Текст книги "Приключения-76"

Автор книги: Сборник Сборник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)

IV

Яркое слепящее солнце заволокли плотные серые тучи – тяжелой массой они надвигались с моря, грозя разразиться обильным дождем.

Скочинский был погружен в размышления. Жмудису тоже было о чем подумать, хотя он и понимал, что все его действия сейчас целиком и полностью подчинялись намерениям пассажира, а тот все никак себя не проявлял.

– О чем думаете, господин Клудис? Почему молчите? – спросил наконец Скочинский.

Жмудис ответил не сразу. Вглядываясь в стремительно надвигавшуюся дорогу, он равнодушно заметил:

– А о чем нам говорить? Друг друга совсем не знаем. Видимся первый и, может, последний раз. Каждый из нас озабочен своими делами, каждый выполняет свою работу. Вам необходимо попасть в Укмерге, мне – довезти вас туда. Впрочем, сейчас я думал о другом, о том, как за короткое время изменилась наша Литва. Люди разделились на два лагеря. Одни ликуют, а другие, потеряв свое место в жизни, вынуждены скитаться, жертвовать собою, бороться, чтобы вернуть потерянное.

– Вы, я вижу, философ, – улыбнулся Скочинский.

– Я не философ, но кое-что понимаю. Поэтому и еду с вами, потому и делаю то, что мне приказывают другие. Я верю, что тем самым хотя бы на один час приближаю победу над врагами...

– Но в Литве далеко не все так мыслят, насколько мне известно. Многие ждут, пока кто-то вытащит для них каштаны из огня, а они тогда будут делить портфели в новом правительстве.

– Ну, думать о новом правительстве – для меня слишком высоко. Да и не интересует меня, как в нем поделят портфели. Единственное, чего бы я от него хотел, – чтобы обеспечило оно спокойствие и порядок.

– Спокойствие и порядок? – иронически переспросил Скочинский. – В том, что в Литве скоро будет наведен должный порядок, я лично не сомневаюсь. Но спокойствие? Не слишком ли эгоистично и трусливо желать для себя покой, когда весь мир готов вспыхнуть ярким костром? Эх, литовцы, литовцы...

Пятрас неопределенно пожал плечами и простодушно спросил:

– Простите, а вы разве не литовец?

– Это не имеет значения.

Из-за поворота выскочили два грузовика с солдатами литовского национального корпуса. Солдаты пели. Проводив машины взглядом, Скочинский сказал:

– Видите, как ревностно служат молодые литовцы Советам. И песенки советские уже выучили. Тоже мне – молодая гвардия рабочих и крестьян.

– Вы, господин Владислав, странно рассуждаете. А почему бы им не служить Советам? Литовцы ведь тоже разные...

– Да, серое небо, серая земля, серые поля, серые люди. Грустное зрелище, господин Клудис. Нищая страна, и вечно она была нищей: при Ягелло, при Стефане Батории, при Николае Первом, при Сметоне...

Так они ехали, заполняя время разговорами, не касающимися их лично. Но Жмудиса все время тревожила мысль: вовремя ли дошло его донесение до Горбунова, успел ли подполковник принять необходимые меры. Конечно, его выезд из Каунаса не мог остаться незамеченным. Но не слишком ли быстро он гонит машину?

Вот и небольшая речушка, змейкой извивающаяся по широкой долине, где раскиданы хутора и поля, заросли ольшаника и лозы. Заполненные водою глубокие осушительные канавы сплошь изрезали землю. Слева высится старинный замок с башнями и покрытыми мхом каменными стенами. Дальше, закрывая горизонт, чернеет полоса леса.

Жмудис прекрасно знал эти места и постоянно подсчитывал в уме промелькнувшие километры. Да, надо остановиться – иначе товарищи могут его и не догнать. Пришлось обратиться к Скочинскому:

– Вы не будете против, если мы остановимся у корчмы? Надо купить чего-нибудь из съестного.

– Делайте как вам удобно! – ответил Скочинский.

Машина выскочила на пригорок и остановилась у приземистого бревенчатого дома. Щепа, покрывавшая дом, сплошь поросла зеленым мхом.

Пятрас обошел машину, постучал башмаком по баллонам и двинулся к корчме. Вышел оттуда минут через пятнадцать с двумя свертками. Увы, дорога была по-прежнему пустынной.

– Угощайтесь, господин Владислав, великолепные яблоки! – И тут он уловил шум подходящей машины. Жмудис высунулся в открытое окно, посмотрел на небо, потом назад и увидел вылетевший из-за пригорка черный «мерседес». В промчавшемся мимо них автомобиле Пятрас отчетливо разглядел: справа от шофера сидел капитан Озеров.

В нескольких километрах от Укмерге Пятраса остановили у шлагбаума. Строгий старшина попросил предъявить документы. Жмудис заглушил мотор и зло, чтобы услыхал Скочинский, произнес:

– Началось, черт побери!

После проверки документов машина двинулась дальше. Через некоторое время Скочинский вполголоса сказал Пятрасу:

– Признаться, я поверил в вас. Вы мне сразу показались настоящим парнем. А ошибаюсь я редко, – и неожиданно добавил: – сбросьте-ка скорость.

Пятрас тут же увидел, как на обочине, в сотне метрах впереди, поднялась какая-то нескладная, долговязая фигура.

Вскоре Жмудис уже различал здоровенного, ссутулившегося детину, который встал прямо на их пути и поднял руку.

Пятрас резко затормозил в нескольких метрах от незнакомца и вопрошающе посмотрел на Скочинского.

Тот сидел совершенно спокойно.

Верзила враскачку подошел к автомобилю, не спрашивая, раскрыл дверцу и плюхнулся на заднее сиденье.

– Добрый день, товарищ Крутис! – услышал Пятрас ровный, чуть насмешливый голос Скочинского.

V

– Вот так и живем, – сказал, выругавшись, Крутис, проведя Жмудиса и Скочинского в небольшую каморку.

Это были первые слова, которые услышал от него Пятрас. В машине Крутис молчал, не ответив даже на приветствие Скочинского. Умолк и Скочинский. Молчал, разумеется, и Пятрас.

– Один здесь время коротаешь? – спросил Скочинский.

– С фавориткой, – ответил Крутис и вдруг заорал: – Маркизушка! Де Помпаду-ур!

Жмудис с удивлением взглянул на своего нового знакомого. От прежнего неловкого увальня в нем ничего не осталось. Расставив ноги, он стоял посреди комнаты, пружинисто приподнимаясь на носках, и слегка постукивал себя по коленке гибким прутом будто стеком.

В дверь заглянула сморщенная, кривоглазая старушонка с пышными пучками волос, торчащими из ушей и похожими на бакенбарды.

– Кофе, – четко скомандовал Крутис, и старуха исчезла.

– Золотая девушка, – сказал ей вслед Крутис. – Немая, а понимает на шести языках, в том числе и на идише, – и, показав глазами на Жмудиса, спросил: – Откуда парень?

– От Пронаса.

– Такой же идиот, как и все?

– Смири свой гордый дух, Юдас, – мягко улыбнувшись, предложил Скочинский, – и лучше расскажи, как дела.

Крутис хмуро и цепко взглянул на Жмудиса, холодно стало Пятрасу от такого взгляда.

– Здесь-то все как и надо. Вечером все займут места согласно купленным билетам. Трубниса еще не обломал. А он держит за собой весь север. Сегодня у меня разговор с его парнями. А у тебя как?

– Со здешним прелатом беседовать и полезнее и приятнее, чем с Рудзинским. Хотя и он не без недостатков. Рудзинский был просто трусом, а этот – осторожен. Да и о выгоде своей не забывает. Ерепенится – где, мол, гарантии.

Вошла старуха с подносом, на котором стоял кофейник с тремя фарфоровыми чашечками, и тут же вышла.

– Так ты думаешь, что сегодня мы увидим что-нибудь серьезное? – спросил Скочинский, разливая кофе по чашечкам и подвигая одну из них Пятрасу.

Крутис ответил не сразу.

– Думаю – да. Во всяком случае, это самое серьезное, что сейчас имеется у них, а следовательно, и у нас. Молодежь, готовая в назначенное время выполнить любой приказ, – вот о чем можно только мечтать.

– Я это понимаю, Юдас. Но ведь все это пока общие слова.

– А разговаривать с высохшими мумиями?

– Во-первых, в них хорошо уже то, что они мумии. Во-вторых, эти мумии вполне годятся для кукольного театра под названием «политика». А в третьих, их всегда можно безболезненно и незаметно... заменить.

Крутис взял в руки чашечку кофе, и Пятрас увидел, что у него тонкие, чуткие пальцы.

– А ведь мы поработали неплохо, – сказал Крутис. – Мы ходили неслышными шагами, но не скоро смоет время наши следы.

– Если только ими не заинтересуется НКВД, – пошутил Скочинский.

– Уже заинтересовалось. Ты что, забыл того болвана на пароходе?

– Забыл, – просто ответил Скочинский. – Я не коллекционирую подобные воспоминания.

– Мне пора, – заявил Крутис. – Пойду сгибаться в три погибели перед дохлым куренком Варнасом.

– В валгалле тебе зачтутся твои муки, Юдас, – нарочито торжественно провозгласил Скочинский.

Крутис снова длинно и замысловато выругался по-русски.

– Лучше б они зачлись в послужном списке. Пойду. Мне ведь надо и встретить, и проводить, и обеспечить.

– Во сколько ты за нами зайдешь, Юдас?

– Здесь ходьбы пара минут. Можете пока поваляться.

Когда он вышел, Скочинский повернулся к Жмудису и спросил:

– Какой милый, какой откровенный человек, не правда ли?

В кабинете начальника укмергинского отдела НКВД Горбунов стоял у стола, а перед ним сидел Пихович. Зная, что операция предстоит серьезная, он был крайне сосредоточен.

– В Укмерге, – говорил Пихович, – приехали из Каунаса представители высшего духовенства для участия в завтрашней праздничной службе. Прелата Витольда среди них нет. В городе находится, помимо Ричарда Варнаса, человек пять руководителей молодежи немецкой национальности. Пожаловал сюда и господин Трубнис. Человек это своеобразный, ведет свою политику. Имеет широкие связи как здесь, так и за границей. Конечная его цель – стать диктатором в будущем правительстве. Остановился он у своего приятеля, в доме недалеко от реки за костелом. Завтра к нему должен приехать Пронас для окончательного разговора об объединении. Надо решать, что будем делать с Трубнисом. Он здесь не один, при нем человек пять-шесть его головорезов. Наблюдение за ним ведется. У меня все.

– Что ж, любопытно, – задумчиво проговорил Горбунов. – Теперь надо решать, кто пойдет к ним на собрание.

– Пошлите молодого Яниса Шапаса, – предложил Пихович.

VI

Проводив Ричарда и его людей в Укмерге, Пронас решил, что настало время вплотную заняться операцией по физическому устранению Зигмунда Пиховича. Ее подготовкой занимался Янис Варнас, а убить Пиховича должен был товарищ Ричарда по гимназии Стрепайтис. Убийство должно было произойти на явочной квартире, куда Пихович обещал подойти к пяти часам.

В половине пятого Стрепайтис пришел к Пронасу. Спокойно, уверенно доложил:

– Все должно быть в порядке, господин Пронас. Мои ребята уже пошли на место, через полчаса я тоже буду там.

– После выполнения задания в восемь часов вечера позвоните мне на квартиру Плутайтиса. Если меня там не будет, скажите Плутайтису только два слова: «Мама скончалась», и я буду знать, что все обошлось благополучно. А теперь идите, у меня еще много дел.

Стрепайтис ушел. Пронас позвонил на квартиру Варнасу.

– Это вы, Янис? – спросил он, услышав знакомый голос. И, получив подтверждение, сообщил: – Стрепайтис пошел к Янине. Прошу, посмотри за ним лично. Сам понимаешь, дело серьезное! А я приду около шести.

Сунув руки в карманы брюк, Пронас прошелся по комнате. Береженого бог бережет! Теперь можно со спокойной душой идти к связному из Вильнюса. Интересно, что он посоветует относительно соглашения с Трубнисом.

– Анна-Мария! – крикнул он хозяйке. – Я ушел!

До завтра!

Было пасмурно, моросил мелкий холодный дождик. Пронас остановил проходящее такси и попросил довезти его до гостиницы «Рута».

Откинувшись на мягкое сиденье, он думал о предстоящих переговорах с Трубнисом. «Как убедить этого самоуверенного маньяка поддержать наш план объединения партий и принять активное участие в работе «Центра Освобождения»? Это была бы большая победа... Но вряд ли это легко удастся. Слишком уж он в премьеры метит. Поэтому-то и будет куражиться, выдвигать невыполнимые условия, требовать гарантий... А кто может дать ему гарантии? Только немцы! А те еще далеко. Но не мы. Вот до чего дожили – не можем сами решать свои дела».

Через мрачноватый вестибюль Пронас вышел к лестнице, поднялся на второй этаж гостиницы.

– Что вам угодно? – спросил его немолодой коридорный.

– Я в тридцать пятый! – бросил на ходу Пронас, не удостоив коридорного даже взглядом. Открыл дверь номера и в нерешительности переступил его порог. В глубоких креслах сидели незнакомые молодые парни.

– Я не ошибся, это тридцать пятый номер? – поклонившись, смущенно спросил Пронас.

– Вы не ошиблись! Это действительно тридцать пятый номер! А вы товарищ Пяткявичус? – подымаясь с кресла, приветливо ответил высокий брюнет, одетый в костюм туриста. Он с любопытством смотрел на Пронаса, который, сообразив, что не туда попал, сник и не знал, что делать.

– Простите, вы давно в этом номере? – наконец выдавил он из себя.

– Часа три-четыре! – спокойно ответил парень, сделав несколько шагов к Пронасу, и предложил: – Да вы садитесь.

– Нет, нет, садиться я не собираюсь, – возразил Пронас. – Прошу прощения за мое неожиданное вторжение. Здесь, видимо, явное недоразумение... В этом номере должна была проживать Нина Михайловна Янкевич из Ленинграда, она просила меня навестить ее сегодня, и, как видите, я опоздал.

– Досаднейший случай! – посочувствовал ему молодой человек. – Но мы бессильны чем-либо вам помочь. Нину Михайловну заменить не в состоянии, – добавил он, рассмеявшись.

– Естественно, она незаменима, – пробормотал крайне смущенный как дурацкой неожиданностью, так и глупостью своих случайных слов, Пронас, выскакивая из номера. «Что случилось? – возбужденно шептал он про себя, быстро спускаясь по лестнице и размахивая фуражкой, которую все еще держал в руке. – Чем объяснить этот внезапный отъезд?»

Из гостиницы Пронас поспешил на квартиру Варнасов – время встречи уже подходило. В квартиру впустил его сам Янис. По бледному лицу и беспокойным глазам Варнаса Пронас сразу определил, что тот чем-то крайне взволнован.

– Что случилось? – выдохнул Пронас, как только за ним захлопнулась дверь.

Янис нервно вздохнул, его острый кадык сделал резкое движение вверх и вниз, а сухие посиневшие губы прошептали:

– Пихович на явку не пришел... Наших всех арестовали... Сам видел, как увозили...

Пронас изменился в лице. Кровь отлила от его красных, пышущих здоровьем щек, глаза расширились, стали влажными, губы сжались и вытянулись в кривую линию.

– А Стрепайтис? – едва выговаривая слова, спросил Пронас.

– Стрепайтис застрелился.

Пронас скрипнул зубами и понесся к телефону.

– Прошу Укмерге!

– Укмерге только после двадцати четырех часов, – любезно ответил в трубке бархатный женский голос.

Пронас с силой бросил трубку на рычаг, так что аппарат жалобно застонал, и, нервно теребя бороду, крикнул:

– Янис, идите же сюда!

Варнас вошел неуверенной походкой и молча, с надеждой уставился на Пронаса.

– Вот что, старина. Демидов знал о встрече в Укмерге?

– Знал вроде бы, – неуверенно замотал головой бывший шпик.

– Вроде бы, – зло передразнил его Пронас. – Надо немедленно, любыми способами добраться до Укмерге. Необходимо предупредить Ричарда, чтобы он не проводил собрание. Не исключено, что органы госбезопасности раскрыли наши планы. И теперь принимают меры по ликвидации наших организаций.

– Но почему именно я? – жалобно захныкал старик.

– А кто? – заорал на него Пронас. – Я? У меня теперь здесь гора дел на вечер. И потом там же твой сын? Там же Ричард? Не говоря уже о... – он сдержался. Старик покорно согласился.

– Ричард, – пробормотал он. – Нюх у него есть. Если что – он сразу почувствует.

– Поезжай и по дороге смотри в оба. Запомни, собрание должно состояться в корчме Лошаса. Пароль – «За родину». Ну, с богом! Обо мне узнаешь у Луциса, это за девятым фортом. Впрочем, он сам тебя известит. Домой мне сейчас, конечно, пути нет.

Выпроводив Варнаса, Пронас долго и настойчиво звонил в мастерскую Штольца, но и там никто не снимал трубку. Это еще больше его встревожило и насторожило.

Пронас вышел на улицу. Город уже окутала вечерняя темнота. Одинокие уличные фонари отбрасывали зыбкие тени на мокрую мостовую – шел моросящий дождь. «А может, действительно Демидов заложил всех, спьяну попался и раскололся. Да нет, уж ему-то стоит помалкивать больше, чем другим. Или не выдержал?» – подумал Пронас и, надвинув поглубже фуражку и подняв воротник куртки, быстро зашагал в сторону угрюмо черневшего во мраке православного собора.

С полчаса Пронас в нерешительности ходил по темному переулку, не решаясь войти в двери приземистого домика. Здесь находилась основная явочная квартира для прибывающих к нему связных из других городов, и раскрывать ее не хотелось. В конце концов он таки решился постучаться в дверь с черного хода. Хозяин явно встревожился, увидев Пронаса. Пропустив его в дверь, он быстро закрыл ее на засов.

– Дела, Луцис, – со вздохом только и мог сказать Пронас, тяжело опускаясь на стул. Луцис повернулся к нему и ждал начала, по всему видно было, неприятного разговора.

Это был огромного роста мужчина с седеющей черной головой, с выпуклыми карими глазами под мохнатыми, сросшимися бровями, большим носом и сильным, грубым подбородком. Сапоги на нем были грязные, видно, их хозяин совсем недавно пришел с улицы. Он первым нарушил затянувшееся молчание.

– Владас, будь я проклят, если не угадаю, что ваша затея провалилась? По лицу твоему вижу, что ты ищешь убежища. Так, прошу, скажи мне, в чем дело? Влипли?

– Я еще сам ничего толком не понимаю... Но чувствую, произошло что-то непоправимое, – сдавленным голосом ответил Пронас и рассказал все, о чем знал.

Выслушав его, Луцис, не замечая, что оставляет на полу грязные следы, прошел и сел у другого конца стола. Положил на стол тяжелые руки и мрачно сказал:

– Я только что с пристани... Прибыли баржи с товаром – надо было организовать их выгрузку. Когда все уже кончилось и я вышел к воротам, ко мне подошла женщина в черной одежде и, прикрываясь зонтиком, сказала: «Вам просили передать, что загорелась часовня!» Потом до моего сознания дошло, что означают ее слова. Я тут же отправил тех двух парней, что сегодня прислал Штольц, в заброшенный каземат крепости.

– Так, оказывается, ты знаешь больше, чем я, – дрогнувшим голосом произнес Пронас, подняв на него растерянный взгляд. – Почему же не сказал сразу? Этот сигнал мог передать только... – и тут же оборвал себя на полуслове.

– Я думал, уж вы-то, руководители, знаете, что произошло, и ждал каких-нибудь инструкций, – неопределенно ответил Луцис.

Пронас на минуту задумался и, как бы опомнившись, медленно заговорил:

– Какие сейчас инструкции? Нам во что бы то ни стало надо выиграть время. И Штольца хорошо бы предупредить. Но как? Вообще же ты прав, здесь мне делать нечего. Я подамся в Занеманье к брату Лошаса. Не удастся – вернусь к Штольцу.

– А мне что прикажешь делать? – спросил Луцис.

– Завтра в семь утра подойдешь к порталу кафедрального собора, увидишь знакомую уже тебе женщину с зонтиком. Пусть узнает, кто поджег часовню. Пусть узнает, куда перекинулось пламя. И еще: сколько человек и кто в гостях у бабушки? Только ничего не забудь и не перепутай. Вечером пусть снова разыщет тебя и скажет, что следует. А ты позвонишь и дословно все передашь Штольцу.

– Понял, – хмуро согласился хозяин. – А если Штольц не ответит?

Пронас снова задумался.

– К Варнасу не ходи. Пошли к нему завтра кого-нибудь из своих людей, лучше, если это будет женщина, они меньше вызывают подозрений. – Он помолчал. – Тех двух, пришедших из-за границы, лучше подержать пока в крепости. На связь выходить сейчас опасно. При первой возможности переправьте их в немецкий пригород, к Фогелю, пусть найдет им работу. А если Штольц тебе не ответит, ничего до моего возвращения не предпринимай. Все. Делай как договорились! А теперь проводи меня до угла переулка и проверь – нет ли за мной хвоста. Я спущусь к Неману, возьму лодку и махну на тот берег. Время еще, я думаю, позволяет. Послезавтра буду.

VII

Это же надо было так разоспаться. А еще, называется, контрразведчик. Хорош!

– Подъем, товарищи беспартийные, подъем, – гремел по комнате Крутис. – Пан Скочинский, да вы никак до утра проспать собираетесь?

Уже смеркалось, судя по всему – было часов девять вечера, сквозь оконце заползала вязкая, серая темнота.

Пятрас вскочил на ноги и потянулся, посмотрел в лицо Крутиса и, ничего не заметив, подумал:

Все идет как надо. Снаружи (он в этом ничуть не сомневался) за ними установлен надлежащий контроль. Здесь тоже полный порядок. Скочинский – на месте, Крутис пришел, сам он свои обязанности шофера выполняет безукоризненно аккуратно. Предложили явиться к Штольцу? Явился. Довезти до Укмерге? Пожалуйста. Решил Скочинский соснуть, когда они остались вдвоем, так и для него это время даром не пропало: свеж теперь, бодр, и сердце бьется радостно-взволнованно, как перед финалом стометровки, в котором он участвовал на втором курсе университета, как раз за месяц до того, как его впервые арестовали.

– Где у тебя можно сполоснуть физиономию, Юдас? – спросил Скочинский.

– Сейчас принесу, – ответил Крутис и вскоре возвратился, неся таз и кувшин с водой. – Ну так, слушай, – сказал он, когда Скочинский вытер лицо полотенцем, и, кивнув Жмудису, добавил: – И ты тоже слушай, парень! Сейчас мы пойдем к корчмарю Лошасу, что живет над рекой. Придется провести несколько часов в незнакомом обществе. Требуется от вас только одно: внимание и беспрекословное повиновение. По-моему, вы были предупреждены об этом еще господином Пронасом. Вы обязаны постоянно находиться возле меня. Не отходить от меня ни на шаг. Возможно, там развернется дискуссия. Возможно, начнутся споры. И чьи-то взгляды, чьи-то мысли вам понравятся, а чьи-то – нет. Так вот, никакого отношения к тому, что вы услышите, ни вы, ни я выражать не будем. Если склока в корчме перерастет в драку, а в начавшейся драке кто-нибудь случайно разобьет вашу голову стулом – да не послужит вам это поводом для отмщения. В таком случае, в случае, если события примут слишком бурный характер, наша задача – как можно быстрее покинуть этот спектакль.

Без четверти десять Янис Шапас вошел во двор корчмы. От кустов отделилась тень человека.

– Пароль?!

– За родину!

Незнакомец провел его через раскрытый проход в темный коридор. Он толкнул заскрипевшую на петлях дверь и, пропустив Шапаса, сказал:

– Проходи.

Шапас на мгновение задержался у порога, чтобы осмотреть собравшихся, затем прошел в дальний угол. За столиком у окна, рядом с узкой дверью, Крутис переговаривался со стройным худощавым блондином. Возле них безучастно сидел Пятрас Жмудис. Везде уже расположились молодые люди, и, хотя столы были накрыты, к еде никто не прикасался. Чего-то ждали. Через несколько минут в зал ввалилась ватага парней. Два гимназиста, говоривших между собой по-немецки, подсели к столу Яниса.

Неожиданно из-за стола перед буфетной стойком поднялся человек.

– Господа! – зычным голосом обратился он к собравшимся. – Для регистрации прошу каждого написать на листе бумаги свою фамилию, псевдоним, если таковой имеется, адрес или явочную квартиру, где вас можно найти, а также организацию или город, которые вы представляете. Прошу также внести полагающиеся пятьдесят рублей.

В зале стало тихо – тишина нарушалась лишь шуршаньем бумаги да скрипом перьев. Шапас тут же достал чистый блокнот, вырвал из него листок и написал: «Янис Шапас, Зарасай, Кривая, 17, явочная – хутор Зитре, кличка «Буй».

Вскоре по одному, по два присутствующие начали подходить к столу старшего. За ними пошел и Янис. Принимая деньги, тот мельком взглянул на Шапаса. Но ни о чем не спросил.

Янис посмотрел налево – сейчас он видел Жмудиса совсем близко.

«Так вот он каков, Скочинский!» – подумал он, разглядывая соседа Пятраса. Крутис, нахмурившись, поглядывал в зал.

Тут рядом с Шапасом раздался радостный крик:

– Хозяин. Господин Клудис!

Янис оглянулся – некто, весь сияющий от счастья, расталкивая окружающих, пробирался к Жмудису. Недоуменно и виновато взглянув на Скочинского, Пятрас поднялся из-за стола. Привстал и Крутис, грудью преградив дорогу незнакомцу. Но тот, снова вскричав громко «хозяин», проворно пронырнул под рукой у Крутиса и повис на шее у изумленного Пятраса.

Возвращаясь к своему столу, Янис видел, что Пятрас что-то торопясь объясняет Крутису и Скочинскому, как беспрерывно что-то тараторит незнакомец. Скочинский, спокойно куря сигарету, смотрел на них снизу вверх. Крутис прямо, в упор, с отвращением разглядывал болтуна.

Янис не слышал, о чем там говорилось, но видел, как словоохотливый вдруг вытянул из кармана платок и вытер им набежавшие на глаза слезы.

Наконец Скочинский тоже встал и протянул всплакнувшему руку. Тот быстро пожал ее двумя руками и снова вытер платком глаза, а затем трубно высморкался. Жмудис что-то еще сказал и улыбнулся, а Крутис взял от окна стул и пододвинул его растроганному человечку. Тот сел и, благодарно закивав головой, ухватился за предложенную ему Скочинским сигарету.

Появились пятеро хорошо одетых парней во главе с Ричардом Варнасом. Все в ожидании смотрели в сторону руководителей. Варнас, расстегнув пуговицы пиджака, безо всяких предисловий обратился к собравшимся:

– Господа! Вы знаете, зачем мы собрались под крышу этого дома! Сегодня мы должны решить, быть или не быть Литве свободной от Советов. Настало время, когда каждый из нас должен сказать: я готов умереть за свободную Литву, я готов стать под знамена партии таутининков, потому что только она способна возглавить эту борьбу! Вот наш боевой призыв, господа! Зов наших предков! Завтра наши лидеры решат важный политический вопрос, вопрос о слиянии всех партий и группировок. На партию таутининков будет возложена задача руководства государством после захвата власти! Нас поддерживают друзья из-за Немана! С нами могущественная, непобедимая Германия и сам фюрер, господа!

– Хайль Гитлер! – раздались с мест нестройные крики.

Варнас поднял руку, прося порядка, и громогласно возгласил:

– Готовы ли вы не пожалеть жизней ради своей оскверненной отчизны?

– Готовы! – дружно вспыхнуло со всех сторон.

– Смерть и проклятие гнусным жидам и комиссарам! – проорал Ричард.

По залу прокатился ликующий вопль.

– Пусть подымется каждый, чье сердце полыхает святым огнем неутоленной и праведной мести!

Раздался оглушительный грохот отодвигаемых стульев. Вставая, Янис вновь взглянул в сторону Жмудиса. Лицо Пятраса выражало уверенность и спокойствие. Скочинский напряженно всматривался в зал.

Лишь Крутис как сидел, так и оставался сидеть.

Варнас пригладил напомаженные волосы и, будто успокаиваясь, продолжал:

– Да, господа, сейчас необходимо, чтобы каждый уяснил себе, кто ему друг, а кто враг. И это тем более тяжело, что наступают времена, когда брат подымается на брата и литовец пойдет на литовца. Но если мы этого не сделаем – все мы окажемся под властью голодранцев. Главное – сплоченность и инициатива. Сплоченность как залог одновременного выступления против предателей-пролетариев. И инициатива как залог выбора времени и направления нашего удара. Придет священный день гнева, и я убежден: то стадо, что так восторженно приветствовало недавно коммунистов, вновь обратится в тех же молчаливых волов, какими они были последние пятнадцать лет. Будущее в наших руках! Германия протянет нам руку военной помощи! Мы, молодые люди, обязаны позаботиться о своей стране. Да здравствует родина! Хайль Гитлер! – крикнул он с пафосом и выбросил вперед руку.

Аудитория трижды хором повторила последний клич. Когда все снова успокоились, Варнас заговорил еще более решительно:

– Я вижу вашу всеобщую преданность и предлагаю всем принять присягу – дать клятву на мече нашего могущественного предка, создателя Литовского государства, князя Витаутаса! Я первым поклянусь перед этой святыней!

Он снял чехол с лежавшего перед ним меча, вынул из ножен сверкнувший при свете ламп двуострый клинок, длинный и широкий, положил на блестящий металл два пальца и торжественно провозгласил:

– Клянусь не складывать оружия, пока на земле литовской будет оставаться хоть один коммунист. Клянусь идти в первых рядах борцов!

Ричард отнял пальцы от клинка и поклонился собранию. В зале дружно зааплодировали. Затем приняли присягу сидящие рядом с Ричардом, а вслед за ними и все остальные.

Когда процедура была окончена, снова встал Варнас и мягким, дружеским голосом сказал:

– Благодарю вас, господа, за оказанное доверие и единодушное понимание наших задач. Так скрепим же нашу дружбу общей трапезой и бокалом вина.

Первый тост выпили за будущую – свободную от коммунистов – Литву, второй – за союз с Германией. Попойка разгонялась вовсю. Мало кто заметил, как бочком вплыл косоглазый, явно чем-то обеспокоенный корчмарь и склонился к Ричарду Варнасу. Тот недоуменно посмотрел на него и кивнул головой. Затем в корчме появился Янис Варнас и, быстро подбежав к сыну, что-то зашептал ему на ухо. Шапас видел, как меняется лицо Ричарда. Оно стало бледным, глаза сверкнули злобой. Потом он резко вскочил и приглушенно воскликнул:

– Господа, прошу внимания! – Его голос, как показалось Шапасу, дрожал. – Получены сведения, что в, город прибыла оперативная группа НКВД. Она, как я полагаю, ищет наш след и, возможно, уже нашла его. Кто знает, – скользил глазами по залу Ричард, – может, и здесь находятся самые заклятые наши враги, но сейчас не время и не место сводить счеты. Нам необходимо, пока еще есть возможность, быстро и организованно разойтись. Расходиться небольшими группами: вправо и влево вдоль реки и в сторону шоссе на Йонаву. К утру в городе не должно оставаться ни одного человека. Первым пойдешь ты, – Ричард кивнул парню, собиравшему записки и деньги, – со своими людьми. Я выйду последним. Оружие применять только в случае крайней необходимости.

Шапас увидел, как быстро, рывком вскочил из-за стола Крутис, как что-то резко и недовольно процедил ему сквозь зубы высокий блондин. Пятрас, казалось, ел глазами Скочинского.

Крутис что есть силы пнул ногой находившуюся рядом боковую дверь, и она распахнулась настежь. Скочинский сразу же вошел в нее. За ним, словно привязанный, последовал и Жмудис; туда же, прежде чем Крутис захлопнул дверь за собой, успел юркнуть и их заплаканный сосед.

Пятраса сразу же охватило промозглой сыростью и отвратительным запахом прогорклой капусты, едва только они оказались в полной темноте.

– Осторожно, здесь справа кадки и крутой спуск в подвал, – шепотом произнес Крутис. – Идите прямо, левой рукой придерживаясь стены.

Медленно ступая друг за другом, все четверо продвигались вперед.

– О черт возьми, – громко, не удержавшись, выругался Скочинский.

– Спокойно, начальничек! – проговорил Крутис. – Если за этот вечер ты отделаешься одной только шишкой, можешь считать, что родился заново. Сейчас будет еще одна дверь. Дальше я иду первым. Ты, Пятрас, следом за мной. Краснодеревщик твой пусть держится за твою спину. Ну а господин Скочинский подгонит вас сзади, ежели у вас не хватит дыхания.