Текст книги "Мышеловка"

Автор книги: Сайра Шах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Март

В долину идет весна. В персиковых садах по берегам реки Эг я заметила на темных веточках тугие бутоны цветов. Они напоминают слезы, исподволь просочившиеся из-под опущенных ресниц.

– А теперь на секундочку послушай меня, дорогая. Я хочу, чтобы ты взяла для меня одного из этих сирот.

– Мама, о чем ты говоришь?

– О, ну ты знаешь: одного из этих китайских сирот. Я видела документальный фильм про них. Я думаю, что должна усыновить одного. Я дам ему хороший старт в жизни.

Я останавливаю себя, чтобы не спросить о том, одинока ли моя мать или нет – у меня просто нет времени заботиться еще и о ней.

– А почему бы тебе не взять к себе какого-нибудь местного сироту? – вместо этого говорю я.

– О, не говори глупости, дорогая моя, никто не позволит мне его усыновить: я вдова, как ты знаешь, и мне уже за шестьдесят. Но вот вы с Тобиасом могли бы легко такое устроить. Или вьетнамского. Но я думаю, что китайцам это нужно больше.

– Мама, это просто смешно! Не могу я взять для тебя сироту.

– Ты бы могла усыновить его сама, а потом отдать этого ребенка.

– Любой сирота – это человеческое существо, – говорю я. – Это ребенок, а не один из твоих котов.

На другом конце линии возникает обиженная пауза.

– Если ты так думаешь, – наконец говорит моя мама, – тогда я не позволю тебе присматривать даже за моими котами.

Внезапно мир оказывается полным детенышей самого разного толка. И это приводящее меня в бешенство мамино однобокое суждение обо мне оказывается справедливым. Где-то в глубине души у меня нарастает боль по своему собственному детенышу, щенку, котенку – по кому угодно.

В сгустившихся сумерках мимо нашего дома проходит, тяжело ступая, громадная дикая свинья, постоянно нюхая землю своим несуразно длинным и волосатым носом. Вокруг нее движется ее потомство – шестеро поросят. Они все рыжеватые, с бежевыми полосками, такие же игривые и погруженные в свой собственный мир, как любые дети. Мне ужасно хочется подхватить их на руки и занести в дом.

Когда Ивонн заезжает к нам, чтобы посмотреть на кухню для разделки дичи, она вынимает Фрейю из плетеной корзинки возле печки и носится с ней на руках, как с куклой.

– Здесь замечательная laboratoire[35]35
  Рабочая зона (фр.).


[Закрыть], – говорит она. – Камень здесь такой толстый, что остается прохладным круглый год. Для saucissons это очень хорошо. Но в данный момент это мне не подходит: здесь слишком грязно, нужна проточная вода, да и проводка не соответствует нормам.

– Не беспокойтесь, – бодро говорит Тобиас. – Анна собирается устроить здесь кухню, достойную ее ресторана. Так что этот угол она тоже обустроит. Не думаю, что это займет много времени.

Я бросаю на него взгляд, полный панического ужаса. На самом деле сейчас, когда охотничий сезон уже завершен, целая толпа мужчин на джипах уже протоптала дорожку к нашим дверям.

Все они в ужасе пялились на антикварную электропроводку, на отваливающуюся штукатурку, текущую крышу и на отсутствие водопровода. Один из них из жалости отвел меня в заднюю часть дома и показал, где вниз по склону идет необработанный сток для туалета.

Когда я упомянула, что делаю кухню для профессионального производства колбас, они только пожали плечами, издав при этом какие-то насмешливые галльские звуки. Они говорят, что в Ле Ражоне все mal fait. Плохо сделано. Я выяснила, что это самое последнее оскорбление: французский эквивалент известной фразы строителей «это влетит вам в копеечку».

Они сначала предложили нам цены, которые мы не могли себе позволить, а потом сказали, что все равно не хотят с нами работать.

***

Раннее утро, сразу после рассвета, – это мое любимое время дня. Я выскальзываю из постели и вытаскиваю Фрейю из ее колыбели. Когда я поднимаю ее, она возмущенно попискивает, протестуя против того, что ее извлекают из тепла. Затем позвоночник ее выгибается вперед, она закрывает лицо кулачками и, так и не проснувшись, устраивается в углублении у меня на груди.

Я укладываю ее для физкультуры в детский развивающий комплекс рядом с музыкальным центром и смотрю, как она дрыгает своими ножками. Она не улыбается, но я могу сказать, что она довольна. Ей нравится обниматься, она любит музыку. Я начинаю узнавать ее.

Задолго до завтрака звонит телефон.

– Алло, дорогая, как ты там, в этом ужасном месте? И как там… тот ребенок?

– Не так уж плохо, мама. Она много спит.

– Ох, дорогая, жаль, что я не могу тебе помочь. Я все пытаюсь представить, что сделал бы мой собственный отец. Конечно, я знаю это. Но в те времена это можно было сделать без того, чтобы попасть в тюрьму, да к тому же он был все-таки доктором.

Чем больше времени я провожу с Фрейей, тем больше Тобиас закапывается в работу над своим демонстрационным роликом для «Мадам Бовари». Поскольку раньше он никогда не работал для полнометражного художественного кино, функционеры Салли настояли, чтобы он сначала прошел тест. Тобиас должен написать музыку к финальной сцене ленты, где Эмма Бовари совершает самоубийство. Это подразумевает замену временного музыкального оформления, для которого используется Пятая симфония Малера.

– Это трудная задача, Анна, – беспрестанно повторяет он. – Я никогда в жизни не писал ничего классического или оркестрового.

Я привыкла к тому, что он пишет музыку без видимых усилий. Когда-то в прошлом я даже подозревала, что он идет на поводу у своей ленивой натуры, ограничивает свой талант и пишет цифровую музыку. Но только не в этот раз. Он установил свою аппаратуру в гостиной и часами сидит перед своим iMac в наушниках на голове и проверяет новые идеи на MIDI-клавиатуре своего синтезатора. По экрану плывут безмолвные кадры отчаяния мадам Бовари в бедности на фоне провинциальной Франции. Тобиас прокручивает их снова и снова, хмурясь каким-то своим мыслям.

Я чувствую, как он отстраняется от Фрейи, а когда я подолгу вожусь с ней, то и от меня. Я стою в гостиной, пытаясь войти с ним в контакт, а он сидит, уткнувшись в свой компьютер и клавиатуру. Выглянув в окно, я вижу маленькую фигурку Лизи, которая наматывает круги по двору, двигаясь по часовой стрелке.

– Тебе не кажется, что Лизи немного странная? – спрашиваю я. – Я хочу сказать, что она всегда была немного не от мира сего, но весна, похоже, окончательно снесла ей крышу.

– М-м-м….

– Тобиас, ты слышал, что я только что сказала? Она кланяется каждому дереву.

– Хм-м. Кто?

– Лизи.

Тобиас снимает наушники и подходит к окну.

– Она просто прелесть, бедная душа, – говорит он.

– Но что она делает?

– Накануне она рассказывала мне, что это часть ее ритуала встречи весны, – говорит он. – Она должна поприветствовать дух каждого растения и напомнить ему, что нужно просыпаться.

– Но они ведь все равно проснутся, напомнит она им об этом или нет.

– Мы должны убедить это дитя остаться у нас, – задумчиво говорит Тобиас. – Найдем ей какую-нибудь работу. Она может присматривать за ребенком, делать что-нибудь по дому или еще что-то. Денег у нее нет.

– Тобиас, мы с тобой даже не знаем, разрешается ли в принципе оставлять ребенка, у которого бывают конвульсии, под присмотром неквалифицированного взрослого человека.

– Не говори глупости, – возражает Тобиас. – Мы с тобой сами неквалифицированные. Предоставь это мне. Я поговорю с ней об этом.

***

Внизу, в долине, по очереди зацветают фруктовые деревья: миндаль, персики, сливы. Над долиной как будто висит облако цветущих садов, похожее на дымку, как при замедленном показе артиллерийского обстрела.

Тобиас выработал у себя избирательную глухоту, как у старого канонира. Он улавливает только те частоты, которые хочет. Плач Фрейи в эти частоты не входит. Я начинаю замечать, что и звук моего голоса тоже.

Я пытаюсь добиться, чтобы мы придерживались какого-то распорядка дня. А Тобиас и Фрейя всячески мне в этом мешают. Фрейя дремлет, когда по плану время кормления. Когда же она просыпается, я должна бросать все, иначе она снова заснет.

Когда я кормлю ее, она дугой выгибается назад, напрягаясь всем своим тельцем. Зачастую у нее бывают приступы рвоты, и мне приходится начинать все сначала. Вся моя одежда в пятнах от детского срыгивания. Я очень хорошо понимаю неугомонных птичек, которые без конца снуют за окном к своим птенцам. Как и у них, вся моя жизнь превратилась в одну беспрерывную процедуру кормления.

Я пробую научить Лизи присматривать за ребенком и выполнять домашнюю работу. Похоже, это приводит ее в панику. Вся ее уверенность в своих силах куда-то улетучивается, когда я читаю ей лекцию о том, как правильно стерилизовать бутылочки и подогревать молоко на паровой бане. Она старается изо всех сил, но пальцы не слушаются ее, расплескивая на пол драгоценное содержимое контейнеров с моим сцеженным грудным молоком. В ее испуганных глазах я вижу себя сварливой пожилой женщиной, которую преследует навязчивая идея относительно несущественных деталей. После таких занятий Лизи чаще всего в смятении ускользает, чтобы спрятаться в своем морском контейнере.

– Тобиас, – говорю я, когда мы с ним остаемся наедине, – пожалуйста, дай Лизи урок того, как нужно присматривать за Фрейей. Мне кажется, я ее запугала: она не воспринимает моих инструкций.

– Лизи прекрасно управляется с Фрейей, – говорит он. – Она всегда готова помочь.

– Она всегда готова помочь, когда об этом просишь ее ты – это попросту демонстрирует, как я нуждаюсь в том, чтобы ты участвовал в практических аспектах нашей жизни.

Но Тобиас уже не слушает меня. У него в гостиной рядом с печкой появился любимый уголок. Если он не пишет музыку, то занят тем, что консультируется с Салли по скайпу или электронной почте. К моему огорчению, высокоскоростной интернет – это единственное достижение современной жизни, которым мы здесь успешно обзавелись.

***

– Дорогая, пожалуйста, позвони в РЭО[36]36
  Регистрационно-экзаменационный отдел в Великобритании, занимающийся выдачей водительских удостоверений и регистрацией транспортных средств.


[Закрыть] и скажи им, что они просто обязаны вернуть обратно мои водительские права.

– Водительские права? Ты что, потеряла свои права?

– Да, и это ужасно неудобно. Со стороны твоего отца было довольно скверно умереть и предоставить мне самой водить автомобиль. Мне немедленно нужны мои права.

– Как, черт возьми, ты могла их потерять?

Мама хитрит, и по ее голосу это сразу слышно:

– Это не твоя забота, дорогая. Прислали такое грубое письмо. Они утверждают, что у меня недостаточно хорошее зрение, чтобы водить машину. Но это ведь полная чушь! Ну, возможно, я и не разгляжу на дороге какую-нибудь мышь. Но я совершенно определенно смогу разглядеть ребенка.

***

Жизнь широким фронтом направляется вверх по склону в нашу сторону. В саду на ветках яблонь из почек уже проклевываются листья. Бурый цвет холмов сменяется сочной зеленью. Наш двор пестрит желтыми нарциссами. Кусты розмарина покрылись фиолетовыми цветами, и повсюду кружат пчелы.

Я чувствую, что с весной приходит и возможность новых начинаний. Мне необходимо привлечь к этому Тобиаса. Вероятно, никто, кроме него, не сможет понять, каково мне жить здесь, управляясь с Фрейей. Я не могу заставить себя написать друзьям по имейлу. Даже мое короткое общение с Мартой выглядит натужным и искусственным – нашим с нею близким отношениям придется подождать до августа, когда она собирается к нам приехать. И с мамой я тоже поговорить не могу.

Я должна достучаться до него.

– Тобиас.

– М-м-м…

– День просто замечательный. Я люблю тебя. Как насчет того, чтобы бросить все и отправиться погулять?

– Любовь, – говорит Тобиас, глубоко погруженный в свою безмолвную музыку. – Любовь – это здорово.

Я жду еще несколько минут, глядя на его лицо в отблесках синего цвета от монитора компьютера.

– Как думаешь, ты скоро закончишь, чтобы мы могли пойти погулять? Мне это кажется прекрасной идеей.

– О да, прекрасная идея. Я только должен отослать Салли МР3-файл по имейлу. Еще минут десять, нормально?

– Я пойду наверх и надеюсь, что у тебя все получится.

Он уже опять вцепился в свою клавиатуру и ведет себя так, будто меня в комнате нет.

Так что я жду, жду… Через час кровь ударяет мне в голову. Я представляю себе, как сбегаю вниз и начинаю орать: «Просто удели мне хоть какое-то внимание: отвечай мне, по крайней мере, когда я с тобой разговариваю!» И никак не могу остановиться. А Тобиас все равно не обращает на меня никакого внимания, так что я вытряхиваю на пол все белье из боковых шкафов. Он все барабанит по клавишам, поэтому я вытаскиваю выдвижные ящики, и это приносит мне больше удовлетворения, потому что там лежат тяжелые вещи, которые падают с грохотом. Но я еще толком ничего не сломала, поэтому разбиваю вдребезги окна в гостиной, а он все не замечает меня. Я начинаю резать запястья осколками стекла и пишу своей собственной кровью на стенах: «Просто ответь мне, мерзавец!» и в итоге он вынужден поместить меня в психушку – такие вот дела.

***

Ночью наступает окончательная победа весны. Взошедшая полная луна приносит южное тепло и насыщенный аромат мимозы. На дверях амбара я обнаруживаю ночную бабочку размером с дамскую сумочку; с ее крыльев на меня слепо уставились пятна странных ложных глаз.

На следующий день Людовик спозаранку уже копается на своей половине огорода. Увидев меня с Фрейей, висящей в перевязи на моей груди, он опирается на свою лопату и почтительно приподнимает шляпу.

– Как la petite?[37]37
  Малышка (фр.).


[Закрыть]

– Очень хорошо, спасибо. Вы сегодня рано.

– Конечно, – говорит он. – Садоводство – это моя профессия.

Я улыбаюсь такому причудливому обороту речи, когда он говорит о садоводстве, как о работе или ремесле. Но он добавляет совершенно серьезно:

– Мой отец тоже был таким. Во время войны он прививал помидоры на побеги картофеля. Немцы реквизировали помидоры, но в землю они не заглядывали. Благодаря ему мы не страдали от голода.

Расшифровка этой фразы требует напряжения из-за сложности местного диалекта, но я уже начинаю привыкать к его манере изъясняться.

– А чем занималась ваша мать?

– Роза? Она была школьной учительницей.

– Роза? – переспрашиваю я. – На моем балконе вырезано имя «Роза».

– Это она. Роза Доннадье. Мы жили там, когда Ле Ражон принадлежал ее брату, моему дяде.

– А я все думала, кто она такая. Пыталась представить себе, какой она была.

Он бросает на меня проницательный взгляд.

– Красивая. Крошечная, как воробышек. Но вместе с тем горячая. Роза была настоящим тираном. Кричит: «Я – школьная учительница и сестра учителя, а ты – чумазый paysan, и больше никто!» А мой отец, он просто стоит и смотрит на нее. И думает себе: «Как мне повезло, что она согласилась выйти за меня!»

Я смотрю на сгорбленную фигуру Людовика и пытаюсь разглядеть в ней романтическую историю любви его отца и красивой, пылкой матери. Но за видавшей виды шляпой и пыльной рабочей одеждой ничего такого не видно.

– Если вам понадобится кто-то, чтобы присмотреть за вашей la petite, – угрюмо говорит он, – это могу быть я, пока копаюсь на огороде. Я имею опыт в таких делах.

– У вас есть дети? – спрашиваю я, чтобы скрыть свое удивление.

Он пожимает плечами.

– Уже нет. – Его тон исключает все дальнейшие вопросы.

***

К нам заезжает Жульен.

– Сейчас мартовская убывающая луна, Анна, – говорит он. – Все семена нужно сажать сегодня.

– А вы всегда высаживаете растения на убывающую луну?

– О да! Абсолютно всегда.

В его глазах часто появляется какое-то насмешливое, поддразнивающее выражение. И я не знаю, серьезно он говорит или шутит.

Жульену нравится заходить к нам. Точнее, он включил нас в свой утренний маршрут. Теперь он проходит мимо наших дверей во время своего ежедневного похода вниз, в кафе Ивонн в Эге.

– Вы считаете это безумной идеей – попытаться открыть ресторан в таком месте?

– В течение восьми недель с приходом лета в долине будет полно туристов, – говорит Жульен. – Не вижу, почему бы им не подняться по склону холма, чтобы поесть здесь. Это красивое место.

– Не знаю, можно ли за сезон в восемь недель заработать на этом достаточно денег, чтобы на них прожить.

Жульен пожимает плечами.

– Это зависит от того, что вам нужно. Взгляните на меня. У меня все в порядке, и я не верю в денежную экономику. Я нахожусь вне системы налогов и социального обеспечения. Я не внесен ни в какие списки и реестры. Я не зарабатываю, и я не существую. И тем не менее каким-то непонятным образом – вот он я.

– Просто дело в том, что открытие ресторана требует больших вложений.

– Тогда используйте местные ингредиенты. Вы можете получить их бесплатно. Вот, оставьте Фрейю с Тобиасом ненадолго, и я дам вам урок, как здесь добыть съестное.

– Правда? И у вас найдется на это время?

– Анна, время – это единственное, что нам принадлежит по-настоящему. Мы просто должны уяснить, что с ним делать. Принесите корзинку.

Я пытаюсь передать Фрейю Тобиасу, но он только с отсутствующим видом качает головой и показывает в сторону Лизи. Я нервничаю, оставляя своего ребенка в такой нерадивой компании. Но Тобиас ее отец. Он должен брать на себя хоть какую-то ответственность, иначе с таким же успехом мог бы находиться и в Лондоне.

Через пять минут мы выходим на солнце. Жульен ведет меня на опушку леса.

– Сейчас подходящее время, чтобы поискать грибы. Тепло, и земля еще влажная. Morilles, cèpes, girolles[38]38
  Сморчки, белые, лисички (фр.).


[Закрыть]. Вы можете найти даже трюфели, если знаете, где их искать. – Он начинает бросать в корзинку грибы. – Но будьте осторожны: вы должны научиться отличать ядовитые. Здесь есть еще fausse girolle и fausse cèpe[39]39
  Ложные лисички и ложные белые (фр.).


[Закрыть] – ими обоими можно отравиться. А от бледной поганки или сатанинского гриба вообще можно умереть.

– Жульен, возможно, грибы – это слишком сложно для меня.

– Нет, вы научитесь. Просто сначала собирайте один или два вида, чтобы получше узнать их. А потом можете расширить свой выбор. Или… А как насчет вот этого? – Он всматривается в подлесок и раскрывает низкое ощетинившееся растение. – Что это вам напоминает?

Я с сомнением смотрю вниз.

– Не могу себе представить, что тут можно есть. Выглядит таким колючим.

– Посмотрите еще раз. На побеги.

Я внимательно смотрю и наконец узнаю его:

– Это же миниатюрная спаржа!

– Да, дикая спаржа. Ее здесь масса в это время года. Абсолютный деликатес. Вероятно, вы не смогли бы себе позволить купить такое.

– Для моего ресторана это было бы просто идеально! Так экзотично! Я могла бы подавать ее с sauce mousseline[40]40
  Соус со взбитыми сливками (фр.).


[Закрыть].

Он выдергивает из земли пучки зелени почти наугад.

– С черемшой и диким чесноком, вот. Или же на слое листьев одуванчика.

– Это фантастика! Это может стать фирменным блюдом моей кухни.

– А как насчет крапивы? Из нее можно приготовить изысканный суп.

Моя корзинка уже почти полная.

– Что ж, думаю, мне пора, – говорит он.

– Жульен, как мне вас отблагодарить? Это было замечательно!

Он улыбается:

– Не стоит благодарности. Находиться вне денежной экономики означает для меня, что я волен распоряжаться своей жизнью, делая то, что мне нравится. Что, с моей точки зрения, делает меня богаче любого миллионера.

– Собственно говоря… Я тут подумала, не могли бы мы нанять вас, чтобы вы помогли нам распорядиться землей? – говорю я. – Теперь, когда наступила весна, она начинает выходить из-под контроля.

– Хм… – Жульен смотрит на меня так, будто я предприняла какой-то неудачный шаг. Затем его серые глаза вспыхивают. – Конечно, если Тобиасу понадобится поддержка, когда он отправится вырубать кустарник, я буду рад помочь, по-дружески.

– Что, без денег?

– Если бы вы хотели превратить меня в наемного батрака, который будет регулярно работать на вас за деньги, тогда… В общем, вам также понадобилось бы иметь что-то такое, чего я действительно хочу.

Он улыбается, чтобы смягчить эти слова, которые в устах кого-либо другого прозвучали бы как резкое высказывание. Я смотрю, как его прямая, крепкая спина исчезает внизу холма и думаю, он пытался этим мне сказать, что он свободен и это для него самое главное.

***

Начинается дождь. Неумолимый теплый весенний дождь. Мне следовало бы послушаться Жульена: я ничего не посадила вчера, а теперь может пройти несколько недель, прежде чем можно будет выйти на улицу. Вместо этого будут буйно расти сорняки.

Когда к нам заходит Жульен, я приглашаю его пообедать с нами и подаю вместе жареную дикую спаржу, omelette aux cèpes и salade d’orties[41]41
  Омлет с белыми грибами и салат из крапивы (фр.).


[Закрыть]. Мы сидим не в доме, а на крытой веранде, и наблюдаем, как на зеленую листву вертикальными потоками льется дождь, как во время тропического муссона.

– Очень вкусно, – говорит Жульен.

– Анна, – с упреком в голосе говорит Тобиас, – салат обжег мне язык.

Гремит гром, и дождь припускает с удвоенной силой.

– Проверьте, чтобы ваша цистерна для дождевой воды не протекала, – говорит Жульен. – Вам нужен этот дождь. Вам нужно сохранить питьевую воду на время сухого сезона.

Слова о том, что здесь когда-то может стать слишком сухо, нами не воспринимаются.

***

Дождь продолжает идти. Речку заполнили тритоны и головастики. Куда бы я ни взглянула, везде пробивается новая жизнь, грубая и неконтролируемая, расползающаяся по любому имеющемуся пространству. Пробегая по земле, я замечаю на огородных грядках рукколу и белый редис и думаю: нам действительно нужно начать вырубать ежевику, удалять кустарник и вспахивать землю, а также покупать навоз и удобрять почву. Нужно подрезать фруктовые деревья; нужно организовать систему полива, купить парник и выращивать в нем рассаду, а также корчевать, корчевать и корчевать… Уже через двадцать минут таких размышлений я настолько измождена, что мне нужно вернуться в дом и лечь.

В кухне промозгло, как никогда. Черная плесень уступила место злобному зеленому лишайнику. Я застаю Тобиаса за тем, что он стоит, уставившись на пару лоснящихся слизняков в черных пятнышках, которые, переплетясь друг с другом, свисают с потолка.

– Ты только взгляни на это! – восхищенно говорит он. – Такое впечатление, будто они целуются.

Бледно-голубое облачко слизи обволакивает слизняков, как вуаль: они явно в объятиях страсти.

В порыве внезапной ярости я подхватываю их в совок для мусора и вышвыриваю в окно. Я ожидаю, что Тобиас будет протестовать, но он только слегка цокает языком, как разочарованный ребенок. Это почему-то подталкивает меня начать оправдываться.

– У меня нет времени постоянно чистить и убирать здесь, – говорю я. – Я по уши закопалась во всей этой бюрократии. Я в двадцати местах просила разрешения превратить сарай в ресторан, и двадцать человек, цикнув зубом, ответили мне: «C’est impossible»[42]42
  Это невозможно (фр.).


[Закрыть]. Суть в том, что мы не можем иметь свой ресторан, если у нас нет водопровода. Это не отвечает местным нормам, какими бы они там ни были. А на самом деле ничего – абсолютно ничего! – в этом месте не соответствует вообще каким бы то ни было нормам, не говоря уже о нормах Франции.

– Ох, дорогая, – говорит Тобиас совершенно беззаботным тоном, делая себе кофе. – Я получил заказ на пару документальных фильмов, и, когда я выполню его, мы сможем погасить выплаты по закладной в этом месяце. Но получать такую работу труднее, когда находишься не в Лондоне.

– Мы не можем полагаться на какой-то случайный документальный фильм. И речь идет не только о закладной этого громадного поместья. То, что ты зарабатываешь сейчас, не покрывает наших расходов на жизнь. Мне кажется, я имею право получить коммерческий кредит на семь тысяч евро – здесь это называется prêt à la création d’entreprise[43]43
  Ссуда для открытия предприятия (фр.).


[Закрыть], – хотя одному Богу известно, как мы будем его погашать. С учетом этого, плюс доход от твоего документального фильма – мы, по моим расчетам, сможем продержаться ровно девять месяцев. Если я к этому времени не начну зарабатывать, мы должны будем все это продать и уехать домой.

– Я не уверен, что мы сможем это продать. Не забывай, мы купили это место задешево, потому что никто не хотел его покупать.

– Ты не понимаешь. Дело в том, что я постоянно работаю, чтобы привести все в порядок, а все вокруг рушится нам на голову. Мы платим Лизи за работу по дому. Так почему у нас везде такой бардак?

– Ну, домашняя работа в этом месте довольно… непомерная, – говорит Тобиас, уходя со своим кофе в гостиную. – С чего ей нужно было бы начать?

– Я прямо сейчас иду, чтобы попросить Лизи прибрать весь этот беспорядок.

Я выхожу под дождь. Лизи в ее контейнере нет. Я замечаю ее стройную фигурку в конце сада: она кружится вокруг орехового дерева. Она насквозь промокла и сейчас, когда с ее лоснящихся черных волос ручьями течет вода, еще больше напоминает выдру. Такое впечатление, что она совершает какой-то своеобразный танец. Я делаю над собой нечеловеческое усилие, чтобы сдержаться и не спросить ее, какого черта она здесь делает.

– Лизи, – говорю я, – пожалуйста, не могли бы вы кое-что сделать по дому?

Лизи бросает на меня испуганный взгляд.

– Я сейчас приду, – говорит она. – Духовный импульс как раз сейчас очень сильный, и я не хотела бы его пропустить.

***

Я написала для себя список.

Что нужно сделать по дому:

Крыша.

Проводка.

Канализация.

Водопровод.

Вода! (подключение/фильтрация/хранение)

Септический бак.

Штукатурка (стены).

То же самое (потолки).

Полы.

Окна и двери.

Центральное отопление.

Кухня для дичи.

Кухня и ванная комната.

Он выглядит слишком устрашающе. Я совершенно не знаю, с чего и как начать. Я переворачиваю лист бумаги и пишу новый список.

Купить:

Фунгицид.

Я оставляю Фрейю с Тобиасом, а сама еду в долину поискать какую-нибудь отраву, чтобы вывести лишайник на кухне. Наша «Астра» отметила приход весны тем, что в ней сломалось что-то такое, из-за чего нельзя поднять крышу. Дождь течет по моему лицу, заливает глаза так, что я плохо вижу. Даже при включенных фарах я все-таки не замечаю туриста, путешествующего автостопом, который стоит посреди дороги. Я резко жму на тормоз, машину заносит, время останавливается. На сетчатке глаз у меня вспышкой запечатлевается изображение человека, которого мне предстоит убить: высокий, молодой, стройный, с оливкового цвета лицом и темными глазами.

Машина с диким скрежетом останавливается. А затем, прежде чем я успеваю прийти в себя, он уже залезает на сиденье.

– Английские номера, – говорит он по-английски. Голос у него мелодичный, с очень легким акцентом. – И открытая машина. Как это славно, даже под дождем!

Слышать такое странно. Я пялю на него глаза. Он мгновенно смущается, как будто его застукали на чем-то неприличном или невежливом.

– Я хотел сказать, особенно под дождем. Я обожаю ощущение дождя, хлещущего в лицо. Особенно на ветру.

– А вас не смущает, что вода течет за шиворот?

– О нет, это я люблю особенно.

– Отлично говорите по-английски.

– Я учился на вашем замечательном острове Уайт. И люблю все английское. Даже молоко в чае.

– Куда вы направляетесь? – спрашиваю я.

Он смеется нервно и неожиданно пронзительно:

– Да я и сам точно не знаю. Моя семья из Алжира, они все там очень строгие и не одобряют… Короче, мы поссорились. По правде говоря, они меня выгнали. Жить мне негде. Могу делать всякую bricolage – мелкую работу. А еще я неплохой механик.

– Сможете починить крышу в моей машине? Когда начался дождь, в ней что-то там застряло.

– Крышу? Дождь? – Он выглядит совершенно сбитым с толку. – Ну, думаю, что смогу.

Я резко торможу и съезжаю на расширение дороги для разъезда машин. Он удивленно таращится на меня.

– А прямо сейчас можете? – подталкиваю его я.

– Ох! Конечно.

Из своего рюкзака он извлекает гаечный ключ с отверткой и принимается за работу. У меня такое ощущение, будто я наблюдаю за каким-то волшебством. Через пять минут крыша уютно закрывается. Окна тут же начинают запотевать.

Он улыбается, и улыбка у него исключительно приятная.

– Ее может быть трудно поднять обратно, – говорит он. – Мне нужно там кое-что немного смазать.

– Спасибо, – говорю я. – Могу предложить вам работу.

Когда мы едем назад в Ле Ражон, на одном из крутых поворотов дороги, в узком коридоре из скалистых утесов нашу «Астру» заносит, и ее потертые шины отчаянно поют. Он вскрикивает от испуга, но я его уже немножко знаю, чтобы не удивляться тому, как он выкручивается из этой неловкой для него ситуации.

– Я имею в виду… что просто дух захватывает, – говорит он. – Тут такие… такие минералы.

***

Тобиас по-прежнему сидит в гостиной, где я его и оставила. Фрейя, к счастью, крепко спит в своей переносной кроватке рядом с ним. Он уже налил себе еще одну кружку кофе, снял наушники и решает судоку из британской газеты двухдневной давности.

– Это Керим, – говорю я. – Он поможет нам выполнить кое-какую работу по дому.

– Какая красивая комната, – говорит Керим. – Вам просто нужно немного подровнять эти балки и проолифить их потом. И подштукатурить стены. Какой очаровательный буфет! Ох, а что это случилось с орехами?

Моя замечательная миска из каталога журнала «Хоумс энд гарденс», полная орехов, по-прежнему стоит на буфете, но мыши – вероятно, из-за того, что им нужно чем-то кормить своих деток, – уже принялись за нее. В самых лучших орехах прогрызены аккуратные отверстия, а их содержимое исчезло. На совершенное преступление указывают только немногочисленные осколки скорлупы на буфете и на полу.

– Тобиас! – ору я. – Ты видел, что случилось с моими орехами?

– Э-э-э… орехами?

– Эти маленькие негодники должны были бегать прямо у тебя под ногами. И произошло это только что, за последний час.

Керим выглядит заинтригованным.

– Мыши, – говорит Тобиас.

– Я на самом деле обожаю мышей, – с энтузиазмом говорит Керим.

– Они пришли отсюда.

Я вихрем лечу на кухню. Лизи до сих пор не убрала здесь. За этот час, пока меня не было дома, лишайник на стене, похоже, стал еще жирнее и еще зеленее.

– Керим! У меня есть для вас работа. Мне необходима кухня, защищенная от мышей.

– О! – говорит Керим. – А вы действительно хотите выгнать отсюда мышей? Ну, я, конечно, мог бы попробовать заделать все дыры на кухне, но это вряд ли сможет полностью вывести их. Я мог бы сделать вам шкафы. И закрыть их сеткой. Но это большая работа. Всего из-за нескольких мышек…

– Вы и вправду можете сделать мне шкафы? В которые они не смогут добраться?

– Ну да, разумеется.

– Эй, приятель! – говорит Тобиас, встревая в наш разговор. – Я вот тут подумал: может быть, вы могли бы помочь мне построить студию?

– Студию?

– Да, студию звукозаписи. Единственная проблема состоит в том, – Тобиас смотрит на меня, – что у нас в данный момент на это не так уж много денег. Но в нашем амбаре есть место, где мы могли бы установить звукоизоляцию из упаковок для яиц, чтобы я мог перенести туда свою аппаратуру. – Он бросает на меня торжествующий взгляд. – Анна, этим ребятам у Салли действительно понравилась записанная мною дорожка. Так что сейчас ты смотришь на композитора, который будет писать музыку к «Мадам Бовари». Разумеется, они заплатят мне не раньше, чем начнется этап звукозаписи, а им еще нужно утрясти кое-какие детали с финансированием, так что на это может уйти какое-то время. Но в итоге это будут по-настоящему хорошие деньги. Кроме того, это станет фантастическим скачком в моей карьере.