Текст книги "Skinова печать"

Автор книги: Сергей Алов

Соавторы: Константин Алов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Хорст заметил Шварца. Тот по обыкновению прикрывал лицо низко надвинутым капюшоном. Они крепко обнялись по обычаю «Братства».

– Ты Витаса не видел? – спросил Хорст.

– Его сегодня не будет. Он на особом задании, – отозвался Шварц.

Что-то в его тоне Хорсту не понравилось, но что – он не понял.

В центре поляны появился Святополк Жидоморов. Это было сигналом к построению. Хорсту стало тошно – он терпеть не мог всех этих построений в колонны, но взял себя в руки и направился к своему месту в первой шеренге.

Застолье в кабинете расслабило Крюкова. Ездить под градусом он не любил и решил прогуляться. Но, отойдя от уютного особнячка на несколько кварталов, он вспомнил, что оказался практически безоружным.

Свой табельный «Макаров» сыщик предпочитал держать в сейфе дежурного по управлению. Благодаря техническим характеристикам этот пистолет служил скорее источником проблем, чем оружием самозащиты. Его легче было потерять, чем применить по назначению – для поражения живой силы противника. В работе опер предпочитал обрез двенадцатого калибра – вещь совершенно неотразимую. Но сейчас вдруг оказалось, что «Перделли» остался запертым в «рябухе».

Вспомнив о мстительных кунаках Ибрагима, сыщик устыдился собственной беспечности и поплелся обратно. Добраться до припаркованной возле особнячка «рябухи» оказалось непросто. Узкий въезд перегородила «Газель». Когда Крюков уходил отсюда, никакой «Газелью» тут не пахло. Это показалось ему странным. Учреждение давно закрылось, сотрудники разошлись по домам, наелись вкусной манной каши и теперь, вероятно, спят в своих теплых постельках. Так что тогда тут делает грузовой фургон? Привез охране рогалики и пиццу? Спросить бы водителя…

В кабине мелькнул свет. Значит, внутри кто-то есть. Опер совсем забыл, что не вооружен. Он рванул на себя дверь машины. Сюрприз. Водитель автоматически уцепился за ручку двери изнутри. Но рывок был так силен, что шофер вывалился наружу.

Крюков не стал задавать вопросов, а начал с грубого насилия. Несколько ударов достигли цели. Водитель отключился. Крюков выволок его на светлое место. Парень как парень. Волосы светлые, очень коротко острижены. На его руке опер прочел татуировку: «Витас».

Сыщик вытащил из штанов поверженного противника ремень и на всякий случай стянул ему руки за спиной и привязал к ним одну ногу. Потом осторожно подошел к «Газели» и заглянул в открытую дверь.

В тусклом свете лампочки он увидел, что салон забит плотными пакетами. Пришлось забраться внутрь и надорвать упаковку на одном из них. Увиденное заставило его вздрогнуть, спина покрылась холодным потом. Машина была под завязку набита взрывчаткой.

3

Устроившись на рынок грузчиком, Алан с самого утра начал катать тележки, доверху нагруженные коробками и банками. Кроме того, он должен был в начале рабочего дня ставить палатки, а вечером убирать. Ну, и без тележек приходилось подбрасывать товар то в одну, то в другую точку. Времени на то, чтобы поспрашивать народ насчет Полковника, не оставалось. К вечеру он просто с ног валился, а утром снова – на работу.

Перед концом рабочего дня подошел сам Муса. Он о чем-то договаривался с бритоголовым толстяком, который обозвал Алана хачем и представился Дыней. Алана он не узнал или просто не заметил. Интересно, какие у Мусы могут быть дела с фашистами? Закончив беседу, Дыня пошел к выходу, а Муса подошел к хозяину торговой точки, где трудился Алан.

Муса о чем-то спрашивал торговца, глядя при этом на Алана. Хозяин, неплохой мужик, вопросами остался явно недоволен. Алан как работник ему очень понравился – непьющий, сообразительный и исполнительный. Но возражать Мусе не посмел.

Муса похлопал Алана по плечу.

– Хвалят тебя. Завтра новую работу получишь. В охрану пойдешь, мне такие люди нужны. А сегодня немножко помочь надо при шашлычной. Ребята совсем зашиваются.

Алан пожал плечами.

– Нет проблем.

Шашлык ему приходилось делать не один раз, ремесло это было хорошо ему знакомо. Муса отвел его в шашлычную. У входа в павильон высился большой пластиковый орел – копия бронзовой птицы в Минводах. Шашлычник обрадовался помощи и велел Алану сходить на склад, принести мешок древесного угля. Мешок оказался легким, и Алан отдыхал под такой ношей.

Он занес мешок в подсобку. Кроме угля здесь валялись собачьи шкуры. Шашлык, разумеется, делался из диетического собачьего мяса. Добавление бараньего жира придавало ему вкус натуральной баранины. Из шкур шашлычник собирался пошить к зиме шапки-ушанки.

Подсобка находилась между общим залом и «греческим». Так в шашлычной именовался отдельный кабинет для особо уважаемых гостей. В этот вечер Муса принимал в «греческом зале» очень важного человека, самого Анвара.

Алан не собирался подслушивать их разговор. Зачем ему лишняя информация? Меньше знаешь – дольше проживешь. Но не затыкать же специально уши.

Поневоле Алану пришлось выслушать часть разговора двух предводителей враждующих между собой течений Ислама и двух конкурирующих на столичном рынке диаспор. Но сейчас они обсуждали общие проблемы. Речь шла о наркотиках. Анвар объяснял Мусе, что весь полученный у него товар погиб при погроме, устроенном фашистами в центре Москвы. Но Муса не соглашался признать эти обстоятельства форсмажорными.

– Какие фашисты-машисты, слушай? Какой форс-мажор? Это что – землетрясение, наводнение, ураган Иван Грозный? Охранять надо было лучше. Муса на охране никогда не экономит. Поэтому как брата тебя прошу, давай останемся друзьями. Ты товар получил, деньги отдай, – в медово-сладких интонациях голоса Мусы отчетливо прозвучала затаенная угроза.

Но Анвар ссориться не захотел, настроенный весьма миролюбиво.

– Хоп, договорились! Какой базар-мазар, э! – отозвался он. – Будут тебе деньги. Не будем ссориться по пустякам. Только ты смотри, хорошо охраняй свой товар. Ты зря фашистов не боишься. Как бы жалеть не пришлось, э!

В коридорчике, ведущем из общего зала в кухню, послышались шаги. Алан быстро вышел из подсобки и чуть не остолбенел. Он нос к носу столкнулся с человеком, которого так долго искал, с Полковником. Ему хватило выдержки скрыть свое изумление и ненависть. В мозгу гранатой взорвалась одна мысль – встретил врага, а убить не смог. Нечем было. От досады он с силой закусил губу, но даже не почувствовал боли.

Алан разминулся с Полковником и нарочито неторопливо прошел в пустую кухню. Здесь он схватил огромный, достигавший в обухе толщины большого пальца, нож, которым повар рассекал суставы и небольшие кости, и бегом бросился обратно. Но Полковника и след простыл. В этот момент он уже находился в «греческом зале».

– Слушай, Муса, давно у тебя этот парень? – спросил он хозяина рынка.

– Нет, недавно. Но очень старательный. Хочу его в охрану взять, – гордо сообщил тот.

Полковник усмехнулся.

– Боюсь, тебе придется искать другого охранника.

Муса посмотрел на него с удивлением.

– Ты зачем так говоришь? Садись лучше шашлык кушать.

Но Полковник уже вышел из кабинета.

В темном коридоре Полковник остановился. Он сразу узнал Алана, память у него была профессиональная. Тот самый раненый мент, одеждой которого он воспользовался в Сослане… Сунул ему свой черный комбез и забрал его камуфляжку. Он тогда не стал добивать заложника. Решил пошутить, предоставить это его коллегам. Полковник просто давился от смеха, представляя, как менты узнают в убитом ими террористе своего же товарища по оружию. Шутка не получилась. Не добили, раньше времени узнали. И вот – нечаянная встреча. Впредь наука. В деле, которому посвятил себя Полковник, чувство юмора неуместно.

Узнал его мент или не узнал? И почему он оказался в Москве? Ушел из ментовки и решил свалить подальше от места трагедии? Ничего странного. Сам Полковник оказался здесь по той же самой причине. Или мент все-таки искал его? Но встреча вышла случайной, за это Полковник мог поручиться. Узнал тот его или не узнал, а мента надо мочить. А если это не он, а только похожий на него мужик? Даже если это так, мочить все равно надо. Значит, не повезло мужику.

Стрелять Полковник не хотел. И дело не в шуме, у него был при себе ствол с глушителем. Просто он не мог возиться с трупом. А это означало «запалить» свой ствол, да еще навести ментов на свой след. Другое дело нож. Подумаешь, кавказцы что-то не поделили, и один другого зарезал. Дело житейское. Искать убийцу никому и в голову не придет.

Полковник бесшумно извлек из ножен длинный боевой нож и скользнул в кухню. Кажется, мент направился именно туда. Но в кухне никого не оказалось. Полковник осторожно двинулся по коридору.

Тем временем Алан прикрыл нож пакетом, прошел в большой зал и, не найдя там врага, повернул обратно. Полковник не подозревал, что мент ищет именно его. Просто видел, что тот мечется по павильону, и решил встретить его в темном проходе. И, когда мент шагнул в полумрак коридора, Полковник, не видя жертвы, нанес ножом прямой, хорошо поставленный смертельный удар.

Алан в юности серьезно занимался боксом. Удар ножом он, скорее, не увидел, а почувствовал и среагировал автоматически. Он ушел под бьющую руку нырком и в ответ, также не видя противника, полоснул его своим мясорезом.

Лезвие рассекло пакет, в котором находился нож, штанину и кожу ноги Полковника. Тот не удержался и больше от досады, чем от боли, яростно выругался. В это время открылась дверь «греческого зала», и в коридор вышли Анвар и Муса.

Полковник рванулся вперед, корпусом сбил Алана с ног и буквально выломился из павильона шашлычной. Падая, Алан ударился головой о косяк двери и выронил нож прямо к ногам изумленных Мусы и Анвара. Анвар пришел в себя первым. Не понимая толком, что произошло, он быстрым шагом озабоченного делами человека пересек большой зал и исчез за дверью. Мусса, наконец, тоже очухался и принялся поднимать Алана. Тот встал и поблагодарил хозяина. Муса ждал объяснений.

– Что себе позволяешь, слушай! А я тебя в охрану хотел взять!

На шум примчались быки Мусы, но, увидев, что их помощь не требуется, переминались в стороне.

Алан рассудил, что иногда лучше говорить правду.

– Я сейчас одного козла встретил. Случайно. Он бандит, в Сослане детей убивал.

Муса разгневался не на шутку.

– Вах, ишак! Я бы сам такого задушил. Еще раз его увидишь, сам не лезь. Мне скажи. Надо Анвара предупредить, кто у него в друзьях ходит.

Но у Алана на такой случай имелись свои планы.

Где-то вдали бушевала поздняя гроза. Грома слышно не было, но темное небо постоянно освещалось вспышками зарниц. Место для «собора» выбрали с большим искусством.

Легионеры «Братства» выстроились на склоне высокого холма лицом к вершине. Зимой здесь пролегали трассы горнолыжников. Сейчас черные каркасы подъемников тонули во мраке, но в свете зарниц четко вырисовывались черными скелетами на фоне низких тяжелых туч.

Понемногу и Хорст поддался общему настроению. Картина вызывала восхищение своей мрачностью. На вершине холма полыхал костер. В руках легионеров горели самодельные факелы. Порывы ветра то угнетали языки пламени, то заставляли их распускаться ослепительно-яркими цветками.

Ветер развевал знамена «Братства». В отблесках пламени их темный пурпур казался почти черным. На нем ярко выделялся белый круг со сдвоенными молниями.

Выше всех стоял Святополк Жидоморов, магистр «братства», облаченный в мантию цвета знамени. Ниже располагались офицеры, и первым – Шварц. Все – в белых балахонах и закрывающих лица островерхих колпаках с прорезями для глаз типа куклуксклановских. По идее Хорст должен был также находиться среди них, но в последнее время он почему-то испытывал от подобных мероприятий только раздражение.

Магистр Жидоморов воздел руки к небесам. На фоне частых вспышек он смотрелся очень эффектно. Его дребезжащий голос приобрел вдруг басовые и металлические тона. Или это звучала фонограмма?

Жидоморов указал на черный гроб, стоявший возле вырытой на вершине холма ямы.

– Здесь списки предателей! – проревел он.

И ночь содрогнулась от его голоса.

Затем Жидоморов указал на висящие под перекладиной подъемника, словно на виселице, чучела людей.

– А это наши враги! – пояснил он столь же громовым басом.

Нет, этот точно была фонограмма. Не мог Жидомор так горланить. А речь между тем продолжалась.

– Сегодня мы подвергаем наших врагов символической, ритуальной казни, – оправдывался магистр. – Но уже завтра их настигнет реальное возмездие!

Никто в это особенно не поверил, но эффект получился – выше некуда. Докладчик перешел к списку приговоренных.

– Михаил Архангельский! Муса Мирзоев! Моисей Гершензон! Иван Сомко!

Ванька Ботаник? Хорст ведь только что ему звонил, передавал вызов на «собор».

Имена и фамилии продолжали падать, как камни при обвале.

– Виталий Плотников!

Витас?! Хорст вообще перестал понимать смысл происходящего. Он уже не удивился бы, услышь следующим собственное имя. Но не услышал. Тем не менее, ощущение нелепой фантасмагории осталось.

Он, как сквозь сон, наблюдал за прохождением дальнейшей церемонии. Смотрел, как жгут чучела изменников, как складывают пепел в большой черный гроб, и как гроб закапывают в глубокую яму на вершине холма у основания главного подъемника. Смотрел и не видел.

В завершении «собора» Жидоморов призвал всех к борьбе не на жизнь, а на смерть с неграми, врагами, изменниками, а, главное, с треклятыми «архангелами» и велел готовиться к акции. Какой – не сказал, но все и так поняли. Будем бить. Кого – без разницы: «архангелов», черных, глобалистов, антифашистов. Затем костры и факелы затушили и при свете карманных фонариков организованно разошлись.

На выходе из парка Хорст догнал Шварца.

– Слушай, а каким краем Витас в предатели попал? И Ванька Ботаник?

– Поступила информация, – сдержанно ответил Шварц. – Витас оказался на подсосе у черных, а Ванька стучал ментам. Сведения проверены. Есть свидетели.

Хорст вернулся домой лишь под утро. Он два часа топал пешком, чтобы попытаться хоть как-то осмыслить ситуацию, но так ничего и не понял.

Почему-то чаще, чем хотелось бы, против его воли вспоминалась Маша… Смешная девчонка с боевыми продуктами… Перед глазами маячили ее растрепанные волосы, ее нос, ее худая фигурка… Хорст пытался прогнать это наваждение, но не тут то было. Оно никуда уходить не собиралось…

Крюков не ограничился сведениями дежурного насчет Хорста, поэтому знал, что его пособником в избиении морских пехотинцев Соединенных Штатов Америки был Виталий Плотников по кличке «Витас». Судя по всему, именно он лежал сейчас на мокром асфальте перед сыщиком.

«Как же это я его? – подумал опер. – Он морпехов американских кладет, как кегли, а я его с двух ударов вырубил. Нехорошо получилось».

Задержанный стал приходить в себя. И тут сыщик догадался о причине столь легкой победы над грозным противником. Тот явно был не в себе. И полученные от Крюкова удары не могли стать причиной такого поведения.

На шум прибежали охранники. Узнав, что их чуть не взорвали вместе с особнячком, они помчались звонить в ФСБ. Хотели попинать связанного террориста, но Крюков погнал обоих взашей.

– Не фига моим террористам нюх топтать! Наловите своих и пинайте сколько влезет. – Он никак не мог сообразить, за каким хреном кому-то понадобилось взрывать здание президентской комиссии.

Фээсбэшники на скорую руку допросили задержанного, но почему-то не заинтересовались его персоной и передали его милиции. У Крюкова создалось впечатление, что поступили они так неспроста. Позвонил им кто-то, причем с такого уровня, что сопротивляться не стоило. Разнюхать поподробнее сыщик не сумел, так как ему позвонил Игнат. Торопливо, запинаясь, он сообщил о прошедшем ночью «соборе» и о виртуальной расправе с предателями. При этом не забыл набить себе цену.

– Я был на волосок от гибели. Они меня чуть не зажопили. Пришлось подставить Ваню-дурака. Кажется, прошло.

– И не стыдно? – спросил Крюков как можно суровее. – Предал товарища.

– Во-первых, мне дурак не товарищ, – обиделся Игнат. – А во-вторых, я его предупредил, и он успел смыться.

– Значит, и тех, и других предал. Молодец! – одобрил Крюков. – Политиком станешь.

Кроме Вани, Игнат назвал по требованию опера имена других врагов и изменников, приговоренных великим хуралом-трибуналом к символической казни. Присутствие в списках Витаса особенно заинтересовало сыщика, но виду он не подал. Уточнив место шабаша, он не поленился съездить туда и тщательно его исследовать.

Крюков исползал весь холм, нашел место захоронения черного гроба, но нашел только бутылки из под пива, конфетных оберток и здесь обнаружить не удалось.

Получается, что в городе орудует еще одна, хорошо законспирированная группировка бритоголовых? И, если бы не бдительность местных жителей, о них бы так никто и не узнал?

После долгих поисков опер отправился в отдел, где его давно ждали коллеги. Им не терпелось немного поправиться после вчерашнего. Приехав, сыщик обнаружил кабинет пустым, но в шкафу его ждала наполненная до краев стопка, накрытая, как на поминках, блюдечком. Сверху на блюдечке лежал соленый огурчик. Что винная порция ждет именно его, сыщик убедился путем визуального осмотра. Ко дну стопки пластырем приклеили бумажку с фамилией, надписью к стеклу. Так что, заглянув в стопку сверху, опер увидел увеличенные водкой, как линзой, буквы.

Он не стал выпендриваться и тут же употребил напиток. Не то, чтобы особенно хотелось, но и случай упускать смысла не было.

Отдохнув и поспав немного, Хорст вышел из дома. У него накопилось много дел. Жидоморов обещал нажать на какие-то закулисные рычаги, подключить сочувствующих его движению «больших людей» и добиться восстановления Хорста в Университете.

Свернув в проулок между школой и детским садом, Хорст вдруг заметил вертлявого субъекта. К субъекту подбегали школьники, и тот передавал им что-то в обмен на деньги. Несмотря на свою вертлявость, появление Хорста субъект все-таки проворонил. Он жалобно пискнул, как раненый заяц, и попытался вырваться, оставив в руке преследователя рукав куртки. Но Хорст догнал его и подсечкой отправил на асфальт. Если бы не забор, несчастный мог бы укатиться неизвестно как далеко.

Хорст заботливо наклонился над упавшим.

– Я ведь тебя предупреждал, что если еще раз увижу с наркотой возле школы, убью. А ты не поверил? Жаль.

И он от души врезал ногой по скрюченному полутрупику.

– Придется тебя тут задолбить и бандеролью Мусе отправить. А товар твой в сортир слить.

Неожиданно солнце закрыла обширная тень. Хорст оглянулся. Перед ним стоял старый знакомый по спаррингу в «Подвале», Дыня.

То ли утратив остатки разума, то ли не узнав Хорста, Дыня надвинулся на него.

– Ты че на пацана наезжаешь, че беспредел творишь? – вежливо, но с угрозой спросил богатырь.

– А ниче, – ответил Хорст. – А ты че?..

– Крышую, – лаконично пояснил Дыня. – Так что извинись, ответь за беспредел и разбежимся.

Хорст окинул его массивную фигуру с ног до головы. На вид, по прикиду, конкретный скин. Ботинки «камелот», белые шнурки на десять дырочек, камуфляжные коротковатые штаны, куртка-бомбер, майка с цифрами «88».

– А почему у тебя две восьмерки на майке? – поинтересовался Хорст.

– Ну, это, типа трех шестерок, как число сатаны.

– А шнурки белые почему?

– Форма такая, – сплюнул на песок Дыня. – Ты мне лапшу не вешай, за беспредел ответить придется.

Хорст сжал губы в тонкую ниточку. Он с трудом себя сдерживал.

– Значит, крышуешь? А кого ты, чмо, крышуешь? Тебя хачи за полбанки пива в «шестерки» наняли, а ты и рад для них силы рвать. А ты хоть знаешь смысл белых шнурков? Они означают, что ты хачей громил! А две восьмерки – две буквы «х», она в немецком словаре под номером восемь стоит и значит «Хайль Хитлер». Так вот, даю секунду испариться отсюда. Не успеешь, я твою крышу на хрен сворочу. А пока я вот что тебе скажу – то, что ты видел, еще не беспредел.

И начал окучивать Дыню ногами по нижним конечностям. Тот ждал ударов в голову, поэтому не успел ни отскочить, ни поставить блок. С техникой «липкие ноги» он, похоже, тоже не был знаком. Не прошло и секунды, как Дыня покачнулся на избитых в мочалку ногах. Он с большим опозданием рванулся к быстрому и резкому врагу, но почувствовал, что ноги его просто не держат. Он стал проваливаться вперед, тут Хорст встретил его ударом снизу в челюсть и добавил боковым в голову. Победитель не смог удержаться и долго месил упавшего ногами.

– Вот что такое беспредел, – вымолвил он, наконец, переводя дыхание.

Но толстяк хотя бы отчасти выполнил свою функцию зашиты. За то время, пока Хорст занимался им, вертлявый наркодилер успел благополучно смыться.

На краю «Царского села», части поселка «Дружба», расположенной рядом с лесом, стоял трехэтажный особняк Анвара. Он прятался за высоким забором. Забор этот не имел ничего общего с кирпичными оградами преуспевающих бизнесменов. Это была состоявшая из монолитных бетонных блоков стена типа «Берлинской».

В этот особняк и привезли соседку Жасмин Оксану. Ее бесчувственное тело выгрузили из машины и отнесли в подвал, где располагались отдельные комнаты, запирающиеся снаружи.

Здесь же оборудовали импровизированную дежурку. Дежурный принял гостью и затащил в свободную комнату. Запер дверь.

– Если очнется, введешь ей ударную дозу, а дальше, как обычно. Но смотри, не устрой передозировку. Сейчас каждая кукла на вес золота, – распорядился Ибрагим.

Дежурный кивнул.

– Сделаем, начальник. Через неделю девочка будет управляема, как стиральная машина. Лишь бы лекарства хватило.

Ибрагим с подозрением посмотрел в глаза дежурному и крепко взял его за воротник.

– Что ты хочешь сказать, собачий сын? Опять перерасходовал? Воруешь?

Дежурный перепугался не на шутку, он знал, каков Ибрагим бывает в ярости. А в ярость тот приходил каждый раз, когда обнаруживал перерасход наркотика. Но ведь и дежурному надо как-то жить…

– Нет, что вы! – испуганно пролепетал он. – С этим все нормально. Вы же сами выдаете строго по дозам. У вас все под замком.

– А ты не разбавляешь? Нет?! Смотри, проверю! Если узнаю, что бодяжишь лекарство, сам тебя задушу! Ладно, пока живи. А где Анвар? – успокаиваясь, спросил Ибрагим.

– Проводит акцию, – все еще дрожа, ответил дежурный. – Он велел вам подождать его.

Ибрагим пожал плечами.

– Когда вернется, скажи, что я в баре.

Дежурный еще ворчал что-то себе под нос по поводу мусульман, употребляющих алкоголь, но Ибрагим его уже не слушал, а топал по лестнице наверх.

Сельский магазин переполнял народ, когда дверь открылась, и вошла светловолосая девушка. Продавщица мельком окинула вошедшую взглядом и отметила две особенности. Первая заключалась в том, что девушка оказалась незнакомой, следовательно, не местной. И вторая – она была беременна.

Если бы у продавщицы нашлось больше времени на разглядывание посетительницы, она бы заметила, что новая покупательница определенно не в себе. Она двигалась словно через силу или как во сне. Потоптавшись у входа, она затем прошлась без цели вдоль прилавков.

Анвар из машины, стоявшей напротив магазина, внимательно следил сквозь стеклянную зарешеченную витрину за поведением странной покупательницы. Время от времени он поглядывал на часы и бормотал вполголоса:

– Якши, якши… Хорошо.

Беременная покупательница, так ничего и не купив, вышла из магазина и быстрым шагом направилась к машине. Анвар открыл ей дверь и, как только девушка упала на сиденье, рванул с места.

– Скорее, – простонала она. – Мне плохо.

– Молодец. – похвалил ее Анвар. – Умница. Сейчас приедем, сразу хорошо будет, э!

Машина промчалась по улице «Царского села» и вкатилась в распахнутые ворота особняка. Анвар затормозил перед дверями. От дома к нему уже бежал предупрежденный дежурным Ибрагим. Он открыл дверь со стороны пассажирки и прямо через рукав вколол ей наркотик из принесенного с собой шприца. Пассажирка блаженно откинулась в кресле, взгляд ее не стал осмысленным, но беспокойство в глазах исчезло.

Ибрагим распахнул ее куртку и отстегнул прикрепленную на животе сумку. Потом помог девушке выбраться. Она, механически переставляя ноги, направилась ко входу в подвал. У дверей ее уже ожидал дежурный.

– Как сработала? – спросил шефа Ибрагим.

– На отлично. Хорошая подготовка, – одобрил Анвар. – Сбоев не было?

– Нет. Для них выход с поясом, как праздник. Они же за это дозу получают. Нет выхода – нет дозы.

Анвар зажмурился от удовольствия. Идея ему пришла просто блестящая. Никакого риска. Пусть менты шерстят чеченок, грузинок, любых черноволосых женщин южного типа. Его смертницы – стопроцентные натуральные блондинки. И работают не за абстрактную идею, не по настроению – сегодня оно есть, а как на дело идти, испарилось. Его девочки пашут за дозу, а это мотив железный. Москва еще вздрогнет! И не только Москва.

Из фамилий, названных Игнатом среди врагов и изменников, Крюкова заинтересовал Моисей Гершензон. Из всех Гершензонов он знал только автора прозаического перевода баллад о Робин Гуде. Он не успел влезть в картотеку, как раздался телефонный звонок. Это был Крамской.

– Ты на месте? А Волгина, блин, в командировку услали и даже мне не сказали. Ну и порядки! Ты чем сейчас занят? – спросил он и, не дожидаясь ответа, предложил: – Давай Мойшу Гершензона навестим. Он эксперт и аналитик в вопросах национал-экстремизма.

На ловца и зверь бежит. Через полчаса опер в компании Гены Крамского звонил в квартиру эксперта. Дверь открыла сердитая девушка.

– Вы к отцу? – с подозрением спросила она.

– Нет, мы к вам, – сострил Крамской. – Простите, что без цветов.

– И без яиц, – добавил опер.

Он узнал ее. Это именно она бросала яйцами в мудрую голову Святополка Жидоморова и не промахнулась.

– Машка, кто там? – спросил мужской голос из глубины квартиры.

– Какие-то подозрительные типы, – хмуро отозвалась девушка. – Я бы на твоем месте вызвала милицию!

Ох, уж эта молодежь! Но Крамского нелегко было смутить. Он указал на Крюкова жестом, каким фокусник демонстрирует публике говорящую голову или цилиндр с кроликами.

– А милиция уже здесь. Прошу!

Крюков тоже с видом фокусника извлек свою красную книжицу и помахал перед носом нахальной девицы.

– Может, вам еще в милицейский свисток дунуть? – спросил он с невозмутимым видом.

Девица направилась вглубь квартиры.

– Папа, к тебе милиция! Я пошла собирать тебе теплые вещи. Сухари черные или белые?

Из комнаты на кресле-каталке выкатился седой мужчина в очках, на первый взгляд, составляющих с его большим носом единое целое.

– Чем обязан? – он принялся старательно протирать очки платком.

Оказалось, что они легко снимаются и отделяются от переносицы. Крюков ткнул пальцем в удаляющуюся нахальную дочь эксперта.

– А она в профессора Жидоморова яйцами бросалась! – наябедничал он, пояснил: – Куриными…

Эксперт накинул очки обратно на нос и не на шутку встревожился.

– И что ей грозит?

– Статья девятьсот девяносто дробь шишнадцать-прим. Часть вторая. Суровое порицание и порка условно. А вообще-то мы действительно к вам, Моисей Вольфович, – признался Крамской. – Надо бы посоветоваться.

– Машка, чаю! – гаркнул хозяин дома и пригласил гостей в кабинет.

Дочь фыркнула, но потопала в кухню и загремела там чайником.

Гершензон пригласил гостей присаживаться.

– С чем пожаловали? – спросил он.

Крамской обдумывал свои вопросы, и Крюкову, чтобы не затягивать паузы, пришлось начать самому.

– Скажите, Моисей Вольфович, почему на вас так взъелся профессор Жидоморов? Это просто пещерный антисемитизм или что-то личное?

– И вообще – откуда такая вспышка экстремизма? – развил мысль Крамской. – Как будто бомба замедленного действия взорвалась. Лежала себе до поры и – нате, получите! Ведь кроме Жидоморова существует Архангельский, а также масса других группировок – от идейных радикалов до хулиганов. Мы хотели бы заказать вам анализ ситуации на рынке экстремистских идеологий.

В это время дочь Гершензона вкатила сервировочный столик. На нем стояла бутылка водки, лежало нарезанное копченое мясо, оливки, зелень и листы пресного бездрожжевого хлеба.

– Прошу, чай подан, – сообщила хозяйка и обратилась к отцу: – Танька потом придет и уберет. Я уехала к бабушке.

Моисей Вольфович уставился на дочь поверх очков. – А ты ей позвонила?

– Да, папа.

– И она подошла к телефону?

– Да…

– И что она сказала?

– Что у нее все в порядке.

– Не может быть, дочка. Ты, наверное, не туда попала. Твоя бабушка не может сказать, что у нее все в порядке!

– И я сначала так подумала. Ладно, не скучай тут без меня. Будешь себя хорошо вести, привезу тебе фаршированного карпа. – Она вышла в коридор.

Через секунду хлопнула входная дверь. Крюков как-то сразу заскучал. Гершензон обратился к Крамскому.

– Вас не затруднит взять из серванта рюмки?

Гена поднялся, прошел к серванту, открыл его и достал три хрустальные рюмки. На серванте стояли фотографии самого Гершензона и членов его семьи в разном возрасте, начиная с детского.

Крюков поддел вилкой мясо.

– Ветчина? – наивно спросил он.

Гершензон замахал руками.

– Побойтесь бога! В этом доме все кошерное, даже водка! Изготовлена и розлита с благословения раввина города Нью-Йорка. А мясо – это пастрами. Копченая говядина. Мацы не предлагаю, вот армянский лаваш. Угощайтесь.

Крамской разлил водку по рюмкам.

– За дружбу народов! – предложил он тост.

Выпили с энтузиазмом.

– А ведь дружба народов – это, пожалуй, единственное достижение нашего советского строя, которое имело смысл сохранить. Но его принесли в жертву государству первой, – задумчиво произнес Гершензон. – И это было, увы, неизбежно. Ведь еще святой Павел сказал: «Несть ни эллина, ни иудея». Чем ответил сатана? Ленинским «правом наций на самоопределение». Поверьте, все добродетели и достоинства принадлежат отдельным людям, нациям же принадлежат лишь недостатки. И первый из них – гордыня.

– Вы рассуждаете, как христианин, – заметил Крюков.

Гершензон посмотрел на него с улыбкой.

– Христианство, ислам, иудаизм – это лишь условности. Разделение идет в сфере культуры, главным образом, в части обрядов. Вера же – понятие общее. Причем, можно быть глубоко верующим и не отдавать себе в этом отчета. Если человек не делает подлостей окружающим из чувства стыда, значит, он верит в Бога. Если же его удерживает страх, он идолопоклонник, язычник, называйте как угодно. При этом он может быть с крестом на шее или обрезан. Как говорили раскольники, церковь не в бревнах, а в ребрах.

– А если человек не боится делать окружающим эти самые подлости? – задал вопрос заинтригованный Крюков.

– Тогда он сатанист! – отрезал Гершензон. – Девиз таких людей – чем хуже, тем лучше. Очень опасная идеология. И, заметьте, она тоже успешно маскируется под так называемые мировые религии или гуманистические учения типа марксизма-ленинизма.