Текст книги "Девочка из Ленинграда"

Автор книги: Саадул Кануков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

В стане друзей

Они уже шли много часов. Сначала пробирались по горной тропе. Впереди Люся, позади Рая. Между ними Арина Павловна. Погода начинала портиться, подул резкий ветер, и Люся благоразумно решила спуститься в долину, хотя это было и рискованно: можно наткнуться на недруга.

Едва они спустились в долину, как все небо заволокло тучами, повалил снег. Сначала он падал хлопьями, густо и ровно. Но вот ветер изменил направление. Теперь горы не мешали ему, и он стремительно несся по долине, взвихривая легкий как пух снег. Потоки воздуха были такие мощные, что путники чуть не валились с ног.

Так они шли час, а может быть, больше. Арина Павловна совершенно выбилась из сил: девушки несли ее на руках. Но и их покидали силы, а остановиться отдохнуть было нельзя: ледяной ветер тотчас бы превратил их в ледышки, так как обе они мокрые от пота.

– Доченька… Люся! Раечка!.. Оставьте меня: мне все равно, где помирать. А вам надо жить…

– Как вы смеете так говорить, Арина Павловна! – укоризненно воскликнула Люся. – Мы дойдем, все дойдем!

Она сказала, что скоро будет Барсова гора и там можно будет укрыться от снега и ветра. Там есть дрова, и они разведут костер, обогреются, отдохнут. И подумала: «Во что бы то ни стало надо добраться до той горы, иначе гибель, иначе неминуемая смерть».

Рая уже так устала, что не чувствовала ни своих ног, ни земли под ними. Смертельно хотелось спать. Она сама не заметила, как закрыла глаза и заснула на ходу. Споткнулась, упала…

Она чувствовала, как кто-то тормошил ее за плечо, слышала чей-то голос, кажется Люсин, но никак не могла открыть глаз. Наконец ей это удалось, и она увидела склонившуюся над ней Люсю с прилипшими ко лбу прядками волос.

– Рая! Прошу тебя, собери все силы… Сделай это через «не могу»! Осталось немного…

Рая не знала, что с ней было: не то она действительно уснула на ходу, не то впала в обморок. Но голова теперь была ясной, и все мышцы как бы налились силой. Она быстро поднялась. Бабушка сидела на снегу.

– Милые доченьки, теперь я отдохнула: сама пойду потихоньку, вы только поддерживайте меня.

Как раненый солдат, она обняла Раю и Люсю за плечи, и они пошли…

И вот наконец она, спасительная Барсова гора!

В ней оказалось нечто вроде пещеры, а в пещере – добрая охапка сухих дров. И ветки на полу. На них девушки тотчас посадили бабушку, и Люся начала колдовать над костром. Дело это, наверное, ей уже привычное. Быстро вспыхнул язычок пламени, с каждой секундой он становился все длиннее и шире, и вот уже загораются дрова, все жарче и жарче становится пламя.

Откуда-то появляется большая консервная банка, Люся выходит из пещеры и возвращается со снегом. Раздвигает поленья, ставит между ними банку, и все так уверенно и ловко. Через минуту-другую снег в банке начинает темнеть и оседать. А Люся тем временем достает из сумки чуреки и оделяет ими Раю и Арину Павловну. Бабушка отказывается: ей лишь бы глоточек воды тепленькой.

– Нет, нет, Арина Павловна, – говорит Люся, – обязательно надо съесть, хотя бы через силу.

– Обязательно надо подкрепиться, бабушка! – вторит ей Рая и сама с удовольствием жует чурек. Ах, какой вкусный!

Вода в банке закипает, Люся берет банку рукавицами, выносит на снег немного остудить, возвращается и дает бабушке. Потом пьет Рая и уж после них сама Люся.

– Ну, вы тут отдохните, а я пойду попытаюсь посигналить нашим, – сказала Люся.

– Как посигналить? – спросила Рая.

Люся сказала, что тут у них связной пункт. Сейчас она разведет на горе костер. Заметив дым, кто-нибудь обязательно должен выехать из лагеря сюда на связь.

Рая встрепенулась.

– Я тоже пойду!

– Ну, если не очень устала…

Они вышли из пещеры. Снег перестал, лишь мела слабая поземка. Скоро и она прекратилась.

Ловко орудуя кинжалом, Люся нарубила еловых веток. Девушки перенесли их на гору.

– Посиди здесь, – сказала Люся.

Она спустилась в пещеру, принесла горящее полено, сунула его в ветки. Затрещала хвоя, закурился дымок. Сначала он был жидким, но с каждой минутой становился все плотнее и выше, и вот уже он огромной колонной поднимается в небо.

Девушки смотрят на темнеющий вдали лес.

Скоро от его опушки отделилось и поползло по снегу какое-то темное пятнышко. С каждой секундой оно увеличивалось, и вот в пятнышке можно было уже угадать всадника.

– Увидели! – воскликнула Люся и начала забрасывать костер снегом.

Рая помогала ей.

Погасив костер, они торопливо спустились в пещеру. Арина Павловна сидела, задумчиво глядя на угасающее пламя. Она даже не заметила, как вошли Люся и Рая.

За последнее время бабушка все чаще и чаще впадала вот в такое забытье, сидела, отрешенная от всего мира. О чем она думала в такие минуты, Рая не знала. Наверное, вспоминала Ленинград, флигель на берегу Финского залива, в котором она прожила почти всю свою жизнь, и, возможно, думала, что уже не вернуться ей больше к родному порогу. Что и сама жизнь ее уже на исходе, дотлевает, как вот эти угли.

И Рае так хотелось вдохнуть в нее силы, надежду.

Она подбежала к бабушке, затормошила ее:

– Бабушка! Бабуля! За нами едут! Вставай, бабушка, давай я застегну пуговицы.

Рая запахнула полы ее шубы, застегнула, поправила на голове шаль.

Когда они вышли из пещеры, всадник был уже совсем близко. Не вытерпев, Люся и Рая побежали навстречу.

Всадник остановил коня, спешился.

– Кушба! – радостно воскликнула Люся.

– Салам алейкум! – приветствовал девушек парень. – А я так и знал, что это ты сигнал подаешь, – сказал он Люсе. – Дежурный по штабу хотел послать Карима, но я упросил. У меня конь был уже оседлан.

Рая видела, как благодарно смотрела на него Люся, как радостно и счастливо светились ее глаза.

– Спасибо, Кушба, – тихо сказала она. И, показывая на Раю, продолжала: – Я веду к вам вот эту девочку и ее бабушку. Бабушка совсем плоха и не может идти. Я сяду в седло и возьму ее на руки. И Раю, – кивнула она на девочку, – я думаю, сумеем посадить.

– Конечно! – подхватил Кушба. – Помнишь, как отходили с ранеными после налета на немецкую колонну? Я вез тоже двоих – Карима и русского, Сергея.

В одну минуту был погашен костер в пещере. Кушба подвел коня. Люся ловко, как джигит, вскочила в седло. Кушба с легкостью поднял маленькую, сухонькую Арину Павловну, передал на руки Люсе и обратился к Рае: – А ну, давай и тебе помогу взобраться!

Он взял Раю под мышки и так же легко, как бабушку, вскинул на лошадь позади седла.

– Держись за Люсю! – крикнул он, а сам ухватился за стремя. – Пошел!

Люся пустила коня рысью. Кушба бежал рядом так легко, что, казалось, этот высокий, стройный горец никогда не может устать.

Они въехали в ущелье, густо поросшее лесом. Потом стали подниматься в гору. Склон был так крут, что Рае пришлось слезть с лошади, ухватиться за стремя, как Кушба, и идти пешком.

Наконец подъем кончился, и тут, около узкой каменной горловины, образованной двумя скалами, их встретил часовой с автоматом на груди, с гранатами за поясом.

– А, Люся! – радушно воскликнул он. – С благополучным прибытием! Здравствуйте! – козырнул он Рае и обратился к Кушбе: – Через два часа ты меня заменяешь!

– Знаю, знаю, Карим! – ответил тот.

Они миновали горловину и очутились на широкой поляне, окруженной скалами. Посреди нее виднелась землянка, стоял не то сарай, не то большой кош. В стороне – коновязь с привязанными лошадьми.

– Вот и прибыли! – сказал Кушба. – Давай, Люся, прямо в штаб.

Люся повернула коня к землянке.

Там их встретили командир отряда Татарнаков и комиссар Фролов.

– Арина Павловна! Рая! – воскликнул комиссар, протянул руку старушке, по-отечески обнял девочку. – Махмуд Хамашеевич, – обратился он к командиру, – это мои старые знакомые: Арина Павловна и Рая Дмитриевы. Любите и жалуйте!

Татарнаков почтительно поздоровался с гостями.

– Садитесь, мамаша, – показал он на скамью, сделанную из дерна и накрытую козьими шкурами. – Садись, дочурка. Рассказывайте, как добрались…

В разведке

Не прожила Рая в лагере и недели, а уж стала всеобщей любимицей. По-мальчишески остриженная, в брюках, в мягких аккуратных сапожках, в шапке из золотистого каракуля, в солдатской гимнастерке, перехваченной в талии узким ремешком, украшенным бляхами (все это ей подарил сам командир), живая и стремительная, она успевала всюду: была своего рода адъютантом у Татарнакова, выполняла его отдельные поручения, помогала бабушке убирать штабную землянку, переписывала от руки обращения партизан к горцам…

Но, конечно же, самым любимым занятием ее была тренировка Ласточки, двухлетней вороной кобылки, тонкой и трепетной, как струна. Она учила Ласточку брать препятствия – рвы, расселины, взбираться на гору по крутому склону, ложиться по команде, приходить на зов, не покидать хозяина. Не доверяя дневальному, она сама давала корм Ласточке, сама водила к ручью на водопой.

Сегодня, занимаясь с Ласточкой, она увидела, как из каменной горловины на поляну выехал всадник. Конь его сильно припадал на правую заднюю ногу. Казалось, что он даже волочит ее. Да это же Хабасов Орел!

Рая приказала Ласточке стоять на месте, бросилась навстречу всаднику.

– Хабо!

Всадник осадил коня.

– Рая! Как ты сюда попала? – не слезая с коня, спросил мальчик.

– А ты как? – Рая лукаво посмотрела на него.

– Мне надо в штаб… К товарищу Татарнакову – вот так! – Хабас провел ребром ладони по горлу. – Не обижайся: тороплюсь! – И он одновременно поводом и каблуками пустил коня галопом, направляясь к штабной землянке…

Хотя Рая отлично понимала, что не все из того, что сообщается командиру, положено знать бойцу, она все же немного обиделась на Хабо. Судя по взмыленному коню, он привез какую-то важную и срочную весть.

Мальчик рассказал командиру отряда и комиссару, что в Бурун вчера приехал карательный отряд полицаев с немецким офицером и русским переводчиком. Полицаи согнали на площадь народ, взяли заложников. Немецкий офицер сказал, что, если в течение суток он не получит никаких сведений о том, кто убил полицейского, он даст приказ расстрелять заложников.

– А не можешь ли сказать, как велик отряд? – спросил Татарнаков мальчика.

– Человек тридцать, наверное… – Подумав, Хабас добавил: – А может, больше. Две грузовых машины. Одна легковая. И два мотоцикла с люльками и пулеметами.

Командир посмотрел на комиссара, как бы говоря: не легко, мол, будет справиться. А вслух сказал:

– И все же будем готовиться к выступлению. Сейчас же надо выслать разведку. – Он встал, собранный, решительный. «Горный орел!» – как любовно называл его комиссар Фролов.

– Хабас! – обратился он к мальчику. – Я знаю, и ты и твой конь очень устали, и все же вам обоим придется сейчас же возвращаться в селение. С тобой поедут Люся и Кушба. Иди поешь и приходи сюда – получите задание. Да пусть дневальный хорошенько подкормит твоего коня.

– Есть, товарищ командир! – козырнул Хабас и, стараясь ступать как можно чеканнее, вышел из землянки.

– Чудесный паренек! – сказал Татарнаков комиссару. – Добрая смена подрастает!

– Совершенно верно, – согласился Фролов. – Хабас, Рая, ее подружка Фатимат, дочь Дагалины… А сколько таких ребят по стране!..

В полдень три всадника выехали из лагеря в восточном направлении. Сначала их кони шли ухо в ухо, и Люся снова и снова расспрашивала Хабаса про русского переводчика: какого он роста, как выглядит.

– Я уже рассказывал тебе! – воскликнул Хабас. – Небольшой такой. Белобрысый. Подбородок вот так все время держит! – Паренек не без досады вздернул рукой свой еще по-детски округлый подбородок.

Это было так смешно, что Кушба расхохотался. Улыбнулась и Люся.

– Спасибо, Хабо, – сказала она. – И пожалуйста, не сердись на меня. Мне очень нужно знать об этом русском.

Теперь она не сомневалась, что это Слепцов, переводчик комендатуры, ее «жених». И мысль ее лихорадочно заработала: как воспользоваться Слепцовым для освобождения заложников? Как встретиться с ним?

Она еще не знала, что и как сделает, но ее уже охватило нетерпеливое желание скорее добраться до селения.

Они пробирались горной тропой. Впереди ехал Хабас на своем хромоногом Орле. За ним Люся. Позади Кушба. У него через седло перекинуты две сумки. Одна с кукурузной мукой, другая с печеными чуреками. В муке спрятаны две «лимонки».

– Хабас! Нельзя ли чуть побыстрее?! – крикнула мальчику Люся.

– Если бы мой конь был как у тебя, я проскакал бы галопом по этой тропе!

Люся лишь грустно вздохнула. Она отлично знала дорогу и могла бы уехать вперед, но тогда отстал бы Хабас. А они должны вместе въехать в аул, как двоюродные брат и сестра. Хабас ездил к своим родичам за мукой, а она, Люся, идет навестить тетю Нахшир.

Под вечер они достигли Бараньего лба – горы у выхода из ущелья, откуда уже было видно раскинувшееся по равнине селение. Тут они остановились. Кушба перенес сумки со своего седла и навьючил на лошадь Хабаса.

Люся спешилась, передала коня Кушбе: в аул она пойдет вместе с Хабасом пешком, а Кушба останется здесь и будет ждать партизан. Сюда же потом вернутся и Люся с Хабасом, чтобы доложить командиру о результатах разведки.

– Я тебя очень прошу, будь осторожна, – говорил Кушба, прощаясь с Люсей. Он придержал ее руки и, когда Хабас удалился, ведя в поводу лошадь, привлек к себе, поцеловал: – Счастливого пути!

– Все будет хорошо, дорогой! – шепнула она и побежала догонять Хабаса.

Кушба расслабил подпруги, привязал лошадей к дереву…

Ах, как хотелось ему пойти на это опасное дело вместе с Люсей! Однако приказ есть приказ. Он должен остаться здесь и ждать прихода отряда. Костер разжигать нельзя, но он одет тепло. Не озябнет. Только уж очень томительно ждать! Но он постарается чем-нибудь занять себя. Представит, например, что с ним Люся, и будет рассказывать ей о своем степном селении, о том, как на все лето уезжал с табуном в предгорные пастбища, как однажды на кобылицу с жеребенком напала целая стая волков и как он отбивался от них… Нет, что интересного в этом для девушки? Он будет сочинять песню о ней. А когда вернутся в лагерь, уйдут в горы, и там он споет эту песню ей. Он расскажет, как она красива, как умеет скакать на коне, как нежно и отважно ее сердце. Хотя девушку он назовет другим именем, Люся догадается, о ком эта песня…

Чтобы не возбудить подозрений, Люся и Хабас обогнули селение и подошли к нему с запада – со стороны степей.

Они решили пройти мимо колхозной усадьбы и посмотреть, как охраняют заложников, которых заперли в скотном дворе.

Часовых было двое.

Миновав усадьбу, разведчики вошли в селение. Сумерки еще не сгустились, а улицы были пусты. Видимо, люди боялись карателей. Даже не рыскали собаки. Зато и тут и там слышался вой, словно псы чуяли какую-то беду.

До домика Нахшир оставалось совсем недалеко, но Люся и Хабас сделали крюк, чтобы пройти мимо управы.

Вот и площадь, а вон здание бывшего сельсовета, где теперь хозяйничают староста и полицаи. На крыльце управы – пулемет. Ходит часовой с автоматом. Двое сидят на перилах, дымят сигаретами и о чем-то болтают с веселым хохотком… Стоп, это же не полицаи, а солдаты, немцы! Вчера их не было!

Как бы поправляя вьючные сумки, Хабас огляделся и заметил слева от управы спрятанные за обрывом машины с брезентовыми тентами.

Он шепнул Люсе: «Видишь?»

Та кивнула и перевела взгляд на освещенные окна управы: там, за столом, дымя сигаретами, подгулявшие солдаты резались в карты с полицаями. Среди них не было видно ни одного офицера. «Наверное, кутят у старосты», – подумала Люся.

И она не ошиблась. Когда они, идя по главной улице селения, поравнялись с большим, под черепичной крышей домом старосты, их окликнул на кабардинском языке часовой:

– Стой, кто идет?!

Они остановились. Подошел полицай с карабином в руках и кинжалом на поясе.

– Кто такие, куда следуете?

– Домой, дяденька, – жалостно протянул Хабас. – За пропитанием в степные селения ходили. – Мальчик кивнул на сумки, перекинутые через седло.

Полицай подозрительно окинул девушку, шагнул к седлу, вынул кинжал и ткнул в сумку.

– Не смей, негодяй! – Люся бросилась к полицаю. – Хочешь мальчишку и старую больную женщину без кусочка чурека оставить?! (К счастью, полицай ткнул не в сумку с мукой, где лежали гранаты, а в другую, с чуреками.) Убирайся прочь, иначе я пожалуюсь господину Бернеру!

Люся не раз пользовалась этим приемом при встрече с полицейскими. Ее угроза пожаловаться самому коменданту города действовала безотказно. Увидев красавицу горянку, полицаи вполне допускали, что девушке покровительствует сам шеф.

Ее гневный голос, видимо, заслышали в доме. На крыльце появился невысокий человек в военном кителе. На секунду он замер, глядя на дорогу, потом махнул сразу через несколько ступенек и очутился возле девушки.

– Вадим!

– Люся! – Слепцов повернулся к полицаю: – Пошел прочь! – И снова к девушке: – Как ты тут?.. А, тетку больную навестить… Слушай, я тут с отрядом… С Карлом Шульцем. Чудный немец! Что наш брат русский. Любит кутнуть и с девчонками повеселиться. Нас пригласил староста. Может, зайдешь, а?

Люся сказала, что она очень устала. К тому же тетка страшно обидится, если узнает, что вместо того, чтобы поспешить к больной, она пошла на гулянку. У них, кабардинцев, очень строгие обычаи.

– Так что давай, Вадим, лучше отложим на завтра.

– Пожалуй, верно, – согласился после раздумья Слепцов. – Сегодня здесь остановилась на ночевку особая маршевая рота СС. Командир ее тоже тут. – Он кивнул на дом. – Правда, мы с Карлом здорово его поднакачали, и теперь он дрыхнет. Но кто его знает, проснется, опять будет куражиться. Завтра утром они уходят… Так что жду тебя завтра, в это же время. Договорились?

Проводив взглядом Люсю и ее «двоюродного брата», Слепцов вошел в дом.

А девушка и мальчик тем временем, минуя улочку, где жила Нахшир, свернули к окраине селения.

– А может, зайдем на минутку к нам? – сказал Хабас.

– Нет, нет, Хабо, наши вот-вот должны прийти. Надо немедленно доложить командиру об эсэсовцах.

Было уже темно.

Чтобы скорее добраться до Бараньего лба, выйдя за селение, они сняли сумки с седла, спрятали их на берегу ручья за камни, сели верхом: Люся в седло, Хабас позади – и пустили лошадь рысью.

Когда они подъехали к условленному месту, партизаны были уже там. Люся доложила командиру обстановку. Было ясно, пока эсэсовская рота не уйдет, о налете не может быть и речи. Наступление было отложено до вечера следующего дня. Предстояло ждать целые сутки…

Ночь стояла морозная. В темном небе звезды блестели, как кристаллы, ярким, холодным светом. Костров разжигать было нельзя, и, чтобы согреться, люди ходили взад-вперед.

К утру начал одолевать сон. Рая чувствовала, как все труднее становилось держаться на ногах. Ах, если бы росли тут ели! Тогда можно было бы нарубить веток, застлать снег, лечь и, тесно прижавшись друг к другу, немного подремать.

Заметив усталость Раи, Люся сказала:

– Прислонись ко мне и подремли, а я подержу тебя. Обниму вот так…

– Одну минуту, девчата! – воскликнул Кушба. – Я, кажется, что-то придумал!

Он поставил рядом, бок о бок, двух коней, встал на стремя и лег поперек седел.

– Девчата, чудесно!.. Только надо седла подать немного к крупу.

Он спрыгнул на землю, сдвинул седла назад и чуть-чуть развел лошадей, чтобы удлинить ложе.

– Люся, попробуй!

Люся не без улыбки взобралась на живую кровать, примерилась.

– А верно: подремать можно! Рая, давай!

Рая легла. А рядом Кушба и Хабас поставили другую пару лошадей, для Люси. Чтобы кони не разошлись, первую пару взял под уздцы Хабас, вторую – Кушба…

Рая и в самом деле быстро уснула. А когда проснулась, из-за гор уже выкатывалось огромным огненным колесом солнце.

– Доброе утро! – улыбнулась ей Люся. Она уже была на ногах.

Рая спрыгнула, шепнула Хабасу, державшему под уздцы лошадей:

– Спасибо, Хабо! Ты, наверно, очень, очень устал.

– Ничего-о… Я тоже немного подремал… Вот так, стоя. – Он положил руки на шеи коней и закрыл глаза.

Гибель разведчицы

Ночь, проведенная на морозном воздухе, возбудила прямо-таки волчий аппетит! Но поскольку рассчитывали к утру вернуться в лагерь, никакого провианта с собой не взяли. Хабас вспомнил про муку и чуреки.

– Люся, а что, если съездить за чуреками? Их же целая сумка! Почти всем хватит по лепешке.

– Я сейчас доложу командиру, – сказала Люся.

– А кто поедет? – спросил Татарнаков.

– Мы. – Люся кивнула на Хабаса.

– Я один съезжу, – возразил паренек. – Только пусть даст мне своего коня.

Командир задумался. Очень большой риск.

– А вдруг наткнешься на охранный пост?

– Да нет, товарищ командир! Я проберусь ложбиной – никто не заметит. – Хабас умоляюще посмотрел на комиссара.

– Ну, как решим, Александр Алексеевич? – обратился к Фролову Татарнаков.

– Я думаю, можно, – сказал комиссар.

– Действуй! – разрешил Татарнаков.

Хабас моментально подтянул подпруги, вскочил в седло, пришпорил коня и скрылся в лощине.

Не прошло и получаса, как он вернулся с сумками.

– Вот так каптенармус! Вот так интендант! – шутили партизаны.

– А что, комиссар, не сделать ли нам Хабаса и в самом деле начхозом! – сказал Татарнаков, лукаво покручивая ус.

Фролов понял шутку и в том же серьезном тоне сказал:

– Я не возражаю.

Хабас посмотрел на Раю. Та, как показалось ему, затаила усмешку. Он смутился, вспомнив, как совсем недавно говорил ей, что командир обещал взять его в отряд, и он, Хабас, станет разведчиком. Будет ходить на разведку в Нальчик и даже переходить линию фронта, доставлять донесения в штаб регулярной армии… И вдруг командир на глазах Раи посрамил его. Вместо боевого джигита хочет сделать из него стряпуху! От стыда и досады у него даже выступили слезы.

– Не буду я… – буркнул он.

– Как же это «не буду»? – подтрунил над ним Кушба. – Приказ командира… За невыполнение сам понимаешь, что полагается.

Хабас снова исподлобья взглянул на Раю: та уже смеялась совершенно открыто. Паренек сорвал с головы шапку и что есть силы ударил ею о землю.

– Что хотите делайте – не буду!

Татарнаков и Фролов рассмеялись.

– Ну, уж так и быть, придется уважить джигита, – сдался командир. – Пусть остается связным, а там, возможно, назначим и в разведчики. Как, комиссар?

– Согласен!

Хабас разом просиял. Поднял с земли шапку, бросил гордый взгляд на Раю. Но та поправляла на плече лямку санитарной сумки: девочку взяли в поход как санитарку.

Комиссар приказал Люсе раздать чуреки бойцам. А кому не хватит, выдать по горсти муки.

– Товарищи, завтракать! – крикнула Люся, развязывая сумки.

Первым никто не подходил: каждый хотел, чтобы лепешка досталась другому. Тогда девушка сама стала раздавать. Сначала оделила Раю и Хабаса, потом тех, кто постарше и послабее.

Последними свою порцию получили Фролов и Татарнаков. Им досталась мука.

Но, пожалуй, не были счастливчиками и те, кому выпали чуреки. Лепешки так замерзли, что их надо было грызть, как кость. А с мукой управлялись легко: клали в рот щепотку, затем комочек снега, жевали и, когда мука превращалась в тесто, губами снимали с ладони еще немножко снега – и глотали.

– Как украинские галушки! – шутил комиссар.

Солнце клонилось к закату. Скоро выступать. Командир приказал готовить коней. Было решено налет провести тремя группами. Первая – основная и самая большая – ударит по зданию управы, где разместились каратели. Ее возглавит сам командир Татарнаков. Вторая, под руководством комиссара Фролова, должна будет освободить заложников. А третья – в нее вошли Люся, Кушба и Карим – прорвется в дом старосты, чтобы захватить немецкого офицера и переводчика…

Сначала всадники двигались по лощине. Затем вступили в балку. По ней выехали к ручью. Отсюда до селения оставалось не больше километра. Тут отряд остановился.

Люся, Кушба и Карим спешились, передали своих лошадей коноводам. Отсюда группа будет пробираться в селение пешком.

Татарнаков пожал всем троим руки:

– Желаю удачи!

Над селением висел серп молодого месяца. Держась ближе к плетням и заборам, Кушба, Карим и Люся вышли к углу улицы, на которой жил староста. Его большой, на высоком фундаменте дом был хорошо виден отсюда. Окна были ярко освещены. На крыльце прорисовывался силуэт часового, светился огонек цигарки.

– Вы сейчас проберетесь задворками и спрячетесь вон за тем дальним углом дома, а я пойду прямо тут, по улице, – шепнула Люся Кушбе и Кариму.

Те согласно кивнули. Оглянулись, прислушались – все тихо, перелезли через плетень и огородами направились к задворкам старосты.

Проводив их взглядом, Люся поправила выбившиеся из-под платка волосы и, тихонько напевая веселую песенку, зашагала к дому.

– Стой, кто идет?! – Часовой вскинул карабин.

Люся негромко рассмеялась.

– Ох, и трусишка же ты!

Часовой узнал вчерашнюю девушку, опустил карабин и угрюмо пробурчал:

– Горянка тоже мне! Чего ты пришла к гяуру?.. Большевиков разобьем, и всех этих русских – фьють со скалы! Ясно?

Люся поднялась на крыльцо и уже хотела войти в дом, но остановилась.

– Слушай, джигит! Поди-ка сюда.

Часовой нерешительно подошел. Люся приблизилась к нему, шепнула:

– А ты славный джигит!

Это было так неожиданно, что полицай был озадачен. И этого секундного замешательства было достаточно, чтобы девушка молниеносно выхватила из-под полы кинжал и всадила его в грудь врага.

Полицай рухнул как подкошенный. Подбежали Кушба и Карим, оттащили труп за угол и встали – один у крыльца, другой под окнами.

Люся вошла в дом.

Ее встретила дочь старосты – низенькая толстушка с маленькими вороватыми глазками. Она ревниво окинула взглядом высокую стройную девушку.

– Ты Люся? – вкрадчиво спросила она.

– Да.

– Русский сказал, что придет гостья…

В соседней комнате слышались голоса, смесь кабардинских, русских и немецких слов. Чувствовалось, что гулянка наелась давно и гости уже изрядно хлебнули.

Вдруг дверь комнаты распахнулась и показался Слепцов – в расстегнутом кителе, раскрасневшийся.

– Люся… Наконец-то!..

– Погоди, я так торопилась… Мне надо причесаться. Нет, нет, лучше поди туда. – Она кивнула на комнату. – Иди, иди! – Она подтолкнула Слепцова, и тот ушел. Люся плотно прикрыла дверь за ним.

– Не найдется ли у вас английской булавки? – спросила она толстушку. И, дружески улыбаясь, доверительно добавила: – Так торопилась, что пуговицу потеряла!

– Сейчас поищу. – Она ушла.

Не теряя ни секунды, Люся выхватила из одного кармана пистолет, из другого «лимонку» и толкнула ногой дверь в соседнюю комнату.

– Руки вверх!..

Сидевшие за столом хозяин и гости были так ошеломлены, что немецкий офицер поднял руку вместе с вилкой и кусочком баранины на ней.

Теперь Люсе надо было пройти к окну и разбить стекло: по этому сигналу Кушба должен ворваться в дом и обезоружить пленных. Карим останется дежурить на крыльце. Но окно было загорожено столом.

– Всем выйти из-за стола и встать лицом к стене! – приказала Люся на кабардинском языке.

Немец, видимо, не понял ее и, хлопая глазами, вопросительно смотрел на Слепцова.

– Господин Слепцов, переведите своему шефу!

Слепцов, бледный как смерть, дрожащим голосом перевел приказ девушки. Немец закивал: «Я, я, гут!» и, бросив на стол вилку, стал выходить вслед за переводчиком. За ним староста Хашби. Но едва сделав шаг, Хашби со всей силой опрокинул стол; крышка чуть не свалила с ног Люсю. В тот же миг Слепцов сбил кулаком со стены лампу и непроглядный мрак заполнил комнату. Девушка дважды выстрелила наугад. Раздались ответные выстрелы. Люся почувствовала, как обожгло грудь. Кто-то метнулся к окну, вышиб раму и выскочил на улицу. За ним второй. Уже падая, Люся выстрелила ему вслед…

Когда в дом вбежал Кушба и осветил комнату электрическим фонариком, Люся была без сознания. У стены, разметав руки, лежал немецкий офицер.

– Осмотреть дом! – крикнул Кушба вбежавшему за ним Кариму. – Он приподнял девушку. – Люся, Люся!..

Девушка открыла глаза, как бы недоуменно посмотрела вокруг.

– Кушба… я хочу… к Нахшир… – прошептала она и снова потеряла сознание.

Карим привел жену и дочь старосты. В дрожащих руках хозяйки плясала керосиновая лампа. При свете ее Кушба увидел на груди Люси кровь.

– Эй ты, красавица! – Он метнул злой взгляд на дочь старосты. – Помоги!

Кушба осторожно приподнял Люсю. Девушка сняла с раненой пальто. Кушба достал из кармана перевязочный пакет, наложил повязку. Но марля тотчас промокла.

– Быстро чистое полотенце! – приказал он хозяйке. – А ты, Карим, обыщи пока немца, забери документы.

Хозяйка принесла полотенце с красивым орнаментом. Кушба обмотал им грудь Люси. Снова одел девушку, поднял на руки и шагнул к порогу…

А тем временем в центре аула уже шел ожесточенный бой.

Заслышав выстрелы у дома старосты, Татарнаков подал команду: «Вперед!»

Всадники выскочили из балки. Командир повел свою группу прямо в селение, комиссар – по берегу ручья, к скотному двору, где содержались заложники.

Рядом с комиссаром на быстроногом Люсином коне скакал Хабас. Ему были тут знакомы все лощинки и овражки. «Налево! Направо!» – то и дело слышался его голос.

Они появились у скотного двора так внезапно, что часовые не успели сделать ни одного выстрела. Бросили карабины и подняли руки вверх.

Прикладами винтовок партизаны сбили замки, распахнули ворота.

Комиссар крикнул:

– Выходите, товарищи! Быстро! Не бойтесь – свои!

Из темного чрева двора высыпали заложники.

А со стороны селения слышались винтовочные выстрелы, пулеметная дробь. Оставаться здесь освобожденным было опасно, и комиссар приказал Хабасу отвести людей вниз по ручью. Они, конечно, и сами могли найти надежное укрытие, но, судя по стрельбе, бой все усиливался, и комиссар не хотел подвергать мальчика смертельной опасности.

Хабасу очень не хотелось отставать от комиссара! Но делать нечего: приказ есть приказ.

Фролов пришпорил коня и поскакал со своей группой в селение. Каратели, зажатые в железное кольцо, сопротивлялись с отчаянием обреченных. Выбитые из управы, они засели в каменном здании бывшего магазина. Все попытки партизан прорваться к нему кончались неудачей. Надо было во что бы то ни стало уничтожить пулемет.

Когда Кушба отнес Люсю к Нахшир и прибежал к месту боя, на подавление огневой точки отправился его друг Карим. Он полз по-пластунски, плотно прижимаясь к земле. И все же его черная фигура на белом снегу скоро была замечена. По нему открыли оружейный огонь. Карим не двигался. «Неужели убили, гады?» – подумал Кушба.

– Товарищ командир! – обратился он к Татарнакову. – Может, только ранили: разрешите, я вынесу его.

Командир приказал усилить огонь, и под его прикрытием Кушба добрался до друга. Карим лежал, уткнувшись головой в снег.

Кушба тронул его за плечо.

– Карим!

– Ты, Кушба?.. Лоб задело – глаза заливает кровью, не вижу ничего, – не поднимая головы, сказал Карим.

– Давай перевяжу.