Текст книги "Особая группа НКВД"

Автор книги: Сергей Богатко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Черт в санях

Во фронтовой жестокой обыденности есть свои правила и особые привилегии. Если тебя выделяет командование, значит, жди: присматривают для какого-то особого случая. В наших ВВС никогда не было недостатка в смелых летчиках. Приказ идти по заданию Генштаба отличался от обычных бомбардировок только тем, что обязывал к наибольшей вероятности исполнения. И, хотя гарантий на войне не может дать никто, на такие дела подбирались экипажи, способные на нечто большее, чем просто смелость, чем обычное владение техникой.

Далеко не каждому кадровому офицеру выпадала на фронте столь высокая честь – выполнять задания непосредственно Верховного командования. Федор Румянцев по-прежнему считал себя человеком сугубо гражданской профессии, не забывал, что в действующую армию пришел временно, а то, что недавно на его плечах заблестели лейтенантские звездочки, так это скорей для – порядка, чем по службе. И даже в погонах он был мало похож на военного.

Эти специальные задания Румянцев поначалу воспринимал без воодушевления, поскольку они чем-то напоминали транспортные, даже, можно сказать, почтовые дальние рейсы: отвезти на Б-25 с дополнительным бензобаком людей или грузы к назначенным точкам, сбросить их и назад. Через некоторое время должна прийти радиограмма-«квитанция», что груз получен, или что «пассажир» прибыл. То ли грузовик, то ли такси ночное… Все делалось незаметно, безо всякого шума, стрельбы, бомбежки. А он, Федор Румянцев, еще не рассчитался с фашистами за то письмо из родной Калуги, за «доплатное», за брата Сережу…

Ульяновский уловил его настроение и стал объяснять, что разведчики и диверсионные группы, которые на парашютах сбрасывались в глубокий тыл врага, наносят врагу еще больший урон, чем эскадрильи бомбардировщиков. Недаром за каждый уничтоженный «партизанский» У-2 немецкое командование своим летчикам выплачивало приз в две тысячи марок – вдвое больше, чем за сбитый истребитель. Румянцев вскоре сам почувствовал правоту этих слов, хотя бы по той нервозности, которую проявляли гитлеровцы, когда в глубине их территории, вдали от объектов бомбометания они вдруг обнаруживали одинокий самолет-призрак. По характеру его маршрута и по профилю полета можно было догадаться, что везет он лиц, крайне неприятных для рейха. И фашисты предпринимали все меры, чтобы сбить самолет или хотя бы выяснить точку сброса парашютистов.

– Старайтесь неслышно идти, – предупреждал генерал. – Как, бывало, у нас на Байкале пели: «Близ городов озирался зорко…» Вот так: зорко и тихо…

И вдруг Ульяновский грохнул кулаком по столу:

– Над своей землей в теми ночной, как тати, бродим. Проклятье!..

В такие рейсы не давали истребителей воздушного прикрытия и штурмовиков для «проталкивания» через линию фронта. Нельзя было привлекать внимания к операции. Фронт обычно проскакивали на бреющем. Наши зенитчики предупреждались заранее, они научились распознавать по силуэту «Милашку» – Б-25 «Митчелл», а немцы не успевали прореагировать и даже толком разглядеть тип машины, поскольку самолет неслышно шел «с горки», а над их позициями возникал внезапно – уже на полном газу. Труднее было на обратном пути, особенно летом, поскольку для возвращения не хватало темного времени.

Когда фашисты обнаруживали такой самолет, они поднимали в воздух звенья и целые эскадрильи ночных истребителей, организуя настоящую охоту за «Милашкой». Перехватчиков порой было даже слишком много, так что они, случалось, в темноте открывали друг по другу беспорядочную пальбу трассирующими очередями, и им приходилось зажигать навигационные огни для взаимного опознания.

А пока они разбирались, «Милашка» уходила, прижавшись к земле.

Стрелкам строго-настрого было приказано только следить за противником, не демаскировать себя и открывать огонь лишь в случае явной опасности. Ведь в глубоком тылу, в темноте противник нередко принимал одиночную машину за свою. Даже сбитый вражеский самолет не оправдал бы невыполнения задания. Особенно командир опасался за старшину Медведева. Старшина воевал с 41-го, артистически владел как рациями, так и пулеметами всех систем, но был порой чересчур азартен и вполне мог соблазниться – дать очередь по зазевавшемуся в потемках истребителю. Зная горячность старшины, Кудряшов перед каждым вылетом повторял экипажу: «Наша задача – не сбивать, а уклоняться…» И выразительно смотрел на Медведева.

Появившиеся к этому времени в Германии радиолокационные станции прибавили забот. Их научились обманывать, сбрасывая ленты станиоля. Было известно также, что по маршруту следования подозрительного самолета гитлеровцы порой устраивали прочесывания местности. Летчикам приходилось заботиться не только о себе, но и о том, чтобы запутать преследователей, «потерять» пассажиров как можно незаметнее, и самое главное, – в точно назначенном месте. Ведь начиная именно с этой точки у разведчика была подготовлена легенда, запасены документы, объясняющие его здесь появление. Саденов, наливавший какао из термоса одному такому пассажиру, с удивлением увидел у него в руках свежую румынскую газету. Он покачал головой, а пассажир еще и похвастал, что у него, кроме того, в кармане билет на автобус.

Иногда Кудряшов с Румянцевым с грустью вспоминали, как они разыскивали геологов на трассе БАМа по сизым шлейфам костров-дымокуров. То была открытая дневная работа, а теперь они прокладывали маршруты ночью, к потаенным огням, по едва заметным ориентирам.

Суровые правила конспирации не позволяли пассажирам откровенничать. О чем-то пилоты догадывались и сами, но эти догадки держали при себе. С удивлением Саденов обнаружил, что у одного бородача десантный комбинезон надет прямо на поповскую рясу. Работали молча. А видно было по глазам, как порой, хотелось этим людям поговорить по-человечески о жизни, о доме, о семье. Ведь это были их последние часы, проведенные среди своих. Они уходили в неизвестность, быть может, на смерть, на муки.

Отправкой пассажиров руководил крепкий контрразведчик в штатском – черном пальто с высокими плечами и диковинной по военным временам шляпе, некто Смирнов, как потом выяснилось, майор. Он занимал биллиардную комнату, спал там на диване. Лицо его было смуглым, губы большие, как у негра. Летчиков он предупредил: «Учтите, у нас пассажиры бывают разные. Иные и на наших, и на ваших работают. Так что, хлопцы, держите ушки на макушке. А то в последний момент гранату вам подкинет, а сам – с парашютом…»

В первый спецрейс они должны были выбросить трех парашютистов в разных районах Западной Румынии. Но только сбросили первого, стрелок Чуркин докладывает: «Командир, поднимаются два истребителя…» Поблизости аэродром Рошнери-де-Веде. Что-то не спится ночным сторожам. Через короткое время: «Командир, еще три истребителя…»

«Не теряйте из виду».

Дело принимало дурной оборот – их тут явно поджидали. Кудряшов крикнул второму пилоту: «Кусан, давай обороты…» А сам газ потихоньку убирает, чтобы пламя выхлопа стало совсем незаметным. И – к югу со снижением. «Отстали?» – «Нет, командир, следом идут, но, похоже, нас пока не видят».

Ночь была лунная. Впереди серебряным серпом лежал Дунай. Здесь – граница между Румынией и Болгарией. Пересекли реку и оказались над болгарской территорией. Поселки светятся огнями, светомаскировки никакой. Истребители разбрелись немного, но курс держат верный, точно ищейки по горячему следу. Но это никакое не чутье – наводят их с земли радиолокационными станциями. С минуты на минуту разглядят, догонят, возьмут на прицел и разорвут в клочья. А Кудряшов прет прямо на город, на аэродром с выложенным фонарями ночным стартом. Куда он? Ведь там обязательно свои зенитки, прожектора, дежурное звено истребителей…

Но Кудряшов на то и рассчитывал. Как объяснил позже «великий комбинатор»: на меже да на распутье нечистая сила водится, где межи да грани – там споры да брани. Болгары включили прожектор, и его луч тотчас поймал пятерку истребителей. Те, ослепнув, замигали навигационными огнями, чтобы их не сбили. А болгары все гоняют их лучом, точно признать никак не могут «союзничков», что это, мол, тесно вам стало в своем небе – сюда приперлись… А Кудряшову только того и надо. Круто развернув машину, он повел самолет назад через Дунай, в Румынию. Второго парашютиста выбросили в район Крайова, третьего вблизи Петешти. И – деру домой, во все лопатки. Только в районе морской базы Констанца «Милашку» обстреляли зенитки с кораблей, находившихся на внешнем рейде.

Полет продолжался 12 часов 25 минут. После прохода линии фронта связались по рации с аэродромом. А в штабе уже знали – получена весть о благополучном прибытии всех трех парашютистов. Экипажу от командования – благодарность. Об этом можно было бы сообщить и попозже, но на земле понимали, как устали и, возможно, раздражены были летчики. А им еще надо было совершать посадку. Если было, чем взбодрить – все шло в ход.

Когда садились, увидели стоящий у старта ЗИС-101. Сам командир дивизии встречал на рассвете свой особый экипаж. Машина у комдива большая – вместились все. Пока ехали, командир обо всем выспросил. Нахмурился, услышав, как погоняли их пять перехватчиков.

Договорились так, чтобы в следующий раз экипажу давали только точки сброса, а уж маршрут они рассчитают самостоятельно, – сами грамотные. Для такого «ночного промысла» чем меньше народа будет знать подробностей, тем надежнее. Контрразведчик Смирнов тоже одобрил такое решение и, улыбнувшись, прибавил:

– Да вы просто золотые ребята – все сами понимаете.

– Когда погоняют по всей Европе, сообразишь, – проворчал Кудряшов, с трудом подавляя в себе ярость. – Вон, целый парад устроили: для встречи справа, для встречи слева…

– Как матушка моя говорила, – припомнил Румянцев, – темна Божья ночь, черны дела людские, Господи…

– Верующая? – живо полюбопытствовал майор Смирнов.

– Просила у Бога прощения, что никак накормить нас не могла.

Чаще всего приходилось вывозить группы разведывательные и диверсионные. В них были люди разных возрастов, но все, как на подбор ловкие в движениях, собранные, жилистые, тренированные. Держались невозмутимо, даже шутили, слегка бравируя опасностью, подбадривая друг друга.

Доставляли их обычно на крытой аэродромной полуторке с зашторенными фарами, едва освещавшими дорогу. Высаживались у небольшого барака, рядом с капониром, по соседству со сложенными в штабеля бомбами в дощатой обшивке. В бараке с занавешенными окнами инструкторы помогали разведчикам упаковаться – надеть парашюты, подогнать брезентовые ремни, застегнуть карабины. Независимо от погоды разведчики одевались плотно, потому что на высоте всегда холод, а самолет не герметизирован. Вещевой мешок вешали на грудь и привязывали к поясу, чтобы не болтался. Автомат на плечо – его крепили к лямкам вещмешка. На брезентовом поясе – запасной автоматный диск, фляга, пистолет в кобуре и финка в ножнах для обрезания строп. В карманах куртки – гранаты-лимонки. Спички, завернутые в резиновую оболочку, – во внутреннем кармане, там же запалы для гранат.

Отяжелевшие от груза разведчики в ожидании посадки приваливаются к штабелям бомб и наблюдают, как оружейники заправляют пулеметные ленты, а механики прогревают моторы. Яркий месяц выглядывает из-за облаков. Это ничего, через два часа он уйдет с небосвода и будет темно. Лунный календарь разведчики почитают больше, чем солнечный.

Моторы воют. На выхлопных патрубках появляются голубоватые языки пламени. Пора. По шаткому трапу громоздкие пассажиры поднимаются в самолет. Второй пилот размещает их – кого рядом с кабиной штурмана, кого в тесном проходе, кого под ногами стрелка-радиста. Трап-люк поднят, щелкают замки. «Поехали!» Рев моторов нарастает. Мелькают синие стартовые фонари, прикрытые сверху колпаками. Наконец едва уловимый последний толчок – летим. С набором высоты становится все холодней. Через несколько часов парашютисты, с трудом разгибая окоченевшие колени, стуча зубами, протискиваются к люку. Самолет сбрасывает скорость. Теплым ветром несет из темноты люка. «Пошел!» Провал, рывок и необычная тишина.

Одну такую группу, в которой за старшего был кряжистый «дядя Ваня» (позже выяснилось, что это был полковник Львов), в октябре 1943 года только с третьей попытки удалось высадить в район Пинских болот. В первый раз прилетели – партизаны костров не зажгли, что-то помешало. Во второй раз в районе озера Червонное стоял густой туман. Группа не унывала, и с третьего захода выброска прошла успешно.

И уж вовсе героями держались парашютисты, если в составе группы были девушки-радистки. В таких случаях и экипаж «Милашки» глядел веселей.

– Ну что, пошли, лунатики, – шутил Кудряшов. – Солнце за лес – казацкая радость… – И уже всерьез: – Так, стой! Теперь попрыгали на месте. Все пристегнуто? А то по носу с размаху получите вещмешком, а он тяжелый… Когда приземляться будете, не зевайте, помните – земля на вас должна идти, а если из-под вас, значит, спиной упадете. Стропами управляйте. Ремни в порядке? Экипаж, по местам!

Бывали, правда, и странные пассажиры. Одевались все одинаково – в парашютные комбинезоны, но различить можно было, что внизу – форма или штатская одежда. Один какой-то вовсе рассеянный попался, сидит у самолета, дожидаясь вылета, и вертит в руках пилотку. Саденов подошел к нему, посоветовал пилотку привязать шпагатом, чтобы не потерять во время прыжка. А тот смотрит испуганно и спрашивает: «Как пилотка по-румынски называется? Я забыл». Кусан подошел к контрразведчику: «Там товарищ спрашивает: как по-румынски пилотка?» – «Товарищ», – недобро усмехнулся майор, но встал, подошел к парашютисту.

– «Капела» называется, двадцать раз сказано. Повторите!

– Капела, – промямлил парашютист.

– Так. И еще повторяю, – майор говорил жестко, глядя гипнотизирующе в зрачки. – Через реку перейдете, уничтожьте ту бумагу, которую я вам сказал. Поняли? Дойдете до места – включите сигнализацию, чтобы знали, что вы прибыли…

Поймав любопытствующий взгляд пилота, Смирнов отвернулся недовольно и, проходя мимо, проговорил, едва разжимая губы:

– Присмотрите за ним.

Перед самой выброской Саденов увидел вдруг рукоять пистолета, мерцавшего в складках брезентового чехла, на котором в совершенной прострации сидел растяпа-парашютист. Пистолет, конечно, и второй пригодился бы, особенно легкий изящный «Зауэр», а этот раззява все равно потеряет, – такая грешная мысль мелькнула. Но тут же устыдился, может, человек на смерть идет… Некоторые радисты, если случалось при посадке сломать ноги, стрелялись. Кусан поднял оружие, проверил предохранитель, сунул его парашютисту за пазуху, под комбинезон, поправил парашютные лямки. «Ничего, пройдешь, – подбодрил его. – Ночью все дороги гладкие…» И тут команда – «Пошел!» Прыгнул раззява без посторонней помощи, хватило духу. Саденов даже удивился.

Но чаще приходилось сбрасывать таких орлов, которым сам черт не брат. Дерзкие, острые и осмотрительные, из тех, что, как говорится, носят бороду на плече и никогда не дадут застать себя врасплох.

Группы попадались иной раз и вовсе загадочные. В район Мюнхена экипаж должен был доставить трех человек, причем условия Смирнов поставил непростые: пассажиры не только не должны были общаться, но даже увидеть друг друга в лицо, а в случае, если им все же удастся заговорить между собой, экипажу надлежало немедленно повернуть назад. При этом майор дал понять, что не исключается применение оружия.

Когда в штабе объяснили задачу, летчикам стало не по себе. Маршрут пролегал через густую сеть аэродромов ночных истребителей и зенитных батарей. Как назло, погода по всей трассе стояла безоблачная, а главное – лето, июнь, и, как ни рассчитывай, линию фронта придется проходить в светлое время суток – и туда, и обратно. Но приказ есть приказ. И, видно, дело было крайне спешное, если командование в такой обстановке решило послать одиночный бомбардировщик без прикрытия. О том, что из каких-то особо тайных соображений командование намеренно жертвует самолетом и экипажем, думать не хотелось. В любом случае шансов вернуться живыми было ничтожно мало.

– Как нам жениться, так и ночь коротка, – проговорил Кудряшов, глядя с тоской в безоблачное небо. Не так уж велик средний бомбардировщик, чтобы полностью изолировать в нем трех парашютистов.

Они прибыли под вечер. Первого привезли на машине и усадили в кабину радиста. Через несколько минут доставили второго и посадили, точнее, положили головой к пилотам в тоннель, соединяющий кабину с навигаторской. Третьего вместе с парашютистом-инструктором втиснули в навигаторскую кабину. Под парашютными комбинезонами проступали очертания немецких мундиров, как показалось летчикам, генеральских. Да и по облику судя – все трое важные, матерые вояки-пруссаки. «Сразу видно – неприятные пассажиры» – поморщился Кусан Саденов.

Еще не сгустилась темнота, в 21.15 самолет поднялся. И уже вскоре опасения начали подтверждаться. На пути к Мюнхену дважды атаковали истребители. Вначале, когда шли на траверсе Вены, очередь трассирующих снарядов пронеслась над самой штурманской кабиной. Вторая атака – вблизи города Линца. Отстреливаясь из пулеметов, уходили крутыми виражами со скольжением. Искали хоть какое-то облако, но небо было чистым, горели звезды. После очередного маневра преследователи потеряли их из вида, но чувствовалось, что они где-то поблизости в темноте, их ведут локаторами с земли. Начали выбрасывать за борт ленты станиоли. Потом сделали круг почти в 360° и вновь устремились к цели.

Высадка прошла без задержки. Точки были выбраны удачно, сбросили парашютистов идеально – с хода и на малой высоте. Правда, третий «генерал» оказался неблагодарным пассажиром. Он незаметно вытянул из ножен парашютную финку и перед прыжком попытался пырнуть Саденова в живот. Летчик-казах мгновенно увернулся. Пистолет на боевом взводе был заткнут у него за поясом, но Кусан предпочел действия более привычные: дал крепкого пинка, и «нехороший пассажир» вылетел из люка птицей. Парашютная система сработала сама, Саденову оставалось только плюнуть вслед удаляющемуся серому пятну. Задание выполнено, а начальству видней – кого бросать и зачем.

Теперь по программе, вероятно, для маскировки парашютистов, предстояло совершить еще одну операцию – подойти поближе к Мюнхену и «засветиться» – разбросать листовки. Листовок было много – сто четыре тысячи. Подходили с северо-запада, но не на самый город, а как бы по кривой, огибающей Мюнхен, так, чтобы листовки отнесло туда ветром. Успели заметить два действующих аэродрома с ночным стартом. Ждали зенитного огня, атаки истребителей. Но местная система ПВО вела себя непонятно. Немцы явно выжидали. То ли приняли за свой самолет, то ли посчитали за английского разведчика-наводчика и не хотели себя раскрывать.

Листовки сбрасывали вручную. Работали только стрелки. Саденову командир приказал во все глаза наблюдать за воздухом, и дело у стрелков продвигалось медленно. Зона полезной работы кончилась, а стрелок-радист доложил, что сброшена всего треть груза. Пришлось развернуться на 180 градусов, повторить заход, чтобы продолжить работу. Такой наглости немцы не вынесли. Воздух был удивительно прозрачен, и Румянцев, неотрывно следивший за землей, успел заметить начало свечения нескольких прожекторов и тотчас доложил об этом командиру. Не дожидаясь их полной работы в режиме поиска, Кудряшов резко отвернул самолет к западу. «Рентгены» врубились, немного пошарили в безоблачном небе и погасли. Листовок оставалось всего несколько пачек, искушать судьбу в третий раз не имело смысла.

Неохотно поворачивал Кудряшов на восток, навстречу рассвету, на трассу, где столько преград. Но тут объяснилось странное поведение ПВО. Над районами Линца и Вены работали бомбардировщики союзников. Развесив на парашютах осветительные бомбы такой яркости, что лучи прожекторов сделались бессильными, они наносили массированные удары по большим площадям. Километров за семьдесят с воздуха различались взрывы и пожарища. Было известно, что союзники, как правило, бомбят с больших высот. А где дичь, там и охотник. Значит, там же, на высоте пяти-шести тысяч метров должны находиться в немецкие истребители. Кудряшов решил поэтому держаться поближе к земле.

Рассвет застал их над Карпатами. Дальше был сумасшедший полет на бреющем – в обход населенных пунктов. «Дуй по пням – черт в санях!» – сквозь зубы твердил Кудряшов в предельном напряжении сил. Линию фронта проскочили на минимальной высоте, едва не задевая ветки деревьев. А через несколько дней с той стороны пришло подтверждение, что два «генерала» добрались благополучно, а от третьего – ни ответа, ни привета. Но о нем никто и не беспокоился; видимо, все шло так, как было задумано.

Проще было с выброской людей в районы, контролируемые партизанами – нашими, польскими, чехословацкими, югославскими. Диверсанты были суровыми воинами, увешанными новеньким оружием, запасенным и для себя, и для отряда. И в оружии, чувствовалось, они понимали толк, берегли его, как дорогой рабочий инструмент. Прицельные устройства аккуратно забинтованы тряпочками, чтобы случайно не повредить при ударе. Это запеленатое оружие наводило Румянцева на грустные мысли.