Текст книги "Козни качка (ЛП)"

Автор книги: Сара Ней

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА 4

ЧЕТВЕРТАЯ ПЯТНИЦА

«Пятница, когда я кладу в рот что-то влажное».

Роуди

Первый женский голос доносится с улицы на большой громкости, и я перегибаюсь через перила, чтобы лучше слышать.

– А тебе не приходило в голову, что он не в ее вкусе? Почему ты придираешься к ней?

– Читай по моим губам: ты. Безумна. Этот парень – во вкусе каждой.

– Не в ее вкусе? Ты сейчас это серьезно говоришь? Роуди Уэйд чертовски сексуален. – Этот голос определенно не Скарлетт. – Если бы он обратил на меня хоть малейшее внимание, я бы забеременела от одного взгляда на него. Я не могу поверить, что ты не спала с ним.

– Или, – продолжает первый голос, – может быть, ты ему просто не нравишься?

– Боже, как мне нравится эта сцена, – вмешивается еще один голос, на этот раз явно Скарлетт. – Держу пари, я видела её раз семьдесят.

– Посмотри на себя. Клянусь, Скарлетт, ты нарочно носишь такое дерьмо.

– На улице холодно!

– Держу пари, что Роуди сможет согреть тебя. Как только ты снимешь одежду, уже не будет иметь значения, в чем ты вышла из дома.

Господи Иисусе, почему они так громко кричат?

Если я слышу каждое их слово, то и соседи, бл*дь, тоже.

Тем не менее, я хихикаю, прислушиваясь к шуткам, доносящимся до меня с тротуара. Девушки достаточно громкие, я слышу их прежде, чем вижу – болтают и смеются, заявления эхом разносятся по очень тихой улице, обычная активность в выходные была перенесена в другое место.

Сегодня здесь нет никакой вечеринки.

Девушки пришли раньше обычного, целеустремленно топая по улице на каблуках, окутанные темнотой, пока их не освещают первые уличные фонари.

Их пятеро, и все они вульгарно одеты.

Поправка: все, кроме одной. Одна из них выделяется в толпе обтягивающих платьев и высоких каблуков. Только одна из них не сильно накрашена; все, кроме одной, топают на высоких каблуках, решительно стуча по бетону.

Скарлетт привлекает мое внимание своими черно-белыми кроссовками, толстым зимним пальто, черными леггинсами и сумкой, перекинутой через плечо.

Кто бы, блядь, мог подумать?

Я выпрямляюсь при виде этой сумки, гадая, что там внутри, мой желудок так же заинтересован, как и мои глаза. Я знаю, что это еда, потому что она чертовски милая, и я взволнован. От предвкушения у меня внутри урчит.

Узнаваемый смех Скарлетт раздается во второй раз, беззастенчивый и дрейфующий вверх по кварталу к дому, заставляя меня улыбнуться. Заставляя с тревогой отряхивать ладони.

Слишком много нервной энергии, размышляю я, отмахиваясь от своих действий. Я пропустил утреннюю пробежку, вот и все. Ничего другого.

Сто футов.

Восемьдесят.

Еще тридцать.

Давай, давай.

Я подпрыгиваю на цыпочках, засунув руки в карманы джинсов.

Десять футов.

Пять.

Ее волосы собраны в два пучка на макушке, и когда они становятся еще ближе, вижу меховые наушники, натянутые на ее уши. Они черные, тонкий мех слегка задевает ее щеки.

Пучки и наушники? Чертовски очаровательное сочетание.

Я мог бы ее съесть.

Моя улыбка становится шире – Скарлетт одета для поездки за Полярный круг, явно не заботясь о том, что кто-то думает о ней, останавливаясь позади своих друзей, когда наши глаза, наконец, встречаются. Она останавливается на краю двора, так, что ее кроссовки располагаются на краю дорожки, и поднимает сумку выше на плечо.

Скарлетт подпирает её бедрами и смотрит в ответ.

Шевелит бровями.

Мои руки выходят из спячки, когда я наклоняюсь вперед, чтобы опереться ими о перила.

Одна из ее подруг хихикает, пронзительно и слишком восторженно.

– Ты теперь официальный комитет по встрече?

– Что-то в этом роде.

Все, включая Скарлетт, обращают свое внимание на дом позади меня, очевидное замешательство падает на их лица, как болельщики делают волну на трибунах на бейсбольном матче. И это неудивительно – свет внутри выключен, жутковато тихо, и никого нет дома.

– А где все остальные? – спрашивает одна из блондинок, прикусывая ярко-розовую нижнюю губу. – Почему в доме так темно?

Я поднимаю свои ладони.

– Сегодня никакой вечеринки.

Следуют протесты разочарования.

– Но мы прошли весь этот путь пешком…

– …и мои ноги уже убивают меня…

Я перебиваю их обоих.

– Вечеринка перенесена в Лямбда-Хаус, леди. Ночь еще не кончилась.

Кто-то прочищает горло. Еще одна получает толчок в спину, спотыкаясь на несколько футов вперед.

– Ты придешь сегодня вечером, Роуди? – выпаливает красивая латиноамериканка, не в силах остановиться. – Ты можешь пойти с нами.

Я смотрю вниз на Скарлетт, чтобы оценить ее реакцию, наши глаза встречаются над четырьмя идеально причесанными головами. Мы молча смотрим друг на друга, и в этом свете я не могу сказать, о чем она думает.

– Да. Я пойду с вами.

Я говорю себе, что делаю это только из рыцарских побуждений и потому, что между точкой А и точкой Б может произойти все, что угодно, независимо от системы безопасности в греческом ряду. Но, по правде говоря, я не живу в бейсбольном доме, и у меня нет причин слоняться на крыльце.

Я не утруждаю себя проверкой, заперта ли дверь за моей спиной, выключен ли свет и сидит ли кто-нибудь внутри.

Вместо этого я спустился по лестнице к Скарлетт, игриво толкнув ее плечом, от соприкосновения наших тел у меня в животе все перевернулось, несмотря на тяжелые куртки, разделяющие нашу кожу.

Я дрожу и, очевидно, должен проверить себя, потому что это дерьмо с ней становится таким чертовски странным.

Стряхнув с себя эту чертову электрическую искру, я помогаю группе свернуть влево, вниз по дорожке к греческому ряду. Большие освещенные дома маячат на переднем плане; музыка такая громкая, что басы можно услышать за несколько кварталов. Отсюда я вижу, как люди выходят на лужайку перед домом Лямбды, и у меня возникает сильное желание вернуться домой.

– Спасибо, что ждал нас сегодня вечером, – наконец говорит Скарлетт, и ее друзья с новообретенной настойчивостью вышагивают в нескольких футах перед нами.

Не их – тебя.

Я ждал тебя.

Мне не нужно было этого делать, но я хотел. Скарлетт добралась бы туда, увидела бы, что никакой вечеринки не было, и в течение нескольких минут поняла, где были все через силу социальных сетей, как и все остальные сегодня вечером, когда они пришли.

– Я знаю, что не должен был этого делать.

Не осознавая этого, мы замедлили шаг с быстрой ходьбы, чтобы не отстать от группы, до медленной прогулки, и вскоре мы уже находились в доброй сотне шагов позади ее друзей, почти целый квартал отделяет нас, сумка Скарлетт раскачивается вместе с ее шагом.

– Что у тебя в сумке? Это сводит меня с ума.

– О! – Она оживляется, придя в себя. – Вчера я испекла пирожные и хотела убрать их из дома, пока не съела все сама.

– Лгунья. Ты сделала это для меня.

– Пфф.

Когда она этого не отрицает, будь я проклят, если мое сердце не трепещет.

Я тычу пальцем в ее сумку.

– Ты заставишь меня умолять тебя попробовать?

Должен признаться, я бросил этот намек, чтобы измерить ее отвращение, ухмыляясь, когда она бросает на меня сардонический косой взгляд, сжимая губы, испытывая искушение возразить.

Скарлетт не так консервативна, как кажется, я бы поставил на это деньги. Она просто прячет это лучше других под этой чертовой курткой.

Интересно, как выглядит ее тело под всеми этими слоями? Она худощавая или с соблазнительными изгибами? Большая грудь или плоская? Она застенчивая и скромная или самоуверенная?

Господи, как же мне хочется это выяснить!

– Нет. Конечно, я не собираюсь заставлять тебя умолять. – Ее голос тихий, чуть выше шепота, и хриплый, как будто у нее тоже грязные мысли обо мне.

Мы останавливаемся на тротуаре, чтобы она могла порыться в своей сумке, вытаскивая прозрачный пластиковый контейнер с красной крышкой и протягивая его мне. Я открываю крышку, вдыхая аромат насыщенного шоколада.

– Да, черт возьми. Я люблю пирожные.

– И я тоже.

Мы продолжаем нашу прогулку.

Я со стоном впиваюсь зубами в большой квадрат.

– Черт возьми, это вкусно.

– Спасибо.

– Влажно, – не удержавшись, добавляю я, просто чтобы посмотреть, что она скажет.

Скарлетт стонет.

– Господи, ненавижу это слово.

Да, я так и думал – а кто нет?

– Ты ненавидишь слово влажно?

– Прекрати это говорить, – смеется она, и ямочка на ее щеке подмигивает мне.

– Я бы так и сделал, если бы эти пирожные не были такими… влажными.

Она тихо смеется, когда мы снова идем бок о бок в темноте.

– Хочешь перекусить?

Она нерешительно скребет зубами нижнюю губу.

– Наверное, не стоит.

– Всего чуть-чуть. Вот, откуси немного от моего.

Мы останавливаемся под уличным фонарем, и я поднимаю руку, брауни зажат между моими пальцами, предлагая ей немного.

– Попробуй, – уговариваю я, отстраняясь с предупреждением. – Только кусочек – не забирай все сразу.

Скарлетт подходит ближе, наклоняется, выдыхает клубы пара в холодный осенний воздух. Ее губы приоткрываются, зубы откусывают уголок шоколадного пирожного, изо всех сил стараясь избежать моих пальцев ртом.

Глаза закрываются.

– Мммм.

Мммм, это точно.

Ее хорошенький розовый язычок высовывается наружу, облизывая губы.

– Хочешь еще?

Скарлетт в нерешительности прижимает палец к губам.

– Я в порядке, но все равно спасибо.

– У меня их целый контейнер, если ты передумаешь, – поддразниваю я, похлопывая пластиковый контейнер на ее бедре. – Сделал их вчера вечером.

Я пользуюсь случаем, чтобы запихнуть в рот еще один кусок, и зубы натыкаются на шоколадную крошку. Она медленно тает на моем языке, прежде чем я сглатываю.

Небеса. Так чертовски вкусно.

– Ух-ты, посмотри на всех этих людей, – бормочет Скарлетт, замедляя шаг, когда Лямбда-Хаус появляется в самом центре шоу. Мы завернули за угол, и кажется, что весь квартал загорелся, пылающие огни манят всех к огромному, красному кирпичному дому братства.

Он расположен посреди улицы, массивный монолит с белыми Палладианскими колоннами. Дом такой чертовски крутой, что это должно быть преступлением для этих пьяных идиотов жить здесь.

Скарлетт делает несколько шагов назад, а не вперед, вцепившись руками в ремень сумки.

– Ну, знаешь что? Я не думаю, что хочу попасть на вечеринку братства сегодня вечером.

– Ты не хочешь пойти? И почему нет?

– Роуди, посмотри на меня. – Она делает резкий жест вниз по туловищу. – Посмотри на мой наряд.

– Я смотрю на тебя.

И я не вижу ничего плохого в том, что на ней надето, совсем наоборот. Она очаровательна со своими волосами, собранными в эти милые гребаные булочки. Лицо раскраснелось, глаза блестят. А когда она прикусит нижнюю губу?

Мне ужасно хочется ее поцеловать.

Тем не менее, мы застряли посреди тротуара, перед вечеринкой братства, и она не хочет оставаться.

– Я могу проводить тебя домой.

– Ты уверен?

Я киваю.

– И где ты живешь?

– В той стороне, откуда мы пришли, ближе к бейсбольному клубу.

– Неужели?

– Да. Примерно в трех кварталах от кампуса. – Скарлетт поднимает свою сумку. – А как насчет тебя?

– Я живу напротив стадиона.

– Какого стадиона?

Если бы это был кто-то другой, я бы запрокинул голову и рассмеялся им в лицо за то, что они задали такой тупой гребаный вопрос. Но это Скарлетт, и каким-то образом ей удалось проскользнуть в мою жизнь, как дурная привычка.

– Бейсбольного стадиона.

– О, – она нервно смеется, изображая, как хлопает себя ладонью по лбу. – Угу.

Боже, она восхитительно невежественна.

– Сейчас позволь мне твою сумку. – Я тянусь к ней. – Я провожу тебя домой.

– Нет, нет! Черт возьми, тебе не обязательно её носить, – возражает она.

Я хватаю ее сумку, прекращая любые другие споры или протесты, которые собираются выйти из ее великолепного рта, слегка подтолкнув ее бедро в процессе, чтобы подтолкнуть ее вперед.

– Я никогда в жизни не…

Стон Скарлетт прерывает меня, и теперь, когда ее руки свободны, она подбрасывает их в воздух.

– О господи, вот опять.

Я смотрю на нее сверху вниз.

– Что? Ты бы предпочла поиграть во что-нибудь другое?

– Мы не можем играть в «Я никогда в жизни не…», у нас нет ничего, чтобы выпить, если мы проиграем.

– Но у нас есть пирожные. – Я поднимаю ее сумку с банкой десертов, встряхиваю ее, полностью готовый пожертвовать всем этим на обратном пути к ней домой.

– Если я съем все эти шоколадные пирожные, меня вырвет.

– Ты так уверена, что тебе придется их съесть?

– С вопросами, которые ты любишь задавать? Определенно.

– Это не так уж много кварталов. Ты будешь жить. – Как только мы становимся в линию, я роюсь в ее сумке, чтобы достать контейнер, наши шаги синхронны. – Я никогда не читал ничьих дневников.

– Фу, черт возьми, Роуди!

Я открываю крышку, чтобы Скарлетт могла достать маленький кусочек из пластикового контейнера и положить его в рот. Она жует и глотает.

– Чей дневник? – Я хочу знать.

– Моей старшей сестры, когда мы были моложе. В нем было что-то чертовски хорошее, например, как в первый раз, когда ее пощупал парень, она подробно описала весь опыт, и я прочитала об этом.

– Ты подлая маленькая засранка.

Скарлетт пожимает плечами.

– Она же не прятала его – держала на книжной полке вместе с прочим хламом. Но, честно говоря, я была печально известна тем, что рылась в ее вещах. Все это было слишком хорошо, чтобы держать мои руки подальше. – Она вздыхает, а потом ухмыляется: – Тебя когда-нибудь били по лицу?

Я колеблюсь, затем откусываю кусок влажного пирожного.

– Да.

Самодовольная улыбка расползается по ее губам, и это заставляет меня нахмуриться.

– Ты не должна быть такой самодовольной, умник. Я не получал пощечину от разъяренной девчонки.

– Да ладно. Ты хочешь сказать, что тебя ударил парень? – Ее скептицизм распространяется по всему лицу.

– Да. Получил пощечину от чувака, если хочешь знать.

– Держу пари, это хорошая история, – хихикает она, пританцовывая рядом со мной, ее черные кроссовки подпрыгивают на тротуаре. – Ты собираешься рассказать мне об этом?

Это та история, которую я, вероятно, никогда не забуду.

– Я был с несколькими парнями на первом курсе, и у меня был друг в команде, который был геем. Ну, мы познакомились во время ознакомительной недели, и он встречался с одним парнем – настоящий театральный тип, – который думал, что у Лэндона был роман или он изменял ему, или что-то еще, потому что он так много практиковался. Проводил слишком много времени с командой, понимаешь? – Я делаю паузу для драматического эффекта. – Парень Лэндона застает нас однажды вечером за игрой в бильярд, после того как Лэндон сказал ему, что он тренируется. Чувак хлопает меня по плечу и шлепает по щеке, когда я оборачиваюсь. Это был один из тех вялых ударов, не полный шлепок, и он испугался, что я ударю его в ответ.

– Он прижимал руку к груди?

– Точно. Ахнул тоже.

– Они после этого поссорились?

– Нет, я думаю, что они, скорее всего, пошли домой и трахнулись. – Я достаю из контейнера еще одно пирожное и запихиваю его в рот. – Боже, эти штуки похожи на крэк.

– Я люблю печь.

Скарлетт смотрит прямо перед собой, притворяясь, что ее интересует пейзаж, но я замечаю ее улыбку, когда называю ее брауни крэком, вижу, как она прикусывает нижнюю губу.

– Ты когда-нибудь ел пирожные с марихуаной? – Она звучит шокированной этим вопросом, и я хихикаю.

– Нет. А ты?

– Нет! – раздается ее возмущенный ответ. – Конечно, нет.

– А ты когда-нибудь хотела этого?

– Нет! А ты бы хотел?

Мои губы надменно кривятся.

– Ты видела это тело, Скарлетт? Это тело – храм. Мы не изнашиваем его, мы строим его. – Я приглашаю ее поглазеть, желая, чтобы она могла видеть больше моего тела. – Не стесняйтесь поклоняться святилищу.

Я наблюдаю, как ее взгляд скользит вниз по моему торсу, к ногам, затем снова к лицу. Слишком темно, чтобы сказать, покраснела ли она, но держу пари, что это так.

Усмехнувшись, меняю тему разговора.

– Ты предпочитаешь поесть или помочь приготовить еду?

– О, мы делаем это сейчас? Играем в «Ты бы предпочел…»?

– Ты достаточно храбрая? Это может стать рискованным.

– Рискованно – так говорит мой папа. – Она хихикает. – Я бы предпочла, чтобы кто-нибудь приготовил мне еду, но я лучше испеку для кого-нибудь другого.

Я игнорирую комментарий про отца.

– Ты бы предпочла не принимать душ в течение недели или не чистить зубы?

– Это отвратительно.

– Нет, это не так. Я могу провести несколько дней без душа, легко.

Она обдумывает это.

– Да, пожалуй, ты прав. Вот почему был изобретен сухой шампунь – теперь им просто нужно сделать сухой шампунь для моего тела.

– Э-э, почти уверен, что это называется духи…

– Нельзя распылять духи под подмышками.

– Э-э, почти уверен, что это называется дезодорант.

Скарлетт издает цокающий звук, прищелкивая языком.

– Ну, разве ты не полон ответов на все вопросы?

Я закатываю глаза, потому что обычно у меня есть ответы на все вопросы.

– Если бы тебе пришлось спасать коралловый риф или косяк рыб-клоунов, кого бы ты спасла, а кому позволила бы умереть?

Скарлетт задыхается, из ее сжатых губ вырывается облачко пара.

– Что ты за чудовище такое? Это такой подлый вопрос! И то, и другое! Я бы спасла обоих!

– Ты должна выбрать! – я спорю. – Таковы правила игры, Скарлетт.

– Фу, прекрасно, тиран ты этакий. Вероятно, рыба-клоун, потому что она может смотреть мне в глаза, но я буду сожалеть о своем решении вечно. – Она поворачивается ко мне, сверкая глазами. – Навсегда.

Несколько секунд мы молчим, пока она обдумывает новый вопрос.

Затем…

– Ладно, вот тебе первый вопрос: ты бы предпочел, чтобы была сломана кисть твоей ловящей руки или сломана твоя метательная рука?

Какого хрена!

– Что это за чертов вопрос, Скарлетт? Ни то, ни другое!

Господи, она же садистка.

– Ты должен выбрать – таковы правила игры, Стерлинг, – передразнивает она, и ее ровные белые зубы блестят под уличными фонарями, маленькая засранка. – Сломана рука или кисть?

– Ты жестокий человек, Скарлет… – Я понятия не имею, какая у нее фамилия, поэтому не могу отчитать ее должным образом. – Какая у тебя фамилия?

– Рипли.

Скарлетт Рипли.

– Перестань увиливать от ответа.

– Отлично, – фыркаю я. – Я лучше сломаю свою метательную руку… Нет, погоди, ловящую кисть. Черт возьми! Рука. – Я сжимаю эту руку, нежно баюкая ее, ласково разговаривая с ней театральным шепотом. – Извини, я не это имел в виду. Она заставила меня выбрать, потому что она дьявол.

Смех Скарлетт эхом отдается в темноте, отражаясь от неба, облаков и домов, легкий, беззаботный и веселый. Затем, когда я, наконец, сосредотачиваюсь на нашем окружении, я вижу, что мы остановились перед маленьким белым домиком в конце квартала, мимо которого я проходил десятки раз, узкий каменный тротуар, ведущий к аккуратному переднему крыльцу. Он имеет зеленый навес и короткое крыльцо. Единственный свет исходит из того, что, как я предполагаю, является гостиной, но шторы задернуты, так что это невозможно определить.

– Почему мы остановились?

– Это здесь.

Мы стоим на тротуаре, оба смотрим в сторону дома, я все еще сжимаю свою бедную, гипотетически сломанную бейсбольную руку, как будто она действительно причиняет мне боль.

– Ты… не хочешь зайти ненадолго? Я думаю, что у меня есть несколько замороженных пицц в морозилке, если ты все еще голоден.

Мой голод разве вообще обсуждался?

– Почему ты всегда меня кормишь?

– Потому что ты всегда голоден?

Я киваю.

– Справедливо.

Следую за ней по короткому узкому тротуару, глядя на ее задницу, чуть ниже подола пальто.

Тыльные стороны ее икр.

Ее стройные голые лодыжки, ступающие по бетонной дорожке.

Она улыбается через плечо, отпирая засов. Толкает дверь, щелчком зажигает свет справа от входа. Мы входим в кухню; она крошечная, вся белая и аккуратная. Устаревшая техника чистая, одинокая миска и стакан стоят рядом с раковиной, ожидая, чтобы их вымыли.

Как так…

– Это место чертовски маленькое. – Я оглядываюсь вокруг. – Как, черт возьми, вы все сюда впихиваетесь?

Кухня и гостиная вместе взятые меньше, чем моя спальня, поэтому я не могу себе представить, что остальная часть больше.

– Кого, черт возьми, я должна сюда впихивать?

– Ну, ты и твои соседи по комнате. Здесь почти нет места ни для чего.

– У меня нет соседей по комнате. – Скарлетт вешает ключи на крючок у стола и оглядывается через плечо. – Только я.

Мои брови удивленно взлетают вверх.

– Подожди, что?

Она живет одна? Хорошо, что ж, ну, разве это не приятная неожиданность?

Скарлетт смеется и поворачивается ко мне, расстегивая молнию на пальто, ее жужжащий металлический звук – единственный звук на кухне. Она его снимает. Стряхивает с узких плеч. Вешает пухлое зимнее пальто на кухонный стул и скидывает кроссовки, прежде чем двинуться к холодильнику.

Когда она открывает морозилку, мои глаза следуют за ней, словно приклеенные к ее заду, к тугому заду в ее черных леггинсах – заднице, которую я вижу впервые.

Она круглая и роскошная, и я уверен, что если бы протянул руки, то все это идеально подошло бы, как кусочки головоломки.

– Я живу здесь одна. – Она поднимает руки, вытаскивает из морозилки две пиццы, размахивает ими, как официантка подносом с напитками, выпячивает бедро и захлопывает морозилку. – Я решила, что не хочу жить с группой девочек в выпускном году, и это потрясающе.

Скарлетт снова поворачивается ко мне с пиццей в руках и улыбается.

Под мягкими лампами в ее уютной маленькой кухне – без наушников, пальто и теплой одежды – я могу анализировать все, что с ней связано, как будто вижу ее впервые.

Впервые за четыре недели я вижу, как она выглядит под всеми этими жакетами, шарфами и объемными свитерами. Шоколадного цвета волосы, которые она обычно держит под вязаной шапочкой, блестят в свете кухонной лампы, завернутые в две булочки размером с укус.

С ненасытным любопытством я провожу своими пытливыми зелеными глазами по ее телу в уюте этой маленькой комнаты, от макушки ее головы до кончиков босых ног. Её ногти окрашены в яркий, блестящий синий цвет.

Джемпер с длинными рукавами тонкий и белый, обтягивающий. Тонкая талия с идеальной грудью, я не могу не заметить очертания ее белого лифчика под свитером. Гладкая шея. Обращаю внимание на серебряные обручи в ее ушах.

С волосами, скрученными в пучки на макушке, она выглядит превосходно. Как балерина, у которой на самом деле есть сиськи.

Милая и сексуальная одновременно.

Мой взгляд снова опускается.

Блин, эти сиськи. Верхушки их торчат из лифчика, выделяясь на ткани рубашки.

Скарлетт склоняет голову набок, наблюдая, как я пожираю ее глазами. Затем:

– Стерлинг?

– А? – Моя голова вскидывается. – Прости, что?

– Если ты остаешься, не мог бы ты снять обувь? Не хочу быть занозой в заднице, но вчера я на четвереньках вытерла пол, и я ненавижу уборку, так что…

Скарлетт на четвереньках…

– Остаешься? Ты имеешь в виду ночь?

Пожалуйста, скажи «ДА», пожалуйста, скажи «да».

Скарлетт тихо смеется.

– Нет, остаешься поесть.

О. Точно.

– Черт, да… извини, я сниму обувь. Извини.

Еще одна мегаваттная улыбка от нее, и мой желудок делает высокий прыжок с крутого уступа.

Затем я занялся делом, скинув кроссовки у двери, наблюдая за тем, как она суетится вокруг своей причудливой кухни. Разогревает духовку. Приносит прихватки для духовки. Бросает целлофановую обертку от пиццы в мусорное ведро под раковиной. Вытирает с прилавка замерзший тертый сыр моцарелла и бросает его в раковину.

– Думаю, две пиццы самое то, верно? Полагаю, ты сможешь съесть целую в одиночку.

Четыре недели, и она хорошо меня узнала.

Открывает печку, её круглая попка торчит вверх, задвигает два пирога на полках, затем закрывает их.

– Есть что-нибудь выпить?

– В холодильнике… можешь взять сам, пока я сбегаю в свою комнату и надену теплые носки?

– Конечно.

Я наблюдаю за ее удаляющейся фигурой, пока она скользит в направлении коридора, прежде чем отвести глаза, пробираясь к холодильнику, наклоняясь, чтобы заглянуть внутрь.

– Какого черта? – бормочу я, потому что, черт возьми, в ее холодильнике лучше, чем в моем.

Фрукты и овощи. Рогалики, сок и макароны. Мясо для ланча в выдвижном ящике. Вода в бутылках. Бутилированный охлажденный мокко. Две бутылки белого вина. Маленькие коробочки апельсинового сока. Я вытаскиваю то, что выглядит как остатки, и идентифицирую их, поднимая контейнер и поворачивая его боком: котлеты для гамбургеров. Контейнер с соусом для спагетти и отдельный контейнер с лапшой.

Я мог бы привыкнуть к такому холодильнику.

Через десять минут возвращается Скарлетт. Я сижу в центре ее дивана, листая меню на телевизоре, когда она возвращается в комнату, пересекая её передо мной, чтобы занять свое место на диване. Какие бы духи она ни носила, я нюхаю воздух, как чертова ищейка, которая только что учуяла запах суки на соседней ферме.

Она переоделась в серые штаны для йоги и серую футболку с надписью «Я не знаю, для чего тренируюсь, но надеюсь, что этого никогда не случится», и, стараясь не слишком пристально смотреть на ее грудь, хихикаю.

Затем краем глаза наблюдаю, как она плюхается, скрестив ноги, на дальний конец дивана, ее грудь подпрыгивает, когда она устраивается на подушках.

Настолько резво, что я подозреваю, что на ней нет лифчика, и напрягаюсь, чтобы найти ее соски.

Провожу ладонью по лицу, нуждаясь в том, чтобы выдохнуть задержанный воздух, рука тянется к спинке дивана. Откидываюсь назад, позволяя своему большому телу глубже погрузиться в плюшевые подушки.

Колеблюсь, прежде чем поднять ноги, нуждаясь в том, чтобы спрятать этот надвигающийся стояк в джинсах.

– Ты не возражаешь, если я положу ноги на кофейный столик?

Взгляд Скарлетт встречается с моим, и я замечаю цвет ее глаз: голубые. Черные ресницы трепещут, глаза скользят вниз по моим обтянутым джинсами ногам, колеблясь на выпуклости в штанах, приземляясь у моих ног.

Я шевелю пальцами ног и выгибаю бровь, когда ее глаза возвращаются к моему лицу, щеки краснеют, когда я флиртую с ней.

Флиртую с девушкой, которую мои друзья называли членоблокатором. Сижу у нее дома, ем ее еду, смотрю ее телевизор. Провожаю ее домой и наслаждаюсь каждой чертовой секундой ее компании.

Блин, парни бы посмеялись над этим.

– Конечно, ты можешь поднять ноги. Устраивайся поудобнее.

Я таращусь на нее, замечая, что ее глаза не просто голубые – они глубже, темнее, не темно-синие, а… дымчатые, и, господи, я делаю самую дерьмовую работу, описывая их. Я должен остановиться.

Она откашливается, когда я вытягиваю свое длинное туловище, расправляя руки дальше по спинке дивана, самодовольно поджав губы. Откидываю голову к стене и случайно ударяюсь о нее.

Ауч.

Позволяю своим векам закрыться.

– Не смей засыпать передо мной, Роуди Уэйд, – предупреждает Скарлетт.

Я ухмыляюсь:

– И не подумаю, потому что ты скоро накормишь меня пиццей. Здесь так тихо, что, возможно, будет трудно не сделать этого.

Очень мило и чертовски тихо. К тому же у Скарлетт есть еда.

– Теперь ты знаешь, почему я люблю сидеть дома вместо того, чтобы куда-то идти. Я могу делать все, что захочу – петь так громко, как захочу, не мыть посуду, ходить голышом.

Я с интересом поднимаю глаза.

– Ты так делаешь?

– Делаю все, что я захочу? Да, черт возьми.

– Нет, нет, расскажи мне побольше об этой наготе. Ты что, ходишь по дому, убираешься и делаешь прочие вещи голышом? Нарисуй мне картинку, и не жалей никаких деталей.

Симпатичный румянец ползет вверх по ее шее.

– Я имею в виду, да, иногда. Разве не все так делают?

Э-э, нет. Не все ходят голыми.

Но когда я вижу ее вот так, в естественной обстановке, удаленной от крыльца дома на Джок-Роу, и зная, что она, вероятно, не носит бюстгальтер, хотя не вижу ее сосков, мое воображение захватывает меня быстрее, чем я могу выставить мяч на поле. Тащит меня за яйца и ведет по тропинке, по которой я, вероятно, не должен был спускаться, весело подгоняя мой член всю дорогу.

Позади нас на кухне звенит таймер.

Я смотрю, как Скарлетт поднимается с дивана и идет на кухню. Слышно, как открываются и закрываются несколько ящиков. Духовка со скрипом открывается, одна пицца выскальзывает за другой. Я оглядываюсь через плечо, наблюдая, как она точными движениями разрезает их на ломтики и перекладывает на две тарелки.

– Тебе там нужна помощь?

– Нет, я справлюсь. Ты просто сиди и расслабляйся.

Эта девушка настоящая? Я здесь меньше часа, а она уже испортила меня до чертиков.

Скарлетт возвращается через несколько минут, неся две тарелки с пиццей. Протягивает одну мне. Богиня, несущая дары.

– Мы можем еще раз поговорить об этой голой штуке?

– Я не понимаю, почему ты так ею восхищаешься.

Я стреляю в неё взглядом, который как бы говорит: «Ты серьезно?»

– Извини, но я просто не могу оставить эту тему. И кстати, у меня есть сосед по комнате, так что… нет, я не хожу голышом.

Скарлетт все еще стоит передо мной, держа свою тарелку. Наклоняется ко мне, тянется, чтобы вручить мне пиццу, пока не опустится вырез ее рубашки, и бормочет: – Но ты же ходишь голый в раздевалке, верно?

– О да, конечно.

– Мммм, – Скарлетт вытягивает звук, как будто только что положила в рот что-то вкусное, и это похоже на рай. – Все эти атлетические, обнаженные, подтянутые тела, принимающие душ в одном месте.

Вау. Ну-ка притормози.

Я поднимаю голову.

– Тебя заводят спортивные, подтянутые тела?

На случай, если она, блядь, не заметила, что прямо на ее чертовом диване в гостиной сидит совершенно подходящий образец мужского пола, которого она едва удостоила взглядом все то время, что мы были здесь.

Если Скарлетт будет продолжать вести себя так, будто я сопротивляюсь, то, честно говоря, я буду оскорблен.

– Я имею в виду, то, что я не нахожусь на Джок-Роу с единственной целью найти очередной перепих, как некоторые девушки, не означает, что мой мозг не активируется при виде физических… атрибутов твоих друзей. Поверь мне, это так, – она смеется. – Ради бога, я же человек. – Она хватает кусок пиццы. Откусывает его кончик и медленно, задумчиво жует. – И вообще, ты сам об этом заговорил.

Во мне поднимается что-то, что я позже опознаю как ревность, и заставляет меня выпалить:

– Я ничего не говорил о мокрых парнях в раздевалке.

– Мокрые парни. – Ее брови взлетают вверх. Покачиваются.

Я раздраженно прищуриваюсь.

– Может, ты прекратишь это дерьмо?

Боже. Скарлетт в некотором роде извращенка.

Она наклоняет свой торс вперед, ко мне, и я наконец получаю вид её груди, который искал: ложбинку с тенью ее сосков.

Пока я разглядываю ее рубашку, Скарлетт заговорщически понижает голос почти до шепота; очевидно, что я ловлю каждое ее слово.

– Хочешь услышать забавный маленький факт о женщинах?

– Да, черт возьми.

– Мы более извращенные, чем парни.

Чушь собачья.

– Как это возможно?

Она откидывается назад, расслабляясь на подушке с удовлетворенным вздохом, словно королева своих владений.

– Мы просто такие, какие есть. – Ее глаза скользят вверх и вниз по моему торсу, мелькая над выпуклостью моей промежности. – Поверь мне.

Я раздвинул ноги чуть шире.