Текст книги "Девочка из Ленинграда"

Автор книги: Саадул Кануков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Операция «М»

Рая ходила возле своей калитки, бросая настороженный взгляд то в одну, то в другую сторону пустынной окраинной улочки.

А в это время в доме комиссар Фролов и Дагалина уточняли последние детали операции «М».

Арина Павловна лежала на кровати, около нее, на табуретке, накрытой марлевой салфеткой, были разложены и расставлены лекарства, хотя старушка давно поправилась и уже целую неделю хлопотала по дому.

Заметив подозрительного человека, Рая должна будет быстро войти в дом и предупредить об опасности. Фролов тотчас укроется в подвале, а Дагалина, одетая в белый халат, начнет хлопотать возле больной.

Но все обошлось благополучно.

Услышав, как Дагалина нарочито сильно хлопнула дверью, Рая быстро вошла во двор.

– Тетя доктор, ну как моя бабушка? Что с ней?

– Точный диагноз я пока не установила, но, кажется, пневмония. На днях мы должны получить новое лекарство. Как только оно поступит, я зайду к вам.

Это означало: дата операции пока не установлена. Как только все будет готово, Дагалина сообщит.

– Спасибо, тетя доктор. Мы будем очень и очень вас ждать! – воскликнула Рая.

И она действительно с большим волнением и нетерпением ждала все эти дни вести от Дагалины. Ведь это они с Фатимат должны выполнить самую главную и ответственную часть операции. Они уже давно готовятся к ней. Чуть ли не каждый день ходят с Дагалиной в комендатуру, помогают ей убираться, тщательно изучают все ходы и выходы, присматриваются к служащим. Девочки пользуются доверием: у одной мать служит немцам, другой покровительствует сам шеф.

Сама Дагалина – вне всякого подозрения и даже пользуется расположением. Особенно низших чинов, которые любят кутнуть, но не всегда имеют для этого средства и возможности. В таких случаях их выручает уборщица, она же санитарка, она же сестра Дагалина. У фрау Дахолин, как зовут ее немцы, всегда есть штофчик местного кабардинского шнапса – цирибона, то есть самогона. Фрау Дахолин иногда и сама выпивает стопочку за немецкое воинство, за здравие фюрера, спасителя горских народов. А подзахмелев, начинает ругать на чем свет стоит Советскую власть, комиссаров, смешно пересыпая родную кабардинскую речь немецкими и русскими словами. И при этом так грозно потрясает кулаками, что немцы хохочут во все горло.

– Браво! Браво! Ви, фрау Дахолин, настоящий зольдат!

Особым доверием и добрым расположением пользуется Дагалина у русского переводчика Слепцова: ведь оба они пришли к немцам, так сказать, из одного стана – советского, и им, на всякий случай, надо держаться поближе друг к другу. Хотя он, Слепцов, уверен в победе немцев, но война есть война: всякое может быть! Тем более, что до сих пор не взяли ни Москву, ни Ленинград. А тут, на Северном Кавказе, застряли на перевалах даже специальные горноегерские части немцев. Так что эта кабардинка может в критический момент пригодиться.

И он нередко приглашал ее в свой кабинет, совал ей в сумку консервы, конфеты, шоколад.

Не оставалась в долгу и Дагалина. Слепцову доставалось шнапсу, пожалуй, больше, чем кому бы то ни было из служащих комендатуры.

В кабинете у Слепцова была великолепная машинка с русским шрифтом. Операция «М», которую так тщательно разрабатывали Фролов и Дагалина, и была планом ее похищения.

Сегодня Дагалина пришла на службу с необыкновенно модной прической и броским темно-вишневым маникюром. Это сразу заметил Слепцов.

– Уж не на бал ли вы собрались? – с приятельской улыбкой спросил он.

– Вы почти угадали! – воскликнула Дагалина. – У меня к вам… – Она оглянулась, как бы опасаясь, что их могут услышать. – Пройдемте в ваш кабинет…

На самом же деле ей надо было узнать, тут ли машинка.

«Рейнметалл» стояла на своем обычном месте.

Дагалина склонилась к уху Слепцова и таинственным голосом зашептала:

– Сегодня у моей хорошей знакомой день рождения. Решили устроить маленькую вечеринку. Но сами посудите, что за бал без кавалеров?! Вы не пожалеете, если придете. Уверяю вас: девушка – красавица!

Слепцов полушутя, полусерьезно расшаркался:

– Признательно благодарен вам… фрау Дахолин!.. А позвольте узнать, кто она? Кабардинка?

– Угадали!

– Обязательно приду!

– Ровно в десять жду у себя!

– Ровно в десять буду у вас! – козырнул Слепцов.

Дагалина уже шагнула было за порог, как снова вернулась в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь.

– Ах, да, позабыла вам сказать… Сегодня, кажется, начальства не будет, и я уйду пораньше: надо приготовить стол и кое-что себе из туалета. А тут уберутся мои девочки.

– Да, шеф сегодня на совещании в службе безопасности, и я тоже постараюсь пораньше улизнуть. Надо приготовить достойный подарок прелестной имениннице!

Они заговорщически улыбнулись. Дагалина вышла, радуясь, что все пока идет, как и предполагалось. И Слепцов согласился быть на «вечеринке», и начальство действительно в отлучке. А без него работники комендатуры чувствуют себя вольнее вольного. Уже за два, за три часа до положенного срока кабинеты пустеют, а дежурные, чтобы скрасить скучные часы, не прочь принять шнапса. У нее, Дагалины, уже запасена целая бутыль крепчайшего цирибона. Часа через три она вернется домой и пошлет Фатимат за Раей, а Хабаса – к старику Ахмету…

Вечерело. В домике была напряженная тишина ожидания. Рая и Хабас давно уже были готовы и теперь, стоя у окна, смотрели, не идет ли Фатимат, которая должна сказать «да» или «нет».

И вот она появилась. Оглядываясь по сторонам, задержалась на какую-то долю минуты в калитке, потом быстрыми шагами направилась к крыльцу, и вот уже слышно, как поспешно стучат ее каблуки по ступенькам. Хабас и Рая бросились к двери. Едва взглянув в лицо подруги, Рая поняла, что день и час, которого она так ждала, настал.

Перешагнув порог, Фатимат сразу попала в объятия подруги.

– Фатимат, да? Да?! – задыхаясь от возбуждения, спросила Рая.

– Да, – тихо ответила Фатимат. – Вы готовы?

– Как видишь! – радостно сверкая черными, как уголь, глазами сказал Хабас, кивая на суму и палку – неотъемлемые атрибуты побирающихся.

Фатимат окинула его с головы до ног: Хабас нарядился почти в фантастические отрепья. Рваные и грязные до невозможности.

– Ты, кажется, немного перестарался, – улыбнулась Фатимат.

– Ничего, – смущенно сказал Хабас. – Фрицы не будут приставать!

– Это верно, – согласилась Фатимат. – Ну, слушай внимательно. Мы сейчас с Раей отправляемся к нам, а ты к дедушке Ахмету. – Она посмотрела на часики – подарок Слепцова. – Вы должны выехать в семь часов. Остановитесь на углу. А потом, когда увидишь в третьем окне справа настольную лампу на подоконнике, быстро переедете к комендатуре. Понял?

– Конечно, понял! Сто раз уж повторял!

– Повтори сто первый! – вмешалась Рая.

– Ну вот еще! Или вы меня за дурачка считаете? – обиделся Хабас.

– Повтори, повтори! Не на чуреки к бабушке идешь! – поддержала подругу Фатимат.

Хабас повторил, пробормотав что-то себе под нос.

Девочки улыбнулись.

– Ну, а теперь… ни пуха ни пера!

– Вам тоже! – весело крикнул Хабас и выскочил из дома.

Когда пришли девочки, Дагалина разливала по плоским, из-под немецкого рома, бутылкам самогон и укладывала их в хозяйственную сумку. Поверх бутылок положила тряпки, мыло. Все это накрыла клеенчатым передником. В ведро сунула два веника.

– Одна понесет ведро, другая – сумку, – сказала она девочкам так спокойно и просто, будто те шли и в самом деле убираться, а не на опасное задание.

Когда требовалось сделать что-то очень ответственное, Дагалина была необыкновенно собранна и удивительно владела собой.

Вот и сейчас, глядя на Мать, Рая чувствовала, как проходит тревожное волнение, охватившее было ее, когда она шла сюда. К тому же Дагалина сказала, что часовой и дежурный офицер предупреждены и ждут «медхен» со шнапсом.

И теперь девочки шли спокойно. Они не боялись, что их могут задержать полицаи или комендантский патруль. Девочки уже наловчились давать им достойный отпор. «Что вы пристаете? Сейчас же пропустите, если не хотите, чтобы мы пожаловались самому господину фон Бернеру!» – гневно говорили девочки, и этот тон, и этот дерзкий взгляд делали свое дело.

Так они поступили и теперь, когда недалеко от комендатуры их задержали два патрульных немца. Только на этот раз девочки трясли ведром с вениками у самого носа немцев:

– Или вы не видите, зачем нам надо в комендатуру?! – говорила Рая на немецком языке.

Обычно, когда встречались с немцами, в разговор вступала Рая; ее довольно хорошее знание немецкого языка помогало быстро отделаться от фрицев. Зато полицаев из местного населения ловко отчитывала Фатимат на своем кабардинском языке, вставляя для убедительности отдельные немецкие слова:

– Я дочь Калашоковой Дагалины. А может, вам неизвестна медсестра комендатуры фрау Дахолина? Может, вы не знаете и самого обергруппенштурмфюрера господина фон Бернера? Может, познакомить вас с ним? Я могу попросить переводчика господина Слепцова. А?

Такая осведомленность девчонки прямо-таки ошеломляюще действовала на полицаев. А ее напористость не оставляла никакого сомнения в том, что девочка бывает и комендатуре и пользуется там поддержкой. «Ну, ну, проходи, заноза!» – бурчали полицаи, и девочки шли дальше.

А теперь немцы, услышав имя своего шефа, который явно добивался лояльности местных жителей, также пропустили девочек, даже почтительно козырнув при этом.

Подруги вошли во двор комендатуры. У входа в здание стоял часовой.

– Гутен абенд, господин Нушке! – обратилась к нему на немецком языке Рая. – Мы идем убираться. – Она кивнула на ведро с веником.

Часовой покосился на сумку в руках Фатимат.

– Фрау Дахолин просила передать вам подарочек, – поспешила добавить Рая.

Фатимат извлекла из сумки штоф со шнапсом и сунула в руки часового.

Нушке с ловкостью циркового манипулятора спрятал бутылку куда-то под шинель, осклабился.

– Гут, гут! Комен зи! – кивнул он на дверь.

Девочки вошли в помещение. В дежурной части их уже ждал капитан Мюллер.

– Гутен абенд, господин офицер! – поздоровались с ним девочки. – Мы убираться. Вам говорила фрау Дахолин?

– Да, да, ошень приятно, – закивал Мюллер, приветливо улыбаясь.

Фатимат достала из сумки две плоские бутылки.

– Это прислала вам моя мутер.

– О, фрау Дахолин! Данке, данке! – благодарно закивал Мюллер, осторожно, как большую драгоценность, принял бутылки из рук Фатимат. Одну из них поставил на стол, другую – в тумбочку.

– Мы сейчас быстренько у вас уберем и больше не будем вам мешать, – сказала Фатимат.

– Пожалюста! Айн момент! – Мюллер извлек из ящика стола складной металлический стаканчик, наполнил его из бутылки, опрокинул в рот. – Шнапс ве-ли-ко-лепно! Прошу! – Он повел рукою по кабинету и вышел.

Фатимат весело подмигнула Рае.

Девочки скинули верхнюю одежду, надели передники и принялись за уборку.

Через несколько минут все было готово: прибрано, подметено, протерты стекла. Вернувшийся Мюллер похвалил девочек за ловкость и проворство и снова наполнил стаканчик.

– Здравье фрау Дахолин! – сказал он, выпил, подбросил стаканчик высоко в воздух, ловко, на лету, насадил на палец, завертел.

Девочки нарочито весело рассмеялись.

– У вас все готово, господин Мюллер, можно идти убирать другие комнаты? – спросила Фатимат.

– Да, да! Прошу!

Комнату Слепцова девочки убирали последней. Прежде чем подать сигнал Хабасу, Фатимат прошла с тряпкой в дежурную часть, как бы подтирая на ходу ранее не замеченные грязные пятна. У кабинета дежурного офицера она задержалась, прислушалась: Мюллер с кем-то громко разговаривал по телефону. Судя по голосу, он был изрядно пьян.

Фатимат быстро, на цыпочках, вернулась в комнату Слепцова, шепнула Рае:

– Все в порядке: ставь! – и снова вышла в коридор с тряпкой, начала протирать дверь, настороженно посматривая по сторонам.

Рая отодвинула штору, перенесла со стола на подоконник лампу под зеленым абажуром. Отодвинула шпингалеты на дверце рамы, поставила на пол около окна машинку, стала протирать тряпкой подоконник.

Вот-вот должен трижды тихонько стукнуть в стекло Хабас. Сердце ее так колотилось, а в ушах стоял такой звон, что она боялась – не услышит сигнала Хабаса, и, водя тряпкой по подоконнику, не сводила глаз с узкой незашторенной полоски окна.

Хабас, спрятавшись за воротами дома, что стоял напротив комендатуры, во все глаза следил за окном кабинета Слепцова. Он уже начал беспокоиться, не проваливается ли дело, как вдруг из окна упала на улицу узкая полоса света, вслед за тем на подоконнике появилась настольная лампа. Хабас вынырнул из-за ворот и, озираясь, подошел к окну, стукнул три раза пальцем по стеклу. Окно тотчас открылось, чьи-то руки подали из-за шторы плоский четырехугольный футляр. Хабас подхватил его за ручку и побежал. Свернул за угол, там, в нескольких шагах от угла, стояла подвода с ассенизационной бочкой. Возница, сняв тяж и вынув чеку, возился у «сломанного» колеса.

Подбежал Хабас.

– Скорее, дедушка!

Ахмет подхватил футляр, сунул его в рогожный куль, положил в передок телеги, накрыл тряпьем.

– Патрули, дедушка! – шепнул мальчик и шмыгнул в подъезд дома.

Подошли немцы. Увидев бочку и почуяв неприятный запах, выругались.

– Шнель, русс швайн!

Ахмет торопливо надел тяж, вставил чеку, взобрался на повозку и хлестнул лошадь.

Хабас, притаившийся под лестничной клеткой, слышал, как, грохоча по мостовой, удаляется подвода. Вот грохот совсем стих. Напрягая слух – не идет ли кто? – мальчик выждал еще минуту-другую, вышел из подъезда, оглянулся и, кутаясь от холода в свое тряпье, трусцой побежал по улице.

Ахмет благополучно доехал до своей халупы. Скоро туда же пришел и Хабас.

Там был и комиссар Фролов. Он перебрался к старику по совету руководителя подпольной группы Баксана, которому Дагалина изложила план операции «М».

Выслушав Дагалину, он сказал:

– Операция разработана хорошо, и я абсолютно уверен в успехе дела. Но Ахмет должен доставить машинку не к Арине Павловне, а в свой дом. Я с вами согласен: вряд ли Слепцов может подумать, что похищение совершили девочки. Тем более, что Фатимат дочь… – Баксан улыбнулся, – …фрау Дахолин, лояльнейшей из лояльных горянок. И все же рисковать не будем. Обыск в доме Арины Павловны хотя и маловероятен, но возможен. Поэтому и товарищ Фролов и Хабас должны перебраться к Ахмету. Старик одинокий, живет отшельником, никто к нему не ходит. И дом стоит на окраине. Обязательно надо к нему! Так и передайте товарищу Куршу, – сказал Баксан.

И это, как поняла Дагалина, было приказом: и ей, и комиссару Фролову.

В тот же день Фролов, замаскировавшись под старика калеку, перебрался к Ахмету.

Как бы ни была тщательно разработана операция, комиссар Фролов не мог не тревожиться за исход дела, за судьбу юных подпольщиков. И только когда Ахмет вошел в дом и осторожно спустил с плеча на пол рогожный куль и на пороге появился Хабас, весь сияющий, Александр Алексеевич облегченно вздохнул.

– Молодцы! – похвалил он ребят.

А тем временем, закончив уборку, Фатимат и Рая доложили дежурному офицеру, что они все сделали и пусть господин Мюллер убедится собственными глазами.

Тот, пошатываясь, вышел из кабинета, обвел коридор пьяным взглядов, закивал:

– Гут! Гут! Можешь быть свободен… Фрау Дахолин привет! Доложите, чтоб шнапс, шнапс!

– Обязательно!.. Ауфвидерзейн, господин Мюллер!

Девочки вышли из помещения и чуть не рассмеялись: часовой тихонько наигрывал на губной гармошке и пританцовывал; автомат болтался на его груди.

– Спокойной ночи, господин Нушке!

Часовой сунул гармошку в карман, схватился за автомат, но, узнав девочек, осклабился:

– А, медхен!

Девочки постояли немного, чтобы часовой убедился, что они идут с пустыми руками, и, пожелав Нушке благополучной «вахты», подчеркнуто неторопливо вышли со двора. Как и было заранее решено, чтобы не возбудить никаких подозрений у Слепцова, Рая пошла ночевать к Дагалине.

Когда они пришли, вечеринка была в полном разгаре. Играл патефон. Томный голос пел: «Темные ночи, черные очи мне не забыть никогда…» Слепцов танцевал с какой-то очень красивой девушкой-кабардинкой…

И вдруг Рая опешила: это была та самая санитарка, которая участвовала в бою на подступах к городу. Рая даже помнит, как ее зовут – Люся. Девушка, улучив момент, кивнула ей: мол, да, да мы знакомы.

Из-за стола вышла Дагалина.

– Как, дочки мои, хорошо ли убрали?

– Хорошо, мама, – сказала Фатимат. – Нас поблагодарил даже сам господин Мюллер!

Слепцов отвел к столу свою даму и подошел к девочкам с рюмками:

– А теперь разрешите мне поблагодарить вас.

Дагалина отвела его руку:

– Нет, нет, Вадим Петрович! Они еще дети… Девочки, идите на кухню, перекусите и ложитесь спать.

Вечеринка кончилась на рассвете. Слепцов договорился с девушкой-именинницей о новой встрече. Она ему понравилась. Он уже строил планы: кончится война, обязательно женится на ней и увезет к себе в Ростов. Или даже куда-нибудь в Германию.

Он был в отличном настроении, спать не хотелось, и решил идти прямо в комендатуру: надо было закончить перевод нового приказа коменданта города.

Он застал часового спящим, а капитан Мюллер, будучи совершенно пьян, играл сам с собой в карты.

– А, Слепцов, битте… Составьте компанию. Дьявольски скучно сидеть одному в этой собачьей конуре.

– Извините, господин капитан, у меня срочное дело.

Он направился к своему кабинету, дверь которого, как, впрочем, и всех остальных комнат, была раскрыта настежь. Он сразу заметил, что на столе нет его портативной машинки. Он бросился к дежурному офицеру.

– Слушайте, капитан! Почему раскрыты все двери?

– А черт их знает! Я давал распоряжение закрыть. Да дьявол с ними: кто посмеет зайти сюда! А войдет – вздернем на перекладину!

Слепцов благоразумно решил: с пьяным говорить толку мало: чего доброго, еще пристрелит! Как бы он ни служил немцам, офицеры и даже рядовые всячески досаждают ему.

Он вернулся в кабинет, сел, закурил… Куда могла деться машинка? Уж не подстроила ли Дагалина? Не дело ли рук ее девочек, которые сегодня убирали кабинет?

Но он тут же решительно отвергнул эту мысль: Дагалина верно служит немцам, недаром они зовут ее по-свойски: фрау Дахолин. И вообще ссориться ему с Дагалиной совсем ни к чему: племянница у нее – чудесная девушка!.. Черт с ней, с машинкой! Она его личная. Достанет себе другую потом, а пока поработает на казенном «мерседесе». А то поднимешь шум – подведешь Мюллера, и тогда добра не жди!

Он осмотрел сейф, где хранятся секретные бумаги, – там было все в порядке, и, совсем повеселев, сел за работу.

Выстрел

Когда стало ясно, что концы операции «М» очень надежно запрятаны, то есть Слепцов не предпринимает никаких мер по розыску своего «рейнметалла», Фролов снова перебрался в дом Арины Павловны. Там, в подвале, удобнее и безопаснее работать на машинке. Хабаса решили оставить как связного у Ахмета. Живет будто у старика из дальнего аула внук-сирота.

Теперь, когда приобрели машинку, дело с листовками пошло куда лучше. Дагалина достала тонкой, папиросной бумаги, и ее закладывали в машинку сразу по десять экземпляров. Фролов печатал очень быстро, под его пальцами «рейнметалл» строчил словно автомат. Затем Александр Алексеевич стал обучать машинописи Раю и Фатимат. Девчонки тоже проявили недюжинные способности, и когда Курш был занят составлением текста листовки, девочки по очереди работали на машинке. Правда, писали они пока двумя пальчиками и, конечно, не «вслепую», как Александр Алексеевич, а отыскивая буквы глазами. К вечеру обычно была готова целая стопка листовок. Их распространяли сами девочки, но чаще всего Хабас. Он их рассовывал и расклеивал днем и ночью: на заборах, на домах, на тумбах для объявлений городской управы и приказов коменданта. И чуть ли не на спинах полицаев!

Хабо – так звала его Рая – был и великолепным разведчиком, связным. Под видом бродяжки он пробирался всюду. Шивой, смелый, даже дерзкий, он очень нравился Рае. Ей и в голову не приходило, что скоро они расстанутся.

И вот, как это нередко бывает в жизни, все разом изменилось.

В один из дней к ним пришел Баксан – как его настоящее имя, Рая до сих пор не знала – и с ним Мать, Дагалина. Дагалина попросила ее подежурить у калитки, пока они поговорят с Александром Алексеевичем.

Они беседовали около часа. А когда уходили, Дагалина шепнула ей: «Курш все тебе расскажет».

Рая вернулась домой. Александр Алексеевич положил ей на плечи руки, ласково сказал:

– Ну, дружок, завтра будем прощаться с тобой. Жаль, но что делать. Надо! Я полагаю, что ты у нас хороший конспиратор и не потребуешь от меня сведений, куда и зачем я уезжаю, хотя мы с тобой и очень, очень большие друзья. А с другом полагается делиться всем.

Рая, не мигая, смотрела на комиссара.

– А сейчас иди к Ахмету и скажи Хабасу, пусть он приходит сюда.

– И Хабо… – Она не могла закончить вопроса.

– Да, – сказал комиссар.

Рая почувствовала, как защипало в уголках глаз. Дрожащим голосом переспросила, хотя в этом не было нужды:

– Завтра?

Комиссар кивнул.

А на другой день в предвечерье из города вышли два человека – хромоногий слепой старик и мальчик-поводырь с нищенскими сумками за плечами. Уже стемнело, когда они добрались до балки в степи, где их поджидали два всадника – девушка и парень с двумя запасными оседланными конями. Это была Люся и ее друг Кушба.

С отъездом комиссара и Хабаса у Раи и Фатимат прибавилось дел. Если раньше Александр Алексеевич половину листовок сам перепечатывал на машинке, теперь их целиком печатали девочки. И все, что делал Хабас – а делал он очень много: был связным, разведчиком, распространял листовки, – все это теперь легло на плечи подруг.

Днем Рая печатала на машинке, а ночью расклеивала листовки по городу. Так было и сегодня.

Ночь стояла лунная и такая светлая, что улицы просматривались из конца в конец. Но делать было нечего, надо идти. Сегодня листовка очень важная, очень радостная для людей: наши войска разгромили под Сталинградом трехсоттысячную немецкую армию. Взяли в плен самого командующего армией – генерал-фельдмаршала фон Паулюса и создали угрозу группировке вражеских войск на Кавказском фронте.

Листовку написал сам Баксан.

Рая надела куртку с «молнией». Она очень удобна. Раскроешь «молнию», сунешь за борт листовки и снова закроешь. А когда подойдешь к забору, одно движение руки – и вот они, листовки. Одна минута – и все готово!

Украдкой от Арины Павловны она опустила в карман пистолетик, поцеловала бабушку и выпорхнула из дома.

Тревожным взглядом проводила Арина Павловна внучку. Раечка говорит, что она просто печатает какие-то казенные бумаги по просьбе Дагалины и относит их в комендатуру и что, мол, напрасно бабушка тревожится за нее. Но она-то Арина Павловна, знает, какие это бумаги! Если бы казенные, зачем же прятать машинку в подвале. Зачем носить эти грамотки ночью?

Как только Рая выходит из дома и скрывается за калиткой, Арина Павловна становится на колени и молится, чтобы пресвятая богородица отвела беду от внучки. А потом садится у окна и всматривается в ночную темень. Не ложится в постель до тех пор, пока внучка не вернется. Возвращается она всегда очень усталая и, ни крошечки не взяв в рот – только водички попьет, – ложится и тотчас засыпает.

Вот и сейчас, прочитав молитву, Арина Павловна ставит табуретку у окна, облокачивается о подоконник и смотрит за калитку. Светит полная луна. На улице ни души, лишь прошмыгнет из двора во двор кошка да пробежит голодный пес. Арина Павловна боится, как бы такой пес не набросился на внучку.

А Рая тем временем пробирается от улицы к улице. Она идет, прижимаясь к заборам, к стенам домов. Идет неслышно, словно на ногах у нее не тяжелые, из грубой кожи ботинки, а мягкие подушечки на подошвах, как у кошки. Сама же Рая слышит все. Вот скрипнула в глубине двора дверь. Вот заплакал ребенок, и слышно, как мать убаюкивает его. Вот частые, частые шажки – бежит собака. И точно! Вон она – остановилась, посмотрела на Раю, побежала дальше… Стоп! Шаги человека! Хотя они еще далеко, но Рая прячется за выступ дома, прижимается к стене, нащупывает в кармане пистолет… Шаги приближаются быстро: кто-то очень спешит. Вот сначала показалась тень, а вот и сам незнакомец – в барашковой шапке, в бурке. Кто он – друг или враг?

Человек в бурке скрылся. Рая приклеила на стену дома листовку и пошла дальше. Стоп! Снова шаги. И не одного человека, а двух. Немецкая речь – патрули! Рая ловко перескочила через забор, присела на корточки.

Патрули прошли. Когда их шаги совсем стихли, она выбралась из-за укрытия и по-прежнему неслышно пошла дальше. Вот перекресток, днем тут всегда много народу, торгуют семечками. Тут надо обязательно наклеить.

Она распахивает «молнию», достает листовку, бутылочку с клеем, на горлышке которой детская пустышка с дырочкой. Смазывает гуммиарабиком листовку, пришлепывает на стену, и в тот же миг раздается не то рев, не то вопль:

– Руки вверх!

Рая вихрем метнулась за угол, махнула через какой-то забор, пробежала двор и снова перелезла через забор.

Полицай гнался за ней.

– Стой, подлюга, стрелять буду!

И тотчас раздался выстрел. Рая слышала, как пуля просвистела у самого уха. И только теперь Рая вспомнила про свой пистолет. Она выхватила его из кармана, свернула за угол, остановилась, прижавшись к стене. Звук тяжелых, с подковками, ботинок нарастал с каждой секундой. Вот полицай выскочил из-за угла. И почти нос к носу столкнулся с девочкой. При свете луны Рая хорошо увидела его лицо: это был тот самый полицай, который когда-то задержал ее с бутылкой отвара и привел в комендатуру. Он явно не забыл насмешки шефа, который заставил его пить отвар, и теперь был полон злобы.

– Это ты, гадина?! – процедил сквозь зубы полицай.

Он вскинул карабин, но в тот же миг раздался выстрел из пистолета…

Рая бросилась бежать, успев лишь услышать, как полицай со стоном рухнул на тротуар.

Девочка на ходу выбросила из-за пазухи оставшиеся листовки, свернула на другую улицу, пробежала ее и только потом пошла шагом.

Она очутилась неподалеку от Калашоковых.

Идти домой было почему-то страшно, и, подумав, она направилась к подруге. Вся она отчего-то вдруг начала дрожать, зубы выстукивали дробь. Рая запахнула куртку, пошла быстрее, но согреться так и не смогла.

Подойдя к дому Дагалины, она огляделась: не увязался ли кто? Перелезла через забор, постучала в окно – два раза подряд и один после паузы.

К окну прильнуло чье-то лицо. Рая узнала Дагалину.

Лязгнул замок, раскрылась дверь, послышался тихий голос: «Проходи…»

И вот она уже сидит на кухне. Смотрит, как Дагалина, наклонив над маленькой чашечкой темный пузыречек, отсчитывает капли какого-то лекарства. Дает ей выпить. Потом наливает из термоса чаю. Во рту у нее все пересохло, и она пьет жадными, крупными глотками.

Через минуту-другую она почувствовала, как по всему телу словно разливается тепло, дрожь прекратилась, стало легко дышать. Только отчего-то смертельно хотелось спать.

– Ну, а теперь рассказывай, что случилось, – сказала Дагалина.

Преодолевая сон и усталость, Рая рассказала о полицейском.

– Ты убила его? – спросила Дагалина, не сводя с девочки тревожно-внимательного взгляда.

– Не зна-аю… – сонно протянула Рая, – Только слышала, как он упал…

Дагалина поспешно поднялась:

– Надо сейчас же узнать. Это очень важно. Ведь полицейский, ты говоришь, знал тебя?

Рая кивнула.

Дагалина накинула белый халат медсестры – так безопаснее, – поверх него пальто. Сказала Рае, чтобы та пока, не раздеваясь, прилегла на кушетку, и торопливо вышла из дому.

Как ни хотелось Рае спать, она все же дождалась возвращения Дагалины.

Та вошла, с трудом переводя дыхание. Выбившиеся из-под платка пряди волос были мокрые от пота.

Она опустилась на табуретку, спустила с головы на плечи платок, расстегнула воротничок кофты, сказала:

– Ни раненого, ни трупа я не нашла. И вот загадка: то ли ты его ранила и он сам добрался до госпиталя, то ли ему помогли добраться. А возможно, подобрали мертвого патрули? Это было бы хорошо. Но рисковать мы не можем. Я сейчас заходила к Баксану посоветоваться. Он сказал: у меня тебе оставаться опасно. Тебе надо перебраться к Ахмету. Баксан уже послал к вам человека, чтобы проводить туда и твою бабушку. Ведь полицай знал, где ты живешь.

Дагалина достала из-за пазухи шапку, брюки.

– Это Баксан дал. А сапоги у нас есть. Мамедовы. Сейчас я принесу.

Она принесла небольшие хромовые сапоги.

– Быстро переодевайся. Я тебя провожу… Пойду предупрежу Фатимат.

Рая слышала, как удивленно воскликнула ее подруга, и тотчас по полу зашлепали босые ноги, и вот уже в одной ночной рубашке Фатимат влетела в кухню.

– Ой, Раечка… Какая ты молодец! А я днем на базаре по арбам все рассовала… Ах, чтоб сдох, как шакал, тот полицай, если он еще жив! – тараторила Фатимат, то радостно, то озабоченно посматривая на подругу.

– Фатимат, не мешай Рае. Нам надо торопиться, – сказала мать.

– Тетя Дагалина, я одна дойду!

– Нет, нет, Раечка, ты в таком сейчас состоянии… А уж фрау Дахолин, – она улыбнулась, – в случае чего, как-нибудь сумеет отделаться и от полицаев и от фрицев… Хорошенько подбей волосы под шапку. А смотри, сапоги почти в самый раз!

– У папы нога маленькая-маленькая! – воскликнула Фатимат.

И вот Рая – в шапке, в сапогах, в ватнике, в рубашке со стоячим воротничком – настоящий мальчишка-подросток!

– Отлично! – одобрила Дагалина. – Пошли!

Рая попрощалась с подругой и вслед за Дагалиной шагнула за порог.

Небо стало заволакивать тучами, луна то и дело скрывалась в них. Под прикрытием темноты Мать и Рая торопливо шли по тротуару, а как только улицу снова заливал свет луны, прятались в тени заборов и домов.

Вот наконец и Нижняя улочка. Вон хата Ахмета с огромной красавицей чинарой под окнами. Сейчас она голая, и кажется, зябко ей. А с весной она снова покроется густою листвою и ее могучие ветви почти целиком скроют маленькую избушку старика.

Когда они вошли в дом, Рая увидела бабушку, она сидела на лавке, одетая, бледная, вся как-то сжавшись. Рая быстро подошла к ней, обняла:

– Не отчаивайся, бабуля: все будет хорошо!

– Да, да, – поддержала девочку Дагалина. – Поживете здесь денька два-три, а когда все прояснится, решим, что делать. – Она присела на низенькую скамеечку и обратилась к старику: – Вы уж тут, Ахмет, позаботьтесь о гостях.

– Не тревожься, Дагалина, сделаю, – ответил хозяин.

Ночью Рая и Арина Павловна спали в доме, а как начинался рассвет, переходили в хлев, где стояла лошадь. Хлев был саманный, теплый. Кроме того, Ахмет сделал в нем из кукурузных стеблей маленькое убежище. Оно не только укрывало скитальцев от недоброго глаза, но и сохраняло тепло. В этом убежище и проводили день бабушка и внучка.

О, как томительно было сидеть в таком закуте! Даже книжку нельзя почитать: ни одного лучика света. Вот бабушка рядом, они сидят плечо к плечу, а друг друга не видят… Рая все думала: что с полицаем? Неужели она не убила его?..