Текст книги "Доктор-хулиган (ЛП)"
Автор книги: Сади Халле
Соавторы: Эйнсли Бут
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
Оставив хоккейную сумку на заднем сиденье внедорожника, направляюсь в педиатрию. Закатав рукава до локтей, переодеваюсь в халат в комнате за сестринским постом, затем проверяю доску с расписанием.
Два пациента на обследовании, но, кроме этого, с утра ничего не изменилось. Я отмечаюсь у ординаторов, затем вместе с младшим стажером спускаюсь в отдельную комнату в конце коридора, где Итан Болтон восстанавливается после падения со школьной лестницы – в комплекте с сотрясением мозга.
Я стучу в дверь и с дружелюбной улыбкой заглядываю внутрь.
– Еще раз здравствуйте.
Не требуется много времени, чтобы понять, Болтоны эмоционально приближаются к отчаянию. Оба родителя здесь, потому что их дочери проводят день с друзьями в городе, но сами они живут на ферме в часе езды от Оттавы.
А сейчас время сбора урожая. Если бы вчера не шел дождь, мистера Болтона сегодня бы здесь не было.
– Я понимаю, как это тяжело для вашей семьи. Мы договорились, что выпишем его в понедельник, и я хотел бы придерживаться этого, но не могу игнорировать проблемы, связанные с необходимостью приехать в город. Многие семьи решают отложить свои визиты…
– Я не оставлю сына одного в больнице на несколько дней, – с яростью, которую я ценю, выпаливает мистер Болтон.
– Не несколько. А один. На завтра. – Я одариваю Итана полуулыбкой. – Никаких процедур проводиться не будет. Лишь осмотр. И в нашей больнице отличный персонал.
Его убийственный взгляд говорит мне, что это пустая затея.
– Дело не только в тяжелой ситуации для семьи, – говорит миссис Болтон, пытаясь не хмуриться и в то же время сгладить внезапно возникшее напряжение в комнате. – Итану одиноко. Он скучает даже по сестрам.
– И Лего, – торжественно добавляет Итан.
Я киваю.
– И телевизору, и альбому для рисования, и видеоиграм тоже. Я понял. Вот почему мы хотим оставить тебя здесь еще на день или два. Это действительно важно, потому что с сотрясением не шутят.
Он хмурится.
– Но я чувствую себя лучше.
– Хорошо. Это то, что мы и хотим.
– Так почему же я не могу вернуться домой?
Я бросаю взгляд на его рюкзак на полу. Он украшен стилизованным рисунком с изображением капитана Фазмы (персонаж из вселенной «Звездных войн» – прим. переводчика).
– Потому что тебе не станет лучше, когда ты окажешься дома и начнешь строить звездный истребитель. Ты бы так сосредоточился на том, чтобы правильно поставить лазерные пушки, что не заметил бы, как начнет болеть голова.
Точно так же, как и с Губкой Бобом, мои знания о «Звездных войнах» убеждают детей там, где мои медицинские знания не имеют никакого влияния. Итан кивает.
– Ой.
– Помнишь, мы говорили о том, чтобы дать голове отдых? Что на время тебе нужно оторваться от домашней работы? – Он кивает, но я вижу, что он все еще думает о «Звездных войнах». А я не хочу, чтобы он слишком много думал, слишком сильно включал мозги, поэтому пресекаю это в зародыше. – Вот что я тебе скажу. У нас тут есть несколько эпизодов «Войн клонов». Сегодня вечером мы можем посмотреть половину первого, а остальное завтра. Если все пойдет хорошо, тогда посмотрим, что можно сделать, чтобы вытащить тебя отсюда, хорошо?
Пейджер ординатора издает сигнал, и он извиняется, но я остаюсь еще на несколько минут, отвечая на вопросы о головных болях и предупреждающих признаках переутомления. Я объясняю уровни активности столькими различными способами, как это нужно семье – обычно по-разному для каждого члена, что и происходит сегодня.
Я не выхожу из палаты, пока с их лиц не исчезают тревожные морщинки, а тишина не длится достаточно, чтобы снова вызвать робкие улыбки.
– Увидимся позже, Итан, – говорю я и откланиваюсь.
За сестринским постом есть рабочая комната, и поскольку у меня нет с собой ноутбука, я пользуюсь компьютером там. Каждое посещение пациента теперь должно регистрироваться в электронном виде, и это большая заноза в гребаной заднице.
Я все равно справляюсь с этим быстро и эффективно, потому что в этих стенах я профессионал.
– Доктор Донован, извините, что прерываю. – Я поднимаю глаза. В дверях стоит одна из медсестер. – В отделении неотложной помощи требуется консультация педиатра. Очевидно, Гибсон не ответила на вызов достаточно быстро.
Я закатываю глаза. Сегодня на дежурстве еще один младший ординатор – отличный врач, который, вероятно, просто застряла в очереди в кафетерии. Отложив в сторону файлы, которые просматривал, следую за ней обратно к стойке регистрации, пока она рассказывает мне все, что знает.
– Малыш поступил с подозрением на аппендицит, но хирург-ординатор отправил его обратно к нам. Они говорят, что это не аппендицит.
Я тянусь к телефону и одновременно смотрю на белую доску позади себя. Она вся заполнена. У нас нет свободных мест, но есть один пациент, которого можно перевести в хирургию. А при необходимости можно использовать вспомогательные помещения, но это продлит уход за больными.
– Это дежурный педиатр, с кем я разговариваю?
– Сэм Эллери, Хирург.
– Сэм. Макс Донован. Скажите, почему аппендицит не подтвердился?
Он достаточно вводит меня в курс, чтобы я знал, что он выполнил свою работу.
– Сэм, дело вот в чем. В эти выходные отделение переполнено. Так что, если этому парню все равно предстоит операция, давайте с самого начала обеспечим правильное распределение ресурсов. Вы меня понимаете?
– Четко и ясно. – Слышу на заднем плане шорох, когда Сэм листает карту. – Это уже третий вызов скорой помощи по поводу боли в животе за последние полгода. Что-то происходит.
Вот черт. Определенно пришел наш черед действовать.
– Я сейчас спущусь.
Младший ординатор Гибсон входит как раз вовремя, чтобы услышать это. Она бросает на меня любопытный взгляд.
– Неотложка?
– Да.
– Хотите, чтобы я занялась?
– Нет, я спущусь. Здесь все спокойно. Но сегодня нам может понадобиться еще одна койка. Помозгуйте со Сьюзен и придумайте, как лучше всего это устроить.
– Хорошо.
Я спускаюсь по лестнице, радуясь минуте тишины, прежде чем войти в отделение скорой помощи. Представляюсь старшей медсестре. Я пока не со всеми здесь знаком, и ее я видел лишь однажды. Она бросает быстрый взгляд на мой пропуск, затем указывает на койку в задней части отделения скорой, рядом с той, где принимают взрослых.
Больница забита битком.
Я останавливаюсь у занавешенной стороны кровати, позволяя своим шагам и тени объявить о моем присутствии, прежде чем отодвинуть занавеску.
– Здравствуйте, я доктор Донован. Я понимаю, ты плохо себя чувствуешь, – обращаюсь я к пациентке, девятилетней девочке по имени Эмма, но обязательно смотрю в глаза маме и папе.
Они выглядят обеспокоенными.
Эмме явно больно.
Я делаю глубокий вдох и приступаю к делу.
Спустя двадцать минут Эмму поднимают наверх. Найдя ближайший компьютер, вхожу в систему, чтобы сделать запись о своем новом пациенте. Мы начнем давать ей лекарства и закажем серию тестов, но пройдет несколько дней, прежде чем у нас будет четкое понимание того, с чем мы имеем дело. Желудочно-кишечные заболевания, как известно, трудно поддаются лечению.
Когда я поднимаюсь, желудок урчит. Быстро взглянув на часы, понимаю, что пора ужинать, и, как обычно, у меня ничего нет. Идти в кафетерий в выходные бесполезно, если только я не хочу пиццу, а этого дерьма мне с головой хватает с Гэвином. Добавьте сюда Лахлана, и просто чудо, что я не превратился в пятнадцатилетнего подростка с тех пор, как переехал в Оттаву.
У меня в машине есть кексы, но и они не лучше.
Что мне нужно, так это заказать доставку. Курицу с овощами, рыбу с овощами, овощи с овощами. Невероятно скучно и идеально полезно.
Конечно, сейчас я хочу только пиццу.
Об идеальном здоровье побеспокоюсь завтра.
Держу свой путь через взрослое отделение скорой, так как вход в кафетерий находится на другой стороне, и уже почти выхожу за дверь, когда слышу, как ахает женщина.
– Ой. Нет, я в порядке.
Я останавливаюсь, внезапно обращая внимание на койку в углу.
Из-за занавески я слышу:
– Ну, я не в порядке, Мэтью, но добралась сюда сама.
Вайолет.
Я в этом здании, и я здесь профессионал. Внезапно начинаю в этом сомневаться. Я здесь только в роли врача.
Приблизиться к ней стало бы для меня ужасным нарушением ее личной жизни, особенно учитывая наши последние встречи.
С другой стороны, она ранена.
И что это, на хрен, за Мэтью?
В этот момент мимо меня проходит медсестра, направляясь к койке Вайолет, и отдергивает занавеску.
Я пристально смотрю на нее. На ней та же одежда, что и раньше, – джинсы и мягкий свитер. Рука обернута окровавленным кухонным полотенцем.
Медсестра что-то спрашивает, но Вайолет не отвечает, потому что заметила меня, и теперь мы смотрим друг на друга.
Она хочет меня проигнорировать. Если дать ей шанс, она возьмет себя в руки и так и сделает, или же умрет в попытках, что за бред. Ее лицо осунулось, румянец исчез, дыхание определенно неровное. Она плохо переносит боль.
Несколькими широкими шагами пересекаю комнату.
– Что случилось? – Мне все равно, если это звучит грубо.
– Порезалась… ах!.. резала овощи. – Напряженным взглядом она наблюдает, как медсестра разворачивает ее руку. Рана выглядит глубокой, но все пальцы одного цвета.
Медсестра просит ее пошевелить пальцами. Двигаются они хорошо, но от этого вновь начинается кровотечение, и при виде него она всхлипывает.
Должно быть, я скорчил гримасу, потому что она ответила мне тем же и закатила глаза.
– Я в порядке.
– Ясно. – Обхожу койку, вставая позади Вайолет. – Закрой глаза.
– Зачем?
Я поднимаю руки и понижаю голос.
– Затем, чтобы я помог тебе, ничего больше.
Она колеблется.
– Или чтобы мог спросить, кто такой Мэтью и почему ты не позволяешь ему быть рядом с тобой.
– Повторяю, это не твое дело.
Значит, во время ужина в ее офисе, ей звонил он.
– Бойфренд?
Она колеблется.
– Нет.
– Он…
Медсестре плевать на мое чертово любопытство. Закончив промывать рану, она обращается ко мне:
– Ладно, выглядит неплохо. Ординатор скоро придет, чтобы наложить швы, или вы сами, доктор Донован?
Я отрицательно качаю головой.
– У меня нет практики с такими большими руками.
Вайолет изумленно смотрит на меня, а медсестра смеется.
– Ты назвал меня Шреком?
– Вряд ли, – бормочу я, приближаясь губами к ее уху. – Мои пациенты обычно ростом три фута, и, когда им накладывают швы, им нужно держаться за мягкую игрушку или за руку родителей.
– Точно. Конечно. – Она снова колеблется, и ее голос смягчается. – Я слышала тебя раньше. С пациентом. Я сидела в приемной, а ты был как раз за дверью.
– О. – Мысленно делаю пометку напомнить дежурному, что дверь должна оставаться закрытой, но это не проблема Вайолет.
– Ты был очень хорош.
– Я стараюсь.
– И сейчас ты ведешь себя… очень хорошо.
– Пытаешься сделать комплимент моему врачебному такту?
– Возможно. Не придавай этому слишком большого значения.
Я впиваюсь большими пальцами в ее мышцы вдоль позвоночника.
– Расслабься.
– У меня глубокий порез на руке. Я вижу кости.
– Не смотри. – Я провожу пальцами по ее спине, разминая мышцы, сначала нежно, потом сильнее, и кладу руки ей на бедра. Они будут вне поля зрения ординатора, когда тот придет накладывать швы.
– Ничего не могу с собой поделать.
– А если я прикажу тебе не смотреть?
Она замирает. Делает неглубокие, прерывистые вдохи. Это совсем никуда не годится.
– Дыши глубже, котенок.
– Макс, мы не можем…
– Исключительные обстоятельства. – Мой голос достаточно тих, чтобы меня никто не услышал. – Обещаю, что не буду трахать тебя прямо здесь, перед всеми этими людьми, как бы ни привлекала меня идея взять тебя перед толпой. Но только не перед этой. Перед другой, более анонимной аудиторией. Вероятно, которая будет в масках. Идея мне очень нравится. Но сейчас я просто использую единственное средство в своем распоряжении, чтобы успокоить тебя. Думай обо мне как об антистрессовом мячике или чем-то в этом роде.
– Только вот сжимают меня.
– И тебе это нравится.
Долгая пауза, затем ее голова неохотно дергается в резком кивке.
– Пока швы не наложат, ты не должна смотреть на свою руку. Я знаю, ты можешь. У тебя самое прекрасное самообладание, какое я когда-либо встречал. Глубокий вдох. Покажи мне, насколько ты хороша, Вайолет. – Когда входит ординатор, я щипаю ее, сильно, и она поднимает голову.
– Готовы? – спрашивает ординатор, и Вайолет кивает.
Я еще раз щипаю ее за то же место, затем поглаживаю большим пальцем. Как бы мне хотелось, чтобы это была голая кожа, которой я касаюсь, чувствуя тепло от оставленной мною метки.
Процедура не занимает много времени. Ординатор хороший, и Вайолет не шевелит ни единым мускулом. Все это время я держу ее, а когда мы вновь остаемся одни, она откидывается назад, прижимаясь ко мне.
Блядь.
Не произнося ни слова, она слезает с койки. Я обхожу с другой стороны, и прежде чем успеваю сообразить, что сказать, возвращается медсестра с выпиской Вайолет.
«Подожди», – хочется скомандовать ей. Подожди и дай мне объяснить, что, черт возьми, происходит. Но мы оба знаем.
И теперь мне просто нужно придумать, как снова ее увидеть.
Глава 9
ВАЙОЛЕТ
До нашей следующей встречи с Максом проходит неделя. Я с головой погружаюсь в работу, изо всех сил стараясь не вспоминать его тихий шепот и прикосновения рук.
Когда я взглянула на Макса при первой нашей встрече, то сразу поняла, что он опасен. Черт, в ту ночь я хотела от него именно этого.
Но сейчас? Когда он показал себя добрым и заботливым и совершенно безжалостным в том, как будет использовать эти качества, чтобы получить желаемое…
Я начинаю думать, что моя капитуляция неизбежна – а значит, когда Ханна сообщает мне о его звонке, я прошу сказать ему, что я в суде.
– Он передал сообщение? – спрашиваю, когда полчаса спустя она приносит папку.
– Кто? – Она копается в памяти. – А, Макс Донован? Нет.
И на этой неделе так продолжается еще три раза. К четвергу Ханна начинает удивляться, почему я не хочу разговаривать с клиентом. Я отвечаю что-то безобидное, вроде, что мне нужно больше времени, чтобы вникнуть в его дело, и я не хочу напрасно тратить его оплачиваемые часы.
Не думаю, что она мне верит. Между нами даже еще ничего нет, а Макс уже стирает грань между профессиональной и личной жизнью.
В этот раз.
Между нами ничего нет в этот раз. Потому что в июле, когда он не был моим клиентом, между нами чертовски много чего было.
И будучи больше, чем моим клиентом, своей извращенной гениальностью он помог мне пройти через процедуру наложения швов.
Эти швы – постоянное напоминание о нем. Порез заживает хорошо, он затягивается, становясь розовым, хоть немного зудит. Врач скорой сказал, что на следующей неделе я могу обратиться к своему врачу, чтобы проверить заживление и снять швы.
Не могу дождаться. Водить немного больно. Однако это не помешало мне отправиться в субботу на рынок.
Но не на тот, рядом с которым Макс играет в хоккей. И даже если бы летний рынок еще работал, я бы держалась от него подальше.
Возможно.
Ох. Скорее всего, нет. Но мне бы хотелось.
Поэтому я благодарна, что летний рынок закрыт на зимний сезон, и у меня нет такого искушения, и мой единственный вариант получить самые вкусные кексы в городе – это крытый рынок в центре.
Задним числом я должна была подумать, что говорить об этом Максу в прошлые выходные было глупо.
Но, честно говоря, мне и в голову не приходило, что он будет ждать меня у пекарни.
И все же он сидит на скамейке на перекрестке двух проходов и что-то читает в телефоне.
Ну, он его держит.
Когда я приближаюсь, его взгляд неотрывно прикован ко мне.
В голове проносится миллион мыслей, но с губ слетает самое банальное:
– Что ты здесь делаешь?
Он без улыбки встает.
– Хотел увидеть тебя.
Я дико нервничаю. Кого я обманываю – я уже несколько недель на взводе. Эта встреча просто подталкивает меня ближе к тому, чтобы рухнуть в бездну эмоций.
– В таком случае, самое нормальное – позвонить.
– Ты бы не ответила на мои звонки.
Я не могу признаться, что увиливала от него, это было бы непрофессионально.
– Я твой адвокат. Конечно, ответила бы.
– Я звонил не как твой клиент.
– Тогда ты абсолютно прав. Я бы сказала, что личные контакты неуместны.
– Скажи мне это сейчас.
– Я только что это сделала.
– Нет, ты выразилась, как «сказала бы», – он приближается ко мне, и желудок сжимается. – Скажи, чтобы я оставил тебя в покое.
Тепло в животе скручивается в тугие спирали. Я не могу этого сделать. Мысль о том, что я больше не увижу Макса, причиняет боль. Но это должно прекратиться. Это чувство должно умереть.
– Разве ты не должен сейчас играть в хоккей?
– На этой неделе я не смог. Нужно было проведать одного пациента, – он показывает на мою руку. – Как идет заживление?
Видите? Он – зло. Покраснев, поднимаю руку, показывая ему швы.
– Просто отлично.
– Можно? – Он ждет моего кивка – одновременно неохотного и нетерпеливого, как бы странно это ни звучало, – прежде чем взять меня за руку. Осторожно, но уверенно осматривает швы, затем двигает рукой туда-сюда, и говорит, что все выглядит хорошо.
Моя ладонь выскальзывает из его руки, я откашливаюсь, стараясь не обращать внимания на покалывание, все еще пробегающее по коже.
– Ты же знаешь, что не можешь здесь быть.
Он отвечает не сразу. Его взгляд следует за моей рукой, когда я опускаю ее назад, затем он медленно поднимает глаза, вглядываясь в мое лицо.
– Я знаю, что ты под запретом, и мне следует позвонить в эскорт-услуги. – Его голос становится низким, более приватным и резким. – Может, мне стоит договориться с кем-нибудь еще о встрече в «Шато Лорье». Стереть с ладони воспоминания о твоей коже.
Каждое слово – это лезвие, и он владеет им очень искусно, разрезая меня с хирургической точностью. Мысль о том, что он будет с другой женщиной, будет шлепать ее так, как не шлепал меня, заставляет лицо залиться краской. Видимо, из меня испаряется кровь моей карьеры.
– Это не честно.
– А что честно?
Я волнуюсь и паникую, но стараюсь этого не показывать. Стараюсь держать в узде непослушное сердце и перепуганный разум, но они работают сверх меры. Макс хорошо меня обыграл.
– Ты меня погубишь, – шепчу я.
Он смотрит на меня долгим, серьезным взглядом. Взглядом не столько злого, сколько обиженного маленького мальчика.
– Ты уже погубила меня. Теперь мы квиты.
Ох, ради всего святого.
– Я ничего подобного не делала.
– Нет? – Он наклоняется ближе. – Я же говорил. После тебя, Вайолет, у меня не было другой женщины. Мне невыносима мысль о том, что к тебе прикасается другой мужчина. А ты говоришь, что это не может повториться. Говоришь, что твоя покорность больше мне не принадлежит. И ты полагаешь, что я должен просто оставить все как есть?
В сознании мелькают образы нас вместе, и я прогоняю их прочь, с трудом сглатывая поднимающееся во мне желание.
– Да. Не знаю, как насчет «просто». Не буду притворяться, что меня это не трогает. Но мы двигаемся дальше. Вот, что мы делаем.
– Какая же ты милая маленькая лгунья. – Его голос вновь меняется, очередная попытка. Другой подход. Он непревзойденный актер, даже после стольких лет. А этот… этот подход – мой криптонит. То, что может дать мне лишь Макс, – доминирование. Его глаза искрятся уверенностью, когда он наблюдает, как я распадаюсь на части. Его голос становится низким. С командными нотками. – Но лгать нехорошо. Лжецов ждет наказание.
– У тебя нет такого права. – Мой голос дрожит. – У тебя нет надо мной такой власти.
– Есть кто-то еще? – грубо выдыхает он.
Я закрываю глаза. Мы оба кружим вокруг, да около, и я должна повторить, что нет, конечно, у меня никого нет. Я не могу ему лгать. Не об этом. Я могу притворяться, но не обманывать.
Хотя, не сказать, что это был бы обман.
Шокированная этой мыслью, широко распахиваю глаза.
Он пристально смотрит на меня, его мощный взгляд пытается разгадать мириады эмоций, очевидно, проскальзывающих по моему лицу.
Это не может быть обманом. Мы не вместе.
Между нами ничего нет.
Вот только это не совсем правда.
Да, мы не вместе.
Но между нами определенно что-то есть. Нечто горячее, сложное, неправильное, запретное, недопустимое.
Поэтому я не могу ему сказать, что он – единственный, с кем я была, единственный, о ком думала все эти месяцев. Не могу дать ему эту силу, когда он уже вьет из меня веревки.
Может, из-за отсутствия ответа, а может, он просто хочет попробовать другой подход, но его лицо смягчается, и он склоняет голову набок.
– Речь не о сексе.
Да, конечно, черт возьми.
– Тогда чего же ты хочешь? – Потому что секс… я отдалась бы ему в мгновение ока, если бы был способ. Но он хочет чего-то другого… чего-то опасного в совершенно новом смысле. Некое слабое чувство трепещет у меня в груди.
– Сегодня? – Он натянуто улыбается мне. Нежность – не та маска, которую Макс может носить долго. – Я хочу свидание – платоническое свидание, если настаиваешь. Мой лучший друг беспокоится, что я чахну, и мне велено явиться и выпить с ним. И настоятельно рекомендовано взять с собой пару.
И снова мысль о свидании с Максом выворачивает мне желудок.
– Твоя личная жизнь меня не касается, – слабо возражаю я, но кульбиты в животе не прекращаются.
Его глаза темнеют.
– Конечно, нет. Сегодня вечером мы можем обсудить это более подробно. Уверен, Гэвин и Элли оценят.
Гэвин и Элли. Его обеспокоенные друзья – премьер-министр и его невеста. Я не могу играть в игры перед ними – и вообще не должна играть ни в какие игры, не со своим клиентом. Чувствую, как бледнею, а ладони становятся скользкими от пота.
– Макс…
– Ну, по крайней мере, так ты называешь меня по имени, – мягко говорит он. Его уверенность вернулась, и, боюсь, на этот раз она останется. – Да брось. Они лучшие компаньонки, какие только могут быть. Я буду паинькой, иначе Гэвин снесет мне голову.
– Он не король.
Он отмахивается от этого протеста.
– Я уже сказал им, что ты приедешь.
– Нет!
– А за это я понесу твою корзину с овощами.
– Вряд ли это одно и то же.
Но он берет ее у меня, его рука касается моей, и единственная причина, по которой я не чувствую на коже ожег от контакта, – то, что мы оба в куртках.
Ясно, что Макс намерен провести со мной день. Заняться покупками. Вероятно, последовать ко мне домой, чтобы помочь донести продукты.
Оттрахать на кухонном столе, потому что сейчас я очень слаба.
Этому не бывать.
Так почему же у меня учащается пульс?
И когда трусики успели намокнуть?
Глава 10
МАКС
Когда я сказал Гэвину, что не приду на хоккей, он пригласил меня выпить.
Возможно, я чуть приврал Вайолет о требовании к свиданию. Но пока она выбирает фрукты, я пишу Гэвину, и ответ такой, как я и ожидал.
Соколиный Глаз: Сегодня я кое-кого приведу.
Би Джей: Женщину, которую ты добивался конфетами?
Соколиный Глаз: Все прошло не очень хорошо.
Би Джей: Значит, другую?
Соколиный Глаз: Нет, эту же женщину. Я все еще ее… добиваюсь.
Би Джей: Насколько тебе при этом неуютно?
Соколиный Глаз: Перестань смеяться надо мной. И веди себя сегодня хорошо.
Би Джей: Я всегда веду себя хорошо. Шальная пуля у нас ты. Постарайся не обломать себе кайф.
С Вайолет это всегда серьезный риск.
Не то чтобы я мог думать одновременно о своем члене и о ней. Мы так далеки от того, чтобы снова потрахаться, что мне больно лишь от одной мысли, каким сладким был ее ротик, как хорошо она выполняла мои приказы и как великолепно выглядела ее задница…
– Макс? – Стоя с пакетом груш в руке, она смотрит на меня. – Можешь взять это?
Я засовываю телефон в задний карман и беру фрукты.
Конечно, нам нужно поговорить. Но сначала я должен показать ей, что не представляю угрозы для ее работы. Что в первую очередь могу быть другом.
Например, могу помочь ей выбрать гранаты.
Я беру один ярко-красный фрукт, и она пожимает плечами.
– Слишком много мороки с зернами.
Ну, теперь я знаю, что нам нужно купить парочку. Я расплачиваюсь с продавцом и кладу их в корзину.
– Что дальше?
Вайолет закатывает глаза.
– Не знаю. Ты явно здесь главный.
Не могу сдержать улыбку.
– Вот именно. Думаю, нам нужен хлеб.
– Что ты делаешь?
– Решаю, что из продуктов нам нужно?
– Нам?
Я пожимаю плечами. Звучит неплохо.
Она колеблется, потом указывает на булочную в конце прохода.
– Это хорошее место.
– Любишь сэндвичи?
Мы идем рядом, и на протяжении всего пути она покусывает нижнюю губу.
– Вопрос не такой уж сложный, – сухо говорю я.
– Какой же ты заносчивый, – говорит она как бы невзначай, и я не могу винить ее, потому что это правда. Но на самом деле она не знает и половины.
– Обычно даже больше.
– Мне достается мягкая, нежная сторона Макса Донована?
– Типа того.
Она вздыхает.
– Да, я люблю сэндвичи. А еще я люблю четкие, упорядоченные свидания, которые не угрожают моей работе.
– Принято во внимание по обоим пунктам. – Я могу сделать ей сэндвич, который компенсирует большую часть раздражения.
Но вот свидания…
Не то чтобы это было моей целью. На протяжении всей моей взрослой жизни это было моей антицелью.
То, что мы вторую неделю подряд вместе ходим на фермерский рынок, ничего не значит.
Свидания были бы…
Черт.
Шоколадные конфеты и непринужденная беседа за итальянской едой.
Думать о женщине, когда я не с ней.
Из кожи вон лезть, чтобы снова с ней встретиться – хотя это может быть расценено как преследование.
Может, у меня и нет большого опыта в этой области, но я не идиот.
Может, Вайолет и не хочет со мной встречаться, но это уже происходит.
Это, наверное, самые долгие отношения, которые у меня когда-либо были. Этот факт ее тоже не развеселит.
Вероятно, в ее списке десяти лучших качеств, что она ищет в парнях, с которыми хочет встречаться, значится не ее клиенты и определенно не парни, которые принимают ее за девушку по вызову, а кто-то, кто продемонстрировал бы способность справляться с отношениями, как взрослый.
Моя способность справляться с чем угодно решительно относится к моей карьере в медицине. Это отчасти реальность сделанного мной выбора, а отчасти следствие решений, принятых другими до того, как у меня появился выбор.
Но я могу показать ей, как чистить гранат, и сделать ей сэндвич.
Начнем с малого.
Когда я провожаю ее до машины, она колеблется.
– Я собираюсь напроситься к тебе домой, – говорю я. – Потому что тогда тебе не придется решать, хорошая это идея или плохая.
– Плохая. – Но ее губы кривятся в улыбке, а глаза блестят.
– Я буду джентльменом.
– Звучит маловероятно. Тебе нужен мой адрес, или ты уже сам его выяснил?
Я на самом деле размышлял над тем, чтобы выведать эту информацию у частного детектива. Потом я передумал следить за своим адвокатом – еще один аргумент против меня как потенциального бойфренда, что именно наши профессиональные отношения, а не личные, заставили меня задуматься о вторжении в частную жизнь.
– Нужен.
Она называет его мне, и я вбиваю его в телефон рядом с ее рабочим номером. Я не настаиваю, чтобы она сказала мне свой сотовый.
Детские шажки.
*****
В принципе, Вайолет живет в хорошем районе, не так уж далеко от официальной резиденции Гэвина.
И все же, когда она подъезжает к дерьмовому дому без лифта, напоминающему мне университет, я испытываю толчок тревоги, прежде чем могу его подавить.
Она не моя, чтобы ее защищать. Она едва ли даже моя, чтобы накормить ее обедом.
Но когда я проскальзываю на парковочное место позади ее машины и выскакиваю, быстро шагая к ней, чтобы она не попыталась забрать сумку с покупками до того, как я к ней доберусь, то уже составляю список вещей, которые хочу проверить.
Входная дверь вполне сносная. Она стеклянная, что мне не нравится, но есть кодовый замок, и она автоматически закрывается за нами.
Лестница в приличном состоянии, хотя перила выглядят шаткими.
– Ты проверяешь мой дом? – спрашивает она, когда я останавливаюсь на полпути к центральной лестнице возле детектора дыма.
– Конечно, нет. – Я нажимаю тестовую кнопку, и она чирикает. Хорошо.
– Очень странно.
– Очень странно, что ты живешь как студентка колледжа.
– Я всего два года как закончила университет, и мне нужно вернуть изрядную сумму студенческих кредитов. А чего ты ожидал?
Я не отвечаю. Знаю, я сноб. Обычно я скрываю это лучше, чем сейчас. Но когда я в последний раз был в доме любовницы?
Наверное, в университете. И хотя после окончания университета я продолжил медицинскую подготовку, технически, я не жил так… никогда.
На первом курсе университета я жил в общежитии, потому что мой психолог считал, что это будет хорошим переходом к нормальной жизни.
Оказывается, все было не так просто.
Хотя, в итоге я познакомился с Гэвином. Но после первого года я вернулся в свой дом в Саутленде, огромный, сверхсекретный современный особняк, купленный мной в шестнадцать лет, когда я злился на весь мир и отчаянно пытался от него спрятаться. На третьем курсе я заскучал по Гэвину, поэтому, когда он съехал из кампуса и, в конце концов, убедил меня, что меня не узнают, мы вместе стали снимать квартиру с двумя спальнями в здании, мало чем отличающемся от этого.
Конечно, у меня всегда был свой дом, куда я мог бы вернуться, если бы мне это было нужно. Чтобы позаниматься, побыть одному или… поиграть.
До последнего года обучения на бакалавриате я вел себя осторожно, чтобы не раскрыть лучшему другу свою истинную сущность, а после осознал, что он тоже может принять участие в кинк-сцене.
К тому времени я уже стал опытным участником престижного ванкуверского круга по интересам.
Востребованный доминант в двадцать два года.
Тогда-то я и понял, что разумнее ограничить круг тех, с кем сплю, сделав это с помощью формального финансового соглашения.
С тех пор были не только девушки по вызову. Лишь в девяноста процентах случаев, потому что несколько попыток найти сабу, с которой бы у меня срослось, обернулись катастрофой.
Суровое напоминание, в котором я нуждаюсь, когда преодолеваю последнюю половину лестничного пролета дома Вайолет. Она живет на верхнем этаже. Похоже, на каждом по четыре квартиры.
– Ты знакома со своими соседями?
Она бросает на меня невинный взгляд.
– Нет, но они большие, крепкие, татуированные и ездят на мотоциклах. Носят с собой обрезы…
Я поднимаю бровь, и она останавливается.
– Да, я их знаю, – говорит она тихо. Она указывает на ближайшую дверь. – Это квартира Мэтью. Он полицейский. – Ее следующие слова предваряются секундным колебанием. – И он гей. Но вполне может тебя избить. И он это сделает. Так что имей в виду.
– Бойся, но не ревнуй. Понял. Это тот парень, с которым ты разговаривала по телефону в больнице?
– Да.
– И в своем кабинете?
Она замолкает, вставляя ключ в замок.
– А сам не хочешь сказать, кому звонил в тот вечер, когда уходил от меня?
Я киваю. Нам нужно перестать играть друг с другом.
– Другу. Он тоже полицейский. Но никогда тебя не побьет.
В этот момент между нами что-то возникает, но исчезает прежде, чем я успеваю ухватиться за это. Она толкает дверь, проходя внутрь, и я следую за ней. Она указывает в сторону светлой, чистой кухни, и я ставлю продукты на стол.
