Текст книги "Чужак (ЛП)"
Автор книги: Саймон Кларк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
10
Меня разбудил запах жарящегося бекона. Линн пришла пораньше, чтобы приготовить завтрак. Она делала так каждую неделю. Я представил, как ее муж в эту самую минуту готовит что-то для их двоих детей, и натянул простыню на голову.
Линн тихонько напевала себе под нос, негромко позвякивала посудой, а я лежал, стараясь не думать о ней. Что она делает? Разливает по стаканам апельсиновый сок или помешивает кофе? У нее соблазнительная походка. Ее бедра волнующе покачиваются, заставляя вспомнить гавайских танцовщиц в плетенных из травы юбочках. Нарезая хлеб, она поднимает руку, чтобы убрать с лица упавшую прядь волос или просто откидывает голову.
Я знал, что если позову ее, она позабудет про завтрак и поднимется сюда, стягивая на ходу тенниску, обнажая твердые, упругие, идеальной формы груди. Она выскользнет из короткой, узкой юбки, которую надевает специально для того, чтобы дразнить меня своими длинными загорелыми ногами, и порхнет под простыню.
Желание уже затягивало внутри меня тугой узел. Нужно было всего лишь набрать воздух и выдохнуть ее имя.
Линн.
Но вместо этого я лежал, не шевелясь, не вмешиваясь в привычный ход ритуала. Все это было лишь одним из способов умаслить нужного городу человека. Горячий, аппетитный завтрак для салливанского палача. Идея родилась в недрах Совещания несколько месяцев назад. И, конечно, они сочли, что в круг гражданских обязанностей Линн должно входить предоставление других услуг. Которые может потребовать человек, получивший на завтрак яичницу и румяные оладьи.
Стоит только щелкнуть пальцами, и она предстанет передо мной, обнаженная и услужливая. «Ты хочешь меня, Грег? – обворожительно улыбаясь, спросит эта красивая замужняя женщина. – Как? Только прикажи. Я готова на все».
А еще через пару часов вернется в город. Немного расстроенная, со скомканными трусиками в сумочке.
Воюя с раздирающими меня противоречивыми чувствами – одна моя половина изнывала от желания позвать ее наверх, другая настаивала, чтобы я приказал ей вернуться домой к мужу, – я вдруг понял, что ситуация может измениться.
Теперь, когда власти наложили запрет на проникновение чужаков в славный город Салливан, какое место будет отведено мне? Прежде моя роль заключалась в том, чтобы, как выразился один парень, сканировать пришлых. Когда «прибор» срабатывал, и таившийся в темных глубинах мозга инстинкт заставлял меня убивать, они принимали это как неизбежное зло. Убирали кровавый след и награждали своего домашнего монстра шоколадным кексом и сексом.
Но теперь-то ведь многое изменилось, не так ли? Теперь отгородившись от внешнего мира, они больше не нуждались в моих услугах. Кроме того, в городе всегда относились ко мне с подозрением. Меня терпели в силу необходимости, как залог выживания Салливана, вот и все. В памяти всплыло предупреждение бывшего полицейского: Сделай доброе дело – убирайся отсюда.
Может быть, как раз сейчас Совещание обсуждает очередной пункт повестки дня: избавиться от Валдивы… изгнать прочь чудовище. Собравшиеся за столом согласно кивают.
«Валдива нам больше не нужен. Лишний рот», – говорит мисс Бертолли. – «У кого-нибудь есть на примере хороший охотник, умеющий обращаться с ружьем?»
«Надо добраться до него, пока он не сам до этого додумался», – добавляет старик Кроутер. «Пусть шлюха идет и приготовит ему завтрак. Я знаю парня, который разнесет его на куски сонного. А еще лучше… зачем тратить пули? Подождем, пока они начнут трахаться и убьем обоих одним выстрелом».
Картина получилась настолько убедительная, что, скажу вам, у меня кровь застучала в висках. Услышав, как внизу открылась дверь, я скатился с кровати и метнулся к лестнице. Линн, стоявшая на веранде, удивленно подняла голову.
– Грег, мы меня напугал, – сказала она и, заметив выражение моего лица, спросила: – Что-то случилось?
Стол был накрыт для завтрака.
– Ты куда собралась?
– Никуда. Ну… да, хотела бросить птичкам крошки. Знаешь, у тебя это может войти в привычку. Кстати, хлеб совсем зачерствел, так что им только камни можно долбить.
Она выбросила крошки на траву и с улыбкой вернулась на кухню.
– Охлажденный сок, кофе? И я испекла оладьи. Будешь?
– Да. – Я выглянул в окно. На ступеньках – никого. На дорожке – никого. Никаких Кроутеров с обрезами. Наверное, у меня слишком мрачное воображение. И все ж…
– Грег, расслабься. У тебя такой вид, будто ты призрака увидел.
Да, увидел. Призрака. Собственного.
Она поиграла волосами, призывно-дразняще, зная, как это на меня действует.
– Ты… не хочешь позавтракать в постели?
Я поблагодарил, но отказался. Сослался на работу, мол, надо пораньше начать. Линн была любезна, флиртовала со мной. Но мы ограничились разговором ни о чем.
Старик, накачивавшийся на пристани виски, помешал мне взять лодку и наведаться в Льюис, чтобы выяснить, кто там расхаживает с лампой по развалинам. Но сейчас меня более чем когда-либо распирало желание предпринять это путешествие. Более того, теперь казался особенно затхлым, даже опасным. Я знал, что уже никогда не смогу пройти по Мейн-стрит, не чувствуя себя в перекрестье прицела.
Пока я уничтожал приготовленный чужой женой завтрак, Линн съела один тост. Все было хорошо, и соблазн предложить ей поваляться полчасика в постели едва не перевесил доводы рассудка, но, в конце концов, она попрощалась со мной и отправилась домой. Я взял из пристройки бензопилу, заправил ее и принялся за работу. Штука эта дергается так, что пломбы вылетают из зубов, но зато я в две минуты расправился с самими здоровенными корягами, порезав их на короткие, дюймов по восемь, поленья. Вскоре в воздухе повисло облако опилок, через которое едва пробивался золотистый и туманный солнечный свет.
Разбираясь с кучей принесенного озером горючего хлама, я вспомнил отрубленную голову с дополнительной парой глаз на щеке. Ко вкусу недавно съеденной яичницы-болтуньи добавился вдруг кислый привкус желчи.
Добавив оборотов, я выдавил жуткое видение из головы и сосредоточился на вгрызающихся в древесину стальных зубьях. Мир с каждым днем становился все страшнее. Это уж точно. Черт, не ждет ли за поворотом и нечто такое, что станет сюрпризом для нас всех?
Немного позднее, когда солнце уже палило вовсю, я погрузил дрова в пикап и поехал в город. Все выглядело нормально. Как всегда. Люди приветливо махали мне. Если уж на то пошло, такого радушия я не встречал с того дня, как убил чужака. Жизнь вернулась в привычные рамки. Из дверей супермаркета выходили покупатели, толкая перед собой тележки, нагруженные пакетами с покупками. В «Макдоналдсе» напротив кинотеатра с полдесятка клиентов пили кофе с кексами (за последние месяцы традиционное меню старины Рональда Макдоналдса претерпело вынужденные изменения). По улицам проезжали автомобили. Полицейский на мотоцикле поднял большой палец, пропуская меня в жилые кварталы. Детей в Салливане осталось немного, и они развлекались тем, что катались на велосипедах и скейтбордах. Пара малышей носились по лужайке, визжа как сумасшедшие, когда на них попадала струя воды из разбрызгивателя. Добравшись до дома Кроутера, я выгрузил дрова на дорожку, предоставив ему полное право забрать их в любой удобный момент. Никто в меня не стрелял, если не считать оружием мрачный взгляд хозяина из-за полузакрытой двери. Потом я развернулся и покатил в город.
В кафетерии супермаркета я взял сандвич со швейцарским сыром и кувшин воды со льдом и только пристроился у столика, как Бен увидел меня через стеклянную стену и поспешил к двери.
– Угощайся, – сказал я, кивком указывая на кувшин с водой, – сегодня чертовски жарко.
– Да, и все больше напоминает ад. – Бен невесело ухмыльнулся. – Взгляни-ка вот на это. – Он положил на столик какую-то книгу.
Я посмотрел на название. «Секреты Аркана».
– Что ж, если тебе от этого легче.
– После вчерашней головы…
Я застонал.
– Вчерашней головы? Бен, неужели о ней так нужно было упоминать? Я же ем.
– Что это было, Грег? – Вот вам и прежний Бен, ученый в поисках истины. – Мы то и дело слышим о четырехногих цыплятах и двухголовых ягнятах, но доводилось ли тебе видеть человеческое существо с лишней парой глаз?
Я снова застонал и отодвинул недоеденный сандвич в сторону.
– Ну вот, аппетит мне все-таки испортил. Теперь я вижу эти проклятые глаза даже в дырках сыра.
– Можно найти людей с генетическими мутациями и дефектами, но такое… такое…
– Послушай, Бен… подожди, позволь мне. – Он потянулся к кувшину с водой, но пролил чуть ли не половину на стол (и на мой потерявший всякую привлекательность сандвич).
– Спасибо. – Бен жадно приложился к стакану.
– Разве ты не видел фотографии всяких жутких мутантов в «Фортеан Таймс»? Волосатые, как обезьяны, мужчины; женщины с тремя ноздрями; дети с когтями вместо пальцев.
– Но такой головы не найти ни в какой книжке, ни в каком журнале.
– Может быть, этот несчастный уродец всю жизнь провел на чердаке под замком. Может, его каждый четверг кормили рыбьими головами. Может, он выбрался на волю после погрома и бродил по лесу, пока не свалился в озеро. Все. Конец. Нет повести печальнее на свете и так далее.
– Не знаю. Может быть, все так и было. Может быть, нет.
– Ты действительно считаешь, что не исключен и другой вариант?
– Кто знает? Если ты заметил. Мир в последнее время изменился не в лучшую сторону. – Бен улыбнулся. – А теперь послушай. – Он открыл книгу. – Давным-давно алхимик по имени Томас Воэн сочинил трактат “Lumen de Lumine”. В нем описан процесс перехода тел животных и людей в состояние некоей первичной материи, названной им tenebrae activae. Нет, Грег, не качай головой, а слушай, ладно? Так вот, здесь говорится, что Воэн считал эту материю чем-то вроде плавильного котла, в который можно загружать человеческих существ и в котором может зародиться новая жизнь.
– Хочешь сказать, что нечто в этом роде случилось и с тем глазастиком?
– Может быть.
Я наклонился к нему.
– Бен, послушай старого приятеля. Тебе надо срочно найти себе подружку. Срочно.
Он удивленно взглянул на меня и, должно быть, что-то заметил. Я уж подумал, что оскорбил друга, и приготовился к худшему, но Бен вдруг расхохотался. Смех у него был такой заразительный, что через секунду мы оба держались за животы. Другие посетители кафетерия смотрели на нас как на полудурков.
И если серьезно, ошибались они не более чем на половину.
11
В этой невыносимой жаре дни проходили как-то незаметно. По утрам, пользуясь прохладой, я таскал деревяшки из озера. Иногда на мелководье выносило человеческие тела. Большинство прибывали в таком состоянии, когда уже невозможно было определить ни пол, ни возраст, ни то, кто это – хлебный бандит или янки. Наполовину разложившиеся, раскисшие, они если и напоминали что-то, то, пожалуй, такие истрепанные деревянные сумки с дырками, проеденными прожорливой рыбной братией. Помимо мягких тканей, обитателей озера притягивали глаза. Должно быть, для рыб глаза – это что-то вроде деликатеса. Впрочем, иногда попадались и вполне свежие образчики, дававшие основание предполагать, что в лесах и холмах за Салливаном остались еще люди. По каким-то неведомым мне причинам. Их жизненный путь обрывался в озере Кобен. Возможно, несчастных загоняли к берегу хлебные бандиты, охотившиеся на них, как дикие собаки. Возможно, бедолаг забивали до смерти и бросали в реку, которая несла тела в озеро, где они и дрейфовали по воле волн.
Итак, дни шли, а чужаки в городе не появлялись. Более того, я не видел больше света и на руинах Льюиса, так что желание взять лодку и прокатиться на другой берег у меня понемногу остыло.
Остальную часть дня я занимался тем, что рубил, пилил и колол, а потом развозил дрова по городу. Подачу электричества по-прежнему ограничивали шестью часами в сутки, поэтому желающим приготовить что-то горячее приходилось пользоваться обычными плитами для барбекю, стоявшими на каждом заднем дворе.
Каждый вечер я уходил на берег и укладывал положенное число камней на увеличивавшуюся в размерах гробницу.
Но, конечно, жизнь не сводилась к одной только работе. Мы ходили в кино, где по десятому разу смотрели одни и те же фильмы. В конце концов, теперь, когда мир разбился вдребезги, ожидать появления в городе новинок не стоило. Впрочем, не надо думать, что это было так уж плохо.
Мир на экране, мир до катастрофы, мир навеки утраченный, он притягивал, как притягивает чудо. Почти каждый вечер кинозал заполнялся на добрую половину. А еще в нашем распоряжении оставались бары, бильярдные, зал для боулинга, пивные, где банки плавали в ваннах, наполненных водой со льдом. Кое-кто предпочитал отдыхать на веранде, потягивая пиво и ведя неспешные беседы на вечные, тертые-перетертые темы прямо под звездным небом.
Идиллия?
Да как сказать.
Вспоминаю одно барбекю на берегу, когда мы сожрали, должно быть, целого борова, с его хвостиком, пятачком и хрюканьем. Молодежи в Салливане было немного. Но вечеринка получилась на славу. Вина выпили немерено, а из пустых бутылок сложили на песке настоящую пирамиду. Какой-то парень на джипе, хваставшийся своей стереосистемой, притащил ее на пляж. Музыка гремела на всю округу. Если у пятидесяти тысяч призраков, наверняка населяющих Льюис, есть уши, то в ту ночь бесплотные духи веселились на всю катушку.
12
Вот тогда невозможное и случилось. Узнав о том, что старина Финч, бывший шеф полиции, прятал на яхте чужаков, город взорвался. Другого слова и не подберешь.
В глазах общественности Финч мгновенно превратился во врага номер один. Мало того, что старика арестовали и заперли в одной из четырех камер местной тюрьмы, его дом разгромили, а машину разбили. Кто-то даже забрался на задний двор, где Финч держал собаку. Конуру сожгли, а пса, огорченного отсутствием хозяина, пристрелили. Город пропитался злобой настолько, что ее можно было глотать.
Не прошло после обнаружения посторонних и двадцати четырех часов, как Финч предстал перед судом. Меня просто воротило от этого мерзкого спектакля. Ладно, Финч нарушил предписание и рискнул здоровьем, как собственным, так и прочих горожан, но это прямо-таки вулканическое извержение всеобщей озлобленности достало меня куда сильней. Да, я знаю, что люди были напуганы, но меня тошнило от того, как они поступали. В тот понедельник, сидя на крохотной лужайке напротив здания суда, я решил про себя, что старика линчуют. Дети уже бросали в стены дома камни. Сотни собравшихся бушевали, как озера во время ливня. Полицейские держались наготове. Злоба и ненависть поразили всех, от девяностолетних старцев до малолетних детишек.
Рядом сел Бен. Вид у него был встревоженный.
– Они жаждут крови, да?
Я кивнул.
– Думаю, они ее получат.
– Тогда в чем смысл суда? Ведь Финча в любом случае признают виновным.
– Уже признали. Сейчас они просто решают, как его наказать.
– Черт… он же только хотел помочь тем несчастным.
Я знал, что утром Бен уже побывал на яхте, на которой скрывались чужаки и которая стала теперь их тюрьмой.
Мне было интересно узнать, что, по его мнению, этих бедолаг.
– С ними решено, – ответил он. – Совещание не стало тратить время даром.
Я бросил на него вопросительный взгляд. Учитывая обуявшее горожан настроение, они вполне могли расстрелять чужаков на месте, как уже поступили с дворнягой Финча.
Бен заметил выражение моего лица и покачал головой.
– Не волнуйся, ничего особенного с ними не сделали. По крайней мере, пока. Старик Герлец отвел яхту к другому берегу. Там их и высадили.
– Они же умрут от голода.
– Герлец оставил немного продуктов. Так что пока все в порядке. Пока.
– Вот именно. Пока. Боже, да там же вполне могут быть хлебные бандиты.
Бен пожал плечами.
– Так приказало Совещание.
– Да, так приказало Совещание. Что еще они решили?
– Яхту, на которой укрывались пришлые, сожгут на озере, чтобы не рисковать.
– Вполне возможно, что Финч уже заразился. Какой смысл в этих мерах, если уже поздно?
Бен снова пожал плечами.
– Люди напуганы, они готовы на все ради собственного спасения.
– По-моему, эти, на яхте, самые обычные американцы. Пара заурядных семей. С детьми.
– Но ведь наверняка даже ты ничего не знаешь. А что случится, если сработает твое шестое чувство? Если ты поймешь, что они прокаженные? Тебе ведь придется браться за топор, не так ли?
На мгновение во мне всколыхнулась злость, но когда я посмотрел на него, она уже прошла.
– Наверное, ты прав, Бен.
– А так город, по крайней мере, сделал грязную работу сам вместо того, чтобы оставлять ее тебе.
И опять он был прав. Тем не менее, ощущение несправедливости оставалось. Не исключено, что эти пришлые здоровы, что никакой опасности они не представляют, а значит, могли бы прожить здесь лет двадцать, не проявив никаких симптомов.
Крики вскоре переросли в рев. Двери суда распахнулись, и из здания вышли несколько полицейских и члены Совещания. Они расселись по машинам и уехали.
– Похоже, решение принято, – заметил Бен и скривился, словно на язык ему попала какая-то гадость. – Думаю, они вынесли Финчу смертный приговор.
Насчет смертного приговора он не ошибся, но кто мог представить, что это еще не самое страшное.
– Собираешься писать об этом в газете?
– Нет, редактор ведет это дело сам.
Это был один из тех случаев, когда любопытство подталкивает тебя вперед, иди, узнай, что там случилось, но в глубине души ты сознаешь, что не желаешь ничего знать. Финча признали виновным, и какое бы наказание ему не определили, каждый понимал, что оно будет суровым. Бен употребил слово «драконово». Я не вполне был уверен в его значение, но звучало оно жестко и зловеще.
Возбуждение собравшейся публики передалось и моему другу. Он поднялся и начал расхаживать взад-вперед, ероша и без того всклокоченные волосы.
Толпа зашумела. Послышались крики: «Выведите его! Давайте сюда Финча!»
Судя по всему, большинство склонялось к тому, чтобы растерзать старика на месте.
Потом началось что-то непонятное. Что-то, отчего мне стало как-то не по себе. Я встал. За зданием суда есть открытая площадка, которая зовется Садом Мира. Скульптуры взявшихся за руки детей, фонтан, огороженная лужайка с цветущими вишневыми деревьями. Есть там и нечто вроде сложенного из кирпича возвышения, платформы высотой по пояс взрослому человеку. Раньше на ней устраивались разные представления. Например, в прошлое Рождество местные детишки проводили церковную службу с пением. Если потесниться, на платформе поместился бы хор человек в двадцать. Для удобства выступающих на нее с обеих сторон вели бетонные ступеньки.
Всего несколько минут назад по площадке бегали, выкрикивая всякие гадости в адрес Финча, несколько мальчишек, теперь вышедшие из здания полицейские очистили возвышение и образовали вокруг него кордон.
Бен сглотнул. Руки у него дрожали сильнее обычного.
– Господи, уж не собираются ли они расстрелять Финча прямо здесь.
– Может, уйдем отсюда, – предложил я. – Ничего приятного нас не ждет.
– Нет. – Голос его дрожал, но решение он уже принял. – Нет. Я хочу увидеть все до конца. А потом опишу эту историю в газете. Я пристыжу Салливан, пусть всем горожанам будет стыдно.
Но жители Салливана не проявляли ни малейших симптомов стыда или даже сомнения. Из здания суда вышли еще несколько человек, встреченных аплодисментами и приветственными криками. Они вынесли стол. Громоздкий, прочный, не менее восьми футов в длину, с шестью похожими на ствол дерева ножками, настоящая антикварная вещь. Чтобы поднять его на платформу, ребятам пришлось немало повозиться. Через минуту еще двое парней притащили доску, оказавшуюся на самом деле дверью, снятой, по-видимому, с какого-то кабинета.
– Что, черт возьми, они делают? – Бен озадаченно покачал головой.
– Не знаю, но приятного ждать не стоит.
Толпа с криками подалась к площадке. Возбуждение нарастало. В воздухе запахло местью.
На протяжении следующего получаса разгоряченные зрители стали свидетелями некоей таинственной, если не сказать жутковато-непонятной, активности. Сначала подъехал грузовик с кирпичами. Потом к сцене подкатила машина скорой помощи.
Ясно. Теперь я все понял. Финча выведут на возвышение. Расстрельная команда готова. Пли! – старик падает. Тело загружают в машину скорой помощи. Спектакль окончен, господа. Смотреть больше нечего.
Но они спланировали кое-что похуже.
Мисс Бертолли ловко поднялась по ступенькам, подошла к столу. Словно в ожидании скорых похорон, она была во всем черном. Еще один член Совещания, в котором я узнал Кроутера-старшего, подал ей подключенный к усилителю микрофон.
Толпа мгновенно смолкла, едва женщина начала говорить.
– Послушайте меня, пожалуйста… будьте добры, минуточку внимания. Спасибо. Сегодня черный день для Салливана. Но самое мрачное впереди. Сегодня мы должны осуществить акт, который навеки запечатлится в нашей памяти. Потому что мы не можем допустить повторения преступления, совершенного Чарльзом Финчем. Если подобное случится еще раз, если чужаки будут допущены в наш город, единственное в округе безопасное место, это станет концом для всех нас. Мы не можем позволить себе такое. Никто из нас не хочет смерти наших жен, мужей или детей. Пусть же все знают: Финч признан виновным в том, что подверг опасности заражения город Салливан. Чужаки могли быть инфицированы; существовал риск того, что они заразят и нас. К счастью, эти люди не сходили с яхты, поэтому вероятность проявления болезни невелика. На заседании Совещания с присутствием судьи Абрахамса принято решение, что наказание за это ужасное преступление против всего сообщества должно быть самым жестоким из имеющихся в нашем распоряжении. Смерть. – Она сделала паузу и обвела собравшихся холодным взглядом, возможно, отыскивая признаки несогласия. Таковые отсутствовали. Люди согласно кивали. Какой-то мужчина крикнул: «Правильно!»
– Однако, – продолжила мисс Бертолли, и ее усиленный динамиком голос эхом загремел между домами, – нам представляется, что казнь для Финча – наказание недостаточное. Если он умрет сейчас, то фактически избежит мук совести, которых заслуживает своим деянием.
Мы с Беном переглянулись. О чем это она говорит? Уж не рехнулась ли бывшая адвокатесса?
– Исходя из вышеизложенного… – Ее голос спугнул голубей, сидевших до того на крышах, – смертная казнь будет применена к дочери Чарльза Финча, Линн Маргарет Вагнер.
Дождались. Безумие началось. Сердце застучало, накачивая вены яростью, и я, сжав кулаки, двинулся к сцене.
– По решению Совещания приговор будет приведен в исполнение немедленно.
Я слышал слова… слышал их отчетливо и ясно, но они почему-то утратили всякий смысл. Чувство было такое, словно в привычную реальность ворвался некий страшный кошмар.
А женщина все говорила и говорила этим бесстрастным, ледяным голосом служителя закона.
– Совещание также постановило, чтобы каждый присутствующий принял участие в исполнении приговора. – Она перевела взгляд на одного из стоявших в оцеплении полицейских. – Сержант Марш, приступайте к своим обязанностям.
Толпа подалась к сцене. Меня сдавили со всех сторон мужчины и женщины, жаждавшие увидеть, что будет дальше. Потные, разгоряченные тела, тяжелое возбужденное дыхание, горящие глаза… Запах их плоти бил мне в нос – черт побери, я дышал их мерзкими испарениями. Людей охватила лихорадка, безумная страсть, чувство могучее и неуправляемое.
Нечто, похожее на то, что овладевало мной, когда я убивал.
Но меня это всеобщее безумие не затронуло. Сдавленный пышущими жаром телами, я не чувствовал ничего, кроме бесконечного холода пустоты.
– Линн…
Ее вывели из скорой помощи прямо на бетонные ступеньки. Впервые я подумал о ней как о «моей Линн», о прекрасной женщине, время от времени заглядывающей в мою берлогу, чтобы приготовить мне завтрак. Той, которая дразнила меня своей сексуальной походкой. Той, которую я когда-то сжимал в объятьях.
Она прищурилась от яркого солнечного света и прикрыла глаза ладонью. Потом растерянно оглянулась, наверное, надеясь, что все это не более чем неудачный розыгрыш. В следующую секунду Линн увидела своего отца. Финча вывели из здания суда, чтобы показать результат его преступления.
Полицейские усадили приговоренную на стол. Затем, прежде чем она сообразила, что происходит, заставили лечь на спину. Они обращались с ней вежливо, почти бережно, применяя лишь минимум насилия. Со стороны могло показаться, что Линн готовят к некоей необычной операции под открытым небом.
Двое мужчин положили ей на грудь дверь. Получилась фигура, похожая на крест, если смотреть сверху, голова и шея Линн, как и ее ноги, выглядывали из-под двери, которая закрывала грудь и живот.
– Нет… – Я услышал ее голос совершенно отчетливо. Словно очнувшись от сна, она зашевелилась, попыталась подняться. – Нет… отпустите. Да что же это вы делаете?
Линн повернула голову и взглянула на отца, стоявшего в наручниках под охраной двух полицейских. Лицо Финча застыло, превратившись в маску ужаса, будто высеченную из гранита.
И только слова Бертолли звенели, как кубики льда в стакане.
– Каждый мужчина и каждая женщина получает по кирпичу. Вы выстроитесь в шеренгу у того края платформы, где стоит мистер Кроутер-младший. Вы будете подходить по одному, и класть кирпич на дверь. Процедура завершится тогда, когда класть кирпичи будет некуда…
Возбуждение достигло предела. Толпа стала тучей, насыщенной электричеством. В стремлении быть первыми люди хлынули к сцене. Общий поток увлек и меняю. Мое собственное желание тут ничего не значило. Вынесенный вперед, я увидел, как боролась Линн, как пыталась сбросить проклятую доску, как дрожали ее напрягшиеся мышцы. Но уже через секунду она затихла.
Я закричал. Наверное, мне хотелось верить, что крик поможет проснуться. То, что происходило, должно было быть кошмаром. Но события, набрав ход. Безжалостно катились вперед. Мужчины и женщины получали по кирпичу, поднимались по ступенькам и подходили туда, где лежала на столе Линн. Каждый клал свой кирпич на дверь, которую удерживали стоявшие по обе стороны от стола полицейские.
Для меня, пребывающего в состоянии шока, процедура не имела абсолютно никакого смысла. Зачем они это делают? Зачем положили дверь на грудь Линн?
Мимо стола прошли, наверное, с десяток человек, когда я услышал ее крик.
– Снимите! Мне тяжело! Мне больно, слышите? Мне больно!
Вот так.
С каждым положенным кирпичом дверь становилось все тяжелее. Соседи, знакомые, просто горожане играли свои роли в этом смертельном шоу.
О, Боже. Да, мисс Бертолли была права. Такое запомнится надолго. Вряд ли кто-то забудет, как помогал убить мать двоих детей, выдавливать жизнь из прекрасной женщины, преступление которой заключалось лишь в том, что она приходилась дочерью Чарльзу Финчу.
Задыхаясь от гнева и крика, я пробился через толпу к помосту. Ее лицо горело. Длинные волосы свисали со стола. Глаза сощурились от боли. Она уже не кричала, а только шептала, едва слышно, с трудом шевеля синеющими губами:
– Нет… пожалуйста… прекратите. Прекратите.
Ей стало трудно дышать. Лицо побагровело, губы как будто распухли. Я видел, как она пыталась облизать их.
– Прекратите! – завопил я. – Отпустите ее!
К этому времени горка из кирпичей поднялась примерно на фут и занимала добрую половину площади двери. Давление было огромное.
Финч стоял между охранниками и смотрел на дочь. Взглянув на него, я почувствовал, как меня кольнуло прямо в сердце.
– Отпустите ее. Вы не понимаете, что делаете! – кричал я в лица людям, аккуратно опускавшим трехфунтовые кирпичи на постепенно проседавшую дверь, которую не без труда удерживали двое парней.
Но, конечно, горожане понимали, что делают. Они жаждали возмездия и получили его сполна. Целую груду. И они упивались этим. Добрые обитатели Салливана брали кирпичи, выходили на сцену. Клали груз на женщину, изнемогавшую под невыносимой тяжестью. И они делали это с желанием.
Ее лицо потемнело от нехватки кислорода, исказилось непроизвольным сокращением мышц. Руки и ноги бились о стол с такой силой, что палачам пришлось навалиться на них, чтобы прижать к «эшафоту».
Внезапно я вырвался из толпы. Один из стоявших в оцеплении полицейских попытался схватить меня, но получил такой удар, что полетел на землю. Тогда на меня прыгнул другой. Я приготовился встретить его хорошим ударом, но увидел баллончик, из которого вырвалась струйка перечного спрея.
Как будто два раскаленных шипа вонзились мне в глаза, и я упал, давясь собственным дыханием, ослепленный, беспомощный. Кто-то бесцеремонно завел мои руки за спину. Запястья стиснули стальные кольца. Проклятие. Глаза жгло так, что мне хотелось вырвать их, выскрести глазницы ногтями, но и это было невозможно со скованными за спиной руками.
Меня схватили, подняли, бросили на сцену.
Я стоял, задыхающийся, слепой, безрукий, бессильный.
– Линн! Линн, я не вижу тебя!
Сквозь гул толпы до меня донесся ее слабый голос.
– Грег, я здесь. Помоги мне.
Должно быть, огромный вес кирпичей уже ломал кости, сдавливал легкие и сердце. Но я услышал крик и начал, как идиот, метаться по сцене, пытаясь найти ее, спотыкаясь, ничего не видя.
– Грег, Пожалуйста, помоги мне. Я…
И тут я услышал, как что-то треснуло. Глухо, но при этом пугающе громко.
– Грег… пожалуйста… мне так больно… я не могу больше… – Громкий хруст. По-настоящему громкий. Как будто не выдержало что-то хрупкое, тонкое и нежное.
– ГРЕГ!
Этот последний крик громом взорвался в моей голове. Я остановился на колени и склонил голову.
Меня всего трясло.
Я знал, что Линн умерла. Добрые жители Салливана вкусили сладость правосудия.
