Текст книги "Особая группа НКВД"

Автор книги: Сергей Богатко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

По составу отряды были небольшими (по пятьдесят-шестьдесят человек), но они должны были стать основой для развертывания более крупных формирований. Поэтому подготовке кадров уделялось усиленное внимание. Обучение проходило в спецшколах НКВД. В условиях, приближенных к боевым, курсантов учили особенностям организации партизанской разведки, засад, диверсий, выхода из боя, перехода линии фронта, охранения, прививали навыки конспирации, связи, топографии, оказания медицинской помощи. Практиковались занятия на выживание: выходы в тайгу на 100–150 километров – как в летний, так и в зимний периоды. Тренировались в проведении ночного боя. Намечались места таежных баз для хранения запасов продовольствия, оружия, боеприпасов, лекарств и для развертывания лазаретов. Создавались запасы фуража, поскольку за каждым бойцом была закреплена лошадь.

Кроме оружия, взрывчатки и радиостанций, которые получали из военных складов, для партизан изготавливались на заводах железнодорожные «лапы» для разборки пути, мощные гаечные ключи для вывода из строя паросиловых установок, таблетки буксида для вывода из строя железнодорожного подвижного состава, саперные ножницы, трехлапые «кошки» для обрыва телеграфно-телефонной связи, монтерские «когти», «ежи» для прокола автомобильных шин, всевозможные зажигательные и подрывные средства химического, электрического и механического действия и другой партизанский инструмент. Шифрами для радиосвязи были обеспечены все партизанские отряды. Летчиков БАМпроекта, хорошо знавших местность, активно привлекали к созданию партизанского фронта. С этой силой агрессору нельзя было не считаться.

В донесениях Рихарда Зорге и других наших разведчиков отражены колебания японских военных. И лишь 14 сентября 1941 года, когда стало ясно, что надежды на германский блицкриг не оправдываются и война на Западе принимает затяжной характер, Зорге передал, что Япония в ближайшие месяцы не выступит против СССР.

Решение было принято иное: пока Россия истощает свои ресурсы на Западе, устроить Цусиму американцам, обрушиться всей мощью на главную военно-морскую базу США, внезапным ударом уничтожить неприятельский флот и обрести господство над всем Тихоокеанским бассейном. Одновременно сухопутные силы завершат разгром Китая. Все центральные районы страны, сосредоточение промышленности, уже были захвачены, близилась полная победа. А с весны можно было развернуться и на север – начать наступление на обескровленный СССР одновременно с суши и с моря.

Командование Квантунской армии, численность которой превысила один миллион сто тысяч человек, особое внимание уделяло Транссибу. Там планировалось проведение серии крупных диверсий, чтобы лишить Красную Армию возможности маневра.

Этот стратегический план начал осуществляться весьма успешно. Когда на совещании у императора 1 декабря 1941 года высшим руководством Японии было принято окончательное решение о начале войны с США, крупная авианосная группировка, названная японцами «Кидо бутан», под командованием адмирала Нагумо была уже далеко в море, на пути к Гавайским островам. Морское соединение в составе шести авианосцев, двух линкоров, трех крейсеров, девяти эсминцев, трех подлодок и восьми танкеров покинуло Итуруп 26 ноября 1941 года. На борту авианосцев находилось триста шестьдесят самолетов. Еще летом под личным руководством Главнокомандующего объединенным императорским флотом Исороку Ямамото на острове Сиоху, где были построены копии объектов Перл-Харбора, отрабатывалось торпедометание на мелководье. На подходах к Гавайским островам заранее были развернуты четыре отряда субмарин – двадцать шесть подлодок.

По пути следования авианосной группы были запрещены радиопереговоры. Даже мусор не выбрасывали за борт. Командующий соединением вице-адмирал Тюити Нагумо поставил боевую задачу – «разгромить сонных американцев, прежде чем они смогут расстроить планы, – освободить страны Азии от колониального гнета». 2 декабря 1941 года Нагумо получил из штаба командующего Объединенным флотом Японии адмирала Ямамото шифрованное послание: «Начинайте восхождение на гору Ниитака».

7 декабря 1941 года без объявления войны был нанесен сокрушительный удар по главной морской базе США в Перл-Харборе. И хотя накануне отсюда на материковые базы были переведены авианосцы и крупные крейсера, по эффекту «Операция Z» далеко превзошла Цусимское сражение. В один день было уничтожено восемь американских линкоров, шесть крейсеров, один эсминец, триста сорок семь самолетов морской авиации, большинство на земле. Погибли более трех тысяч военнослужащих США. С минимальными потерями – пятьдесят пять человек летного состава, двадцать девять сбитых самолетов, одна большая подлодка и пять «карликовых» – Японии удалось завоевать господство на Тихом океане.

Спустя три месяца в ходе морского сражения в Яванском море между японской (четыре крейсера, четырнадцать эсминцев) и союзнической (пять крейсеров и десять эсминцев) эскадрами, японцы потопили два крейсера и три эсминца противника, не потеряв ни одного своего корабля. Были захвачены все острова Нидерландской Индии (ныне Индонезия). На полуострове Батаан (Филиппины) капитулировали отступившие сюда после неудачных боев против японского десанта американо-филиппинские войска. В плен сдались 79,5 тыс. человек.

18 января 1942 года Япония подписала с Германией и Италией военное соглашение, предусматривающее отторжение от Советского Союза Дальнего Востока и Сибири. В приказе японской ставки верховного командования говорилось: «В соответствии со складывающейся обстановкой осуществить подготовку к операции против России с целью достижения готовности к войне весной 1942 г.». И обозначались политические цели: «Приморье должно быть присоединено к Японии, районы, прилегающие к Маньчжурской империи, должны быть включены в сферу влияния этой страны, а Транссибирская дорога отдана под полный контроль Японии и Германии, причем Омск будет пунктом разграничения между ними».

Вопреки Портсмутскому договору 1905 года японское правительство запретило советским судам пользоваться наиболее коротким и удобным путем в Тихий океан Сангарским проливом – под тем предлогом, что этот район является оборонительной зоной. Вместо этого предложили выходить в океан через пролив Лаперуза или через южные проливы, что удлиняло путь. Но самое главное – в проливах Лаперуза, Корейском и Курильском наши суда подвергались насильственным беззаконным обыскам. Корабли «Ангарстрой», «Кола», «Ильмень» были потоплены подводными лодками.

Только в декабре 1941 года японскими пиратами были потоплены советские торговые» суда «Кречет», «Свирьстрой», «Перекоп», «Майкоп», захвачены «Симферополь» и «Сергей Лазо». Тяжелейшее положение на советско-германском фронте не позволяло нашим морякам наказать пиратов. Нельзя было поддаваться на провокации. Вакханалия на море продолжалась до весны 1945 года. Всего с 1 декабря 1941 года по 10 апреля 1945 года японские военные корабли двести раз останавливали (иногда с применением оружия) и досматривали советские торговые и рыболовные суда. Некоторые из них были задержаны на длительный срок, а восемнадцать судов захвачены и потоплены.

Как только советскому командованию стало ясно, что нападение Японии откладывается, часть войск из Забайкалья и Дальнего Востока была переброшена под Москву, где наступила критическая фаза – момент неустойчивого равновесия. Оборона была разрушена, истекала кровью, но и наступление выдыхалось. Немецкие танки докатились до пригорода Москвы. Шла массовая эвакуация, правительство и посольства переехали в город Куйбышев (Самару). На путях стоял под парами специальный поезд, подготовленный к отъезду Сталина. Сам Верховный Главнокомандующий не исключал, что ему придется покинуть столицу и перенести ставку в подземное убежище, оборудованное на берегу Волги, или еще дальше, например, в Тюмень, куда было тайно отправлено тело Ленина из Мавзолея.

5 октября 1941 года секретарь МГК ВКП(б) А. С. Щербаков на Старой площади провел совещание с чекистами – руководителями НКВД столицы и области о создании подполья численностью в несколько тысяч человек. Состав – партработники, чекисты, спортсмены, политэмигранты, состоявшие на учете в Коминтерне. Семьи срочно эвакуировали. Закладывались тайники с оружием. Были подготовлены легенды, документы, «семейные» фотографии…

Именно в трагические октябрьские дни стали подходить свежие дивизии с востока. По Транссибу, который за 30-е годы в несколько раз повысил пропускную способность, воинские эшелоны шли с Востока на ряде участков по «живой блокировке» – с расстановкой сигнальщиков на расстоянии один километр друг от друга, со скоростью курьерских поездов, в том числе нередко одновременно и по нечетному, и по четному пути. Этот грандиозный маневр решил исход битвы под Москвой, а может быть, и всей войны.

Риск был огромный. 26 октября 1941 года командующие армиями Дальневосточного фронта получили шифровку: «Начальник Разведуправления Красной Армии сообщает о следующем:

1. Из Стокгольма сообщают, что 26–28 октября выступят японцы. Основной удар – Владивосток.

2. Из Вашингтона сообщают, по мнению высших военных китайских властей, японское нападение на Сибирь произойдет в ближайшие дни».

3 ноября 1941 года поступило сообщение Разведупра: «По агентурным данным, полученным из Шанхая, японцы намерены выступить против СССР независимо от времени года, как только немцы добьются крупных успехов в наступлении на Москву». Подтверждалось намерение в первую очередь овладеть Владивостоком, а также захватить севере-восточную часть МНР, Состав японской группировки не изменился. На 30 октября в Маньчжурии и Корее насчитывалось 35 пехотных дивизий, 12 танковых полков, 3 кавалерийские бригады, 2 механизированных соединения, 20 артиллерийских полков и 35 авиаотрядов. Общая численность войск составляла 1150 тыс человек. И только 5 ноября 1941 года в сообщении Разведупра РККА отмечалось, что в правящих кругах Японии полагают: «…если немцы потерпят поражение под Москвой, то Япония не выступит против СССР до весны 1942 года, а ограничится действиями в районе Южных морей».

Так что у тыловых «бюрократов» была все основания удерживать силы на восточной границе. И хотя железнодорожным батареям «главного калибра», с таким трудом доставленным в 1933 году на Дальний Восток, и подлодкам-«малюткам» не довелось участвовать в боевых действиях, их молчаливое присутствие, несомненно, способствовало тому, что в критический для нашей страны момент вторжение с востока не состоялось.

Вскоре после битвы под Москвой и освобождения Калуги (30 декабря 1941 года) штурману Федору Румянцеву передали конверт какого-то странного вилл с мутноватым штемпелем «Доплатное». Это был сшитый нитками лист в косую линию из школьной тетради. Федор не сразу узнал почерк своей сестры, и его охватило недоброе предчувствие. В письме сообщалось, что оказавшиеся в оккупированной Калуге его хромой старший брат Сережа, оба шурина и два подростка-племянника убиты фашистами. Четырехлетняя племянница стала инвалидом. На глазах ребенка гитлеровцы зверски казнили отца: кололи кинжалами, отрезали нос и уши… Почти одновременно с письмом пришла телеграмма от среднего брата Василия. Телеграмма заканчивалась словами: «Мужайся, работай, мсти».

Федя Румянцев по прозвищу Джан – самый мягкий и добродушный человек в экспедиции – вложил телеграмму и письмо в конверт и спрятал в нагрудном кармане летной куртки. Только два слова услышали от него товарищи: «На фронт!»

В бамовской авиагруппе было немало людей, чьи родственники оказались в захваченных врагом районах Белоруссии, Украины, России, Прибалтики. Тревожились: что сталось с теми, кто попал под новый порядок? Письмо, полученное Румянцевым, приоткрыло завесу. Оно прозвучало, как крик о помощи, и стало для них пропуском на фронт. Произошел новый, еще более тяжелый разговор с авиационным начальством и руководством НКВД. Летчики требовали немедленно откомандировать их в действующую армию, чтобы своими руками уничтожать фашистских насильников. Разговор шел в таких тонах, что по законам военного времени мог быть расценен как бунт, неповиновение. А когда начальник произнес отрезвляющее слово «трибунал», штурман Михаил Кириллов пригрозил в ответ, что сам застрелится, если его не выпустят на фронт.

К августу 1942 года практически весь личный состав бамовской авиагруппы добился перевода в армию, как было сказано в распоряжении, «на время военных действий». И они недаром чувство вали, что многое умеют. Уже после недельной стажировки этих гражданских летчиков стали посылать на самостоятельные боевые задания.

Плакат времен войны.

Встреча с Героями Советского Союза в Москве 1943 г.

Сидят (слева направо): Литманович Г. М., Кириллов М. М., Румянцев Ф. С., Червяков В. А. Стоят: Иванов Б. Н., Авдеев Д. Д., Титов С. С., Алексеев Б. Н., Пастернак Р. П.

Охота на крупповского монстра

Полк, в который попали штурман Румянцев и летчик Кудряшов, работал главным образом в темное время суток. А в ночных полетах у экипажа не бывает ни минуты передышки. У штурмана – тем более: приборы, счетные линейки, графики, таблицы, карты – земные и звездные, непрерывные вычисления, счисления, поправки, сопоставления… На высоте же каждый летчик это знает – мозги соображают медленнее, тогда как требуется, наоборот, решать задачи быстро и безошибочно. Зато и бояться недосуг – страх нагоняет уже потом, на земле, после полета.

Первая неожиданность, с которой столкнулись бамовские летчики в АДД – авиации дальнего действия – удивила и обрадовала. Они прежде думали, что у военных авиаторов каждый шаг расписан в строгом соответствии с уставами и с количеством «кубарей» в петлицах. Им было бы нелегко расстаться с простотой отношений, к которой, при всей секретности работы с материалами, они привыкли на БАМе. Но оказалось, что в АДД экипажи не менее дружны. Летчики называют друг друга по именам – только командир есть командир, а после полета экипажи садятся за один стол – офицеры, старшины, рядовые стрелки. На построении подтягиваются, – как положено, но никакой муштры, шагистики, хотя дисциплина строгая, и держится она на святом принципе: одна судьба, одна семья, один отец – командир. Должно быть, эта внешняя непосредственность позволяла командиру лучше узнать особенности характера каждого члена экипажа; ведь они кровно зависели друг от друга, и ошибка одного могла погубить разом всех. Дивизии АДД дислоцировались в основном вокруг Москвы. В случае необходимости они перебрасывались ближе к району предполагаемых действий, как это было, например, во время Сталинградской битвы зимой 1942–1943 гг.

Штурман Румянцев выводил бомбардировщик расчетливо и дерзко. Письмо сестры и телеграмму брата – «Мужайся, работай, мсти!» – он всегда держал при себе в кармане куртки: ненависть заставляла мозг работать с особенной прозорливостью. Цепким и холодным взглядом он фиксировал эффект работы экипажа, и его доклады командиру всегда были лаконичны. Это был его личный расчет с гитлеровцами, и никакого не было смысла ни преувеличивать, ни преуменьшать.

Летали бамовцы на самолете Ер-2. Это была особенная в своем роде машина.

Ер-2 – дизельный ночной бомбардировщик

История рождения ночного дальнего бомбардировщика Ер-2 конструкции Владимира Ермолаева связана с именами многих замечательных людей. Прежде всего, это Александр Чаромский – конструктор легкого (из дюралевых сплавов) и экономичного дизельного авиадвигателя. Узнав о его разработке, Валерий Чкалов пришел в восторг – это был реальный шаг к его мечте пролететь «вокруг шарика». Потом двигатель подхватила команда Михаила Кошкина, приспособив его на Т-34, ставший лучшим средним танком Второй мировой войны. Наконец дизель Чаромского попал на Ер-2 и на Пе-8.

Самое прямое отношение к появлению на свет Ер-2 имел и выдающийся конструктор, «красный барон» Роберт Бартини. Он создал самолет «Сталь-7», предназначенный для магистральных воздушных линий Аэрофлота – машину скоростную, двухмоторный низкоплан с крылом резко выраженного типа «обратной чайки» (излом крыла напоминает перевернутое крыло чайки). Двигатели расположены в сгибах крыльев, шасси предельно низкое. Экипаж – два летчика и радист. Самолет был рассчитан на двенадцать пассажиров. При испытаниях машина показала отличные качества, и решено было подготовить «Сталь-7» для кругосветного перелета. Для этого было установлено 27 бензобаков общим объемом 7200 литров. Для пробы 28 августа 1939 года летчик Н. П. Шибанов с экипажем пролетел по замкнутому маршруту Москва – Свердловск – Севастополь – Москва, установив мировой рекорд скорости на дистанции 5000 километров – 406 километров в час. Однако «вокруг шарика» лететь не пришлось – началась война.

На высокие летные качества машины обратили внимание военные. Конструкторскому бюро Владимира Григорьевича Ермолаева предложили развить «Сталь-7» до бомбардировщика. Он переделал конструкцию из смешанной – из легких сваренных труб с полотняной обшивкой – в цельнометаллическую. Бартини, подвергшийся в это время необоснованным репрессиям, тем не менее, консультировал эту работу. Штурманскую кабину сделали остекленной, пилотскую кабину из двухместной превратили в одноместную, а весь экипаж состоял теперь из четырех человек: пилот, штурман, стрелок-радист и башенный стрелок. В начале 1941 года на самолете, получившем название ДБ-240, был выполнен беспосадочный перелет Москва – Омск – Москва со сбросом на середине маршрута тысячи килограммов условных бомб. К началу войны было выпущено несколько десятков таких машин. Достоинствами были хорошая скорость, дальность 4100 километров. К числу недостатков относили слабое вооружение: два пулемета ШКАС и один БТ, крупнокалиберный пулемет 12,7 мм конструкции Березина (турельный). Ер-2 применялся в начале войны для налетов на Берлин. Использовался и как ближний бомбардировщик, в частности, под Воронежем. Из Ер-2 были сформированы два полка по сорок – шестьдесят самолетов.

Дефекты двигателей причиняли много хлопот механикам. Непривычным для пилотов был и слишком долгий разгон. Но прочность конструкции «обратной чайки» оказалась поразительной. Однажды экипаж Ер-2 капитана П. Н. Володина был сбит зенитным огнем в районе Гомеля. С парашютом выпрыгнуть не успели. Машина ударилась сгибами крыльев о землю, но все четверо летчиков остались живы, поскольку кинетическая энергия удара была поглощена разрывом обшивки по низу фюзеляжа – случай феноменальный в истории авиации.

От полета к полету Румянцев все объемнее воспринимал многосложный механизм войны, отчетливее чувствовал болевые точки врага. Поначалу стремился нацеливать бомбы в места возможного расположения фашистских солдат – живой силы противника. Но вскоре понял, что она, живая вражья сила, по сигналу воздушной тревоги уже забилась по щелям, растеклась по убежищам и достать ее под землей мало шансов. Окончится бомбежка, сила эта нечистая вылезет наружу, отряхнется и опять возьмется за свое черное дело. Если же удастся поразить коммуникации, замаскированные склады, сжечь запасы топлива, тогда танки, орудия, самолеты превратятся в мишени. Значит, главная цель – обессилить врага, парализовать движение смертоносных машин, вот тогда-то наши истребители, штурмовики погонят «завоевателей» по полям. Румянцев чувствовал, что становится настоящим профессиональным военным, и ему делалось как-то легче на душе.

Роберт Бартини.

Бомбардировщик Ер-2.

Пролетая над нашей территорией, он часто видел войсковые колонны на марше. И сочувствовал: «Эх, не пыли, пехота…» Умелый маневр на войне – половина успеха. И вот, изнуренные многочасовым походом, красноармейцы прибывают к месту действия – усталые, голодные. А германцев везут на машинах, – свежих, сытых, полных сил, готовых к бою и уверенных в победе.

Из трезвого расчета, а может быть и потому, что русскому человеку вообще несвойственна жажда убийства, даже из чувства мести, наиболее желанной целью для бомбардировщиков были нефтяные баки и цистерны с горючим.

– Федя, бей по бензовозам! – кричит в азарте Кудряшов при ночной штурмовке вражеского аэродрома. – Светлей будет.

– Понял. Боевой курс двести десять!

– Засек, двести десять, – отвечает летчик.

Штурман приникает к окуляру прицела:

– Еще вправо пять… Так. Сброс! – кричит он.

Экипаж чувствует запах пироксилиновых патронов и легкие толчки – это отрываются от замков бомбы и стремительно летят вниз. Самолет подбрасывает. Бомбы рвутся на замаскированной стоянке, рядом с бензовозом. Сноп огня.

Объятые пламенем и взрывающиеся цистерны приводили летчиков даже в больший восторг, чем вулканические взрывы складов с боеприпасами. Нескрываемая ярость всех средств ПВО свидетельствовала о том, что топливо – самая чувствительная точка оккупантов, кровь их машин. Когда удавалось запалить склад ГСМ, летчики ликовали: «Ага, с горючкой у вас туговато, ну так походите пешком!..» И, не скрывая злорадства, кричали по рации: «Цу фус», «Цу фус геен!..» («Пешком, ногами ходите!»).

К слову сказать, военные специалисты, оценивая операцию в Перл-Харборе, считают, что японцы слишком увлеклись бомбежкой кораблей. Многие из них были восстановлены. Гораздо эффективней был бы удар по базам снабжения американского флота, складам горючего, ремонтных мощностей и базам подводных лодок. В том же Перл-Харборе рядом с гаванью находилось хранилище, в котором многие годы накапливались запасы мазута, и к моменту удара в нем было более 400 тысяч тонн корабельного топлива, без которого флот США был бы парализован не на месяцы, а минимум на полтора-два года.

Командир экипажа Константин Михайлович Кудряшов был человеком своеобразным – пытливым, энергичным. Летал классно, притом любил экспериментировать, принимать нестандартные решения. В полку его иногда называли Остапом – в честь «великого комбинатора» Остапа Бендера. Он умел мгновенно перестроиться в зависимости от обстановки, опасность точно подстегивала его.

Полк насчитывал двадцать два слетанных экипажа, когда подоспело важное задание, в котором в полной мере проявились комбинаторские способности Кудряшова. Приказано было нанести удар по Беззаботненской артиллерийской группировке противника, в то место, откуда фашисты наладились обстреливать Ленинград из дальнобойных крепостных орудий. Фашисты установили их в специальных подземных укрытиях. С наступлением темноты они по рельсам выкатывали орудия на позиции и вели варварский обстрел городских кварталов.

В начале 1943 года разведка доложила, что вблизи станции Тайны под Ленинградом немцы закончили сборку самой большой в мире пушки «Дора». Она была доставлена из-под Севастополя, где применялась при осаде крепости в паре с орудием «Густав». «Дора» была смонтирована на специальной железнодорожной платформе, имела калибр 807 мм и скорострельность один выстрел в двадцать минут. Ее разработка началась в середине 1930-х годов с целью взлома французской оборонительной линии Мажино. Артиллерийская установка использовала бетонобойные снаряды весом 710 кг и фугасные – весом 450 кг. Дальность – 24 км. Масса установки 1350 тонн. В сопровождающий комплекс входили энергопоезд, состав техобслуживания, состав боеприпасов, три подвижные зенитные батареи, технические летучки. Общая численность обслуживающего состава системы – 4 тысячи человек. С французами долго воевать не пришлось. В июле 1941 года «Дору» перебросили в Крым, где она поддерживала своим огнем немецкие войска, штурмовавшие Севастополь, выпустив более ста снарядов. Ствол «Доры» длиной достигал тридцати метров, лафет – высотой с трехэтажный дом. К счастью, до центра Ленинграда снаряды «Доры» не доставали. Но на окраинах города разрушения они производили ужасные. Заход на бомбежку предусматривался с юга. Отбомбиться по цели – и назад. Из штаба Кудряшов и Румянцев выходили вместе с другими командирами и штурманами. «Брифинг» («предполетное совещание» – это словечко перешло от союзников-англичан и только начало входить в моду) – оставил многие вопросы без ответа.

– Знаешь, Джан, не по душе мне этот маршрут, – признался Кудряшов своему штурману.

– Уж чего хорошего, – согласился Румянцев. – Заслон ПВО по линии фронта мощный, зенитных батарей густо. Но комдив пообещал, что вначале наши штурмовики поработают, придавят ПВО. Под штурмовкой не особенно прицелишься. Как-нибудь проскочим.

– Ладно, – оживился вдруг Кудряшов. – Туда проскочили. На цель вышли, ты бомбы сбросил. Делаем разворот, уходим вправо и опять подставляем брюхо зениткам; а они уже очухались, получили от своего начальства нагоняй, разозлились и ждут, когда мы будем возвращаться… Штурмовиков-то где будешь искать?

– Что ты предлагаешь?

– Просто обидно рисковать…

– А ты хочешь сам бить, да чтобы сдачи не получать? К сожалению, так всегда бывает… Всегда, да не всегда, – загадочно произнес Кудряшов и остановился, осененный какой-то мыслью. – Постой, а если я делаю разворот влево?.. Что вправо, что влево…

– Правильно, Джан, ни вправо, ни влево разворачиваться не будем. А куда денемся?

– Пошли обратно в штаб. Есть одна идейка.

«Идейка» состояла в том, чтобы на цель выходить не с юга, а с севера, в обход Ленинграда. Над Онегой, Ладогой, Карельским перешейком, Финским заливом. Нагрянуть с моря под прикрытием кронштадтских батарей, разгрузиться над целью и без задержки прямиком домой. Таким образом, над вражескими зенитками они появятся только один раз, да еще противник понадеется, что как пришли бомбить с моря, так и возвращаться будут в ту же сторону.

– Ну, «стратеги», – нахмурился начштаба. – Еще через Северный полюс придумаете летать. Вместо бомб хотите запас бензина возить?

– Нет, хватит и обычной заправки, – вмешался Румянцев. – Я делал прикидки по этой трассе. Мы же на дизелях летаем…

Конечно, новый вариант был более сложным с точки зрения организации операции и полетного времени занимал больше, но преимущества его были весомы.

– Жить захочешь, станешь и стратегом, – усмехнулся Кудряшов, когда стало ясно, что штаб дает добро.

Видимо, командованию понравилась не столько идея, сколько нестандартный подход, штабисты вдохновились и довели ее до совершенства. Бомбежка «Беззаботной» летчиками 36-й дивизии и еще двух соединений была организована четко. Цель обрамлялась прожекторным световым квадратом, который даже при плохой видимости хорошо был заметен с воздуха. Для ориентировки самолетов вдоль нашей передовой линии на дне окопов были зажжены костры. Над Кронштадтом и в Пулкове два мощных качающихся прожектора словно под уздцы вели бомбардировщиков. Там, где луч кажется летчику неподвижным, – створ. Достигнув перекрестья створов, самолет словно «вспухал», освобождаясь от груза: две тонны бомб в люке и еще 800 килограммов, что под крыльями, уходили в темноту…

Тех крупповских монстров, из которых гитлеровцы расстреливали Ленинград, можно было уничтожить лишь прямым попаданием, что маловероятно при ночных бомбежках с высоты. Однако установки эти представляли собой целые заводы с подъездными рельсовыми путями, тележками, лебедками и прочим хозяйством.

О результатах удара узнали на следующий день. Из Ленинграда сообщили: батарея замолчала. Это означало, что дьявольское производство в затруднении. Монстры молчали почти неделю, потом снова заговорили, принялись долбить город. Бомбардировщики провели новый налет все тем же маршрутом, и ленинградцы получили еще несколько дней передышки. И еще трижды налетали бомбардировщики на «Беззаботную», ставя заглушки гаубицам. По два-три раза за ночь летали на бомбардировку объектов в полосе прорыва блокады, где 18 января 1943 года южнее Ладожского озера был создан коридор шириной 8–11 км, через который Ленинград получал прямую сухопутную связь с Большой землей. Труднее было, когда они работали на Сталинград. Там линии окопов проходили на расстоянии броска ручной гранаты. Для обозначения своих тоже применяли костры, разложенные на дне окопов, и пересечения прожекторных лучей. Бомбы обрушивали прямо в световой крест.

Что-то случилось с немцами там, под Сталинградом. И дело не в том, что сил у них стало меньше, – наши потери были гораздо большими. По приказу Геринга в район Волги были переброшены асы ПВО Берлина «Трефовый туз» – самые искусные летчики-истребители Германии. Но наши летчики, быть может, раньше других почувствовали трещинку, появившуюся в характере завоевателей: меньше стало уверенности, инициативы, на какую-то неуловимую долю секунды замедленней реакция в воздушных боях, больше шаблона, чаще ошибки… Сложна техника авиационная. Еще сложней душа человеческая, так называемый «личностный фактор», от которого зависит столь многое при боевых вылетах.

Как помогали обрести уверенность и равновесие русские песни – широкие, светлые!.. Были у них на аэродроме гармони, и баяны, и гитары. Поэт-любитель сочинил немудрящую дивизионную песню про базу в Астафьево, про рев моторов и приказ «По самолетам!». Стихи сложились быстро, а с мелодией оказалось трудней. Взяли готовую, пели на мотив старинного шахтерского «Коногона», но с большей бодростью. Комдиву песня очень нравилась, он слушал ее с удовольствием и даже иной раз сам подтягивал припев.