Текст книги "Сбиться с пути"
Автор книги: Сандра Браун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
Глава 5
Похороны Хола Хендрена привлекли всеобщее внимание. Все пришедшие почтить его память и оказать ему последнее уважение считали Хола мучеником. Те, кто раньше смеялись над его фанатизмом, теперь скорбно и пристыженно склонили голову. Команды телевизионных новостей со всего Техаса и несколько представителей национальных телекомпаний подобно муравьям суетились возле кладбища, расставляя треноги своих камер.
Дженни, сидевшая под временным навесом вместе с Бобом и Сарой, по-прежнему не могла поверить, что миссия Хола окончилась именно этим. Ей казался невозможным, немыслимым тот факт, что он был мертв. Каждую минуту она надеялась, что сейчас очнется от кошмарного сна.
С тех пор как она и Кейдж вернулись из Монтерико, их дом пребывал в хаосе. Телефон звонил не переставая. Двигался нескончаемый поток посетителей. Правительственные службы прислали своих представителей, чтобы побеседовать с ней и Кейджем об их впечатлениях от этой центральноамериканской страны. Принимая во внимание участие значительных церковных деятелей, все происходящие события окутывала странная, нелепо праздничная атмосфера.
Дженни почти не спала с тех пор, как очнулась в объятиях Кейджа в тесной комнатке пыльного отеля в Монтерико. Она долго не могла окончательно проснуться и, только когда осознала, что лежит, прижавшись к его обнаженному торсу в одной лишь тонкой шелковой рубашке, резко вскочила, встретив его пристальный взгляд.
– Из… извини меня, – пробормотала она, соскользнув с кровати, и скрылась в ванной.
Отношения между ними обострились до предела, так что порой казалось, достаточно еще секунды, и вспыхивающие то и дело искры превратятся в пламя. Случайные столкновения в процессе сборов и одевания то и дело приводили к неуклюжему обмену извинениями.
Каждый раз, когда она бросала быстрый взгляд в сторону Кейджа, его глаза, острые как бритва, пристально изучали ее в ответ. Поэтому она была вынуждена стараться вообще не смотреть в его сторону, что, в свою очередь, сильно раздражало его и злило.
Они добрались до аэропорта на еще одной, не менее древней, чем предыдущая, развалюхе на четырех колесах и сели на самолет, который должен был перевезти гроб с телом Хола на родину. В Мехико мистер Уизерс суетился вокруг них, как усердный майский жук, согласовывая все детали их предстоящего рейса в Эль-Пасо, где их должен был встретить похоронный лимузин из JIa-Боты, чтобы доставить тело домой.
Кейдж стоял у окна вестибюля аэропорта, уставившись в пустоту, ссутулившись, с черным от горя лицом и зажженной сигаретой. Он поймал ее взгляд, брошенный на него с удивлением, – а он действительно не курил ни разу с той ночи, когда уехал Хол, – выругался сквозь зубы и выбросил сигарету в ближайшую урну.
Они практически не разговаривали во время полета в Эль-Пасо. Поездка же оттуда до Ла-Боты, показавшаяся бесконечной, поскольку их сопровождал белый лимузин со скорбным грузом, также прошла в молчании.
С тех пор они едва ли обменялись и несколькими словами.
Товарищеские отношения, установившиеся между ними в Монтерико, прекратились. По причинам, которые Дженни не могла назвать даже себе самой, она чувствовала себя с ним еще более неловко, чем до этой поездки. Он входил в комнату – она немедленно ее покидала. Он смотрел на нее – она отворачивала голову. Дженни не могла понять, почему ей так больно и трудно избегать его, однако сознавала, что это имеет отношение к той ночи, которую они провели вместе в затхлом номере отеля в Монтерико.
Он обнимал ее. И что?
Он прижимал ее к себе в постели, в которой они спали вместе. И что?
Он прижимал ее к себе в постели, в которой они спали вместе, а на ней была одета лишь тонкая шелковая комбинация, а на нем – летние брюки. И что?
Опасность окружала их со всех сторон. Они были чужаками в этой враждебной стране. Люди часто совершают в подобной ситуации поступки, на которые никогда не пошли бы при других условиях. Не стоит принимать в расчет это необычное поведение.
И скорее всего, совсем не важно то, что, когда она впервые проснулась, одна его рука лежала на ее декольте, а другая тесно обнимала за шею, так что ее пальцы были погружены в волосы на его груди, а губы застыли в пугающей близости от плоского коричневого диска его соска.
Теперь Дженни сидела, устремив взор на заваленный цветами гроб, отгоняя прочь воспоминания того утра. Она не хотела и думать о том мгновении после пробуждения, когда почувствовала себя тепло, безопасно и невозмутимо, еще не осознав, насколько порочно это ее спокойствие.
Она не могла больше рисковать, приближаясь к Кейджу. Его сила и уверенность словно магнит притягивали, завораживали ее. Искушение обратиться к нему за поддержкой посещало ее даже сейчас, и она, возможно, так бы и поступила, если бы он не сидел так далеко от нее, разделенный с ней его родителями.
Епископ завершил погребальную церемонию долгой молитвой. В лимузине, который доставил их домой, Сара тихонько всхлипывала, припав к плечу мужа. Кейдж бессмысленно смотрел в окно. Он ослабил галстук и расстегнул несколько пуговиц на рубашке. Дженни сжимала платок и молчала.
Несколько почтенных матрон из числа прихожанок уже ждали их дома. Они сварили кофе, приготовили пунш, нарезали торты и пироги для тех, кто пришел сюда, чтобы выразить поддержку и соболезнования семье погибшего. А таких было много. Дженни казалось, что этот скорбный парад никогда не кончится. Устав от всеобщих утешений, она покинула гостиную и отправилась на кухню, где настояла на том, чтобы ей позволили домыть посуду.
– Пожалуйста, – попросила она женщин, которых сменила у раковины, – мне надо себя чем-нибудь занять.
– Боже мой, бедняжка.
– Твой любимый покинул эту грешную землю.
– Но ты еще так молода, Дженни.
– Твоя жизнь должна продолжаться, Дженни. Должно пройти время…
– Ты прекрасно держишься.
– Все это заметили.
– Твоя поездка в эту ужасную страну, должно быть, оказалась настоящим кошмаром.
– Да еще и с Кейджем.
– Последняя говорящая презрительно причмокнула губами и скорбно покачала головой, словно подразумевая, что для порядочной девушки путешествие в компании Кейджа – судьба более ужасная, чем смерть.
Дженни хотелось закричать на них, сказать им что, если бы там не было Кейджа, она, скорее всего тоже бы присоединилась к лежащему в гробу Холу. Однако она понимала, что их комментарии были невинными и продиктованы лишь невежеством и предубеждением. Когда одна за другой они покинули дом, Дженни поблагодарила их, простив им невольную глупость, поскольку их забота и беспокойство были искренними.
Она домыла посуду, расставила ее в шкафу и пошла посмотреть, что еще осталось неубранным в доме. Войдя в гостиную, она была рада обнаружить здесь только Хендренов. Наконец-то все разошлись по домам. Донельзя довольная этим открытием, Дженни опустилась в ближайшее кресло и устало откинула голову на подголовник.
Ее глаза внезапно открылись, когда она услышала щелчок зажигалки Кейджа. Вырвавшееся из нее пламя осветило кончик сигареты, зажатой в его губах. Он положил зажигалку в карман и затянулся.
Я же сказала тебе не курить в этом доме, – возмущенно заметила Сара со своего места на диване. Ее глаза были сухими, но словно затуманенными тусклой пеленой. Она выглядела сморщившейся и усохшей, почти как скелет. Выражение лица ее было столь горьким, что казалось откровенно враждебным.
– Прости, – искренно извинился Кейдж, подошел к входной двери и выбросил сигарету в сгустившуюся ночную мглу. Ее падение было похоже на сорвавшуюся с неба крохотную звезду. – Привычка.
– Неужели обязательно являться с твоими отвратительными привычками в этот дом? Разве ты совсем не уважаешь свою мать? – задал вопрос Боб.
Кейдж буквально застыл, садясь в свое кресло, пораженный его грубым и оскорбительным тоном.
– Я уважаю вас обоих, – тихо и спокойно ответил он, внутренне сжавшись от охватившего его горького чувства.
– Да ты никого и ничего не уважаешь, – коротко заметила Сара. – Ты даже ни разу не сказал мне, что скорбишь о смерти брата. Я не получила от тебя ни малейшего сочувствия.
– Мама, я…
Она продолжала, будто бы он ничего и не говорил.
– Сама не знаю, почему я вообще ожидала этого от тебя. С самого твоего рождения от тебя мне были одни неприятности. Ты никогда не заботился обо мне так, как это делал Хол.
Дженни выпрямилась, желая напомнить Саре, что в течение всех этих дней Кейдж полностью взял на себя контакты с внешним миром, освободив их от занятий всеми печальными формальностями, связанными со смертью Хола. Однако она не успела произнести и слова, как Сара продолжила изливать свой гнев и горечь.
– Хол не отходил бы от меня в подобных обстоятельствах.
– Я не Хол, мама.
– Думаешь, мне следует об этом напоминать? Да ты не стоишь и пальца своего брата.
– Сара, пожалуйста, прекрати! – воскликнула Дженни, нетерпеливо и смущенно ерзая на краешке стула.
– Хол был таким хорошим, таким хорошим и милым. Сынок мой. – Плечи Сары затряслись, и ее лицо сморщилось в новом приступе рыданий. – Если уж Господь решил забрать одного моего сына, почему Он взял Хола и оставил мне тебя?
Дженни в ужасе закрыла рот руками:
– О господи.
Боб опустился на колени перед креслом своей жены и принялся утешать ее. Долгое мгновение Кейдж смотрел на родителей, словно не веря своим глазам, потом его лицо окаменело. Он резко развернулся и бросился к двери, распахнув ее так, что она с грохотом стукнулась о каменную стену. Он перепрыгнул через перила крыльца и бросился вниз по ступенькам.
Не дав себе времени на раздумья, Дженни выбежала вслед за Кейджем. Она пробежала по двору и столкнулась с ним уже на обочине, где стоял припаркованным его «корвет». Он сорвал черный пиджак так, будто тот буквально горел на нем огнем, и расстегнул пуговицы жилетки.
– Убирайся туда, где тебе следует находиться. Там твой дом! – крикнул на нее Кейдж.
Он втиснулся на низкое сиденье спортивной машины и повернул ключ зажигания. Дженни удивило, что ключ при этом не сломался. Рванув ручку, он включил первую передачу. Едва успев распахнуть пассажирскую дверцу и запрыгнуть в машину, Дженни резко подскочила на месте, когда он нажал педаль газа.
Машина рванулась вперед, как реактивная ракета. Вылетела на середину улицы и едва вписалась в поворот, который преодолела без тормозов. Дженни схватилась за дверную ручку и закрыла дверь, чудом не вывалившись на мостовую или не вывихнув плечо.
К тому времени, когда они достигли границ города, Кейдж переключился на четвертую передачу. Сдвинув рычаг, он крепко сжал челюсти, будто это могло помочь ему держать в подчинении бешено мчащийся автомобиль. Дженни даже не рисковала взглянуть на спидометр. Пейзаж за окном стал едва различим. Яркие фары автомобиля вспороли окружавшую их плотную мглу.
Управляя машиной одной рукой, Кейдж потянулся к кнопке переключения радио и поймал, наконец, бешеные ритмы радиостанции, передающей тяжелый рок. Он включил звук на полную мощность, наполняя машину оглушающими звуками металлической музыки.
– Ты сделала большую ошибку, – перекрикивая какофонию звуков, заметил Кейдж. – Тебе следовало остаться дома сегодня ночью.
Перегнувшись на пассажирское сиденье и почти задевая ее колени, он покопался в бардачке и вытащил оттуда серебряную фляжку. Зажав ее между ног, открутил крышку и поднес фляжку к губам. Кейдж пил долгими, жадными глотками. Посмотрев на выражение, появившееся у него на лице, когда он отложил фляжку, Дженни поняла, что напиток был достаточно крепок. Он подносил фляжку снова и снова, с бешеной скоростью несясь ровно посередине дороги и держа руль одной рукой.
Окна машины были открыты, и ворвавшийся ветер растрепал ее волосы, стянутые перед похоронами в скромный и строгий пучок заколками и шпильками. Яростные порывы ветра не давали ей вздохнуть. Она не понимала, как Кейдж умудрился зажечь сигарету, однако кончик ее ярко мигал на фоне его темного лица, освещенного лишь тусклыми огнями приборной панели.
– Ну что, весело? – насмешливо ощерился он на нее.
Стараясь показать, что вовсе не задета его сарказмом, Дженни отвернулась и подняла боковое стекло. Она даже не удостоила его ответом. Летящая машина ужасала ее. Дженни не одобряла высоких скоростей, однако решила сохранять видимое спокойствие даже в том случае, если это убьет ее. И она почти уверилась, что это вот-вот произойдет, когда он внезапно свернул с главной трассы на дорогу безо всяких опознавательных знаков. Откуда он мог знать про эту дорогу, Дженни была просто не способна понять.
Он уродовал антикварный «корвет», гоня его вперед по ухабам проселочной дороги, волнистой как стиральная доска. Зубы Дженни стучали друг о друга, и она стиснула их посильнее, чтобы ненароком не прикусить язык. Она вцепилась в подушку сиденья в тщетной попытке удержать голову от ударов о потолок, когда они подскакивали на ухабах извилистой и почти незаметной в темноте дороги.
Они поднимались в гору. Дженни почувствовала разницу высот, хотя ничего и не было видно, ни малейшего намека на подробности рельефа в окружавшей их ночной мгле. Огни фар бешено мигали с каждым яростным движением машины. Даже луна скрылась в облака, не оставив им своего призрачного света, словно желая сказать, что никто не желает наблюдать за тем, как Кейдж Хендрен забавляется еще одной из своих диких шуточек.
Внезапно он нажал на тормоз, так что Дженни почти врезалась в переднее стекло, однако машина летела еще метров пятнадцать до полной остановки.
Кейдж выключил мотор, и воцарилась внезапная тишина, поскольку вместе с двигателем перестало работать и оглушительное радио. Он высунул руку в открытое окно, вынул изо рта сигарету и заменил ее горлышком фляжки. Сделал еще один глубокий глоток и удовлетворенно вытер губы ладонью.
Потом он повернулся к Дженни, наблюдавшей за ним с молчаливым упреком:
– О, прости меня, пожалуйста. Где же мои чертовы манеры? Выпьешь? – Он протянул ей фляжку. Она не двигалась, и ее мягкое выражение лица не менялось. – Нет? – спросил он, пожав плечами. – Тебе же хуже. – Он глотнул из фляжки еще раз, затем протянул ей пачку сигарет. – Куришь? Ах, нет, конечно, нет. – Он выпил горячительного еще. – Ты же леди без малейшего изъяна, не так ли? Мудрейшая мисс Дженни Флетчер. Незапятнанная. Неприкосновенная. Достойна только святых, подобных нашему дорогому усопшему Холу Хендрену. – Кейдж сделал глубокую затяжку, наполняя легкие доброй порцией никотина, и выпустил облако дыма прямо ей в лицо.
Она не обнаружила ни малейшей реакции на происходящее.
Разгневанный ее хладнокровием, он вышвырнул сигарету в окно.
– Давай-ка посмотрим, что может вывести тебя из себя? Что заставит тебя дрожать от ужаса? Что, черт возьми, может вынудить тебя выкатиться к чертовой матери из моей машины, с глаз моих долой и прочь из моей богом проклятой жизни?
Он перешел на крик. Его дыхание было трудным и хриплым. Дженни наблюдала, как он попытался справиться со своим темпераментом и взять себя хоть немного в руки. Когда Кейдж заговорил снова, голос его по-прежнему дрожал от боли и гнева, однако сам он казался чуть более спокойным.
– Что же вызовет у тебя достаточно отвращения, чтобы ты выскочила отсюда в страхе за свою жизнь? Хорошая порция отборных ругательств? Ага, пожалуй. Сомневаюсь, что они вообще тебе известны, однако давай попытаемся. Как думаешь, мне лучше произносить их в алфавитном порядке или, так сказать, в естественном, как придет в голову?
– Тебе не удастся вызвать у меня отвращение, Кейдж.
– Спорим?
– Ничто из того, что бы ты сказал или сделал, не заставит меня покинуть тебя сейчас.
– Да что ты? – Его губы скривились в злобной ухмылке. – Посмотрим.
Кейдж резко рванулся к ней, обняв одной рукой за шею, и притянул к себе. Он впился в ее губы своими губами, тяжелыми и давящими. Дженни не сопротивлялась. Даже тогда, когда его язык, преодолев нестойкий барьер, самым унизительным образом ворвался в ее рот, она ничем не ответила на его столь оскорбительное поведение.
На похороны Хола она надела черный костюм-двойку. Кейдж нагнулся к ее талии, задрал вверх блузку и запустил под нее руки.
– Не сомневаюсь, ты наслышана о моей репутации у женщин, – жарко пробормотал он, дыша ей прямо в шею. – Я грубый и решительный. Соблазнитель девственниц, похититель жен, сексуальный маньяк. Говорят, что у меня так распирает в паху, что я просто не могу держать гульфик застегнутым. – Он раздвинул ее колени своей ногой. – И знаешь, что все это значит для тебя, Дженни? Плохие новости. Ты попала в неприятный переплет, девочка.
Кейдж принудил ее губы к еще одному жесткому и оскорбительному поцелую, нащупав рукой под блузкой ее грудь, сжал ее, а потом рванул хрупкие чашечки бюстгальтера, чтобы высвободить его нежное содержимое. Он грубо вцепился в ее грудь и провел большим пальцем по ее чувствительному соску.
Несмотря на свое решение не реагировать, Дженни оторвала спину от сиденья. Она выпрямилась, напряженная и возбужденная, не сопротивлялась и не отбивалась от него, стойко снося насилие.
Однако ее тихие, прерывистые вздохи оказали действие, сравнимое с воплем тревожной сирены в голове Кейджа. Он пришел в себя, внезапно осознав, что делает, и без сил упал на нее, словно надувная кукла, которую кто-то проткнул булавкой. Кейдж тяжко вздохнул, касаясь губами ее рта, не пытаясь больше подчинить их своими оскорбительными, дикими поцелуями.
Поток свежего воздуха развеял алкогольный туман в его голове и сорвал плотную пелену гнева. В жесте немого раскаяния он отдернул руки от ее груди и предпринял жалкие и одновременно трогательные попытки восстановить порядок ее гардероба. Он бережно расправил бретельку на ее плече и снова прикрыл грудь чашечками бюстгальтера. После этого он убрал от нее руки, передвинулся на водительское сиденье и выскочил из машины.
Дженни закрыла лицо руками и судорожно пыталась восстановить дыхание. Более или менее придя в себя, Дженни расправила одежду, открыла дверь и тоже вышла наружу.
Кейдж сидел на капоте, уставившись в расстилавшуюся перед ним мглу. Она только сейчас осознала, где они оказались, – в районе плато, возвышавшегося над окружавшим его сельским пейзажем. Оно простиралось на несколько миль. Прерии под ним казались спокойными и темными. Порывы ветра отбрасывали назад ее волосы, плотно прижимали к телу одежду. В его мрачных, угрюмых завываниях, казалось, звучала скорбь самой природы.
Дженни повернулась и встала прямо перед Кейджем, заслоняя ему вид. Их колени почти соприкасались. Он медленно поднял голову, быстро взглянул на нее и снова уткнулся взглядом в землю.
– Прости меня. Мне очень жаль.
– Я знаю. – Она погладила его волосы, убирая их со лба, однако ветер немедленно вырвал их из ее пальцев.
– Как я мог…
– Не важно, Кейдж. Это не имеет значения.
– Важно, – ответил он, скрипнув зубами в бессильной злости на самого себя. – Имеет.
Кейдж снова поднял голову и бережно положил руку ей на грудь, которую оскорбительно сжимал лишь несколько минут назад. Однако в этом его прикосновении не было ничего сексуального. Он будто бы коснулся плеча раненого ребенка.
– Я сделал тебе больно?
Его рука показалась ей теплой и исцеляющей, и Дженни накрыла ее своей ладошкой.
– Нет.
– Да, я это сделал.
– Они ранили тебя больнее.
Они уставились друг другу в глаза. Неизвестное чувство вспыхнуло между ними, как искра. Дженни отдернула руку. Так же быстро он опустил свою.
Дженни села рядом с ним на капот автомобиля. Вощеная поверхность обжигала даже сквозь одежду, однако они не обращали на это внимания.
– Кейдж, Сара совсем не то имела в виду, когда…
Он усмехнулся:
– О нет, она сказала именно то, что хотела сказать.
– Она раздавлена горем. Ее устами говорила лишь скорбь.
– Нет, Дженни. – Он грустно покачал головой. – Я знаю, что они обо мне думают. Они хотели бы, чтобы я вообще не рождался на этот свет. Я для них живое напоминание об ошибке, которую они совершили, вечный раздражитель и постоянный вызов всему тому, во что они верят. Даже если это и не произносится вслух, я имею прекрасное представление о том, что у них в голове. То же, что и у всех остальных. Это Кейдж Хендрен заслуживает смерти, а не его бедный брат.
– Это неправда!
Он спрыгнул с капота и подошел к краю плато, засунув руки в карманы. Его белая рубашка казалась бледным пятном в сгустившейся темноте. Дженни последовала за ним.
– Когда все это началось?
– Когда родился Хол. Может, еще раньше. Я не помню. Знаю только, что так было всегда. Хол рос ангельским белокурым малышом. Природа должна была бы наградить меня черными волосами. Тогда бы я и на самом деле мог стать темной, заблудшей овечкой в пастырском стаде.
– Не говори про себя так.
– Это же правда, разве нет? – с вызовом взглянув на Дженни, горько заметил Кейдж. – Посмотри, что я с тобой сделал. Я почти изнасиловал женщину, которую я… – Он прервался на середине предложения, и Дженни оставалось только догадываться, что он хотел сказать. Кейдж с усилием сжал губы, словно запечатывая готовые сорваться слова.
– Я понимаю, почему ты так поступил по отношению ко мне, почему ты напился и ехал на безумной скорости. Ты старался сам уверить себя в том, что они правы. Но они не правы, Кейдж. – Она подвинулась к нему поближе. – Ты вовсе не дурное семя и не черная овца. Я не знаю, что появилось первым, твое бунтарство и непослушание, с которым родители не смогли правильно совладать, или же их пренебрежение, побуждавшее тебя все время быть против. – Дженни взяла его за рукав и заставила посмотреть ей в лицо. – Неужели это не очевидно? Ты всю свою жизнь стараешься вызвать их ответную реакцию. Ты тяжко трудишься над тем, чтобы быть плохим, потому что это именно то, чего ожидают от тебя люди. Ты сам сделал себе карьеру той самой пресловутой темной овцы. Разве ты не понимаешь этого, Кейдж? Даже будучи ребенком, ты совершал дурные поступки ради того, чтобы привлечь к себе их внимание, уже отданное Холу. И это было неправильным с их стороны. Это – их ошибка, Кейдж, а не твоя.
– У них было два сына, и каждый из них обладал индивидуальностью. Однако Хол подходил им больше и поэтому стал идеальным ребенком. Ты же тоже старался снискать их благорасположение и, когда тебе это не удалось, решил достичь той же цели другим путем.
Он одарил ее покровительственной ухмылкой:
– Я смотрю, ты уже во всем разобралась.
– Да, именно так. Иначе я пришла бы в ужас от всего того, что случилось сегодня. Даже еще несколько месяцев назад так бы это и было. Но сейчас я абсолютно уверена, что ты не хотел причинить мне вреда. Теперь я знаю тебя лучше. Я много наблюдала за тобой в последнее время. Я видела, как ты плакал над телом брата. Ты совсем не такой плохой, как считают многие люди. Ты просто не смог соперничать с положительным, идеальным Холом, потому решил взять реванш в другой сфере.
Наконец-то Дженни удалось привлечь его внимание. Он слушал ее. И, несмотря на то, что его так и тянуло ей возразить, в том, что она говорила, определенно был смысл. Он уставился на ноги, только сейчас заметив, что его ботинки покрылись слоем пыли, которую он невольно выбил из почвы, нетерпеливо притопывая ногами.
– Я лишь беспокоюсь о том, насколько далеко ты продвинешься?
Он поднял голову:
– Продвинусь куда? Что ты имеешь в виду?
– Ты хотел убедить всех, и прежде всего себя самого, что тебе на все наплевать. Как далеко ты зайдешь, пытаясь доказать им, что они правы? Насколько продвинешься вперед, пытаясь убедить всех в своем падении?
Он заложил руки за ремень и высокомерно склонил голову набок.
– Давай, давай, продолжай. Почему бы тебе просто не высказать прямо то, что ты имеешь в виду, а не ходить вокруг да около. Ты думаешь, мною движут пагубные страсти?
– Люди, не уважающие себя, не имеющие чувства собственного достоинства, часто делают глупые вещи.
– То есть злоупотребляют быстрой ездой, напиваются и поступают опрометчиво?
– Именно так.
– Черт побери. Да спроси любого. Он расскажет тебе, какое у меня достоинство. Насколько я самоуверен и тщеславен.
– Я говорю не о том, как ты действуешь, а о том, что чувствуешь. Я видела тебя другим, видела ту чувствительную, ранимую твою сторону, которую ты никому не показываешь.
– Так ты считаешь, что я просто совершаю медленное самоубийство?
– Я вовсе не говорила этого.
– Но имела в виду, – сказал он, раздраженно отбрасывая волосы со лба. – Ты слишком засиделась на своей психоаналитической кушетке, Дженни.
Кейдж был достаточно убедителен, чтобы заставить ее в это поверить.
– Хорошо, извини, – ответила она. – Но я беспокоюсь об этом лишь потому, что ты мне дорог, Кейдж.
Он немедленно ослабил свою защиту, его глаза смягчились.
– Я очень ценю твою заботу, но тебя не должны так беспокоить мои прихоти. Мне нравится быстрая езда, бездумное пьянство и… Что там еще было? – насмешливо поинтересовался он.
Однако Дженни пока была не готова расстаться с серьезностью.
– Я думаю, твои родители тоже беспокоятся о тебе.
Весь его юмор испарился. Он грустно поднял янтарного оттенка глаза и уставился мимо нее вдаль, на открывавшийся перед ним безрадостный, пустынный пейзаж.
– Неужели мама не понимает, как бы я хотел быть к ним ближе, к ним обоим? Едва услышав о Холе, я жаждал подойти к ним и обнять их. – Его голос дрогнул. – Я бы хотел, чтобы они обняли меня.
– Кейдж. – Дженни потянулась, чтобы коснуться его руки. Он отдернул ее. Ему была не нужна ничья жалость.
– Я не приближался к ним, поскольку был уверен, что они не хотят видеть меня рядом. Поэтому решил выразить им свою любовь и симпатию другим способом. – Он вздохнул. – Только они этого не заметили.
– Я заметила. Я была тебе признательна.
– Однако ты также не позволяла приблизиться к тебе, Дженни, – внезапно заметил он, настойчиво пытаясь поймать ее взгляд.
Она отвернулась:
– Не понимаю, о чем ты.
– Ты чертовски хорошо все понимаешь. Когда мы были в Монтерико, ты зависела от меня, полагалась на меня эмоционально и физически. Мы вернулись домой, и я опять стал прокаженным. «Руки прочь». Ты не касаешься меня. Не разговариваешь. Черт возьми, да ты даже не хочешь взглянуть на меня.
Он был прав, но она не хотела этого признавать.
– И я задаю себе вопрос, не связано ли твое намеренное избегание моего общества с той ночью, что мы провели в Монтерико?
Голова Дженни дрогнула, она облизнула губы, язык внезапно присох к гортани.
– Конечно, нет.
– Уверена?
– Да. Какая связь?
– Мы спали вместе.
– Но не так! – воскликнула она, словно защищаясь.
– Вот именно, – сказал он, делая шаг вперед и нависая над ней. – Но то, как ты к этому относишься, заставляет предположить, что «именно так». В чем ты чувствуешь себя виноватой?
– Я не чувствую себя виноватой.
– Разве? – настойчиво продолжал он. – Разве ты не думаешь, что не имела права спать в моих объятиях, одетая лишь в тонкую рубашку? Не думаешь ли ты, что это является предательством по отношению к Холу, лежавшему мертвым в гробу? Так ты считаешь?
Дженни повернулась к нему спиной и скрестила руки на животе, словно почувствовав внезапную боль.
– Я не должна была вести себя с тобой таким образом.
– Почему?
– Ты сам понимаешь, зачем спрашивать?
– Потому что ты заранее уверена в том, что могут подумать о женщине, которая провела со мной ночь в одной постели?
Она ничего не сказала.
– Чего ты так испугалась, Дженни?
– Ничего.
– Ты опасаешься, что кто-нибудь узнает о той ночи?
– Нет.
– Тебя страшит то, что твое имя будет добавлено в список бывших подружек Кейджа Хендрена?
– Нет.
– Ты боишься меня?
Даже не смолкавший ни на минуту ветер не смог заглушить взволнованные, душераздирающие интонации ее голоса. Она повернулась к нему и заметила на его лице печаль и горе.
– Нет, Кейдж, нет. – Чтобы подтвердить это, она подошла к нему и обняла за талию, прижавшись щекой к его груди.
Внезапно он также потянулся к ней и заключил в объятия.
Я не вправе обвинять тебя, даже если это было бы и так, особенно после всего произошедшего сегодня ночью. Но, господи, как же я ненавижу это. Я ненавижу это больше всего на свете. Я не вынесу, если ты будешь бояться, что я причиню тебе вред.
Дженни не могла признаться ему, что ее пугает не он сам, а ее собственная, необъяснимая реакция на него. Когда он оказывается поблизости, она словно выбирается наружу из раковины, в которой привыкла жить в этом чопорном доме, и становится совсем другой женщиной.
Он заставляет ее сердце биться быстрее, ее дыхание учащается, ее ладони покрываются предательской влагой. Она сама не своя, когда рядом Кейдж, независимо от того, касается ли это ее езды с ним на мотоцикле или ночи в одной кровати. С ним она забывает, кто она такая, откуда пришла, рядом с ним ей так хорошо, как не было никогда.
Получалось так, как будто она все эти годы была влюблена в Кейджа, а не в Хола. Она занималась любовью с Холом, однако та ночь, которую она провела в объятиях Кейджа, показалась ей почти такой же чудесной. Она не могла понять, не могла простить себя. Как спустя всего лишь неделю после смерти Хола она думает о том, на что была бы похожа ее любовь с Кейджем.
Вздрогнув от этой мысли, она отвернулась от него:
– Будет лучше, если мы вернемся домой. Они, наверное, давно беспокоятся.
Кейдж выглядел разочарованным, однако без возражений проводил ее к машине. Безжалостно выплеснул на землю из фляжки ее содержимое и убрал в бардачок. Следующей в окно полетела пачка сигарет.
– А пепельница? – заметила Дженни, усевшись на свое место.
– Ах, женщины, – возмущенно пробормотал Кейдж, медленно разворачивая машину. – Они всегда чем-то недовольны.
Они улыбнулись друг другу. Все было хорошо.
Когда, после спокойного и умиротворяющего обратного путешествия, они добрались до дому, он вышел из машины и открыл перед ней дверцу. Провожая до двери, Кейдж обнял ее за талию, и, желая приободрить его, она сделала то же самое.
– Спасибо тебе, Дженни.
– За что?
– За то, что была сегодня моим другом.
– Не так давно ты был моим.
– В любом случае спасибо. – Однако, даже подойдя к двери, они все никак не могли оторвать друг от друга взгляда. – Ну что же, спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
– Возможно, пройдет какое-то время, прежде чем я соберусь навестить вас.
– Я понимаю.
– Но я тебе обязательно позвоню.
– У меня разрывается сердце, когда я вижу эту пропасть между тобой и твоими родителями, тогда как вы столь нужны друг другу сейчас.
Кейдж грустно вздохнул:
– Да, что поделаешь. Если тебе что-нибудь понадобится, звони мне.
– Обязательно.
– Обещаешь?
– Обещаю.
Он пожал ей руку и наклонился, чтобы дружески поцеловать в щечку. Однако его губы задержались, словно колеблясь, прежде чем он, наконец, оторвал их от ее щеки. Хотя, вероятно, это только ей показалось. Даже войдя в дом и поднявшись по лестнице, она по-прежнему не могла прийти к точному выводу. Дом погрузился в темноту. Хендрены давно спали.
