Текст книги "Особая группа НКВД"

Автор книги: Сергей Богатко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

«По небу полуночи»

До июня 1944 года «вторым фронтом» называли партизанские армии, движение сопротивления нацистскому режиму. Близ аэродрома создалась целая колония людей разных национальностей, дожидавшихся отправки на партизанский, подпольный «второй фронт». Разные это были люди – по возрасту, профессии, семейному положению. Все знали, что пойманных ожидают пытки и жестокая казнь. Запомнилась летчикам девушка-черногорка из диверсионного отряда. Невысокая, гибкая, она держалась отчужденно. Рассказывали, что фашисты уничтожили всю ее семью – и родителей, и братьев. Целыми днями она тренировалась в спортивном городке, стреляла в тире навскидку из нашего и трофейного оружия, а во время прогулок с необычайной ловкостью и злостью метала ножи. Смотреть на нее в эти мгновения было жутковато.

Полной ее противоположностью казалась другая девушка – итальянка по имени Тереза, появившаяся ранней весной. Было ли это имя настоящим – никто таких вопросов не задавал. Впрочем, имя распространенное…

Вместе с ней приехал молодой парень, говоривший по-русски плоховато, с сильным акцентом. Ее же речь была безупречно чистой, певучей. В отличие от черногорки, она едва ли когда-нибудь держала в руках оружие и всегда с опаской смотрела на воинские упражнения.

Была она очень красивой, и лейтенант Саденов, точно завороженный, с нее глаз не сводил. Но Тереза всегда появлялась в сопровождении юноши, и лейтенант не осмеливался с ней заговорить. Проницательные пилоты тотчас заметили переживания Кусана, но почему-то, вопреки обычаю, не стали над ним подшучивать. Наверное, и девушка почувствовала его взгляды, она всегда улыбалась в ответ издалека.

Только много лет спустя удалось узнать, кто на самом деле была эта девушка. Ученый-историк подполковник А. М. Сергиенко, после войны работавший над боевой летописью Авиации дальнего действия, встретился с бывшим переводчиком советской военной миссии в Югославии, доктором исторических наук В. В. Зелениным, и тот стал припоминать, что, кажется, однажды слышал в штабе Тито о присланной из Москвы девушке-радистке по имени Тереза. Ниточка была очень слабой, но Сергиенко не терял надежды, и в результате его настойчивых поисков появилась возможность раскрыть эту тайну – Тереза родилась 10 мая 1924 года в Италии в семье мастера по ремонту велосипедов Торкуатто Мондини. Когда к власти пришли фашисты, Мондини и его товарищам по движению Сопротивления пришлось скрываться. В это время его друг Джузеппе Берти получил задание на переезд в Москву. Ему стало известно, что в Советском Союзе открылся первый интернациональный детский дом имени знаменитой революционерки Елены Стасовой. Решили, что весной 1934 года Джузеппе отвезет в Москву свою дочь Винку и дочь товарища – Терезу. Под чужими именами проделали путь из Ливорно до Белорусского вокзала через Париж, Берлин, Варшаву, Брест. В Москве их встретил сам Ансельмо Марабини – один из основателей компартии Италии. Он пришел с внуком Пеппино – мальчиком примерно лет десяти, и первое время, до отъезда в интернат, Тереза жила в доме Марабини.

Детский дом располагался в городе Иваново, в красивом двухэтажном здании, построенном по инициативе и на средства МОПРа (Международной организации помощи революционерам). Здесь нашли приют дети преследуемых коммунистов более тридцати национальностей – из Болгарии, Германии, Китая, Испании. Италии, Бразилии. Здесь была дочь Долорес Ибаррури Амая, сын Пальмиро Тольятти Альдо, два сына Луиджи Лонго, дети Мао Цзедуна. Самой близкой подругой Терезы стала Леля – дочь болгарки-воспитательницы Свободы Благоевны Касабовой.

После окончания школы Тереза поступила в Ивановский энергетический институт. Окончила первый курс, и – война! Общежитие отдали под госпиталь, студенты разместились по частным домам, но у всех были одни заботы: рытье окопов, донорство, уход за ранеными, походы в военкомат с требованием отправить на фронт. Ответ: «Помним. Ждите!»

Наконец, весной 1942 года вызвали: «Вам скоро восемнадцать лет. Вы готовы помочь в борьбе с фашизмом?» – «Готова!..»

Школа радистов, в которую направили Терезу Мондини и Лелю Касабову, находилась в предместье города Уфы. И там неожиданно встретился старый знакомый – Пеппино, внук Ансельмо Марабини. Занимались интенсивно – по десять часов в сутки. Изучали радиоаппаратуру, азбуку Морзе, шифровальное дело. В свободное время бегали в гостиницу «Башкирия», где проживали работники Коминтерна, в том числе итальянцы. Общение с ними было необходимо, прежде всего для восстановления утраченных разговорных навыков родного языка.

Учеба в школе продолжалась почти год. Затем в подмосковном городе Пушкине и в Москве – конкретная подготовка и задание. Группа встречалась с Георгием Димитровым.

– Идете на серьезное дело, – предупреждал старый конспиратор. – Никто и никогда, при любом повороте событий, не должен знать, кто вы. Только максимальная осторожность поможет выполнить задание.

К этому времени вернулся в Москву Пальмиро Тольятти. Он принял Винченцо Бьянко и Терезу Мондини прямо у себя, в двухкомнатном номере гостиницы «Люкс» (ныне – «Центральная»). По условиям времени номер был обставлен по-казарменному скромно. Молодые люди присели на железную койку. Из предосторожности Пальмиро говорил вполголоса. Подробно обрисовав политическую обстановку в Италии за последние полгода, лидер партии совсем тихо заключил:

– Ваша группа будет заброшена по воздуху в Югославию, а уже оттуда через партизан Тито перейдете на север страны. В Милане войдете в контакт с подпольем и поступите в распоряжение Луиджи Лонго…

Все эти обстоятельства не были известны Саденову, однажды под вечер он увидел, как экипаж Мухина идет к машине, и среди летчиков – несколько парашютистов. Был там и тот молодой итальянец. Терезы с ним не было, и Саденов подумал, быть может, она только провожала товарища. Но на следующую ночь пришла очередь экипажа Кудряшова вывозить группу из трех парашютистов в район западной Югославии. В одном из них Саденов узнал Терезу. Даже мешковатый комбинезон сидел на ней прекрасно, пряди волос выбивались из-под шлема. Старшим в группе был плотный итальянец-усач, появившийся в поселке только вчера. Значит, это его ожидали. Лицо резкое, волевое, движения властные, речь жесткая.

Маршруты подобного рода были известны Саденову. Из западной Югославии группы пробирались к Триесту, оттуда в Италию. Долгий и опасный путь.

Сумрак опустился на поле аэродрома. Пора! Взревели три тысячи лошадей. Зажглись на взлетной полосе синие стартовые огоньки, прикрытые колпаками. Задраены люки. Механики отступили на несколько шагов, и самолет побежал в темноту.

Печален был этот рейс под весенними звездами. Одинокий самолет. Внизу – необъятное поле облаков. Ночь темна – фаза новолуния. Где-то внизу прячутся Карпаты, погруженные в снега, в туманы. Припомнилось: в ночь новолуния вдовы плачут. Когда же кончится эта война?.. Командир, стараясь отвлечь второго пилота от земных переживаний, то и дело тормошил его вопросами о работе моторов, давлении масла, о перекачке топлива… Иногда, в более или менее спокойные минуты, он, смилостивившись, приказывал: «Кусан, проверь, как там пассажиры». Саденов, пригибаясь, пробирался тоннелем к холодному полутемному отсеку, где под ногами стрелка-пулеметчика, завороженно глядящего сквозь прозрачный купол в звездное небо, сидели итальянцы. Но взгляд усача был таким строгим, что и теперь лейтенант не решился сказать Терезе других слов, кроме положенных, – о самочувствии, о парашюте, лямках, креплениях. Покрутившись еще немного около запасного бака, Саденов возвращался с болью в душе. Как он и предполагал, у девушки это был первый в жизни прыжок, к тому же ночной.

«Главное, запомните, – проговорил он ей в ухо, коснувшись губами кожаного шлема. – Перед самым касанием с землей подожмите ноги и валитесь на бок…»

«Спасибо, я знаю».

Штурман Румянцев тоже слышал в наушниках все переговоры второго пилота с командиром и понимал, в чем дело. Едва ли итальянцы спят у люка, на это способен только «граф Люксембургский». О чем они думают под рев моторов? Осталось еще одно опасное место – район Баня-Лука, куда фашисты перенесли аэродром ночных истребителей-перехватчиков. Есть у них и локатор. Если там не собьют, через два часа самолет пойдет со снижением. Откроются железные створки люка – ворота в темноту, в неизвестность. В эти секунды у самых отважных сжимается сердце. Он скомандует: «Приготовиться…» Уже и теперь ничего нельзя изменить – ни передумать, ни отказаться. Цель приблизится: «Пошел!» Не бомбы, а люди, живые люди – через этот адский люк. Кто бы он ни был – немецкий генерал, многоликий, как хамелеон, разведчик «граф», черногорка с мстительным огнем в глазах или эта нежная, удивительно женственная девушка Тереза, что, наверное, в жизни не держала в руках оружия, – все уходят туда. И больше Саденов никогда ее не увидит.

Монотонный многочасовой гул моторов навязывает слуховые галлюцинации – летчики привыкли к ним, и даже научились управлять иллюзией, вызывая в памяти любимую песню или мелодию. Румянцеву в этот раз отчетливо слышался голос старшего брата Сергея, расстрелянного немцами в Калуге. Почудилось: они дома, в тепле, вся семья в сборе. Вытянув вперед свою негнущуюся ногу, брат сидит на табуретке возле лампы и, закрыв глаза, читает на память из Лермонтова. На коленях у него лежит растрепанный сборник «Златоцвет» – домашняя реликвия. Все внимательно слушают, так у них в доме было всегда заведено: старший брат – второй отец. Сергей любил эти стихи, только как они назывались, не припомнить:

 
По небу полуночи ангел летел,
И тихую песню он пел;
И месяц, и звезды, и тучи толпой
Внимали той песне святой…
 

Голос брата умолк. Немцы долго били его, инвалида, прикладами, потом выволокли в сарай и застрелили там. Больше ничего не слышалось в шуме двигателей. Но как же было дальше?..

 
Он душу младую в объятиях нес
Для мира печали и слез…
 

– Штурман, дай координаты! – раздался в наушниках голос командира.

– Перед нами Дунай, – ответил Румянцев.

– Не вижу, облака сплошные.

– Вот этот длинный прогиб в облаках повторяет излучину реки. Идем точно по курсу. Уже скоро.

И вот моторы приглушены, машина проваливается в темноту.

– Кусан, пора провожать…

Цель – площадка – была ограниченной, поэтому сброс производили в два захода. Прошел сигнал «Приготовиться!» Привычным движением Саденов оттянул защелку – в полу открылся черный люк. Шумный вихрь заполнил самолет. В первом заходе прыгнули мужчины, и самолет пошел на второй круг. Девушка словно в полусне подошла к краю люка, и что-то изменилось в ее лице. Обеими руками она вдруг обхватила молодого казаха за шею.

– Если у тебя родится дочь, назови Терезой, – с тоской прокричала она. – Терезой… Обещай мне!

– Хорошо, сделаю. Иди спокойно, – успел ответить летчик.

Команда: «Пошел!» – и девушка исчезла.

Это было 24 апреля 1944 года, в ночь новолуния. Саденов понял, что девушка назвала свое настоящее имя. Исполнить ее просьбу он пообещал искренне, хотя никому не сказал об этом разговоре. Вскоре погиб экипаж капитана Мухина, за ним еще многие другие. Огонь войны пылал во всю силу, и никто не мог рассчитывать остаться в живых.

Славянский мост

База передвинулась под Винницу – поближе к Югославии. Группу решено было расформировать, так как задачу свою она выполнила. Оставшиеся в живых экипажи-первопроходцы использовались теперь в качестве лидеров-наводчиков больших групп самолетов. Начиная с 3 мая 1944 года в Югославию летали уже не пять, а сорок четыре экипажа 15-й гвардейской Гомельской авиадивизии дальнего действия. Поток грузов стал измеряться сотнями тонн. «Славянский мост» действовал бесперебойно.

Экипажи не видели партизан, только «конверты» их костров. Нередко втискивали под шнуровку мешка письмо со словами дружеского привета, табачный кисет или газету со свежей сводкой Совинформбюро. И, что могли еще сделать от себя, – за счет рискованного уменьшения запаса топлива увеличивали полезную загрузку машин почти вдвое – брали в кабины не пять-шесть мешков по расчетной норме, а по восемь-десять, общим весом до тонны.

Участившиеся «мешочные» рейсы не остались незамеченными. Гитлеровское командование принимало все меры, чтобы разрушить налаживающийся «славянский мост».

На трассе движения грузовиков-бомбардировщиков фашисты выставили мощные зенитные батареи с прожекторными установками, создали аэродромы ночных истребителей. Посты наблюдения сторожили их в пунктах Суботица, Сегед, Нови Сад…

Теперь летчики каждую минуту могли ожидать, что вокруг машины вспыхнут серии разрывов зенитных снарядов. В одну из таких засад попал экипаж Мухина. Заменивший погибшего Жилина командир нового экипажа, бывший летчик ГВФ 1-го класса гвардии капитан Александр Давыдов, который шел чуть позади, видел это своими глазами. Ночь была тихая, южная. Самолеты шли над Карпатами на небольшой дистанции друг от друга. Земля была под облаками, и ничто не предвещало беды. Все произошло внезапно близ города Суботица.

«Примерно на нашей высоте, – рассказывал потом Давыдов, – мы увидели залп разрывов зенитных снарядов, за ним, через короткий интервал, – второй, после которого в воздухе последовал большой взрыв, от него поползли вниз огненные языки. И снова наступила непроглядная темнота ночи без единого выстрела с земли. По нашему предположению, зенитной артиллерией сбит один из наших. Но кто именно? Я попытался установить с экипажем Мухина радиосвязь – тщетно… В сознании еще теплилась какая-то надежда, но невольное предчувствие подсказывало, что они погибли. После посадки на КП полка мы узнали, что экипаж гвардии капитана Евгения Мухина и штурмана Ивана Лисового с боевого задания не вернулся».

Трассу «моста» изменили; пришлось в обход зениток идти через Трансильванские Альпы. Тогда немцы один из аэродромов ночных истребителей перенесли в район города Баня-Лука, поблизости от места сбрасывания груза. Они неустанно охотились за «грузовиками», обстреливали партизанские костры.

Иногда вражеской воздушной разведке удавалась подглядеть форму костров; и тогда немцы выкладывали «конверт» такой же формы в расположении своих войск. Им важно было не столько заполучить эти грузы, сколько не пропустить советское оружие к партизанам, ибо в руках югославских патриотов содержимое ПДМ – парашютнодесантных мешков – обретало огромную взрывную силу. И если удавалось обмануть наших летчиков, фашисты использовали эту ошибку в провокационных целях, чтобы вбить клин между союзниками. В пользу оккупантов активно действовала «пятая колонна» – усташи во главе с С. Кватерником и В. Мачеком и другие профашистские элементы. Они оперативно распространяли листовки с фотографиями ПДМ, заявляли по радио, что якобы Красная Армия помогает оружием и партизанам маршала Тито, и четникам Михача.

Чтобы подобных недоразумений впредь не возникало, была введена дополнительная сигнализация. А кроме того, установлена персональная ответственность. Каждый мешок маркировался индексом экипажа, и партизанский радист передавал «квитанцию» о получении груза. По этим квитанциям оценивали работу.

Усилия «мостовиков» оказались более чем своевременными. Спешили недаром. Как раз в это время гитлеровцы готовили новое крупное наступление на Балканах. Операция называлась «Ход конем» («Rösselsprung»). Расчет был на внезапность. Началось наступление с высадки батальона диверсантов – около шестиста человек на планерах – в район, где находился Верховный штаб НОАЮ. Причем основной удар был нанесен 25 мая, в день рождения маршала Тито. Цель – уничтожить штаб НОАЮ, обезглавить освободительное движение. Одновременно фашисты повели наступление широким фронтом.

Десять дней Верховный штаб вместе с миссиями уходил от преследования гитлеровцев. Борьба шла порой на пределе сил, когда каждая граната, каждый автоматный диск могли стать решающими. Советские летчики вывезли штаб и миссии в безопасный район.

Но это произошло чуть позже. А пока очередная группа ночных «грузовиков» шла, отягощенная мешками с оружием, вслед за лидером-наводчиком к партизанским кострам.

…В ту ночь братья-славяне обещали выложить цель пятью кострами: четыре по углам и один в середине. Этот «конверт» до боли в глазах искал штурман Румянцев, и тревога его нарастала. Все шло по графику вплоть до последней минуты. Завершилось расчетное время, условный сигнал должен загореться, а впереди по курсу лишь глубокая тьма да пятна серой мглы.

Каждый раз на подходе к цели напряжение экипажа достигает предела. Румянцев чувствовал, что сейчас и командир корабля капитан Кудряшов, и правый пилот Саленов так же неотрывно, как он, вглядываются в разрывы облаков. И только стрелки-пулеметчики в своих прозрачных башенках обшаривают глазами небосвод, боясь упустить момент, когда среди балканских гнезд мелькнет акулья тень перехватчика.

Самолет-лидер находился в воздухе уже несколько часов. От аэродрома до потаенной точки в горах Югославии маршрут составлял более тысячи километров. Это если судить по карте. Но за время пути самолету не раз приходилось внезапно менять курс: прятаться в облаках от ночных истребителей, совершать резкие, до хруста в обшивке противозенитные маневры. Летчики то бросали бомбардировщик к самой земле, мчали на бреющем по едва различимым горным расщелинам, то гнали машину на предельную высоту, преодолевая облачность, грозящую обледенением. Здесь, в глубине вражеской территории, для них не было ни огневого прикрытия, ни радиопривода, ни метеосводки.

Они шли первыми, без огней, в режиме радиомолчания, и должны были разыскать костры и обнаружить себя у цели, чтобы там, над партизанскими кострами, стать радиомаяком для всей группы. Позади, примерно в двадцати минутах полета в таком же молчании плыли за ними вслед тяжелые воздушные корабли. Все машины однотипны, разница лишь в том, что на лидере-наводчике – самый опытный экипаж. От умения и удачливости этих шести человек во многом зависел успех операции. Истекало время, отпущенное на поиск цели, радисты всей группы настроили аппаратуру на волну привода. Но в эфире звучала лишь чужая речь, слышались незнакомые сигналы. Лидер молчал, и самолеты с боевыми звездами словно зависли в окружающей их враждебной пустоте.

Неумолимо бежала голубоватая стрелка часов; ревели моторы, высасывая из баков драгоценное топливо, – «конверта» не было. Холодный пот выступил на лбу Румянцева. Сейчас в наушниках прозвучит голос командира: «Где мы?..» «Костры!», «Цель вижу!» – разом прозвучали два голоса, командира и штурмана.

Оба они – и капитан Кудряшов и капитан Румянцев – бывший бамовский пилот и бывший аэрофотосъемщик еще никогда не ступали на югославскую землю, но они отчетливо представляли себе, как там, в горной долине, измученные непрерывными боями, голодом и болезнями люди стоят у огня и напряженно прислушиваются, пытаясь определить по звуку – свой идет или чужой? Что несет им приближающийся из черноты ночи гул моторов: спасительную помощь от братьев по оружию, юга это подкрадывается враг, и на костры обрушится град фашистских бомб, огненными бичами ударят пулеметные очереди?

Штурману с высоты людей не разглядеть, и спешить он не имеет права. Кто там, внизу? Кем разложены костры – партизанами, или это гитлеровцы изобрели какую-нибудь новую дьявольскую ловушку? Конфигурация «конверта» соответствует условленной, но этого еще мало для опознания цели. Посмотрим, что покажет «запрос»… Штурман посылает дискретный сигнал-пароль бортовыми навигационными огнями, которые до этого были погашены: «тире – точка». Партизаны должны теперь показать отзыв сегодняшней ночи. Если его не последует или сигнал не совпадет, самолет-лидер будет продолжать поиск цели. Так уже случалось.

Но засветился, замигал глазок карманного фонарика: два длинных – один короткий. Свои! Теперь – разгрузка. На боевом курсе штурман открывает бомболюк, мешки проваливаются. Второй пилот Саденов и стрелки по команде выталкивают мешки из своих кабин. ПДМ уходят в темноту. Стрелок-радист докладывает командиру, что все парашюты раскрылись, грузы ложатся в цель.

Облегченный самолет-лидер набирает высоту и включает бортовой радиопередатчик «на привод». С этой минуты он становится видим в эфире, вся «эскадра» настраивает радиокомпасы на его волну и, если даже самолеты разбросало по трассе грозами, обледенением, зенитками, истребителями, они легко отыщут цель – «конверт». Но, разумеется, позывные «маяка» слышит и враг. Поспешат ли ночные хищники сюда или попытаются перехватить самолеты при возвращении?

Накануне в штабе предупредили: у люфтваффе появился модифицированный истребитель Фокке-Вульф 190 D-9. Двигатель мощностью 2240 л. с, с водно-метаноловым форсированием. Максимальная скорость – 760 км/час, потолок—12 500 метров. Четыре 20-мм пушки с электроприводом позволяют совершать несколько тысяч выстрелов в минуту, два 13-мм пулемета, управляемые ракеты «воздух-воздух». Настоящая лавина огня. Сверх того – бортовая радиолокационная станция, система распознавания «свой – чужой». Этот лучший немецкий поршневой истребитель стал поистине грозой для наших дальних бомбардировщиков.

Задача лидера еще не завершена. Он идет по «коробочке», его радиостанция продолжает созывать группу. Вот они, корабли. Первый выныривает сверху, пологой спиралью пробивая высокую облачность. Следующие выходят на «конверт» прямым курсом, со снижением. Поочередно разгружаются на площадку и отваливают в темноту, покачав на прощанье крыльями. Югославские товарищи, наверное, не видят этого – они заняты лихорадочной работой, – надо скорее убрать груз, пока не налетели стервятники. Теперь – все. Лидер тоже уходит, качнув крылом: прощайте, братья!..

Однажды огнем зениток был подбит самолет капитана Кравцова. Летчик сумел дотянуть машину до партизанского района и приказал экипажу покинуть бомбардировщик, однако сам командир и штурман Решетников не успели – машина рухнула, и оба погибли. Югославы похоронили их и передали на авиабазу, что отомстят за погибших.

Еще далеко была Красная Армия, а немало русских могил появилось на югославской земле. Когда советские самолеты, помогая партизанам, бомбили сосредоточившуюся для наступления фашистскую группировку в районе города Ниш, одна из машин была поражена зенитной артиллерией. Экипаж покинул горящий самолет. Штурман Румянцев видел, как гитлеровцы, подсветив прожекторами спускающихся на парашютах летчиков, расстреливали их в воздухе. Летчики ничем не могли помочь своим товарищам, а югославы, будучи в меньшинстве, тотчас поднялись в атаку. Их удар был так яростен и внезапен, что противник бежал с поля боя. Братья – славяне отбили у гитлеровцев тела погибших летчиков и похоронили с воинскими почестями.

Возвращение домой было сопряжено с еще большими опасностями: группа обнаружена противником. Топливо – на пределе. Время тяжелое, предрассветное. Командир то и дело опрашивал стрелков о самочувствии, чтобы не теряли бдительности, советовал принять по полтаблетки фенамина против сна, которые полковой врач выдал перед вылетом. Но и сам Кудряшов чувствовал упадок сил, вялость, тяжесть в голове, хоть и бодрился. Быть может, сейчас отдохнувшие истребители высланы за ними в погоню и появившиеся недавно наземные радиолокационные станции ведут их в темноте ночи на перехват.

Румянцев хорошо помнил, как недавно в этом же районе на бреющем, прижав уши, уходили от трех «мессеров». Казалось тогда, что положение безвыходное и спасения нет. Вот-вот истребитель вонзит трассирующие очереди в грузную тушу бомбардировщика. Кудряшов совершил то, что казалось невероятным. С ним бывало, что в простых ситуациях он совершал ошибки, но в миг опасности на него находило какое-то сверхъестественное озарение. В тот раз ушли…

Вдруг возглас стрелка-радиста: «Истребитель!» Резкий маневр, пулеметная очередь. «Где он?» «Командир, справа, выше нас, сзади истребитель». Еще вираж. И снова: «Истребитель атакует!» Новый маневр. Штурман приник к стеклу. Где же?.. Оказалось, от перенапряжения стрелок принял звезду за приближающийся самолет.

Никто не рассмеялся и не упрекнул воздушного стрелка за ошибку. Понимали: посидишь в его башенке десять часов, как заяц на слуху, – еще не такое померещится. Дома будем разбираться. Если врач скажет, что здоров и психика не «сдвинулась», то в столовой он, конечно, станет героем дня. Уж летчики его доймут и взыщут за все страхи. «Покажи, – скажут, – в которую звезду ты палил?», «Штурман, он тебе все звезды посшибал. Как ориентироваться будешь?» Но до дома еще надо долететь. Пока же все только вздохнули с облегчением.

Ночная атака обычно происходит внезапно. Немного позже – 19 августа – получили приказ сбросить парашютиста вблизи румынского города Брашева. С большой опаской шли в это место. Знали, что придется идти мимо крупного авиационного завода. И, хотя они вовсе не собирались тревожить этот завод, незаметно прошмыгнуть не удалось. Местное ПВО выслало пару дежурных перехватчиков.

Стрелок обнаружил сначала только одного. «Командир, истребитель атакует!» – успел он крикнуть и сделал это скорей по наитию, когда как-то нехорошо подмигнула ему звезда. Кудряшов среагировал мгновенно, огненная трасса «худого» прошла мимо, а старшина Медведев, уже заваливаясь на спину, с маневра всадил в «мессера» очередь. «Командир, истребитель горит!..»

– Кирдык пришел «худому»! – подтвердил Кусан Саденов, провожая взглядом падающий истребитель.

Объятый пламенем перехватчик ушел вниз и, врезавшись в землю, взорвался. Только тут они заметили второго, этот второй истребитель отвернул от них без боя. После того как партизаны прислали подтверждение, Медведева представили к ордену Красной Звезды.

Не дожидаясь подтверждения и награды, старшина в то же утро начертил на борту бомбардировщика – поближе к своей кабине – звезду, какие рисуют обычно истребители после победы в воздушном бою. Хотел даже с вызовом – светящейся краской, но командир не позволил.

Уже начинало светать, когда показались желанные облака. Под их прикрытием миновали линию фронта. Радист отбил донесение о выполнении задания.

– Штурман, сколько на твоем хронометре? – спрашивал командир скорей для того, чтобы проверить бдительность и, получив ответ, усмехался через силу. – Уж волк умылся, а кочеток пропел…

Все труднее было сопротивляться чувству вялой безмятежности. И только вышли к аэродрому, как близко в облаках пронеслись две тени – истребители. Пригляделись – наши. Но они разворачивались для атаки. Спешно был дан сигнал: «Я – свой!» Истребители разочарованно отвалили.

После этой встречи настроение экипажа превратилось в ликующее, сонливости как не бывало, хотелось петь.

Казалось, сейчас они могли бы, заправив баки, сразу пойти на новое задание. Но это была последняя вспышка энергии. На посадку пошли с ходу – горючее заканчивалось. Потом шагали по полю, еле переставляя ноги, точно все эти десять часов не сидели за рычагами, а таскали каменные глыбы. И первый вопрос на КП: «Все ли вернулись?» На этот раз – все.

Уже сидя на краю постели, штурман Румянцев почему-то стал вспоминать, кто из «бамовской эскадрильи» еще остался в живых. Раньше он не думал об этом, но час победы близился, и тем больнее воспринимались потери. Конечно, в масштабе войны их, бамовских летчиков, была лишь горстка. Но воевали отважно и умело. Они положили свои силы, свои жизни на чашу огненных весов. Каждого из них Родина удостоила высоких наград. Семерым бамовцам было присвоено звание Героя Советского Союза. К сожалению, не все возвращались с заданий. От иных даже могил не осталось – сгорели подобно падающим звездам. В холодных волнах Баренцева моря погасла жизнь Героя Василия Дончука. Не успел покинуть пылающий над Балтикой самолет Эрик Гептнер, Разбился в горах Трансильвании Павел Долгошенко. Они мечтали после войны вернуться на БАМ и завершить начатую ими трудную работу – Г. Иванов, П. Станкевич, А. Дворников, Г. Голембиовский, К. Сгуйте, В. Дзюбенко…

Штурману Румянцеву в числе немногих выпало жить. Он воевал до последнего дня, совершил вместе с экипажем около двухсот успешных боевых вылетов, из которых пятьдесят шесть – по специальным заданиям в глубокий тыл противника с продолжительностью полетов от 6 часов 30 минут до 12 часов 25 минут. На его груди Золотая Звезда Героя. И все это время была с ним рядом Клавдия Петровна – девушка с метеостанции; она ждала его самолет в бесконечно долгие ночи. Когда на рассвете шли на посадку, штурман успевал заметить белокурую головку, высовывающуюся из форточки.

Наши в Югославии.

Фронт приблизился к Югославии, и бомбардировщики брали на борт уже по полторы тонны грузов, а иногда и больше – за счет уменьшения запаса горючего. Продолжительность полетов составляла уже только два с половиной – три часа, рукой подать до партизанских центров – Гламоча, Дравара, Бесны, Вальево, Негобужа, Статовца «Славянский мост» работал теперь с мощным прикрытием. Ночные штурмовики под командованием гвардии полковника М. Дедова-Дзядушинского во время работы «мешочников» нападали на аэродромы ночных истребителей в районах Суботица, Вольнок, Печ, Петроград, Нови-Сад, так что перехватчикам хватало своих забот, и «грузовики» могли действовать беспрепятственно.

Всего экипажи 15-й авиадивизии доставили партизанам восемьдесят одного человека из состава НОАЮ и 8157 мешков – ПДМ – с грузом в 965 тонн. Но и плата была высока. За это время погибло несколько экипажей – прекрасных летчиков, штурманов, стрелков, радистов. В их числе подполковники Жилин, Галинский и Погожев, капитаны Мухин, Кравцов, Долгошенко, Каракозов, Галяшкин, Решетников, Быков… Погиб и бывший командир Южной группы гвардии полковник Кондратьев. Он летел в Югославию, чтобы подобрать аэродром для перебазирования. Над Румынией истребитель полоснул очередью. Кондратьев был тяжело ранен и вскоре умер.

Когда союзники разрешили использовать авиабазу Бари в южной Италии, наши летчики перебросили югославам – уже с посадкой на партизанские аэродромы – тысячи тонн грузов, вывезли многие сотни раненых бойцов. 20 октября 1944 года совместными действиями 3-го Украинского фронта под командованием маршала Толбухина и Народно-освободительной армии Югославии под командованием маршала Тито Белград был освобожден от фашистских захватчиков.

Румянцеву с товарищами довелось ступить на балканскую землю 15 февраля 1945 года, и они были самыми желанными гостями в домах патриотов. Бамовского штурмана югославское Вече наградило высшим в то время боевым отличием – орденом «Партизанская звезда» I степени.