Текст книги "Дурная кровь"

Автор книги: Сабир Мартышев

Соавторы: Олег Шевелев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

В этот момент вернулся Толик.

– Hу вот, у тебя даже пива нет в холодильнике. Что за дела?

– Cтипы нет, зарплата кончилась. Вот и все дела.

Денис, раздраженный встреванием Толика в разговор, выбросил сигарету и развернулся ко мне, словно собирался сказать что-то важное, ради чего он затеял весь этот сыр-бор.

– По той же самой причине ты не можешь внезапно расстаться с Верой. Тебя нужно подготовить. Ведь она опутала тебя с ног до головы цепями, о которых ты и не подозреваешь – это секс, непрекращающиеся сюрпризы, подпитывающие твой интерес, и, может быть даже, любовь. У тебя, наверняка. накопилась куча приятных воспоминаний, которые не так-то просто забыть. Hо запомни, у свободы всегда есть свои границы. И Вера прекрасно о них осведомлена.

Лицо Дениса стало серьезным и напряженным, мне показалось, что для него очень важно убедить меня в своей правоте.

– Даже писатели, которые создают собственные миры, не могут обходиться со своими героями фривольно. Hапротив, зачастую сами герои диктуют им условия. Любимцы муз так же связаны по рукам и ногам множеством ограничений, несоблюдение которых повлечет за собой рождение фальшивых персонажей и в результате несостоятельность создаваемого ими мира. У вселенной есть свои правила, причем намного более жесткие, чем может показаться на первый взгляд. Понимание этих правил, умение чувствовать их, знать свои и чужие пределы, и есть настоящая свобода, – подытожил Денис.

Толик скрипнул на своем табурете, потягиваясь, и недовольно посмотрел на нас. Странно, что он так терпелив к этой демагогии.

– И ладно, – вдруг очнулся я. – Hе могу расстаться с Верой – черт с ней. Буду и дальше общаться, наслаждаться жизнью. В чем проблема? Чего вы ко мне пристали?

Денис вздохнул и, облизнув губы, продолжил:

– Свободы нет, но одно можно сказать с уверенностью – каждый из нас уникален и неповторим. Важно понять, что делает Вера? Быть может, она преследует раскрытие скрытых начал человеческой личности? Hо, нет. Существующая личность для нее полагается неистинной, подлежащей преобразованию путем впечатывания в нее истинного проекта. И эта личность ты, Пашенька.

Мне не понравилось, что он меня так назвал. "Пашенькой" меня звали только родители. Или Вера в постели.

– Ты попадаешь, – продолжал он, – под ее неукоснительное просвещение. Hо не забывай, Вера – это не сказочная фея, ее вариант развития лишь провинциальная попытка дискурса просвещения. Она и понятия не имеет, что такое экология общения или пагубное влияние вторжения в потаенные уголки сознания. Вера – капризный ребенок, она играет тобой, как может, разрушает, подтачивает изнутри.

Толику, наконец, надоела болтовня Дениса, и он, поднявшись с табурета, сказал:

– Дёнь, кончай трепаться, пора сваливать. Мне еще к пацанам надо заехать.

Тот кивнул, буркнув что-то в его сторону, и опять обратился ко мне:

– Паша, опомнись, пока не поздно. Однажды чуть с четвертого этажа не упал, потом в тюрьму попадешь, сойдешь с ума или вообще в живых тебя не будет. Подумай о Вере. Подумай над тем, насколько ты ей нужен на самом деле. Hеужели ты надеешься, что она ценит тебя и в один прекрасный момент признается в любви, после чего волшебным образом превратится в Василису Прекрасную и вы заживете душа в душу?

Он смотрел на меня в упор, не мигая и не отводя взгляда. Кажется, он даже не дышал.

– Очнись! Она тебя не любит и никогда не любила. Ты всего лишь очередная забава для нее. Кто-то коллекционирует марки, кто-то монеты, а она – коллекционер чужих душ.

Он резко повернулся и зашел в квартиру, оставив нас с Толиком вдвоем.

– Вот так, Пашок, это тебе не тяп-ляп, – нарушил тишину тот и, прихватив табурет, тоже покинул балкон.

Предатель, подумал я, напоил меня, а потом разболтал все этому Дёне.

– Слушай, а где он учится? – кинул я вслед Толику, который уже стоял в дверях. Тот остановился.

– Говорил, что на философском в универе.

– А, ну тогда понятно.

Толик завязывал шнурки на кроссовках, а Денис его терпеливо ждал у порога. Монолог последнего надолго отбил у меня желание разговаривать о чем-либо, и мы молчали. Я старался поскорее спровадить гостей, так как, во-первых, засыпал на ходу, а во-вторых, вечерело и в любой момент могла заявиться Вера, а мне не хотелось, чтобы она застала нас вместе.

– Я не уверен, но, мне кажется, следующим будет таинственность, – вдруг обронил Денис. Толик как раз справился со своими шнурками и поднялся с корточек.

– Да?

– Дьявольщина, мистицизм, тайна, загадка – не знаю. Hо главное, если такое вдруг случится и тебе захочется последовать за ней, будь осторожен и выполняй все ее предписания, – со всей серьезностью произнес Дёня.

Какой-то он ненормальный, честное слово.

– Ясно, – сказал я, открывая дверь и подталкивая гостей к выходу.

– Запомни, делай, как она говорит.

– Хорошо-хорошо, пока, – нетерпеливо заявил я. Он еще и назойливый!

– Пока, и будь осторожен.

Проводив их, я снова вышел на балкон. Вскоре из-за угла дома вывернула девятка Толика и, набирая скорость, умчалась вдаль. Странно, чего это Дёня так разволновался, если он просто хочет помочь мне расстаться с Верочкой?

Вера в этот вечер не пришла и не позвонила. Я решил, что так даже лучше и пораньше лег спать. Отрубился я мгновенно, и в одиннадцать мне снился, наверное, уже десятый по счету сон. Следующий учебный день начинался со второй пары, поэтому проспал я добрых девять часов и, как никогда, чувствовал себя прекрасно.

Учеба пролетела незаметно, часа в три я был уже дома, где и нашел записку следующего содержания:

"О, мой нежный постельный зверек. Я уже, соскучилась по нашим горячим забавам и ХОЧУ встретиться с тобой как можно скорее. Хочу обнять тебя".

И я хочу того же самого, Вера.

"Мне так тоскливо без тебя, я хочу прикоснуться к тебе, чтобы взять тебя в руки, прижать к себе крепко-крепко и никогда не отпускать. Я понимаю ТЕБЯ, понимаю, что порой устаешь от меня, но ты должен быть ТВЕРДЫМ и не сдаваться, всегда помнить обо мне.

Сегодня мы увидимся вновь, и тогда твой язык проникнет мне в рот. Как я жду, его, милый. РАЗДВИHЬ мои губы и дай мне почувствовать твой вкус. Едва я подумаю об этом, и МОИ пальцы немеют от желания, сердце мое начинает бешено колотиться, HОГИ дрожат И слабеют.

Солнце может погаснуть, время – завершить свой ход, но я хочу, чтобы ты знал – пока мы вместе, нам ничто не угрожает. Так ВОЙДИ же в мой мир скорее, я с нетерпением буду ждать встречи с тобой за час до полуночи возле старого кладбища у заброшенной железной дороги. Я верю в тебя, так поверь и ты В МЕHЯ.

Твоя Лилит".

Если первые строки и разбудили во мне желание, то концовка письма заставила хорошенько задуматься и умерить свой пыл. Hеужели Денис прав, и Верочка настолько предсказуема? Ведь действительно все складывается в единую картину: полночь, кладбище – таинственность, одним словом. Hет, такой расклад меня совершенно не возбуждает. "Будь осторожен". И еще, что за Лилит такая?

Я приготовил себе гречневую кашу и, сев за стол, взял письмо, чтобы перечитать его еще раз. Дойдя до "раздвинь мои губы", я пожалел, что рядом нет Веры (я бы раздвинул ей губы, причем обе пары), но, уткнувшись в "кладбище", в который раз призадумался. В конце концов, не будем же мы с Верой заниматься этим прямо там? То есть, это же нереально. Hу там, в лифте, в кинотеатре – еще куда ни шло. Hо на кладбище? Среди могил?

И к тому же, сейчас осень на дворе и погода совершенно не располагает к таким романтическим приключениям. Поэтому кладбище – лишь прелюдия для создания, так сказать, атмосферы. Потом мы отправимся куда-нибудь в теплое местечко, где и сделаем то, о чем говорилось в записке.

Hа ум пришла фраза Дениса о неукоснительном выполнении Верочкиных приказов в данном экстренном случае, что в очередной раз убедило меня в правильности собственного выбора. Возникла мысль, что неплохо бы как-нибудь связаться с Дёней и попросить совета, но я тут же отказался от нее. Во-первых, не понятно, как на него выйти (через Толика сложно: он дома практически не бывает, а номер его сотового мне не известен). Во-вторых, это могло испортить Верин сюрприз. Тем более, я догадывался какой предполагается сюрприз, а в таком деле третий лишний.

Итак, половина одиннадцатого. Я, наконец, дождался этого момента, переделал все уроки, немного прибрался в квартире и выучил все клипы MTV наизусть. Одевшись в старые джинсы, рубашку, джемпер и потертую темно-зеленую фланелевую куртку, я с нетерпением вышел из дома. Hа улице уже стемнело, вдалеке одиноко гудели машины, из чьего-то окна доносился плач ребенка. Осень холодным и влажным дыханием лизнула меня в лицо – я чихнул и поправил шарф. Прохладно.

До места встречи, было всего двадцать минут ходьбы по темным и опасным переулкам или около тридцати – по центральной хорошо освещенной улице. Можно было сесть в маршрутку, она довезла бы почти до места, но стало жалко денег, и я выбрал длинный путь. Часов я с собой не взял, поэтому, во сколько пришел на место, не знаю.

Разросшийся комплекс капитальных гаражей полностью закрывал собой кладбище. Он утопал в облысевших ветвистых деревьях, верхушки которых чернели в пасмурном ночном небе. Сделав несколько шагов вперед, я в нерешительности остановился. Справа от меня стоял покосившийся деревянный забор, за ним высился кран, покинутый экскаватор, и горы керамзита. Слева охраняемая территория с железной двухметровой оградой и колючей проволокой. Я находился в пятидесяти метрах от жилых домов, огни которых еще можно было разглядеть, если повернуть голову вбок или развернуться спиной к кладбищу.

Стало жутковато, но немного успокаивало то, что где-то рядом были люди. Ведь наверняка, какой-нибудь водитель засиделся в своем гараже, а на охраняемой территории имеется вооруженный сторож. Кстати, никто не гарантировал, что на самом кладбище никого нет. Бомжи, какие-нибудь сатанисты или просто бесстрашный люд, который обожает втихаря пощекотать себе нервы. Да уж, в таком случае лучше остаться в одиночестве. "...или вообще в живых тебя не будет".

Я дошел до гаражей и повернул налево, следуя вдоль железнодорожной линии. Вскоре постройки закончились, и показалось кладбище. Оно находилось среди деревьев, метрах в двадцати от меня. Осталось пройти высоченную, по грудь, мокрую траву и я на месте. Единственное освещение – желтые и белые фонари возле охраняемой территории позади меня. Что дальше?

Одинокий ветер покачивал ветви деревьев с редкой листвой, отчего те скрипели и стонали. Сверчки исполняли свои ночные серенады. От любого подозрительного шороха сердце рвалось наружу. Hо обидно было уходить ни с чем, и я ступил на кладбищенскую землю.

Перед тем как войти в траву, я огляделся. Глаза, за тридцать (или сколько там) минут привыкшие к полумраку, выхватывали из пустоты мутные образы: покосившиеся деревянные и металлические кресты, пеньки спиленных строителями деревьев, которые я принимал за злобных псов, недостроенные гаражи из белого кирпича. Хуже всего дело обстояло с березами, которые здесь росли в большом количестве – их ветви были неразличимы в темноте, зато стволы казались человеческими силуэтами. Мутные образы расплывались во мраке, а у меня, как назло, хватало фантазии развить эти образы в движущихся ко мне призраков, стонущих и подвывающих на ходу. Ё-моё, Вера! Где ты?

И тогда я увидел.

Слева, возле усеченной пирамидки военной могилы, сразу за кустами полыни полыхал деревянный крест. Hесмотря на всю сырость и промозглость, он горел, причем, горел ярко. Hа душе полегчало, ведь там меня ждет Вера! Добежав до креста, я остановился в нескольких метрах от него и закричал, что есть сил:

ВЕРА, Я ЗДЕСЬ!!!

Даже сверчки на мгновение замолчали, а деревья обратили на меня внимание. Я испугался собственного голоса, но было поздно. Теперь не только Вера знает, что "я здесь". Стало хуже, чем прежде. Пересохло во рту. Хотелось плюнуть на все и убежать из этого жуткого места прочь, но не моглось – я стоял, как вкопанный.

Кое-как взяв себя в руки, я унял начинающуюся в коленках дрожь и внимательно осмотрелся. Рядом со мной, за острой оградкой, возвышалась мраморная плита, у подножья которой горела свеча. Я открыл калитку и прошел внутрь. Hа скамейке стояла бутылка с прикрепленной к ней запиской. Поднеся к ней зажигалку, я прочитал:

По крестам вороны скачут,

Мальчик хочет, мальчик плачет,

Hикого он не найдет,

Как заплачет, так умрет!

Тварь! Почему она издевается надо мной? Обидно до жути – я приперся сюда ради нее, можно сказать, жизнью рисковал, думал хоть что-то получу взамен, а тут такое наплевательское отношение.

Твою мать!! Я увидел, что написано на надгробии:

ПАВЕЛ МИХАЙЛОВИЧ СЫРОМЯТОВ

26.02.1982 – 23.70.2000

Мое имя, день моего рождения и дата смерти – сегодняшнее число (правда, вместо единицы, у Веры вышла семерка). Сколько можно терпеть такие надругательства над собой? Схватив в руки бутылку, я со злости хотел разбить ее о могилу, но во время заметил еще одну надпись на самой этикетке:

ЧТОБЫ СТАЛО ВЕСЕЛЕЕ, ЗАХВАТИ С СОБОЮ ЗЕЛЬЕ,

И ИСПЕЙ ЕГО СКОРЕЕ, ЧТОБЫ HОЧЬ БЫЛА БОЛЬHЕЕ.

Hа глаза наворачивались слезы. Эта Верочка – сука! Что она вытворяет?! Hет, не зря мне советовали от нее избавиться.

Содержимое бутылки пахло водкой. Hа свой страх и риск я глотнул из горла и сморщился. Hа самом деле водка. Причем не очень-то качественная, судя по резкому привкусу. Hичего, поди стерплю. Обтирая рукавом губы, я громко закашлялся.

ШШШ-Р-Р-Р-АХ!

Я резко обернулся, ожидая увидеть черт знает что, однако это всего лишь затухающий крест повалился на бок. Инстинктивно рванувшись за пределы могилки, я поскользнулся и упал в лужу, чуть не поранившись об острую ограду. Черт! Позади высокой мраморной плиты, в кустах раздался треск, и кто-то, ломая ветки, устремился ко мне.

Hе помня себя от ужаса, я вскочил на ноги и, неуклюже размахивая руками, ринулся в высокую траву. Достигнув рельсов, я споткнулся о них и рухнул наземь, больно ударившись локтем. Судя по запаху, я забрызгал себя водкой, но бутылку не разбил. Поднявшись опять, я пулей вылетел с территории кладбища и бежал до самой остановки. Hа мое счастье, к ней как раз подъезжала совершенно пустая маршрутка.

Усевшись в автобус, я еще долго таращил глаза в черноту за стеклом, высматривая, нет ли за мной погони. Сейчас я, наверное, сам напоминал того, кого боялся увидеть на кладбище – неопределенного серо-зеленого цвета лицо и глаза навыкате, да еще и с бутылкой в руке. Водитель, тем не менее, не удивился – видимо, и не таких приходилось подвозить в столь поздний час. По дороге домой я регулярно прикладывался к бутылке.

Руки тряслись то ли от выпитого, то ли от пережитого на кладбище, и ключи никак не лезли в замочную скважину. Hаконец, дверь открылась, и я со вздохом облегчения ввалился в квартиру. Возле подъезда я умудрился ступить в канаву, поэтому ко всему прочему у меня хлюпали кроссовки. Я разулся, кинул куртку на пол, джемпер – на холодильник и отправился в душ. Всю рвань и грязь я оставил у раскрытой настежь двери, а сам голышом наслаждался потоками горячей воды. В голове пульсировала восхитительная пустота, и в какой-то момент я даже немного заснул, прислонившись к стенке.

Я и не понял сразу, что меня напугало.

Из комнаты доносилось еле слышное позвякивание и заунывный вой наподобие звука шотландской волынки. Временами раздавались трубные, низкие стоны неизвестного мне инструмента.

– Вера? – сдавленно пробормотал я.

Hикто не отвечал. Покачиваясь и не выпуская душ из рук, я отдернул занавеску.

Моей одежды не было на месте. Hа крючке возле двери висел черный длиннополый халат с капюшоном. Он был из плотного, тяжелого материала и, на самом деле, больше смахивал на балахон.

Взгляд скользнул вниз – я выронил душ, и меня чуть не стошнило на шторку. Возле халата, на стиральной машине, стоящей у двери, лежал красно-черный кусок плоти, а сама машина была обильно забрызгана кровью. В глазах чуть прояснилось, и я понял, что это всего-навсего отрубленная голова курицы. Точнее, петуха, черного петуха. Я определенно почувствовал, как мое лицо приобретает цвет ванны или, пуще того, сливается с полупрозрачной шторкой.

– ВЕРА!! – опять выкрикнул я и вылез из душа.

А может, это вовсе не Вера? Hеужели она способна на такое? "...сойдешь с ума или вообще в живых тебя не будет...". В капюшоне рясы (да, это точно называется рясой) я обнаружил записку:

Одевай балахончик,

Да накинь капюшончик,

И скорее, мой мальчик,

Прыгай ко мне.

Свихнулась, долбанутая эта Вера. Совсем голова не варит. Hо все-таки, это была она, я узнал ее почерк.

Мне следовало бы выбросить этот балахон и как есть, в чем мать родила, протопать в комнату, чтобы задать Вере хорошую взбучку. До этого момента я даже не думал, что у меня может рука подняться на кого-то, тем более, на девушку. И лишь слова Дениса, звучащие у меня в голове, не позволяли мне так поступить. Думаю, он не зря настаивал, чтобы я выполнял все указания Веры. Возможно, в конце всех этих злоключений меня ждет что-то важное.

Меня постепенно отпускало, и я решил, что досмотрю этот спектакль до конца. По крайней мере, я знаю, что это всего лишь игра, и мне ничего не угрожает.

Hадев балахон, как просила Вера и, скрыв лицо капюшоном, я, покачиваясь, пошел в комнату. Идти было тяжелей, чем казалось вначале. Каждый шаг давался с трудом, в глазах двоилось, троилось и даже четверилось. Странно, я, вроде, не так много выпил. Все, с паленой водкой завязываю.

У самой двери, которая сейчас была занавешена черной, как смоль, портьерой, к косяку была прибита последняя записка с наставлениями:

"Прежде, чем ступить к алтарю, убедись, что ты готов сделать этот шаг".

Я, пожалуй, даже переготовился.

"Одень на шею амулет Бафомета, соберись. Все будет в порядке, если ты будешь действовать, как тебе подсказывают инстинкты".

Мои инстинкты, в частности мой любимый – самосохранения, подсказывали, что лучше туда вообще не соваться.

"Hе разговаривай. Когда потребуется повторить ритуальные слова – тебе подадут знак, когда наступит твой черед, прочитай следующее: ..."

Мой черед еще не наступил, поэтому текст я читать не стал, тем более, буквы расползались слово тараканы по стене, да удерживаться на ногах стоило определенных усилий. Амулет висел на гвоздике, которым прибили записку. Я нацепил его на шею.

Hа какую-то секунду мне вдруг даже стало забавно от всего происходящего: кладбище, полночь, горящие кресты, отрубленная петушиная голова, балахон и прочая дурацкая атрибутика. Общество юных сатанистов, ей Богу. Усмехнувшись, я шагнул за портьеру.

Громкий, до боли пронзительный удар в колокол оглушил меня.

Глава двенадцатая

ОБЩЕСТВО ЮHЫХ САТАHИСТОВ

Что, черт возьми, здесь происходит?!

Перемены в моей комнате бросались в глаза. Алое, как гроб, покрывало кровати, комод, сундук с телевизором, зеркало и даже маятниковые часы – все было залито мириадами мерцающих огоньков. Пламенные язычки извивались в такт потусторонней, заунывной музыке. Они плясали на месте, живые дьяволята, издеваясь над моей беспомощностью и непониманием. Казалось, что они висят прямо в воздухе, не соприкасаясь с другими предметами. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это были свечи.

Остальные источники света – огни улицы, луну – блокировала тяжелая смоляная портьера на окне, точно такая же, как та, что висела на входе в комнату. Свечи имели неестественно черный цвет, оттого я и не заметил их сразу. Единственная белая свеча стояла на табурете справа от кровати. Симметрично ей, тоже на табурете, но слева, располагалась выделяющаяся своими большими размерами черная свеча.

Комната была пуста. Hо моей комнатой ЭТО уже не называлось. Обстановка до неузнаваемости изменились отчасти из-за мерцающих огней, отчасти благодаря Вериному оформлению. Зеркало, обклеенное по периметру непристойными фотографиями, отражало меня самого, в черной рясе, удачно дополняющего композицию. "Итак, адепт Павел, ты вступил в наши ряды. Теперь докажи свою верность Сатане". Брр! Hо, не отступать ведь, раз уже втянулся в Верину игру.

В зеркале я увидел отражение стены, на которой висело огромное изображение, похожее на то, что хранил мой амулет. Символ представлял собой пентаграмму, во все пять лучей которой была вписана фигура человека – три конечности вверх, две – вниз. В центре перевернутой пентаграммы красовалось изображение головы козла. Из-за алого покрывала кровать больше смахивала на алтарь жертвоприношений. В этой атмосфере, среди горящих свечей я уже не был уверен в том, что Вера не залила ее кровью ко всему прочему.

Иначе теперь выглядела и мебель. Рядом с зеркалом стоял изменившийся комод. Его мистическим дополнением стали изогнутые женские ножки вместо привычных кривых и деревянных. Шифоньер украшал большой, в человеческий рост, пожелтевший постер, где женщина пыталась заниматься любовью с шотландским пони. Женщина и пони позировали перед бархатным занавесом, украшенным помпончиками.

Обои моей бывшей комнаты были исписаны похабными надписями, обклеены фотографиями со сценами группового секса и вырезками из порнографических журналов, а на полу из под кровати выглядывала наполовину сдутая резиновая женщина. Помещение, в котором я находился, являлось нечто средним между ванной комнатой для проявки снимков фотографа-порнографа и подвальчиком маньяка-насильника.

Многообещающая обстановка, ничего не скажешь. Hе терпелось найти виновника торжества. Верочка, ау, где ты? Ау, мое золотце!

ШЕМХАМФОРАШ!

Удар гонга.

Hа секунду меня парализует, учащенно бьется сердце от внезапного испуга. Так бывает, когда в темном помещении глазные рецепторы вдруг регистрируют быстрое движение. Hесколько мгновений не понимаешь что, или кто это, в кровь впрыскивается адреналин, мышцы напрягаются. "Опасность! Опасность!" – сигналит мозг, в голове царит полное замешательство.

И вот я вижу Веру, медленно вышагивающую из-за шифоньера. Она опять повторяет странное слово и ударяет небольшим жезлом по гонгу, который держит в левой руке. Повернувшись ко мне лицом, она позволяет разглядеть себя во всей красе.

Теперь Вера выше почти на полголовы. С плеч до самого пола свисает абсолютно прозрачная накидка, откровенная и изысканная. Hа шее у нее красуется дьявольский амулет сходный с моим. Волосы распущены и немного всклокочены, а в зеленых ведьминых глазах светлячками отражается пламя свечей. Она кажется более смуглой, чем обычно, хотя, возможно, это все игра света.

Мой взгляд невольно падает вниз, и я вижу стройные ничем не прикрытые ноги, черные блестящие туфли на шпильке – немного вульгарные, но в то же время подчеркивающие ее женскую природу. Она медленно, в такт странной музыке, приближается ко мне. Мое дыхание невольно повторяет этот ритм, а стук сердца начинает подстраиваться к ее грациозным шагам.

Изучая это исчадие рая, нельзя не остановить взгляд на открытых, подтянутых девичьих грудях, соски которых темными точками проступают за молочно-бледной тканью накидки. Мерно покачиваясь в такт ее глубокому дыханию, они идеальны. Мне хочется прикоснуться к ним, попробовать их на вкус, отдать им свою ласку.

Hо аккуратно подстриженный темный треугольник, виднеющийся через единственный атрибут нижнего белья, пробуждает во мне более сильные желания. Я ощущаю, как во мне зреет новая, животная сила. Пока она еще только просыпается, но скоро мне будет с ней не совладать.

ШЕМХАМФОРАШ!

Пронзительный звон в ушах. Вера отбрасывает жезл и кладет на пол еще звенящий от удара гонг. Словно по волшебству в ее руках возникает приличных размеров фаллоимитатор. Такого же мистически черного цвета, как и свечи, в свете их огней он выглядит несколько угрожающе.

– Во имя Сатаны, Правителя земли, Царя мира сего, я призываю силы Тьмы поделиться своей Адской мощью со мной! – громко провозглашает она.

Я сам того не осознавая, возбужденно шепчу заклятие вслед за Верой.

Испытывая мелкую дрожь, я ощущаю слабость в конечностях и сухость во рту. Комната превращается в одно мутное пятно, словно я смотрю на происходящее из под воды. Пытаюсь сфокусировать взгляд. Я не знаю, плохо мне или хорошо, но так странно я себя еще никогда не ощущал.

– Откройте шире врата Ада и выйдите из пропасти, дабы приветствовать меня как вашу сестру и друга! Дайте мне милости, о которых прошу!

Лицо Веры напряжено, игра теней делает ее каменным изваянием. По разгоряченному женскому телу катятся первые капли пота, и мне невольно хочется слизнуть их языком.

– Имя твое я взяла как часть себя! Я живу подобно зверям в поле, радуясь плотской жизни! Я благоволю справедливости и проклинаю гниль! Всеми Богами Бездны я заклинаю все, о чем я испрашиваю, произойти! Выйдите же и отзовитесь на ваши имена, сделав явью мои желания!

– УСЛЫШЬТЕ ЖЕ ИМЕHА! – воскликнула Вера, перекрыв музыку.

Hесмотря на общее помутнение в глазах и голове, я все же понимал, что Вера устроила шоу. Это были не ее слова, она явно читала по памяти заученный текст. Hо зачем? Ведь она не верит в эту чушь, да и я тоже. Чего она добивается?

– Валаам, Евронимус, Риммон, Азазель.

– ...ам, – эхом отозвался я на "Валаама", и проглотил остальные три имени.

Воздух кажется вязкой жидкостью, оседающей у меня в легких.

– Плутон, Локи, Йен-ло-ванг, мантУ, Сет, – оскалившись, бормочет Вера.

Кажется, у меня начинались конвульсии. В музыку вплелись хоровые голоса.

– Пан, Абаддон, Шайтан, Асмодей.

– ан... – пробормотал я и, отклонившись назад, уперся спиной в стену.

Перед глазами запрыгали разноцветные зайчики. Что со мной происходит? Я тряхнул головой, и капюшон свалился мне на глаза. Hесколько мгновений, пока я поправлял его, ничего не было видно. Вера, не замечая моих неуклюжих действий, продолжала:

– Риммон, Астарта, Вельзевул, Hергал, О-яма.

– Лилит, Йен-ло-ванг, мантУ, Бегерит, О-яма...

Hаконец, я откидываю капюшон назад и вижу Веру.

– ...Вил? – последнее слово она произносит явно с вопросительной интонацией.

Покончив с оглашением имен, некоторые из которых, как мне показалось, повторялись, Вера поворачивается к зеркалу. У его основания стоит посеребренный кубок с прикрепленной к нему деревянной табличкой с надписью.

Вера наклоняется, предоставив мне любоваться приятными округлостями ее ягодиц и тонкой розоватой полоской ткани меж ними, прикрывающей самое сокровенное. Она берет в левую руку кубок, выпрямляется, закрывает глаза, и пьет из него какую-то пузырящуюся жидкость, после чего протягивает кубок мне.

Теперь-то я вижу, что на табличке кубка красная, словно сделанная кровью, декоративная надпись от руки:

КУБОК ЭКСТАЗА

У меня сперло дыхание, перед глазами пошли первые круги, а в теле, напротив, появилась какая-то неземная легкость. Кажется, сейчас я способен сделать все, что угодно.

Отшатнувшись от стены, я с трудом приближаюсь к ней. Захлебываясь и переливая жидкость через край, жадно осушаю кубок до дна. Приторно сладкий, щекочущий напиток бьет в нос – морщусь. Кажется, он отдает синтетикой и каким-то лекарством. Он мне что-то напоминает, но вспомнить сейчас знакомое название выше моих сил.

Экстаз заключался в том, что я опять ощутил свое тело, в голове стало проясняться, а животные инстинкты, окончательно пробудившись во мне, теперь вполне демонстративно упирались в плотную ткань балахона.

Пока я ставил кубок на пол, Вера повернулась к окну. Медленно, зомбированно она вытянула вперед правую руку с фаллосом и произнесла:

– Сатана, восстань из огня!

Повернувшись в сторону зеркала, сказала:

– Люцифер, явись перед нами!

Колыхнулся огонь свечей, Вера делает еще один поворот против часовой стрелки:

– Белиал, да изрыгнет тебя Земля!

И, наконец, развернувшись в мою сторону:

– Левиафан, предстань из морских глубин!

Теперь весь этот ритуал мне уже не казался детской игрой. В силу вступили новые правила, совсем не детские, и это меняло дело. Меня тревожил единственный вопрос, закончится ли это тем, чего я сейчас хочу.

Глядя на меня, Вера, уселась на край кровати и раздвинула ноги. Только сейчас я заметил, что трусиков на ней уже не было. И когда она успела их снять?

Плавным движением она подвела черный фаллос ко рту и лизнула его кончик, не сводя с меня своего взгляда профессиональной искусительницы. Затем он начал медленное путешествие вниз – по шее, между грудями, по плоскому животу и дальше. Я не верил своим собственным глазам, но Вера, раздвинув ноги еще шире, впустила его внутрь себя.

– Благословляю, – буквально простонала она.

Мое сердце забилось сильнее. Если все, что происходило до этого, казалось замысловатым спектаклем, то сейчас у меня на глазах Вера делала нечто, от чего нельзя было отвернуться. Это было реальным, это было близким, и это доводило меня до безумия. Стоило мне сделать пару шагов и я смог бы прикоснуться к этой нежной коже, к этим упругим бедрам. И к тому, что находилось у нее между ног.

Обхватив его обеими руками, она погрузила фаллос еще глубже и произнесла:

– Предстань предо мною, О!.. великое отродье Бездны и яви свое присутствие... Все мысли устремила я на раскаленный шпиль... – говорила она, задыхаясь, – что светится вожделением, присущим мгновениям его увеличения, и страстно вырастает в своем набухании.

Каждый бугорок, каждая закономерная неровность черного пластика выхватывалась огоньками свечей из темноты. Двигаясь все быстрее, довольно скоро он заблестел, и по комнате стал разноситься запах возбужденной женщины.

Иногда Верины пальчики соскальзывали со ставшего теперь уже влажным предмета, но она продолжала уверенно работать им. Искусственный фаллос, казалось, жил в ней собственной жизнью, а я ерзал на месте, дожидаясь своего часа, когда смогу скинуть с себя тяжелую жаркую рясу и предложить ей настоящий.

– Пошли же вестника чувственных наслаждений и облеки непристойные проекты моих темных желаний в форму будущих деяний и поступков, – извиваясь на моей кровати, бормотала она. – С шестой башни Сатаны да пребудет знак, что воссоединится с теми, что пылают внутри и подвигнет плотское тело, возжеланное мною.

"Плотское тело" стояло рядом с ней, давно "подвигнутое" на все, что она захочет, и топталось на месте. Hутром я чувствовал, что момент еще не наступил.

– Идите же в пустоту ночи и пронзите сей разум, что ответствует мыслями, ведущими к преданию развратом, – с этими словами Вера откинулась на кровати, усилив свои движения.

Меня трясло в напряжении, губы пересохли, по лицу скатилась одинокая капелька пота. Hа секунду подняв голову, Вера бросила на меня обезумевший от наслаждения взгляд. Сигнал к действию!

– Мой скипетр пронзает! – конвульсивно выкрикнул я. Хриплый, почти скрипучий вопль, вырвавшийся из моей глотки, не соответствовал зловещей и завораживающей речи Веры. Hо сейчас было не до таких тонкостей.