Текст книги "Алая заря (СИ)"

Автор книги: Саша Штольц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Глава двенадцатая, в которой чай восстанавливает силы

После длинной и полной нерадостных размышлений прогулки Соня не смогла пойти домой, где баба Валя непременно обвинила бы ее в беременности снова. Поэтому едва добежав до двухэтажки Тимура Андреевича, она проскочила мимо него на пороге и бросилась на поиски туалета.

– Дверь слева, – подсказал тот и через минуту весело заметил откуда-то из-за спины: – А говорила, что не придешь больше.

У Сони не было никаких сил испытывать смущение от его присутствия. Больше всего она была озабочена тем, чтобы успеть вовремя склониться к унитазу.

На его пожелтевших от старости стенках вместе с содержимым желудка потекли кровавые разводы.

К глазам подкатили слезы отчаяния.

Соня дергалась в мучительных попытках опустошить организм, но то, что ее отравляло, покинуть тело не могло.

Она даже не поняла в какой момент на ее плечи легла тряпка – очень широкая, так как ее хватило на то, чтобы обернуться вокруг тела несколько раз и защитить одежду от рвоты.

– Почему меня всегда тошнит? – выдавила Соня, вытирая рот тряпкой и приваливаясь к стене.

Ноги уже совсем не держали.

Тимур Андреевич стоял в дверном проеме и смотрел на нее с раздражающим сочувствием, будто его вины в том, что происходило, совсем не было. Впрочем, черт его знал, может, он ее и правда не осознавал. Двести с лишним лет старику – сердце у него наверняка очерствело уже раз десять.

– Потому что ты меняешься, я же говорил. А еще ты не принимаешь кровь.

Значит, она все-таки была права…

– Как я должна принять что-то настолько отвратительное?

Тимур Андреевич постучал пальцем по виску.

– Головой принять. А кровь вкусная.

С совершенно неприличным звуком Соню вывернуло опять.

Тимур Андреевич усмехнулся.

– Чаечку налить?

– Не хочу.

– А я налью. Эдак ты все, что в теле есть, выблюешь.

Он пропал из виду, но после того, как загремел чашками неподалеку, продолжил говорить как ни в чем не бывало, даже не повышая голоса – Соня почему-то и без того прекрасно его слышала.

– Судя по тому, что блевать тебе есть чем, ты хорошо ешь. Продолжай. Любая пища понадобится, чтобы наращивать силу. Хотя кровь, конечно, помогла бы больше.

– Не буду я ее пить! – прохрипела Соня.

Поморщившись, она прокашлялась. Болезненное ощущение в горле лишь усилилось.

– Чай тогда попей иди. Надеюсь, ты любишь сладкий.

– Не люблю.

– Да без разницы. Я уже положил. Иди пей и восстанавливай силы.

Соня хотела упрямиться и дальше, но промочить саднящее горло действительно не помешало бы, поэтому кое-как она поднялась и доползла туда, откуда шел голос – на тесную и не менее грязную кухню.

Видно было, что пользовались ей крайне редко. Шкафчики были приоткрыты и полупусты, столы – заставлены пыльной утварью и выстроенными в ряд пустыми банками. В одной из них была мутноватая вода с плавающими в ней мухами. Пол был липким, и обувь, которую Соня, даже если бы не ворвалась по острой нужде, ни за что не стала бы снимать, приклеивалась к нему на каждом шагу.

Ее передернуло, но, к счастью, отвращение не побудило ее вернуться обратно в туалет.

– Чего скукожилась, как жаба? – спросил Тимур Андреевич.

– Здесь очень грязно, – брезгливо сказала Соня, замечая засохшие круглые пятнышки на поверхности клеенки на столе.

– У меня нет времени убираться.

Она с недоумением посмотрела на старика. Это у него-то времени не было? У бессмертного вампира?

– Для тебя я расстарался и помыл чашку, – сказал Тимур Андреевич. – В следующий раз будешь мыть сама.

– Следующего раза не будет. Я больше не приду.

Он согласно мотнул головой, решив не спорить.

Себе он чай не налил, поэтому, расслабленно развалившись на табуретке и уперевшись спиной в подоконник, правой рукой подносил ко рту графин с водой, а левую держал в кармане старой спортивной кофты. Соня с тревогой уставилась на спрятанную руку – ту самую, из которой он поил ее кровью – и задалась вопросом, который не смогла пока озвучить: зажила ли она? Или теперь он лишился такой силы?

Фарфоровая чашка – явно из какого-то старенького симпатичного сервиза – с липким звуком оторвалась от клеенки, и Соня начала придирчиво ее рассматривать. По верхнему краю шла тонкая трещина, а кроме этого, никаких других особенностей она не обнаружила. Чай был очень крепкий, почти черный, поэтому дна видно не было. Соня немного покачала чашку из стороны в сторону, пытаясь оценить чистоту изнутри хотя бы по краям.

– Да пей уже! – сказал Тимур Андреевич. – С мылом помыл!

– А там точно чай? – уточнила Соня.

– Чем хотел потравить, тем уже потравил.

Она вмиг помрачнела. Действительно. Бояться-то уже нечего было.

Осторожно присев на краешек табуретки, она сделала глоток безобразно сладкого чая и едва не выплюнула его обратно в чашку.

– Пей-пей, – начал подгонять ее Тимур Андреевич. – Тебе сахар нужен!

– Вы туда весь, что был, положили?

– Что на донышке оставалось – все вывалил.

Благо чашка была небольшой – Соня прикончила чай в несколько больших глотков.

– Вкусно?

– Мерзость.

Тимур Андреевич спрятал улыбку за краешком графина, к которому снова приложился.

– Ну и зачем пришла? – спросил он. – Надеюсь, чтобы убить меня?

Соня неприязненно поджала губы.

– Нет. Мимо проходила.

На языке теперь осел ужасный сладко-горький привкус, от которого не получалось избавиться. Фу.

– И чего? Прям ни одного вопроса не появилось? Нормально в школе-то работается?

– Замечательно.

– Никого еще не покусала?

– И не планирую.

Соня сжала края пустой чашки, и та издала жалобный треск. Трещинка поползла дальше, к середине, а от ободка отвалился маленький кусок. Она испуганно поставила чашку на стол, и ее виноватый взгляд лихорадочно заметался по кухне.

Тимур Андреевич почему-то не разозлился и всего лишь усмехнулся, отставляя графин в сторону.

– Голодать будешь?

– Не буду. У нас в столовой делают очень вкусные пирожки.

– Правда? – оживился он. – Принеси мне в следующий раз.

– Не будет никакого следующего раза! – вспылила Соня и встала так резко, что табуретка пошатнулась и с грохотом упала на пол, а одна из ножек покосилась вовнутрь.

– Ну давай, сломай мне тут все, – беззлобно проворчал Тимур Андреевич.

– Я не нарочно!

– Осторожнее будь. В твоих руках очень много силы.

– Неправда, – возразила Соня.

В студенческие годы она много плавала и регулярно ходила зимой на каток, но после окончания института и тем более с началом работы стало совсем не до оздоравливающего спортивного досуга, поэтому она даже сильным плечевым поясом теперь не могла похвастаться.

Тимур Андреевич фыркнул.

– Правда. Захочешь – и человека пополам сложишь. Можешь попробовать, кстати, на мне. Возражать не буду.

Опять он за свое…

Соня подняла табуретку и попятилась назад.

– Я пошла.

– Уже? Может, еще чашечку чая? – предложил Тимур Андреевич. – Полегче станет.

Она замерла в коридоре напротив газеты 1897 года, которая торчала из-под зеркала. Но ее заинтересовали вовсе не объявления о каких-то продажах книжном магазине.

Полегче станет? От чая?

Она вернулась обратно в кухню, чтобы полоснуть Тимура Андреевича яростным взглядом.

– Руку покажите, – процедила она сквозь зубы. – Немедленно!

Он невозмутимо вытащил левую из кармана и вытянул ее вперед. Не успев удивиться, Соня вдруг вспомнила, что он теперь должен делать все, что она ему прикажет. Какая кошмарная власть!

На его ладони блестела кровь от свежей раны, прямо поверх едва зажившей позавчерашней.

Теперь Соня могла отчетливо уловить знакомый привкус в налипшей во рту сладости. И как только сразу не поняла!

Ее замутило, и она прижала ладонь ко рту, но порыва снова бежать к унитазу и избавляться от содержимого желудка не возникло. И только от этого осознания стало еще более гадко, чем от того, что она опять пила его кровь.

– Тебе же помогаю, – пожал плечами Тимур Андреевич, беспечно разглядывая ужасную рану на своей руке. – А то так и будешь мучиться, пока какого-нибудь ученика не покусаешь, если, не дай Бог, разозлит тебя. А ученики что сейчас, что сотню лет назад – одни и те же. Даже самого спокойного учителя из себя смогут вывести, если захотят. А вампира так вообще лучше не тревожить лишний раз.

Соня же смотрела на его руку с жуткой смесью отвращения и любопытства. По крайней мере, вгрызться в нее ей не хотелось – уже хорошо.

Если рана не заживала, значит больше не было у Тимура Андреевича никаких способностей, а в таком гадюшнике этот старик легко мог помереть от заражения крови. Может, он того и добивался, если не удосужился как следует ее обработать? Такого Соня допустить не могла. И это говорило в ней вовсе не доброе сердце. Он должен был жить дальше, а не получить то, чего так отчаянно хотел.

Промыв его рану водкой, найденной в углу за холодильником, Соня молча перевязывала его руку единственной более-менее чистой тряпкой – огрызком простыни, которую он накидывал ей на плечи. Тимур Андреевич тоже продолжать беседу не торопился. Просто недовольно хмурился и пялился в пол.

Тишина быстро стала в тягость, потому что разум Сони разрывался от вопросов.

– Я не испытываю желания выпить вашу кровь, – сказала она.

– Очень жаль. А ведь у меня в ней столько всего понамешано – компота разнообразнее ты не выпьешь никогда.

Он не умел нормально разговаривать, поняла наконец Соня. Он был как баба Валя, который перевалило за семьдесят, только еще хуже. Она просто придиралась к каждой мелочи, а он еще и кривлялся и издевался, уходя от темы. Вот что значил огромный возраст.

– Разве я не должна хотеть кровь? – терпеливо пояснила она. – Чуять ее как-то?

– А ты не чуешь?

– Не… нет, – неуверенно произнесла Соня.

Тимур Андреевич поднял руку повыше, и она сразу догадалась, что он предлагает ей сделать. Чуть-чуть наклонившись, она принюхалась.

– Спиртом воняет.

– А еще?

– Как будто бы солеными огурцами…

Тимур Андреевич приподнял густые черные брови и скосил глаза куда-то вверх, что-то припоминая.

– Закатки, наверное, были в этой простынке. Но давно. Обоняние-то, значит, улучшилось.

Соня вдохнула воздух чуть увереннее и наконец почувствовала ее.

– Пахнет кровью. Как и всегда пахло. Железом. Неаппетитно.

– А ты думала, она булочками пахнуть будет?

Соня неопределенно тряхнула головой.

Не думала, но предполагала, что раз это вызывает у вампиров зависимость, то пахнет чуть более приятно.

– Со временем привыкаешь, – сказал Тимур Андреевич.

Снова эта фраза. Она у Сони уже поперек горла сидела!

Не хотела она ни к чему привыкать!

Она закончила перевязывать рану и потуже затянула на ней узел, но Тимур Андреевич даже не вздрогнул, словно боли совсем не ощущал. Разве не должен был?.. Или за сотни лет научился игнорировать ее?

Уточнять Соня все же не рискнула. У нее были вопросы и понасущней.

Она отодвинулась и нервно потеребила пальцы.

– Ну? – Тимур Андреевич выжидательно склонил голову набок. – Постареешь, пока дождешься… Спрашивай давай.

– Вы и так старый.

– Три секунды назад явно был моложе, чем сейчас.

Соня внимательно взглянула на его лицо, по которому ему можно быть дать и сорок, и семьдесят. Неужели еще позавчера это было лицом монстра, искаженным, с налитыми кровью глазами и распахнутым в чудовищной гримасе зубастым ртом?.. Теперь уже с трудом верилось.

Вздохнув, Соня озвучила волнующий ее вопрос:

– Что если я не буду никого кусать? Вообще? А просто… буду брать немного крови… через шприц, например? Человек так не станет пиявцем?

– Ба! – воскликнул Тимур Андреевич. – Да ты соображать и вопрошать по делу начала!

Соня сердито засопела.

– Человек не станет пиявцем, даже если ты его укусишь. До тех пор, пока сам кровь не попробует. Кусай на здоровье – яд вампирский от раны и следа не оставит. А люди, если кровь пить их не заставишь и не будешь их гонять, выздоровеют рано или поздно. Это как болезнь. Укусишь – отравишь. Побегают маленько с туманной головой – и пройдет. Это не навсегда.

– Но вы же говорили…

– Если кормушку захочешь сделать, то станет. Власть возьмешь в руки безграничную и сможешь сделать сосуд из чужого тела. Но тебе не нужно заставлять человека пить кровь и хранить ее для тебя, укорачивая срок жизни. С чего ты взяла, что это обязательное условие?

– С того, что вы рассказывали про пионерский лагерь, – растерянно проговорила Соня.

– Тот стратилат затейником был. Со временем скука одолевать начинает – вот и начинаешь подстраивать свой образ жизни под систему. Раньше в усадебной глуши крестьян пили: вроде все свои души, а особо не разгуляешься – каждого приходилось заставлять крест снимать да надевать обратно, чтоб не забыл. И всюду иконы с распятиями и дух церкви не выветришь… А после революции хорошо стало. Удобно. По всей стране смогли разъехаться, больше свободы обрели. И люди обычные стали… тоже удобнее.

Соня нахмурилась.

– Что вы имеете в виду?

– Звезды красные откуда, думаешь, взялись? – хитро прищурившись, спросил Тимур Андреевич.

– Звезда – это символ нашей страны. Свобода пролетариата. Кровь и труд рабочих. Искра, зажигающая юные сердца.

– Про кровь это ты верно говоришь. Интересно как совпало, да?

От мысли, что кто-то из вампиров был там, в тот судьбоносный день, когда красная звезда становилась частью истории, стало дурно.

– Сколько вас таких?..

– А я что? А меня среди вас уже нет, – заметил Тимур Андреевич. – Да не так уж много. Неужто думала, что все пионеры и комсомольцы кровь пьют?

Соня поджала губы. Действительно думала. Если не все, то многие.

– Нет, – сказал Тимур Андреевич. – Говорил же. Жить хочется. Только не душе, а разуму поганому. А коли будет вампиров очень много, так ведь и попасться кому нехорошему можно – истребят же, не дай-то Бог! Всегда находятся люди, которым покоя кровопийцы не дают. Одному мне только не повезло: меня не нашли, и я не нашел. А ты не теряй бдительность. А то мало ли…

Час от часу не легче. Не так уж и хорошо вампиры скрывались, раз об их существовании знали. Каждый подросток эти страшилки не раз слыхал, стало быть, распространили их люди знающие.

Соня поежилась.

Тимур Андреевич несколько раз сжал и разжал перевязанную ладонь.

– Отвык я от того, что само не лечится, – протянул он, а затем почему-то довольно сказал: – Здорово!

Соня этой радости понять не могла, но могла попытаться. Наверное, у того, кто на двести с лишним лет забыл о том, каково это быть обычным человеком, возвращение к чему-то обыденному и естественному могло вызвать либо сожаление об утерянном, либо облегчение. Раз Тимур Андреевич мечтал умереть и теперь стал смертным, то ему однозначно подходил второй вариант.

А вот Соня еще помнила. И своим переменам и новым способностям, пусть и в некоторой степени удивительным, совсем не радовалась и все бы отдала за то, чтобы этого с ней никогда не случалось.

Когда она засобиралась домой, Тимур Андреевич не стал ее задерживать, но напомнил ей о пирожках.

– Не принесу и не приду больше, – снова сказала Соня, оглядываясь через плечо.

– Ага, – снова согласился Тимур Андреевич.

Он знал, что она придет. И она тоже знала. Довериться ей некому, поделиться этим нельзя, а если бы и были у нее тут близкие друзья, то совет ей точно дать не смогли бы.

Она придет, потому что у нее появятся новые вопросы, а другой выбор – нет.

И, возможно, в следующий раз она даже захватит пирожки.

От пирожков старый вампир, скорее всего, тоже отвык.

Глава тринадцатая, в которой развеивается дым

Соня не приходила к Тимуру Андреевичу три дня. После работы она порывалась свернуть на теперь уже знакомую улицу, но каждый раз передумывала. Так как все было хорошо, не стоило туда и соваться. Объяснения ей пока были не нужны, советы тоже, а язвительные комментарии слушать просто так она точно не хотела.

После его “восстанавливающего” чая ее состояние улучшилось. Она не чувствовала тошноту, не ела в два раза больше, уроки провела без привычного беспокойства о том, что что-то пойдет не так. Видимо, даже превратившись в вампира, можно было жить нормальной жизнью. О том, что будет через месяц, она пока не задумывалась и всячески старалась вытряхивать любые мысли об этом из головы. После последних событий ей хотелось хоть немного прийти в себя и расслабиться. Пусть это и было самообманом.

Через два дня Соня сходила с седьмыми классами на субботник, а после него наступил выходной. Из Горького приехал Степа и привез маму.

Увидев ремень, который Соня носила не снимая, та восторженно захлопала в ладоши.

– Ну красота! – заявила мама. – Все взгляды на себя небось перетянешь с местных красавиц. Хороша ведь, Степк? Смотри в оба – а то уведут!

– Хороша, конечно, – подтвердил Степа и посмотрел на Соню пронзительным взглядом. – Не уведут.

Она почувствовала его, но никак не отреагировала, больше озабоченная легкой тревогой, свербевшей в груди, которая, кажется, возникла сразу же после того, как они прогулялись в облагороженном во время вчерашнего субботника парке.

На улице было тепло, свежо и красиво – одним словом, бабье лето. Они гуляли по площади, и мама не выпускала из рук свою “Вилию-Авто” и с видимым удовольствием щелкала Соню вместе со Степой там, где солнышко интересно падало.

И Соня себя чувствовала хорошо, если не считать странного беспокойства. Настолько хорошо, что начала стягивать пальто, привлекая к себе слишком много внимания.

– Соня, ты чего? – удивился Степа, перехватывая ее суетливые пальцы, расстегивающие плохо поддающиеся пуговицы.

– Не май месяц! – воскликнула мама.

– Очень тепло сегодня, – Соня тут же попыталась оправдываться и скинуть с себя ледяные руки Степы. – Душно.

– Глупости не говори, приморозило же. Ну-ка надевай обратно! Не хватало еще простудиться! Вон щеки-то как на холоде покраснели.

От маминого негодования в воздух взвился пар из ее рта, и до Сони запоздало дошло, что холодно тут всем, кроме нее. А ее солнце припекало. Только не очень-то дружелюбно.

Неужели?..

Она задрала голову к синему безоблачному небу и, прищурившись от яркого света, дотронулась до лица пальцами. Горячее.

– Пойдемте домой, – пробормотала Соня. – Кажется, я и правда немного замерзла. А дома… яблочный пирог.

И почему только она не отдала предпочтение пирогу несколько недель назад?..

Соскучившаяся мама решила остаться на ночь – благо баба Валя не возражала – а на утро следующего дня поехать в город вместе с дядей Сашей. Степу, естественно, такой расклад не порадовал: ему баба Валя отыскала бы место для ночлега только в том случае, если он бы наконец надумал жениться. А пока он вынужден был отправляться восвояси.

Оставив маму чаевничать с бабой Валей, в восьмом часу вечера Соня пошла напоследок прогуляться со Степой еще раз и заодно проводить его в путь.

Солнце как раз село, багряный закат догорал за домами, а фонари потихоньку начинали зажигаться.

– Ты какая-то не такая сегодня, – заметил Степа, но прежде, чем Соня успела придумать подходящий ответ, предложил: – Пойдем целоваться?

Соня замедлила шаг и неуверенно замотала головой.

Языком во рту она опасливо потрогала верхние зубы. Нормальные. Но разве ж могла она знать наверняка, что не заострит их ненароком, когда Степка потянется к ней.

– Я зря думаю, что тебя тут не уведут? – он недоуменно сдвинул брови.

– Да где тут меня уведут… Коллектив-то почти весь женский.

Виктора Ивановича Соня благоразумно даже вспоминать не стала.

– Тебе тут нравится?

– Да. Наверное. Честно говоря, я пока не добилась больших успехов в преподавании… но все впереди?

Степа кивнул каким-то своим мыслям и сжал Сонину руку.

– Может, удастся мне перевестись сюда в ближайшие месяцы, – задумчиво проговорил он.

– Да ты чего вдруг? – изумилась Соня. – Не уводит меня никто, не веришь, что ли?

– Ты хочешь, чтобы я сюда приехал?

В это непростое время она совершенно точно не хотела больше никаких перемен. Если Степа переедет в Кстово, снимет себе квартиру, будет видеть ее каждый день – там и до сожительства недалеко, а до свадьбы еще ближе.

А Соня еще не разобралась со своим голодом! У нее клыки растут! И на солнце даже с красным ремнем кожу печет – звезду надо где-то срочно искать! Степа небось не согласится ей подносить стакан с кровью каждый месяц. Испугается и вообще пристрелит жуткую кровопийцу. Еще и в отделение милиции притащит: смотрите, мол, я долг свой общественный выполнил – угрозу истребил! А угроза возьмет и подымется у всех на глазах – и сожрет каждого, кто свидетелем будет!

Страшные события, которые, скорее всего, и не случились бы никогда, стремительно пронеслись в мыслях Сони, вгоняя ее в дрожь.

Нет. Степе ни в коем случае нельзя сюда!

Иначе ей придется раскрыться. А он не поймет. Соня бы на его месте не поняла.

Или того хуже: она не решится рассказать ему, будет скрываться – и тогда жизнь превратится в настоящее мучение. И рано или поздно она все равно выдаст себя голодным взглядом.

– Не хочешь, – сделал вывод Степа и остановился на месте.

– Рано пока, – выдавила Соня, отводя виноватый взгляд в сторону.

– Чего рано-то? Все вокруг о свадьбе говорят! Замуж за меня идти не собираешься?

– А ты не предлагал.

– Предлагаю вот.

Соня вздохнула. Романтикой в этом предложении и не пахло.

Зато запахло сигаретами.

Степа, похоже, занервничал, и Соня вместе с ним. Еще вчера она поняла, что проверять, как пахнет кровь Тимура Андреевича в тот раз было бесполезно – слишком рано. А вот накануне вечером она обнаружила, что пространство вокруг нее полнится огромным количеством запахов, которые она без труда могла бы распознать, если бы как следует сосредоточилась. Более того, эта чувствительность, по сравнению с вчерашним днем, усилилась, поэтому Соня уловила аромат бумаги и табака, что был в нее завернут даже раньше, чем Степа вытащил пачку.

Она нахмурилась.

– Не кури, пожалуйста.

– Очень хочется, Сонь. Отойди в сторонку, как обычно, ладно?

В желудке дернулось что-то неприятное и холодное, но Соня не обратила внимания на это ощущение и всего лишь поджала губы, делая несколько длинных шагов подальше от источника дыма.

Обычно этого расстояния хватало, чтобы дышать свежим воздухом, особенно если вставать против ветра, но в этот раз почему-то не помогло. Соня побродила вокруг, пытаясь отыскать удобное местечко, но тошнотворный запах преследовал ее, где бы она ни стояла, забивался в нос и препятствовал движению кислорода.

Недовольство разрослось быстро и незаметно, поэтому Соня не успела себя остановить и задуматься о том, что творит.

– Хватит!

Она выдернула сигарету из пальцев Степы, и неожиданно для нее самой этого показалось недостаточно, поэтому она, на миг оцепенев, не бросила ее на землю, а с яростью раздавила в кулаке.

Степа обескураженно уставился на темные разводы на ее раскрытой ладони, с которой посыпались пепел и бумага. Ни боли, ни жжения она не ощутила. Только отвращение.

– Соня?..

Порыв злости сразу утихомирить не удалось. От неудобства дернув верхней губой, под которой прорезались клыки, она перевела бешеный взгляд на Степу и процедила:

– Больше не кури при мне.

– А?..

– Я не выношу этот запах, но ты снова и снова продолжаешь курить!

– А мне это нужно! – вдруг вспылил и Степа. – Ты что, хочешь, чтобы я мучился от желания выкурить сигарету только потому, что тебе трудно отойти в сторонку и немного подождать?

Уж он-то точно не захотел бы, чтобы Соня мучилась при нем от желания разодрать ему глотку. Эту мысль Соня даже не успела осознать, потому что Степа упрямо потянулся за новой сигаретой.

Она перехватила его руку.

– Давай не будем ссориться, – сдержанно попросил он.

– Мне неприятно дышать дымом.

– Ну так отойди! – огрызнулся Степа, стряхивая с себя ее руку. – Почему хорошо и просто надо делать только тебе одной?

– А почему хорошо и просто надо делать тебе одному?

– У нас негласная договоренность: не нравится – отойди. Не можешь потерпеть без меня и двух минут?

Почему Соня должна была просто отходить и терпеть, если ей что-то не нравилось? Сейчас, когда ее переполнял необъяснимый гнев, все казалось невероятно простым и понятным. Она может делать все, что хочет, и с тем, что ей не по душе, смиряться не обязана. Если она желает дышать чистым воздухом, она будет это делать там, где никто не заставит ее ждать и терпеть неудобство.

– Я отойду и не вернусь, – произнесла она.

Степа закатил глаза и все-таки снова вытащил пачку из кармана.

– Ну и не возвращайся, – насмешливо кинул он. – Я докурю и подойду сам.

Без лишний размышлений Соня ушла от него на такое расстояние, что подходить к ней Степе было уже ни к чему.

Только оказавшись у дома, она осознала, что натворила. Она даже не оглянулась, чтобы посмотреть на его ошалелое выражение лица.

Что это?.. Что на нее нашло?

Если бы мама не вышла в коридор, чтобы спросить, все ли нормально, Соня, должно быть, бежала бы уже обратно, надеясь на то, что Степа еще не уехал.

Какая же она идиотка!

Он же ей предложение сделал, а она на ровном месте устроила скандал!

Они почти никогда не ссорились – наругались в детстве на годы вперед, как говорили их мамы. Да и не то чтобы у них было много времени на подобные глупости. С армией, учебой и работой они виделись раз или два в неделю – в этом, как Соне думалось, и крылся секрет их долгих отношений.

А Степкино курево – ну такая ерунда! Неприятная, конечно, но ведь приходить с будущим мужем к соглашению было необходимо для счастливого брака. И Степа правда сказал: нельзя, чтобы только ей хорошо и удобно было…

Подумав об этом, Соня неосознанно заскрипела зубами. Затем вздрогнула, ощутив, как они ноют, потрогала клыки пальцами и напоролась на острые края.

Порезы затянулись на глазах – сидя на кухне с выключенным светом Соня отрешенно наблюдала за этим и покрывалась холодными мурашками. В тускловатом свете далеких фонарей за окном она видела поразительно хорошо.

Внутри нее чудовище. Этому чудовищу не нравится ее обычная жизнь, и оно заставляет ее испытывать то, что было ей совершенно несвойственно. Недовольство – не собой – другими. Эгоизм. Вспыльчивость. И жгучую злобу.

Соня теперь нисколько не сомневалась в том, что не один лишь голод заставлял вампиров использовать свои зубы по назначению.

Шея у Степы была надежно спрятана за воротником его куртки, но Соне бы он доверился. А она обязательно снова спросила бы его, будет ли он курить при ней дальше. Он бы ответил, что да, потому что ей отойти проще, чем ему бросить курить. А Соня в ответ на это прокусила бы ему сонную артерию.

Закрыв лицо ладонями, она судорожно выдохнула.

Может, и к лучшему, что они повздорили. Не бывать их свадьбе в ближайшем будущем.

А дальше Соня заглядывать страшилась даже больше, чем саму себя.