Текст книги "«Пушечное мясо» Первой мировой. Пехота в бою"

Автор книги: Семен Федосеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

Использование в некоторых армиях ударных частей для «усмирения», хотя и помогло временно остановить несколько стихийных выступлений, еще более отделило «ударников» от остальной армии. В июне – июле 1917 г. начали формирование ударных батальонов из юнкеров (которых к этому времени образовался сверхкомплект), предполагая направить их в действующую армию – уже только для наведения порядка.

Однако попытка создания в русской армии таких подразделений новой организации и тактики, несомненно, интересна.

Хотя под влиянием развала армии идея «ударников» как специальных «штурмовых» подразделений преобразовалась в движение «частей смерти» («ударных», «революционных» – это уже были только красивые слова). Они практически не отличались от обычных ни по вооружению, ни по организации, ни по тактике, зато присягали лозунгу «Войны до победного конца». Об этом свидетельствует приказ Верховного Главнокомандующего за № 634 от 15 июля 1917 г., где на «части смерти» возложен «тяжкий, но почетный долг умереть за родину, не зная сомнений и колебаний в борьбе с жестоким врагом», а в их списке кроме штурмовых рот и батальонов есть целые корпуса, дивизии, артиллерийские бригады и батареи, боевые корабли.

«Ударные» части получили особый отличительный знак: красно-черный шеврон, а вместо кокарды – «адамову голову» (череп с перекрещенными костями – христианский символ бесстрашия перед смертью и бессмертия духа, широко использовавшийся в Первую мировую войну «ударными» и «штурмовыми» частями и в России, и в Германии). Ударники Корниловского отряда получили еще и черно-красные погоны, нарукавную нашивку с черепом и скрещенными мечами. Согласно приказа Верховного Главнокомандующего от 8 июля 1917 г., такая вариация «адамовой головы вводилась для всех «частей смерти».

В связи с упомянутыми «революционными батальонами из волонтеров тыла» стоит упомянуть и организацию «женских ударных частей».

В Петрограде, Москве и других крупных городах стали организовываться «Всероссийские женские военные союзы», которые летом 1917 г. начали активную агитацию по привлечению женщин на военную службу. Хотя агитация и велась под «революционными» лозунгами, тут не было чего-либо «революционно» нового. Женщины-доброволицы участвовали в боях и ранее. В журнале боевых действий 1-й Сибирской дивизии за 21 марта 1916 г. (Нарочская операция) описан подвиг «добровольца» 3-го сибирского полка Евгении Воронцовой, дочери бухгалтера Голутвинской фабрики, прибывшей в полк в конце февраля из Москвы: «Воронцовой было всего 17 лет. Принимая во внимание ее молодость, ее зачислили в команду связи, но в день атаки она категорически заявила, что желает принять участие в атаке, и отправилась в 5-ю роту. Под сильным перекрестным огнем, пулеметным и ружейным, вместе со стрелками она достигла проволочных заграждений. Идя с винтовкой в руках, не обращая внимания на град пуль, сыпавшихся на наступающих со стороны противника, она своим спокойствием заражала всех окружающих. У проволочных заграждений атакующие цепи приостановились. Воронцова первая нашла проход на разрушенном участке проволочных заграждений противника и с криком: «Братцы, вперед!» устремилась к германским окопам. Многие последовали ее примеру. Но через несколько шагов юная героиня пала мертвой, сраженная вражеской пулей».

Теперь, в июле 1917 г., по представлению ГУГШ Военный совет разрешил формирование женских ударных батальонов. Сообщалось об организации при Александровском военном училище в Москве отделения для подготовки женщин-прапорщиков. К лету 1917 г. было сформировано 2 женских ударных батальона и 11 отдельных женских команд связи.

Один такой батальон под командованием прапорщика Бочкаревой даже принял участие в летнем наступлении на Западном фронте. Батальон, приданный одному из корпусов, доблестно пошел в атаку. Но, попав под артиллерийский огонь, доброволицы тут же забыли, чему их обучали, забыли о рассыпном строе и укрытиях, «сжались в кучку» прямо на открытом поле, понесли потери. Собственно, такое происходило со многими необстрелянными частями. Но тут потери были особенно досадными, ибо ожидавшегося подъема боевого духа у солдат-мужчин атака женского батальона не вызвала. «Бабий батальон» еще пытались использовать для остановки бегства частей с передовой, тоже безрезультатно. Так что «женское военное движение» никакого серьезного значения не имело, и дальнейшее формирование женских подразделений было прекращено, а имеющиеся батальоны и команды начали расформировывать.

О «партизанах»

В 1915 г. попытались возродить опыт партизан 1812 г., начав формировать на фронтах при кавалерийских и казачьих дивизиях «партизанские отряды» для действий в тылу противника. Однако, по мнению генерала А.А. Брусилова: «Если уже признано было нужным учреждать партизанские отряды, то следовало их формировать из пехоты, и тогда, по всей вероятности, они сделали бы несколько больше».

В ходе Митавской операции 24 декабря 1916 г. докладывали о таком эпизоде: «В XLIII корпусе отряд партизан особого назначения через Лисий Нос к 24 часам подошел к окопам противника севернее Виркне и пытался их атаковать, но был отбит и отошел к северу». То есть «партизан» при армейских корпусах тоже пытались использовать по аналогии с германскими штурмовыми ротами, применявшими тактику «просачивания».

А вот ночные нападения на ближайший тыл противника пеших отрядов с пулеметами бывали довольно удачны. Например, 27 февраля 1916 г. 600 пехотинцев под командованием капитана Щепетильникова (40-й пехотный Колыванский полк) при 16 пулеметах «Кольт» и 8 ружьях-пулеметах в темноте перешли по льду озера Нарочь, внезапным налетом захватили четыре германские батареи, привели в полную негодность 14 орудий, взяли пленных и смогли отойти под огнем к своим позициям, потеряв около четверти отряда.

Солдаты штурмового батальона 133-й пехотной дивизии. Фото 10 июля 1917 г. Кроме символики, присвоенной «частям смерти», отметим почти поголовное оснащение «штурмовиков» стальными касками 

Ночные налеты на небольшие гарнизоны противника удачно осуществляли команды охотников, например, в полосе 5-й армии Северного фронта в 1916 г., сковывая передовые части и резервы германской 10-й армии.

Систематические рейды, вылазки и «диверсии» в ближнем тылу противника силами небольших пехотных отрядов принесли немалую пользу в специфических условиях Кавказского театра военных действий. При подготовке штурма турецкой крепости Эрзерум в январе 1915 г. вылазки и «диверсии» позволяли с небольшими потерями захватывать командующие высоты и селения. К примеру, 25 января отдельные полки 4-го Кавказского корпуса таким образом продвинулись на 25–30 км.

Оборона предместья Прасныша. Февраль 1915 г.

Огонь пехоты

Стрелковой подготовке в русской армии уделялось большое внимание. Однако «стрельбище» с тонкостями подготовки лучших стрелков для соревновательных стрельб, с тонкостями приемов стрельбы «редкой», «частой», «одной обоймой» превалировало над реальной тактической и стрелковой подготовкой. В насечке прицелов винтовок и пулеметов – до 3200 шагов – отражалось стремление вести огонь из стрелкового оружия, начиная от максимально возможных дальностей, где еще сохранялось убойное действие пули – это стремление, характерное тогда не только для русской армии, сохранится еще долго. Главное же – было слабым управление огнем со стороны командиров.

Война не просто подтвердила значение сочетания огня и движения, она потребовала усиления огневой составляющей. Опыт первых боев показал резкое возрастание значения огня. Прежде всего результат огневого воздействия обороны превзошел все довоенные предположения. Преодоление огня обороны, даже слабо укрепившейся пехоты при наличии у нее пулеметов и артиллерийской поддержки, оказалось чрезвычайно трудной задачей. В ходе наступления русского 22-го корпуса на Иоганисбург, начальник 1-й финляндской стрелковой бригады попытался 24 августа 1914 г. атакой захватить город после короткого артиллерийского обстрела полевой артиллерии его окраин и одной батареи врага.

4-й финляндский стрелковый полк, ворвавшись, несмотря на вражеский артиллерийский обстрел, на окраину города, был встречен частями 1-й германской пехотной дивизии огнем из пулеметов, скрытых в домах, и вынужден был отойти. 1-й полк, пытаясь через высоту обойти противника, был также неожиданно встречен огнем пулеметов, сам охвачен с фланга и тоже отошел в исходное положение. Артиллерия, не имевшая связи с пехотой, подавить пулеметы противника не могла. Атака кончилась неудачей, и с наступлением темноты полки отошли на 13 км на восток.

Бороться с обороной противника, снабженной пулеметами, собственными средствами пехотные подразделения не могли. Вспомним, что если в вооружении, скажем, пехотного полка за время войны произошли существенные изменения – увеличилось количество пулеметов, появились зачатки полковой артиллерии, – то пехотная рота осталась с винтовками своих стрелков, дополненных, правда, ручными гранатами и, изредка, ружейными гранатами. Ручные пулеметы (ружья-пулеметы) появились в достаточном количестве только в самом конце войны.

Наставления предлагали для достижения огневого превосходства «занимать цепями по возможности охватывающее положение и вводить в бой сразу значительное количество стрелков» (много позднее, в начальный период Великой Отечественной войны, схожие требования появятся в приказах по Красной Армии), но признавали, что ружейный огонь «по неприятелю, занимающему окопы», может быть действенен только на небольших дальностях, а потому опираться лучше на огонь артиллерии и пулеметов. Артиллерия должна была разрушать укрепления, пулеметы – уничтожать или подавлять пехоту в окопах. В случае придачи пехоте «для ее сопровождения взводов артиллерии и пулеметов», пехота должна была «оказывать им всякое содействие, приняв на себя защиту их от покушений противника» (Буняковский В. «Из опыта текущей войны»). «Придача» пулеметов выражалась уже не просто в «согласовании» действий пулеметной команды с продвижением подразделений полка, а в передаче пулеметов в батальонные и ротные участки с подчинением на время боя командирам подразделений. В наступлении пулеметы могли оказывать «содействие продвижению пехоты» с дальности 1000 шагов и ближе. Готовя атаку пехоты, станковые пулеметы должны были подавить стрелков и пулеметы противника на переднем крае его обороны. Для «приведения к молчанию» окопавшегося противника считалось необходимым создать плотность огня до 10 пуль на 1 м фронта в минуту. Таким образом, пулеметная команда могла подавить противника на фронте 300–400 м.

Для более эффективной поддержки огнем пулеметы предлагалось также «выбрасывать» вперед для обстрела наиболее опасных для пехоты целей, при этом пехотинцы, конечно, должны были «своим огнем содействовать выдвижению пулемета». Станковые пулеметы должны были занимать позиции позади стрелковых цепей для ведения огня в промежутки или через головы своих войск, выдвигаться в передовые линии, в основном для ведения фланкирующего огня по позициям противника перед броском своей пехоты в атаку. Менять позицию «станкачи» должны были реже, чем ружья-пулеметы, чтобы максимально использовать свой огонь

Продвижение подразделений на поле боя без постоянной огневой поддержки казалось немыслимым. Кроме передвижения частями, когда одна часть подразделения (например, отделение) перебегает, а другая прикрывает ее огнем, это привело к идее выделения наиболее мощных огневых средств подразделения (пулемет, гранатомет, легкий миномет) в отдельную группу. В РККА с развитием системы вооружения это привело к разделению в бою подразделений и частей на «сковывающую» и «ударную» группы. Характерно, что после войны стремились всячески увеличить «огневую самостоятельность» подразделений: в РККА каждое стрелковое отделение получало ручной пулемет и винтовочный гранатомет, рота – ротные минометы, батальон – станковые пулеметы, противотанковые пушки и батальонные минометы. Но вернемся ко времени Первой мировой.

Фото 1915 г.: «Ожидают подходящего к реке неприятеля» 

Существенно изменились по ходу войны взгляды на применение ружейно-пулеметного огня в обороне. Если раньше большое значение придавалось ведению огня пехотой на большие дистанции (предлагались даже способы стрельбы на большие дальности из винтовок с закрытых позиций), то теперь, напротив, внимание сосредоточили на средних и малых дальностях. Приходилось учитывать могущество артиллерийского огня противника по позициям обороняющегося и не открывать эти позиции прежде времени. В обороне огонь по атакующему противнику с больших дальностей рекомендовалось начинать только лучшим стрелкам и то «с участков, труднее разведываемых противником, или менее уязвимых от огня его артиллерии». Основная масса стрелков вступала в огневой бой на дальности прямого выстрела, пулеметы вели огонь на большие и средние дальности только с укрепленных, более-менее защищенных от артиллерийского огня позиций. А поскольку рассчитывать на прицельный огонь во время обстрела вражеской артиллерией не приходилось (многие стрелки попросту выпускали пули «куда-то в ту сторону»), рекомендовалось дождаться переноса противником огня в глубину обороны и только тогда открывать интенсивный огонь из винтовок и пулеметов. В обстреле атакующего противника принимали участие и стрелки из второй линии окопов. Предпочтение отдавалось «огневому охвату противника», созданию «огневых мешков» в глубине обороны.

Отработка приемов залповой стрельбы на фронте

В часы передышки. Стрелки и бойцы пулеметной команды в окопах в лесу. Большинство пулеметчиков и стрелков – в касках Адриана 

Потребовалось готовить систему огня («план огневого боя») в обороне, с распределением секторов обстрела (для пулеметов), назначением рубежей открытия огня. Она включала участки сосредоточенного ружейно-пулеметного и артиллерийского огня перед передним краем, на флангах и стыках между частями и подразделениями, рубежи заградительного артиллерийского огня на подступах к переднему краю.

Система огня увязывалась с искусственными и естественными препятствиями. «Строевой пехотный устав» 1912 года требовал управления огнем со стороны взводного командира. Теперь управления огнем своего подразделения в ходе боя требовали от ротных и батальонных командиров. Впрочем, А.А. Незнамов считал, что в ходе боя «коллективный» огонь все равно будет «беспорядочным»: «Кое-какое управление могло еще иметь место в звеньях, но… начальники их были не подготовлены» (собственно тот лее «Строевой пехотный устав» требовал от старших звеньев передавать команды на стрельбу, следить за постановкой прицелов, верным прицеливанием, применением к местности). Снова – вопрос об уровне и значении унтер-офицеров и ефрейторов Огонь стрелки вели «одиночный» (самостоятельно, при этом предполагалось тщательное прицеливание) или «залпами» (по команде). Управление велось голосом или свистком. К концу войны вошли в широкую практику стрелковые карточки подразделений. При этом обращалось внимание на типичные в ходе огневого боя ошибки стрелков: те, кто даже пытался вести прицельную стрельбу, часто вели ее с одним и тем же прицелом, не переставляя его по мере приближения противника; другие, стремясь «представить противнику как можно меньшую цель», приседали за бруствером, не укладывали винтовку на него, а направляли вверх «Борьба с тем и с другим составляет прямую обязанность младшего командного офицерского состава». Для облегчения прицельной стрельбы рекомендовалось снабжать траншеи табличками с указанием заранее промеренных расстояний до различных рубежей.

Огонь пулеметов в обороне мог вестись «прицельный» и «заградительный» – под последним понимали обычно косоприцельный и перекрестный огонь в заранее определенных секторах, применяемый ночью, в туман, при дымовых завесах. Пулеметы, находящиеся в первой линии, должны были «встречать наступление врага огнем с самых дальних дистанций», как только огонь сможет нанести наступающему потери (но лучше примерно с 1000 шагов – увлечение «дальней» пулеметной стрельбой придет позже). Для поражения противника, прорвавшегося в глубь оборонительной полосы, часть пулеметов ставили в глубине – во второй линии окопов. Эти пулеметы либо ожидали атаки противника и «внезапно оживали» при его приближении, либо – если необходимо было поддержать первую линию – открывали огонь через головы своих подразделений или через промежутки. Правда, стрельба через головы своих войск требовала от пулеметчиков занимать позиции на командующих высотах или на флангах и хорошего наблюдения за результатами стрельбы.

Плотность огня в обороне росла. По опыту войны была выработана норма, согласно которой «для борьбы с хорошо организованной атакой» достаточно создать перед передним краем обороны плотность ружейно-пулеметного огня 5 пуль на 1 м фронта в минуту. По расчетам, для получения такой плотности на 1 км фронта нужно было разместить 1 батальон с 10 станковыми пулеметами в первой линии.

Война подтвердила огромное значение организации непрерывного снабжения войск огневыми припасами в ходе боя. Патронные двуколки из обоза первого разряда полагалось держать непосредственно при полках и по израсходовании патронов немедленно отправлять в тыл за новыми запасами. Пополнялись они из двуколок обоза второго разряда, которые для этого подтягивали как можно ближе к позиции полков, но вне зоны прицельного обстрела противника.

Были отработаны также определенные приемы организации огня в ночном бою (назначение секторов и дальностей стрельбы пулеметчикам и стрелкам, способы закрепления оружия на позиции после предварительной пристрелки в светлое время суток, стрельба в силуэт при освещении поля боя, порядок подачи сигналов и т.д.).

«Поддай огоньку!» (пехота и артиллерия)

Громадная роль, которую сыграла артиллерия во всех операциях, сражениях и боях Первой мировой войны, не позволяет обойти вопрос взаимодействия пехоты и артиллерии. Тем более что действия пехоты прямо зависели от возможностей и действий артиллерии. Встречая упорное сопротивление сильного противника, окопавшегося, хорошо оснащенного пулеметами и прикрытого проволочными заграждениями, пехота не может добиться успеха без поддержки огневыми средствами, прежде всего – артиллерией. С другой стороны, и в обороне пехота не может эффективно сопротивляться наступлению противника, оснащенного современными техническим средствами без помощи артиллерии различных типов и калибров.

В начале войны легкие скорострельные полевые пушки наносили наступающему противнику на открытой местности страшное поражение. Батарея 3-дм полевых пушек обр. 1902 г. давала возможность в несколько минут буквально уничтожить неосторожно открывшийся батальон пехоты или почти полк кавалерии. Не зря уже в самом начале войны русская «трехдюймовка» заслужила у противников прозвище «коса смерти». Русская полевая артиллерия действительно отличалась отличной подготовкой и развитой техникой стрельбы.

Прикрытие пехотой артиллерии на учениях накануне войны 

Артиллерия спасала свою пехоту от огня вражеских орудий и пулеметов – ведь противник, как уже указывалось, стремился выдвинуть их вперед для организации фланкирующего и перекрестного огня. Так, в ходе Гумбиннен-Голданского сражения в начале августа 1914 г. 1-й дивизион 27-й артиллерийской бригады, поддерживая пехоту, сосредоточил огонь всех батарей по двум вражеским батареям на открытых огневых позициях. В течение нескольких минут расчеты германских орудий были уничтожены, что вынудило германскую пехоту к отходу. Русская пехота контратаковала и захватила 12 орудий. Уже 29 августа 1914 г. военному министру телеграфировали из Ставки: «Вся тяжесть современных боев – на артиллерии. Она одна сметает смертоносные пулеметы противника и уничтожает его артиллерию. Пехота не нахвалится артиллерией, однако последняя достигает этого чрезмерным расходованием патронов».

Генерал А.А. Брусилов писал, что того же 29 августа «получил телеграмму главнокомандующего, в которой впервые сообщалось, что тратить боевые припасы, в особенности артиллерийские снаряды, следует очень осторожно, ибо в запасе их мало. На это я ответил, что при данной обстановке я совершенно отказываюсь объявить приказ об осторожном расходовании огнестрельных припасов и этим обескураживать войска, имеющие против себя многочисленного противника с более могущественной артиллерией, совершенно не жалеющего снарядов».

О трагичности положения пехотных частей, когда их артиллерия оставалась без боеприпасов, писали многие участники войны. Генерал А.И. Деникин описывал бои своей 4-й Железной стрелковой бригады, оказавшейся в начале марта 1915 г. у г. Одринь в полукольце австрийцев, занимавших командные высоты, и не имевшей возможности отвечать на их огонь огнем артиллерии: «Положение наше таково: за обедом пуля пробила окно и размозжила чью-то тарелку, другая застряла в спинке стула, а если кому нужно днем выйти из хаты, тот брал с собой пулеметный щит… Командир 13-го полка полк. Гамбурцев, входя на крыльцо нашей штабной хаты, тяжело ранен ружейной пулей. Все штаб-офицеры полка уже выбиты, и заменить их некем». Затем – бои Железной дивизии под Перемышлем в середине мая 1915 г.: «Одиннадцать дней страшного гула немецкой тяжелой артиллерии, буквально срывавшей целые ряды окопов вместе с защитниками их… И молчание моих батарей… Мы не могли отвечать, нечем было. Даже патронов на ружья было выдано самое ограниченное количество. Полки, измотанные до последней степени, отбивали одну атаку за другой… штыками или, в крайнем случае, стрельбой в упор. Я видел, как редели ряды моих стрелков, и испытывал отчаяние и сознание нелепой беспомощности. Два полка были почти уничтожены одним огнем… И когда после трехдневного молчания нашей шестидюймовой батареи ей подвезли пятьдесят снарядов, об этом сообщено было по телефону всем полкам, всем ротам, и все стрелки вздохнули с облегчением».

Причем надо сказать, что интенсивность стрельбы артиллерии на Русском фронте мировой войны была в среднем меньше, чем на Западном. Генерал Людендорф отмечал: «На востоке у нас никогда не было недостатка в боевых припасах. Мы всегда имели их столько, сколько транспорт мог доставить по плохим дорогам… На западе обстоятельства складывались иначе, и там чувствительно сказывался недостаток в боевых припасах». Австро-венгерская артиллерия находилась в худшем положении – уже в декабре 1914 г. еженедельная потребность составляла 240 000 снарядов при производстве 116 000, – но Австро-Венгрия пользовалась помощью Германии. На этом фоне кризис российской артиллерии с недостатком орудий и особенно боеприпасов выглядит особенно явным.

Меры, принимаемые военным ведомством по увеличению снабжения армии снарядами, давали свои результаты. Правда, успех в этом предпочитали приписывать себе «общественные деятели». Вдохновенно рассказывалось о появившихся в августе 1915 г. на фронте ящиках со снарядами с надписью «Снарядов не жалеть! Центральный военно-промышленный комитет». Между тем как раз от ЦВПК к этому времени ГАУ ни одного снаряда не получило (ЦВПК только сами ящики). А батареям все еще приходилось «жалеть снаряды». К тому же русская полевая артиллерия продолжала уступать противнику в насыщенности гаубицами и тяжелыми орудиями.

Выше уже упоминалось о подготовке Брусиловского наступления в плане артиллерийском. О работе артиллерии для подготовки и поддержки пехотной атаки Брусилов писал в своих воспоминаниях: «С рассветом 22 мая на назначенных участках начался сильный артиллерийский огонь по всему Юго-Западному фронту. Главной задержкой для наступления пехоты справедливо считались проволочные заграждения вследствие их прочности и многочисленности, поэтому требовалось огнем легкой артиллерии проделать многочисленные проходы в этих заграждениях. На тяжелую артиллерию и гаубицы возлагалась задача уничтожения окопов первой укрепленной полосы, и, наконец, часть артиллерии предназначалась для подавления артиллерийского огня противника. По достижении одной задачи та часть артиллерии, которая ее выполнила, должна была переносить свой огонь на другие цели, которые по ходу дела считались наиболее неотложными, всемерно помогая пехоте продвигаться вперед. Вообще же огонь артиллерии имеет громаднейшее значение в успехе атаки, артиллерия начинает атаку и после ее надлежащей подготовки, то есть после того, как сделано достаточное количество проходов в проволочных заграждениях и уничтожены укрепления противника, его убежища и пулеметные гнезда, должна сопровождать атаку пехоты, препятствуя своим заградительным огнем подходу неприятельских резервов».

Дальнобойность орудий ограничивала глубину пехотной атаки, так что оборонительную полосу противника приходилось разбивать по глубине на ряд последовательных рубежей, отстоящих друг от друга на 2–4 км, и продвижение пехоты не простиралось далее назначенного рубежа, где она должна была задерживаться в ожидании подтягивания артиллерии. Только такой медленный методический способ обеспечивал тесное взаимодействие пехоты с артиллерией.

На пути к четкому взаимодействию пехоты и артиллерии часто вставало традиционное препятствие – плохое знание командирами свойств и возможностей другого рода войск. Не случайно Брусилов при подготовке наступления Юго-Западного фронта в 1916 г. требовал при постановке задач артиллерии исключать из боевого обихода войск бесцельный огонь. «Нужно помнить, что беспредельного количества огнестрельных припасов у нас нет, и, кроме того, нужно избегать чрезмерного изнашивания орудий. Дело не в ураганном огне, а в правильном и искусном управлении артиллерией и меткой ее стрельбе по точно и верно определенным задачам». Мнение боевого генерала подтверждает и бывший руководитель ГАУ Е.3. Барсуков, рассказывая, как уже после преодоления в 1916 г. «снарядного голода» русской полевой артиллерии пехотные командиры начали требовать от нее «ураганного», «барабанного» и тому подобного огня, а артиллеристы, дабы «успокоить» пехоту, развивали такой темп стрельбы, что порой быстро и почти бесполезно выводили из строя орудия.

Другая проблема – связь пехоты с артиллерией и целеуказание. С удаленных наблюдательных пунктов командиров батарей невозможно было увидеть укрытые пулеметы противника и отдельные участки траншей, из которых противник вел огонь по наступающей пехоте. Равно и при обороне командир артиллерийской батареи не мог видеть все опасные для своей пехоты цели. В документах 1915 г. неоднократно указывалось на необходимость иметь при передовых частях пехоты передовых наблюдателей из артиллерийских офицеров, благодаря которым не только обеспечивается взаимодействие артиллерии с пехотой, но и облегчается отыскание неприятельских батарей, расположенных на закрытых позициях. Такие наблюдатели появились, и их применение целиком себя оправдало.

В ходе Брусиловского наступления, например, 4-я артиллерийская бригада поддерживала 101-ю пехотную дивизию, преследовавшую австрийцев. В качестве передового наблюдателя вместе с пехотой двигался ефрейтор Березовский. В числе первых он ворвался во вражеские окопы. Используя брошенный телефонный провод, он быстро установил связь с батареей. Обнаружив фланкирующий австрийский пулемет, он выдвинулся вперед и корректировал огонь. Пулемет был уничтожен, что обеспечило пехоте беспрепятственное продвижение вперед.

Телефонный провод от пехоты к артиллерийской батарее часто перебивался осколками, пулями, рвался своей же пехотой, иногда его просто не хватало. «Артиллерия, приданная атакующим колоннам, могла лишь до известной степени оказать содействие пехоте, – говорилось в одном из докладов о ходе Митавской операции в конце декабря 1916 г. – Опыт показал, что войсковой телефонный провод очень тонок и постоянно рвется проходящими людьми, поэтому связь между передовыми наблюдателями и батареями постоянно прерывалась. Желательно снабжение войск бронированным проводом или, во всяком случае, войсковым телеграфным». Кроме телефона для связи пехоты с артиллерией использовали оптическую связь в виде сигналов цветными ракетами, фонарями (ночью) и иногда флагами (днем), изредка использовались также гиелиографы и прожектора. Кстати, относительно связи ракетами в том же докладе сообщалось: «Если цветные ракеты и имелись в войсках, то в таком малом числе, что войска не могли ими воспользоваться в должной мере. Кроме того, выдаваемые войскам цветные ракеты вызывали нарекания на их плохое качество. Ракеты Рейнгарда часто отказывали в действии и выбрасывали цветные шарики лишь на три-четыре аршина, тогда как требуемая высота для сигнала должна быть около 4–5 саженей. Желательно, чтобы наши ракеты были бы с парашютом и отличались бы от более типичных противника».

Но и наличие связи с позициями артиллерийских батарей в тылу, плановой таблицы стрельбы, хороших карт, на которых обстановка нанесена одинаково пехотными и артиллерийскими командирами, не гарантирует постоянной артиллерийской поддержки. Пока данные дойдут до артиллерии, будут проверены, уточнены и реализованы, положение и противника, и своих частей может в корне измениться даже в ходе позиционного боя. Кроме того, пехотный командир обычно не настолько хорошо знает артиллерию, чтобы предсказать безопасное удаление своего подразделения от разрывов снарядов своей артиллерии, ведущей огонь из глубины. При подходе своей пехоты к противнику ближе 200–300 м легкие батареи в силу настильности траектории 3-дм пушки не могли вести огонь через головы своей пехоты без риска поразить ее. Подтягивание к пехоте гаубичных («мортирных») батарей представляло серьезную проблему. В результате в самый ответственный момент броска в атаку и штурма передовых траншей противника пехота часто оказывалась без огневой поддержки и расстреливалась оживающими пулеметами противника.

Все это делало совершенно необходимой артиллерию сопровождения пехоты. Попытки придания наступающим пехотным частям легких полевых батарей с 3-дм полевыми пушками обр. 1902 г. делались с начала войны. Так, во время сражения на р. Золотая Липа во время боя 2-й бригады 9-й русской пехотной дивизии 27 августа 1914 г. в лесу западнее Росхадув четыре орудия были выдвинуты на западную опушку леса, где русская пехота отражала атаки австрийцев, и открыли огонь с самых близких дистанций и даже на картечь. В результате австрийцы были вынуждены отойти. В ходе этого сражения вообще неоднократно легкая полевая артиллерия поорудийно или повзводно (два орудия) выдвигались в стрелковые цепи на открытые огневые позиции и поддерживали атаку рот и батальонов огнем прямой наводкой. Также огнем прямой наводкой артиллерия обеспечивала форсирование рек пехотой.