Текст книги "Цена слов (СИ)"

Автор книги: Руслан Дружинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– Он лжёт, – шепнула девочка на ухо скитальцу.

– Мало патронов, – напомнил охотник.

– Нас убьют… – тихо добавила Лиска.

Олег помолчал и взглянул в голубые глаза, жавшейся у него в руках девочки. Она ничего ещё не успела увидеть в своём верхнем мире. Колдуны едва ли ей навредят, ведь они так жаждут обрести защитницу Кроды.

– Если начнётся стрельба, ребёнок погибнет… – промолвил он.

Навий охотник тут же оскалился на Олега:

– Отдашь её, и нас тут же порвут! Я в плен не дамся!

– У тебя есть нож, – напомнил скиталец и через миг подземник расплылся в хищной улыбке:

– Ещё какой! Я дорого продам свою жизнь!

– Всё хорошо, у меня всё хорошо… – начала громче подвывать Лиска. Олег отпустил Дану на холодный бетонный пол:

– Иди, они не тронут тебя, не обидят. Ты для них очень важная. Теперь твоя жизнь на поверхности. Колдуны думают, что ты их спасительница.

Девочка поманила скитальца к себе, Олег нагнулся, и она откинула с его уха волосы, чтобы прошептать:

– Я не спасительница.

Олег нахмурился, не понимая, но Дана уже аккуратно спускалась по железным ступеням навстречу окудникам. Черномир присел перед ребенком, стараясь ей улыбаться. Пальцы Олега метнулись к нагрудному карману плаща, который показался ему неожиданно лёгким.

Подойдя к колдунам, девочка разжала ладони. В воздух тут же с хлопком отлетела пусковая скоба от гранаты.

– Ложись! – закричал Черномир. Скиталец схватил Лиску за плечи и потянул её на пол. Рядом упал Безымянный, а Дана обернулась к Олегу и успела сказать:

– Это я…

После чего голос ребёнка оборвался в оглушительном взрыве.

Глава 8 Чего я боюсь

Осколки с шипением разлетелись по зданию, убив нескольких колдунов из первого круга. Куски горячего металла ударились в клеть, но навьего охотника, скитальца и Лиску они не задели.

– Мамочки мои! Мамочки! – завопила воровка, прижимаясь к Олегу. В ушах заложило от близкого взрыва, но скиталец резко поднялся и потащил сироту за собой. Он не смотрел на то место, где погибла девочка, одиннадцати Зим отроду. За пеленой пыли корчились раненые и оглушённые колдуны.

Кто-то попытался открыть огонь по беглецам, но автомат тут же смолк – стрелка пронзил нож охотника, выпрыгнувшего из-за серой завесы дыма. Ловушка колдунов превратилась в хаос и месиво. Не веря в гибель своих главарей, стражники слишком долго приходили в себя, что позволило скитальцу вывести Лиску из здания, а следом за ними выскочил Безымянный. Уверенные в том, что от посадочной площадки чужакам не уйти, кроды не стали окружать здание снаружи.

Беглецы проскочили через общину, полную перепуганных громом и стрельбой жителей третьего круга. Видя вооружённых людей, оседлыши прятались внутри своих кособоких домишек. Далеко не всем колдунам хватало силы и смелости, чтобы сражаться. Здесь было много женщин и малозимних детей, да и безоружные мужчины на автомат не полезли.

Со стороны автобусной баррикады появилась пара охранников, но, когда они увидели свободную Навь, сами в ужасе разбежались. Пробравшись через автобусы, Олег повёл Лиску и Безымянного глубже в лес. Он знал, что рано или поздно кроды очухаются и погонятся за беглецами. Оставалось надеется, что Арсений всё ещё ждёт их и не умчался к семье.

Машина по-прежнему стояла на разбитой дороге, но не из-за того, что наёмник храбрился. Арсений услышал выстрелы и сбежать ему показалось вернее всего, но двигатель старого внедорожника снова заглох. Когда из дымки между мёртвых деревьев появилась группа людей, Арсений схватился за кобуру пистолета. Он не узнал ни скитальца, ни бегущего за ним пружинистым шагом охотника. Лишь по рыжей Лискиной голове шофёр опознал своих старых товарищей.

– В машину, быстрее! – Олег открыл заднюю дверцу салона и затолкнул туда Лиску. Навий охотник сам забрался во внедорожник. Арсений суетливо вернулся за руль и начал вращать ключ в замке зажигания, и словно по благодати двигатель завёлся с полуоборота.

– Берегут тебя боги, скиталец! Не знаю, каким ты сейчас молишься, а ведь правда тебе помогают!

– Всем сразу молюсь, жми давай! Гони подальше от Кроды!

Арсений сорвал машину с места, а бледная Лиска кричала:

– Она погибла! Она погибла, скиталец! Та девочка!

Тонкие пальцы вцепились в Олега, будто стараясь сорвать с него плащ. Сидевший рядом охотник безразлично смотрел, как воровка мечется, рыдает и воет. Пытаясь её успокоить, Олег обнял Лиску:

– Всё-всё-всё… что же делать, её не вернёшь. Дико, жестоко, неописуемо! От рождения Навь учится этому – отдать жизнь ради рода и отомстить, но смерть для них – начало пути к возрождению. Они остаются в памяти родичей и те услышат их голос!..

Скиталец прервался – взгляд детских глаз и последние слова дочери Исхода живо вспыхнули в нём с новой силой.

– Я не знаю, услышит ли голос этого ребенка хоть кто-нибудь, ведь её племени больше нет, но я буду помнить малышку. То, что ты видел, то, что ты запомнил – самое ценное для скитальца.

– Даже если ты видишь одни кошмары и жуткие смерти? – всхлипнула сирота у него на плече.

– Даже так.

– Тогда я не хочу быть скитальцем! Никогда-никогда не хочу…

*************

– Вот и всё. Похоже, что расстаёмся, – протягивая нож с револьвером, промолвил охотник. Броненосец замер посреди ливня, на раскисшей дороге. Двигатель снова подвёл, и Арсений, ругаясь, согнулся под открытым капотом. Именно здесь Безымянный решил покинуть скитальца, охотнику нужно было возвращаться на север, к родовым норам, а путь Олега забирал юго-западнее, к озёрному городу. Олег вышел проводить Безымянного, и они отошли от машины подальше. Скиталец смотрел, как по «Счастью» стекают холодные капли дождя. Вода смывала тягучий след крови, будто очищая клинок от жестоких смертей.

– Мы больше не свидимся, но я не хочу помнить тебя, как Безымянного, – молвил старый скиталец. – Какое имя ты попросишь у Белой Волчицы, когда придёт час?

Глаза охотника мечтательно поднялись к тучам. На него низвергался поток ледяных струй, но губы парня тронула задумчивая улыбка:

– Рах – мне нравится это имя. Знаешь, как будет по-навьему?

– Да, это Страх.

– Верно. Я хочу, чтобы это имя повторяли снова и снова. И его будут повторять, клянусь тебе в этом, шерт!

Олег не мог отпустить его просто так. Он долго расспрашивал подземца о том, что произошло в навьем племени за последние Зимы. Парень отвечал неохотно, но многое скитальцу всё же открылось. Сам Олег никогда бы не вернулся обратно под землю, но не из-за страха перед неминуемой смертью, – он твёрдо решил, что дорога к норам закрыта для него навсегда. Те, за кем он охотился, слишком опасны для дочери, ведь ненавидят Навь до безумия, и привести их за собой на хвосте к роду Зимнего Волка нельзя. Меченные круглыми татуировками изверги не должны узнать где прячется племя…

И всё же совсем ничего не знать о родных было ещё тяжелее. Потому вопросы скитальца сыпались на охотника один за другим. Когда разговор был окончен, Безымянный коротко попрощался и повернулся, чтобы уйти, но скиталец неожиданно спросил ещё об одном:

– Что задумала Влада? Она собирает Навьи племена воедино? Чего она хочет?

Оглянувшись через плечо, подземник рассмеялся в ответ:

– Чего хочет Старшая, говоришь? Внутри неё месть, о которой ты рассказал рыжей девице. Солнце затмит чёрный дым и по души людей явится Волк. Угадай, кто первым падёт под натиском нашей силы?

Олег промолчал, стоя под ливнем. Навь может помнить обиды годами и долго ждать своего часа для мести, вовек обидчика не простит, а когда доберётся до него – пытать будет страшно.

*************

Когда под капотом угрожающе застучало, Арсений начал выбирать место для остановки. Трасса утонула в лесу, но до Обледенения здесь не было ни единого дерева, и шофёр не удивился, когда увидел возле обочины полуразрушенный дом. Одноэтажное кафе из потемневшего пластика и гнилого утеплителя вмялось внутрь чащобы. Над маленьким залом навис кусок сгорбленной крыши. Мебель давно вынесли сборщики хлама, так что внутри остались только пыльная стойка, обломки пластмассовых стульев и расколотые крышки столов.

Лиска выбралась из пропахшей новогептилом машины, вдохнула чистый воздух дождя и побрела в мёртвый дом. Она устроилась среди запустения на плесневелой седушке от кресла. Обняв свои озябшие плечи, воровка смотрела, как с обломков крыши стекает вода. Скиталец ушёл проститься с охотником в лес и до слуха девчонки долетали обрывки от их разговора. Лиске полагалось быть там, ловить каждое слово, хорошенько прислушиваться, но ей было уже всё равно – она больше так не могла. Со смертью ребёнка, кто отдала жизнь ради мести, в душе у воровки что-то перевернулось. Привычные слова, которые всегда успокаивали, пустым шелестом слетали с губ:

– Всё хорошо у меня, хорошо, у меня всё хорошо…

– Правда хорошо? – голос скитальца заставил девушку вздрогнуть. Олег стоял на поросшем густым мхом пороге. Лиска хотела ему улыбнуться – легко, без тяжёлой мысли за сердцем, и не смогла. Быстро отвернувшись, Лиска отвела взгляд:

– Нет, дедушка, враньё всё это. Ничего у меня не хорошо. Вру я тебе, снова вру…

Олег подошёл и сел по соседству на тёмную груду обломков:

– Дурочка, ты ведь не мне врёшь, а себе – я сразу понял. Во всяком горе мне довелось разбираться. Мы ведь с тобой прошли через Западные Города – самые обжитые общины во всём Крае, и много ты видела счастья? Может в Чуди, где охотники боятся не столько диких зверей, сколько бандитов? Или в Таврите, где нищенствуют после войны? Дом? Хорошо живут домовые, но не по сердцу им каждого встречного-поперечного на Большой Мен пускать, каждый год к ним в общину кто-нибудь новые проблемы привозит – от больших денег и беды большие, да и с Берегиней они, в конце концов, доиграются. И Крода…

Олег пнул осколок разбитой чашки, что когда-то согревала людей долгими вечерами. Гарь и смог чёрных земель крепко забились в память скитальца. До последнего своего дня он не забудет того, что случилось у колдунов.

– А ещё, я видел горе тех, кто в нём никогда не сознается. За злостью и пустыми улыбками они прячут глубокие раны. Такое горе разглядеть проще всего, потому что сам врёшь другим, врёшь себе, построил из обмана свой мир, свои стены, и всё из-за того, что однажды тебя ударили и отняли всё, чем дорога тебе жизнь, и больше ты никому никогда не доверишься.

Лиска молча уткнулась лбом в поджатые коленки и слушала скитальца. Когда он замолчал, она не хотела говорить, но затем нерешительно, словно опасаясь сказать что-то лишнее, прошептала:

– Хочешь знать, чего я боюсь? Правду, не выдумку?.. Когда бабушка умерла, я… я её простынёй накрыла и на одеяле через порог в сени вытащила. С покойницей в одном доме жить очень страшно. Ещё неделю морозы стояли и каждую ночь мне казалось, что в сенях кто-то ходит – тихо так, как бабушка всегда по дому ходила – не спеша, шаг за шагом, шаг за шагом...

Из серых Лискиных глаз закапали слёзы. Она будто снова оказалась в том холодном Тепле, когда нечем было растопить печь – в мёртвом, стылом, замирающем страхе:

– А когда я решилась сени открыть, её там не было, веришь? Вокруг только клочки шерсти, двери распахнуты и тёмные пятна на деревянном полу. Дверь я наружную не закрыла, зверье к нам забралось, вот что случилось, скиталец...

Лиска прерывисто выдохнула. Каждое слово давалось ей с тугой болью в груди:

– Вот тогда-то я и поняла, что больше в своём доме жить не останусь. Сумку собрала и решилась по общинам пойти. И ведь никому я там не нужна оказалась! Не семьи у меня, не Тепла, во всём белом свете ни единого близкого человека! Гнали меня, били меня, много зла со мной делали, пока я к людям с наивной душой!.. И врали мне, обманывали, понимаешь?! Я прошусь к людям в избу, а мне говорят, что еды у них нет, хотя у самих запасов полно. Говорят, что Тепло тесное, хотя изба в два амбара! Или нарочно к себе зазывают, заманивают, а сами только и думают, как бы сделать плохое. И ведь врать я научилась не сразу. От них научилась – от ублюдков, что меня жизни лишали! У тех, кто меня в дом приманивал, а потом запирал дверь покрепче, чтобы «дурёха» не вырвалась! Ненавижу я их! Всех ненавижу! Я их всех…

Лиска задохнулась и, еле сдерживая слёзы, стиснула зубы:

– В-всё у меня плохо, скиталец! Я живу, хоть и тошно мне от самой такой жизни! Вру с улыбкой в глаза, даже у людей добрых ворую, чтобы и им тошно стало! Чтобы знали, по чём доброта в этом мире! Нет её! Нет доброты, понимаешь?! Дураки есть и те, кто истины не знает! А истина в том... истина в том...

Лиска прервалась, подняла пылающее лицо на Олега, и уставила на него два серых огонька честной злости:

– Истина в том, что-мир-то людской, а выживают в нём только дикие звери!

Глядя на девочку, Олег вспомнил, как сам прожил двадцать Зим среди тех, кого называли «зверями». Люди проклинали подземный род – навье племя было для них хуже морозов и голода. Человек боролся за жизнь, не замечая, как сам становится похожим на хищника. Всегда нужен тот, кто хуже тебя, кто чудовищен, кого хочется призирать, но, всмотревшись в звериную душу получше, выживший рискуешь увидеть отражение своих же поступков и злость готового убивать существа. И Олег видел самые тёмные души, но не столько под землёй, среди Нави, сколько среди людей, на поверхности.

И за столь тяжкое знание была своя плата – скиталец закашлялся кровью и отвернулся от Лиски, но приступ не проходил. Снова и снова кровавые сгустки рвались из горящей груди. Скиталец не мог остановиться и даже вздохнуть. Тело сдавила смертельная слабость, руки и ноги похолодели – он знал, что не доживёт до Зимы, что наступает расплата за жизнь под землёй, но не жалел ни о чём. Чего жалеть, когда жизнь прожита по своему разумению?..

Дождавшись, когда приступ пройдёт, Лиска осторожно спросила:

– Что с тобой, дедушка?.. Знать-то у каждого из нас есть свои «удары» и «стены».

Олег молча смотрел на сироту, которая не вышла ростом даже для своих пятнадцати Зим. Она – последний человек, кто оказался с ним рядом. Не важно, что будет в Китеже и удастся ли ему узнать правду, здесь и сейчас Лиска открыла ему свой сокровенный секрет, и Олег тоже решился отплатить ей правдой за правду:

– Я всю свою молодость прожил рядом с женщиной, которую любил больше жизни. И она любила меня до последнего вздоха. У нас родились дети – моя надежда на будущее, я был счастлив, хотя жил в темноте с дикарями и всё больше погружался в их звериный уклад. Я сошёл бы с ума от их вечной жестокости, если бы не любовь. Голубые глаза жены крепко держали моё сердце возле чужого костра. Без неё, я не видел себя, ради нашей любви я старался принять их порядки, но когда она умерла...

В горле Олега заклокотало. Он сложил руки у рта, сдержался и с трудом проговорил:

– Её убили, да. Она была охотником Нави, а я жил с навьим родом. На них напали, началась война, в которой Анюта погибла. Я знаю, что врагов кто-то навёл на наше убежище – люди, которые носят татуировку колец – это они повинны в смерти дорого мне человека...

Лиска умолкла, размышляя над тем, что услышала. Она не испугалась, что скиталец жил под землёй вместе с Навью, глаза девчонки сочувственно смотрели на старика:

– А как же твои дети, дедушка? Ты сказал, что у тебя были дети...

– Да, двое, – печально улыбнулся Олег. – Серко и Влада – они родились с Волчьим Духом внутри, как и положено Нави. С раннего детства мои дети как две половинки единого целого держались вместе и один был опорой другому, но, когда пришло время взрослеть, что-то вышло не так, что-то между ними сломалось. Мой сын возмужал, стал крепким охотником и готовился унаследовать род, ну а Влада...

Взгляд скитальца потух, при мыслях о прошлом Олег помрачнел хуже осени:

– У Белой Волчицы не было счастья, но она не сдавалась. Она будет кричать, царапать когтями, выгибаться всем телом, но никогда не смириться с судьбой. Влада сломала предначертанный путь и попыталась устроить свою жизнь по-новому…

Олег вспомнил, как в темноте старого бункера, дочь просила его не уходить, но он разозлился, тонул в отчаянье и хотел навеки порвать с племенем Зимнего Волка. В день ухода к Олегу пришёл его старый отец.

*************

– Значит, собрался? И что, ни о чем не жалеешь? – старый скиталец стоял на пороге жилого блока и придерживал руку на перевязи. Рана была не серьезной, от такого не умирают, но лицо старика побледнело как полотно. Михаил с трудом сопел, в лёгких булькала кровь, а на лбу выступили капли горячего пота. Но сын не смотрел на отца, он остервенело запихивал вещи в дорожную сумку:

– Они обезумели, переступили черту, мысль о которой невообразима! Влада сделала это по советам Девятитравы!

– Светланы, твоей матери, – напомнил старик.

– Моя мать свела друг с другом собственных внуков! – воскликнул Олег, оборачиваясь.

Михаил измученно поморщился от таких слов, но вдруг сам неожиданно рявкнул:

– А чего ты хотел?! Сколько они ходили друг с другом, жались в общем Тепле, выживали – так друг с дружкой и сходятся! Когда вокруг Влады парни начали дохнуть, ты-то решил Серко к ней приставить: «Он её брат, худа не будет. Девочка не может оставаться изгоем!» – не твои ли слова? Удивительно, что она только сейчас повинилась, а не в первый же год их походов! В племени любовь крутят с пятнадцати Зим, а твоей девке под двадцать!

– Отец...

– Хватит сопли живать! – оборвал Михаил. – Ты всегда поступал как безвольный, безмозглый сопляк! Как только видишь девку в беде – летишь спасать, очертя голову, а как в семью горе приходит – рюкзачок на спину и поминайте как звали?! Хочешь бросить всех, с кем двадцать Зим прожил?!

– Я им не нужен, они прекрасно справятся без меня! Влада не пропадёт, возвысится в племени – ведунья поможет. А как я могу оставаться и смотреть им в глаза?! Как я могу смириться со всем, что они натворили?!

Старик опустился на раскладушку возле стены, исписанной рунами. Злость в нём погасла, кричать и требовать чего-то от сына уже не хотелось – не было сил.

– Очень просто, – сказал он. – Жизнь порой преподносит нам полные руки дерьма. Среди Зим всё что хочешь может случиться. Я думал ты вырастешь со мной на дороге и научишься различать, где плохо, а где очень плохо, но даже жизнь в племени дикарей тебя ничему не научила. Ты всё цепляешься за какой-то там свет, доброту, где её отродясь не бывало.

Олег ничего не ответил на это, и старик замолчал, разглядывая полутёмную комнату бункера. Среди уложенных штабелем книг, на столе сына беззвучно горел самодельный светильник. Огонёк оживлял загустевшие в углах тени. В комнате осталось так мало от женщины, что однажды изменила судьбу двух скитальцев: аккуратно разложенные гребни у зеркала, гирлянда ложек с ключами на ремешках, выложенные в ряд у точильного камня ножи. Многие из вещей отправились на погребальный костёр вместе с хозяйкой.

– Она умерла, отец, – сказал Олег, заметив, куда смотрит скиталец. – Вот самая важная причина, почему я ухожу. Нужно очень сильно любить Волчицу, чтобы жить рядом с Навью, а у меня любви не осталось.

– Любовь… Нашёл себе оправдание оставить детей. Один дурман в голове и одержимость. Как только Анюта твоя умерла, тебя отпустило…

– Никогда так не говори! – вдруг ударил Олег кулаком по столу.

Старик замолчал – он пришёл в последний раз увидеться с сыном, но даже теперь они снова ругались и не могли найти общего языка. Нет в жизни светлого примирения, до края дней своих будешь спорить о чём-то.

– Подумай, куда ты пойдешь? – просипел усталым голосом Михаил. – Зачем уходишь из племени вот так, впопыхах и без цели?

– Цель есть, я буду искать...

– Кого?

– Убийц! – снова зарычал сын. – В перемётной норе, где Виичи хранили оружие, я нашёл ящик с двумя кольцами на крышке – это знак тех, кто отправил сюда вражеский род на истребление Зимнего Волка! О «помощниках» нам с Анютой говорил парень, которого мы взяли в плен под землёй, так что не всё так просто, как кажется!

Олег прервался, чтобы перевести дух и успокоить застучавшее сердце:

– Я отправлюсь на поиски людей, погубивших мою жену, и проживу свою жизнь в стороне, не стану помехой ни для Серко, ни для Влады, и не буду маячить у них перед глазами, как воплощение совести.

– Это верно, для них Совестью становятся только покойники. И вы с Серко правда похожи – два дурня, которые…

Старик вдруг закашлялся и после приступа на его седой бороде остались алые брызги. Обтерев рукой посиневшие губы, Михаил не стал продолжать свою мысль. На столе сына он заметил нож с рукоятью красного цвета. Пальцы Олега нежно поглаживали клинок, будто тот был живым воплощеньем погибшей жены.

– Она всю жизнь понимала слово «Счастье» по-своему, – напомнил старый скиталец.

Олег вздрогнул, быстро подобрал ножик и спрятал его за голенищем правого сапога:

– Анюта всё правильно понимала – за счастье надо бороться, идти за ним, отбивать от других…

– Да-да, а случись какая вдруг неожиданность, так списать на Недолю, – прикрыл глаза усталый скиталец. – Из-за этого-то она и погибла: как детей тебе родила, боялась жить в неизвестности. Мы с тобой восемнадцать Зим продержались на холодной дороге, без предсказаний, не зная, что там ждёт впереди, за поворотом? А она чуть с ума не сошла, когда ведунья ей пару Зим для детей не открыла. Иметь столько богов и не найти покой для души – разве же это хорошая вера?.. Никто Анюте твоей не ответил: ни Мокоша, ни Род, ни Марена. Так и хочется встать, не переходить через мост над рекой, а ведь зовёт она, давно уже просит… И зачем мне такое?..

– Даже в чёрные дни, когда я потерял самое дорогое, ты по-прежнему злобствуешь! – зашипел Олег, хватая плащ и рюкзак. – Ты сам хотел уйти от Нави, оставить племя, так чего теперь меня осуждаешь?!

Старик ему не ответил.

– Тебе никогда не понять, что я чувствовал! Ты даже в собственной любви разуверился! Сколько ненависти, сколько желчи и сухости внутри тебя! Ты никогда не понимал, чем я живу и зачем я делаю то, что должен был сделать!

Старик молчал.

– Отец?

Сын подошёл к Михаилу и тронул его за плечо. Голова скитальца безвольно упала на грудь. До последнего часа он хотел сказать сыну то, что видел в их общей жизни, говорил и не смог донести этот сказ…

*************

Олег смотрел на свои окровавленные после кашля ладони. Лиска притаилась, ожидая продолженья истории. Воспоминания о последней встрече с отцом растворялись перед скитальцем в стылых нитях дождя. Вода шумным потоком изливалась с небес – таких же пепельно-серых, как волосы его единственной дочери.

– Я давно простил Владу за всё. Хочу лишь, чтобы она была счастлива. Знаю, что, чего бы она не добилась, едва ли обретёт в своем сердце покой. Я ушёл из навьего племени, ведь думал, что поступаю правильно, что смогу найти ту причину, по которой ненавидят и убивают моих родных. Мне пришлось расстаться с семьёй, но не скажу, что в тот час я сожалел об уходе – я был зол и отчаялся, ненавидел всё, всех и вся. Но, получается так, что самой важной в моей судьбе встречей – была встреча с Навью...

Он попытался набрать воздух в грудь, но его тут же потряс новый приступ. Во рту вместе с кровью смешались осколки зубов и едкая жижа. По заросшему лицу Олега разлилась смертельная бледность. Лиска с беспокойством посмотрела на старика, и тогда Олег ей честно признался:

– Мне осталось не долго – не нужно лукавить перед собой. Для готового умереть человека нет ничего ценнее, чем правда о его собственной жизни. Я найду тех, кто подослал Виичей к нам, чтобы уничтожить мой дом. Я найду тех, кто разрушил мою семью, и спрошу их: «Зачем?!». Зачем они сделали это?! Я знаю, как они себя называют, мне кое-что рассказал о них человек, который верой и правдой служил окольцованным долгие годы…

*************

– Пригнись Олег, пока они не появятся, не надо светиться, – вполголоса бормотал Семён. Наёмник раздвинул заросли тысячелистника, аккуратно освобождая себе сектор обстрела. Зонты белых цветов – не такая уж хорошая маскировка, но возле пастбища больше ничего не росло. Один этот сорняк отвоевал себе место, поднимаясь на добрых полтора метра вверх. Судя по яркому блику на хмари, луна была полной. Серебряный свет озарил поля до самой реки. Два десятка стреноженных лошадей мирно паслись в темноте, животных ничего не беспокоило, а вот наёмников, что затаились на лёжке, наоборот...

Это случилось на пятое лето, после того как Олег оставил племя Зимнего Волка. Он старался помалкивать и никому не рассказывать о своём прошлом. Всё равно никто бы не понял, да и не поверил, что человек способен прожить двадцать Зим в одном логове с Навью.

Но с Семёном они как-то сразу и крепко сдружились. Началось всё с одного общего дела – Олег хорошо помнил того мутноватого торгаша. Подозрительный тип нанял его охранять караван с каким-то очень редким и тайным товаром. Что это был за товар стало ясно, когда половину каравана снесло сильным взрывом. Людей как ветром сдуло с лесной дороги вместе с навьюченными лошадями – в прохудившиеся ящиках оказались отсыревшие динамитные шашки.

Однако незадолго до взрыва, Семён позвал Олега проверить, кто отстал от хвоста каравана. Только эта случайность спасла их от гибели. С тех пор было немало совместных дел и даже одна Зимовка в отдалённом Тепле.

Долгой Зимой не было лучшего развлечения, чем истории из собственной жизни. Сидя в заработанной за короткое лето избе, Семён рассказал Олегу о том, где бывал, как жил и что видел. Однажды он поведал скитальцу о Дивах, с которыми столкнулся далеко на востоке, возле обезлюдевших городов. Олег удивился, ведь с Дивами встретился гораздо ближе, у подножия Пояса. Наёмник начал расспрашивать, то ли самое племя каннибалов они видели вместе? И тогда Олегу пришлось рассказать кое-что из своей правдивой жизни. Мало по малу он выдал Семёну хорошую байку, как ему тогда показалось, о похищенной Навью жене. Семён слушал молча, по обыкновению своему склонив голову набок и почёсывая правую бровь, словно не было ничего такого в рассказе товарища, и не о страшном Навьем племени шла тогда речь. Олег закончил неловким враньем, что из-за желания мстить он теперь сам охотится на подземное племя. В ответ друг ему посочувствовал, а на словах дал совет:

– На навье племя в одиночку не суйся – дикие это люди. Да-да люди, и уж поверь, я-то знаю. Пусть дураки зовут Навь волколаками, таким суеверные страхи только помогают сберечься, а истинной правды лучше не знать. Это зараза, Олег, та самая, от которой надо держаться подальше. Но не бойся, не один ты на них точишь зуб. Скоро тварям конец и настанет…

Олег не понял напарника, но с тех пор его не оставляло странное чувство, что Семён знает больше, чем говорит. Но, не смотря на настойчивые вопросы, друг в объяснения не вступился…

Новая работа с первого взгляда им не понравилась – община выживала за счёт лошадей, хотя прокормить их было не просто, а тут ещё конокрады повадились. После ночного выпаса оседлыши не досчитывались одной-двух голов, и при том, пастухи даже не слышали, куда делись лошади – ни ржания, ни других звуков возле маленького табуна. Старейшина обещал дать хорошую награду наёмникам, если те выловят конокрадов. Сами деревенские боялись выходить по ночам и табун пасли только в светлое время, но и так спокойней не стало. Когда посреди белого дня пропал молодой жеребец, терпение оседлышей лопнуло.

Навь – вот на кого грешила община. Одни волколаки, по мнению жителей, могли устроить такую резню. Только Волку конь в интерес, а зарезать животное стае – раз плюнуть.

– Хорошая ночь, светлая… – Семён поднял голову к небу. За хмарью еле виднелась россыпь полуночных звёзд. Всё поле перед наёмниками раскинулось как на ладони. Олег вдыхал горьковатый запах примятого тысячелистника и держал под рукой автомат. У Семёна при себе был карабин с коллиматорным прицелом на ребристом креплении – хорошее оружие для ближней стрельбы. До кромки соседнего леса – не так уж и далеко, всего сотню метров правее.

– Говоришь, ты повадки их знаешь? – внезапно спросил Семён у Олега. Скиталец замялся, но напарник его опередил. – А то, что они в темноте видят, знаешь? Любая ночь для них словно сумерки. Человека выслеживают даже в полнейшем мраке. А если не выследят, так нюхом учуют. Вот потому и лежим сейчас с подветренной стороны и ждём их на дорожке протоптанной, на месте старых их преступлений. В поле они осторожничать станут, а в лесу с ними опасно. Если никого с места подстрелить не получится, то и гнаться не будем – понятно?

– Понятно, – кивнул Олег. Они были далеко от знакомого логова, не могло здесь оказаться кого-то из племени Зимнего Волка. Если и вправду Навь повадилась резать коней, то другая…

Додумать он не успел. Вдруг, одна из лошадей на связанных передних ногах неловко заковыляла в сторону леса – крайняя кобыла из табуна как ошалелая рвалась прямо в заросли.

– Это что за чёрт?! – приподнялся Семён. – Нет, Олег, тут что-то не ладно! Надо проверить!

В ночной темноте они обошли заросли сорняка и оказались на окраине леса. Углубившись в редкие деревья, наёмники не спускали глаз с отставшей кобылы. Но тут рядом с лошадью появились людские тени. Одна из них быстро разрезала верёвки на ногах у животного и повела лошадь в чащу.

– Вот они, сукины дети! – взял Семён на прицел конокрада. Красная точка линзы легла точно на затылок грабителя. Карабин рявкнул и человек упал грудью вперед. Послышался испуганный крик, уцелевшие воры метнулись в чащобу.

– Стреляй, Олег! – карабин напарника опять резко хлопнул и из темноты послышался болезненный стон. Скитальцу стрелять было жалко – в чаще он не различал целей, а каждый патрон на счету.

– Проклятье, никого не вижу!

– Хрен с ним, сейчас поближе посмотрим!

Они прокрались к покорно стоявшей кобыле – от близких выстрелов та даже не дрогнула. Животное словно спало, и начни её резать – лошадь бы не пошевелилась.

– Чертовщина… – повторил Семён над трупом застреленного конокрада. Когда наёмник перевернул вора, под одеждой отчётливо зашуршало. Дико и странно выглядел человек – плотно натянутые поверх друг друга одежды, из-под края торчали целлофановые мешки, на ногах вместо обуви тугие обмотки, дырявая куртка перетянута скотчем. Олег проверял второго подстреленного. Из всего оружия у грабителя был только кусок заточенного железа, которым тот и разрезал верёвки.

– Ты когда-нибудь видел таких? – спросил скиталец.

– Кутыши… – отозвался Семён.

– Кто-кто?

– Люди из Серых Городов, далеко на востоке. Помнишь, я тебе рассказывал, что однажды встречал их у Пояса? Ничтожные, вымирающие дикари...

После этих слов, Олег вспомнил быстро наступающие холода, бой барабанов и встречу с Повелителем Серых – это случилось так давно, казалось бы, в прошлой жизни, но как наяву воскресло перед глазами скитальца.