Текст книги "В мире фантастики и приключений. Тайна всех тайн"

Автор книги: Сергей Снегов

Соавторы: Георгий Мартынов,Илья Варшавский,Геннадий Гор,Лев Успенский,Аскольд Шейкин,Александр Мееров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 45 страниц)

Саблина. Ну что вы, Кирилл Петрович!

Кирилл Петрович. Не скрою: возможно, дело все в старости. А возможно, в том образе мышления, который мне вообще свойствен. Тогда это еще менее утешительно. И то, что такой вывод, в общем, был мной ожидаем, ничего не меняет… И еще одно обстоятельство, косвенно связанное с этим же, представляется мне важным. Я давно уже администратор в науке. Так сложилось. И я часто думал: а что значит «хороший администратор»? Чем измерить его влияние на ход исследований? Количеством печатных работ, выпускаемых лабораторией? Финансовыми показателями? Числом авторских свидетельств, полученных сотрудниками? Сегодня я понял: администратор тогда выполнил свой долг, когда ему удалось создать коллектив, который может в дальнейшем вообще обходиться без администратора, – в пределах, конечно, поставленной перед коллективом задачи. Как сказано у одного из норвежских поэтов: «Тем прекрасен и велик человеческий род: пал знаменосец, а знамя несут вперед». И вот для администратора нет более высокой награды, чем довести коллектив до такой самостоятельности.

Вента. Да вам поставлено за это, Кирилл Петрович, десять с крестом!

Кирилл Петрович. Дорогие друзья! Разрешите подвести итог. Эксперимент «Тайна всех тайн» закончен, «Отчет» представлен и так или иначе в первом приближении обсужден.

Ну вот и всё. Конец, полный конец, как говорят радисты, завершая очередной сеанс связи.

И как всегда, когда я ставил последнюю точку в рукописи, ощущение опустошенности овладело мной. Добежал.

Кирилл Петрович. И теперь, уже совсем в заключение, будет справедливо обнародовать одну тайну. Как известно, коллектив нашего института ищет способы передачи энергии без проводов. Наша лаборатория решает эту проблему в наиболее обобщенном виде. Для удобства вычислений и физической наглядности мы придали ей форму задачи по транспортировке к Земле энергии Солнца. Такая задача фантастична сегодня, но вполне осуществима в будущем. Применительно к ней и строил свою работу автор «Отчета». Однако – и вот это и было от него тайной – параллельно проводился еще один опыт. По предложению Института социальных исследований в разных районах нашей страны, сразу в нескольких коллективах – в лабораториях, на заводах, в колхозах, на рудниках, – осуществлялось экспериментальное изучение процесса художественного творчества. В каждый из этих коллективов включили литератора, поставив перед ним задачу: создать прогноз поведения членов коллектива. Как ожидают, в дальнейшем сравнение прогнозов с действительностью позволит сделать важные выводы для теории искусства – от анализа авторской индивидуальности и до выяснения самых общих закономерностей. Поскольку искусство – один из главнейших способов эстетического освоения мира, поскольку оно особая форма общественного сознания и человеческой деятельности, такие исследования имеют большое значение. Проводились они и в нашем лаборатории. Уважаемый автор «Отчета» не знал об этом, что было непременным условием успешного проведения опыта. Сообщить ему об этом – наша обязанность.

Автор «Отчета». Как? Но позвольте! Позвольте! Я был подопытным? Это меня… меня… Меня исследовали – и только?

Кирилл Петрович. Судя по характеру обсуждения, нет. Результаты опыта достаточно плодотворны для всех его участников, хотя и крайне сложны по своим возможным последствиям. Критика от имени будущего, показ в полный рост того в отношениях людей и в их внутреннем мире, что находится пока еще лишь в зародыше, – очень сильное оружие. Такая критика вообще, пожалуй, самое могучее средство самовоспитания и, следовательно, совершенствования как отдельной личности, так и целого коллектива. Именно потому, как и Леночка Речкина, я, подводя итог, не могу не спросить: следует ли успокаиваться? Не должен ли эксперимент «Тайна всех тайн» продолжаться? И продолжаться всегда, пока мы с вами живем, то есть работаем, наблюдаем, думаем?..

Глава пятая и последняя

Я покинул Институт энергетики уже в сумерках. Туман рассеялся. Фонари еще не горели. Свет из окон отражался от влажного асфальта мостовых и тротуаров. Я шел не торопясь и без цели. Перед моими глазами были цветные треугольники на стенах комнаты теоретиков, я все еще видел Речкину, Гордич, Пуримова, слышал их голоса. Словно разогнанная машина, я никак не мог остановиться, двигался по инерции.

Сказать, что мне было тяжело? Такое слово не передавало моего состояния. Мысль о том, что я сам был объектом исследования, словно бы придавила меня. Я казался себе чем-то вроде муравья у подножия гигантской бетонной стены, протянувшейся от горизонта до горизонта.

Я говорил себе: «Потом я все обдумаю. Сейчас важно другое: с этой работой покончено. Я обогатился новым материалом. Я могу взяться за повесть или роман, где главным героем будет человек вроде Гордич. А могу и вообще пока ничего не писать. Жить, думать».

Но эти рассуждения не успокаивали. Горестное недоумение владело мной: зачем все это было затеяно Кириллом Петровичем? Во имя чего он – серьезный ученый – ввязался в социологический опыт на таком чуждом ему материале, как психология художественного творчества? Ведь если бы он не захотел, никакой Институт социальных исследований ничего не смог бы поделать.

Остальных сотрудников можно было понять. Пошли за Кириллом Петровичем, да, вероятно, и их самих в предложении социологов привлекла парадоксальность задачи, захотелось получить ответ на вопрос: «А что представляет собой этот писатель Н.? Проверим-ка его на фактах, которые мы хорошо знаем…»

Я считал, что исследую их, они же исследовали меня – «двойное колено хитрости», сеанс интеллектуальной гимнастики, глава в коллективном труде «Теория игр и проблемы направленного и случайного поиска». Каждая профессия связана с риском. Профессия писателя тоже.

Я еще мало чем рисковал. Оказывается, главной опасностью было не разочаровать. Старая истина: «Я приемлю тебя горячим, я приемлю тебя холодным. Но если ты будешь теплым, я тебя выплюну». Вот и все испытание. Простак в гостях у ученых. Простак этот, к сожалению, я. Правда, порой обсуждение сбивалось на пересуды: «похож-не похож», но не Венте и не Пуримову было дано судить, удался литературный эксперимент или нет. То, что они говорили, тоже входило в него важной составляющей частью.

Понимал я и сотрудников Института социальных исследований. Им был нужен объект. Я устроил их, подошел под какие-то средние цифры. По отношению к ним я не чувствовал зла. То, что они со мной «играли в темную»? Так что же? Это их строго научный метод. Он даже носит специальное название: внедренное наблюдение. Его применяют уже десятки лет.

Но как же Кирилл Петрович – самый мудрый и дальновидный? Самый опытный, зрелый? Зачем это было нужно ему? Что искал он, исследуя духовный мир малоизвестного литератора? Что его могло интересовать в этом мире?

И ведь он рисковал! Судьбой коллектива, своим авторитетом.

В какой-то степени так все и вышло. Останется ли в лаборатории Тебелева? Какие выводы сделает для себя Карцевадзе? Не будет ли теперь и сам он, Кирилл Петрович, менее решительным?

Но может, он ничем особенно не рисковал, потому что все главное знал заранее?..

Я обнаружил, что стою посреди мостовой и беспомощно оглядываюсь, – так поразила меня внезапно пришедшая в голову мысль: я вдруг все понял и до изумления восхитился Кириллом Петровичем.

Решая проблему волноводов в общем виде, он придал ей форму задачи по транспортировке к земле энергии Солнца вовсе не потому, что так было удобнее для вычислений.

Он был увлечен именно этой идеей – подарить людям еще тысячу Солнц. Ради нее он работал.

И конечно, он, как и все его сотрудники, знал, что проект «Энергия Солнца» не может быть воплощен в жизнь в ближайшие десятилетия. И следовательно, ни ему самому, ни Тебелевой и Саблиной – самым молодым из них! – не осуществлять его.

Кирилл Петрович понимал, что это дорога, которая не имеет конца. Они все: и Вента, и Гордич, и Саблина, и Кастромов служат грядущему. А за неосуществленные проекты редко венчают лаврами. И значит, практически единственной наградой, какую он, Кирилл Петрович, мог дать своим сподвижникам, было попытаться пронести их сквозь время силой художественного воображения, позволить им хотя бы мысленно побывать в том будущем, которому они служат сегодня.

Конечно, он скрывал это от всех.

Но сам-то он знал всё с самого начала. Как знал и то, что не получит положительной оценки на этом экзамене. Он прямо сказал на обсуждении: «То, что такой вывод, в общем, был мной ожидаем, ничего не меняет».

Сотрудники Института социальных исследований еще дискутировали: «А является ли художественное творчество таким же объективным методом постижения истины, как и наука?» – но Кирилл Петрович знал это твердо. И знал, чего может ожидать для себя.

И наверно, это и было его самой большой, самой главной тайной, его тайной всех тайн.

Тайной и подвигом.

Илья Варшавский
ТРАВА БЕССМЕРТИЯ

Моя работа требовала уединения, и я выбрал один из заповедников в Центральной Африке. В городе мне постоянно мешал фон спокойной радости миллионов людей. Он создавал непреодолимый контраст с той героической неистовой эпохой, о которой мне нужно было думать. Я занимался историей живописи 45-го столетия надеясь постичь через нее загадочный облик мира конца машинной эры. Мне казалось, что только живопись могла отразить ускользающие от наших современников характеры людей, заложивших основу биологической цивилизации. Это была эпоха дерзких догадок, парадоксальных выводов и революционного преобразования мышления.

Я взял с собой биосинтезатор и с его помощью вырастил очаровательную хижину, прохладную и пахнущую горькими травами. Он же обеспечивал меня и пищей.

Это было идеальным местом для работы. Я подолгу мысленно возвращался в музеи и часами простаивал перед старинными полотнами, вглядываясь в суровые одухотворенные лица. Чувственное восприятие рождало мысли, которые я пока вытеснял в подсознание, зная, что синтезирующие разделы мозга сами превратят их в стройную теорию и переведут в оперативную память, когда мой труд будет закончен.

Если приходила усталость, я переключался на Иллу. Нас разделяли семь тысяч километров, а на таком расстоянии мне был доступен только ее общий эмоциональный настрой. Как всегда, она излучала спокойствие и доброжелательность.

Вечерние часы, когда было не очень жарко, я проводил на берегу реки, там, где она образовывала излучину. Стена запрета в этом месте тоже изгибалась, создавая оптический эффект, подобно увеличивающей линзе. Там, на противоположном берегу, был водопой, который дикие животные делили между собой, соблюдая какой-то неписаный закон очередности. Я оставался для них невидимым и неслышным, тогда как в мою сторону Стена пропускала свет, звук и даже запахи. Было забавно глядеть, как какой-нибудь бегемот, доплыв до середины реки, натыкался на невидимую преграду и, сердито пофыркивая, поворачивал обратно.

Большей частью я лежал, закрыв глаза, наслаждаясь ни с чем не сравнимым чувством единства с природой. Мне быстро удалось, научиться ощущать нервную настороженность антилопы, спокойствие слона, блаженство купающегося носорога, торжество орла, скользящего в, воздушных струях, и многое другое, что составляет бесхитростную радость бытия всего сущего.

Не могу сказать, чтобы я очень обрадовался, когда в один из таких блаженных часов появился посторонний человек. Я ощутил исходящую от него печаль раньше, чем услышал шаги. Он дружелюбно кивнул мне и улегся поблизости. Я мало обращаю внимания на внешность людей. Меня больше интересует их душевное состояние. Его печаль вызвала во мне жалость, которую я старался погасить, чтобы он ее не почувствовал. Я знал, что это ему может быть неприятно. К сожалению, мы все еще плохо управляем своими чувствами. В таких случаях лучше всего переключить мысли на что-нибудь другое.

Я пошел к нему и сел рядом.

– Глядите! – сказал я, указывая на муравья, который тащил сухую веточку. Ноша в два раза больше, чем он сам, но попробуйте почувствовать восторг, который он испытывает от этой работы. Какое наслаждение дает все, что делается по велению инстинкта. Чувствуете?

Он поглядел на муравья, а потом поднял глаза на меня:

– Не знаю. Я таких вещей не чувствую.

Это звучало неправдоподобно, но я знал, что он говорит правду.

– Простите! – сказал я. – Все вышло очень глупо. Поверьте, что у меня не было в мыслях…

– Верю! – усмехнулся он. – Можете себя не корить. Я… бесчувственный. В том понимании, которое вы все вкладываете в это определение. Однако ни утешать, ни развлекать меня не надо… Я… привык быть один. Даже на людях.

Может быть, мне лучше было уйти, но, почувствовав, что мое присутствие его не тяготит, я снова лег и попытался сосредоточиться на ощущениях животных.

Он тоже был занят своими мыслями, тягостными и однообразными, уйдя от действительности в призрачный мир воспоминаний. Вероятно, поэтому, когда я невольно крикнул, это подействовало на него, как удар.

– Что?! – спросил он, вскочив и озираясь по сторонам. – Что случилось?!

– Вот там… Поглядите! – Я показал на Стену. Мне самому глядеть туда было не нужно. Я все это уже пережил: боль, смертельный страх и отчаяние жертвы, и соленый вкус крови в пасти хищника, и сладость еще трепещущего мяса.

Он посмотрел туда, где только что разыгралась трагедия, равнодушно пожал плечами и сел, обхватив колени руками.

– Ну и что?

Я еще не мог оправиться от потрясения.

– Ужасно!

Он повернулся ко мне:

– А вы, оказывается, добренький. Вот когда-то из-за таких добрячков… Впрочем, что тут объяснять? Все равно не поймете.

– Вы хотите сказать?..

– Я хочу сказать, – перебил он меня, – что природа жестока, но это мудрая жестокость. В ее основе лежит опыт, который накапливался миллиарды лет. То, что сейчас произошло, столь же естественно, как и человеческая смерть.

– Ошибаетесь! – горячо возразил я. – Смерть – это то, с чем человек никогда не примирится. Он всегда будет мечтать о бессмертии, и рано или поздно…

– Бессмертие? А кому оно нужно?

– Всем!

Он вздохнул, и меня захлестнула волна его печали.

– Всем нельзя.

– Почему?

– Потому, что это начало конца человечества. Без смены поколений невозможны ни эволюции, ни прогресс.

Я хотел возразить, но он предостерегающим жестом остановил меня:

– Мне известны все ваши возражения. Вы хотите сказать, что одно дело животный мир, а другое – человеческое общество. Не правда ли?

– Пожалуй.

– Так вот, известно ли вам, что некогда люди, обладавшие даром предвидения, способностью воспринимать чужие эмоции, умевшие производить в уме сложные вычисления, владевшие кожным зрением, имевшие сверхпамять и многое другое, что сейчас является достоянием каждого, считались либо уникумами, либо, того хуже, шарлатанами. Даже ученые не понимали, что это просто неиспользованные резервы мозга. Для того чтобы поставить эти резервы на службу человеку, потребовалась огромная генетическая работа, более чем на десятке поколений. Теперь всем предоставлены равные возможности. Но кто сказал, что эти возможности исчерпаны? Поверьте, что гораздо важнее дальше совершенствовать род человеческий, чем прекращать это во имя личного бессмертия. Вполне достаточно того, что продолжительность жизни увеличилась за последние столетия в три раза.

В том, что он говорил, была доля здравого смысла, но всё же его доводы не могли меня убедить.

– Одно другому не мешает, – сказал я. – Бессмертие не исключает продолжения рода.

– А избыток населения отправлять колонизировать иные миры? – насмешливо спросил он.

– Хотя бы.

Я чувствовал, как он постепенно приходит в раздражение и пытается это скрыть.

– Значит, обречь какую-то часть человечества на изгнание? Порвать все узы с родной планетой, узы, которыми человек неразрывно с ней связан? Вырвать из биологического комплекса, вне которого он вообще существовать не может? Или отправить весь комплекс вместе с ним? Все равно остается опасность вырождения от непредвиденных мутаций в новых условиях. А в результате что? Ведь они будут тоже бессмертны и тоже будут производить потомство. Выходит, что через какое-то время и там появятся свои изгнанники. Что ж, отличная перспектива мир, населенный несносными стариками, уверенными, что в дни их молодости все было лучше, слишком чванливыми, чтобы уступить свое место другим, и настолько полными веры в свою непогрешимость, чтобы переучиваться. А в это время, молодежь – надежда человечества – будет скитаться в поисках пристанища для того, чтобы все рано или поздно началось вновь. Или вы собираетесь выгонять в галактические просторы стариков? Нечего сказать, прекрасное решение проблемы бессмертия! Нет уж, избавьте людей от ваших бредней! Кроме несчастья, они им ничего не принесут. Всеобщее бессмертие – это чушь, а бессмертие для избранных – противоречит элементарным нормам морали. Кроме того, оно мучительно. Посох Агасфера тяжелее ноши Христа. Может быть, в этой легенде сконцентрирована вся мудрость людская. Страшна не столько собственная смерть, сколько потеря близких. Быть обреченным все терять, обретать вновь и снова терять проклятье, хуже которого не придумаешь?

– Можете мне верить, – добавил он, помолчав. – Ведь я – тот, с чьим именем связана трава бессмертия.

Мне стоило большого труда удержаться от улыбки. Представьте себе, что вы с кем-то разговариваете, и вдруг выясняется, что это – вернувшийся из странствий, Одиссей. Я кое-что слыхал о траве бессмертия. Каждая эпоха имеет свои легенды. Со временем они настолько обрастают вымыслом, что вряд ли представляется возможным извлечь из них хоть какую-то долю истины. Трава бессмертия. Я напряг долговременную память.

– Значит вы – Джонатан Рейдон?

Он отрицательно покачал головой:

– Нет. То, что вы вспомнили о Рейдоне, делает вам честь, ведь он всего лишь второстепенный персонаж в этой эпопее. Нет, мое имя Чой. Оно вам все равно не известно. Обо мне не было написано ни одной строчки, хотя…

Я внимательно поглядел на него. Действительно, во всем его облике было что-то странное. Узкие монгольские глаза, мудрые и усталые, маленькое сухощавое тело, подвижное, как у ящерицы, и удивительная кожа, гладкая, какой-то неестественно розовой окраски. Такой цвет обычно придают восковым фигурам в паноптикуме, пытаясь создать видимость живых покровов.

– …хотя я Чой, – повторил он, – тот самый Чой, который дал людям траву бессмертия, и не моя вина, что все так получилось. Если вас интересует?..

– Конечно! – сказал я. – Такое ведь не каждый день услышишь!

– Не каждый! – важно подтвердил он, проведя рукой по рыжеватому пуху на голове. – Считайте, что вам повезло. Впрочем, не знаю, располагаете ли вы временем.

Чего-чего, а времени у меня было хоть отбавляй.

– Итак, Джонатан Рейдон, – начал Чой. – Он был сыном своего времени. Попробуйте мысленно вернуться на двенадцать столетий назад. Эпоха торжества точных наук над силами природы. Ведь именно тогда была практически достигнута возможность превращать Время в Энергию. Это открывало неограниченные возможности освоения космоса. К сожалению, люди тогда еще не понимали всех пагубных последствий изменения скорости течения времени. Всё это выяснилось потом. Пока же на Земле господствовало повальное стремление лететь все дальше и дальше. Большой космос стал доступен каждому. Тысячи старателей ринулись в звездные просторы. Многие из них не вернулись совсем. Остальные же появлялись на Земле спустя столетия, когда интерес к космической экспансии уже поутих. Они прилетели обросшие бородами, полные высокомерной гордости первопроходцев, обуреваемые безумными проектами. Каждый считал себя потенциальным благодетелем человечества.

Среди них был и Джонатан Рейдон, человек с несгибаемой волей авантюриста, удачливый и неразборчивый в средствах достижения цели. Ему повезло. Он был единственным, кто открыл на окраинах нашей галактики разумную форму жизни. Форму удивительную и на первый взгляд непостижимую. Это была колония атиков.

С тех пор про атиков выдумано множество небылиц. Их пытаются представить какими-то сверхъестественными созданиями. Все это чепуха. Я-то знаю лучше других. Это травоядные существа, внешне напоминающие кроликов, но с высокоразвитым интеллектом. Да, они бессмертны, но в их бессмертии ничего загадочного нет. Секрет – в пище. Это и есть пресловутая трава бессмертия, гнездилище вирусов, регенерирующих стареющие ткани. Вот и все. Кое-что было ясно даже Джонатану, не привыкшему вникать в тонкости. Естественно, что у него родился план облагодетельствовать людей бессмертием.

В те времена еще не было лингвистических анализаторов, и Рейдону, для того чтобы договориться с атиками, приходилось полагаться только на их способность усваивать чужую речь. Задача не из легких, хотя атики очень сообразительны. Единственное, что Рейдон твердо усвоил, – это категорический отказ атиков дать ему семена травы.

Я уже говорил, что Рейдон не такой человек, который останавливался бы перед трудностями. Он попросту украл семена и стартовал на Землю.

Все же у Рейдона было достаточно здравого смысла, чтобы не предавать огласке свои подвиги. Он решил вырастить на маленьком участке небольшое количество травы, и только после того как эффект будет проверен в земных условиях, объявить во всеуслышание о новой эре, ждущей человечество.

Однако все получилось, иначе. Трава отлично принялась, но овцы, которым Рейдон ее скармливал, бессмертия не приобретали. Вместо этого их поражало бесплодие. Рейдон выполол всю траву, но было уже поздно. Вирус бесплодия с угрожающей скоростью начал распространяться по всей планете. Первыми это заметили животноводы, но поскольку уже в то время мясо играло все меньшую и меньшую роль в пищевом балансе, особой тревоги это не вызвало. На растения же вирус никакого воздействия не оказывал, хотя, как потом выяснилось, гнездится он именно в растениях.

Вы знаете, как медленно добываются социологические данные. Поэтому прошло около десяти лет, прежде чем обнаружили, что среди людей рождаемость упала до угрожающих размеров. Это было страшное и тревожное время. Ведь никто не понимал, в чем дело. Тут уже Рейдон не мог больше молчать. Он рассказал все. Теперь уже ученые знали причину, но бороться с вирусом оказалось нелегко. Да и времени оставалось не так уж много. Было подсчитано, что даже если удастся уменьшить темп распространения эпидемии, создав социальные стерильные зоны обитания, то и в этом случае человечество просуществует не больше двух столетий. Нужно было во что бы то ни стало победить вирус, но все усилия пока оставались тщетными.

Рейдон судил себя судом чести и приговорил к вечному изгнанию. Это не была пустая фраза. Ведь он у атиков ел траву и был бессмертным. Значит, действительно вечное изгнание. Он поселился на маленьком островке в Тихом океане и занялся там вирусологией, надеясь хоть как-то загладить свою вину перед людьми. Постигший удар не сломил его обычной самоуверенности. Он был убежден, что ему удастся справиться с вирусом.

Тем временем принятые меры стабилизировали рождаемость, но все же она оставалась еще очень низкой.

Вот тогда на острове Рейдона появились Левшин и Тренг. Левшин был биологом, Тренг – астронавтом. Оба они имели чрезвычайные полномочия Совета, но Джонатан Рейдон предложил им убраться восвояси. Он заявил, что уже рассказал все, что знает, и больше об этой проклятой планете, населенной, по его выражению, ублюдками и обманщиками, разговаривать не хочет. И все же они его заставили говорить. Больше того, вспомнить такие подробности, о которых сам Рейдон и не подозревал.

Колония атиков состояла примерно из трехсот особей. Когда Левшин начал допытываться, были ли среди них существа разного возраста, Рейдон было пришел в бешенство и сказал, что не научился еще разбираться в возрасте кроликов, но вдруг вспомнил, будто видел двух или трех совсем маленьких атиков. Сами понимаете, что это меняло все дело. Если вирус бессмертия нес в себе биологически оправданное бесплодие, то как же могло появляться на свет потомство?

Тут Рейдон вспомнил, что атики все время твердили еще про какую-то траву, но он пропустил это мимо ушей, так как был целиком поглощен идеей бессмертия.

Выходило, что разгадку новой головоломки нужно искать у самих атиков.

Левшин связался с Советом, и его план был одобрен.

Теперь надо было выудить у Рейдона навигационные карты, чтобы выяснить, где находится эта планета.

О, вы не знаете Рейдона, если думаете, что он так просто взял и выложил на стол карты. Понадобилось два дня, чтобы сломить его сопротивление. Он проклинал космос и атиков, кричал, что, пока он жив, ни один человек не сделает такой глупости, что… Впрочем, можете сами догадываться, что он кричал. Важно, что в конце концов карты он отдал.

Вы, наверное, слышали про эти штучки с локальным временем. Все зависит от скорости. Так вот, на полет туда и обратно Левшину и Тренгу нужно было потратить около двух лет. За это время на Земле должно было пройти двести. В общем, они рисковали, вернувшись назад, застать только жалкие остатки человечества, и все же этим последним шансом пренебрегать было нельзя.

На этот раз все было тщательно продумано, Левшин считал, что если трава, выросшая из семян, которые привез Рейдон, обладала вирусами, вызывающими только бесплодие, а не бессмертие, то причина крылась в необычных для нее земных условиях. Поэтому в корабль погрузили сосуды с образцами земной почвы и установки искусственного климата. Все, начиная с радиоактивного фона и кончая химическим составом грунта, должно было соответствовать тому, что есть на нашей планете. Предварительные опыты предполагалось провести там, на месте.

К сожалению, нелепая случайность разбила все планы. Столкновение с микрометеоритом уже в самом конце полета туда. Вообще говоря, ничего страшного, если не считать выхода из строя синтезатора пищи. Теперь у них оставался только аварийный запас продуктов. На двоих для возвращения назад недостаточно, но они рассчитывали пополнить запасы у атиков, а может быть, с их помощью и устранить последствия аварии. Если бы они знали…

Итак, они сели на эту планету. Атики встретили их не очень дружелюбно. После визита Рейдона люди у них не вызывали особой симпатии. Все же они с достаточным сочувствием отнеслись к тому, что случилось на Земле, и были готовы помочь.

Да, действительно на этой планете существовало два сорта травы. Одна давала бессмертие и связанное с ним бесплодие, другая же способствовала размножению, но убивала вирус бессмертия. Ею атики пользовались в исключительных случаях, когда нужно было поддержать численность колонии. Ведь даже с бессмертными всякое бывает. В общем, они договорились.

Но тут выяснились три непредвиденных обстоятельства.

Во-первых, там в это время было что-то вроде нашей зимы, и семена травы, о которой шла речь, могли быть получены только через шесть месяцев, считая по земному времени. Если к этому прибавить время на опыты, которые собирался проводить Левшин, то им бы на этой планете пришлось бы пробыть месяцев семь.

Во-вторых, атики не знала техники, так что с надеждой починить синтезатор пришлось расстаться.

Наконец, что самое главное, кроме травы, на этой планете никакой еды не было. Человек – не кролик. Можно ради бессмертия сжевать несколько стеблей, но сыт от этого не будешь. Бессмертный ты или смертный, а без пищи жить нельзя.

Складывалось совершенно безвыходное положение. Даже при максимальной экономии в ожидании семян они бы съели половину аварийного запаса, которого и так было недостаточно для возвращения назад.

Связаться с Землей на таком расстоянии невозможно.

Вернуться ни с чем, если бы в полете и удалось выжить на голодном пайке, значит отложить еще на триста лет получение семян. За это время человечество просто вымрет.

Выход нашли атаки. Они… предложили себя в пищу землянам.

Ну как бы вы отнеслись к такому предложению?

– Никогда! – закричал я. – Никогда бы я не стал есть разумных существ, даже приносящих себя в жертву!

– Подождите! – недовольно поморщился Чой. – Поберегите на время, свои эмоции. Забудьте, что, вы представитель нового поколения, живущего больше чувствами, чем рассудком. Представьте себя обитателем той эпохи, когда люди еще верили в непогрешимость логики, когда количественные критерии были неотделимы от качественных, даже в области этики. Слишком сильно было еще влияние математических методов мышления. Итак, я снова излагаю постановку задачи в свете существовавших тогда критериев.

Что собой представляли атики? Я бы сказал, что это была пассивная, созерцательная цивилизация. Физиологически они не были приспособлены к труду и развивались совсем по другим законам, чем человечество. Не знаю, когда и как создались условия, обеспечивающие им бессмертие. Важно, что это бессмертие приводило к накоплению скорее личного опыта, чем коллективного! Прибавьте еще буколическую жизнь на всем готовом, что им давала природа. Разум? Это понятие очень расплывчатое. Возможно, что они были даже философами, если можно назвать философией систему взглядов, основанную не на научном познании мира. Ну, в общем, что-то вроде взглядов Платона.

Атики впервые столкнулись с цивилизацией иного рода, цивилизацией активной, стремящейся преобразовать мир, потом и кровью добывающей свои знания, действующей, может быть, и не всегда безукоризненно, но действующей. Из разговоров с Левшиным и Тренгом они многое поняли. Может быть, поэтому они решили пожертвовать собой для спасения более перспективной цивилизации.

Теперь поставьте себя на место Левшина и Тренга. Это были не авантюристы типа Рейдона. Они выполняли задание человечества и понимали, какая ответственность на них лежит. В такой ситуации легко пожертвовать собой, но ведь с этим была связана судьба всех людей.

Наконец, еще одна крохотная, но существенная деталь. Сейчас мы с отвращением думаем об убийстве животных. Но ведь в то время тех же кроликов без зазрения совести отправляли на бойню. То, что эти кролики были не похожи на нас, служило достаточным основанием. Я не хочу сказать, что здесь существует какая-то аналогия, но полностью сбрасывать со счета этого тоже нельзя.

Вот теперь снова попробуйте найти решение.

– Не могу! – сказал я. – Благодарю судьбу за то, что такого решения мне принимать не пришлось.

– А им пришлось. У них не было выхода. Нужно было выбирать что-то одно.

Чой потер виски пальцами, встал и неожиданно направился вдоль берега. Я знал, что сегодня он не вернется. Ему нужно было привести свои чувства в порядок.