Текст книги "В мире фантастики и приключений. Тайна всех тайн"

Автор книги: Сергей Снегов

Соавторы: Георгий Мартынов,Илья Варшавский,Геннадий Гор,Лев Успенский,Аскольд Шейкин,Александр Мееров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 45 страниц)

– Почему вы так думаете?

– Многое настораживает. В частности, мне показалось странным, зачем наш лаборант… Словом, я его видел на биостанции, и он поспешил удрать оттуда, чтобы не попасться мне на глаза.

К удивлению Крэла, Хук никак не реагировал на сообщение Лейжа.

– Вероятно, приобрести эти мобильные усилители придется, – сказал он, – хотя бы для того, чтобы проверить, действительно ли ваша новая схема понравилась протоксенусам. Они фактически продлевают вам жизнь на одну треть. Ну что же, может быть, они в самом деле показывают таким образом, что мы на верном пути. Попробуем усилители. Оформляйте заказ.

Как только Лейж занялся выпытыванием у протоксенусов секрета синтеза, он в лице Петера Ялко приобрел лютого врага. Ялко никому не давал покоя, настаивая на смягчении режима для протоксенусов, но мало у кого находил поддержку. Азарт охватил всех. Теперь не только Хук, а и Крэл, Инса, почти все сотрудники Ваматра, раздраженные упрямством выращенных ими питомцев, во что бы то ни стало хотели сломить их сопротивление. Большинству этого хотелось вовсе не для того, чтобы воспользоваться какими-то благами, нет, просто люди представить себе не могли подобного неподчинения.

В помещениях, наскоро оборудованных возле главной пультовой, работа велась круглосуточно. Маленькую комнату, примыкавшую к застекленному балкону, висевшему над кратером, оккупировал Ваматр. Оп распорядился перенести туда свою узкую железную кровать и там, почти не появляясь на поверхности, проводил большую часть суток. Крэл, тоже по многу часов сидевший в пультовой, нередко слышал, как поздно вечером, ближе к ночи, Ваматр играл на скрипке. Страсть его к музыке не угасла, но теперь он играл только для себя. Играл плохо. Это понимал даже Крэл, начисто лишенный музыкальности. Однако и эта, плохая игра, судя по показаниям приборов, подбадривала протоксенусов. Теперь не они влияли на Ваматра, а он своими замысловатыми, непонятными людям импровизациями оживлял, поддерживал их, содержащихся на скудном лучевом довольствии.

Прошел месяц, а Лейж так и не порадовал Хука надеждой добыть у протоксенусов секрет синтеза. Излучали они слабо, никаких изображений на экранах не появлялось, и Крэл, не дождавшись поставки усилителей, начал обдумывать план атаки на Хука. Однажды, когда в пультовую зашел Ялко, Крэл решил ему рассказать о своем намерении добиться отмены «санкций».

– Петер, вы правы, надо прекратить это, – начал он, показывая на график жесткого режима. Ялко поднял на Крэл а свои узкие грустные глаза и чуть-чуть улыбнулся. Впервые за последнее время Крэл обратил внимание на то, как выглядит Ялко, и огорчился происшедшей в нем перемене. Тоскливый взгляд, сероватый цвет лица, появившиеся вдруг морщинки – всё говорило о том, что он, очевидно, болен. – Вы плохо себя чувствуете? К врачам обращались? Может быть, здесь, в горах…

– Ах, Крэл, не в горах дело… Ведь их держат в ужасных условиях, а я ничего не могу поделать. Мне больно… Все так жестоки. Даже Инса. Ведь она могла помочь нам…

– Кому нам? – настороженно переспросил Крэл, но Петер не обратил внимания на его вопрос и продолжал сумбурно:

– Совсем плохо. Координация нарушена, напряженность биополя ничтожная. Еще несколько дней таких страданий, и мы погибнем… Крэл, попросите Инсу. Доктор Ваматр всё сделает для нее. Попросите… Она вас любит и для вас… Впрочем, что я говорю, ведь вы сами готовы истязать их…

В пультовой немного посветлело – дежурный отлучился и, уходя, включил еще одну лампу над доской приборов. Ялко бросился к пульту и сразу погасил ее.

– Не надо, ведь им теперь особенно вреден лишний свет… Крэл, а может быть, вы всё же поддержите меня? Ваше слово много значит для Хука.

– Петер, ведь я начал говорить с вами именно об этом. При жестком режиме мы больше не получаем от них никаких осмысленных сигналов. Надо кончать с этим, надо продолжить попытки включиться в Биосферу Связи!

Казалось, Ялко должен был обрадоваться, услышав такое заявление Крэла, но он стоял всё такой же поникший, измученный и печальный.

– Всем от них чего-то нужно… Дешевой органики, продления жизни или вестей ниоткуда… Вот даже вы, Крэл… А ведь именно вы способны понять протоксенусов.

– Понять?

– Я так думал… Наверно, я в чем-то ошибся, однако не в главном… Всё же хорошо, что мы добыли вас.

– Вы гоже участвовали в поимке? – Крэл попытался шутливым тоном изменить стиль разговора, но ему это не удалось. Петер продолжал всё так же серьезно и с грустью:

– Да, я сразу, как только узнал о ваших работах, решил, что вы должны быть с нами. Вот мы и начали борьбу за вас. Инса предложила поехать в Рови… Роль ей шла, и мы как-то увлеклись всем этим. Мальчишество, конечно… А время-то было удивительное! Или оно только кажется таким потому, что впервые начинаешь играть с судьбой в пятнашки… – Ялко склонился над пультом, сделал несколько переключений и продолжал, не оборачиваясь к Крэлу: – Она ездила и ездила в Рови… И каждый раз, когда возвращалась оттуда, она уходила от меня всё дальше… Зато Холп приобрел вас, Крэл. – Ялко оставил пульт в покое и посмотрел па Крэла. Пристально, словно видел его впервые. – Впрочем… С чего я начал? Ага, ваша идея Биосферы Связи… Ни к чему этот вычислительный центр, куча самых совершенных машин. Умных и бездушных. Сложно всё это и не нужно… Лучший приемник – человеческий мозг, когда он стремится понять. А протоксенусов просто надо понять… Тогда всё почувствуешь и поверишь… А экраны, зачем они?..

– Я вас не понимаю, Петер!

– Крэл, – Ялко заговорил шепотом, быстро, уже не сбивчиво, – дежурный вышел. Он знает, что в пультовой находитесь вы, и совершенно спокоен. Крэл, ну на несколько минут, ну пожалуйста!

Ялко положил руку на рычаг управления генераторами. Крэл, словно загипнотизированный, смотрел на его руку и не в силах был ничего ответить. Он знал, что вот сейчас Ялко нарушит строгую инструкцию, передвинет рычаг, прибавит живительного излучения своим любимцам…

Сдвинул Ялко рычаг или не сдвинул, Крэл так и не уловил почему-то. Поведение Ялко, возбужденного, экзальтированного, не давало покоя Крэлу, волновало его самого.

А Петер уже легонько подталкивал его к стеклянной толстой стене балкона, нависшего над пропастью:

– Пойдемте, Крэл, пойдемте!

Черневшая под ногами бездна даже не пугала: не попять было, сколь она глубока. Только ни на миг не оставляло сознание, что там, на дне, – они. А Ялко всё вел и вел Крэла к стене, всё вел и вел… Показалось странным, почему небольшое расстояние, отделявшее пульт от стены из толстого свинцованного стекла, они проходят так долго. Ялко сжимал его локоть крепко, до боли, но и боль эта не мешала, была даже приятной, успокаивала… Они всё шли и шли в темноте. Шли до тех пор, пока темень не стала редеть, исчезать, незаметно превращаться в сероватую мглу. Мгла становилась белесой, а затем такой, каким бывает небо в раскаленный полдень. И полдень настал. Постепенно заголубел над головой яркий купол. Искристый, словно сотканный из мириадов звезд, пылающих и днем. Пылающих и не палящих зелень. Удивительно свежую, мягкую, видневшуюся везде – и под ногами и дальше, вплоть до отлогих, спокойных холмов.

Дивное ощущение покоя, простора охватывало при виде незнакомой и всё же приветливой травы, при каждом глотке воздуха, пахнущего цветочной пыльцой и росинками ночи. Хотелось броситься на эту ласковую, упругую траву, но и хотелось идти дальше, к заманчивым рощам, к синеющим вдали озерам, к горам, кокетливо прикрытым сиреневой вуалью… И они шли. Долго. Бесконечно долго, нигде не встречая укатанных дорог, прокопченных зданий, машин и реклам. И шли и одновременно валялись в траве, и обрывали фиолетовые листки с кустов, и одновременно пили из вкусных, чистых, что-то нашептывающих ручьев. Взбирались на холмы и весело скатывались в долины, не похожие одна на другую… Шли и шли не уставая. Шли, как па звонком празднике. Вдыхали ароматы неведомого мира, впивали мирную его сущность и, не встречая никого, не чувствовали себя одинокими в этом живом мире. Мир, странный, но не пугающий, таинственный и не чуждый, оказался приветливым, не вызывал опасений, представлялся радостным и вселял радость. Он, неизвестный, побуждал мысль, и казалось: он мыслит, существует осмысленно.

Крэлу захотелось наконец сказать что-то, может быть, просто крикнуть, чтобы ощутить самого себя, но невозможно было нарушить царивший вокруг покой, боязно было сказать хотя бы слово, никогда не слышанное здесь, еще никем не произнесенное и, как знать, вероятно разрушившее бы прелесть всего увиденного. Насытиться созерцанием открывшегося мира было невозможно. Хотелось без конца бродить и смотреть, впитывать никогда еще не виданные краски, незнакомые запахи, хотелось новых встреч с неизведанным…

– Ялко, – не удержался Крэл и больше ничего не успел сказать. Неистово-голубой купол над ними мгновенно померк, дневное сияние обратилось в свет ночных звезд, и, хотя всё их окружавшее не исчезло, а только помрачнело, стало тревожно, почти страшно.

– Крэл, возвращается дежурный.

В пультовую они вошли спокойно, будто не через стену из четырехсантиметрового стекла, а через услужливо раздвинутые кем-то двери. Ялко поспешил к пульту. Крэл оглянулся назад. Огромные стекла были на своем месте, чернели, поблескивали, отражая разноцветные лампочки приборов, и за толстыми стеклами балкона, нависшего над давно-давно потухшим вулканом, продолжали свою загадочную деятельность протоксенусы.

Крэл решил сейчас же пойти и рассказать о случившемся Ваматру, по почему-то удержался и поспешил разыскать Инсу. Она была в своей лаборатории. Радостно возбужденная от ощущения кипящей вокруг нее работы, окруженная помощниками, она кивнула Крэлу, бросила нетерпеливое «подожди минутку» и вновь склонилась над прибором.

«Минутка» продлилась час, затем все устремились в столовую. После ужина общество по обыкновению собралось на нижних террасках. Здесь устраивались кто как мог – в шезлонгах, за маленькими столиками или на низких парапетах, огораживавших крутые склоны. Вокруг говор, болтовня, шутки – словом, привычное оживление. И Крэл, хотя и сидел с Инсой за отдельным столиком, никак не мог начать говорить о недавно случившемся.

– Пойдем, – не выдержал Крэл.

– Куда?

– В пультовую.

– Ой, Крэл, я так устала…

– Пойдем, Инса, пойдем. Это очень важно. Кто там сейчас дежурит? Твой сотрудник?

– Да.

– Ты его сможешь… Сумеешь на несколько минут, ну, например, послать за чем-нибудь или каким-то другим способом на время удалить из пультовой?

– Да что случилось, Крэл?

Они ужа шли по крутой тропинке, поднимаясь к входу в туннель, и Крэл рассказал Инее о путешествии, совершенном вместе с Ялко.

– Я боюсь за Ялко, – тихо проговорила Инса. – И за тебя боюсь.

– Инса, а, знаешь, он любит тебя.

– Да, давно, – просто и спокойно ответила Инса.

– Давно? Еще до… До того, как ты заделалась девчонкой с канатной?

– Конечно… Он хороший. Я бы его полюбила, наверно, но ведь есть ты!

Дежурного Инса отправила с легкостью, ей одной присущей, не подав и виду, что они с Крэлом замышляют что-то недозволенное. Проделала она всё это быстро, почти шаловливо, но, как только дежурный ушел, встревожилась:

– Нехорошее мы затеваем. Оставим, Крэл.

– Ты боишься? – Крэл уже держал руку на рычаге. – Боишься, что не вернемся оттуда?

– Мы ведь пойдем вместе!

– Ах, Инса, не до эмоций сейчас. Дело серьезное, в без твоего согласия я не пойду.

– Включай.

Теперь Крэл, как недавно Петер, сжимая руку Инсы, вел ее к стеклу. Крэл помнил, как всё произошло с Петером: они шли быстро, уверенно и совершенно не заметили толстой стеклянной стены балкона. С Инсой они тоже шли быстро, уверенно и больно стукнулись о стекло.

Крэл стоял упершись лбом в холодное стекло и молчал. Стоял, пока Инса не потянула его за рукав.

– Крэл, ты никому, кроме меня, не рассказывал об этом? – Она смотрела пытливо, с тревогой за него.

Крэл молчал.

– Ты никому не говорил?

– Нет.

– Крэл, я боюсь за тебя, Крэл, я с ума сойду, если с тобой что-нибудь случится, Крэл!.. Никому не говори. Никому, даже деду. Особенно Хуку…

Крэл не послушал Инсу и о своем путешествии с Ялко подробно рассказал Ваматру. Как и предполагала Инса, ничего, кроме конфуза, из этого не вышло. Ваматр шумел, нес нечто невразумительное и из одной крайности впадал в другую. То он с восторгом кричал о достигнутом наконец прорыве через Пространство, подчеркивая, что произошло это благодаря мгновенно полученной Информации, то с издевкой говорил о Ялко, намекая на его неуравновешенность.

– Петера надо лечить. Да, да, лечить! Куда смотрят наши эскулапы, хотел бы я знать?! В отпуск! Распорядитесь тотчас отправить Ялко в Европу. Он зарабатывает у нас неплохо, холостяк. Куда он деньги девает? Впрочем, это его дело. Пусть сегодня же едет в… Я не знаю, куда в таких случаях надо ехать. Всё равно пусть едет… А вы, Крэл… Господи, такой здравомыслящий, трезвый человек и вдруг поддались гипнотическому внушению. Я вот… Ничему-то я не поддаюсь, а ведь так хорошо было бы побывать там, в этом мире!..

Инса негодовала:

– Всё равно стыдно. Лейж вот уже посмеивается. Забыл, что ему самому чудилось на острове и даже в собственной лаборатории. Лимоксенусы, видите ли, его хотели съесть!

– Не надо так, Инса.

– Прости, я, наверно, гадкая. Не могу я, когда тебя обижают. – Инса постучала своим крепким кулачком о ладонь. – А деду я еще покажу. Всем разболтал. Устрою ему… И Хуку тоже!

– Хуку я уже устроил.

Сердито суженные зеленоватые глаза Инсы расширились:

– Что?

– Рассказал ему о путешествии с Петером.

– Этого еще не хватало! Ну?

– В нем испытатель победил коммерсанта.

– О!

– Не удивляйся. Только на две недели.

– Не понимаю.

– Он разрешил на пятнадцать дней приостановить работы по синтезу…

Как только режим был смягчен, на экранах вновь стали появляться изображения. Теперь это уже были не отдельные предметы, вроде курительной трубки, а множество изображений, в которых так же трудно было разобраться, как и несколько месяцев назад в беспрерывно чередовавшихся цветных пятнах и полосах. Контуры самых различных предметов, словно в киноленте, отснятой наплывом, постоянно накладывались друг на друга. Бог показались очертания какой-то металлической конструкции, но не успели наблюдатели сообразить, что это за конструкция, как на ее фоне стала проступать скала. Box разглядели на скале трещины, травинки, прорастающие из них, уже начался спор: наши ли это травинки или неземные, а поверх скалы поползли линии, постепенно складывающиеся в очертания каменных ступеней.

Возобновившиеся сеансы, разумеется, привлекали в пультовую. Около экранов стояли и сидели часами, однако через несколько дней утомило и это. Только с пуском пятого, очень емкого агрегата вычислительного центра хаос на экранах постепенно прекратился, и однажды ночью дежурный отчетливо увидел кратер.

Ваматр, благо он спал по соседству с пультовой, прибежал первым, и сразу нажал кнопку общего вызова. Через несколько минут у экранов уже толпились почти все сотрудники. А на экранах разворачивалась панорама окружающей местности. Создавалось впечатление, что какая-то съемочная камера установлена на вертолете.

Ясно видны были алюминиевые домики, стоящие на террасах, тропинка, ползущая к туннелю, ажурные вышки излучателей. Кратер осматривался чудо-камерой со всех сторон. Вот ушли вправо домики поселка и открылся северный склон. Скалистый, самый крутой. Осмотр кратера продолжался. Экраны то темнели, то вдруг разгорались ярче, и тогда лучше было видно, как на северо-восточном, более пологом склоне, цепляясь за скалы, вьется кустарник.

Увиденное поразило наблюдателей настолько, что никто не мог произнести ни слова. Даже когда впервые удалось уловить сигналы, излучаемые протоксенусами, перевести их в доступную человеческим органам восприятия форму, впечатление было меньшим, чем теперь, когда перед взорами притихших людей открылась целая панорама.

А панорама менялась беспрерывно. То она становилась широкой, и тогда видны были громоздящиеся на горизонте конусообразные, срезанные у вершин горы; долины, окружавшие кратер; дороги, ведущие к электронно-вычислительному центру, к поселку, к биостанции, едва угадывавшейся внизу. Но затем общий план сменился крупным, и тогда на скалах, у вышек излучателей, различимы были мельчайшие детали. Протейный кустарник, росший у самой кромки кратера, вдруг занял всё поле зрения, зашевелился, и из-за него показался протоксенус. Крупный экземпляр, но какой-то странный, почти прозрачный – такими они бывают в моменты наихудшего их состояния, – он то вспучивался, то опадал, с трудом преодолевая препятствия. Те, кто много времени наблюдал протоксенусов, сразу поняли, что этот, по-видимому чем-то травмированный, находится в состоянии близком к анабиотическому. Похоже, он двигался из последних сил, и всё же двигался. Вниз, к долине…

Яркая вспышка и на экранах – чернота.

– Сгорели трубки! – в отчаянии закричал Ваматр. – В такой момент сгорели трубки!

– Да не могли они сгореть все четыре сразу.

– Надо попробовать сменить приемники.

– Это займет уйму времени.

– В такой момент, – восклицал одно и то же Ваматр, мечась по пультовой, – в такой момент!

– Но почему протоксенусы вне кратера?

– Проверьте схему приемных блоков.

– И умножителей.

– Внимание! Тише!

Экраны стали светлеть. Как в ванне с проявителем, из черноты начало показываться чье-то лицо. Пока смутно, расплывчато. Гораздо отчетливей была видна трубка, зажатая в зубах.

Человек вынул изо рта трубку, прищурился, во что-то всматриваясь. Пристально, с беспокойством.

И тогда Ваматр закричал:

– Да ведь это Нолан! И трубка его. Как я не узнал ее раньше!

Экраны погасли. Первым пришел в себя Хук и сразу направил к излучателям несколько человек. Они обшарили всё вокруг, но ни протоксенусов, ни Нолана не обнаружили.

– Так и должно быть, конечно, – резюмировал Хук. – По моим сведениям, Нолан еще не выезжал в Африку. Протоксенусы тоже никогда не покидали кратер. И вдруг эти изображения. Странно, очень странно…

– Отсюда вывод, друзья, – Ваматр, сощурив глаза, улыбался, и не понять было, шутит он или говорит серьезно, – протоксенусы нас предупреждают.

– Ну знаете!

– Не возмущайтесь, Хук. От протоксенусов можно ожидать чего угодно…

От них ждали новых сообщений, сигналов, которые помогли бы разобраться в происходящем, но прошло около двух месяцев, а они молчали, хотя им и создали самые комфортабельные условия. Люди никак не могли догадаться, каким образом можно пустить в ход коммутаторы Великой Связи. Общение получалось односторонним. Хотели обитатели кратера – люди получали доступные их восприятию сигналы, хотели – оставляли их без таковых, заставляя довольствоваться игрой замысловатых, подчас удивительно красивых цветных полос и пятен, возникающих на экранах. Казалось, протоксенусы дразнят людей. Но наконец к концу второго месяца ожидания на экранах вновь появились изображения. По большей части это были странного вида конструкции и постройки, части каких-то замысловатых зданий, расплывчатые контуры машин, никому из наблюдателей не известных.

Однако уже начал появляться кое-какой опыт. Считалось, что наплывавшие одна на другую картины, разрозненные куски, должны были, вероятно, сложиться в общую, связную картину, как это произошло в предыдущем показе. От экранов не отходили, ожидая, что вот-вот на них возникнет что-то целостное, понятное. Вскоре так и произошло. Почему-то опять ночью. На этот раз Ваматру не пришлось нажимать на кнопку общего вызова.

Путаница на экранах прекратилась, появились четкие кадры, плавно сменявшие друг друга. Эффект присутствия возник тотчас же, рамки, ограничивавшие поле зрения, уже не воспринимались. Ощущение было такое, будто вместе с кем-то, свободно парящим в воздухе, спокойно движешься между стройных зданий, гигантских эстакад, виадуков, башен, пролетаешь над поросшими зеленью пологими склонами и вновь приближаешься к незнакомым, но приятным на вид сооружениям. Воздух чист, прозрачен, небо высокое, яркое, и в нем время от времени встречаются пролетающие люди. Крылатые и бескрылые – сидящие в легких, совсем прозрачных летательных аппаратах. Расстояние до них значительно, видны они плохо, и больше всего хочется, чтобы представился случай приблизиться к ним, рассмотреть их, узнать, каковы они.

А полет продолжается. Время идет незаметно, как бы смещается. Понимаешь, что при небольшой, сравнительно, скорости (успеваешь всё увидеть подробно), путь непонятно почему проделан огромный. Недоумение и растерянность первых минут пребывания в незнакомом мире быстро проходит. Начинаешь ориентироваться в пространстве, и становится понятным, что полет проходит по кругу. Уже узнаешь то одно, то другое особенно запомнившееся сооружение. Но с каждым новым оборотом видишь, как сооружения эти предстают в новом ракурсе, и вскоре понимаешь, что движешься по спирали, закручивающейся к какому-то центру.

А потом обозначается и центр этот – конусообразная, со срезанной вершиной гора.

Кратер потухшего вулкана.

Ажурные башни по его краям очень похожи на излучатели, установленные для протоксенусов.

Теперь облет совершается вокруг кратера, то приближая наблюдателей к башням, то отдаляя, но всё время вблизи обиталища протоксенусов.

Кратер похож на тот, в который холповцы поместили своих протоксенусов. Но только похож. Генераторы тоже напоминают те, которые установлены в Африке под руководством Лейжа. Но только похожи… Нет поселка, расположенного почти у самой кромки кратера, нет тропинки, ведущей к туннелю. В долине, открывающейся взгляду, не видно зданий вычислительного центра, биостанции. Не видны африканские зонтичные акации…

Как только начался показ, все устроившиеся у экранов боялись только одного: не прекратился бы он, не исчезли бы картины незнакомого мира. Но шел час за часом, а изображения не исчезали. Жажда всё новых и новых сведений, разумеется, была огромной, неуемной, однако утомление всё же пришло, внимание стало ослабевать. Смотрели уже не с затаенным дыханием, боясь произнести хотя бы слово, а начали подавать реплики, обмениваться мнениями о увиденном, а затем и спорить.

Большинство склонялось к тому, что протоксенусы наконец открыли людям панораму какого-то мира, несомненно далекого, населенного разумными существами, так похожими на люден и вероятно уже давно обладающими станцией Биосвязи Вселенной. Но находились и противники такого мнения, считавшие, что протоксенусы показали будущее африканского кратера, дали возможность заглянуть в то время, когда неузнаваемо преобразится Черный континент, а протоксенусы… протоксенусы составят неотъемлемую часть высокой цивилизации Земли, осуществляя обмен достижениями всех разумных существ Большого космоса.

Спор возник с новой силой, когда день на экранах стал сменяться ночью. Небо потемнело, сумрак заполнил окружающие кратер долины и, насколько охватывал взгляд, то тут, то там начали зажигаться огни. Многоцветные, веселые, перемигивающиеся в далекой дымке, они говорили о кипящей в далеких поселках жизни. От одного поселка к другому теперь особенно часто стали перелетать люди. Как светлячки в тропическом лесу, их летательные аппараты прочерчивали путь в ночи. А ночь густела, чернело небо, и ярче разгорались в нем звезды.

– Звезды! – закричал Крэл. – Звезды! Зовите астрономов. Вот теперь они нам пригодятся.

Астрономов позвали. Поначалу им пришлось нелегко. Хотя экраны были огромны, изображения великолепны, но всё же снявшие всюду огни не позволяли сделать заключение, какие же созвездия проглядывают в этом небе. Мешал астрономам и кратер. Из него время от времени поднимался нежно мерцающий, уходящий в бесконечность столб света. Но вот он угас, уменьшилось число огней в долинах, ночь уверенней вступила в свои права, и астрономы, посовещавшись еще раз, твердо заявили:

– Земля. Созвездие Южного Креста, перед нами Антарктида.

– Антарктида?!

– Позвольте, позвольте, – заговорил Лейж. – Я не специалист, но Южный Крест я знаю. Совсем не похоже!

– И не должно быть похоже. Бы видите Южный Крест, каким он был примерно сто тысяч лет назад.

С этой поры какая бы то ни было планомерная работа в лабораториях прекратилась. Всё вертелось вокруг происходящего в пультовой. Хук понимал, что ничего поделать нельзя, что просто невозможно заставить сотрудников думать, например, о прямом синтезе, когда явление, с которым они столкнулись, становится действительно грандиозным.

Никто, кроме Хука, не хотел таить открытие, но Хук именно в это время с особым рвением стал заботиться об охране тайны. Не упустить из своих рук, никому не дать воспользоваться полученными наблюдениями – стало его целью. Он еще не представлял себе, как сможет использовать совершающееся в кратере, и, может быть, поэтому откладывал решение вопроса о дальнейшей судьбе открытия. Выжидать, копить результаты и выжидать – единственное, на что соглашался глава фирмы Хук и K°.

Однако продолжать накапливать результаты не удалось. Экраны внезапно угасли. Поначалу это никого rife встревожило, так как протоксенусы не отличались постоянством, не баловали людей и сообщения свои посылали тогда, когда им заблагорассудится. Но на этот раз причина молчания была иной. Что-то крайне обеспокоило протоксенусов. Никогда еще они не были так взбудоражены, агрессивны. На главном пульте то и дело вспыхивали сигналы тревоги. Опыт, который успели приобрести люди, общаясь с ними, выращивая их и обслуживая, теперь не помогал. Успокоить ничем их не удавалось.

– Мне кажется, не совладаем мы с ними, – сказал Крэл.

– Это еще почему? – удивился Хук.

– Мои сотрудники видели протоксенуса, переползавшего через кромку кратера.

– Этого не может быть! – запротестовал Ваматр. – Они без наших излучателей не могут… А впрочем… Ах, ничего-то мы еще не знаем о них. В кратере неспокойно, это так. Вероятно, наступает какой-то неизвестный нам, наиболее бурный период их развития, и они стараются выйти из-под контроля, из-под опеки пашей. А может быть, начинает действовать общебиологический закон – стремление распространиться. Клоп и то покидает надежное убежище близ кровати…

Крэл не выдержал:

– Да к чему вы всё это? Какой там общебиологический закон. Протоксенусы живут по законам Большого космоса, и удержать их мы всё равно не сможем. Не удастся и взнуздать их, заставить работать на себя. Они уйдут, распространятся, если такова у них программа, и реакция может стать неуправляемой.

– Очень по-нолановски, Крэл. Не могут они уйти из кратера.

– А их попытки преодолеть земное притяжение?

– А, – отмахнулся Хук, – это же ловушка.

– Не понимаю.

– Фотографии были изготовлены для моего детектива, чтобы он мог передать их Нолану, заслужить таким образом доверие, а затем выведать, кто же на самом деле шпионит.

– Черт знает что творится здесь, – вскипел Крэл. – Выход во Вселенную Связи и мышиная возня с детективами. Диверсанты. Пакость! Да ведь это всё отвратительно. Открытое нами явление больше нельзя скрывать. Оно должно быть опубликовано. Я настаиваю на этом.

– А я на публикацию не согласен, – спокойно и зло объявил Хук.

– В таком случае я буду действовать без вашего согласия.

– Вы не сможете. Бы подписали контракт, дали обязательство, и если вы его нарушите… – Хук осекся, побледнел и полез в кармашек за таблеткой.

– Контракт расторгнут при эвакуации Холпа, а нового контракта, как вы знаете, я не подписывал.

– В каждой шутке, – Хук энергично сжевывал таблетку, – есть доля правды… Всё же несчастные случаи с людьми происходят. Не так ли?

– О да, конечно. «Автомобильные катастрофы, внезапно срывающиеся карнизы». Помню, помню. – Крэл улыбался нехорошей улыбкой, тоже побледнел, но выдержки не терял. Он вынул из кармана конверт и протянул его Хуку.

– Что это?

– Воззвание к ученым мира. В нем я коротко, но достаточно подробно описал, с каким явлением мы столкнулись и чего от этого явления можно ожидать. Остальные экземпляры я опечатал и поручил своему адвокату передать в крупные газеты… Предусмотрены различные варианты, в том числе и «карнизы».

В пультовую вбежала Инса:

– Привезли! Привезли первую партию мобильных усилителей. – Инса глянула на Крэла, повернулась к Хуку: – Что здесь происходит, Крэл?

– Ничего особенного, моя дорогая. Обмен мнениями.

Хук быстро направился к выходу, но затем вернулся:

– Крэл, ваш заказ выполнен. Подумайте, не горячитесь… Мы уже увидели много. Неужели теперь, когда осталось сделать, может быть, последний шаг и мы услышим Вселенную, вы… – Хук протянул Крэлу его конверт. – Возьмите и продолжайте работу.

Крэл медлил. Конверт чуть подрагивал в протянутой руке Хука, и это не могло продолжаться долго.

– Хорошо, схему, которую мы уже начали монтировать, я доведу до конца.

Возможность не спать, точнее, спать по полчаса, по сорок минут в сутки, позволила Крэлу довольно быстро закончить разработку новой установки для приема и расшифровки импульсов, испускаемых протоксенусами. Физики, кибернетики, математики и радисты хуковской «обсерватории» день и ночь трудились над созданием аппаратуры, предназначенной для накопления и обработки огромного количества информации, над системой адаптивной, самонастраивающейся, которая способна была решать сложные задачи без предварительного программирования. Работали день и ночь не в переносном смысле этого слова, а в буквальном, так как каждое удачное решение того пли иного узла, агрегата или конструкции установки, каждая правильная мысль расчетчиков и конструкторов тут же награждалась: автор не ощущал потребности в сне, оставался бодрым, энергичным и с особенным подъемом, с чувством удовлетворения продолжал работу.

Дело двигалось споро, и этому способствовали… протоксенусы. Как только кто-то из сотрудников становился вялым, сонливым, быстро уставал, Крэл понимал: сделан ложный ход, взято неверное направление, неудачна принятая конструкция, и это помогало ему немедленно перестраивать работу.

Пришло время, когда удивляться свойствам протоксенусов уже не приходилось. Они отчетливо дали попять, каковы их возможности. Оставалось использовать эти возможности и постараться показать, что люди могут включиться в Биосферу Связи…

С получением последней партии мобильных усилителей завершалась окончательная сборка аппаратуры, на которую Крэл возлагал столько надежды. Он даже не волновался, его не тревожили сомнения – удастся эксперимент или нет, настолько он уверовал в направляющее действие могущественных обитателей кратера. Крэлом теперь владело одно чувство нетерпения. Он почти всегда находился в главной пультовой, стараясь не упустить подходящее время для включения новой системы расшифровки. День шел за днем, а включить ее не удавалось, так как протоксенусы не утихали. Что-то беспрестанно продолжало их беспокоить, на пульте то и дело вспыхивали сигналы тревоги, а на экранах вновь и вновь возникало изображение курительной трубки.