Текст книги "Девочка из Ленинграда"

Автор книги: Саадул Кануков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– Не надо, снегом остужу – остановится. – И он еще плотнее прижался лбом к снегу.

– Слушай, Карим… Надо в обход. Вон там, правее, лощинкой. А оттуда рывком.

Карим приподнял голову, пощупал лоб.

– Кажется, только царапина. Двигаем!

Как только они поползли, стрельба с обеих сторон снова усилилась. Но, судя по свисту пуль, враг вел огонь не прицельный: видимо, мешали партизаны.

Еще рывок, другой, и вот уже спасительная лощинка. Тут друзья отдышались, приготовили гранаты. Потом разом вскочили и в несколько прыжков оказались в мертвой зоне, под окнами. Из среднего проема торчал ствол пулемета. Из его дула вырывались язычки смертоносного пламени. Плотно прижимаясь к стене, Кушба подполз к окну, вскочил и метнул в черный проем гранату. Вслед за ней полетела граната Карима. Пулемет смолк, и тотчас раздалось громогласное «ура».

Каратели панически выскакивали из окон и, беспорядочно отстреливаясь, пытались пробиться к ручью, но там их встретила группа комиссара, пришедшая на помощь после освобождения заложников…

Уже светало, когда стих последний выстрел и в небо взвилась ракета, голубая, как утренняя звезда.

Бойцы собирались на площади. Раненые входили в здание сельсовета. После того как из него были выбиты каратели, сюда был переведен медпункт, и маленькие руки сестрички – так звали бойцы Раю – проворно накладывали повязки.

Хабас привел на площадь спасенных заложников.

А тем временем командир отряда и комиссар в сопровождении Кушбы торопливо шли к окраинной улочке… Вот небольшой, под камышовой крышей домик. Стараясь не стучать каблуками, они вошли в дом…

Старая Нахшир стояла у кровати, скорбно опустив голову. Люся лежала неподвижно, с закрытыми глазами. Кушба сразу понял: сердце Люси уже не бьется…

Из-за гор медленно поднималось солнце, освещая малиновым светом селение.

К дому Нахшир подходили партизаны.

Люсю вынесли на крыльцо. Подвели оседланного коня. На него сел Кушба. Командир и комиссар взяли Люсю на руки и передали Кушбе…

Над селением прокатился залп, второй, третий: отряд прощался со своей бесстрашной разведчицей.

Кушба тронул коня. Вслед за ним, ведя на поводу лошадей, шли Рая и Хабас. Чуть позади – небольшой конный эскорт.

Путь их лежал в Верхний – родное селение Люси.

Долго смотрели вслед медленно удаляющейся процессии партизаны. И только когда все скрылось за поворотом, раздалась команда: «По коням!»

Отряд вышел за околицу и направился в горы…

По заданию командира

Прошло больше недели после боя, а Рае все не верилось, что Люси нет на свете.

Ее хоронило все селение…

Один за другим к могиле подходили сельчане, бросали прощальную горсть земли, и когда подошел последний – это был седобородый старик, – над могилой уже возвышался невысокий холм.

Бросив свою прощальную горсть на могилу, старик подошел к Данах.

– Велико твое горе, Данах. Но оно и наше горе, потому что твоя дочь и наша дочь. Дочь гор. И пока будут смотреть в небо эти седые вершины, – старик кивнул на двуглавый Эльбрус, – народ не забудет ее.

Он перевел взгляд на Раю, стоявшую рядом с Данах.

– А ты чья будешь, юная дочь? Вижу, что война привела тебя к нам из далеких краев.

– Она из большого северного города, тамада, – ответил вместо Раи Кушба.

– Из какого же? – спросил старик.

– Из того, где зажег свет для горских народов великий батыр Ленин. Из Ленинграда.

– Да, да, – закивал старик. – Там взошла заря и для нашего маленького народа. – И, обращаясь к партизанам, добавил: – Да поможет вам, дети мои, великий аллах на поле битвы, укрепит дух джигитов и даст силы одолеть чужеземного дракона.

Бойцы наклоном головы благодарили тамаду.

Сразу же после похорон партизаны покинули аул и направились в горы.

У входа в ущелье, на развилке дорог, Кушба остановил коня и сказал своему другу:

– Карим! Скажи командиру, я вернусь в отряд лишь тогда, когда исполню клятву, что дал на могиле Люси.

Он пришпорил коня и поскакал в селение Бурун…

Десять дней не появлялся Кушба в лагере. На исходе одиннадцатого, когда солнце уже спускалось за вершины гор, на лагерную поляну, пересеченную длинными тенями, въехал всадник, ведя на аркане по-волчьи озиравшегося человека…

Десять дней просидел Кушба в засаде, в овраге, около дома старосты. Десять ночей не спускал глаз с калитки, зная, что рано или поздно зверь вернется в свое логово.

Когда Хашби, крадучись, подошел к своему дому и тихо постучал в окно, а затем скрылся в доме, Кушба бросился во двор и спрятался в хлеву. Он знал, что Хашби обязательно сейчас придет посмотреть скот. И не ошибся: через несколько минут во дворе послышались осторожные шаги, и едва Хашби вошел в хлев, как Кушба навалился на него, оглушил рукояткой револьвера, связал сыромятным ремнем руки, засунул в рот кляп, притащил в овраг и взвалил на седло.

По дороге Хашби пришел в себя. Тогда Кушба сбросил его с седла, накинул на шею аркан и повел…

На допросе в штабе отряда Хашби рассказал, что в тот памятный вечер налета партизан на карателей он бежал с русским в горы. Три дня они скрывались в глухом ущелье. Потом русский, угрожая оружием, заставил его идти в Нальчик.

Там в комендатуре немецкий начальник ужасно кричал на русского, топал ногами, хлестал перчаткой по лицу. «Карл погиб, а ты бежал! Почему не дрался до последнего патрона? Почему не попытался вынести тело своего командира? Оставил на поруганье этим азиатам? – Он кивнул на Хашби. – Немедленно отправляйтесь на место и доставьте мне Карла сюда! Он должен быть похоронен как доблестный солдат… офицер великой армии!..»

Выйдя из комендатуры, Хашби твердо решил убить русского, как только они окажутся за городом. А потом прийти с покаянием к партизанам. И он убил русского: вот его документы.

По совету комиссара, Татарнаков вызвал в штаб Раю. Показал ей фото на документе убитого. Рая, хорошо знавшая русского переводчика, подтвердила, что это действительно Слепцов.

Хашби сказал, что в городе неспокойно. На каждом шагу стоят патрули. А пока они с русским были в комендатуре, туда одного за другим приводили арестованных. И мужчин, и женщин, и детей. И он сам слышал, как кричали и стонали истязуемые. И если ему, Хашби, доверят оружие, он будет беспощадно бить фашистского зверя.

Татарнаков приказал увести арестованного в фуражную землянку и поставить надежную охрану.

– Как, комиссар, веришь ты этому типу? – спросил он Фролова.

– Хотя документы довольно убедительно свидетельствуют… Проколоты кинжалом, в крови… Но все это могли и состряпать в комендатуре, тем более что крови там более чем достаточно! Боюсь, что все это мистификация.

– И я так думаю, – сказал командир.

Они решили связаться с подпольем Нальчика. В частности, с Дагалиной: она работает в комендатуре и, конечно же, должна знать о судьбе Слепцова.

– Как ты думаешь, Александр Алексеевич, кого нам послать в Нальчик? – спросил командир Фролова.

– Я думаю, Хабаса. Задание не столь уж сложное. К тому же мальчик знает, где живет Дагалина. И хорошо ориентируется в городе. Так что давайте поручим ему.

– Согласен! – сказал командир.

Для Хабаса специально снарядили ишака: будто мальчик едет в город на базар. Хабас был несказанно рад, что наконец-то сбылась его мечта! Он получил самостоятельное задание – один едет в Нальчик!

До опушки леса его провожала Рая.

– Хабо! Если увидишь Фатимат, передай ей от меня большой, большой привет! И тете Дагалине тоже.

– Обязательно передам.

В Нальчик Хабас пришел на второй день. Спустился в нижнюю часть города. Вот тут за углом и будет дом Дагалины…

Еще издали он заметил, что дворовая калитка сорвана. Мальчика охватила тревога. Он заторопился, но ишак, будто чего-то боясь, шел нехотя. «Да скорее же ты!» – дергая за повод, прикрикнул на него Хабас.

Войдя во двор, он бросил повод и взбежал на крыльцо. Дверь в дом была распахнута настежь. Мальчик остановился на пороге. Огляделся. Было ясно, что в доме никого нет, и все же он окликнул: «Тетя Дагалина! Фатимат!» Никто не отвечал. «Где же они? Неужели гестапо арестовало?» – подумал он и поспешил выйти со двора.

Ведя ишака за повод, он брел по улице, сам не зная куда. И вдруг ему пришла счастливая мысль: «К дедушке Ахмету! Может, он знает, что случилось…»

Домик Ахмета находился тоже в нижней части города.

Хабас спустился к ручью и увидел знакомую халупу. Во дворе стояли сани с большой бочкой, на ней лежал черпак с длинной ручкой.

Из дома вышел хозяин.

– Салам алейкум, дадэ!

– А, Хабас! Вот не ждал!

– На базар приехал. Бабушка захворала – послала меня.

– Сними сумки с ишака – пусть отдохнет, а сам заходи в дом. Чайком погреемся: наверное, прозяб в дороге.

Старик помог мальчику развьючить ишака. Хабас дал ему сена и, войдя вслед за стариком в дом, спросил приглушенным голосом:

– Дадэ! А что с тетей Дагалиной?

– Не тревожься: она с дочками в надежном месте.

– Мне надо с ней поговорить.

– Туда тебе нельзя, сынок… Скоро я поеду на работу… Я работаю по ночам, днем власти не разрешают: запах по городу нехороший. Может, если на то будет воля аллаха, она сама сюда придет. Вот попьем чаю – буду запрягать.

– Скажи, дадэ, мне вот так с ней нужно встретиться! – Хабас полоснул ребром ладони по горлу.

– Хорошо, сынок.

Ахмет вернулся на рассвете. Сказал, что Дагалине прийти никак нельзя. Придет ночью другой человек, который хочет видеть Хабаса.

В полночь в окно постучали. Ахмет открыл дверь. Кто-то вошел в дом. Как только старик зажег коптилку, Хабас узнал Баксана.

– Салам алейкум! – радостно воскликнул он.

– Алейкум салам, алейкум салам, дружок! Садись. – Баксан кивнул на скамейку и сел рядом с мальчиком. – Значит, ты к Матери? К сожалению, в городе Дагалины сейчас нет. После одной операции ей пришлось покинуть Нальчик. – Он не сказал после какой операции: это была неудачная попытка освободить арестованных. – А что ей надо передать?

– Я к ней по заданию командира, – не без важности пояснил мальчик и рассказал, что на днях их отряд разгромил карателей в селении Бурун. Хотели живым взять старосту Хашби, но ему и русскому переводчику удалось бежать. А позавчера Хашби сам заявился в селение. Был пойман нашими, а на допросе сказал, что он убил русского и хочет мстить немцам…

– Убил Слепцова?! – воскликнул Баксан. – Ложь! Нам достоверно известно – Слепцов третьего дня сбежал со службы. Побоялся наказания и скрылся.

– Значит, Хашби обманул командира?!

– Конечно!

– Вот шакал! – воскликнул мальчик и, снова сделавшись важным, пояснил: – Меня и послал товарищ Татарнаков все точно разузнать.

– Передай командиру: пусть немедленно судят Хашби полевым судом! А рано или поздно возмездие настигнет и Слепцова, где б он ни был!.. Передай товарищу Татарнакову и товарищу Фролову: отряд должен быть каждый час, каждую минуту в боевой готовности. Наши войска начали решительное контрнаступление. Немцы откатываются назад, и надо тут их встретить как следует. Понимаешь?

Хабас кивнул.

Баксан встал.

– Ну что ж, пожелаю тебе счастливого возвращения, а командиру и комиссару – привет от меня.

– Передам… До свидания!

Жду тебя с победой, Кушба!

Все попытки немцев прорваться через Главный Кавказский хребет потерпели крах. Несколькими дорогами они отступали на север и северо-запад. Задача подполья и партизанских сил состояла теперь в том, чтобы всячески мешать организованному отходу противника: взрывать мосты, переправы, обстреливать из засад, а там, где позволят силы, совершать нападения с целью полного уничтожения врага.

Отряд Татарнакова готовился к выступлению. Партизаны должны перерезать шоссе, по которому шло снабжение одной из отступающих частей немецких войск.

Готовились к походу и Хабас с Раей. Хабас был вестовым при командире, Рая – в сангруппе. У Хабаса на груди – легкий немецкий автомат, на поясе две гранаты, кинжал – личный подарок командира. У Раи – только пистолет. Хабас сказал, что он и ей раздобудет холодное оружие.

У обоих было по боевому коню. Рая, в шапке-ушанке, в меховой куртке, как кавалерист, сидела в седле.

– Вот достану кинжал, и тогда ты – настоящий джигит! – сказал Хабас.

Послышалась команда:

– Трогаемся, товарищи!

Хабас ехал рядом со своим другом Кушбой, которому подражал во всем – и в походке, и в посадке, в манере сурово хмурить брови… Кушба был смелым. А после того как убили Люсю, дерзости его не стало предела. Средь белого дня с небольшими группами он налетал на управы, расправляясь со старостами и полицаями. И конь у него был под стать самому джигиту – горячий, быстрый, как птица…

На рассвете отряд прибыл на место назначения. Заминировали дорогу и цепью залегли вдоль левой обочины. Командный пункт расположился на невысокой скале с плоской вершиной. Тут же установили «максим». Позади скалы в глубокой воронке разместился перевязочный пункт.

В середине дня на КП прискакал дозорный и сообщил, что по дороге в Нальчик движется колонна автомашин, судя по всему, с продовольствием и боеприпасами.

Татарнаков приказал лежащему за пулеметом Кушбе приготовиться к бою, сам проверил контакты взрывательного аппарата. Хабас, поставив автомат на боевой взвод, лежал рядом с командиром.

Ждать долго не пришлось. Минуты через три послышался треск мотоциклов. А вот и немцы, а на колясках мотоциклов – пулеметы.

Татарнаков пропускает мотоциклистов вперед: там их встретит огнем комиссар со своей группой.

Еще минуты через три появляется машина с солдатами. За ней автофургоны. Когда головная машина поравнялась со скалой, Татарнаков повернул ручку контактора – взрыв! В воздух летят щепки, тела, клочья шинелей… Еще взрыв, другой, третий. Опрокидываются фургоны. Уцелевшие немцы мечутся между исковерканными машинами, беспорядочно отстреливаются. Их косит пулемет Кушбы, автоматы бойцов. Хабас ловит на мушку одного, другого…

В воронку спускается боец, держась за плечо.

– Помоги-ка, сестричка… Хоть и царапина, а все же без перевязки нельзя.

– Конечно, надо перевязать, – убежденно подтверждает Рая и берет ножницы, чтобы разрезать гимнастерку.

– Нет, нет, сестричка! Давай снимем. Мне надо обратно.

И они снимают гимнастерку: рана в самом деле небольшая. Рая смазывает рану йодом, накладывает повязку.

– Спасибо, сестричка! – благодарит боец, поспешно хватает карабин и карабкается наверх.

После него двое партизан принесли на руках раненного в ногу.

– Кладите вот сюда, – показывает Рая на брезент и делает перевязку.

– Пи-ить… – просит раненый.

Рая подносит к его губам фляжку, дает обезболивающую таблетку.

– Прими… Таблеточка снимет боль.

А тем временем там, на дороге, бой уже закончился, и партизаны осматривали трофеи. Тут были ящики с гранатами и патронами, картонные коробки с копченой колбасой и сыром, канистры со спиртом.

Татарнаков распорядился часть продовольствия и боеприпасов перенести в ущелье, где стояли копи.

Едва они успели перенести несколько ящиков, как снова прискакал дозорный, но теперь с противоположного фланга. Он доложил командиру, что со стороны Нальчика движется колонна мотопехоты противника. В голове колонны бронетранспортер.

Татарнаков приказал бойцам немедленно рассредоточиться по обочинам и занять огневые позиции как можно ближе к дороге. Первый удар – гранатами по машинам. Сигналом к атаке будет удар по головному транспортеру. Далее действовать по обстоятельствам.

Пригибаясь, партизаны поспешно разбегались вдоль обочин и, приготовив на ходу гранаты, залегали у камней и кустов.

Группу комиссара Фролова Татарнаков отправил на самый край левого фланга, чтобы ударить колонне в хвост.

Но успех всей операции зависел прежде всего от того, как удастся подбить головной транспортер. Выведенный из строя, он загородит дорогу, задержит всю колонну. Поэтому командир поручил это дело самым ловким и смелым бойцам – Кушбе и его другу Кариму.

Отсюда, со скалы, Хабас хорошо видел, как они засели за обломками немецкого грузовика и начали связывать гранаты…

Гул моторов нарастал. Командир лег за пулемет. Хабас рядом с ним – поправлять и подавать ленту.

Вот из-за поворота показался транспортер. За ним легковая штабная машина, эскортируемая мотоциклистами. За ней автофургон. Видимо, тоже штабной. А вон тягач с противотанковой пушкой.

И тут случилось непредвиденное. Головной транспортер был еще метрах в полутораста от засады, как в конце колонны послышалась лихорадочная дробь пулемета, вслед за нею разрывы гранат. Видимо, там немцы обнаружили партизан и открыли по ним огонь из пулеметов.

Транспортер тут же остановился, заработали его пулеметы. Хабас видел, как из засады выскочил со связкой гранат Карим и сразу упал, скошенный пулеметной очередью. Его попытку повторил Кушба, но тоже безуспешно. Гранаты не долетели до цели. Взбешенный неудачей, Кушба бросился на транспортер с последней гранатой.

– С ума сошел… Назад! В укрытье! – что есть мочи закричал Татарнаков.

И все же Кушба успел метнуть гранату и с ловкостью барса, в один прыжок, очутиться за обломком скалы…

Выскочив из машин, немцы пошли в атаку. Одна группа стала заходить в тыл с левого фланга, где занял позицию со своими бойцами комиссар Фролов. Другая повела наступление на скалу. Но, наткнувшись на меткий пулеметный огонь, залегла.

Не выпуская рукояток пулемета и не отрывая глаз от прицела, Татарнаков крикнул мальчику:

– Хабас! Возьми моего коня! Скачи на левый фланг, скажи комиссару: пусть немедленно отходят к ущелью и там занимают оборону.

– Есть, товарищ командир!

Хабас кубарем скатился со скалы, вскочил на коня и понесся к лощине. Немцы, заметив всадника, открыли по нему огонь. Над головой просвистели пули, Хабас припал к гриве. Умный конь понимал опасность и изо всех сил рвался к спасительной лощине. Но когда до укрытия оставалось всего лишь одна-две секунды, пуля настигла его.

Хабас перелетел через голову коня, вскочил, бросился к лошади, но она была уже мертва.

Пригибаясь, мальчик побежал к лощине, как вдруг что-то ударило в колено, и острая боль пронизала ногу. Добравшись до укрытия, он задрал штанину: пуля задела колено.

Сцепив зубы, мальчик поднялся и даже попытался бежать, но от боли ногу свело, и он упал. Во рту пересохло, он глотнул снегу и пополз вперед…

Выстрелы слышатся рядом. Он уже видит бойцов, залегших по кромке овражка.

– Товарищ комиссар!.. Александр Алексеевич! – кричит он.

Кто-то из отходящих раненых услышал его голос, свернул к нему. Увидел окровавленную штанину…

– Ты куда? А ну, давай со мной!

– Я к комиссару… Командир приказал отходить к ущелью…

– Лежи тут, я сейчас доложу…

Но было уже поздно: немцы окружили овраг и слышались их голоса:

– Партизан капут! Сдавайсь! Бросай оружие, выходи! Шнель, шнель!

В ответ раздавались автоматные очереди и винтовочные выстрелы.

Показался немецкий транспортер. Видимо, там, на центральном участке, все было кончено и теперь он шел на помощь флангу.

– Ну, пропал наш комиссар! – выдохнул раненый, лежавший рядом с Хабасом. И вдруг замер, прислушался; приподнялся, выпрямился, сорвал с головы шапку, закричал во всю глотку: – На-аши-и-и! Ура-а-а!..

Забыв про рану, Хабас тоже вскочил: со стороны Нальчика, взвихривая снежную пыль, мчались наши «тридцатьчетверки». Из ствола орудия головного танка блеснуло пламя. Вражеская бронемашина развернулась и пошла обратно. Вслед за ней улепетывали фашисты. Вот над транспортером взметнулся столб черного дыма, пронизанного языками красного пламени…

Партизаны выскочили из оврага и бросились преследовать врага. Превозмогая боль, побежал за своими и Хабас…

Несколько минут танкисты и партизаны прочесывали дорогу и ее окрестности. Комиссар Фролов и с ним Хабас сразу же побежали к скале, где находился командный пункт Татарнакова. На подступах к высоте было много убитых немцев.

Хабас первым вскарабкался на скалу и невольно зажмурился: на плоской вершине валялся опрокинутый взрывом пулемет, рядом лежал недвижно командир…

Когда мальчик овладел собой и открыл глаза, рядом с ним с обнаженной головой стоял комиссар.

Фролов осмотрел пулемет. Лента была пуста, пуст был и ящик из-под гранат – значит, командир бился до последнего патрона, до последней гранаты. Последней он подорвал себя и «максим».

Подошла наша стрелковая часть, преследующая врага. Бойцы помогли уцелевшей горстке партизан похоронить павших товарищей. На обочине дороги, у подножия скалы, поднялся холм братской могилы. Прогремели прощальные залпы, отдаваясь грозным эхом в горах…

По узкой горной тропе медленно тянулись гуськом четыре всадника. Впереди ехал человек лет пятидесяти. Правая нога у него была почти прямой и опиралась на низко опущенное стремя. За ним ехала девчурка лет пятнадцати, похожая на мальчишку. За ней – таких же лет паренек. И последним – старик с карабином за спиной. Они возвращались в партизанский лагерь, чтобы оттуда разъехаться по домам.

Ехали молча.

Фролов думал о том, как сурова борьба, какой огромной ценой добывается победа. Кто потерял отца, кто – сына. У него самого при налете фашистских стервятников на Москву погибла вся семья. Вот пал командир отряда… Не так уж много воевал он вместе с Татарнаковым, но за это время они – кабардинец и русский – стали настоящими братьями. Он, Фролов, дрался за Нальчик, а кто-то из кабардинцев – за его родную Москву или за Ленинград, откуда приехала сюда вот эта славная девчурка Рая, которая защищала селение Хабаса, его предгорья… Нет, не победить народ, вставший на защиту Отечества от мала до велика! Путь к победе тернист, впереди немало еще жертв, но день торжества настанет. Заря его уже занялась. И именно под Москвой – столицей Отечества. Вот восходит она и в горах Кавказа…

А перед глазами Хабаса вставала картина прощания с Кушбой.

После боя убитых партизан похоронили, раненых отправили в только что освобожденный Нальчик, а все, кто остался цел и невредим, влились в регулярную часть. Уходил с ней и Кушба…

Хабас подбежал к командиру:

– Товарищ подполковник, возьмите и меня. Я буду ходить с Кушбой на разведку. Конь у меня добрый: от любой погони уйду!

Подполковник улыбнулся.

– Спасибо. Вижу, боец ты отменный. Но тебе надо учиться. Кончится война, много дел будет у нас.

Хабас опустил глаза и чуть не плакал.

Подошел Кушба.

– Ну, чего ты нос повесил?! Дело говорит командир… А к тому же у тебя старая бабушка – на кого ты ее оставишь? Рая, правильно я говорю?

– Конечно! – подтвердила девочка. – Я и сама бы пошла, но у меня тоже бабушка старенькая.

– Вот видишь! – подхватил Кушба и уже весело ударил паренька по плечу. – Так что договорились! Ну, прощай! – И обратился к Рае: – До свидания, Рая!

– До свидания, Кушба! Возвращайся с победой!