Текст книги "Сбиться с пути"
Автор книги: Сандра Браун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
Кейдж пожал плечами, показательно поигрывая мускулами:
– Потому-то мне и нравится ездить быстро – чувствуешь себя в безопасности.
– Безопаснее для меня остаться в своей машине. Нет уж, спасибо, – вежливо отказалась она и села за руль. – Кроме того, мороженое растает, – бросила она в окно и завела двигатель.
Кейдж проследовал за ней до дома на своем мотоцикле, то обгоняя, то держась с нею бок о бок. Его невозможная езда заставляла ее сотню раз жать то педаль тормоза, то резко газовать, чтобы избежать с ним столкновения. Под тонированным стеклом его шлема играла широкая ухмылка. Выглядывая через ветровое стекло, она старалась хранить строгий и неодобрительный вид, однако в душе Дженни веселилась всю дорогу до пасторского домика.
– Видишь? – Он припарковал мотоцикл позади ее машины и снял шлем. – Совершенно безопасно. Давай прокатимся.
Солнце осветило его волосы, придавая его сбившимся прядям пшеничный оттенок. Глаза убедительно поблескивали, полуприкрытые густыми, опаленными солнцем ресницами. Дженни колебалась, мешок с покупками внезапно показался ей очень тяжелым.
– Когда в последний раз ты совершала спонтанные поступки? – спросил он искушающее.
«В ту ночь, когда я соблазнила Хола».
Но она не хотела даже думать о Холе. Его не было уже десять недель. Кейдж часто заезжал к ним домой. Он всегда появлялся неожиданно, как и сегодня на парковке у супермаркета. Если бы она знала его меньше, она могла бы подумать, что он ее преследует.
– Я не могу, правда, – стараясь увильнуть от прямого отказа, проговорила Дженни.
– Уверен, что можешь. Поспеши. Я помогу тебе выложить мороженое.
С ним невозможно было спорить. Покупки они быстро разложили в кладовке и в холодильнике, а поскольку Сары и Боба дома не было, Дженни оказалась предоставленной сама себе. Кейдж прекрасно знал, как прекратить все ее слабые попытки к сопротивлению и уговорить ее.
– Очень тебя прошу. – Он взмолился, слегка пригнув колени, чтобы смотреть ей глаза в глаза. Складочки в уголках его губ превратились в соблазнительные ямочки. Его умоляющую, немного виноватую улыбку следовало признать незаконной, поскольку она представляла реальную угрозу для общественной безопасности. – Будь ангелом.
– Ну хорошо, хорошо, – сдалась Дженни с сер дитымвздохом. На самом деле ее сердце замерло в предвкушении.
Он схватил ее за руки и повел к выходу, пока она не успела передумать.
– У меня даже есть для тебя шлем. – Он надел его ей на голову и нагнулся к ее подбородку, чтобы затянуть ремешок. На мгновение, всего на одно мгновение, их глаза встретились. Кейдж коснулся ее щеки. Однако прежде, чем она успела осознать, что означает этот блеск в его глазах, наваждение кончилось, и он уже показывал ей, как забраться на мотоцикл.
Когда Дженни уселась на заднем сиденье, он перекинул свою ногу и сказал:
– А теперь обхвати меня руками.
Она поколебалась, потом осторожно сомкнула руки вокруг его пояса. Когда ее руки коснулись его обнаженного живота, мягкие волосы защекотали ее запястье, и она отдернула руку.
– Ой, извини, – пробормотала она, будто бы столкнулась с незнакомцем в лифте. Ее сердце больно колотилось в груди.
– Все в порядке. – Кейдж взял ее руки в свои и крепко сомкнул точно у себя на талии. – Держись крепко.
У Дженни гудело в ушах. В горле пересохло. Если бы она не боялась того, что у нее закружится голова, и она свалится с мотоцикла, то обязательно крепко зажмурила бы глаза, когда он завел двигатель и тронулся с места. Ее руки лежали недвижимо, хотя ей очень хотелось провести пальцами по волоскам на его груди и погладить его упругие мышцы.
– Ну что? Нравится? – крикнул он, оборачиваясь назад.
Пересилив смущение и внутреннюю стыдливость, она честно призналась:
– Безумно!
Горячий ветер нещадно хлестал их лица, когда они покинули пределы города и Кейдж включил мотор на полную. Они неслись по шоссе со звуком роя шмелей. Было что-то дикое и завораживающее в том, что происходило между ней и бесконечной асфальтовой гладью, ускользавшей за горизонт. Дженни ощущала вибрацию мотора своими бедрами, туловищем, грудью – она буквально пронзала насквозь все ее тело. Это ощущение потрясало.
Они свернули с трассы на узкую дорожку и въехали в ворота. Дом, стоявший на холме посреди песчаной равнины, казался настоящим викторианским особняком. За оградою расстилался зеленый газон, и виднелись заросли кустарника, скрытые в тени больших деревьев. Центральное крыльцо с террасой, окружавшей дом с трех сторон, было скрыто от солнца балкончиками второго этажа. Луковичный купол возвышался над центральным фасадом здания. Этот домик, словно сошедший со страниц книги, был весь песчаного цвета с небольшими вкраплениями ржавчины и шиферного сланца.
Сбоку к дому примыкал гараж. Дженни заметила припаркованный «корвет» и несколько других, не менее раритетных автомобилей. Позади гаража виднелась конюшня, неподалеку от которой паслось несколько лошадей.
– Это мой дом, – просто сказал Кейдж. Он подъехал поближе, припарковался и выключил двигатель. Кейдж дал Дженни немного прийти в себя.
Она внимательно посмотрела на дом, сняв мотоциклетный шлем:
– Так ты здесь живешь?
– Ага. Вот уже два года.
– Я никогда на самом деле не знала, где твой дом. Ты ни разу не приглашал нас сюда. – Она повернулась к нему. – Почему?
– Просто не хотел получить отказ. Мои родители считают мой дом прибежищем порока, они никогда не согласились бы ступить сюда и ногой. Хол не пришел бы потому, что знал, что его поступок вызовет неодобрение. Проще было не спрашивать, дабы не добавлять нам всем дополнительных сложностей.
– Ну а я?
– А ты бы пришла?
– Думаю, да.
Однако оба не поверили этим словам.
– Так сейчас ты здесь. Зайдешь посмотреть?
Он просил очень искренне и покорно. Несмотря на весь свой мачизм, Кейдж казался очень ранимым. На этот раз Дженни даже не колебалась. Ей очень хотелось увидеть дом.
– С удовольствием. Мы можем пройти внутрь? Его лицо озарила широкая улыбка, и он подвел Дженни к центральному крыльцу.
– Этот дом был построен в конце прошлого века, сменил несколько владельцев, каждый из которых только все больше и больше разрушал его. Он казался настоящей развалиной, когда я купил его. Что мне на самом деле было нужно – так это участок земли, который продавался вместе с ним, и я подумывал о том, чтобы снести дом и построить что-нибудь не столь высокое, более просторное и современное. Однако дом стал нравиться мне все больше и больше. Он казался неотъемлемой частью этого пейзажа, так что я решил его оставить. Я просто привел его в порядок.
Последние слова звучали явно как преуменьшение его заслуг.
– Он великолепен, – заключила Дженни, когда они обошли просторные, с высокими потолками, залитые солнечным светом комнаты.
Кейдж отделал их очень просто, выкрасив все в белый цвет – стены, ставни, двери, оконные рамы, перегородки, отделявшие центральный зал от прихожей с одной стороны и столовой с другой. Дубовые полы были слегка покрыты патиной. Комфортная и уютная мебель представляла собой удивительный сплав старого и нового. Она была подобрана с большим вкусом и удобно расставлена.
Кухня казалась космическим чудом, однако новейшие приспособления были умело спрятаны под вековым шармом старины. Наверху располагались три спальни, однако лишь одна из них была полностью отреставрирована.
С порога Дженни заглянула в комнату, где спал Кейдж. Выполненная в пустынных тонах, сочетавшая различные оттенки песчаного цвета и сиены, она очень подходила его блондинистым, выгоревшим на солнце и опаленным техасскими ветрами волосам. Массивная кровать была покрыта замшевым покрывалом неровной формы с неподшитыми краями, казавшимся мягким, как масло. Через открытую дверь Дженни с изумлением разглядела и роскошную туалетную комнату с огромным, почти во всю стену, окном, прямо над гигантской ванной.
Кейдж проследил за направлением ее взгляда.
– Мне нравится лежать в ванной и рассматривать открывающийся пейзаж. Закат просто великолепен отсюда. – Он произнес это, находясь совсем близко от ее уха, настолько близко, что она ощутила, как его горячее дыхание щекочет ей волосы. – Или ночью, когда сияет полная луна и сверкает россыпь звезд на черном куполе неба, вид с этой точки завораживает.
Дженни почувствовала, что ее словно гипнозом влечет к нему все ближе и ближе, и заставила себя выпрямиться.
– Дом очень идет тебе, Кейдж. Сначала я так не думала, но, странным образом, именно так оно и есть.
Казалось, ему понравились ее слова.
– Пойдем посмотрим бассейн.
Он провел ее вниз по лестнице, по застекленной «спальной галерее», и вывел в отделанный известняком внутренний двор. Буйство красок просто потрясало. В терракотовых горшках цвели заросли красной герани. В другой стороне расположился кактусовый садик, с огромными и яркими желтыми и розовыми бутонами. Серебристый шалфей с пурпурными цветочками окружал загородку. Бассейн был глубокий и голубой, словно гигантский сапфир.
– Потрясающе… – восторженно прошептала она.
– Хочешь искупаться?
– У меня нет купальника.
– Но ты хочешь искупаться?
В этом настойчивом и резком вопросе прозвучал некий подтекст, скрытый и соблазнительный, но вполне очевидный.
Внутри Дженни все словно замерло. Кровь ее перестала струиться по сосудам и венам, сердце остановилось. Легкие не дышали. Она не могла даже моргнуть, настолько была захвачена исходящим от него притягательным ароматом и опьяняющей хрипотцой его приглашения.
Конечно, это было немыслимо.
Однако она все равно об этом подумала.
Калейдоскоп мыслей пронесся в ее охваченном лихорадочными чувствами сознании. Она воочию представила их обнаженными, солнечные лучи отражались от влажной, разгоряченной кожи, сухой ветерок обдувал их. Нагой Кейдж, его загорелая кожа и золотые волоски. И она сама, стыдливо снимающая с себя одежды, вся во власти охватившего ее чувства, во власти этого мужчины.
Она невольно сглотнула слюну.
Она увидела, как касается его, как ее руки скользят по сильным и крепким кистям его рук, увидела, как она нежно дотрагивается подушечками пальцев до его вен, показавшихся на их поверхности, увидела, как ее пальцы продираются сквозь мягкий ковер волос на его груди.
Словно наяву, в ее грезах он касался ее, его сильные руки ласкали ее грудь, чувствительные кончики ее сосков, гладили ее живот, бедра, продвигаясь к…
– Я должна вернуться домой. – Дженни резко развернулась и, мгновенно преодолев дворик, вбежала в дом так, будто сам дьявол гнался за ней. У Кейджа не было хвоста и рожек, однако сравнение не казалось ей столь уж преувеличенным.
Кейдж догнал ее уже на крыльце, где она ожидала, холодная и застывшая, словно статуя, пока он закроет входную дверь. Когда он взял ее руку, чтобы помочь спуститься по ступенькам, она отпрянула от него.
– Что-то не так, Дженни?
– Нет, конечно, нет, – ответила она, облизывая пересохшие вдруг губы нервно подрагивающим языком. – Мне понравился твой дом.
Почему она так реагирует? Кейдж вовсе не собирался причинять ей вред. Она знала его многие годы, жила с ним в одном доме, когда он приезжал сюда из колледжа на летние каникулы.
Почему же теперь она внезапно увидела в нем незнакомца, чужака, в том, кого она знала лучше, чем любой другой человек на земле? Да, она не поверяла ему свое сердце, как то было у нее с Холом во время их долгих бесед. Однако она ощущала особую близость с этим человеком, связь, которую не могла объяснить рационально. Почему?
Чувства к нему буквально бурлили в ней. Все они казались столь незнакомыми, столь сексуальными, но чудесными, завораживающими и лишающими ее сил.
– Ну хорошо, будем считать, что ты прошла посвящение, – заявил он, запрыгивая вслед за ней на мотоцикл. Он включил взревевший двигатель. – Держись крепко, девочка!
– Кейдж!
И это был последний глубокий вдох, на который она оказалась способной. Он летел по трассе так, что окружающий пейзаж сливался в одну сплошную линию. Опасаясь за свою жизнь, она крепко вцепилась в него, не смущаясь больше необходимости держаться за его талию, и буквально вжалась в его спину. Ее бедра обхватили его ноги, и она положила подбородок на его плечо.
Когда они достигли улицы, на которой располагался пасторский домик, он слегка сбавил скорость, съехав с дороги на лужайку, засаженную деревьями, которые какой-то поэтически мыслящий житель высадил здесь много лет назад. Мотоцикл подпрыгивал на кочках и делал немыслимые повороты, объезжая тесно посаженные деревья. Пешеходов не было видно, так что эти рискованные маневры не угрожали ничьей безопасности, но Дженни пронзительно воскликнула:
– Да ты сумасшедший, Кейдж Хендрен!
Они весело смеялись, когда добрались, наконец, до асфальтовой дорожки, ведущей к дому, и он заглушил мотор.
– Хочешь завтра прокатиться еще раз? – спросил он ее через плечо.
Дженни спрыгнула с мотоцикла, высоко поднимая коленки. Возбуждение от проделанного ею акробатического номера было столь велико, что она буквально вцепилась ему в плечо, чтобы немного прийти в себя.
– Нет. Точно нет. Эта последняя поездка – просто смертельный номер.
Ее щеки порозовели, изумрудные глаза ярко сияли. Кейдж никогда не видел, чтобы она так улыбалась. Сухая, чопорная маска была отброшена в сторону. Страсть к приключениям оказалась присущей натуре Дженни, и Кейдж впервые увидел ее проявление.
Он тоже спрыгнул с мотоцикла и стащил с головы шлем.
– Очень скоро тебя будет просто не оторвать от мотоцикла. – Кейдж помог ей справиться с застежками шлема, проведя рукой по ее спутавшимся волосам, что показалось им обоим самым естественным поступком в мире. – В следующий раз мы преодолеем звуковой барьер.
Он приобнял ее за плечи. Все еще с трудом стоя на ногах, Дженни оперлась на него и ухватилась рукой за его талию. Вместе они застыли перед входной дверью.
Она открылась. Боб сделал шаг вперед. Он укоризненно посмотрел на Кейджа, потом перевел взгляд на Дженни. Суровое и скорбное выражение его лица заставило их буквально застыть на месте.
– Папа? Боб? – воскликнули они в один голос.
Однако все и так было ясно.
– Мой сын мертв.
Глава 4
– Дженни? – Настоятельный шепот Кейджа остался без ответа. – Дженни, пожалуйста, не плачь. Может, попросить стюардессу, чтобы она принесла тебе что-нибудь?
Она покачала головой и отняла скомканный и промокший носовой платок от глаз.
– Нет, спасибо тебе, Кейдж. Со мной все в порядке.
Однако с ней совсем не было все в порядке. Не было с того самого вчерашнего вечера, когда Боб Хендрен сказал им, что Хол расстрелян солдатами в Монтерико.
– Просто не понимаю почему, черт возьми, я позволил тебе уговорить меня взять тебя, – с горечью и недовольством собой пробормотал Кейдж.
– Я должна была сделать это, – твердо возразила она, снова вытирая глаза платком и всхлипывая.
– Я боюсь, что это окажется суровым испытанием, от которого тебе станет лишь хуже.
– Нет, поверь мне, нет. Я не смогла бы просто сидеть дома и ждать. Я должна была поехать с тобой, иначе просто сошла бы с ума.
Он понимал это. Конечно, это была ужасная, отвратительная задача отправиться в Монтерико, чтобы опознать тело Хола и организовать транспортировку его в Соединенные Штаты. Им придется, возможно, иметь дело с целой кучей официальных бумаг из Государственного департамента, не говоря уже о переговорах с наглой военной хунтой в Монтерико. Однако занять себя всем этим было гораздо лучше, чем оставаться дома и наблюдать тяжкую скорбь Хендренов.
– Дженни, где ты была? – рыдала Сара. Она протянула руки в ее сторону, когда девушка вбежала в комнату, едва Боб сообщил им с Кейджем горестную весть. – Твоя машина здесь… мы искали тебя везде… Ах, Дженни!
Сара обняла Дженни и душераздирающе разрыдалась. Кейдж сел на диван, широко расставив колени и низко склонив голову, уставившись на пол прямо перед собой. Никто не собирался утешать его, также потерявшего брата. Его вообще не должно было быть здесь, судя по негодующему взгляду, который Боб бросил на мотоциклетный шлем, брошенный Кейджем на пол в коридоре, едва они вбежали в дом.
Дженни погладила светло-каштановые волосы Сары.
– Прости, что меня не было. Я… Кейдж и я катались на мотоцикле.
– Ты была с Кейджем? – Сара подняла голову и уставилась на него невидящими глазами. Она смотрела на него так, будто его существование оказалось для нее большим сюрпризом, словно она никогда не видела его раньше.
– Как вы узнали про Хола, мама? – спросил он тихо.
Сара выглядела так, будто впала в ступор. Ее лицо ничего не выражало, кожа посерела.
– Боб рассказал то немногое, что они знали.
– Представитель Государственного департамента позвонил около часа назад. – Пастор казался внезапно и ужасно постаревшим. Он опустил плечи, сгорбившись, как старик. Кожа под его подбородком впервые показалась отвислой и морщинистой. Глаза уже не были ясными и живыми, как обычно. Голос, звучавший выразительно и убедительно с пасторской кафедры во время проповедей, жалко дрожал.
Очевидно, этим фашиствующим молодчикам, захватившим там власть, совсем не понравилось вмешательство Хола. Он и члены его группы были арестованы вместе с повстанцами, которых они собирались спасти. Все они были… – он бросил сочувственный взгляд на Сару и пропустил подробности, которые сообщил ему правительственный чиновник, – убиты. Наше правительство заявило формальный протест.
– Наш сын мертв! – воскликнула Сара. – Что толку от этого протеста? Ничто не вернет нам Хола.
Дженни молча с ней согласилась. Две женщины прижались друг к округу и оставались весь вечер вместе, скорбя и рыдая. Весть быстро распространилась среди прихожан церкви. Они стали прибывать, заполняя большие комнаты пасторского дома сочувствием, а кухню едой.
Телефон звонил не переставая. Дженни случайно оглянулась и увидела, как Кейдж говорит по нему. Он успел когда-то съездить домой и переменить одежду. На нем были надеты брюки, рубашка с коротким рукавом и пиджак. Слушая невидимого собеседника, он тер глазабольшим и указательным пальцами. Стоя тяжко прислонившись к стене, он выглядел уста, вшил и потерянным. И осиротевшим.
У нее даже не было времени, чтобы подняться к себе наверх и причесать волосы после той бешеной езды с Кейджем. Однако никто, казалось, не замечал этого. Все двигались словно роботы, не в силах обращать внимание на житейские проблемы. Они никак не могли поверить, что Хол был вырван из их жизни таким жестоким, грубым и необратимым способом.
– Ты выглядишь изможденной. – Дженни, наливавшая себе в тот момент кофе, обернулась и обнаружила стоявшего позади нее Кейджа. – Ела что-нибудь?
Тарелки с едой, принесенные доброхотами с приходской общины, стояли нетронутыми на кухонном столе. Их вид совсем не привлекал Дженни, напротив, сама мысль о еде казалась ей отвратительной.
– Нет. Я не хочу ничего. А ты как?
– Мне кажется, я тоже не голоден.
– Мы и в самом деле должны что-нибудь поесть, – заметил Боб, присоединяясь к ним.
Сара закрыла лицо руками, когда он усадил ее в кресло.
– Отец, звонил некий Уизерс из Государственного департамента, – сообщил им Кейдж. – Завтра я поеду в Монтерико, чтобы сопроводить тело Хола домой. – Сара всхлипнула и закрыла рот руками. Кейдж горестно посмотрел на нее. – Этот Уизерс встретит меня в Мехико. Он будет со мной и, надеюсь, поможет преодолеть все препоны и формальности. Я позвоню вам, едва только что-нибудь разузнаю, и вы сможете начать похоронные приготовления.
Сара положила руки на стол, уткнулась в них головой и опять зарыдала.
– Я поеду с тобой, Кейдж.
Дженни спокойно объявила о своем решении. Однако реакция Хендренов на ее слова не была столь же хладнокровной. И все-таки ее решимость оказалась непреклонной, а они были слишком убиты горем и подавлены, чтобы с ней спорить.
Кейдж и Дженни покинули дом рано утром, направляясь в Эль-Пасо, чтобы попасть на самолет в Мехико, на тот же рейс, которым летел Хол почти три месяца назад.
А теперь Кейдж сидел с нею вместе. И, несмотря на то, что в их ряду было еще одно свободное место, он сел посредине, рядом с нею, словно желая огородить ее от всего мира. Когда ее платок окончательно промок, он протянул ей свой, достав его из нагрудного кармана спортивного пиджака.
– Спасибо.
– Не благодари меня, Дженни. Я не могу видеть, как ты плачешь.
– Я чувствую себя такой виноватой.
– Виноватой? Господи, в чем?
Она заломила руки от отчаяния и ощущения крушения всех своих надежд и отвернулась к иллюминатору, тупо вглядываясь в пустоту за бортом.
– Я не знаю. Тысячи причин. За то, что злилась на него, когда он уехал. За то, что чувствовала себя уязвленной и сердитой, потому что он не прислал мне отдельной открытки. Множество таких же глупых, пустых вещей.
– Всякий чувствует себя виновным, когда умирает кто-то близкий. Это естественно.
– Да, но… я чувствую себя виновной в том… в том, что жива. – Она обернулась и посмотрела на него глазами полными слез. – За то, что мы так прекрасно проводили с тобой время вчера, когда Хол был уже мертв.
– Дженни. – Что-то тяжелое больно сдавило ему грудь. То же самое чувство вины мучило и его, однако он не мог признаться ей в этом.
Кейдж протянул руку и прижал Дженни к груди. Другой рукой он гладил ее волосы, пока ее го ловапокоилась у него на плече.
– Ты не должна чувствовать себя виноватой в том, что осталась живой. Хол бы не хотел этого. Он сам выбрал свой путь. Он знал, что это сопряжено с риском. Так и случилось.
Кейдж не хотел даже брать в голову, как же хорошо ему было, когда он обнимал ее. Но это было так. Он бы хотел прижать ее к себе и не отпускать. Кейдж ненавидел причину, по которой эта возможность оказалась ему вдруг доступной. С другой стороны, он был всего лишь человеком и не мог попросту игнорировать охватившее его удовольствие от ощущения ее маленького, изящного тела, прижавшегося к нему.
– Почему Хол должен был умереть? Черт возьми, зачем? Кейдж хотел выиграть Дженни в честной борьбе. Не было победы в том, что она внезапно стала доступной ему после смерти Хола. Будет ли ее чувство вины следующим препятствием, с которым ему придется столкнуться?
– Почему ты разозлилась на Хола, когда он уехал? – Неужели она передумала, неужели она потом пожалела о том, что случилось в ту ночь в ее постели? О господи, нет, пожалуйста, только не это. Он мог получить ответ, который не захотел бы услышать, но он должен был спросить.
Дженни колебалась так долго, что Кейдж уже начал думать, что она не собирается отвечать. Потом она проговорила скованно:
– Нечто случилось в ту ночь, перед его отъездом, нечто сделавшее нас очень близкими. Я думала, это все изменит. Однако на следующее утро он исчез, не попрощавшись, несмотря на все то, что произошло.
Потому что это произошло не с Холом.
– Я почти уверена была, что он отменит свою поездку. – Дженни вздохнула, и Кейдж ощутил движение ее груди. – Я почувствовала себя брошенной, когда он этого не сделал. Глубоко в душе я не хотела поверить, что мои чувства оказались для него менее важными, чем его миссия, но…
Кейдж отчаянно хотел узнать, что она думала и чувствовала в то утро. Тогда, сидя за столом, он буквально пожирал ее глазами, тысячи вопросов роились у него в голове, однако он не мог задать ни один из них. Осознание собственного предательства и вероломства вынуждали его молчать.
Как бы он хотел спросить ее: «Ты в порядке? Я не причинил тебе боли? Дженни, я лишь вообразил себе, как волшебно, как прекрасно все это было, или это случилось на самом деле? Это явь или фантастический сон?»
И он по-прежнему не знал ответов на эти вопросы. Однако каковыми бы они ни были, в ее сознании они имели отношение к Холу, а не к нему. Дженни была уязвлена невниманием, небрежением, проявленным Холом к ней, после того как он впервые провел ночь в ее постели, стал ее первым возлюбленным. Она не могла понять, как он мог поступить таким образом, если это что-то значило для него. Хол не заслуживал ее гнева. Но и она невиновна тоже. Все это лежало на совести только одного человека, и, как всегда, этим человеком был он.
Должен ли он открыться ей сейчас, объяснить, что Хол невиновен в безразличном отношении к занятию с ней любовью, поскольку никогда не делал этого? Это освободит ее от вины, которую она ощущает сейчас. Должен ли он сказать ей?
– Нет, господи, нет. Ей и так предстояло воочию столкнуться со смертью Хола. Как справится она с осознанием того, что занималась любовью не с тем мужчиной? Простит ли любая женщина себя за это? Да как она вообще может простить мужчину, обманувшего ее?
Дженни, должно быть, почувствовала что-то в его объятиях, потому что внезапно распрямилась и отодвинулась от него.
– Я не должна надоедать тебе с этим. Уверена, моя личная жизнь не представляет для тебя интереса.
Как бы не так. Да они однажды были так близки, как только могут быть близки два любящих человека. Просто она не знала об этом. Она не знала, что он ласкал ее кожу, пока ее узор не впечатался в память его ладони, в подушечки его пальцев. Он знал форму его грудей, знал, каковы они на вкус, как реагируют они на прикосновение его губ, языка. Звуки, которые шептала она в порыве страсти, были столь же знакомым ему, как собственный его голос, поскольку он бесчисленное количество раз проигрывал их в голове, словно магнитофонную кассету, лежа ночью в кровати и думая о ней.
И уж точно ни один мужчина, даже его брат, никогда не целовал ее с такой страстностью, с такой сокровенной близостью, как он. Никто не знает ее вкус так, как знает его он.
Внезапно он прервал ход своих мыслей. Да что, черт возьми, он творит? Что он за презренный сукин сын? Его брат мертв, а он думает о том, каково было заниматься сексом с Дженни.
– Мы скоро садимся, – угрюмо заметил он, стараясь скрыть собственную вину и смущение.
– Тогда мне следует привести в порядок лицо.
– Твое лицо прекрасно.
Она помотала головой. Несмотря на недавнее отвращение к своим собственным мыслям, он не мог удержаться от того, чтобы посмотреть на нее.
Дженни взглянула в его глаза, внезапно осознав, что никто еще не поблагодарил его за то, что он взвалил на себя все формальности, связанные со смертью брата и его похоронами. Он занялся этими неприятными обязанностями, хотя его даже не просили об этом.
– Ты оказал нам огромную помощь со всем этим, Кейдж. Родителям, мне. – Она легко коснулась его руки. – Я рада, что у нас есть ты.
– Я тоже рад, что есть у вас, – ответил он с легкой улыбкой.
Кейдж был прав, не рассказав ей о том, что именно он оказался ее любовником в ту ночь. Старый, эгоистичный Кейдж никогда бы не допустил, чтобы честь быть любовником Дженни, честь доставить ей такую радость досталась брату. Однако обновленный Кейдж позволит ей думать, что она была с Холом, чтобы не превращать стыдливое чувство в трагедию.
Столица Монтерико оказалась шумной, отвратительной и жаркой.
Остатки бетонных конструкций с торчащими из них стальными прутьями выглядели как наглядное подтверждение того, что от некогда возвышавшегося здесь здания остались одни руины. Завалы кирпича и щебня делали некоторые улицы непроходимыми. Политические лозунги, намалеванные кроваво-красной краской на каждом доступном рекламном щите, словно выкрикивали кровавую историю гражданской войны.
Солдаты, одетые в полевую форму, армейские ботинки и железные каски, патрулировали улицы. На их лицах застыло угрюмое и сердитое выражение, вели они себя самоуверенно и грубо. Запуганное гражданское население, с настороженными глазами, крадущейся походкой пробиралось полупустыми улицами по своим повседневным делам.
Дженни никогда не видела более удручающего места. Неожиданно она почувствовала симпатию к делу Хола и испытала то же желание помочь исправить сотворенное здесь зло и положить конец царящим здесь издевательствам над человеческой природой.
Уизерс, чиновник Государственного департамента, встретивший их в Мехико, вызвал у нее разочарование. Дженни ожидала увидеть героя, похожего на Грегори Пека, чья осанка излучала бы уверенность и вызывала повиновение. Однако мистер Уизерс выглядел так, что вряд ли бы выдержал даже сильный ветер, не то, что отношение враждебного США режима. Он казался беспомощным и неуклюжим в этом своем помятом дешевом костюме. Она скорее могла представить его мишенью жестоких насмешек, чем угрозой воинствующей хунте.
Однако он проявил доброту и сочувствие их горю, сопровождая их через многолюдный аэропорт к самолету, который должен был доставить их в Монтерико. Он старался защитить ее.
Дженни доверила Кейджу вести большинство переговоров. Но, даже взяв на себя все официальные хлопоты, он ни на минуту не оставлял ее без внимания. Кейдж не отпускал ее от себя ни на шаг, постоянно был с ней бок о бок, держа свою крепкую руку у нее на плече или взяв ее под локоть.
Она вверила себя его силе, положившись на него без малейшего сожаления. Господи, что бы она делала без него? Дженни поражалась, почему люди отказывали Кейджу в чувствительности.
«Да этого Кейджа Хендрена ни черта никто и ничто не волнует».
Так его видели окружающие.
Однако они были не правы. Его волновало. Его волновал его брат. И он относился к ней с исключительной внимательностью и тактом.
Сразу после прибытия в Монтерико Дженни, Кейджа и мистера Уизерса запихнули на заднее сиденье старенького «форда». На переднем уселся водитель и солдат с советским «Калашниковым» в руках. Каждый раз, когда Дженни бросала взгляд на автомат, холодок пробегал у нее по спине.
Водитель и солдат представляли правящую власть. Они и не пытались скрыть презрение к своим пассажирам.
После нескольких кругов по городу они, наконец, остановились около здания, где ранее располагался банк. Сейчас оно служило правительствен нойштаб-квартирой. К одной из колонн фасада здания был привязан козел. Казалось, он излучал к непрошеным гостям ту же враждебность, что и жители Монтерико.
Прикрепленные к потолку вентиляторы лениво перегоняли жаркий, плотный и душный воздух. Однако бывший банковский вестибюль, по крайней мере, предоставил им передышку от удушающего зноя. Блузка Дженни буквально прилипла к ее спине. Кейдж уже давно расстался со своим пиджаком и галстуком и закатал рукава рубашки.
Один из многочисленных военных дулом автомата указал им на место на неудобной, жесткой кушетке и промычал нечто, что они расценили как приказ садиться. Мистера Уизерса сопроводили к одному из военных командиров. Он взволнованно вытер лоб платком, покинув его кабинет спустя несколько минут.
– Вашингтон узнает об этом, – возмущенно произнес он.
– О чем? – требовательно спросил его Кейдж.
Крепко стоя на широко расставленных ногах, держа на пальце перекинутый через плечо пиджак, в рубашке, расстегнутой на груди, чтобы дать доступ воздуху, сыпя проклятиями сквозь сжатые до боли зубы, он выглядел более внушающим страх, чем любой из наводнивших здание солдат.
