Текст книги "Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России"

Автор книги: Савелий Дудаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 54 страниц)

ЭММАНУИЛ ЛАСКЕР И РАУЛЬ КАПАБЛАНКА

Из всех игроков Меньшикова больше всех интересовал Ласкер, чемпион мира. В его внешности – и это логично для Меньшикова – он находит мало еврейского, точнее восточноевропейского: Ласкер ему напоминает француза или итальянца. Впоследствии он вернется к этой мысли. Он его называет гением и подробно описывает манеру игры. А анализируя партию Мизес-Ласкер, он восхищается обоими партнерами: «Насколько я могу судить, партия… отличалась с обеих сторон классическим изяществом. Даже по внешнему виду легко отличить гениальную игру от бездарной. В первой ничего лишнего: общий секрет искусства. Фигуры связаны в организм и строго поддерживают друг друга, а не обременяют. Как в природе, на шахматной доске возникают и рушатся крайне разнообразные организации и по степени их красоты вы судите о скованной в них силе». Эти замечательные мысли схожи с теми, которые высказал Василий Васильевич Смыслов о гармонии в шахматах. Интересовал Меньшикова и претендент на мировое первенство – Акиба Кивелевич Рубинштейн: "О г. А.

Рубинштейне много говорят. Это будущий король и, может быть, в своем роде такая же мировая слава, как некогда А. Рубинштейн в музыке. Дофин шахматной доски – юноша с мало интеллигентным лицом, почти необразованный, но небольшой лоб его ничего не говорящей физиономии хранит гениальную память на шахматные комбинации.

Говорят, он знает наизусть все великие партии. Откройте сборник их на любой странице, он в любом месте партии угадает, когда она играна и кем. Феномен, изумительный самородок, и откопал его один русский полковник, основатель лодзинского шахматного клуба". Дополнением к статье "Игра царей" является небольшая заметка "Первые люди", где Меньшиков проводит мысль об аристократизме таланта, абсолютно независимом от социального происхождения. Посему современная аристократия (автор избегает слова "дворянство") замкнулась в крайне спорном определении благородства – в количестве записанных предков. "Посмотрите на этих небрежно одетых артистов шахматной игры. Видимо, люди очень небогатые, несмотря на мировую славу, и родились Бог весть в каких формациях общества. Но они – таланты! Божией милостию они первые в своем крайне трудном искусстве! И вот здесь, около столиков с шахматами, вы чувствуете на себе великое влияние таланта.

Наблюдая за гениальной игрой, вы ощущаете, до какой степени она чудесно поднимает нашу бездарность до себя: не до творчества своего, конечно, – но все же хоть до понимания этого творчества"22. Прекрасные слова. Можно предположить, по Меньшикову, что если бы все евреи играли в шахматы, то и отношение к ним было бы иным. Но и это предположение оказалось неоправданным.

По поводу одного из сильнейших турниров начала века – Карлсбадского международного турнира 1911 г., где из 26 участников было 12 евреев, или почти 50 % (первые четыре места заняли Рихард Тейхман, Карл Шлехтер, Акиба Рубинштейн и Гирш Ротлеви), в шахматном отделе "Пестер Ллойд" появилась статья, принадлежащая перу чемпиона мира Эммануила Ласкера, посвященная вопросу о причинах большого числа евреев среди шахматистов. Объяснение Ласкера носит социологический характер. Автор полагает, что вследствие тяжелых исторических условий у евреев получили сильное развитие фантазия и воля – компоненты, необходимые шахматисту. Кроме того, евреи бедны, многие работы для них недоступны, а отсюда – тяга к неординарным занятиям, таким, как игра на сцене, писательство и даже игра в шахматы. Последнее вряд ли можно отнести к профессиям, дающим определенный заработок, но шахматы дают возможность выделиться из толпы, а "бедность легче переносится, если чувствуешь свою незаурядность". Так как это статья никогда не была напечатана по-русски, то мы приведем ее полностью, тем паче что она является, по нашему мнению, зачином многих работ на аналогичную тему, в том числе и антисемитских. Последнее утверждение требует пояснения: в полемике часто используются аргументы противоположной стороны, с обязательной перестановкой акцентов. Итак:

«В Карлсбадском турнире из 26 участников 12 было евреев. Это не единичное явление. Множество евреев являются любителями шахматной игры. Это особенно заметно, если принять в расчет незначительность евреев по сравнению с общим числом населения земного шара.

Шахматами занимаются арийские, семитские и малайские народы во всех уголках известного нам мира. Это самая распространенная игра.

Хочется задать вопрос: "Почему среди всех народов евреи более других интересуются этой игрой? Имеются ли у них к этому особые способности или дарования?" Большинство, не задумываясь, ответят, что евреи, обладающие предрасположением к умственным занятиям, среди которых числятся и шахматы, предназначены к этому.

К этому добавляется, благожелательно или с пожатием плеч, в зависимости от степени симпатии к евреям, что у евреев в этой области превосходство над христианами. И на этом для большинства вопрос будет исчерпан. Однако это утверждение совершенно ошибочно и противоречит фактам.

Еврей, разумеется, не более интеллигентен, чем христианин. Он и не может быть таковым. Интеллигентность – понятие, равнозначное познавательным способностям, составная часть которых зиждется на двух элементах: памяти и воображении. В нашем уме собрано множество фактов, которые верно или неверно были восприняты.

Если факты ясны и получены в правильном причинном порядке, то они [факты] служат достаточно хорошим материалом для правильных выводов. Но тот, кто не в достаточной степени или ошибочно усвоил явления, тот приходит к неверным результатам. У евреев в ошибочности видения фактов большой опыт. Гетто не было идеальным местом для наблюдений, а, следовательно, для выводов. Поэтому у евреев способности к правильной оценке фактов весьма слабы. Равно и их способности к анализу ослаблены и стоят на низком уровне. Эти недостатки будут существовать до тех пор, пока евреи не произведут писателя, который непредвзятым взором увидит человека и сумеет создать характеры, или появится скульптор, который будет правильно видеть физическую сторону вещей. Или среди них появятся люди, которые будут руководствоваться не измышлениями и идеями, а, главным образом, реалиями окружающего мира.

Второе свойство ума – воображение – чрезвычайно развито у евреев. Каждый угнетенный народ обладает большим воображением, чем угнетающий, потому что у первого больше причин для печали, чем у второго. Движущая сила воображения – воля. Любая нужда стимулирует фантазию; сытость, исполняемость желаний – не возбуждают воображение. Поэтому евреи, предки которых помногу голодали, и стремления которых часто не сбывались, как компенсацию за те лишения получили богатую фантазию.

Если ничто этому анализу не противоречит, то можно заключить, что интеллигентность евреев только в одном имеет превосходство, в другом – она недостаточна. Но та форма интеллигентности, которая присуща евреям, используется ими наилучшим способом. Они вынуждены к этому, потому что не могут получить достойной работы. Синекуры удерживаются за теми, к кому власти предержащие благосклонны, а к таковым евреи не принадлежат. Поэтому евреи бросаются на те характерные профессии, которыми новое время так богато: театр, варьете, литература, т. е. разновидность занятости, которая "витает в облаках" и которая, как непрактичная, избегается другими нациями. В эти непрактичные занятия внедряются потомки Иуды и добиваются кое-какого достатка. К таким шатким профессиям принадлежит турнирная шахматная игра. Едва ли можно назвать ее в полном смысле слова профессией, ибо она не приносит стабильного заработка для семьи. Но… она приносит известность. А бедность легче переносится, если чувствуешь свою незаурядность. Известность можно также использовать в деловых сношениях, она дает некий шанс для выбора других занятий, типа работы страхового агента или учителя, или дает возможность получить рекомендацию на получение легкой работы со сносным жалованьем.

Поэтому, мне кажется, экономическая нужда евреев может служить достаточным объяснением появления многочисленных еврейских мастеров по шахматам.

К этому следует добавить, что евреи как нация любят шахматную игру. Их сильная фантазия обнаруживается в легкой оживленной форме при создании комбинаций, во внезапных осложнениях, поражающих воображение, – здесь знание мира не нужно, здесь проявляется лишь идеальная способность к эксперименту в мире игрушечном. В этой комбинационной страсти еврейские шахматисты непревзойденны. Многие из них настолько сильны, что осмеливаются избрать профессиональный шахматный путь. Для этого многого не требуется. Чтобы просуществовать шахматами нужно лишь не намного превосходить любителей. Но, несмотря на это, немногие становятся мастерами, и именно те, кто испытывают непреодолимую тягу к этой игре.

Обыкновенно еврейские мастера терпят поражения вследствие недостатка объективности – "common sense" (здравого смысла. – С. Д.) согласно английскому выражению. Отягощенный наследственными иллюзиями еврей только в исключительных случаях может превзойти христианина, предки которого тысячелетиями держались привычных фактов. Это присуще и шахматной игре. Здесь рядом с элементом комбинации действует и элемент силы. Первый требует фантазии, второй – оценки.

Если в ошеломляющей комбинации евреи могут быть учителями неевреев, то христиане гораздо больше наделены такими способностями, природная сила которых ломает сопротивление противника»23.

Выражение, написанное по-английски, кажется, более всего выдает авторство Эммануила Ласкера. "Common sence in chess" ("Здравый смысл в шахматной игре") было написано чемпионом мира по-английски и вышло в Лондоне в 1897 г. В социологическом плане правота Ласкера не требует больших доказательств, по крайней мере в отношении прошлого. В наш век шахматы стали чуть ли не заурядной профессией. А количество евреев отнюдь не уменьшается. Хотя в свободном западном и не только западном мире перед ними открыты многочисленные пути. Утверждение, что евреи обладают большими комбинационными способностями, весьма спорно.

Достаточно сопоставить в этих отношениях двух современников – Боголюбова и Шпильмана, чтобы выяснить: оба они как бы слеплены из одного теста. А фундаментальность в одинаковой степени была присуща и Флору, и Карпову.

С. Г. Тартаковер в одной из своих статей писал о еврейском элементе русского Западного края, так много давшего талантов шахматному миру. Объяснение этому факту близко к ласкеровскому: "Вероятная причина этого явления таится в невозможности – ввиду ограничений гражданских прав (в царской России) – влиться иным образом в русло общественной жизни"24.

Ему вторит вдумчивый писатель и шахматный теоретик Е.А. Зноско-Боровский в статье "Евреи в шахматах"25: "Условия жизни еврейства во многих странах, и особенно в Восточной Европе, которая и поставляла за последнее время наибольшее количество шахматных мастеров, как известно, сложились так, что евреи стремились к наиболее либеральным и даже не вполне ординарным профессиям, где не ставился бы вопрос о национальности, где он не служил бы препятствием на пути к совершенствованию и к успехам. Да и сама игра по самому существу своему не может не быть близка складу еврейского мышления". По его словам, евреи занимают выдающееся положение на шахматном поприще: от чемпионов мира Стейница, Шлехтера, Рубинштейна, Нимцовича, Бернштейна, Шпильмана, Тартаковера, Рети и др. Далее он призывает с большой осторожностью выявлять специфические национальные черты. Для примера он берет Эм. Ласкера и его антипода, австрийского еврея Карла Шлехтера.

И вновь повторяет: как можно объединять такие разные творческие личности, как Ласкер, Рубинштейн, Шлехтер или Нимцович. Евгений Александрович предвидит будущее, когда предупреждает: "Все сказанное убеждает нас, с какой осторожностью следует говорить о национальных особенностях в шахматном искусстве, не имеющем как будто никакой связи с грешной землей, с устоявшимся бытом, и в первую очередь эта осторожность должна быть применена в отношении еврейства" (курсив мой. – С. Д.).

Любопытно, что еще до Первой мировой войны на страницах "Нового времени" и журнала "Шахматный вестник" (январь 1914 г.) возникла полемика между Е.А. Зноско-Боровским и А.А. Алехиным по поводу шахматного стиля американского шахматиста П. Морфи.

Невероятно, но Зноско-Боровский упрекал Алехина в солидарности со Стейницем.

Алехин отвечал: "В. Стейниц был, несомненно, очень крупной фигурой, и до того, что он дал нашей царственной игре, теоретической стороне ее, в лучшую свою пору, – очень и очень далеко всем нашим доморощенным философам от шахмат…" В общем, А. Алехин придерживался взгляда В. Стейница на творчество Морфи: он "играл всегда позиционно в широком смысле слова"26.

Петербургский турнир 1914 г. вызвал невиданный ажиотаж, связанный с соперничеством чемпиона мира Эммануила Ласкера с восходящей звездой Хозе Раулем Капабланкой. Интерес был естественным, как естественна смена поколений – кубинец был моложе вельтмайстера на целых 20 лет. Это была жестокая борьба, где гений Ласкера проявился с необыкновенным блеском. Отставая на 1,5 очка после первой половины турнира, чемпион мира в восьми финальных партиях набрал семь очков, и не только отыграл потерянное, но и сумел обойти честолюбивого конкурента на пол-очка, выиграв у него сенсационную партию.

Удивительно и то, что после предварительной половины турнира Ласкер в скрытой форме предугадал окончательный результат: "Мы с Таррашем отстоим от Капабланки на полтора очка. Наверстать это расстояние трудно, и нам придется много потратить энергии, чтобы выбиться на первое место… При таких условиях было бы совершенно бесплодно предсказывать результаты. Всякая, самая невероятная на первый взгляд комбинация может еще осуществиться. Если бы кто-нибудь хотел держать тысячу против одного за такой примерно порядок призеров: Маршалл, Алехин, Тарраш, Капабланка, Ласкер, то я, по крайней мере, без колебания принял бы это пари"27. Взглянув на таблицу этого турнира, мы можем обнаружить, что игроки в действительности расположились в обратном порядке приведенного списка, с незначительной перестановкой мест Алехина и Тарраша. Видимо, этот результат чемпион мира считал наиболее справедливым. Но русское общество в целом болело за Капабланку. И вновь интересную статью опубликовал М. Меньшиков, который внимательно следил за перипетиями борьбы, оставаясь на стороне кубинца, притом страстно болея за Алехина: "Что поделаешь, – объясняет Меньшиков, – чувство русского патриотизма нынче властно звучит даже в сердцах бесстрастных шахматистов, подавляющее большинство которых Евреи.

Они первенствуют в шахматном мире и количественно и качественно. За весьма редкими исключениями почти каждый шахматный маэстро – прямой потомок Авраама.

Непобедимый Ласкер, Яновский, Рабинович, Рубинштейн, Нимцович – дети двенадцати колен Израилевых. Представители остальных наций допущены здесь самою судьбою не более чем в пятипроцентной норме. Израиль на шахматном поле нашел свое возмездие за тот ущерб, который он претерпевает на некоторых других поприщах. Некоторые так и объясняют обилие Евреев среди шахматистов тем, что куда же им деться, если их не пускают ни в военные доктора, ни в чиновники, ни в офицеры. Однако же и в тех странах, где никаких ограничений для Евреев не существует, шахматное поле остается за ними. И Ласкера, и Яновского загнала на их путь не черта оседлости, а внутреннее призвание. Очевидно, самая психология шахматной игры всего более соответствует национальным особенностям еврейского ума. Победа шахматиста всегда основана на

точности расчета, – можно ли удивляться, что победителем чаще всего остается Еврей, привыкший за два тысячелетия своих скитаний и торговой профессии все считать, учитывать и рассчитывать? А среди нас, Русских, так мало хороших шахматистов не потому ли, что мы вообще и за пределами шахматного поля как-то не привыкли в чем бы то ни было руководствоваться строгим расчетом и не грешим излишней предусмотрительностью в жизни. Чигорин и Алехин – редкое исключение, только подтверждающее общее правило"28. Любопытно следить не только за мыслью Михаила Осиповича, но и за правописанием. Он нас отодвигает к половине прошлого века, пользуясь орфографией, когда, скажем, Ф. Булгарин слово "Жид" или "Еврей" всегда писал с прописной буквы. Собственно, прописная буква должна обозначать не одного еврея, а понятие "еврейство". Таковы слова-понятия Меньшикова "Ариец" или "Русский". Конечно, меняется коннотация. Обилие еврейских фамилий вызывает у ярого сторонника черты оседлости ассоциацию с пятипроцентной нормой.

Действительно, в Петербургском турнире 1914 г.: из 11 участников – семь евреев и только один русский (из четырех представителей России) – невелик процент. Но в отношении своих сородичей Меньшиков не прав – русский гений дал несколько чемпионов мира и несколько претендентов на мировое первенство, и их вклад в развитие шахмат вполне ощутим. Единственный русский Чигорин – это немало к этому времени (1914). Он официально был первым претендентом на мировое первенство и сыграл два матча со Стейницем.

Есть еще одна идея у Меньшикова – его убежденность, что евреи-шахматисты мало похожи на других своих соплеменников. Он внимателен, у Капабланки находит примесь негритянской крови. (Капабланка, как известно, был креол. Михаил Осипович был достаточно образован, чтобы подумать о возможности его марранского происхождения.) Вот его описание Ласкера: "Ласкер с пышною и густою шевелюрою, с острым профилем округленного лица, похож скорее на вдохновенного скрипача или виолончелиста, чем на шахматиста. В его фигуре так много вдохновения, что вероятно он умеет внести его даже в игру, основанную на расчете. Это поэт шахматного поля".

Турнир окончен. И к огорчению публики, в том числе и Меньшикова, не так, как предполагалось. Титан победил! Украл победу у "арийца", хоть и с примесью негритянской крови, но "арийца", и – Меньшиков проговаривается: в следующем "Письме к ближним" он объединил две статьи: "Жизнь под солнцем" и "Расовая борьба".

Первая посвящена текущим событиям, вызывающим ассоциации с новейшим временем: Дума и бюджет. Денег в казне нет и все живут старыми классическими рецептами: "заложить, продать, занять". Далее он пишет: "…чем глубже я вникаю в жизнь, тем для меня бесспорнее, что основным деятелем в каждой стране служит гений расы – главным образом гений правящего слоя. Если этот гений не глуп и трезв, то все в порядке: государственность делается деловитой, а с нею народ"^9. Затем – грустный анализ правящего слоя. Как принято у правых, тяготеющих к Германии, ссылка не только на расовые теории, но и на Бисмарка, упрекавшего славянство за "женственность". И это все накануне мировой катастрофы, до которой оставались недели. Но что делать с бюджетом, названным Михаилом Осиповичем шляхетским, расточительным, нетрезвым?

Надо поклониться "жиду" с маленькой буквы или идти к тому же "Еврею" на поклон, под благовидным предлогом "привлечения иностранного капитала".

Рядом с этим печальным анализом – маленькая статейка "Расовая теория". В ней в "женственности" обвиняется уже не только славянство, но и арийская раса. Как пример развенчивания "арийцев" выбран международный шахматный турнир, итоги которого лишь укрепили репутацию еврейства: «Деревянная корона в этой высокоинтеллектуальной области носится уже давно, чуть ли не полстолетия, представителями еврейского племени. Еврея Стейница напрасно покушался победить наш богатырь Чигорин. Нынешняя претензия молодого Испанца развенчать Еврея Ласкера тоже осталась тщетной. Это было прекрасное восстание арийской расы, имевшее в лице г. Капабланки все шансы на победу, но она окончилась самым странным, нелепым и тем более плачевным поражением. Может быть, потому, что у Евреев нет своего политического царства, – судьба предоставила им территорию шахматной доски, и здесь, пред "царем иудейским" г. Ласкером должны еще раз склониться все деревянные величества квадратных, разлинованных на клеточки королевств.

Что ж греха таить? Вместе со всем Петербургом, всей Россией, всем арийским шахматным миром я был душой и сердцем за Капабланку, и не только потому, что он ариец, а его противник семит, а потому еще, что г. Капабланка молод, изящен, гениален и необыкновенно симпатичен, а д-р Ласкер человек с сединой в волосах и со стальной машинкой вместо сердца».

Далее идет инсинуация против Ласкера, связанная с тяжелыми предварительными переговорами по поводу матча. Увы, крон-принц Рубинштейн был далеко не "жидом" (по определению Меньшикова), т. е. не обладал соответствующей практической хваткой. А вот "ариец" Капабланка, тот уж действительно – прагматик, шел к цели напролом и, в конце концов, сыграл желанный матч. Но это в будущем, а сейчас выпад против Ласкера, который не так безропотно идет на заклание: "Д-р Ласкер многих вооружил и возмутил против себя некорректною манерой вести кампанию против своего соперника не только на шахматном, но и на газетном поле. Чувствовалась попытка раздражить г. Капабланку, довести его молодую, впечатлительную натуру до состояния, близкого к потере равновесия. Этот прием, если он был в действительности (шахматный мир лучше об этом знает), не заслуживает оправдания.

Что это, в самом деле, за турнир, когда два главных героя, два кандидата на мировую шахматную корону, не могут даже раскланяться друг с другом и пожать взаимно руку? В области искусства, как и рыцарского состязания, это недопустимо".

На чьей стороне Меньшиков, ясно. Но что касается манеры вести газетную войну, то асом себя показал Капабланка. Спустя семь лет он загнал альтмейстера в угол, причем не последнюю роль в травле Ласкера сыграли "арийцы". Причины, по которым Ласкер капитулировал под газетным и иным давлением, он сам объяснил в книге "Мой матч с Капабланкой"30. "В шахматной прессе 1912-1914 годов довольно часто высказывается утверждение, что я ни разу не решился подвергнуть свое звание чемпиона мира серьезному испытанию и лишь этим удерживаю его". Более полную картину воспроизводит А.Н. Кобленц, лично общавшийся с "д-ром Фаустом": «Не последнюю роль в травле чемпиона мира приняли антисемитски настроенные шахматные круги»31. Уместно привести конец цитаты, относящейся ко времени меньшиковских упражнений: «любопытная деталь: просматривая шахматные отделы немецкой газеты "Rigasche Rundschau" нашел заметку редактора, выразившего свое "возмущение" тем, что в прессе Ласкера, победителя Петербургского турнира гроссмейстеров 1914 г., называли немецким шахматистом: "Какой же он немец, Ласкер – еврей". Эти же круги воспротивились матч-реваншу Ласкера с Капабланкой, на который он имел моральные права, в силу принятой традиции (он играл матч-реванш со Стейницем), и фактические права после своей грандиозной победы в Нью-Йорке в 1924 г.

Капабланка этого шанса своему маститому сопернику не предоставил. За бесчестность шахматы мстят. "Усыпив" Капабланку, Алехин не только выиграл у него матч на первенство мира, но и не согласился играть с ним матч-реванш – нравоучительная история для современных шахматных божков. (В наше время право на матч-реванш было "украдено" у Ботвинника.) В послевоенные годы Ласкер жил в стесненных обстоятельствах. И даже сделал другой своей профессией карты: "Несколько человек поднялись из-за своих столиков и подошли к нам. Среди них прославленный шахматный экс-чемпион д-р Э. Ласкер. Оказалось, что он здесь ежевечерне играл в покер. В тот период он слыл крупнейшим арбитром по покеру, и покеристы всего мира считали его решение окончательным. Жилось ему в материальном отношении трудно, и этот "арбитраж" служил для него подспорьем»32. Увы, и здесь, на житейском поприще, Ласкер не сумел приспособиться. Не было у него "жидовского" таланта наживать деньгу.

Но это в будущем, а сейчас Меньшиков мечет громы и молнии: "Благодаря плохому характеру г. Ласкера, в шахматном клубе образовались как бы две грозовые атмосферы: одна арийская, сочувственная г. Капабланке, другая – еврейская, более благоприятная д-ру Ласкеру. Спор, наконец, окончен. Презренные? очка – подумайте! – всего пол партии! – заставляют весь свет еще раз признать мировым величеством д-ра Ласкера. Честь ему за это и слава! Крайне неискренне и с болью в сердце мы вынуждены ему аплодировать". Меньшикову в буквальном смысле слова приходится утешаться забытой ссылкой русского по поводу предыдущего турнира и победы в нем евреев на их хитрость. Слово "зависть" Михаил Осипович забыл: «Единственным утешением служит то, что кроме бесцветных, хотя и сильных партий, обыкновенно "ничьих" с большими игроками, д-р Ласкер дал все-таки доказательство и действительно гениальной игры – какова его решительная партия с г. Капабланкой… ведь то удивительно, что д-р Ласкер играл в этот раз с сокрушающей, ничем не преодолимой силой. Бык очень сильное животное, но в объятиях удава у него начинают трещать кости, и несмотря на отчаянные усилия, он постепенно превращается в ком мяса.

Таково впечатление от этой ужасной партии». Сравнение грубое, жестокое.

Ничтожные пол-очка не означают для Меньшикова полного превосходства Ласкера над Капабланкой. Величие и красота таланта, по мнению Меньшикова, на стороне кубинца.

И именно это влечение "арийца" к красоте в этот раз погубило юного претендента, как когда-то погубило Чигорина. Оставляя в стороне, кто гениальнее – это дело вкуса (для Ботвинника – Капабланка высшее проявление гениальности) – бросим взгляд на таблицу Петербургского турнира. Единственное поражение Ласкер потерпел от Осипа Бернштейна, находился в критическом положении против Зигберта Тарраша, с трудом спас пол-очка, сделал ничью с Ароном Нимцовичем. Зато какие изумительные победы он одержал над Алехиным в финале – обе они вошли в золотой фонд шахматного искусства. Два поражения Капабланке нанесли два еврея – Ласкер и Тарраш, а в последнем туре Алехин подарил очко своему тогдашнему другу Капабланке. На языке шахматистов это называется "сплавить" партию. А количество ничьих в игре Капабланки возрастут вплоть до признания ничейной смерти шахмат.

Но это впереди. В прошлом же Михаил Иванович Чигорин с гневом писал о шахматных халтурщиках, перезжающих с турнира на турнир и делающих многочисленные короткие ничьи. На языке Чигорина эти ремесленники вполне справедливо назывались "бременскими музыкантами". Но и Чигорин, вопрошавший Макса Вейса, сколько он сделал ничьих в очередном турнире, забыл, что его матч с тем же Вейсом окончился четырьмя ничьими. И он сам объяснял отсутствие риска в этих партиях страхом потерять дележ первого приза. Оказывается, и "арийцы" могут быть практичными и умеют считать.

И последнее: Михаил Осипович возвращается к любимой идее, что евреи-интеллектуалы внешне не похожи на евреев: "Имея редкий случай наблюдать сразу полдюжины гениальных Евреев, я всматривался в них особенно внимательно. И вот что меня поразило: они вовсе не похожи на Евреев. Для Евреев они совершенно не типичны.

Ни одного между ними нет, о котором вы в толпе сразу и уверенно сказали бы: это Еврей. Чемпион мира д-р Ласкер гораздо больше похож на Итальянца, нежели на Еврея. У него что-то корсиканское, наполеоновское в лице, и никак не бердичевское или шкловское. Д-р Бернштейн – типичный француз, д-р Тарраш смахивает на Малороса или Баварца. Г. Нимцович – совсем Поляк, как и похожий немного на Надсона г. Яновский. Молодой г. Рубинштейн мог бы назваться Англичанином или любым Арийцем. Это в самом деле любопытная черта: как только Еврей выдается талантом, например, Антон Рубинштейн, он оказывается не Евреем – и по типу, и, вероятно, по крови. Невольно припоминается утверждение Чемберлена, что чистых семитов среди Евреев – 5 %, чистых же Арийцев – 10 %, остальное – помеси. Если верен этот намек (до обобщения тут, конечно, далеко), то что же это значит? Это значит, что в великой борьбе рас мы растрачиваем не только пожитки, но и таланты, а Евреи вместе с чужою кровью приобретают их"33.

Idee fixe "объевреиванья" общества. Конечно, к началу XX в. интеллигентные круги Петербурга и, в чуть меньшей степени, Москвы были достаточно пронизаны еврейским элементом. Крещение и смешанные браки были явлением далеко нередким. Напомним, что массовые крещения кантонистов привели к заселению бывшими евреями крупных городов. Если все население обеих столиц России по переписи 1897 г. составляло всего-навсего 2 млн. 300 тысяч человек, то количество бывших евреев в интеллигентной среде составляло весомый процент. Произошла, как я называю, "австриизация" России. Суть ее состоит в том, что «эти восходящие слои в немалой степени формировались из еврейских семей и евреев-пришельцев с окраин империи. Не в последнюю очередь именно еврейские круги следует благодарить за то, что здесь привилась любовь к музыке, были оценены такие музыкальные гении, как Густав Малер, Арнольд Шёнберг, Альбан Берг, Антон фон Веберн, за расцвет изобразительного искусства – вспомните хотя бы культурную жизнь в доме Витгенштейнов. И все же в еврейской традиции господствовало слово. Сознательное развитие еврейского ребенка начиналось с Ветхого Завета и священных книг, об этом подробно пишет Манес Шпербер в "Божьем водоносе".

У Меньшикова все принимает гипертрофированные формы. Так, в 1908 г. он разразился статьей в "Русском знамени" "Жид пришел", заимствовав название из знаменитой статьи "Нового времени" от 23 марта 1880 г. Поводом послужило чествование Ф.И. Шаляпина 24 ноября 1908 г. в связи с его гастролями в Петербурге. Среди публики было много евреев и наряду с русскими народными песнями знаменитый актер Николай Николаевич Ходотов исполнил популярную (до сих пор) песню на иврите "Хава нагила". Меньшиков с пеной у рта доказывал, что настоящая фамилия певца Ходотзон!34 Статья Меньшикова была замечена, и кадетский "День" ответил статьей, написанной Д.И. Заславским (под псевдонимом "Homunculus"), которая называлась "Равноправие на доске": "Евреи в России так угнетены, так исстрадались, такие терпят унижения, что, наверное, нуждаются в утешении, и кто из них хочет отдохнуть, хочет пожить хоть полчаса в атмосфере равноправия, пусть идет в шахматный клуб". Заславский иронизирует о наступившем времени мирового согласия: «Склонившись над евреем Ласкером, восторженно дышут ему в затылок свирепый юдофоб из "Голоса Руси" и елейно-подколодный Меньшиков». Далее идет знакомая картина с правом евреев на жительство: "Что, если бы в разгаре игры явился в клуб пристав и занялся бы проверкой документов у присутствующих евреев? Да Меньшиков ему бы горло перегрыз, да Меньшиков у себя на квартире устроил бы талантливого еврея-шахматиста, притворяющегося, будто он фармацевт". По поводу процентной нормы в шахматах фельетонист иронизирует: "Нет эллина и нет иудея для Меньшикова на шахматной доске, и это единственный уголок, где так блестяще разрешен национальный вопрос. Это сладкая истина, но опасная. Как бы все евреи поголовно не записались в шахматисты, и как бы не возникла новая религия…". Далее Заславский описывает фантастическую партию, игранную Меньшиковым против Ласкера. Дебют ее известен под именем "дебюта доктора Дубровина" – председателя Союза русского народа. Конец партии известен: