Текст книги "Доктор-хулиган (ЛП)"
Автор книги: Сади Халле
Соавторы: Эйнсли Бут
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
– Положительный тест на беременность – это и есть в мгновение ока. Хочешь сказать, твоя позиция по отношению к детям не изменилась за это мгновение?
Она качает головой.
– Нет. Я надеялась, что когда-нибудь у меня будут дети. Мы не говорили об этом, потому что я не думала, что это произойдет сейчас.
– Так почему ты так уверена, что меня нужно вычеркнуть из всего этого? – Черт возьми, мне следует контролировать язвительный тон.
Она хмурится.
– Я никогда ничего не говорила о том, чтобы вычеркнуть тебя откуда-либо. Просто… ничего не жду. Потому что мы не обсуждали то, чего хочу я, ведь у нас все было не всерьез. – Она касается своего живота, и это как нож, пронзающий мои внутренности. – Но даже, несмотря на то, что наши отношения были…
Я поднимаю руку, останавливая ее. Хватит с меня долбаного прошедшего времени.
– Есть. У нас есть отношения, давай без этого дерьма, ладно?
Она сжимает губы и неуверенно кивает.
– Ладно. Даже, несмотря на то, что… это… не то, из-за чего мы начали наши отношения, я все равно громко и ясно услышала, что ты этого не хочешь.
Бл*дь. Холодный страх скользит по спине.
Как мне впустить ее в свою голову? Как заставить понять, что то, чего я хочу, и то, на что, боюсь, я не способен, – две совершенно разные вещи?
У меня нет выбора. Она ни за что не поймет, если я не расскажу ей о своем детстве.
– Мы можем устроиться поудобнее? Пожалуйста.
Она кивает, и я использую время, необходимое, чтобы дойти до гостиной, для эмоциональной подготовки к тому, что должно произойти дальше.
Она садится в кресло, увеличивая расстояние, к которому я наивно не был готов. Я сажусь на подлокотник дивана. Это самое близкое, где я могу разместиться, и все же оставить ей немного пространства. Я многим ей обязан.
Внутренности скручивает, и я не могу контролировать появившуюся на лице гримасу. Склонив голову набок, она поднимает бровь, и я не могу встретиться с ней взглядом.
Сделав глубокий вдох, сосредотачиваюсь на маленьком голубом цветочке на ткани кресла, где сидит Вайолет, и начинаю.
– Давным-давно жил-был милый маленький мальчик по имени Макс, – мой голос срывается, и я борюсь с желанием немедленно заткнуться. – Однажды, когда ему было три года, кто-то посоветовал родителям Макса сводить его на прослушивание для рекламы Zellers. Его взяли, и это привело к еще одному рекламному ролику и еще одному. Его родители обезумели от счастья. Мечта стала явью.
На последней фразе я почти задыхаюсь и опускаю голову. Возьми себя в руки, Донован. Это просто чертова история, и она заслуживает того, чтобы ее знать. Мне не хочется продолжать рассказывать историю своего испорченного детства, но если у меня есть хоть какой-то шанс на будущее с Вайолет и нашим ребенком, нужно идти до конца – независимо от болезненных воспоминаний.
– Однажды, когда ему было шесть, позвонил его агент по поводу роли в ситкоме на канале Си-би-си. Макса взяли, и он провел следующие три года, совмещая школу и курсы актерского мастерства, не переставая метаться от прослушивания к прослушиванию, потому что у его родителей была мечта, – презрительно ухмыляюсь на последних словах, потому что это та часть, которую ей действительно нужно знать. Моей мечтой это никогда не было, и никогда не приносило счастья.
– Ох, Макс… – она вздыхает и протягивает руку, но сидит слишком далеко, чтобы дотянуться до меня.
Я, наконец, смотрю на нее, и выражение ее лица смягчается. Становится сочувственным. Моя Вайолет… Я должен был рассказать ей раньше. Слегка пожимаю плечами.
– Родители кинозвезд. Это, знаешь ли, отдельная категория. Не думаю, что они начинают как жаждущие славы паразиты, но именно так все и заканчивается. Всегда в поисках следующего, лучшего шоу. Здесь и сейчас никогда не бывает достаточно.
Она кивает и поджимает губы. Ее послание ясно. Продолжай говорить, я буду молчать.
– В любом случае, я никогда не занимался тем, чем занимались обычные дети. Ни хоккеем, ни футболом, ни лазанием по деревьям. Ничем, что могло бы поставить под угрозу мою карьеру, даже временно.
Делаю медленный, глубокий вдох и на минуту закрываю глаза.
– Когда мне исполнилось девять, мы переехали в Голливуд. Родители сорвали солидный куш, когда я получил роль в «Таннер Харрис, доктор философии». Сериал мгновенно стал хитом, и ко второму сезону я зарабатывал достаточно, чтобы мама могла носить дизайнерскую одежду, а отец покупать модные автомобили.
Конечно, этого было недостаточно. Вместо того чтобы дать Максу отдохнуть во время перерыва между сезонами «Таннера», родители засовывали его в каждый фильм, который им удавалось втиснуть в его съемочный график. Трудно думать о себе как о том маленьком ребенке. Словно мне пришлось отделиться от того прошлого, чтобы двигаться дальше и стать Максом Донованом, независимым взрослым.
– Не прошло много времени, как мы переехали в особняк, полный обслуги, включая няню. Ну, они назвали ее компаньонкой, потому что ни один одиннадцатилетний мальчик не считается крутым, когда за ним присматривает гребаная няня. В любом случае, наняв Грейси, родители могли свободно путешествовать по фантастическим местам, а не торчать на съемочной площадке. У меня же, самое отдаленно напоминающее каникулы место, было на съемках фильма в антураже курорта. В основном я все время работал, но, по крайней мере, продюсеры старались устраивать нам какие-нибудь развлечения. Нам – это мне и моей партнерше по сериалу, Лиззи. А когда за главную была Грейси, ей часто удавалось организовать какие-нибудь подходящие для ребенка экскурсии и мероприятия. Может, именно поэтому я не слишком усердно сопротивлялся идее няни-компаньонки. В отличие от родителей, она привносила в мою жизнь немного веселья. Делала это втихаря, потому что, по мнению родителей, если я не занят на съемках, то должен учить реплики или готовиться к прослушиваниям.
Моя грудь сжимается. Грейси купила мне мой первый альбом для рисования и карандаши после того, как застала за украшением полей сценария. Наверное, она решила, что мне нужно больше пространства и цвета. «Наш секрет», – сказала она. Пробыв с нами всего неделю, она уже поняла, что мои родители не из тех, кто потакает больше, чем моим физическим потребностям.
– Жизнь на съемочной площадке «Таннера» и вне ее была… познавательной. Безудержный секс всех видов, как по обоюдному согласию, так и, к сожалению, по принуждению. Многим актерам было от двадцати до двадцати пяти – бушующие гормоны, незрелость и недальновидные поступки. – Я возвращаюсь к разговору о Максе в третьем лице, потому что тогда творился полный пиз*ец, и, какими бы извращенствами мы ни занимались сейчас, я не хочу, чтобы Вайолет считала, что тот образ жизни все еще относится ко мне нынешнему. – В результате Макс и Лиззи узнавали гораздо больше, чем это было уместно… даже в присутствии сопровождающих. На съемочной площадке, по крайней мере, были какие-то попытки сохранить сексуальную активность в тайне. Однако члены актерского состава должны были присутствовать и на домашних вечеринках…
Сейчас я не могу затронуть эту тему, мне нужно закончить начатую.
– Однажды, вскоре после того, как мне исполнилось четырнадцать, отец сообщил, что, будучи юной восходящей звездой, я нуждаюсь в охране. – От этой лжи у меня и по сей день во рту появляется кислый вкус. – И Грейси заменили телохранителем. Раз, и ее не стало.
Я борюсь с подступающими слезами. Даже спустя двадцать пять лет боль от ее потери остается такой же острой. Грейси была первой взрослой, которая обращалась со мной так, словно я был чем-то большим, чем обычным талоном на еду.
– Я был убит горем из-за того, что Грейси ушла, даже не попрощавшись, и при каждом удобном случае вымещал злость на Фрэнке. Но однажды Фрэнк сунул мне конверт и велел найти укромное место, чтобы прочитать его.
Достав бумажник из заднего кармана, вытягиваю листок бумаги и осторожно разворачиваю. Он хрупкий, и я теперь редко его вытаскиваю. Я знаю слова наизусть, мне просто нужно держать их при себе.
Я передаю его Вайолет, потому что не могу читать вслух. Я уже стал настолько уязвимым, насколько мог себе позволить.
Наблюдая за выражением ее лица, мысленно читаю вместе с ней, пока ее глаза следуют за строчками, написанными дрожащей рукой.
Драгоценный Макс,
Ты – дитя моего сердца. Мое благословение.
Каждое мгновение, проведенное с тобой, было чистой радостью.
Теперь, как и всему остальному, настала моя очередь уступить дорогу будущему.
И в своем будущем, мой милый мальчик, я хочу, чтобы ты обрел любовь.
Открой свое сердце, и она найдет тебя. Обещаю.
С любовью,
Грейси.
Глаза Вайолет наполняются слезами, но она без слов возвращает письмо. Я аккуратно складываю его и убираю обратно в бумажник, пользуясь тишиной, чтобы взять себя в руки.
– Только в шестнадцать я узнал, что родители заставили Грейси подписать соглашение, в котором говорилось, что они оплатят ее медицинские счета и расходы на похороны в обмен на то, что она больше никогда меня не увидит. С момента завершения сериала прошло шесть месяцев, и мы вели переговоры и прослушивания для новых проектов, в которых я не хотел участвовать. Понимание того, что мои, так называемые, родители отобрали единственного человека, который меня любил, потому что это помешало бы моей способности зарабатывать им вагоны денег, – стало переломным моментом.
– И тогда ты ушел, – прошептала она.
Я киваю. Остальное она знает из моего дела. Вся моя взрослая жизнь описана в папке на ее столе. Освобожден от родительской опеки в шестнадцать лет. Независимо накопил капитал благодаря фондам, находящимся в доверительном управлении гильдии актеров, и постоянным гонорарам. Родители Макса заключили впечатляюще выгодный контракт на последние два сезона шоу «Таннера Харриса», и как только я избавился от опеки, все оставшиеся деньги достались мне.
Выкусите, ублюдки.
У меня внутри все переворачивается, я истерзан эмоциональным потрясением. Все, чего мне хочется, – это затащить Вайолет в постель и крепко обнимать ее всю оставшуюся жизнь. Вместо этого я держусь на расстоянии, потому что знаю, наш разговор еще не закончен. Как бы мне ни хотелось крепко обнять ее, я вижу ее настороженность.
– Макс, я понятия не имела…
Бл*дь. Мне не нужно ее сочувствие. Я рассказал ей не поэтому. Чувствую, что снова ожесточаюсь.
– Никто не знал. Голливуд гораздо лучше умеет хранить секреты, чем вас заставляют поверить в это таблоиды.
Но, даже услышав эти слова, произнесенные своим голосом, я понимаю, это не попытка закрыться. Я всего-навсего снял груз с души. Заново пережив ранние годы Макса, я взял из воспоминаний все, что мог. Теперь мне нужно двигаться к Максу-семьянину.
Глава 39
ВАЙОЛЕТ
Макс предоставил мне много пищи для размышления, и мне понадобится время и пространство, чтобы во всем разобраться. Но с этим придется подождать.
Впервые с тех пор, как мы встретились, Макс не контролирует ситуацию. Он выглядит потерянным, почти сломленным. У меня перехватило горло, а сердце болит. За Макса маленького мальчика, выросшего без любви, и за Макса взрослого мужчину, который считает, что должен жить без нее.
Я подхожу к нему, сворачиваюсь калачиком у него на коленях, прижимаюсь щекой к его плечу, беру его за руку и слегка сжимаю. Когда он сжимает в ответ, чувствую в животе уже знакомое легкое трепетание. И это успокаивает.
Я так много хочу – должна – сказать, но мысли смешались и перепутались, и мне нужно навести в них некое подобие порядка.
Все, что Макс рассказал сегодня, наполняет меня гневом, обидой и чувствами, которые я даже не могу назвать. Эти люди – потому что я даже не могу назвать их родителями – не только разрушили детство Макса, но их токсичность теперь представляет угрозу для его отношений с нашим ребенком. И это то, с чем я буду бороться всеми силами, независимо от того, что произойдет между мной и Максом.
Долгое время мы сидим тихо, просто держась друг за друга, затем Макс крепко обнимает меня и укладывается на бок, утягивая за собой, так что мы лежим на диване, а я прижимаюсь к его груди.
Не думаю, что хочу говорить о ребенке, но чувствую, что ему нужно нечто большее, чем я даю ему в данный момент.
– Я не уйду, – говорю тихо.
Он сжимает меня чуть крепче и целует в ухо.
– Я тоже.
В желудке урчит, и я прижимаю руку к животу, заставляя его замолчать. Сейчас мне хочется только теплых объятий Макса. Но он ослабляет хватку, и я тихо хнычу.
– Вернусь через минуту. – Он укрывает меня пледом, и я закрываю глаза всего на минуту, пока он сходит на кухню.
Следующее, что я помню, – Макс гладит меня по лицу.
– Пора есть.
Открыв глаза, вижу улыбку Макса. Мне нравится эта улыбка. Та, которая, я уверена, предназначается только для меня.
Он приготовил сэндвичи, и на кофейном столике стоят два высоких стакана апельсинового сока. Сажусь на диван, чуть сдвигаюсь, освобождая место для Макса, чтобы он ко мне присоединился.
По какому-то невысказанному обоюдному согласию наша трапеза превращается в тайм-аут от всех тяжелых, серьезных разговоров. Мы поддерживаем легкую беседу. В основном о работе.
Закончив, убираем со стола, относим посуду на кухню и загружаем в посудомоечную машину.
Все очень по-домашнему. И я немного удивлена тем, насколько естественно и комфортно это ощущается, особенно после того, как больно и горько-сладко мне было в среду вечером, прежде чем я убежала.
Я загружаю последнюю тарелку в машину и закрываю дверцу, а Макс толкается в меня сзади и обнимает.
– Может, пойдем спать? Вечер оказался богат на эмоции, и мы оба вымотались.
Я киваю, и он ведет меня за руку в свою спальню, где мы оба быстро раздеваемся и ложимся в постель.
Он притягивает меня ближе, и когда я лежу в его объятиях, понимаю, что между нами гораздо больше, чем секс. Больше, чем ребенок. Я еще не готова сказать, что у меня на сердце. Но могу дать ему подсказку. Обхватив ладонью его щеку, прижимаюсь лбом к другому виску.
– Знаешь, что?
– Что?
Я целую его в щеку.
– Грейси была права.
Глава 40
МАКС
Вайолет остается у меня до утра воскресенья.
Сексом мы больше не занимались.
Вместо этого мы кружим друг возле друга, словно оба сделаны из стекла. Мне хочется схватить ее и сказать, что я, бл*дь, Атлас и могу нести весь мир на своих плечах, так что, черт возьми, с таким же успехом могу взять на себя ее страхи, но не думаю, что сейчас ей нужно напоминание о том, какой я сильный. Ей нужно увидеть, что я человек, как бы мне от этого ни было больно.
Она должна заботиться обо мне, должна знать, что я в ней нуждаюсь, и так и есть, поэтому я держу язык за зубами. И она не бросила меня, так что оно того стоит.
Когда она, наконец, уезжает, оставив на прощание нежный поцелуй и обещание увидеться со мной до своего отъезда в Торонто на Рождество, я тоже ухожу. У меня как раз достаточно времени, чтобы успеть на хоккейный матч, и сейчас погоня за шайбой по льду звучит именно так, как мне нужно, чтобы привести мысли в порядок.
Быстрая и яростная игра, любимая скорость.
Хотя, может, я слишком агрессивен, потому что, когда мы заканчиваем, Лахлан с силой хлопает меня по плечу.
– У тебя есть причина испытывать меня подобным образом?
Я пожимаю плечами. Нарушений не было.
– Не можешь принять вызов…
– Могу, – смеется он. – Но, серьезно, что на тебя нашло?
Я не могу сказать. Черт, я должен сначала излить душу Гэвину. Хотя на самом деле мне нужно еще раз поговорить с Вайолет и выяснить, чего хочет она. Полагаю, скажет, чтобы мы держали все в строгом секрете, пока не пройдет первый триместр, и она не решит рассказать обо всем на работе. Решаю выразиться неопределенно.
– Отношения. Ничего плохого.
Он хмыкает и оставляет все как есть, но в раздевалке снова обращается ко мне.
– Хочешь сходить в тренажерный зал? Или у тебя планы?
Я качаю головой.
– Никаких. И, конечно, звучит здорово.
Тридцать минут и две изнывающие от боли руки спустя, я сожалею о своем заявлении. Режим тренировок Лахлана… интенсивный.
– Ты часто так занимаешься? – интересуюсь, откладывая сорокапятифунтовую штангу после пятого и, к счастью, последнего подхода для упражнений на бицепсы. – Ты сумасшедший.
– Я охраняю жизнь твоего лучшего друга.
– И спасибо за твою службу.
Он усмехается и добавляет еще один двадцатифунтовый блин к штанге для жима лежа.
– Да ладно тебе. Ты поднимаешь тяжести, от которых большинство мужиков взвыли бы.
У меня с этим проблем нет. Но я бы предпочел тренироваться на льду или отжиматься. Может, выместить избыток энергии на боксерской груше. Качать железо я оставлю здоровяку.
– Отожмешь, и мы покончим с этим.
Так я и делаю, потому что не отступаю от вызова.
Что возвращает меня к мыслям о Вайолет. Мне не нравится, что она ушла. Покинув каток, пишу ей.
М: Как проходит твой день?
В: Да так… стираю, готовлюсь к следующей рабочей неделе. Съездила за продуктами.
М: Ты могла бы вернуться ко мне.
Она не отвечает, пока я не приезжаю домой, вместо текстового сообщения раздается телефонный звонок.
– Привет, – голос нежный и усталый.
Внутри меня поднимается рык.
– Приезжай, – приказываю я, потому что к черту вежливость.
– Вечером перед работой легче оставаться дома.
Оправдание, и мы оба это знаем.
– Со мной ты лучше выспишься.
– Возможно.
– Что не так?
Она вздыхает.
– Мне много о чем нужно подумать. Ничего плохого как такового нет.
– Тогда, приезжай, и мы вместе все обдумаем.
– Макс…
– Я хочу участвовать, Вайолет. Я не пытаюсь контролировать. Я просто хочу участвовать.
– Тогда докажи, что не пытаешься завладеть контролем, – огрызается она. – Предоставь нужную мне свободу, чтобы я смогла во всем разобраться.
Я ничего не говорю.
– Я прошу слишком многого? – Ее голос снова нежный, и я закрываю глаза и морщусь.
– Нет. Это справедливо.
– Я не уеду домой до субботы. А в пятницу у меня выходной. Дай мне неделю, ладно? Можем увидеться в четверг вечером.
Четыре дня никогда не казались такими чертовски долгими.
– До того момента я не хочу сохранять режим тишины.
– Ладно. Можем переписываться.
– И звони мне, чтобы пожелать спокойной ночи. – Я превращаюсь в размазню, но мне все равно.
– Хорошо.
«Я люблю тебя», – вертится у меня на языке, но я сдерживаюсь. Сейчас не время.
– Я скучаю по тебе, – вместо этого говорю я, но это выражение даже и близко не отражает моих чувств к ней.
Глава 41
ВАЙОЛЕТ
В среду прихожу домой с работы измученная и на эмоциях. Мы с Максом ходили друг вокруг друга на цыпочках, переписываясь для галочки не более одного или двух раз в день, и я нахожу это изнурительным, хотя именно это я и просила.
Подробности его душераздирающего детства преследовали меня всю неделю, и чем ближе рождественская поездка домой, тем больше я продолжаю искать оправдания, чтобы не ехать. Особенно потому, что еще не готова сообщить новость семье. Я не в том положении, где могу принимать решения. И не сомневаюсь, их неодобрение по поводу моего развода будет ничем по сравнению с реакцией на беременность вне брака. И если я приеду домой, то знаю, такой секрет сохранить будет невозможно.
Схватив из холодильника кусок вчерашней пиццы, захожу в Интернет проверить погоду, и прогноз вознаграждает меня надвигающейся бурей, достаточно сильным, чтобы законно отменить поездку. С подобными новостями чувствую себя немного лучше, но решаю подождать до завтра, чтобы позвонить родителям и сообщить, что не приеду, иначе нетерпение в голосе будет очевидно.
При мысли о том, чтобы провести Рождество с Максом, сердце слегка подпрыгивает. Потом я понимаю, что мы обсуждали только мои праздничные планы. Что, если он не захочет провести Рождество со мной?
А что, если ему вообще не нужен праздник? В конце концов, он не сентиментален, и это заставляет меня сомневаться.
Может, зря в выходные мы не обсудили больше наши отношения, и чем дольше мы не разговариваем, тем труднее начать.
Он хочет участвовать. Но что это значит? Он хочет оформить совместную опеку? Хочет быть семьей? И даже зная его историю, я изо всех сил пытаюсь примириться с таким резким поворотом в вопросе о желании иметь детей. «Я был бы самым дерьмовым отцом в мире».
Думаю, – нет, знаю, – он надеялся, рассказав свою историю, что… ну, он же сказал, что хочет участвовать. Не понимаю, что с этим делать, потому что его предыдущие слова все еще вертятся у меня в голове. «Я такой же эгоист, как и они. Я был бы самым дерьмовым отцом в мире».
Я хочу верить, что он изменил свое мнение. Хочу этого всем своим существом. Но теперь я отвечаю не только за свою жизнь.
«Я такой же эгоист, как и они». Как я могу рисковать тем, что он уйдет от невинного ребенка? От меня?
Положив руку на живот, тянусь к телефону.
Сердце колотится при звуках голоса Элли. Я в полном беспорядке, а она – единственный человек на планете, которому я могу позвонить. Мэтью не успеет услышать слово «ребенок», как уже окажется дома у Макса и надерет тому зад.
– Привет, это Вайолет. – Клянусь, мой голос дрожит, но она, кажется, этого не замечает.
Ее ответ теплый и радостный.
– Привет, как дела?
– У тебя есть время поговорить?
– Конечно, только дай минуту перейти в более тихое место.
– Спасибо. – Слышу ее шаги, затем щелчок закрывающейся двери.
– Итак, выкладывай.
С минуту раздумываю, как лучше начать. Решение – сказать коротко и просто. Это всегда лучший способ.
– Я беременна.
Следует небольшая пауза, затем Элли отвечает:
– Ого.
– Да.
– И Макс…
– Да.
– Ого.
– Знаю.
Она делает глубокий вдох.
– Думаю, мне следует начать все заново. Новость хорошая? Тебя можно поздравить?
Слезы щиплют глаза, и я киваю.
– Я счастлива. Удивлена, но… да, новость хорошая, по крайней мере, для меня.
– Ох, – произносит она, но не осуждающе. Скорее, зная Макса, по крайней мере, так же хорошо, как и все остальные, она понимает, какая неразбериха грядет. В конце концов, именно поэтому я ей и позвонила.
Но я все равно тщательно подбираю слова. Это не мои секреты, чтобы предполагать, что их знает кто-то еще.
– Думаю, Макс… ну, все сложно. Но, может, сложно в хорошем смысле? Понятия не имею. Вот почему я позвонила.
– Ладно…
– Я узнала на прошлой неделе. И пережив первоначальный шок, испытала счастье. И я собиралась сразу же рассказать Максу, но потом выяснила… то есть, он сам сказал, что никогда не хотел иметь детей. Вроде того, что сейчас для этого безумные времена.
– Он так сказал?
– Это было как-то связано с его работой. Он еще не знал, что я беременна.
– О нет.
– Не то чтобы я ожидала, что, узнай Макс о ребенке, мы будем жить с ним долго и счастливо.
Она вздыхает.
– Нет, я понимаю. Естественно, ты об этом думала.
Я резко выдыхаю. Она все понимает.
– Да. Возможно, я воображала, что ребенок появится на свет и обретет двух любящих родителей, даже если они не будут жить вместе. Я предположила, что, поскольку Макс – педиатр, он любит детей и хотел бы иметь собственных. А потом он выдал мне, что не хочет детей, и я запаниковала.
– Ох, конечно же. Такое нелегко услышать.
Я качаю головой.
– В общем, потратив некоторое время на раздумья, я отправила ему электронное письмо, сообщив о ситуации и заверив, что он снят с крючка.
Она издает еще один сочувственный звук.
– Ой. Полагаю, он не очень хорошо это воспринял.
Меня переполняет стыд… Нет, и она знала, как он отреагирует, в отличие от меня.
– Нет, совсем не хорошо. Теперь он полностью изменил свое мнение. И я не знаю, что и думать. Я даже почти понимаю, почему он мог передумать. Я имею в виду, у всех нас есть представление о том, как бы мы поступили в той или иной ситуации, но, столкнувшись с ней в реальной жизни, мы не всегда можем реагировать соответствующе.
– Может, и нет… так, и что теперь?
– Без понятия. – Я начинаю плакать.
– Ох, Вайолет. Хочешь, я к тебе приеду? Ты где?
– Дома. Я в порядке. – Последнее, чего я сейчас хочу, чтобы офицеры КККП смотрели, как я жалею себя, но я этого не говорю. Когда у твоей единственной подруги, которой ты можешь довериться, есть охрана, ты просто справляешься сама.
– Не похоже, что ты в порядке.
– Мне грустно. Хотела бы я, чтобы все это развивалось по-другому.
– Но этого не произошло.
– Нет. – Я накручиваю на палец подол рубашки. Налево, потом направо. Затягиваю ткань достаточно сильно, чтобы стало больно, но это снова заставляет меня думать о Максе. – Откуда мне знать, что он говорит серьезно?
Она выдерживает достаточно долгую паузу, чтобы я снова начала плакать.
– А если и так? Наихудший сценарий ты уже знаешь. Если не предоставить ему возможность, результат будет тот же, как если бы он ушел, верно? В любом случае ты, в конечном итоге, станешь матерью-одиночкой, к чему, похоже, ты готова. Но если дашь ему возможность, значит, шанс есть. Разве ты не этого хочешь?
– Да, но…
– Что делает тебя счастливой, Вайолет?
Я глубоко вздыхаю. Макс делает меня счастливой. Макс в роли отца… сердце подпрыгивает от этой мысли. Даже если я не могу смириться с тем, что со временем он сбежит, я знаю, мое сердце приняло решение за меня еще до того, как Макс попросил позволить ему участвовать во всем этом.
И я тоже хочу подарить ему такое же счастье.
Просто потребовались слова Элли, чтобы взглянуть на это в перспективе.
– Ты права. Я ценю, что ты в данный момент со мной.
– В любое время. Я серьезно. И сложно это или нет, но я тебя поздравляю. Ты будешь потрясающей мамой.
Сердце чуть замирает, когда меня поражает осознание. Я буду матерью.
– Спасибо. Я, эм… возвращайся к своим делам.
– Давай, побалуй себя чем-нибудь приятным, а затем хорошенько выспись. Ты знаешь, где меня искать, если я тебе понадоблюсь.
– Я так и сделаю. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мамочка.
Закончив разговор, кладу телефон на столик.
– Ладно. – Я смотрю на живот и пытаюсь представить, как миллионы клеточек превращаются в маленького человечка. Я стану мамой. Этому… маленькому комочку клеток. – Что ж, давай сделаем так, как сказала нам тетя Элли…
Черт, малышу нужно имя.
И настоящее, но сейчас все, что я могу придумать, – это Кроха.
Потому что на данный момент он такой и есть.
Он… Она…
О Боже, я стану мамой.
Глава 42
МАКС
Операция «Докажи, что готов к рождению ребенка» идет полным ходом. Я освободил третью спальню, в которой складировал картонные коробки по мере неспешной распаковки вещей, и попросил подрядчика убрать ковровое покрытие, заменив его на деревянный паркет, вновь покрытый звукопоглощающим ковром почти от стены до стены. Но его можно свернуть, чтобы убраться. Никакой пыли или прочих аллергенов для моего ребенка.
И все же небольшая проблема остается: Вайолет понятия не имеет, что я превращаю комнату в детскую или что хочу, чтобы она ко мне переехала. Нам нужно поговорить, но сначала мне необходимо то, что бы ясно кричало «детская» без полного комплекта мебели в ней. Я почти уверен, что у Вайолет, вероятно, найдется свое мнение о внешнем виде кроватки.
Поэтому за три дня до Рождества я сообщаю Блэр, что утром беру выходной, и тащу Тейта в «Costco». Он встречает меня на стоянке.
– У меня сегодня игра, – ворчит он, но все же хватает тележку и начинает перечислять то барахло, что ему нужно купить, поэтому он явно не слишком раздражен.
– Ты и так много играешь по ночам. Переживешь. Мне нужна моральная поддержка.
– Для покупок?
– Для… – делаю глубокий вдох. – Слушай, это секрет, ладно?
Я пока не могу рассказать Лахлану или Гэвину, но что-то подсказывает мне, что Тейт и глазом не моргнет от моего затруднительного положения. На его счету много сцен, и я уверен, в прошлом он пару раз испытывал страх, что женщина от него забеременеет.
Не то чтобы я боялся. Нет. Я… окаменел, но в хорошем смысле. Это сложно. Хотя я не уверен, что он это поймет.
– Я – могила, приятель. В чем дело?
– Вайолет беременна.
– Срань господня.
– Ага.
– От тебя?
– Я надеру тебе задницу прямо здесь и сейчас.
В ответ он отступает назад и, ухмыляясь, поднимает руки.
– В таком случае, поздравляю.
Мощь этого слова бьет в грудь, словно кто-то нанес удар, и я потираю это место. Да. Ух, ты.
– Спасибо. – Не могу выразить словами свои чувства. – Я все еще это осмысливаю.
– Значит, мы отправляемся на поиски детских вещей? – спрашивает он, когда мы входим внутрь. – Что именно мы ищем?
Я хмурюсь. Не уверен. Но «Costco» кажется именно тем местом, где отцы делают покупки. Отцы и хоккеисты, потому что у Тейта есть карта покупателя, а девушка у двери, казалось, его знала.
– Пойму, когда увижу.
Разглядываю радионяню и несколько невероятно маленьких подгузников, с изображением животных из зоопарка, и кладу их в тележку, но ничего из того, что я вижу, не подходит под достаточно громкое заявление. Точнее ничего, пока мы не добираемся до отдела с игрушками, а прямо посреди него сидит самый большой в мире плюшевый мишка.
Штуковина чертовски безумна.
А также идеальна.
– Это, – говорю я, тыча пальцем в медведя ростом в десять футов.
– Нет, – возражает Тейт.
– Да, – повторяю я, кивая.
– Как, черт возьми, мы доставим его к тебе домой?
Оказывается, плюшевый мишка ростом в десять футов идеально помещается в кузов пикапа Тейта. Правда, голова полностью загораживает заднее окно, а лапы торчат наружу, как у пьяного парня из братства, отключившегося на крыльце в конце эпической вечеринки, но мы влезаем в машину и, пристегнувшись, следуем с ним ко мне домой.
Нам вдвоем приходится тащить его через снежные сугробы и парадную дверь.
После того, как Тейт уходит, качая головой от моего безумия, я беру пиво и поднимаюсь наверх в уже не пустую детскую.
Медведь Боб развалился в углу. По всему углу.
– Итак, – говорю я плюшевому толстозадому медведю. – Как насчет того, чтобы попросить девушку переехать к нам, а?
Глава 43
ВАЙОЛЕТ
На следующее утро перед уходом на работу убеждаюсь, что угроза бури никуда не делась, а затем звоню родителям. Они говорят правильные вещи о том, чтобы я не рисковала своей безопасностью, путешествуя в непогоду, однако подтекст взывает к чувству вины. Но мне все равно. Сегодня вечером я встречаюсь с Максом, и это единственное, на чем я хочу сосредоточиться.
Все утро провожу за разбором дел, и к моменту, когда мы делаем перерыв на обед, на часах уже перевалило за полдень, и я умираю с голоду. Проскользнув в свой кабинет, беру пальто и сумочку, и отправляюсь купить себе что-нибудь, чтобы по возвращении съесть на рабочем месте.
Ожидая своей очереди в любимом гастрономе, достаю телефон и проверяю сообщения. Есть только одно.
М: Сможешь приехать на ужин в 18:30?
Черт. Я хмуро смотрю на экран. У меня поздняя встреча с клиентом, и я хочу заехать домой и переодеться, перед тем, как отправлюсь к нему. Очередь немного продвигается вперед, и я быстро печатаю ответ.
В: Застряла на работе. Можно перенести на 19:30?
