Текст книги "Чужак (ЛП)"

Автор книги: Саймон Кларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

6

Если бы взгляды могли убивать… Знакомая всем фраза.

Человек ничего не может вам сделать, не может даже пальцем тронуть, но его глаза как будто кричат: «Я сверну тебе шею, скотина!»

Вот так и Кроутер. Горевшая в его взгляде ненависть могла бы легко прожечь меня насквозь. Пришедшие с ним были в основном людьми среднего возраста или немного старше. Нет, они не собирались никого линчевать. Салливаном управлял комитет, называвшийся Совещанием. Самым младшим в его составе был муж Линн, которому исполнилось тридцать один. Еще я узнал Кроутера-старшего, совершенно убитого горем.

Однако они шли довольно-таки решительно. Я спустился по ступенькам и остановился, ожидая, что будет дальше. Увидев меня, процессия слегка притормозила. Теперь толпа приближалась медленно, неохотно, словно у них вдруг пропало всякое желание находиться здесь. Вперед выступила Роза Бертолли, в прежние времена член коллегии адвокатов. Оглянувшись на других, она вздохнула, как бы говоря , полагаю, что этим придется заниматься мне, и повернулась в мою сторону.

– Грег, как ваши дела?

Дурацкий вопрос. Меня огрели по башке поленом – что тут спрашивать?

– Что с лицом? – спросила она, когда я не ответил.

– Порядок. Можно сказать. – Я посмотрел на Кроутера-младшего. Его папаша переминался с ноги на ногу: похоже, он был бы не прочь оказаться где-нибудь в другом месте.

– Не буду ходить вокруг да около. Грег… – Отличный выбор слов, госпожа адвокат.

– Мы заседали сегодня. Обсуждали поступок мистера Кроутера. Пришли к выводу, что нападение было неспровоцированным…

– То есть у парня отсутствовала сколько-нибудь убедительная причина, чтобы раскроить мне череп?

– Мы считаем такое поведение трусливым и малодушным и рассматриваем его как серьезное правонарушение, недопустимое в данной, критической для страны ситуации.

Отлично сказано, мисс Бертолли. Вы, должно быть, и в суде говорили исключительно правду, невзирая на лица.

– Грег. – Она посмотрела на меня строго, как и положено юристу. – Совещание единодушно решило, что мистер Кроутер виновен в причинении вам телесных повреждений. Мы полагаем, что он не должен избежать наказания. – Небольшая пауза. – Как вы думаете, Грег? Что скажете?

– Что скажу? Вот интересно, почему меня вы называете Грегом, а парня, который пытался меня убить, мистером Кроутером? – Я перевел взгляд с Кроутера-младшего на Кроутера-старшего. – Странно как-то… Может, дело в том, что я приполз сюда на четвереньках лишь несколько месяцев назад, а эти два мистера Кроутера здешние старожилы и почти миллионеры. – Я кивнул в ту сторону, где лежал оставшийся от Льюиса мусор. – Посмотрите, сколько всего можно купить там за доллар.

– Грег… Мистер Валдива. Извините. – Говорила она вежливо, но теперь в голосе зазвучали ледяные нотки. – Мы же не в зале суда.

– Неужели?

– Я лишь хотела обойтись без формальностей?

– О.

– Я не виню вас за то, что вы злитесь.

– Я? Злюсь?

– Вы пострадали. Нападение было неспровоцированное.

– Нападение? Если бы вас грохнули поленом, как меня, вы назвали бы это покушением на убийство.

– Послушайте, мистер Валдива. Мистер Кроутер, возможно, выпил лишнего, но он не имел умысла…

Я не удержался. Хмыкнул.

– Понимаю. Вы смыкаете ряды. Неуместная шутка. Видите? – Я повернул голову так, чтобы они увидели синяки и прочее. – Мистер Кроутер просто немного пошутил.

– Эй, Валдива. – Это настала очередь старика Кроутера. Он даже не старался скрывать отвращение, и оно сочилось из каждого слова. – Понимаете, Валдива, мой парень без причины и мухи не обидит. Наверняка…

– Джим. – Пожилой мужчина за спиной Кроутера-старшего поднял руку. – Джим, Совещание приняло решение. Твой сын виновен. Спорить тут не о чем.

– Вопрос в том, – холодно сказала мисс Бертолли, – каково будет наказание?

Я пожал плечами.

– Не знаю. Но зачем вы пришли сюда? Что собираетесь обсуждать?

Пауза затягивалась. Над водой с криками проносились ночные птицы. Мужчины и женщины беспокойно зашевелились, как будто услышали крики пропавших детей, звавшие их из руин Льюиса.

– Зачем устраивать заседание здесь, перед моим домом? Вы ведь все уже решили, черт бы вас побрал. Вычтете десять долларов из того, что даете ему, мистер Кроутер? Или посадите под домашний арест на недельку? – Я повернулся и шагнул к веранде.

– Мистер Валдива, – остановила меня мисс Бертолли. – Мы, Совещание, сошлись во мнении, что раз уж вы пострадавшая сторона, то вам и определять наказание.

– Умыли руки… – Я покачал головой. – Хотите, чтобы наказание Кроутеру определил я? Почему?

– Потому что если бы это сделали мы, то вы… – Она вздохнула, подбирая слова подипломатичнее. – Если наказание определи вы, то мы… то мы избежим упреков в предвзятости.

– Ладно. – Я согласно кивнул. – Ладно. Звучит справедливо.

Я протянул руку, снял с гвоздя моток веревки и бросил ее старику Кроутеру. Она ударилась ему в грудь и соскользнула на руки.

– Решено. Повесьте его.

Тишину можно было резать ножом. Даже птицы умолкли. Слышался только плеск набегавших на берег волн.

– Здесь есть осветительная вышка. Добрых десять футов. Подвесьте его на ней.

Боже, ну и лица. Они смотрели на меня так, словно я швырнул им под ноги гранату. Кроутер-младший, явившийся с видом задиристого дуэлянта, встревоженно завертел головой, перебегая взглядом с одной маски на другую, и, наконец, умоляюще уставился на отца. Я тоже заглянул в глаза членам Совещания, задержавшись на мисс Бертолли, адвокате.

– Что он сказал? Пап, что сказал Валдива? – слова выскакивали у Кроутера изо рта, спотыкаясь друг о друга.

– Пап? – Побелевшие от страха зрачки замерли, впившись в веревку в руках отца. – Папа? Он… хо… хо…чет повесить меня?

Скрипнув зубами, я шагнул к старику и вырвал веревку из его рук.

– Идите домой, – зло проговорил я. – Идите. Уже поздно.

Сжимая эту треклятую веревку, я поднялся по ступенькам, толкнул дверь и, войдя, с силой захлопнул ее за собой.

Я стоял, прислонившись спиной к стене. Господи… у меня дрожали руки. Пот струился по лицу, оставляя соленый след на губах. Я сжал пальцы в кулак и вытер рот.

Боже. Идиоты… сумасшедшие идиоты… – Я посмотрел на веревку, как на кровавый комок мерзких слипшихся червей, и отшвырнул ее подальше. Да, это было в их глазах. Я все понял. Они бы сделали то, что я сказал. Они бы повесили этого несчастного ублюдка, Кроутера-младшего.

Господи.

Что же это делается с людьми?

7

– Шутишь, Валдива.

– Нет, не шучу.

– Честно?

– Честно.

– Ты сказал им повесить Кроутера, и они действительно собрались это сделать?

Я кивнул и подцепил бревно, чтобы вытащить его из озера на берег.

– Но там же был его отец, разве нет? – Бен смотрел на меня большими глазами. Никак не мог поверить в то, что услышал. – И что, он так бы и стоял, глядя, как его сына убивают?

– Если бы я потребовал, он сам накинул бы ему петлю на шею.

– Боже.

– Вот что я тебе скажу, они были какие-то странные. По-моему, это последствия того, что ты называешь травмой. Результат пережитого за последние месяцы. Они готовы на все, доведены до отчаяния.

– Почему? Мы же здесь в безопасности.

– Временно.

– Нам чертовски повезло, Грег. На следующей неделе Совещание опубликует доклад. Там говорится, что бензина в тех громадных резервуарах на развилке хватит лет на десять.

– Да, знаю. И топлива для электростанции хватит лет на двадцать, если давать свет на шесть часов в день.

– И у нас есть пять складов, доверху набитых консервами.

– И около ста тысяч галлонов пива, несколько тысяч бутылок виски и примерно десять миллионов сигарет. – Я подцепил еще одну деревяшку и начал подтягивать ее к берегу. – Да, все расчудесно.

– Ну, совсем не расчудесно, но в порядке. У нас есть стадо дойных коров, есть птицефермы, рыба в озере и фрукты в садах.

Его энтузиазму можно было позавидовать, он прямо-таки захлебывался словами.

– На юге острова немало пашни. Мы самодостаточны. Мы можем просидеть здесь лет десять, не забивая голову мыслями о пропитании. По-моему, этого времени более чем достаточно, чтобы страна вернулась… о, черт!

«О, черт!» означало, что деревяшка, которую я подцепил крюком, оказалась вовсе и не деревяшкой. Вместо трехфутового обрубка я увидел наполовину изъеденную голову, державшуюся на верхней части туловища. Лица и глаз не было. Определить, кто это, мужчина или женщина, я не мог. С уверенностью можно было лишь констатировать то, что эти пятьдесят фунтов человеческой плоти знавали лучшие времена. Я оттолкнул находку шестом. Из тела вырвалась струйка пузырьков, и жуткий улов медленно исчез из виду.

– Теперь ясно, почему рыба стала так жиреть, – сказал я Бену. – Так ты говоришь, что Совещание выработало план? Нам надо тихонько сидеть здесь и ждать, пока правительство объявит, что общество вернулось к нормальной жизни?

– А какой смысл предпринимать что-то необдуманное?

Я кивнул в сторону далеких холмов, видневшихся за озером.

– Необдуманное? Что ты имеешь в виду? Что нам не следует вылезать отсюда даже ради того, чтобы самим посмотреть, какая там обстановка?

– Ты же сам знаешь, как опасно покидать остров.

– Хочешь сказать, что те, кто ушел, так и не вернулись?

– Конечно, зачем рисковать?

– Зачем рисковать? – Я посмотрел на очередной «улов» – это была оконная рама – и потянул его из воды. – Полагаю, нам следует убедиться, что Америка, а возможно, и весь мир, всплыли кверху брюхом. Если это так, то пора перестать притворяться и надеяться на хэппи-энд. Не надо рассчитывать, что однажды радио и телевидение вдруг оживут, и президент объявит, что все в порядке.

– Ты не думаешь, что это случится?

– Думаю, не думаю. Черт! Сказать тебе, что я думаю? Президента больше нет. И правительства нет. Все на том свете.

8

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

НА ЗАСЕДАНИИ СОВЕЩАНИЯ ОТ 15 МАЯ ПРИНЯТО И ВВЕДЕНО В ДЕЙСТВИЕ СЛЕДУЮЩЕЕ ПОСТАНОВЛЕНИЕ:

В отношении чужаков

Посторонние не допускаются более на территорию Салливана. Сообщайте обо всех незнакомых людях, приближающихся к городу на лодке или по дороге.

При обнаружении подозрительных лиц докладывайте о них.

Тот, кто дает чужакам приют и пищу, будет наказан.

Предупреждаем: наказание будет суровым.

В отношении поездок за город

Выезд из города строго воспрещен.

Отнеситесь к этим мерам серьезно.

Они приняты ради сохранения безопасности живущих в Салливане.

Приказ Совещания № 174, 15 мая

Мы прочли уведомление, приклеенное к столбу возле пирса. Еще несколько таких же желтоватых листков висели на деревьях вдоль дороги, ведущей в город.

– Занервничали.

– Не они одни. – Бен еще не пришел в себя после того, как увидел в куче мусора человеческую голову. – Весь мир попал в переделку.

Я видел голову не больше секунды до того, как она соскользнула с ветки и ушла вниз. Жутковатое зрелище. Жутковатое и омерзительное. Поверьте, я даже обрадовался тому, что не увижу ее больше, но Бен стал кричать, требуя подцепить голову багром и вытащить на берег. Он даже предупредил, чтобы я ни в коем случае не прикасался к ней руками. Боже, у меня и в мыслях этого не было: я бы не дотронулся до головы за все золото мира. Между тем серый ком опустился на дно и мягко улегся на подводные камни. Шагнув на мелководье, я, должно быть, вызвал движение водных пластов – во всяком случае, объект нашего внимания колыхнулся и ушел на глубину, скрывшись из виду к величайшему моему облегчению. Бен отозвал меня на берег, заметив, что здесь неподалеку находится провал футов в пятьдесят глубиной.

Итак, голова уплыла.

Но и того короткого мгновения, когда я увидел ее зацепившейся за ветку, вполне хватило, чтобы страшная картина отпечаталась у меня в памяти. Голова мутанта, едва тронутая разложением, она, по всей видимости, еще несколько дней назад принадлежала человеку вполне живому и здоровому.

Я употребляю слова «живой и здоровый», но… Как бы это объяснить… Кое-что в этой голове было не так. Длинные волосы, небритое лицо указывали на хлебного бандита. Глаза закрыты. Можно было бы попытаться убедить себя в том, что парень просто уснул, если бы не лохмотья кожи и мяса на месте шеи. Но самое главное, то, отчего у меня перехватило дыхание, а Бен вскрикнул, заключалось в отвратительном коричневом наросте на месте щеки. На этом тошнотворном вздутии я ясно увидел два широко открытых голубых глаза. И, черт возьми, глаза казались как бы живыми. Они смотрели на меня. Потом голова сорвалась с ветки, ушла под воду и погрузилась на глубину пятьдесят футов. Слава Богу.

Обычно все новое и непонятное вызывает у Бена прилив идей. На этот раз он хранил молчание и с трудом справлялся с тошнотой.

Желтый листок на столбе по крайней мере отвлек его от увиденного раньше.

– Это все из-за чужака… – Я уж подумал, что сейчас он скажет, которого ты убил.Но нет. – Из-за того, последнего. – Бен вытер губы, словно никак не мог избавиться от вкуса собственной рвоты. Парень не был ни бандитом, ни латиноамериканцем, он здешний, а потому Совещание и решило, что болезнь инфицирует и североамериканцев.

– Так они считают, что он действительно был инфицирован?

–  Ты же это знаешь, – твердо сказал Бен. – Ты увидел этов нем. Одному Богу известно, как это тебе удается, но ты всегда видишь.

Холодок прокатился по моим жилам.

– Я мог и ошибиться.

– Пока еще ты не ошибался.

– Пока.

– Город верит в тебя. Ты наделен каким-то особенным инстинктом. Ты распознаешь в людях болезнь.

– Поэтому горожане закрывают глаза, когда я выпускаю кишки какому-нибудь бедолаге. Но я не хочу убивать, Бен. Это происходит помимо моей воли, как будто с кем-то другим, живущим на противоположной стороне улицы. Черт, почему бы пришлых просто не сажать на карантин до полной ясности, а? Разве обязательно ждать, пока я вынесу приговор? Почему бы не взять ответственность на себя? – Я чувствовал, что начинаю злиться. Мне для этого много не надо – чуть только разговор заходит о том, что я сделал, как злость прорывается кроваво-красными вспышками.

Бен быстро все понял и постарался меня успокоить.

– Грег, нам всем повезло, что ты появился в городе. Ты спас нас.

– Повезло? – Я горько усмехнулся.

– Конечно. Раньше мы впускали сюда всех без разбора. Даже хлебных бандитов. Мы же не знали, что у них в крови или в голове. Давали людям приют, кормили их. Все они были вполне нормальные, без каких-либо отклонений. А потом… – Он щелкнул пальцем. – Потом их прорывало. Один чилиец называл себя врачом. Приятный, вежливый парень. Но как-то ночью он схватил нож и перерезал горло всем членам семьи, у которой жил. Теперь у нас есть ты, Грег. У тебя нюх на инфицированных. Ты видишь в них то, чего не видим мы. Ты наша лучшая система раннего предупреждения.

– Да, верно… но теперь я убил мальчишку-американца. Местного. Может быть, он родился где-то здесь.

– Это означает, что болезнь распространяется. Теперь она может и нас инфицировать. – Бен ткнул пальцем в очередной желтый листок. – Город принимает меры предосторожности. По необходимости. Отныне никто не войдет и никто не выйдет.

– И это означает, что мир стал вдруг намного меньше. – Я оглянулся. – Мы превратили остров в тюрьму.

Бен покачал головой.

– Какая разница.

Мы отправились к Бену. У него в морозильнике всегда лежало несколько банок пива. Хотя электричество отключили в полночь, пиво было еще достаточно холодным. А еще у Бена имелся запас батареек. Мы сидели, заливали чудесное холодное пиво в наши горячие, иссушенные зноем глотки и слушали изумительные гитарные пассажи Хендрикса.

Разговор не клеился. Слишком много вопросительных знаков появилось вдруг на горизонте. Темных, сулящих беду, как грозовые тучи.

Почему болезнь внезапно перекинулась на наших соотечественников?

Есть ли инфицированные здесь, в Салливане?

Если есть, то когда проявятся первые симптомы?

Или болезнь распознаю только я?

Если да, то не придется ли мне вскоре поднять топор на соседа?

Например, на Бена, сидящего рядом на диване и наслаждающегося взывающей к вечности музыкой Джимми Хендрикса?

Я глотал пиво, не чувствуя вкуса.

Был еще один вопрос. Вопрос без ответа. Вопрос, не выходивший на первый план, притаившийся в далеком уголке мозга, но такой же страшный, как и остальные.

Что произошло с той головой, которую мы нашли в прибившихся к берегу ветках? Как случилось, что на ней появилась дополнительная пара глаз?

Вопросы, Валдива, вопросы, вопросы…

Мы провели в квартире Бена около часа, когда завыла сирена. Ее вой ворвался в комнату, неся плохие новости.

Услышав сигнал, все здоровые мужчины и женщины Салливана должны были взять оружие, явиться на определенные сборные пункты и быть готовыми к неприятностям. Неприятностям с большой буквы. Бен не попал в это ополчение из-за своих трясущихся рук – одна мысль о том, как поведет себя винтовка в этих не знающих покоя пальцах, могла до смерти напугать любого сержанта. Но он все равно пришел. Бен часто писал статьи для местной (постоянно худеющей) газетенки. Сменив одну шляпу на другую, мой друг превращался из клерка в репортера. Через десять минут я уже сидел в кузове пикапа вместе с полудюжиной других «гвардейцев». Мы ехали к так называемой «стене», представляющей собой двадцатифутовый стальной забор, опутанный колючей проволокой, пересекавший перешеек и отрезавший наш остров от внешнего мира.

Какой-то парень в инженерной каске прокричал нам, что неизвестные предприняли попытку прорыва в Салливан.

Державшийся за борт Бен покачал растрепанной головой и посмотрел на меня.

– Похоже, мы имеем дело с первым вторжением, – сказал он.

9

Вторжение. Придумают же.

Грузовики лихо остановились футах в пятидесяти от ворот, взметнув клубы пыли. Мы вылезли из машин вместе с нашими сержантами и тут же получили приказ не подходить к ограждению, пока «угроза не будет оценена». Ну почему эти ребята не могут говорить так, чтобы их понимали?

Представьте – безоблачное голубое небо и внушительная стена, растянувшаяся через весь перешеек с его шоссе и железнодорожной веткой. Оба конца этого грозного вала, опутанного колючей проволокой, уходили в воду. Наши офицеры – в реальной жизни мясник, менеджер и отставной шеф полиции – двинулись к воротам. Кто-то сунул мне обрез и пригоршню патронов, которые я рассовал по карманам. Потом я прищурился – солнце светило прямо в лицо – и через открытые ворота увидел «силы вторжения».

Вот черт. С таким же успехом можно назвать минным заграждением собачье дерьмо, раскрою вам военную тайну. Эти самые силы вторжения состояли из семьи, приехавшей на седане. Машина сияла чистотой. Значит, приехали не издалека. Двое путешественников вышли, а на пассажирском сидении осталась женщина. Она смотрела на нас с нескрываемым беспокойством.

Двое подошли к воротам. Это были мужчина лет тридцати и мальчик лет одиннадцати. Опрятно одетые, мужчина гладко выбрит. Без оружия.

Чужак заговорил с остановившимися у ворот офицерами. Я заметил, что наши военные старались держаться от него подальше, а один даже взглянул украдкой на флажок, чтобы определить, куда дует ветер. Все понятно, никто ж не знает, какие чертовы микробы слетают с пришельца, верно? Только вот ветра никакого в то день не было, и озеро оставалось гладким, как зеркало.

Любопытство оказалось сильнее осторожности, и мы подошли поближе, узнать, в чем дело.

– Вы должны… – говорил, нет, не говорил, а умолялмужчина. Судя по тону, прижало его крепко.

– Извините. – Менеджер указал на дощечку размером пять на пять дюймов. – Въезд воспрещен.

– Но у меня беременная жена. Ей необходима квалифицированная медицинская помощь.

– Вы же приехали откуда-то. Почему бы не получить эту помощь там?

– Мы жили в домике в горах.

– Туда и возвращайтесь, там безопаснее.

Мужчина покачал головой.

– Вы не понимаете. Там никого нет. Ей нужен врач. Кроме того, у нас кончились продукты.

– У вас есть оружие?

– Да, ружье, но…

– Займитесь охотой. В лесу полно дичи.

– Неужели вы не понимаете? – Мужчина начал злиться. – Моя жена на седьмом месяце беременности. Ей нездоровится. Нам нужен врач.

В это момент из машины вышла женщина. Чтобы подняться, ей пришлось опереться на дверцу машины.

– Джим, расскажи им о моем брате.

– Хорошо, Тина, ты только не волнуйся. – Он взглянул на мальчика. – Марк, побудь с мамой, пока я поговорю.

– Мне очень жаль, сэр. – Отставной шеф полиции говорил тем вежливым, но твердым тоном, к которому прибегал, наверное, миллион раз за свою карьеру. – Вам придется развернуться и покинуть остров.

– Какой, черт возьми, остров? – Раздражение чужака, похоже, достигло точки кипения. – Это же не остров. Сраный городишко на берегу какого-то вшивого озера.

– Джим, – умоляюще произнесла женщина. – Ты только не злись. Они просто осторожничают.

– Успокойся, Тина. Вернись в машину.

– Они не знают нас, Джим. Думают, что мы…

– Хлебные бандиты? Эй, ребята, мы похожи на хлебных бандитов?

– Нет, – ответил шеф полиции, – но вы не знаете…

– Так пропустите нас. Пожалуйста.

– Извините.

– Но вы же видите, что моя жена не совсем здорова.

– Мы не хотим рисковать.

– Разве мы похожи на южноамериканцев? Боже, мы ведь живем в трех часах езды отсюда.

– Где? – спросил бывший полицейский.

– В Галанте, рядом с шоссе № 3. Посмотрите, у меня есть водительские права

Бывший начальник полиции грустно вздохнул.

– Мне очень жаль. Я ничего не могу сделать. Мы приняли решение закрыть город. Во избежание риска заражения.

– Заражения! Уж не думаете ли вы, что вас заразят моя жена, сын или неродившийся ребенок?

– Джим, расскажи им о моем брате, – напомнила женщина.

Мужчина кивнул и повернулся к нам.

– У брата моей жены здесь летний домик.

– Он сейчас в Салливане?

– Нет, когда все случилось, он был с семьей в Нью-Йорке. С тех пор о нем нет никаких известий. – Мужчина снова попытался воззвать к разуму. – Как вы не понимаете? Мы не станем никому мешать, нам не нужно жилье, мы поселимся в домике моего шурина. Я хороший сварщик… вот! – Он ухватился за металлическую решетку ворот и потряс ее. – Сделаю так, что ворота выдержат натиск целой армии. Нужно приварить прутья диагонально и…

– Мне очень жаль, – мягко сказал бывший полицейский. Похоже, ему действительно было жаль. – Извините. Я не могу пропустить вас в город. Люди вы вроде бы хорошие, но мы не уверены, что вы не являетесь переносчиками болезни.

– И что же? Оставите нас умирать с голода?

Офицеры переглянулись.

– Мы можем дать вам продукты и медикаменты, если вы знаете, что требуется вашей жене.

– Да откуда мне знать. Что ей требуется! Пусть ее осмотрит врач. Эй, послушайте… послушайте!

Но офицеры уже отошли к нашей группе. Я взглянул на Бена. Судя по выражению лица, инцидент произвел на него тяжелое впечатление. У Бена доброе сердце. По-моему, будь на то его воля, он бы их впустил.

Чужак вернулся к машине. Поговорил о чем-то с женой и снова подошел к воротам.

– Мы не тронемся с места. Слышите? Будем сидеть здесь, пока не умрем с голода. Слышите? Вы слышите?

Бывший полицейский обратился к одному из гвардейцев.

– Вот что, ребята, привезите им продуктов. Сложите все в те ящики для рыбы, чтобы их можно было просунуть под ворота.

Сержанты объявили, что все свободны. Наверное, предполагалось, что мы вернемся на рабочие места, но большинство задержалось. Вряд ли кому-то доставляло удовольствие наблюдать за происходящим. Но, кажется, всем хотелось посмотреть, чем это закончится.

Чужак возвратился к седану и уселся на капот. Его жена и сын, должно быть, спеклись от жары, сидя в салоне. Но сдаваться они не желали. Конечно, парень рассчитывал, что мы уступим – надо быть законченным негодяем, чтобы стоять и смотреть, как страдает беременная женщина.

Через некоторое время к воротам подкатил пикап с деревянными ящиками, в которых лежали пакеты с фруктами и консервы.

Вооружившись щетками, чтобы не приближаться к чужакам и не подвергать себя риску, ребята протолкнули ящики под ворота.

Мы простояли там несколько часов, истекая потом. В какой-то момент Джим не выдержал и попытался залезть на ворота, но прутья были так плотно обвиты колючей проволокой, что ему пришлось соскользнуть вниз, не добравшись до середины. Потом к ограде подошел мальчишка.

– Впустите нас. Пожалуйста. Маме плохо. – И так добрых минут двадцать. Женщина не выходила. Выглядела она усталой, а с лица не сходило выражение унылой покорности. Потом парень расплакался. Они сидели в машине, обнявшись, и вот тогда женщина начала что-то говорить. Джим сначала качал головой, затем кивнул.

Больше он на нас не смотрел. Да и мы старательно отводили глаза. Все чувствовали себя неловко. Все молчали. Мужчина и мальчик погрузили ящики в седан и быстро сели, как будто не хотели задерживаться здесь ни на секунду дольше необходимого. Машина развернулась, и семья, не удостоив нас даже укоризненным взглядом, уехала навстречу ожидавшему их где-то там неясному будущему.

Смущенные и пристыженные, мы молча смотрели им вслед. Некоторое время никто не расходился, но, в конце концов, люди расселись по грузовикам, которые и отвезли нас в город.

Такое вот вторжение.

Работалось в тот вечер, после дневного зноя, легко. Прохладный воздух. Прохладный камень на ладони. А еще мне хотелось побыть одному. Выкладывая свою трехмерную мозаику – наверное, Бен все-таки прав, это навязчивая идея, – я нет-нет да и вспоминал семью, которую мы завернули прочь от города. Все могло кончиться тем, что женщина потеряет ребенка. И даже еще хуже. Что они будут делать в лесу с кричащей от боли роженицей? Я поднял камень и, почти не глядя, втиснул его между двумя другими. Он вошел гладко, как вилка в розетку, оставалось только слегка подбить ладонью.

Я тут же подобрал другой. У этого форма была посложнее – целых семь сторон. Что ж, по крайней мере, отвлечет от мыслей о несчастной семье.

Но отвлечься не удалось.

Что если бы мы сжалились над ними? Впустили в город? Что если бы через какое-то время я снова ощутил в животе знакомый комок напряжения? Тот тревожный сигнал, поступающий на некоем глубинном, инстинктивном уровне и говорящий: «Осторожно, Валдива, это они. Чертовы трясуны. Убей их, пока не поздно».

Так что же хуже? Не пустить людей в город и, возможно, обречь их на мучительную смерть в лесу или прикончить чужаков здесь несколькими ударами топора?

Некий инстинкт, двоюродный брат того, который позволял мне определять инфицированных, отыскал подходящую пустоту в возводимом мемориале. Щелк, и камень занял свое место, как будто предназначенное именно ему. Совпадение почти идеальное.

Отступив, я посмотрел на творение своих рук. Надгробие, представлявшее собой куб размером с грузовик, призрачно белело в ночи под светом звезд.

Однажды, когда я работал, на берег пришла незнакомая старушка. Похвалила и сказала, что нечто подобное строили древние египтяне. Я запомнил слово – мастаба. До перехода к пирамидам египтяне хоронили своих мертвецов под такими вот сооружениями. Не знаю. Инстинкт подсказал мне выложить из камней куб. Инстинкт указывал мне на людей, заболевших трясучкой. Я ничего не планировал, ничего не обдумывал, а делал то, что приходило в голову, подчинялся инстинкту. Не знаю, кто наградил меня этим инстинктом, Бог или Дьявол. Как получилось, так и есть, вот и все.

Звезды сияли ярче бриллиантов. Я сидел, прислонившись к стене, ощущая через рубашку холод, исходящий от камней. Время близилось к двум часам ночи, но спать совершенно не хотелось. В домике был пусто и одиноко, а здесь, на берегу, я чувствовал близость мамы и сестры. Здесь я смотрел в небо и считал падающие звезды.

– Эй, Челла, ты видела такое?

Я закусил губу. Так легко представить, что они сидят рядом, живые, со своими охами и ахами, наблюдают вместе со мной за тем, как прорезают атмосферу в шестидесяти милях над нами ослепительно голубые метеориты.

Все еще кусая губы, я посмотрел на озеро. Отливающее серебром, оно, тем не менее, казалось темным и мрачным. Звездные блестки падали на воду и медленно исчезали, словно тонули в бездонной пучине тьмы, беспросветной и безжалостной, как сама смерть. Я представил, как бегу по откосу, до самого края воды, и ныряю. Вниз… вниз… вниз… я ухожу все глубже, я плыву через поднимающиеся кверху гирлянды пузырьков, через стайки рыб, отсвечивающих холодным металлом. Я миную камни, огибаю сплетения водорослей, проношусь над сгнившими каркасами затонувших лодок. В своем воображении я преодолеваю озеро на одном глотке воздуха и вот уже выхожу из воды у набережной Льюиса.

Не знаю, почему, но мной вдруг овладело сильнейшее желание вырваться из этого городка. Пусть магазины, кинотеатры и склады разбиты и лежат в руинах, но это был бы бросок к свободе. В те дни атмосфера в Салливане стояла тяжелая, унылая и гнетущая. Похожее испытываешь, когда приезжаешь в родительский дом и понимаешь, что жизнь там едва теплится, что люди смотрят не вперед, а назад, в прошлое, что у них нет будущего. Нет интереса к чему-либо. Нет радостей. Ничего, кроме медленного сползания к смерти.

Возможно, причина заключалась именно в этом. Большая часть населения Салливана – люди пожилого возраста. Они и выжили-то благодаря тому, что застряли в этом Богом забытом месте. Листок с предупреждением не покидать город был шуткой, потому что за последние шесть месяцев с острова никто не вылезал. Рыбаки не заплывали за оранжевые буйки, отмечавшие 200-ярдовую границу. В лесу, начинавшемся сразу за перешейком, никто не охотился. Да что там! Никто уже полгода не заглядывал за ближайший холм. Там могли построить новый Диснейленд, а мы ничего бы и не узнали об этом.