Текст книги "Врач-армянин"
Автор книги: Сабахатдин-Бора Этергюн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)
114
Я сидела в кабинете, когда вдруг услышала неуклюжий удар об пол. Что-то тяжелое упало.
Я выбежала. Мгновенно поняла, где это произошло. Метнулась в ванную. Он лежал на плиточном полу, как-то странно скорчившись, и тихо стонал. Подбородок у него был немного ободран. Рядом валялась веревка, намыленная. Она сорвалась с крюка под потолком.
Я бросилась к нему. Наверное, он сильно ушибся и был сосредоточен на этих своих ощущениях телесной боли. Мне показалось, что он не воспринимает моих нежных слов; ведь слова эти не могут умалить телесную боль.
Но, кажется, я ошиблась. Он раскрыл зажмуренные глаза, посмотрел на меня и улыбнулся прежней – из нашего прошлого – улыбкой, ласковой и чуть смешной.
– Все-таки ты… – он поморщился от боли, – ты… все-таки…
Я поняла. Он хотел сказать, что я все-таки прикоснулась к его лицу, к рукам.
Я помогла ему подняться и дойти до постели.
– Приляг, – сказала я, – потом умоешься. И не нужно так делать.
– Это я нарочно, – он снова улыбнулся. – Это не настоящее.
115
То, что происходило после, я сейчас описываю по памяти. Давно не бралась за свой дневник. Странно: вот я сижу и пишу, будто ничего и не случилось…
В то утро я снова принесла ему кофе. Постучала в прикрытую дверь спальни.
– Да, да, сейчас, – откликнулся он.
Голос был бодрый.
Он поспешил открыть мне. Улыбнулся почти весело. Похудевшие щеки были гладко выбриты. Хлеба у нас уже не было; кофе, сахар, немного овощей, фасоль. Он наклонил голову набок, взял с подноса на столике чашечку кофе. Мне показалось, что глаза его просияли, как при самой первой нашей встрече.
– Ты очень красивая… так… – он повел рукой, глядя на меня.
Я была в белой простой блузке, в черной длинной юбке, волосы заплела в одну косу, перекинув ее на грудь.
Он выпил полчашки и протянул чашку мне.
– Допей, прошу тебя, – снова улыбнулся.
Я взяла чашку, допила, поставила на столик.
Мы стояли друг против друга.
– Я почитаю тебе того поэта, помнишь? Не будешь сердиться?
Я сразу поняла, что речь идет о том армянском поэте, из-за стихотворения которого мы когда-то поссорились. Я только имя его забыла. То есть забыла сейчас, когда пишу; а когда он говорил, тогда, может быть, помнила.
– Читай, – сказала я, – я не буду сердиться.
Меня не покидало ощущение, будто мы наконец-то нашли выход. И потому нам обоим так страшно и хорошо.
Я никогда не исповедовался у священника,
– начал он по-французски, —
Едва завидев священника,
я сворачивал с дороги.
Моя исповедальня, мой молитвенный дом —
грудь моей любимой.
Он смотрел прямо на меня и глаза его сияли, как тогда, когда мы впервые встретились.
Моя прекрасная, не мучай меня,
Моя душа гибнет от любви к тебе.
Давай найдем страну, где можно жить у всех на глазах
и ничего не бояться.
Давай уедем туда.
Останемся там.
До каких пор нам жить в страхе и ждать беды?
Я почувствовала, что слезы текут у меня по щекам. Он смотрел на меня этими сияющими глазами.
– Я знаю, – сказал он, – ты сейчас не будешь мучить меня, не будешь ничего говорить. Я в это верю.
– Да, – ответила я, – ничего не скажу. Верь.
Я была словно зачарована его сияющим взглядом.
Он подошел к постели, наклонился, вынул из-под покрывала тот самый пистолет, который я ему подарила. Я все понимала, знала. Серебряные украшения слабо поблескивали на рукоятке.
Он стоял передо мной с пистолетом в опущенной руке.
Я подошла к нему, твердо ступая; положила ему ладони на плечи и поцеловала в губы.
– Сколько выстрелов можно сделать? – спросила я, отходя к двери.
– Четыре, – он проверил, – но мне хватит одного.
Я смотрела, что он делает.
Почти в то самое мгновение, когда я осознала, что сейчас произойдет непоправимое, прозвучал выстрел. Это мгновение было долгим. Я уже не хотела, чтобы он делал это. Но я застыла у двери, молчала.
Выстрел был громким, резким. Он стрелял по-мужски, в висок. Тело его как-то странно, неестественно опустилось на постель. Голова запрокинулась. Я увидела красные глаза, выступившие из орбит…
Потом я бросилась к нему, плакала, целовала ему руки и говорила ласковые слова. Лица его не помню. Он был мертв и теперь можно было целовать его. Кровь текла. Кажется, из ушей. Я запачкалась.
Я все запомнила, как он делал.
Я не хотела смотреть на его мертвое лицо. Но я заметила, что ссадина на его подбородке уже побледнела.
Я взяла пистолет.
Я не хотела стрелять в висок. Ведь голова – это мозг, это разум. Нет. Страшно. Легче – в сердце, там – чувства, там любовь.
Я услышала этот громкий звук выстрела и почувствовала острую боль и внезапное онемение всего тела.
…………………
116
Только через два дня Сабри, бывший слуга М., все же сумел выследить; правда, не меня, а М. Осторожно расспрашивая, он понял, что М. в Шишли. Сабри узнал, что квартира нанята мной. Человек, звонивший в дверь, был Джемиль.
Он поехал к моим родителям и все рассказал им. Он уговаривал отца и мать приехать в Шишли. Я представляю себе, как мучительно им было слышать все это. Вместе с Джемилем и домовладельцем они поднялись к двери. Домовладелец подтвердил, что квартира нанята мной. На звонки в дверь никто не отозвался. Взволнованная мама начала громко звать меня.
– Наджие, доченька, открой! Это я! – мама заплакала; она почувствовала, что случилось что-то страшное.
О том, что пережили мои родители, увидев меня на полу, залитую кровью, у ног мертвеца, вытянувшегося на постели; я даже не могу говорить. Им было безразлично все – моя репутация, претензии Джемиля, дела отца… Лишь бы я осталась жива!
Я стреляла впервые в жизни. Выстрел пришелся не в сердце – в плечо. Я плохо прицелилась.
117
Разумеется, развод был легким для Джемиля. Отец не предъявил к нему никаких претензий. Наоборот – претензии предъявил Джемиль, он потребовал у отца большую сумму денег и еще какие-то требования были у него, связанные с их общими денежными делами. Отец безропотно согласился на все.
После развода Джемиль перевез к себе свою жену Матлюбе и маленькую Кадрие. Я была рада за них, когда узнала об этом. Я не хочу отягощать свою душу ненавистью. С меня довольно и этого мучительного чувства вины; я виновата перед мамой, я доставила ей столько горя; я виновата перед М., я должна была остановить его… Я виновата…
Но Джемилю показалось, что моя репутация недостаточно погублена. С его легкой руки против меня было возбуждено судебное преследование. Меня обвиняли в убийстве и в укрывательстве государственного преступника. Выяснилось, что М. входил в армянскую подпольную организацию, все-таки; прежде я не очень в это верила. М., бедняга…
Защищал меня один из лучших адвокатов Истанбула, его представил моему отцу Ибрагим-бей, это был его бывший однокашник по Галатасарайскому лицею.
Благодаря ходатайству этого человека меня не посадили в тюрьму, ограничились домашним арестом до суда.
Итак, меня обвиняли в том, что я прятала государственного преступника; а также в том, что я убила его, совершила убийство.
Это был громкий процесс. Речь защитника несколько раз прерывалась аплодисментами в зале. Он нарисовал яркую картину – я, интеллигентная молодая женщина, замужем за человеком мрачным и необразованным, томлюсь и наконец решаю нанять квартиру, где могла бы спокойно читать, думать; внезапный звонок в дверь, я открываю и вижу человека с пистолетом; М. узнал у домовладельца, что квартиру нанимает одинокая молодая женщина, и хотел принудить меня спрятать его; испуганная, я согласилась; но осознав, что для него все равно все кончено, М. убил себя; потрясенная самоубийством, боясь обвинений, я попыталась также покончить с собой. Отец заплатил домовладельцу и тот скрыл от суда, что первоначально квартиру нанимал Ибрагим-бей. Сабри и Джемиль свидетельствовали против меня. Но свидетелями защиты выступили Элени, повар Мехмед, его жена Гюльтер. Они показали под присягой, что Джемиль следил за мной, всячески хотел очернить меня, чтобы облегчить себе развод. Адвокат заметил суду, что, возможно Джемиль женился на мне по расчету; что Джемиль скрыл от меня и от моих родителей свой первый брак. Это повлияло на решение суда. Но Джемилю это особенно не повредило. Он уже прочно стоял на ногах и этот судебный процесс не поколебал его уже установившуюся репутацию в финансовом мире.
Я была оправдана.
118
И вот я снова в доме родителей; в той самой комнате, где я, девочка-подросток, упивалась книгами. Пишу, перелистываю страницы дневника.
Вскоре после суда – неожиданный визит Ибрагим-бея. Он приехал один, без Сабире. Сначала говорил с мамой. Отец еще не вернулся из конторы, я ушла на прогулку. Когда я вошла в комнату мамы, еще не сняв чаршаф, я застала ее оживленно и чуть смущенно беседующей с гостем.
– Наджие, милая, – мама искательно поглядела на меня. – Мы ждем тебя. Ибрагим эфенди…
Я поздоровалась с Ибрагим-беем.
– Я хочу поблагодарить вас за все, что вы сделали для меня, – тихо сказала я.
Мама вышла, предупредив, что велит служанке приготовить кофе.
Я села. Но Ибрагим-бей стоял.
– Наджие-ханым, – он говорил с почтительностью, несколько даже удивившей меня, с какой-то чуть преувеличенной почтительностью, – Наджие-ханым, вы знаете, что я виноват перед вами. Я виновен и я не искупил свою вину в полной мере. Мне стыдно, когда вы благодарите меня, – голос его оживился и немного задрожал. – Но есть и другое. Когда я увидел вас… Меня пугала ваша непосредственность, я побаивался вашего своеобразия. Долг перед моим ребенком удерживал меня. Но теперь я понял, мы с Сабире должны расстаться. Дочь останется с матерью, но я буду заботиться о своем ребенке… Наджие-ханым! После развода с Сабире… Я прошу вашей руки! Ваша мать согласна.
Он резко наклонил голову.
Я подумала о тонких изящных чертах его лица. Если бы я любила его, если бы могла любить…
– Нет, Ибрагим эфенди, – мягко сказала я. – Вы не должны оставлять Сабире. Она не такая дурная женщина, она любит вас. Без вас она не сможет воспитать дочь. У вас будут еще дети. Простите ее. Для всех нас происшедшее будет хорошим уроком. И пусть никто не знает о вашем предложении.
– Сабире знает, я сказал ей, – тихо произнес он.
– Скажите ей, что я не согласилась, и помиритесь с ней, прошу вас!
Когда мама вернулась и узнала от меня, что гость уже ушел, она посмотрела на меня грустно и немного испуганно. Я обняла ее, как в детстве, и положила голову ей на грудь.
119
Когда же закончится эта война, охватившая весь мир? Никто не победит. Никто никогда не побеждает. Я хочу быть вместе с побежденными…
Наверное, когда-нибудь я встречу какого-нибудь человека, похожего на М. Внешне. Может быть, не совсем похожего, а только глаза или подбородок, или брови… Я пойду за ним…
Иногда ночью я просыпаюсь. Мне так ясно представляется М.; как он сидит, скрестив ноги на покрывале, зашивает мою перчатку и напевает турецкие народные песни – амане…
Но я уже не могу плакать. Я молча лежу с открытыми глазами и тяжко бьющимся сердцем.
Фаина Гримберг – поэтесса, прозаик, переводчица. В ее переводах опубликованы романы Стефана Цвейга, Агаты Кристи и других западноевропейских писателей; а также произведения болгарских авторов – Л.Михайловой, Д.Коруджиева, Д.Цончева, К.Топалова, Т.Лижева и т. д. В переводе Ф.Гримберг опубликован роман «Лавина» известной болгарской писательницы и политической деятельницы, бывшего вице-президента Болгарии Благи Димитровой.
«ВОСТОЧНАЯ КРАСАВИЦА»
– единственная уникальная серия романов. Пески Иудеи и пирамиды Египта, дворцы Стамбула и цыганские шатры – всё это —
«ВОСТОЧНАЯ КРАСАВИЦА».
Коварные колдуньи и чарующие волшебницы, прекрасные принцессы и страстные любовницы – это тоже
«ВОСТОЧНАЯ КРАСАВИЦА».
Утонченная мистика, изощренный психологизм, необычайные приключения – и это тоже
«ВОСТОЧНАЯ КРАСАВИЦА».
Следите за серией «ВОСТОЧНАЯ КРАСАВИЦА»
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
