Текст книги "Skinова печать"

Автор книги: Сергей Алов

Соавторы: Константин Алов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Разговаривали двое или трое. В просвет Хорст разглядел бритые макушки. Значит, Игнат приготовился к встрече всерьез. Слов в разговоре он не мог разобрать. Какое-то дебильное ржание. Неожиданно на тропинке появился и сам Игнат. Он быстро шагал, часто останавливаясь и озираясь по сторонам. Видно, шел за Хорстом и вдруг потерял его из виду. Хорст сделал шаг в сторону, чтобы Игнат не увидел его с тропинки, но при этом неосторожно приблизился к росшему рядом толстому дереву.

В последний момент он успел оглянуться даже не на шорох, а чисто интуитивно. Он попытался уклониться от летящего в его голову обрезка металлической трубы, зажатого в неправдоподобно большой пятерне. И это ему почти удалось. Дыня как всегда немного проигрывал в скорости.

Но тут же сзади на спину Хорста обрушился еще один удар. Чей, он уже не увидел. Наверное, вступил в игру кто-то из тех, кто ржал за кустами. Хорст отключился, причем всерьез и надолго.

Он не видел, как над его телом склонились трое – Игнат, Дыня и Шварц. Дыня еще раз замахнулся своим ударным инструментом, но Шварц остановил его:

– Хорош, а то зажмурится. А он еще нам живым понадобится. Тащите его к машине.

Игнат с Дыней подхватили бесчувственное тело под руки и поволокли к спрятанному за дальними кустами и деревьями «УАЗику» – «буханке» с военными номерами. Они забросили тело в салон через заднюю дверь и устроились по бокам от него. Шварц сел за руль, запустил двигатель и осторожно тронул машину по сильно пересеченной местности.

Машина без приключений добралась до дома, в котором проживал эксперт по национальным вопросам Гершензон, и остановилась возле его подъезда.

– Останешься с ним, – приказал Игнату Шварц. – Очнется – вырубишь. Но зря не лупи. А мы пока сходим в гости к сионисту.

Когда Хорст со стоном приоткрыл глаза, то увидел прямо перед собой велосипедное колесо. Он не сразу понял, что это такое и где он находится. Преодолевая раскалывающую голову боль, он, наконец, сообразил, что лежит в полутемном коридоре. Он был в этой квартире только один раз, но сразу узнал ее. Квартира Гершензона, куда его приводила Татьянка. Колесо, которое он поначалу принял за велосипедное, на самом деле принадлежало коляске-каталке, на которой передвигался по квартире хозяин. Коляска валялась, опрокинутая набок. Тело хозяина лежало здесь же, безжизненно отброшенная рука едва не касалась лица Хорста.

«А что с Машкой?» – подумал Хорст, снова вспомнив меткую метательницу пищевых продуктов.

Машка… Его теперь вечная память…

Где-то рядом разговаривали люди. Голоса их показались Хорсту знакомыми. Он приподнял голову, и тут ее снова пронзил острый приступ боли. Он застонал. Голоса тут же смолкли. Потом послышалась яростная брань, на голову Хорста обрушился новый удар, и он опять потерял сознание.

– Ладно, уходим, – раздраженно бросил помощникам Шварц. – Доедем до ближайшего телефона, ты, Игнат, вызовешь ментов.

– А почему я? – попытался возразить тот.

– А потому, что самый умный! Еще вопросы будут? Нет? Тогда сваливаем. Нам еще Ботаника надо оприходовать, он меня уже достал, – прорычал Шварц.

На пустырь они вернулись минут за пять до назначенного времени. Ваньши на месте не было.

– Не торопится, – прокомментировал ситуацию Дыня.

– Одно слово – Ботаник, – презрительно хмыкнул Игнат.

Шварц воровато огляделся вокруг. Никого.

– Вот что, Игнат, прогуляйся вдоль забора. Увидишь Ботаника, дуй к нам. А мы с Дыней ему тут встречу организуем, – сказал Шварц. – Дыня, ты готов?

– Всегда готов!

Дыня сменил трубу, оставленную второпях в квартире Гершензона, на бейсбольную биту. В его лапах она казалась не толще спички. Игнат с ворчанием повернулся к друзьям спиной и направился в сторону тропинки.

– Тогда давай! – скомандовал Шварц.

И Дыня обрушил биту на голову своего друга. Дерево хрустнуло, кость тоже. Игнат, не проронив ни слова, ткнулся носом в траву. Голова его неестественно вывернулась, словно он, лежа на животе, хотел посмотреть на небо. Но не мог.

– Ты ему шею сломал, – определил Шварц, разглядывая мертвого помощника, как диковинный экспонат в музее.

Дыня, довольный до крайности, подобрал обломки биты, забросил их подальше и пошел к машине за новым орудием. Ботаник должен был подойти с минуты на минуту.

Когда Крюков с Крамским подъехали к дому Гершензона, возле подъезда уже скопилось несколько машин с голубенькими номерами и две медицинские – «скорая» и труповозка. Крюкову это сильно не понравилось.

– Кажется, мы немного опоздали, – подтвердил его сомнения Крамской.

Сержант милиции отгонял любопытных. Из квартиры доносился бубнящий голос следователя прокуратуры: «Тело мужчины, на вид сорока – пятидесяти лет. Лежит на левом боку…»

На лестничной площадке курили опера в штатском. Дверь квартиры распахнулась, на пороге появился Шабанов.

– Почему курим? – напустился он на своих подчиненных. – А ну жилой сектор отрабатывать – кто что видел! Быстро разобрались по подъезду!

Опера с ворчанием неохотно направились к лестнице – кто наверх, кто вниз. Крюков укоризненно покачал головой.

– И ты еще спрашиваешь, почему я к тебе в отдел не перехожу? Да вот потому, – он кивнул на уходящих оперов, – что вся романтика раскрытия убийств сводится к тому, чтобы таскаться от одного дверного половичка к другому и обзванивать квартиры. Как коробейники или нищие. Типа: «Сами мы не местные, отстали от поезда. Поможите, люди добрые, кто сколько сможете». Тьфу!

Шабанов был удивлен и не скрывал этого.

– Блин, какая встреча!

– Не блин, а Крюк, – поправил сыщик. – Опер Крюк.

– Слушай, – Шабанов хлопнул его по плечу так, что чуть не оторвал руку вместе с ключицей. – Что с тобой сегодня случилось? Почему ты приехал позже меня? В лифте застрял?

– Нет. Сидел в сортире, ждал, пока воду дадут, – парировал сыщик. – И давно ты тут крутишься? Поди, и преступника уже поймал?

Полковник Шабанов сиял, как портрет Бенджамена Франклина со стодолларовой бумажки нового образца.

– Еще не поймал, но за этим дело не станет. Тебе что-нибудь говорит такое имя: Дмитрий Минаев?

– Вообще-то Минаев – это не имя, а фамилия, – поправил Крюков. – А что, ты нашел его именной абонемент в баню или это было вырезано на ручке ножа, которым убили жертву?

– Всего лишь паспорт. Он лежал прямо под трупом.

Крюков нахмурился. Снова ксива Хорста… Кто-то очень старается подставить и утопить паренька.

– А самого владельца паспорта поблизости не оказалось?

– Нет, но он оставил свои следы на орудии преступления. Кстати, это не нож, а обрезок трубы. Мужику голову размозжили. По документам жертвой должен быть Гершензон…

– Да, это он. Я его опознал, – из квартиры вышел Крамской, он был мрачнее тучи.

– Вы его знали? – подозрительно прищурился Шабанов.

– Не просто знали. Он звонил к нам в отдел часа два назад. Говорил, что владеет какой-то ценной информацией, – объяснил Крюков. – А мы, дураки, вместо того, чтобы сразу приехать, перед новым начальством прогибались. Отчитывались – кто и почему с обеда задержался или раньше на десять минут с работы ушел. Детский сад пополам с борделем! И не гляди на нас, как путанка на две сотни баксов. У нас алиби. Железобетонное. Фактическое алиби!

– Да? Жалко, – признался Шабанов. – Нет, я, конечно, верю, что вы никого не убивали, но рапорт ты все равно черкани. Так, на всякий случай.

Крюков не обижался. Он слишком давно знал своего друга, а вот Крамской забеспокоился. Сыщик отвел полковника в сторону.

– Кроме паспорта за что-нибудь уже уцепился? – спросил он.

Шабанов глубоко задумался, прикидывая – говорить или не стоит.

– Нутром чувствую – свои замочили. Вошли чисто, как к себе домой. Дверь или сам хозяин открыл, что вряд ли, поскольку он инвалид, или ключики раздобыли.

– И на том спасибо, – Крюков позвал Крамского, и они вместе стали спускаться вниз.

И, в самом деле, зачем мешать занятым людям?

Хорст очнулся в незнакомой комнате. Он лежал на диване. За окном было темно. У него страшно болела голова, больше он ничего не понимал. Постепенно сознание и память возвращались. Поднялся. Прошел в ванную. Умылся холодной водой. Пощупал – на затылке шишка с кулак. Вроде не тошнит, это хорошо. Значит, мозгов нет, а то мог бы и сотрясение заработать.

Он вышел из ванной и только тут заметил, что в кухне у окна кто-то стоит. Он подошел. Это была Машка. Она не поворачивалась. Хорст стоял у нее за спиной дурак дураком и не знал, что сделать или сказать. Машка не плакала.

– Папу убили, – сказала она.

Хорст стиснул зубы. Значит, опрокинутая каталка и рука ему не приснились.

– Когда я вошла, ты лежал рядом с папой. Они оставили тебя там, чтобы менты приняли тебя за убийцу. Я оттащила тебя сюда. Это квартира нашей соседки. Она просила меня поливать цветы, а сама улетела на неделю во Францию.

– Зачем оттащила? – не понял Хорст.

– Потому что менты точно повесили бы убийство на тебя. Ты же фашист, следовательно – кандидат в убийцы номер один. А я хочу, чтобы нашли настоящего убийцу. И еще… Еще я хотела тебя спасти…

Хорст ощутил одновременно счастье и новый прилив боли. Справившись с ней, он твердо пообещал:

– Я найду того, кто убил твоего отца. Ты мне веришь?

– Верю. А теперь мне надо сходить в аптеку, – Машка накинула куртку и пошла к дверям.

На улице совсем стемнело. До аптеки недалеко – рукой подать. По количеству аптек столица давно обогнала все прочие города мира вместе взятые. Равно как и по числу больных. Но Машке не суждено было дойти до вывески с зеленым крестом. Едва она сделала несколько шагов от своего подъезда, как возле нее с визгом затормозила черная «Волга».

Из машины выскочили двое чернявых молодцов, схватили Машку и моментально затолкнули в машину. Следом вскочили сами, и машина сорвалась с места.

Машка пыталась заорать изо всех сил, но получила сильный тычок в живот, отчего у нее перехватило дыхание. И тут же ее широко раскрытый рот запечатала скрученная вонючая тряпка, похожая на грязный носок. Ее чуть не вырвало.

Один из похитителей похлопал ее по спине.

– Тыхо, не крычи! Тэбэ ничего плахого нэ сдэлают! Хароший чэлавэк папрасил тэбя украст и к нэму даставыт. Пачэму не сделат, если хароший чэлавэк просит? Он с табой гаварыт хочэт.

Машина промчалась по относительно свободным вечерним улицам города и через десять – пятнадцать минут влетела под навес рыночного дебаркадера. Здесь Машку вытащили из салона и поволокли по длинному коридору. Проход освещали редкие тускло мерцающие лампочки. По сторонам до самого потолка громоздились мешки и ящики. Одни дразнили нос запахом экзотических пряностей, от других разило тухлым мясом или рыбой.

В конце коридора похитители вместе с пленницей поднялись по довольно крутой железной лестнице. Машка дважды оступалась и едва не сорвалась с верхней ступеньки. Слава Богу, все обошлось. Наконец идущий впереди водитель уперся в обитую металлом дверь и дважды ударил в нее ногой.

– Брат, открой, это я!

Дверь распахнулась, и Машку впихнули в небольшую комнату. Открывший дверь был молодым кавказцем. Он с недоумением посмотрел на вошедших.

– Э, постереги дэвочку, слюшай. Ибрагима знаешь? Он приедет, ему передашь. Муса так велел. Можешь с ней нэмножко развлечься. Я бы и сам нэ отказался, но нэкогда, слюшай.

Машку толкнули на диван. Похитители вышли. Дверь за ними закрылась, и она осталась наедине со своим новым стражем.

Когда Машка торопливо выбежала из своего подъезда, то не заметила, как за ней, кривясь от боли в затылке, заковылял Хорст. Если бы она так не спешила и не оторвалась от него на приличное расстояние, возможно, он и сумел бы помешать ее похищению. А получилось, что ее увезли буквально у него из-под носа.

Хорст выскочил на проезжую часть и едва не попал под колеса резко затормозившей «Волги». Не вдаваясь в объяснения, он рванул ручку двери и плюхнулся на свободное сиденье рядом с водителем. Машка… Спасти Машку…

– Гони за той тачкой! – указал он водителю на стремительно удаляющиеся красные габариты машины похитителей.

Как ни странно, водитель послушно рванул с места.

– А волшебное слово? – спросил он Хорста. – Кстати, ты знаешь, что тебя ищут по подозрению в убийстве Гершензона?

Хорст посмотрел на него с изумлением. Он определенно встречал этого водителя. Но вот голова…

– Ты кто? – прямо спросил он.

– Меня зовут Крюк. Опер Крюк, – сообщил водитель. – Можешь не представляться, твои установочные данные я помню хорошо. Твой паспорт сейчас лежит на столе у следователя прокуратуры. Хотя, может быть, не просто у следователя, а у следователя по особо важным делам. Это должно вселять в тебя гордость и некоторую радость.

– Почему я должен этому радоваться? – не понял Хорст.

– Ну, хотя бы потому, что больше тебе радоваться нечему, – пояснил сыщик. – Ты в говне по самые уши.

И тут же зарычал без всякого перехода:

– Ну, куда эти козлы так гонят? Им известно, сколько моя «рябуха» расходует бензина на сто километров пробега?

Несмотря на жалобные стенания, Крюков уверенно держался на хвосте «Волги» похитителей, не отпуская ее далеко, но и не прижимаясь к ее заднему бамперу.

Сыщик обратил внимание на то, что пассажир время от времени страдальчески морщится и трет затылок. Он извлек из бардачка металлическую фляжку в кожаном переплете и протянул ее Хорсту.

– Выпей, полегчает. Это коньяк, он расширяет сосуды. Временно, конечно. Но кто знает, сколько нам еще осталось жить? Может быть, как раз ровно столько, сколько надо.

От такого оптимистического предложения Хорст не смог отказаться. Он отвинтил пробку и сделал приличный глоток. Обжигающая жидкость пролилась внутрь, поднялась в голову. Боль и в самом деле несколько утихла.

– Это тебя твои друзья-фашисты так приложили? – самым невинным тоном поинтересовался опер. – А все оттого, что у тебя не было нормального детства. В октябрятах ты, конечно, не состоял, в пионерах тем более. Там бы тебе объяснили, кто такие фашисты. То ли дело в наше время! Меня вот в пионеры принимали на Красной площади, рядом с мавзолеем…

Сыщик непременно рассказал бы Хорсту что-нибудь интересное из своего счастливого пионерского детства, но тут они приехали. Черная машина похитителей нырнула в темноту и растворилась там.

Крюков притормозил возле ворот рынка и повернулся к Хорсту.

– Ну что, фашист, любишь черных бить? Сейчас у тебя появится такая возможность. Мы посшибаем их, как кегли. Ты будешь бить, а я оттаскивать.

Несмотря на выпитый коньяк, Хорст оценивал обстановку весьма трезво.

– Хорошо бы они нам не вломили, – сказал он.

– Нам? – вполне искренне возмутился Крюков. – А нам-то за что? Ну-ка пошли, спросим у этих хулиганов!

И они выбрались из машины. Перелезть через забор при их профессионализме и опыте не составило труда.

– Только бы на собак не нарваться, – высказал опасение Хорст.

– Нет тут никаких собак, – обнадежил его опер. – Здесь по ночам слишком много разного народу шляется, собаки им мешать будут. Тихо!

По проходу между прилавками шли три типа в черном. Хорст рванулся к ним.

– Это они, похитители! Я двоих узнал.

Но опер удержал его героический порыв.

– Сначала определись, кто ты – мститель или освободитель? Если собираешься им мстить, то пожалуйста. Я тебя не держу. Но, по-моему, для мести еще рановато. Даю рупь за сто, они ее где-то здесь оставили.

Оба приуныли. Найти на рынке, пусть даже пустом, спрятанного человека – работа не из простых. Но им снова повезло. Со стороны дебаркадера послышался шум подъехавшей машины и приглушенные голоса.

– Салам, Ибрагим! Мы привезли девчонку. Она там, у сторожа.

Крюк не скрывал тихой радости.

– Ибрагим – это мой старый друг, – пояснил он. – Помнишь как мы с тобой познакомились? Так вот, те, кого мы отметелили тогда на пустыре, были люди Ибрагима. Но его самого могу бить только я сам. Ты уж не обижайся.

Хорст пожал плечами.

– Как скажешь, я могу и потерпеть. Но боюсь, что Машку я найти не смогу. Голова еще плохо соображает.

Крюков заинтересовался редким феноменом.

– Голова плохо соображает, но драться не мешает?

– Это я могу в любом состоянии, – заверил сыщика Хорст.

Крюков призадумался. В это время помощники Ибрагима потащили со стороны одного из складов большой мешок. Крюков так и загорелся.

– Опа! А вот и мешок с подарками от Деда Мороза! Заметил, откуда перли? Надо будет туда утречком наведаться.

Сторож, передавший мешок, остался с Ибрагимом наедине. Момент для нападения был подходящий, но тут Ибрагим спросил у сторожа:

– А где девчонка? Не сбежала?

– В бытовке запер, – ответил тот. – У меня тут зиндана нет.

– Так не шути. Веди ее сюда, – жестко приказал Ибрагим.

– Давай так – я займу твоего Ибрагима, ты выведешь Машку, а потом, если останется время, спокойно сможешь добить своего друга. Как тебе такой вариант? – предложил Хорст.

Крюков был вынужден согласиться. Он осторожно последовал за сторожем в сторону административного корпуса.

Хорст спокойно вышел из тени и направился к Ибрагиму. Тот посмотрел на него с удивлением. Хорст несколько расслаблено приблизился к работорговцу.

– Эй ты, черный, закурить не найдется?

Ибрагим чуть не задохнулся от злости. Так к нему давно никто не обращался, разве что менты. И где? Посреди рынка, на его, можно сказать, суверенной территории!

– Ишак, маму твою йоп! – заорал Ибрагим и бросился на обидчика с намерением сровнять его с асфальтом.

– Ты лучше бы своего маму йоп, дешевле получится, – посоветовал Хорст и добавил: – Твой мама сам ишак! И папа тоже ишак.

Ярость Ибрагима не знала меры. Этого Хорст и добивался. Он легко ушел от сумбурной атаки горячего южного парня и сам провел несколько болезненных ударов по почкам и печени противника. Он мог бы его вырубить, но обещал оставить немножко и для Крюкова. Поэтому бой затянулся на неопределенное время.

Сыщик осторожно шел за сторожем. По силуэту и движениям он определил, что имеет дело с молодым и крепким мужчиной. Вероятно, работа ночного сторожа не была для того основной. Крюков не стал недооценивать противника, поэтому сразу отбросил первый пришедший ему в голову план – взять его живым и допросить. Он решил дождаться, пока тот сам приведет пленницу.

Он затаился у входа в здание администрации рынка. Сторож затопал наверх по ступенькам лестницы. Звякнул дверной замок. Потом дверь хлопнула снова. Теперь по лестнице спускались двое. Шаги звучали торопливо.

Сыщик отошел немного назад, за ближайший ларек. Он собирался перехватить сторожа, когда он пройдет мимо него. Но он ошибся. Сторож не пошел через рынок, а потянул пленницу за угол, к забору. Только теперь Крюков заметил в этом месте неприметную калитку. Сторож загремел ключами. Может быть, с той стороны забора их ждали люди Ибрагима с машиной? Вполне вероятно…

Крюков в несколько неслышных пружинистых прыжков достиг забора, когда сторож справился с замком и толкнул Машку к калитке.

– Уходи, быстро! – тихо, но внятно произнес сторож.

Крюков сразу раздумал его бить. Он передвинулся ему за спину и так же тихо скомандовал.

– Стоять, бояться, уголовный розыск!

Сторож обернулся. Это был действительно молодой парень кавказской наружности. Крюкова он совсем не испугался. Очевидно, он опасался увидеть кого-то другого. Может быть, Ибрагима?

Сыщик не ошибся в своем предположении.

– А где Ибрагим? – спросил парень.

– Его там сейчас бьют. – успокоил его Крюков. – Если поторопишься, можешь поучаствовать.

– Не сейчас. У меня тут есть дела поважнее. Что ты хочешь?

– Забрать ее, – Крюков указал на Машку.

Парень повернулся к ней.

– Знаешь его? – спросил он. – Хочешь с ним поехать?

Машка, несмотря на пережитые потрясения, признала в сыщике мента, приходившего как-то к ее отцу.

– Да, я с ним поеду, – наконец проговорила она.

Опер шагнул к ней и взял под руку. Профессиональным чутьем он с высокой степенью вероятности признал в парне своего. Если не опера, то внедренного агента.

– Запомни, меня зовут Крюк. Опер Крюк, – сказал он. – Будут проблемы с ментами, меня спросишь. Бывай.

– Постой! Ударь меня, чтобы следы остались, – попросил парень.

Следы? Это запросто. Крюков оставил подопечную и огляделся. На соседнем прилавке сиротливо валялся забытый образец – резиновая кеда. Он взял ее и помахал в воздухе.

– Подставляй глаз. Будет отличный синяк. И, что самое главное, никаких внутренних повреждений. На себе проверял.

Удар получился на славу. Сыщик отбросил инструмент и вернулся к Машке. Они вышли на совершенно пустой проулок позади рынка.

– Как тебя звать? – на прощанье спросил сыщик сторожа.

– Алан, – ответил тот, держась рукой за наливающуюся лиловым баклажаном глазницу.

– Слушай, Алан, посмотри там, чем мой друг занимается. Если сможешь, передай ему, чтобы заканчивал с Ибрагимом и уходил. Завтра я его найду.

Сыщик повел Машку к оставленной «рябухе» и услышал, как у них за спиной Алан запирает калитку.

Закрыв ее, Алан поспешил туда, где оставил Ибрагима. По дороге он услышал какой-то шум. На драку это было не похоже. Приблизившись, он понял, что опоздал. Хорста и Ибрагима держали под прицелом коротких автоматов двое постовых. Это были менты, прикормленные Мусой.

– Э, я охранник, что случилось? – спросил Алан милиционеров.

– Сейчас разберемся, – заверил его один из них. – Вот эти двое тут дрались. Ты их знаешь?

Алан кивнул Ибрагиму.

– Вот этого знаю, он наш.

Ибрагима отпустили, Хорсту же накинули наручники и потащили к выходу с рынка.

Ибрагим бросился к Алану, увидел его заплывший глаз.

– Слюшай, что случилось?

Тот покачал головой.

– Не знаю. Я вел к тебе девчонку, на меня напали. Вырубили с первого удара, ничего не помню. Когда очнулся, девчонки не было. Я пошел искать тебя.

– Ишаки, маму их йоп! – воскликнул Ибрагим. – На меня тоже напали. Вон тот ишак. Я ему отомщу! В камере зарэжу, мамой клянусь!

И он бросился догонять патрульных, уводивших Хорста.

– Слюшай, э! Падажди! Я тоже дрался! Меня тоже сажай!

Один из патрульных вдруг остановился и внимательно посмотрел на Хорста.

– Во, блин! – крикнул он своему напарнику, хотя тот стоял рядом. – Готовь дырочку для медали! Знаешь, кого мы взяли? Это же тот Дмитрий Минаев, который жида замочил! Ты что, не врубился? Час назад нам ориентировку зачитывали и фотку показывали.

– А я в сортир выходил, – отозвался напарник.

– Вот так все и проходишь, – усмехнулся патрульный и весело заорал на крутившегося вокруг них Ибрагима: – А ты что тут прилип, черный? В морду давно не получал? Пошел на фиг!

И патрульные со своим ценным призом устремились к наградам, оставив дважды оскорбленного Ибрагима скрипеть зубами от злости.

Крюков усадил Машку в «рябуху» и тронулся.

– Куда тебя отвезти, домой? – спросил он.

– Нет, лучше к бабушке, – она назвала адрес и подумала о том, как там Митя. Красивое имя…

По дороге сыщик несколько раз проверялся – нет ли хвоста, но сзади все было чисто. Приехали в переулок в центре Москвы. Бабушка Фира, как ее звали, жила в старом доме дореволюционной постройки. В подъезде пахло вековой сыростью. Поднявшись без лифта на третий этаж, Машка позвонила в обитую старым обветшавшим дерматином дверь.

На звонок долгое время никто не реагировал. Наконец из-за двери донеслось еле слышно:

– Кто там?

– Это я, Маша, – прокричала Машка. – Бабушка, это ты?

– Еще да, – снова донеслось из квартиры, и дверь отворилась.

Машка с сыщиком вошли в длинный полутемный коридор. Бабушка Фира оказалась маленькой, сухонькой, совершенно седой старушкой. Она расцеловала внучку. Потом обратила внимание на ее спутника. Почему-то Крюков ее сильно заинтересовал. Она пристально посмотрела ему в лицо, впрочем, не зажигая света.

– Чтобы он был Тевье, таки нет! – сказала она наконец. – Раздевайтесь и проходите в кухню, сейчас будем завтракать.

На кухне было гораздо светлее, тут бабушка Фира еще раз внимательно рассмотрела сыщика и произнесла с нескрываемым разочарованием:

– Нет, теперь я вижу, ты не еврей. Просто плохо выглядишь.

– Вы, случайно, не из Одессы? – поинтересовался Крюков.

– А что, у вас уже что-нибудь пропало? Садитесь к столу. Мириам, золото, налей нам чаю.

Определив, что сыщик не принадлежит к богоизбранному народу, бабушка Фира решительно перешла в общении с ним на «вы».

Из коридора появился громадный пушистый кот. Он также критически уставился на опера.

– А, Мойша пришел! – обрадовалась Машка. – Бабушка, налить ему молока или он у тебя на сухом корме?

Старушка поджала губки.

– Мириам, золото, я тебя миллион раз просила не называть кота человеческим именем!

– А как вы его зовете? – спросил Крюков.

– Его зовут Мишель.

Машка налила чай, нарезала хлеб и соорудила бутерброды с маслом, сыром и колбасой одновременно. Сделав это, она опустила глаза и стала молиться. Бабушка Фира уселась за стол и недовольно проворчала:

– Ну, может быть, мы когда-нибудь начнем или будем ждать, пока все остынет?

Крюкову показалось странным это сочетание набожности внучки и атеизма бабушки.

– А вы не молитесь перед едой? – спросил он старушку.

– Зачем? Все продукты свежие.

– Вы не верите в Бога?

Бабушка Фира взглянула на Крюкова с сожалением.

– А вы считаете, что Бог скорее услышит мои просьбы, если я без конца буду надоедать Ему своим нытьем по несколько раз на день? Знаете, молодой человек, за мою долгую жизнь я встречала глубоко верующих людей. По крайней мере, они считали себя такими. Но им это не помогло. Вот и мой зять, папеле моей бедной Мириам… Да, похоже, в этой стране снова развивают любимый олимпийский вид спорта – борьбу с евреями. И за что такие цорес на мою бедную еврейскую голову? – Она тяжело вздохнула и продолжила: – Во время войны я чудом избежала Бабьего яра. Я попала в партизанский еврейский отряд братьев Остропольских. Там не было комиссаров, представляете? Одни евреи! Наш командир, Тевье Остропольский, какой это был красавец! Его брат Наум тоже, но Тевье! Вы, юноша, чем-то на него похожи.

И тем же тоном, не прерывая плавного потока речи, обратилась к внучке:

– Кушай, Мириам, детка, кушай с хлебом, чтоб ты сдохла! Тебе надо поправляться! Да, в позапрошлом году мы встречались. Те, кто остались живы. Меня разыскал Яша. Вы не знаете Яшу Боренбойма? У нас в отряде он считался дурачком. Он и разговаривал всегда, как глупый еврей. Теперь Яша говорит как умный еврей. Надеюсь, вы понимаете разницу?

– Не совсем, – признался Крюков.

Бабушка Фира снова тяжело вздохнула, то ли сетуя на непонятливость собеседника, то ли по привычке, скорбя о судьбах народа Израилева.

– Глупый еврей говорит быстро, много и, в основном, руками. Как будто он собирается взлететь или вспоминает, как плавать, – пояснила старушка. – Думный еврей говорит по телефону, причем из Нью-Йорка. Так вот, Яша говорил именно оттуда. Они, все кто еще остался в живых, все там.

– А вы почему не уехали? – осторожно спросил опер.

– Зачем куда-то ехать, если мне и здесь плохо? Мириам, золото, во имя чего ты дала бабушке такой горячий чай? Ты хочешь, чтобы я ошпарилась до смерти? Может быть, ты мечтаешь остаться совсем одна, чтобы все тебя жалели как круглую сироту? Вероятно, ты находишь в таком положении особую прелесть.

Машка посмотрела на бабушку с укоризной.

– Ай, бабушка, оставь свои еврейские шутки. Сейчас не то время. Лучше подуй на чай, тогда он быстрее остынет.

– Золото, если бы я хотела дуть, я бы попросила у тебя не чай, а трубу, и играла бы в оркестре сына тети Рахили… Как его, чтоб он сдох? Да, Бени Гудмана!

– Бабушка, сколько раз тебе говорить? Это не наш Беня Гудман!

Тут старушка с обидой отвернулась от внучки и обратилась к Крюкову:

– Молодой человек, вот вы сам, конечно, не еврей, что теперь, при свете, стало заметно совершенно невооруженным глазом. Нет, вы не еврей, но голова у вас – почти да. Так скажите мне, откуда у всех эти нервы? Ладно у нас, стариков. Но молодежь! У них же нервы совсем ни к черту!

Крюков сделал глоток чая. Чай был не жидок, а, напротив, весьма крепок и ароматен.

– Говорят, во всем виноваты пятна на Солнце, – предположил он.

– Что вы говорите? – всполошилась бабушка Фира. – Никогда не замечала. Правда, я что-то слышала на эту тему по телевизору, но никогда не верила. Ведь телевизор существовал только для того, чтобы эти старые пердуны из политбюро дурили нам голову. Но раз вы так говорите, я впредь буду внимательнее.

Крюков надулся от гордости и постарался мобилизовать все свои научные знания в области астрофизики.

– Солнце вообще скоро погаснет, – сообщил сыщик. – Оно, знаете ли, сначала превратится в красного карлика. Такого красного-красного. Карлика…

Бабушка Фира в испуге всплеснула руками. Хорошо, что чашка с чаем в этот момент стояла на столе.

– Какой ужас! Бедное наше Солнце! Я бы никогда не хотела превратиться в красного карлика. Это же так некрасиво!

– Не волнуйтесь, – успокоил старушку опер. – Это случится еще очень не скоро. Через пять миллиардов лет.

Бабушка Фира сначала округлила глаза, но тут же вздохнула с нескрываемым облегчением.

– Как вы сказали? Через пять миллиардов лет? Ну, слава Богу, а то я так испугалась! Мне послышалось, что не через пять миллиардов, а через пять миллионов. Представляете, какой кошмар!

Позавтракав, сыщик собрался уходить. Он тепло простился с еврейской партизанкой бабушкой Фирой. Машка проводила его до двери.

– Скажите, а что с тем парнем, который… – она замялась.

– Которого ты вытащила из вашей квартиры? – помог ей сыщик и признался: – Я в курсе ваших дел, он сам мне рассказал. Он вместе со мной ездил тебя освобождать. Понятия не имею, где он сейчас. Но если ты дашь слово не болтаться по улицам, я смогу спокойно заняться его поисками, – пообещал опер. – Вот номер моего мобильника.

– Я даже не спросила, как вас зовут, – спохватилась вдруг Машка.

– Опер Крюк. В случае чего спросишь любого мента, меня каждая собака знает.

И Крюков твердой походкой направился вниз по лестнице.

7

Но не для всех события ночи закончились столь же благополучно.

Когда Татьянка явилась на «стрелку» за парком Кутузова, то не нашла там ни Хорста, ни Ваньшу Ботаника. Из предосторожности она прошла через территорию больницы. Через дырку в больничном заборе выбралась на пустырь, где должна была состояться встреча друзей. Под ноги ей попалась бутылка из-под пива. Она отбросила ее подальше в кусты. Бутылка упала с шумом. И тут же из-за других, дальних кустов, выскочил Дыня и бросился туда, где услышал треск. Он вломился в кусты, как слон в бамбуковые заросли. Не найдя никого, в растерянности вышел обратно. Татьянка, затаив дыхание, прижалась к забору. К счастью, Дыня ее не заметил.

Дальние кусты снова раздвинулись, и оттуда появился Шварц.

– Какого фига ты там копаешься? Пошли, машину подгоним. Надо их грузить и увозить. Никто больше не придет.