обоих спалишь!

– Не ссы, Игнат, – успокоил его Дыня. – Сейчас выйдем, дрыны в Яузу побросаем, а там пусть рыбы отпечатки снимают. Я что, виноват, что на мою грабалку ни одни перчатки не налезают? – с гордостью пожаловался здоровяк. – Даже зимой без перчаток хожу. Холодно. А отпечатков моих у ментов все равно нет. Если что, сравнить не с чем будет. Я чистый как стиральный порошок.

Они вышли, как и вошли, тихо и аккуратно. Возле двери камеры им пришлось перешагнуть через труп усатого старшины. И у того голова была разбита ударом обрезка трубы, хотя и не так сильно. Дыня ударил его всего один раз, но крепко. Мимо дежурки прошли незаметно. Дежурный, сраженный слоновьей дозой снотворного, которое подсыпал ему усатый старшина, храпел у себя в будке.

Крюков проснулся от холода. Он не поднимал до конца стекла в машине, и холодный сырой воздух пробрал его до костей. Опер вылез наружу и помахал руками, чтобы немного согреться. От отделения милиции он так и не отъезжал и сейчас увидел в темноте два силуэта, которые показались из дверей отделения и направились в его сторону.

Сыщик, хотя и работал в милиции, не любил приставать к прохожим по пустякам. Ему не приходило в голову тешить свою гордыню, заставляя граждан предъявлять документы. Но сейчас почему-то решил – этих двоих надо проколоть. Может быть, они тоже интересуются узником камеры номер два?

Сыщик выждал, пока неизвестные приблизятся.

– Граждане, давайте задержимся и предъявим документики, – предложил он.

И едва успел уклониться от летящей в голову ноги. В ответ он ударил сам. Противник тоже ушел, но удар опера, хоть и вскользь, заставил его пошатнуться.

Второй незнакомец в драку не вступал, наоборот, удержал своего товарища, когда тот вновь рванулся в атаку.

– Подожди, Вадим, а вдруг он и вправду из милиции. Кто вы? Представьтесь, пожалуйста.

Голос явно принадлежал человеку в возрасте.

– Меня зовут Крюк. Опер Крюк, – сыщик отступил на шаг и галантно кивнул. И добавил: – Старший опер Управления спецслужбы МВД России.

– Орлов Федор Иванович, генерал-полковник в отставке. Для друзей дядя Федор, – старший из незнакомцев протянул Крюкову свое удостоверение.

– А я для друзей – просто товарищ полковник, – съязвил недавний противник Крюкова. – Только удостоверение с собой не ношу.

– Прекрати ерничать, Вадим, – снова одернул спутника генерал и обратился к Крюкову. – Извините за недоразумение. Он действительно полковник, хотя и молод. Мы приняли вас за… за другого. Вадим, извинись!

– Извини… что слабо врезал, буркнул Вадим.

Сыщик развел руками.

– Понимаю, бывает. Дождь, темно. А вы не из отделения идете?

Генерал посмотрел на него очень внимательно и отрицательно покачал головой.

– Нет. мы с коллегой просто шли мимо.

«Врет, – подумал сыщик. – Я же видел, как они из дверей выходили. Придется заняться товарищем генералом дядей Федором и товарищем полковником Вадимом поплотнее. Вот только когда?»

– Так мы можем идти? – уточнил генерал.

– Разумеется, – любезно улыбнулся Крюков.

Он внимательно проследил, как генерал с полковником уселись в навороченный, размером с небольшой грузовик, джип и укатили.

Короткая потасовка согрела опера, и он вернулся в машину. Остаток ночи он провел спокойно, проснулся утром от воя сирены «скорой помощи». И глазам не поверил. У дверей отделения толпился народ. Стояло несколько машин – «скорой» и милицейских. Сыщик выбрался из своего тихого угла и поспешил к собравшимся. Небольшая толпа зевак состояла, в основном, из тех, кто шел на работу. Сыщик обошел любопытных и увидел знакомое лицо водителя дежурной машины с Петровки.

– Что тут стряслось? – спросил опер.

– А, – водитель возмущенно махнул сигаретой, отчего горящий кончик ее отломился и полетел в лужу. – Задолбали совсем эти бандиты-террористы и еще не знаю кто! Вошли в отделение, дежурного траванули какой-то дрянью, старшину, который арестанта караулил, наглухо завалили.

– А арестант? – с волнением спросил сыщик. – Он с ними ушел?

– Куда же он уйдет? – ухмыльнулся водитель. – Арестант, как говорится, со шконки упал. Башка вдребезги, мозги по стенкам. Я сам не видел, не люблю ужасы смотреть.

Крюков вернулся к «рябухе» и запустил двигатель. Пока он прогревался, сыщик оценивал сведения, которые имел, и сравнивал их с доказательствами, которых у него не было.

И какое отношение к этому имели генерал Орлов и его полковник? Документов Вадима Крюков не видел, поверил генералу на слово. Поэтому он не мог сказать – означало ли слово «полковник» звание Вадима или было кличкой. Количество неизвестных в задаче давно зашкалило за максимум и поставило ее решение под большое сомнение.

Сыщик тронул машину и задумался. Из множества вопросов во всей остроте перед ним встал самый насущный – где в это время можно позавтракать?

4

Муса перевел Алана в охрану не от хорошей жизни и не потому, что испытывал к нему какое-то расположение. Просто назревала буря. Муса ждал ее со дня на день. С какой стороны она разразится, оставалось для него пока неясно, поэтому лучше было перестраховаться. Алан показался ему парнем добросовестным и крепким. Одним словом, надежным. Поэтому на следующий же день после инцидента в шашлычной бывшего милиционера ждала новая работа.

Ничего сложного в ней не было. Ходить по рынку с примитивной рацией и резиновой дубинкой, пресекать нарушения и слушать по рации коллег и старших. На вызовы реагировать. Первый день прошел без происшествий.

После работы Алан шел домой. Сразу за рынком дорогу ему перегородила черная «БМВ» – «трешка». Из машины выскочили четверо брюнетов с пистолетами в руках.

– Залезай, – один из них указал стволом на раскрытую дверь.

Алана усадили на заднее сиденье и взяли в клещи с обеих сторон. На голову нахлобучили мешок.

– Не дергайся, – произнес голос с сильным южным акцентом. – С тобой пагаварыть хотят.

Алан и сам догадался, что если бы его хотели убить, то завалили бы тут же, возле рынка. А вот кто хотел с ним пообщаться – вопрос интересный. Если Полковник, то жить Алану останется недолго и мучительно больно, как Павке Корчагину из китайского многосерийного фильма.