Текст книги "Новые приключения Шерлока Холмса (сборник)"

Автор книги: Саймон Кларк

Соавторы: Питер Тримейн,Бэзил Коппер,Джон Грегори Бетанкур,Эдвард Д. Хох,Стивен М. Бакстер,Дэвид Лэнгфорд,Дэвид Стюарт Дэвис,Майк Эшли,Эми Майерс,Гай Н. Смит
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 42 страниц)

– Не удивлен, что ему не удалось ничего понять. Техника мастера классических розыгрышей! – просветил он меня по-дружески.

Холмс передал мне следующий снимок.

– Взгляните на это, Ватсон. Что скажете?

Изображение представлялось более обнадеживающим – и, как я заметил, посетитель относился к нему куда серьезнее. Передо мной была фотография самого заурядного на первый взгляд застолья, разве что происходившего в необычной обстановке – и стол, и гости чуть ли не тонули в громоздкой электрической аппаратуре, проводах и валиках, катушках и конических элементах, а на заднем плане можно было разглядеть специальное оборудование для мастерской: паровой токарный станок, принадлежности для сварки ацетиленом, штамповки по листовому металлу и тому подобное.

– Ну, могу сказать, что наш гость был тем вечером среди приглашенных на обед. Остальных, увы, не знаю… – ответил я.

– Это братья Бримикум из Уилтшира – Ральф и Тарквин, – сообщил посетитель, – хозяева и организаторы того обеда. Ральф – мой давний университетский приятель. Братья вместе работают – вернее, работали – над изобретениями в области механики и электричества.

– День был солнечный, – продолжил я. – Тут, на скатерти, пятно света, прямо позади блюда с аппетитной колбаской.

– Вы правы, – спокойно произнес Холмс. – Но что вы скажете по поводу самой колбасы?

Я еще раз взглянул на снимок. Колбаса, как главное блюдо трапезы, лежала на отдельной тарелке в центре стола.

– Мясистая, сочная. Немецкая?

Холмс вздохнул:

– Ватсон, это не колбаса – немецкая или какая-либо еще. Это очевидный розыгрыш сомнительного вкуса, устроенный гостям братьями Бримикум.

Посетитель рассмеялся:

– Точно, мистер Холмс. Видели бы вы наши лица в тот момент, когда это “произведение кулинарного искусства” покинуло свою тарелку и поползло по скатерти!

– Человек вашей профессии должен был опознать эту тварь, Ватсон. Это водяной кольчатый червь класса Hirudinea, их используют для отсасывания крови…

– Боже мой! – воскликнул я. – Гигантская пиявка!

– “Кодак” не передает цвет, – сказал посетитель, – но вам следует знать, что она была ярко-красная – алая как кровь.

– Но как это возможно, Холмс? Игра природы?

– Природы… или науки. – Холмс ненадолго замолчал, размышляя. – Подумайте, какие факторы оказывают влияние на несчастную пиявку. Ее уплощенная форма – следствие земного притяжения; пока это все, что мы знаем. А то, что она совсем не превратилась в блин под тяжестью своего веса, объясняется исключительно ее собственным внутренним сопротивлением. Однако сложно поверить, что существо таких огромных размеров, как этот экземпляр, вообще могло сохранить свои пропорции. Так почему же оно так выросло? Что дает ему силы поддерживать себя изнутри и двигаться? – Он пристально посмотрел на посетителя. – Или, возможно, следует спросить, что уменьшает силу земного притяжения?

Посетитель восторженно захлопал в ладоши:

– Вы правы, сэр!

Холмс вернул ему фотографию.

– Полагаю, это так. И возможно, у вас есть желание изложить нам обстоятельства вашего дела более подробно.

Я был сбит с толку и спросил:

– Холмс, а вы уверены, что вообще есть какое-то дело?

– О да, – сказал он серьезно. – Разве наш гость, говоря о работе братьев Бримикум, не употребил прошедшее время? Очевидно, что-то нарушило равновесие в их жизни; и вас бы, сэр, здесь не было, не случись чего-то серьезного.

– Действительно, – ответил посетитель, помрачнев. – Действительно, все серьезнее некуда: посетить вас меня заставила смерть старшего из братьев, Ральфа, при необычных обстоятельствах – обстоятельствах, относящихся к самой периферии того, что изучено нашим естествознанием!

– Это убийство? – спросил я.

– Местный следователь так не думает. Однако у меня есть сомнения. Смущают некоторые особенности – противоречия, – и поэтому я пришел к вам, мистер Холмс, – я ведь журналист и писатель, а не сыщик.

Я улыбнулся:

– На самом деле, сэр, мне уже известно, кто вы.

Он казался удивленным:

– Простите меня. Я не представился.

– Никаких официальных представлений и не требуется, как и сложной цепочки умозаключений с моей стороны. Публикации ваших работ в этом году повсюду.

Он выглядел польщенным:

– Вы с ними знакомы?

– С теми, которые были в “Пэлл-Мэлл баджет”, в “Нэшнл обсервер” и во всех других журналах. Я большой поклонник ваших научно-фантастических романов. – Я протянул ему руку. – Рад с вами познакомиться, мистер Уэллс!

* * *

Холмс согласился поехать с Уэллсом в дом Бримикума, находившийся около Чиппенхэма, и уговорил меня сопровождать его, несмотря на мое нежелание уезжать из Лондона и на то, что мне уже почти удалось отказаться. Но Холмс мягко настоял.

– Вам известно, как редко мои расследования соприкасаются с глубинными тайнами науки, Ватсон, – сказал он. – Возможно, это дело вы сможете включить в вашу книгу! Почти как в старые добрые времена.

И вот так получилось, что на следующий день я вместе со своим саквояжем оказался в вагоне поезда, отправлявшегося в 10.15 с вокзала Паддингтон. Мы заказали себе отдельное купе – для Холмса, Уэллса и меня. Холмс закутался в серый дорожный плащ и вытянул длинные ноги на мягком сиденье, а Уэллс в это время тонким писклявым голосом излагал нам детали дела во всех подробностях.

– Я знал Ральфа Бримикума с той поры, когда мы в восьмидесятых оба еще ходили в университетский колледж, готовивший преподавателей естественных наук, – начал он рассказ, – и наши дружеские отношения продолжались вплоть до его недавней смерти. Ральф был довольно странным, погруженным в себя человеком, удивительно непрактичным в быту – до такой степени, что, когда он женился, еще учась в колледже, я воспринял это как нечто совершенно невероятное. Но в голове Ральфа всегда кипели творческие идеи. Предметами его увлечения в колледже были астрономия, астрофизика и все в том же роде – наряду с изучением электричества и магнитного поля. Еще студентом Ральф начал выдвигать интересные идеи касательно сопряжения, как он выражался, электричества с гравитацией. Наши теории гравитации давно уже нуждаются в пересмотре, утверждал он, и возможны даже практические достижения. В споре он был восхитителен! Можете себе представить, какую родственную душу я в нем нашел!

– Сопряжение? – уточнил Холмс.

– Как вам известно, гравитация – это сила, которая придает нашим телам вес. Ральф пришел к убеждению, что силу притяжения такого крупного тела, каким является Земля, можно ослабить путем правильного распределения токов высокого напряжения и магнитных потоков. Ослабить, или уменьшить.

– Уменьшить? – спросил я. – Но если это так, то коммерческая польза была бы просто колоссальная. Подумайте об этом, Холмс. Если бы можно было снизить вес перевозимых товаров, к примеру…

– О, к черту коммерцию и грузоперевозки! – вскричал Уэллс. – Доктор Ватсон, Ральф Бримикум утверждал, что нашел способ полностью устранить влияние силы притяжения. А при отсутствии силы притяжения человек обретает способность летать! Он даже говорил, что построил небольшую капсулу… и пролетел в ней – прошу заметить, один, без свидетелей – до Луны и обратно. Он показывал мне следы на своем теле, которые, по его словам, появились вследствие недостатка во время полета пищи и воды и под воздействием космических лучей, а также ожоги от лунного вакуума. И он вручил мне маленький пузырек, в котором, если рассказанное им – правда, находится лунная пыль – “доказательство” его путешествия. Пузырек со мной. – Он похлопал себя по карманам.

Холмс вскинул тонкую бровь:

– И вы в это поверили?

Уэллс задумался.

– Пожалуй, я хотел верить. Но сомнения все-таки были. Ральф имел склонность преувеличивать собственные успехи. Он с таким нетерпением ожидал признания и уважения. Однако я забегаю вперед. Несмотря на огромный талант, Ральф с большим трудом сдавал экзамены в колледже, настолько одержим он был своими навязчивыми гравитационными идеями. Поэтому никакое приличное учреждение не приняло бы его на работу, и ни один журнал не опубликовал бы его теорий и скороспелых выводов из ограниченного числа экспериментов. – Уэллс вздохнул. – Вероятно, величайшей трагедией для Ральфа стала безвременная кончина его отца спустя несколько месяцев после того, как Ральф окончил колледж. Бримикум-старший сколотил состояние в Трансваале и, выйдя в отставку, вернулся в Чиппенхэм, лишь затем, чтобы умереть от хронической малярии. Он оставил все свое состояние двум сыновьям: Ральфу и младшему – Тарквину. Это внезапное наследство сделало Ральфа богатым человеком. Ему больше не нужно было убеждать коллег в значимости своей работы. Теперь он мог двигаться собственной дорогой, куда бы она его ни привела. Ральф обосновался в Уилтшире и всецело посвятил себя исследованиям. Он в частном порядке публиковал их результаты, которые – вызывая огромный интерес у таких же, как я, студентов, увлекающихся эзотерикой, – резко и грубо отвергались другими учеными.

– А что скажете о Тарквине? – спросил Холмс.

– Я его не очень хорошо знал. Мне он особо никогда не нравился, – сказал Уэллс. – Он разительно отличался от Ральфа. Тщеславный, эгоистичный, умом он с братом тягаться не мог, однако знаний поднахватался и, если я правильно понимаю, кое-что в его достижениях смыслил. Тарквин промотал свое наследство, попытавшись пойти по стопам отца в Южной Африке, потерпел неудачу и вернулся домой, преследуемый кредиторами. В конце концов брат взял его к себе старшим ассистентом. Тарквин покупал оборудование для экспериментов Ральфа, готовил установку и так далее. Но даже с этим он справлялся плохо, и Ральф вынужден был определить его помощником к своему инженеру, флегматичному местному парню по фамилии Брайсон.

– Похоже на то, что ваш обед проходил прямо в центре сделанной Ральфом установки, – заметил я.

– Да, – улыбнулся Уэллс. – Он обожал такие представления. И я обязан описать вам назначение установки, поскольку это будет важно для расследования. Я уже упоминал о попытках Ральфа – иногда успешных, по его словам, – ослабить силу земного притяжения. Но результата он добивался лишь с малыми величинами. Для того чтобы расширить свои возможности – строить корабли больших размеров, способные переносить группы людей через космическую пустоту, – Ральф продолжал изучение более тонких аспектов феномена гравитации, особенно эквивалентности инерционной и гравитационной масс. Знаете…

Я замахал руками:

– Погодите, мистер Уэллс. Не могу говорить за Холмса, но у меня уже голова идет кругом. О гравитации я знаю только то, что она вызывает у моих пациентов сколиоз и плоскостопие.

– Позвольте объяснить вам с помощью аналогии, доктор Ватсон. Мистер Холмс, вы не дадите мне пару монет? Соверен и фартинг подойдут – то, что надо. Спасибо. – Он поднял монеты вверх. – Послушайте, Ватсон. Соверен значительно тяжелее фартинга.

– Это совершенно очевидно.

– Если я отпущу обе монеты одновременно, они упадут на пол.

– Разумеется.

– Но какая из них упадет первой – фартинг или соверен?

Холмс, казалось, забавлялся. Я же почувствовал оторопь, которая иногда на меня находит, если мне не удается выстроить цепочку логических рассуждений. Однако вопрос казался довольно простым.

– Соверен, – уверенно ответил я. – Не принимая во внимание сопротивление воздуха, а по той причине, что он тяжелее…

Уэллс отпустил монеты. Они упали рядом друг с другом и звякнули о пол купе одновременно.

– Я не эксперт в гравитационной механике, – упрекнул меня Холмс, – но принципы Галилея помню, Ватсон.

Уэллс вернул монеты.

– Все это объясняют различные законы Ньютона. Под действием силы тяжести все предметы падают с одинаковым ускорением, вне зависимости от их массы. Представьте себе следующее, Ватсон: если бы вы оказались в лифте, а трос порвался, то вы бы с лифтом упали одновременно. Но вы ощущали бы себя парящим в кабине лифта.

– Недолго, – мрачно сказал я, – только до дна шахты.

– Безусловно. Именно этот феномен стремился изучить Ральф. В лаборатории, где мы обедали, – вы видели ее на фотографии, – при помощи установки из катушек индуктивности, диффузоров и электрических контуров он сумел создать некое пространство, в котором – Ральф неоднократно демонстрировал нам этот фокус – благодаря коррекции гравитационного поля с помощью электрической энергии более тяжелые предметы действительно падали быстрее легких! Это был инерционный корректор, как называл его Ральф. Дело вроде бы пустяковое – и гораздо менее зрелищное, чем полет капсулы на Луну, – однако столь же невероятное и удивительное. Если, конечно, реальное.

– Но вы в этом сомневаетесь, – сказал Холмс. – К тому же вы использовали слово “фокус”.

Уэллс вздохнул.

– Дорогой старина Ральф! Не думаю, чтобы он лгал намеренно. Но его энергия и оптимизм в отношении собственной работы подчас мешали ему мыслить критически. Тем не менее признание его теорий и устройств – в особенности инерционного корректора – было главной жизненной целью, настоящей идеей фикс Ральфа.

– Идеей фикс, которая привела его к смерти.

– Совершенно верно, – сказал Уэллс. – Потому как именно там, внутри инерционного корректора, Ральф Бримикум и умер – или был убит!

* * *

Шел уже четвертый час, когда мы наконец добрались до Чиппенхэма.

Мы наняли двуколку, чтобы доехать до места, где жил Бримикум, – хорошо обставленного дома времен Регентства. Правда, справедливости ради надо сказать, что дом был в довольно запущенном состоянии.

Холмс вылез из двуколки и повел носом, принюхиваясь. Затем направился к обочине щебенчатой подъездной аллеи и осмотрел траву на газоне, которая, как я заметил, местами изменила свой цвет и была в мелких бурых круглых пятнах, одно из которых Холмс осторожно потрогал мыском ботинка.

Нам навстречу вышел молодой человек – высокий блондин с водянистыми серыми глазами. Он приветствовал Уэллса с некоторым презрением:

– Неужели это Берти Уэллс! – и представился Тарквином Бримикумом.

Нас проводили в дом и познакомили с остальными домочадцами: Джейн, вдова Ральфа, высокая, стройная женщина, была моложе, чем я ожидал, а ее опухшие глаза позволяли предположить, что она часто плачет; инженер Джек Брайсон, надежный помощник Ральфа, лысый и широкоплечий, казалось, был в недоумении и чувствовал себя не в своей тарелке.

Холмс улыбнулся вдове с внезапной теплотой, которую могут подметить в нем только хорошо знающие его люди. Те же эмоции переполняли и меня, поскольку я тоже очень сочувствовал этой леди, потерявшей своего супруга.

– Мадам, – сказал Холмс. – Мои глубочайшие соболезнования.

– Благодарю вас.

– А как поживает ваш лабрадор? Бедная девочка еще болеет?

Она выглядела смущенной.

– Думаю, поправляется. Но откуда вы узнали?

Он наклонил голову.

– Следы на лужайке отчетливо свидетельствуют о присутствии собаки – причем суки, поскольку хорошо известно, что сука опорожняет мочевой пузырь в одном месте, выделяя, таким образом, достаточное количество едкого вещества, чтобы попортить траву, тогда как кобель метит свою территорию везде понемногу. У меня готов черновой вариант монографии по экскреторным повадкам домашней и городской живности. А что касается породы, миссис Бримикум, то я определил ее по оставшейся у вас на нижней юбке золотистой шерсти, которая также показывает вашу привязанность к этому лабрадору.

– О! Но как вы узнали о ее болезни?

Холмс грустно улыбнулся.

– Если бы собака была здорова, следовало бы ожидать, что она выйдет с вами, чтобы облаять трех таких бесцеремонных незнакомцев, каковыми мы являемся.

Уэллс восхищенно хмыкнул.

Джейн Бримикум неопределенно махнула рукой.

– Симптомы болезни ставят ветеринаров в тупик. Шеба с трудом держится на ногах, а ее кости до странности хрупки и предрасположены к переломам. Понимаете, Ральф использовал ее в своих экспериментах, и…

– Я знаю, – прервал ее Холмс.

– Знаете? Откуда?

Но Холмс не ответил. Вместо этого он отвел меня в сторону.

– Ватсон, я был бы вам очень признателен, если бы вы взяли у несчастного животного мочу на анализ.

– Что мы ищем?

– Мой дорогой друг, открыв это вам, я мог бы повлиять на ваши выводы.

– А каким образом я должен сделать анализ? Я не ветеринар, Холмс, и уж тем более не химик. К тому же мы далеко от города.

– Уверен, вы найдете способ. – Он снова повернулся к миссис Бримикум и стал деликатно расспрашивать ее о смерти мужа.

– Было раннее утро. Я находилась в кухне. Мистер Брайсон только что вошел, проработав уже целый час. – Я заметил, что она старалась не смотреть на инженера Брайсона, и словосочетание “мистер Брайсон” давалось ей с трудом. – Мы, как правило, ели вместе, хотя мистер Брайсон всегда был занят и очень торопился. На завтрак он обычно съедал яичницу из одного яйца и тост.

– Яйцо? – заинтересовался Холмс. – Какое яйцо?

– Из нашего небольшого курятника за домом, – ответила миссис Бримикум.

– Понравилось ли вам яйцо в тот день? – спросил Холмс.

Миссис Бримикум опустила глаза.

– Мистер Брайсон отметил, что оно было превосходно. Помню, что Тарквин – мистер Бримикум – принес в тот день свежие яйца из курятника.

– Правда? – Холмс оценивающе посмотрел на Тарквина, брата погибшего. – Сэр, вы имеете привычку посещать курятник?

Тарквин взорвался:

– Конечно нет! В детстве я всегда помогал Милли приносить яйца, а в тот день… было прекрасное утро – неужели человек не может изредка поддаться порыву?

Уэллс начинал терять терпение:

– Послушайте, Холмс, почему вас так заинтересовала эта история с утренней яичницей? Разве она не банальна? И разве вы не видите, что это причиняет боль леди Бримикум?

Я достаточно хорошо знал своего друга, чтобы понять, что не бывает ничего несущественного – несомненно, в его подробных расспросах есть какая-то логика, которую никто из нас не может постичь. Но миссис Бримикум действительно начала сильно волноваться, поэтому Холмс перестал ее расспрашивать и позволил Тарквину провести нас в гостиную, где тот налил нам хереса.

– Вынужден признаться, что мистера Уэллса я не приглашал, – сказал он. – Поначалу я расценивал его интерес и настойчивость в желании прийти сюда как непрошеное вмешательство в горе моей семьи. Но я изменил свое мнение, обдумав последние трагические события. Теперь, когда вы здесь, я этому рад, мистер Холмс. Мне нужна ваша помощь.

– В чем?

– Ральф не просто лишился жизни, мистер Холмс, жизнь была у него отнята. После заключения следователя… полицию это дело не интересует. Я не знал, к кому обратиться, и…

Холмс поднял руки.

– Скажите точнее, что вы имеете в виду.

Бесцветные голубые глаза Тарквина пристально смотрели на Холмса.

– Смерть Ральфа не была несчастным случаем.

– Кто находился в камере инерционного корректора в момент трагедии?

– Только мы двое. Я и Брайсон, инженер моего брата.

– Значит, – вмешался я настойчиво, – вы обвиняете Брайсона…

– В убийстве. Все верно, доктор. Джек Брайсон убил Ральфа.

* * *

Холмс всегда нетерпелив в стремлении осмотреть место преступления, и Уэллс, без сомнения, получал огромное удовольствие, наблюдая за ним; а потому мы сразу согласились сопровождать Тарквина в камеру инерционного корректора, на место смерти Ральфа Бримикума.

Мы прошли около сотни ярдов по саду к отдельному строению. День уже подходил к концу. Я глубоко вдохнул воздух, наполненный ароматом деревьев, пытаясь проветрить голову после дыма паровоза. Было слышно кудахтанье кур, доносившееся, очевидно, из упомянутого миссис Бримикум курятника.

И вдруг, я даже вздрогнул от неожиданности, потревоженное моим приближением насекомое, размером не менее шести дюймов в длину, поспешно перебежало передо мной дорогу. Сначала я решил, что это таракан, но при ближайшем рассмотрении узнал, к своему удивлению, муравья. Он бежал, быстро семеня ножками, по направлению к муравейнику – гигантскому сооружению, возвышавшемуся над молодыми деревьями как разрушенный монумент.

– Боже правый, Холмс, – сказал я. – Вы только посмотрите! Что это, по-вашему, – какой-нибудь тропический вид?

Он покачал головой:

– Ральф Бримикум не коллекционировал насекомых. При известном нам раскладе событий я ожидал увидеть здесь нечто подобное.

– Ожидали? Но почему?

– Разумеется, та мерзкая пиявка Уэллса была ключом к разгадке. В любом случае – все в свое время, мой дорогой друг.

Мы подошли к лаборатории, грубой, но функционально продуманной конструкции, и я впервые окинул взглядом устрашающую начинку самого инерционного корректора. Основное помещение, около пятидесяти футов в высоту, было целиком занято гигантским остовом корабля – конической формы, футов пятнадцати в длину и, возможно, не меньше в ширину. Но при этом – никаких колес, парусов или полозьев, потому что его предназначением, как со всей серьезностью объяснил нам Тарквин, были полеты – при отсутствии гравитации, благодаря изобретению Ральфа – в космос! Для имитации определенных воздействий и нагрузок, с которыми пассажир сталкивается во время полета, корабль был подвешен в воздухе, в сердце инерционного корректора, при помощи нескольких тросов и кардановых подвесов.

Теперь тросы безжизненно болтались. Корабль, очевидно упав, вдавился в пол на несколько дюймов – словно гигантский молот, ударивший по бетону. И именно в этой капсуле, этой алюминиевой мечте о полете в космос, разбился насмерть Ральф Бримикум.

Рухнувшую громадину окружали элементы инерционного корректора: катушки индуктивности и якоря электромагнита, элементы конической формы из бумаги и железа, стеклянные трубки с нитью накаливания внутри, полюса огромных постоянных магнитов, какие-то столбы, терявшиеся во мгле наверху и столь же, с моей точки зрения, загадочные, как и все сооружение. Кроме того, были там еще всевозможные инструменты, кульманы, заваленные пыльными светокопиями, токарные станки, тиски, а также свешивающиеся с потолка цепи для перемещения тяжелых грузов.

Между тем я заметил, что падение аппарата нанесло большой вред оборудованию, находившемуся в помещении, и несомненно вывело его из строя.

Мой взгляд привлекли маленькие стеклянные камеры рядом с анатомическим столом. В закрытых пробками сосудах я увидел несколько крупных пиявок, хотя и не таких огромных, как экземпляр на фотографии Уэллса. Однако и эти были столь велики, что им даже не удавалось сохранять свойственную пиявкам трубкообразную форму; они лежали распластавшись по толстым стеклянным днищам колб. Из более высокоорганизованных животных в стеклянном заточении находились мыши, и все они имели странную особенность – поразительно длинные тонкие конечности. Некоторые из подопытных мышек прилагали невероятные усилия, чтобы выдерживать свой собственный вес. Я обратил на них внимание Холмса, но он это никак не прокомментировал.

Холмс, Уэллс и я подошли к краю пролома в полу и двинулись вокруг помятого алюминиевого корпуса аппарата. Падение произошло, по моим подсчетам, с высоты не более десяти футов. Удар казался недостаточным даже для того, чтобы причинить человеку хоть какой-то вред, не говоря уже о том, чтобы убить его. И тем не менее вся конструкция корабля была сдавлена примерно на треть.

– Какой ужас! – воскликнул Уэллс. – В этом самом месте – под сверкающим брюхом своего космического корабля – Ральф угощал нас обедом.

– В таком случае вам очень повезло, – заметил Холмс мрачно.

– Рабочие вскрыли кабину. – Тарквин указал на зиявшую в обшивке квадратную дыру, сквозь которую смутно виднелось внутреннее пространство. – Тело убрали после того, как полиция и коронер все осмотрели. Хотите заглянуть? Тогда я покажу вам, где мы с Брайсоном работали.

– Через минуту, – пробормотал Холмс и осмотрел остов фантастического корабля со своей обычной ошеломляющей дотошностью. Затем спросил: – Каким человеком был Ральф? Я вижу доказательства его научных способностей, но каков он был в жизни – в отношениях, в работе?

– Ральф сильно выделялся среди тех, с кем работал. – Открытое лицо Тарквина не позволяло предположить, что он снедаем завистью. – С самого раннего детства Ральф всегда был лидером. Таким он остался и во взрослой жизни.

– Я до сих пор не знаю, любили ли вы его, – заметил Уэллс.

Глаза Тарквина сузились.

– Не могу ответить на этот вопрос, Берти. Мы были братьями. Я на него работал. Думаю, я любил его. Но мы всю жизнь соперничали друг с другом, как и большинство братьев.

Холмс спросил прямо:

– Вы что-то выиграли от его смерти?

– Нет, – покачав головой, ответил Тарквин Бримикум. – Наследство отца не перейдет ко мне. Ральф оставил завещание, согласно которому все унаследовала его жена, а мы недолюбливаем друг друга. Можете проверить мои слова у нашего адвоката – и у Джейн. Если вам нужен мотив убийства, мистер Холмс, копайте глубже. Я не возражаю.

– Буду, обязательно буду, – проворчал Холмс. – Тем более что и Ральф Бримикум возразить уже тоже не сможет. Пойдемте заглянем в кабину.

Переступив через бетонное крошево пола, мы шагнули к проему, вырезанному в корпусе аппарата. Там была установлена маленькая лампа, наполнявшая внутреннее помещение унылым светом. Я знал, что тело – вернее, то, что от него осталось, – уже унесли, дабы подготовить к похоронам, но уборка еще не производилась. Я бросил взгляд вниз, ожидая увидеть – что? Ужасающие лужи крови? Однако на разорванной обивке сиденья пилота, в котором находился Ральф в момент своей смерти, оказалось только несколько пятен неправильной формы. Удивительно мало внешних повреждений было на оборудовании, приборах, циферблатах, переключателях и рычагах, предназначенных, очевидно, для управления кораблем. В большинстве своем они просто сплющились.

Но запах внутри кабины напомнил мне запах госпиталей времен моей военной службы.

Я отшатнулся.

– Не знаю, что я ожидал увидеть, – пробормотал я. – Больше крови, наверное.

Тарквин задумчиво нахмурился, а затем, вытянув руку, указал пальцем вверх. Я снова заглянул в кабину и поднял голову.

Господи, что здесь произошло?! Будто кто-то с силой швырнул в воздух дюжину баллонов с краской ржаво-коричневого цвета. Верхняя часть стен и потолок корабля, инструменты, циферблаты и переключатели, даже единственное оконце – все было обильно покрыто высохшей кровью.

– Боже правый, – сказал Уэллс, и лицо его побелело. – Как это туда попало?

– Коронер решил, что корабль, должно быть, перевернулся во время падения, и кровь брата растеклась по всей внутренней поверхности, – пояснил Тарквин.

Пока мы шли дальше, Уэллс прошептал мне:

– Корабль такого размера, переворачивающийся при падении с десяти футов?! Очень маловероятно!

Я согласился с ним. А Холмс промолчал.

Тарквин подвел нас к металлической ферме, на которой крепился корабль. Мы остановились у висящих пучками тросов, концы которых были истончены, размочалены и посечены; они явно не выдержали сверхвысокой нагрузки. Но один – толстый, как моя рука, – трос с оранжевой полоской имел гладкий блестящий срез на конце. На полу, практически у нас под ногами, лежали защитные очки и аппарат для газовой резки. Казалось до абсурдности очевидным, что несущий силовой трос был перерезан этой газовой горелкой!

– Не все тросы здесь несущие, – сказал Тарквин. – По некоторым осуществлялась подача электричества и воздуха для пассажира, а также они выполняли еще ряд функций.

– Вы говорили, что вместе с Брайсоном работали наверху, когда произошел несчастный случай? – уточнил Холмс. – Только вы и Брайсон, вдвоем?

– Именно так. Мы делали кое-какую вспомогательную работу. И кроме нас здесь никого не было – если не считать Ральфа, разумеется. Он находился внутри корабля, занимался расчетами.

– А инерционный корректор был в тот момент включен? – спросил Холмс.

– Да.

Я указал на толстый трос с оранжевой полоской:

– Он нес основную нагрузку?

Тарквин кивнул.

– Хотя в тот момент я этого не знал.

– И он был перерезан этой газовой горелкой?

– Все правильно, – подтвердил Тарквин ровным голосом. Прислонившись к перилам ведущей на ферму лестницы, он сложил руки на груди. – Пламя рассекло его ровно, как струя горячей воды льдину. Когда большой трос был перерезан, стали натягиваться и рваться остальные. И вскоре корабль упал.

– Так, значит, трос перерезал Брайсон? Я правильно вас понял?

– О нет-нет! – Тарквина, похоже, слегка удивил вопрос Уэллса. – Это сделал я. А Брайсон руководил работой.

– Но если это сделали вы, то как можно обвинять в убийстве Брайсона? – спросил я.

– Потому что ответственность несет он. Разве не понимаете? Брайсон велелмне перерезать трос, помеченный оранжевым цветом. Я следовал его инструкциям, понятия не имея, что на тросе держится корабль.

– Вы сказали, что прошли обучение и знаете каждую деталь корабля, внутри и снаружи.

– Самого корабля – да, доктор. Но не подсобного оборудования. А вот Брайсону тут все было известно до мелочей.

– Но потребовалась бы не одна минута, чтобы перерезать такой кабель, – заметил Уэллс. – Посмотрите на его толщину! Неужели Брайсон не видел, чем вы занимались, и не остановил вас?

– В тот момент Брайсона здесь не было, – холодно ответил Тарквин. – Как вы уже слышали, он завтракал с моей невесткой, по их обыкновению. Понимаете, джентльмены, – добавил он, и в его голосе явственно прозвучало сдержанное раздражение, – я был всего лишь орудием, которое использовал Брайсон для достижения своих целей. Столь же невинным, как и этот аппарат для газовой резки, лежащий у ваших ног.

Уэллс пристально посмотрел на газовую горелку и на оборванные тросы.

– Тарквин, ваш брат знал Брайсона много лет. Он полностью доверял ему. С чего бы Брайсон стал совершать такое?

Тарквин выпрямился и смахнул пыль со своей куртки.

– Это вы должны спросить у него, – ответил он.

* * *

Наш следующий шаг был очевиден для всех: необходимо провести очную ставку с обвиняемым.

Мы вернулись в гостиную и встретились с Брайсоном, которого Тарквин только что представил нам не в самом лучшем свете. Он стоял на ковре, его сильные мускулистые руки беспомощно свисали вдоль тела, а из всех карманов запачканного масляными пятнами рабочего халата торчали инструменты. По утверждению Уэллса, Брайсон был серьезным человеком без особого воображения, умелым и абсолютно надежным. Я не мог не испытывать смущения, когда Холмс изложил Брайсону выдвинутое против него обвинение.

Джек Брайсон понурил голову и провел ладонью по лысой голове.

– Значит, вы думаете, что это я его убил, – сказал он покорно. – Что ж, ничего не поделаешь. Вы собираетесь вызвать полицию?

– К чему такая спешка? – ответил Холмс, пожав плечами. – Во-первых, я не знаю, какой у вас мог быть мотив, чтобы причинить зло Ральфу Бримикуму.

– Мой мотив – Джейн, – внезапно признался инженер, слегка покраснев.

Уэллс нахмурился: