Текст книги "Сбиться с пути"
Автор книги: Сандра Браун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
– Ох… – Он с проклятиями ударил рукой о стену. – Мы опять вернулись к тому же самому?
– Да. И я устала от этого. Отвези меня домой.
– Ни за что. Ни за что, пока мы не разделаемся со всем этим.
– Отвези меня домой, – твердо попросила она. – Если ты этого не сделаешь, я возьму ключи от твоих автомобилей и уеду сама.
– Ты останешься здесь, или я…
– Не пугай меня. Я больше не боюсь тебя. Твои угрозы пусты и не действуют на меня. Что ты можешь сделать мне хуже, чем уже сделал?
Кейдж в ярости закрыл рот. Она смотрела, как его глаза налились гневом, а потом столь же внезапно похолодели. Он резко от нее отвернулся. Направляясь в ванную, он сорвал с вешалки рубашку и подхватил пару ботинок.
– Одевайся, – коротко бросил он Дженни, не разжимая рта. – Через пять минут я за тобой зайду.
Когда он снова вернулся в спальню, она была полностью готова. Дженни спустилась по лестнице впереди него и вышла на улицу. Было уже совсем темно. Они пересекли двор и подошли к гаражу. Кейдж распахнул дверь «линкольна», и она забралась вовнутрь.
Они молчали всю дорогу до города. Его руки так вцепились в колесо руля, будто он хотел вырвать его. Кейдж ехал быстро. Когда они внезапно остановились у дверей ее дома, Дженни с силой бросило вперед. Повернувшись к ней, Кейдж, не выходя из машины, открыл дверь и широко распахнул ее. Она вышла наружу.
– Дженни? – Он перегнулся через сиденье. – В своей жизни я совершил много ужасных поступков. Гадких, ничтожных, бессмысленных. Однако в этот раз я хотел сделать все правильно. Правильно по отношению к тебе, моим родителям, моему ребенку. – Он горько усмехнулся. – Даже когда я стараюсь сделать что-то правильное, все летит к черту. Наверно, люди верно говорят о Кейдже Хендрене. В нем нет ни черта хорошего. – Кейдж потянулся и с громким щелчком захлопнул дверь.
В сопровождении звуков грохочущего двигателя и взметнувшегося в воздух гравия его машина сорвалась с парковки и растаяла в ночи.
Дженни с трудом добралась до входной двери. Она чувствовала себя вымотавшейся, ее накрыла апатия и безразличие ко всему происходящему. Неужели лишь прошлым вечером они с Кейджем сидели вместе за столом в мерцающем свете свечей? Да, и подтверждением тому были так и не убранные ею в спешке перед отъездом в Эль-Пасо пустые блюдца и кофейные чашки. Все это словно происходило в другой жизни.
Дженни не стала зажигать свет, пройдя по квартире в спальню. Она показалась ей темной, холодной и пустой, так не похожей на спальню в доме Кейджа.
Нет, она не может, не должна думать об этом.
Но это было невозможно, и воспоминания против ее воли нахлынули на нее. Каждое его прикосновение, каждый поцелуй, каждое слово.
Ей на память пришло и суровое, горькое выражение, застывшее в его глазах перед тем, как он уехал отсюда. Может, и вправду он старался поступить правильно, храня молчание?
Кейдж уж точно не действовал самодовольно и насмешливо в то утро, когда уехал Хол. Она вспомнила то внимание, с которым он обращался с ней тогда. Он казался напряженным и озабоченным, но совсем не самоуверенным и назойливым, каким мог бы быть, учитывая известные ей теперь обстоятельства. Если бы это было лишь жестокой шуткой, он бы наверняка не упустил возможности позлорадствовать по этому поводу.
Любил ли он ее? Он был даже готов отказаться от признания собственного ребенка. Не является ли подобное самопожертвование настоящим доказательством его любви?
И если он на самом деле в нее влюблен, то о чем ей печалиться?
Кейдж был единственным ее любовником. Не рождало ли это у нее внутри теплого, согревающего, радостного чувства? Волшебство той ночи принадлежало ей и Кейджу. Она должна была понять! Она никогда не чувствовала себя так до того… с тех пор… до прошлой ночи.
Когда он был внутри ее, разве не казалось его тело знакомым ей, словно оно являлось продолжением ее самой? Разве не ощущала она полноту и совершенство? Будто внезапно сложились вместе фрагменты запутанной мозаики под названием Дженни Флетчер?
И неужели она обвинила Кейджа в предательстве только потому, что хотела смягчить, ослабить сознание своей собственной вины? Потому что все эти годы она вела себя предательски по отношению к Холу, к Хендренам, ко всему городу. Она смирилась со свадьбой, зная, что любовь, которую она испытывала к Холу, не имеет ничего общего с супружеской.
Между ними не было того чувственного, искрящего влечения, что существовало между нею и Кейджем. Хол не мог удовлетворить страстную жажду ее свободной, непокорной души. Живя с ним, она вынуждена была бы подавлять эти бунтарские порывы. Кейдж же дал ей возможность быть самой собой.
И не должна ли она простить Кейджа за то, что он все эти месяцы скрывал от нее правду? Ведь она сама была готова хранить свою тайну всю жизнь. Если бы Кейдж не занялся с ней любовью в ту ночь, если бы Хол не умер, она бы непременно вышла замуж за своего жениха. И не важно, какой бы несчастной ни сделал ее этот брак, она готова была со всем смириться. До того как она стала общаться с Кейджем, у нее не хватало смелости самой искать своего счастья, самой выбирать себе путь в жизни, и она предоставляла другим сделать этот выбор за нее.
Кейдж научил ее самостоятельно строить свое будущее. Да разве только в этом не заключается причина, чтобы любить его?
Завтра она еще раз все обдумает. Возможно, она позвонит Кейджу, извинится за свое нетерпимое поведение и вместе они придумают, как жить дальше.
Еле живая от усталости, Дженни сняла одежду, натянула ночную рубашку и легла в кровать. Но она не могла заснуть. Она проспала почти целый день, да и окружающий ее мир, казалось, готов был сделать все, лишь бы не дать ей возможности мирного, спокойного отдыха, в котором она так нуждалась. На тихих улочках спящего городка раздался протяжный и громкий вой полицейских сирен, и, когда она уже совсем было выбросила мысли о Кейдже из своей головы, готовая погрузиться в спасительный сон, прозвучал громкий телефонный звонок.
Глава 13
Думая о том, что это мог быть Кейдж, Дженни колебалась, стоит ли брать трубку. Готова ли она сейчас к разговору с ним? Телефон заливался уже, наверное, шестым звонком, когда она, наконец, решилась и протянула руку к трубке.
– Привет!
– Мисс Флетчер?
Это оказался не Кейдж, и она почувствовала мгновенный укол разочарования.
– Да.
– Я говорю с Дженни Флетчер, которая раньше жила с его преподобием Робертом Хендреном?
– Да. Простите, а кто это говорит?
– Помощник шерифа Роулинс, – назвался звонивший. – Возможно, вам известно, где мы могли бы найти его преподобие?
– А вы уже обращались в церковь и к нему домой?
– Безусловно.
– В таком случае мне очень жаль, но я действительно не знаю, где они. Чем я могу вам помочь?
– Нам обязательно нужно их разыскать, – обеспокоенно проговорил он, подтвердив настоятельность и срочность своего обращения. – Их сын попал в аварию.
Дженни похолодела. Тошнота подступила к горлу, круги поплыли перед глазами, едва она в ужасе прикрыла их. Усилием воли она поборола едва не настигший ее обморок.
– Их сын? – спросила она слабым высоким голосом.
– Да, Кейдж.
– Но ведь он же только… я только что его видела.
– Это случилось всего несколько минут назад.
– Это… он… эта авария… с летальным исходом?
– Я еще не знаю, мисс Флетчер. Машина скорой помощи только что увезла его в больницу. Он плох, это правда. Поезд протаранил его машину.
Дженни зажала рукой рот, еле сдержав готовый уже вырваться крик. Поезд!
– Именно поэтому нам необходимо как можно быстрее разыскать его ближайших родственников.
– Господи, промелькнуло у нее в голове, что за официоз. «Ближайшие родственники», фраза, существующая на полицейском жаргоне для обозначения тех, кого следовало уведомлять в случае смерти родных и близких вдали от дома.
– Мисс Флетчер?
Несколько секунд Дженни молчала, не в силах смириться с трагической ненормальностью этого телефонного звонка.
– Я не знаю, где сейчас Боб и Сара. Но я буду в больнице уже через несколько минут. До свиданья. Я спешу.
Она повесила трубку телефона, не дав помощнику произнести больше ни слова. У нее подгибались колени, когда она встала с кровати. Словно в тумане, она подошла к стенному шкафу и достала оттуда первую же попавшуюся одежду.
– Она должна ехать к Кейджу. Сейчас. Немедленно. Она должна сказать ему, что любит его, прежде чем он…
– Нет, нет. Он не умрет. Она не могла даже думать о его смерти.
– «Господи, Кейдж, зачем ты это сделал?»
Как только помощник шерифа сообщил ей об аварии, у Дженни даже не возникло сомнений в том, было ли это случайностью. Что он сказал ей в последний раз? «Во мне нет ни черта хорошего». Неужели ее отказ от его любви стал последним в его жизни, последним, который оказалось способным вынести его истерзанное сердце? Неужели этот «несчастный случай», эта авария является попыткой снискать одобрение, избавив мир от Кейджа Хендрена?
Нет!
Дженни даже не поняла, что выкрикнула это слово вслух, пока не услышала внезапное эхо, отразившееся от пустых стен ее квартиры. Не зажигая света, она выбежала в прихожую и распахнула дверь на улицу. Слезы душили ее, заливали ей лицо, руки так дрожали, что ей едва удалось вставить ключ в замок зажигания.
Место, где произошла авария, она увидела издалека. Эвакуатор уже оттащил машину Кейджа с путей, однако все вокруг по-прежнему было оцеплено полицией, чтобы не дать любопытствующим приблизиться к месту трагедии.
Серебряный «линкольн» выглядел как скомканный и за ненужностью выброшенный руками какого-то гигантского великана клочок алюминиевой фольги. У Дженни больно сдавило в груди. Глядя на груду искореженного металла, она сознавала, что никто не смог бы остаться в живых после такой аварии. Еле-еле удерживая руль ослабевшими руками, она заставила себя продолжить путь. Она просто должна была успеть в больницу вовремя.
Подъехав к городской больнице, она наскоро припарковалась и бросилась к дверям приемного покоя. «Не умирай, не умирай, не умирай», – стучало сердце в такт ее быстрым шагам. Такого рода эмоциональные потрясения и физическая нагрузка могли повредить ребенку, но сейчас для нее был главным Кейдж.
– Кейдж Хендрен? – задыхаясь, хрипло спросила она в справочной, прислонившись к стойке, чтобы не упасть.
Дежурившая там медсестра подняла голову:
– Его уже увезли в хирургию.
– В хирургию?
– Да. Оперирует доктор Мабри.
«Если они его оперируют, значит, он еще жив. Господи, благодарю Тебя, благодарю». Дженни сделала глубокий вдох.
– На каком этаже?
– На третьем.
– Спасибо вам. – Она побежала к лифту.
– Мисс?
Дженни обернулась.
– Возможно, он пробудет там еще долго.
Сестра дипломатично намекала ей на то, чтобы она особенно не обманывала себя надеждой.
– Я подожду, не важно, сколько бы времени это ни заняло.
На третьем этаже сидящая на посту дежурная сестра подтвердила ей информацию о том, что Кейдж по-прежнему находится в хирургии.
– Вы его родственница? – вежливо спросила она.
– Я… Я выросла вместе с ним. Его родители удочерили меня, когда я осиротела.
– Понимаю. Мы так и не смогли с ними связаться, но по-прежнему пытаемся это сделать.
– Я уверена, что они просто уехали на один вечер и скоро вернутся обратно. – Дженни казалось невероятным, что она способна поддерживать обычную беседу. Ей хотелось выть от горя, броситься на пол и рвать на себе волосы.
– Около их дома дежурит полицейский, чтобы привезти их сюда.
Дженни закусила губу:
– Они будут напуганы. Они потеряли младшего сына всего лишь несколько месяцев назад.
Сестра сочувственно покачала головой и вздохнула.
– Почему бы вам не присесть здесь и не подождать немного, – заметила она, указывая на комнату для посетителей. – Я уверена, что мы скоро узнаем что-нибудь о состоянии здоровья мистера Хендрена.
Как автомат, на ватных ногах Дженни прошла в комнату и села на диванчик. Она обязана была бы сама отправиться к дому Хендренов, чтобы к тому времени, когда они окажутся там, лично сообщить им печальные новости об аварии. Но Дженни просто не могла оставить Кейджа. Не могла! Она должна была находиться здесь и мысленно транслировать свою любовь и поддержку сквозь больничные стены в операционную, где в данный момент он отчаянно сражался за жизнь.
Ведь жизнь его являлась священной для нее, бесценной, незаменимой… Неужели он не знал этого? Как он мог…
Господи, и она, она сама, позволила ему думать о себе самое худшее. Так же как его родители, которые оттолкнули его от себя в ночь похорон Хола, она жестоко отвергла его, когда он раскрыл ей сердце. Да, Хендрены не имели ни малейшего понятия о том, что творится в душе Кейджа, они даже не догадывались о той боли, которую всю жизнь причиняли ему своим поведением, но она – она знала его гораздо лучше.
Сколько уже раз он сомневался в ценности своей жизни? Разве не заигрывал он со смертью всякий раз, когда смущал своим вызывающим поведением полицию или когда мчался по шоссе с жуткой скоростью? Неужели не понятно, что все его знаменитые, отчаянные выходки имели под собой цель лишь привлечь к себе внимание, которого он был лишен всю жизнь?
«О, Кейдж, прости, прости меня. Я люблю тебя. Люблю тебя. Люблю. Ты самый важный во всем мире человек для меня».
– Мисс Флетчер?
Она подпрыгнула, услышав свое имя. Ее глаза были сосредоточенно закрыты, когда она молилась, умоляя Господа сохранить жизнь Кейджа. Она уже ожидала увидеть склонившееся к ней с участием лицо доктора. Однако обращавшийся к ней мужчина был одет в полицейскую форму.
– Да?
– Я так и подумал, что это вы, – сказал он. – Я помощник шерифа Роулинс. Это я говорил с вами по телефону.
Она смахнула слезы с лица:
– Да, да, конечно, я помню.
– Со мной мистер Хэнкс. Это его семью спас Кейдж.
Дженни впервые обратила внимание на мужчину, стоявшего позади помощника шерифа. Мужчина подошел поближе. Его рабочая одежда и грубые ботинки резко контрастировали с чистотой и стерильностью больничного коридора. Глаза его казались красными от слез, его голова с сильными залысинами скромно и смущенно опущена.
«Спас»? – слабым и тихим голосом повторила Дженни. – Я не понимаю.
– Его жена и дети были в той машине, которая застряла на путях. Кейдж подъехал к ним сзади и подтолкнул. Он успел вовремя. Конечно, машинист видел, что произошло, и постарался затормозить поезд, но у него уже не было времени совсем остановить его. – Помощник шерифа неловко прокашлялся. – Хорошо, что он столкнулся с поездом со стороны пассажирского сиденья, и ему чертовски повезло, что он сидел не за рулем своего «корвета». Тот бы расплющило, как букашку.
Кейдж не хотел покончить с жизнью! Он уехал от нее обиженный, уязвленный и сердитый, но он вовсе не хотел убить себя. Как же глупо с ее стороны было даже подумать об этом!
Новая волна слез полилась из глаз Дженни. Он пытался спасти чью-то жизнь. Если он умрет, он будет героем, а не самоубийцей. Она повернулась к мистеру Хэнксу:
– С вашей семьей все в порядке?
Он кивнул:
– Они все еще не пришли в себя от потрясения, но благодаря мистеру Хендрену живы. Я бы хотел лично выразить ему свою благодарность. Я молю Бога, чтобы мистер Хендрен поскорее выкарабкался из этой передряги.
– И я молю Его о том же.
– Знаете, – смущенно проговорил Хэнкс, покачав опущенной головой и понурив плечи. – Я всегда думал плохо о Кейдже Хендрене из-за тех историй, что ходили о нем в округе. Его пьянство, женщины и все такое. Он гонял по городу на этих своих роскошных машинах, как демон, вырвавшийся из ада. Я считал, что он чертовски глупо рискует своей жизнью, вытворяя такие фокусы. – Хэнкс вздохнул. – Полагаю, жизнь преподнесла мне суровый урок, что нельзя возводить на человека напраслину, не зная его толком. Он был вовсе не обязан выезжать на те пути и выталкивать машину моей жены из-под колес несущегося поезда. Но он сделал это. – Глаза мистера Хэнкса снова наполнились слезами. Взволнованный, он закрыл лицо руками.
– Почему бы вам уже не отправиться домой, мистер Хэнкс, – вежливо заметил Роулинс, положив руку ему на плечо.
– Спасибо вам, мистер Хэнкс, – сказала на прощание Дженни.
– За что? Если бы не эта моя старая несчастная машина…
– В любом случае спасибо, – мягко заметила она.
Хэнкс торжественно и ободряюще кивнул Дженни, прежде чем помощник шерифа успел увести его к лифту.
Предсказания дежурной сестры о том, что они скоро услышат что-нибудь о состоянии Кейджа, не оправдывались. Дженни одиноко сидела в комнате для посетителей. Никто так и не вышел из операционной, чтобы рассказать о Кейдже.
Она просидела там уже почти два часа, когда двери лифта внезапно распахнулись и в приемной оказались Боб и Сара. В глазах у них застыл испуг, лица были исполнены беспокойством и едва сдерживаемой скорбью.
Дженни смотрела, как они подошли к столу дежурной по отделению и представились. Они получили тот же вежливый, успокоительный ответ, что и она. Поддерживая друг друга, они отправились в темный угол комнаты. Однако, увидев Дженни, остановились как вкопанные.
В первую минуту Дженни уставилась на них возмущенным взглядом. Выражение ее лица, казалось, говорило: «Вы не любили его, а теперь пришли поплакать у его смертного одра».
Однако она не могла обвинять их, забывая о собственном поведении. Если бы она не боялась нарушить свою устоявшуюся, мирную жизнь, она бы признала любовь к Кейджу много лет назад.
И сегодня, сегодня, когда Кейджу так нужно было сознавать, что он прощен и что она любит его, она отвергла его извинения. Ирония заключалась в том, что ему пришлось просить прощения за то, что любил ее, за то, что подарил ей самую прекрасную, самую волшебную ночь в ее жизни. А она даже не смогла простить его! Да как можно обвинять Хендренов в невнимании, если она поступила гораздо более страшно?
Дженни встала и протянула руки навстречу Саре. С плачем пожилая женщина бросилась к ней. Дженни крепко обняла ее:
– Тихо, Сара, тихо, с ним все будет хорошо. Я знаю.
Всхлипывая через каждое слово, Сара рассказала ей, где они были.
– Мы отправились за город, чтобы навестить больного друга. Когда мы вернулись, перед домом нас ждала машина шерифа. Мы поняли, что произошло нечто ужасное.
Поддерживая друг друга, они присели на диван.
– Сперва Хол, потом Кейдж, я не перенесу этого.
– Да разве для вас будет что-то значить его смерть?
Дженни никогда бы не поверила, если бы ей сказали, что она сможет столь откровенно задать им этот вопрос, уже давно не выходивший у нее из головы. Они посмотрели на нее потрясенными, удивленными глазами. Зная, что ей следует обращаться с ними как можно бережнее перед лицом трагедии, она, тем не менее, не могла найти в своем сердце жалости. Если жестокость заставит их очнуться, осознать, как они много лет относились к собственному сыну, она будет жестокой. Она должна выиграть эту битву ради Кейджа.
– Не думаю, что Кейдж поверил бы, что вы о нем беспокоитесь.
– Но он же наш сын. Мы любим его! – вскричала Сара.
– А вы хоть раз сказали ему о своей любви? Хоть раз вы сказали ему, как вы его цените?
Боб виновато опустил глаза. Сара поперхнулась, не в силах произнести ни слова.
– И не трудитесь с ответом! За все то время, что я прожила у вас, вы так и не удосужились этого сделать.
– У нас… мы испытали с Кейджем много сложностей, – наконец произнес Боб.
– Потому что он не вписывался в ту модель поведения, которую вы создали для него. Вы не ценили его личность. Он знал, что никогда не сможет соответствовать вашим ожиданиям, так что даже и не старался. Его поведение было грубым, холодным и циничным, но это – лишь защитная реакция. Он отчаянно хотел быть любимым вами, молчаливо взывал к вашему одобрению. Кейдж так мечтал, чтобы его любили прежде всего вы – его родители.
– Я пыталась любить его, – заговорила Сара. – Но он никогда не был спокойным. Он не обнимал меня, как это делал Хол. Он не вел себя хорошо, как Хол. Мне было сложно любить Кейджа. Его строптивость, его дикая непокорность меня пугали.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказала Дженни, улыбаясь в душе и сочувственно поглаживая руку Сары. – Я научилась видеть за всем этим в нем человека. И я очень его люблю.
Боб первым обрел дар речи.
– Ты… ты любишь его, Дженни?
– Да. Очень сильно.
– Но как же ты можешь? Так быстро после смерти Хола?
– Я любила Хола. Но он был мне скорее братом. Я поняла это лишь тогда, когда мы с Кейджем стали проводить много времени вместе. Я осознала, что все это время на самом деле любила его. Я, как и вы, боялась его.
– Думаю, должно пройти какое-то время, чтобы мы смогли воспринимать тебя вместе с Кейджем, – сказал Боб.
– Мне тоже понадобилось время, чтобы к этому привыкнуть.
– Мы понимаем, что поступали нечестно по отношению к тебе, – призналась Сара. – Мы хотели, чтобы ты оставалась с нами, чтобы заполнить пустоту, образовавшуюся в нашей жизни после смерти Хола.
– Но у меня есть и своя жизнь.
– Мы поняли это, правда, только сейчас. Единственный способ удержать тебя с нами – позволить тебе уйти.
– Ну, я не уйду далеко, – улыбнувшись, заверила их она. – Я очень люблю вас обоих. У меня разрывается сердце, когда я думаю об этом разрыве между нами.
– Ребенок оказался шоком для нас, Дженни. – Взгляд Боба скользнул по ее животу. – Конечно, ты это понимаешь. Но в любом случае ведь это также и ребенок Хола. Мы примем его и будем любить за это.
Дженни едва открыла рот, как раздался другой голос:
– Преподобный Хендрен?
Они обернулись и заметили подошедшего к ним доктора Мабри, одетого в хирургический костюм. Они замерли в ожидании. Он выглядел усталым и изможденным. Дженни скрестила руки на животе, словно желая защитить ребенка от плохих известий о его отце.
– Он жив, – произнес доктор, немного успокоив их естественные страхи. – Но едва-едва. Он по-прежнему в критическом состоянии. Он был в шоке, когда его сюда доставили. Сильные повреждения внутренних органов, внутреннее кровотечение. Ему перелили больше литра донорской крови. Мы проделали очень сложную и кропотливую работу, буквально сшивая по кусочкам его органы, но полагаю, нам это удалось. У него перелом правой большеберцовой кости и трещина в правой бедренной кости. Ушибы и раны по всему телу, однако, они наименьшие из его проблем.
– Он будет жить, доктор Мабри? – Сара задала этот вопрос так, будто от ответа на него зависела ее собственная жизнь.
– У него хорошие шансы, поскольку он здоров как бык и так же упрям. Он пережил удар такой силы и выдержал операцию. Если он справится с этими двумя травмами, могу делать ставки, что он выкарабкается. А теперь, если вы позволите, я должен вернуться в операционную.
– Мы можем увидеть его? – задала вопрос Дженни, схватив врача за рукав.
Хирург задумался, однако серьезная тревога, явно написанная на их лицах, убедила его.
– Как только его переведут в отделение интенсивной терапии, один из вас сможет зайти к нему на три минуты. Я вам сообщу. – Он развернулся и быстрыми шагами направился по коридору к операционной.
– Я должна его видеть, – сказала Сара. – Мне надо сказать ему, насколько на самом деле он для нас дорог и как мы о нем беспокоимся.
– Конечно, моя дорогая, – согласился Боб. – Иди.
– Нет, – твердо возразила Дженни. – Я пойду его навестить. У вас была целая жизнь, чтобы любить его, но вы этого не делали. Надеюсь, в оставшееся время вы восполните эту потерю. Но я должна, я обязательно увижу его сегодня. Я нужна ему. Да, и что касается ребенка… – Она почувствовала, как разорвались последние путы, сдерживавшие ее. – Не Хол был его отцом, а Кейдж. Я ношу под сердцем ребенка Кейджа.
Они потрясенно уставились на нее, не в силах произнести ни слова, однако Дженни уже не заботило, одобрят они ее поведение или нет. На этот раз она не позволит условностям или традициям помешать ей.
– Я надеюсь, вы будете любить нас – Кейджа, меня и нашего ребенка. – Дженни обняла их за плечи и продолжила говорить от всего сердца: – Мы любим вас и хотим быть одной семьей. – Она прервалась, не в силах вздохнуть, ее руки разжались. Слезы, наполнившие ее глаза, быстро исчезли, чтобы родители Кейджа не подумали, будто источником их является скорее слабость, чем облегчение. – Но если вы не примете нас такими, какие мы есть, не примете ту любовь, которую мы к вам питаем, что же, так тому и быть. Но это будет только вашей потерей.
Храбрость и надежда переполнили ее, и она искренно продолжала, улыбаясь сквозь слезы:
– Я люблю Кейджа, а он любит меня, и мне надоело чувствовать себя в этом виноватой. Мы собираемся пожениться и растить нашего ребенка, и он будет знать, будет чувствовать каждый божий день, что мы любим его за то, какой он есть, а не за то, каким мы хотели бы его видеть.
Когда через полчаса доктор вернулся, чтобы сопроводить одного из них в палату Кейджа, именно Дженни вышла из приемного покоя и отправилась вслед за ним.
