Текст книги "Серебряная ветка"

Автор книги: Розмэри Сатклифф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Глава 9. Праздник дельфина

Наступила зима, и снежная вьюга завыла среди голых деревьев в Спинайском лесу, когда наконец Юстин и Флавий вместе с рыночными тележками рано утром, едва открылись ворота, вошли в Каллеву. Они выбрали Каллеву по той простой причине, что все долгие, утомительные недели путешествия на юг жили впроголодь, хоть и продали своих лошадей. К тому же денег у них осталось мало, и о том, чтобы добраться до Галлии, нечего было и думать.

– На ферму я идти не хочу, – объявил Флавий за несколько дней до этого. – Сервий, конечно, раздобыл бы для нас денег, но на это потребуется время, и большая часть судов уже будет вытащена на берег. Нет, мы отправимся к тете Гонории – вдруг она еще не перебралась в Аква-Сулис. Она одолжит нам денег, а Сервий отдаст ей, когда и как сможет. Да и потом, мне кажется, если мы попадем в Галлию, то вернемся не скоро. И я не хотел бы уехать, не попрощавшись.

Они прошли в Каллеву через Восточные ворота, и Флавий сказал: – Здесь мы свернем. Покинув крикливый, мычащий поток, который тек на рынок, они взяли влево, прошли насквозь полосу лавчонок, миновали затихшие сады больших домов, где слышалось лишь предутреннее шуршание зимнего ветерка, и очутились на задах какой-то скромной виллы.

– Здесь, за углом, – шепнул Флавий. – Ляжем за поленницу и осмотримся. Неохота напороться на раба и объяснять, что к чему.

Они обогнули толпившиеся темной кучей надворные постройки и через минуту уже выглядывали из-за груды хвороста. Перед ними, совсем близко, только перейти дворик, которым пользовались слуги, стоял дом. Дом постепенно просыпался. Вот в окне появился свет лампы, послышался голос – кто-то кого-то распекал. Небо над крышей начало светлеть, лимонно-желтая полоса все разрасталась, и вскоре на пороге кухни появилась сухонькая женщина небольшого роста, с красным платком на голове, и принялась выметать из кухни на двор пыль и мусор, напевая себе под нос.

Уже совсем рассвело, когда из дверей дома вышла толстуха необъятных размеров, в шафранно-желтой накидке на седой голове, и остановилась, озираясь кругом и свете тоскливого, серого утра. При виде ее Флавий испустил вздох облегчения.

– Ага, тетя тут.

– Это она?

Флавий покачал головой, на лице его заиграла улыбка:

– Нет, это Волумния. А где Волумния, там и тетя Гонория… Попробую привлечь ее внимание.

Необъятная толстуха вперевалку прошлась по двору, чтобы понять, какова погода. Флавий подобрал камешек и швырнул его в сторону толстухи. Легкий шорох заставил ее обернуться, и в этот момент Флавий тихо свистнул – каким-то особенным, состоящим из двух низких нот свистом. Заслышав этот сигнал, Волумния дернулась, будто ее ужалил слепень. С минуту она стояла, глядя на их укрытие, затем, переваливаясь с боку на бок, направилась прямо к ним. Флавий молниеносно, как ящерица, скользнул обратно, Юстин – за ним, и, когда она, задыхаясь, обогнула кучу хвороста, они были уже скрыты от чужих глаз

Она появилась из-за хвороста, прижимая руки к необъятной груди, тяжело, с присвистом, дыша.

– Неужто это ты, мой Флавий, птенчик мой?

– Не говори мне, Волумния, будто кто-то еще вызывает тебя таким способом, – тихо ответил Флавий.

– Да уж конечно, как услыхала, так сразу и смекнула, что это мой птенчик. Сколько раз ты в полночь-заполночь меня так вызывал, чтобы я впустила тебя в дом незаметно. Радость ты моя, да что ж ты тут делаешь, за поленницей? А мы-то думали, ты на Валу… И оборванный какой, тощий, как зимний волк… и еще кто-то с тобой…

– Волумния, дорогая, – прервал ее Флавий, – нам надо поговорить с тетей Гонорией. Можешь ты ее привести сюда? Но только больше никому ни слова.

Волумния хлопнулась на груду бревен и схватилась за грудь:

– О боги, неужто настолько плохи дела? Флавий ободряюще ухмыльнулся:

– Плохи, но не настолько. Яблок мы не воровали… Но нам очень нужно поговорить с тетей, можешь ты это устроить?

– Это-то проще простого. Ступайте в беседку и ждите, я ее пришлю. Но что же такое случилось, птенчик ты мой милый? Неужто ты не можешь рассказать твоей Волумнии? А кто тебе пряничных человечков пек, кто спасал от порки, когда ты был маленький?

– Все расскажу, но не сейчас. Некогда. Если ты застрянешь тут надолго, кто-нибудь явится проверить, не утащили ли тебя Морские Волки. Потом тетя Гонория, не сомневаюсь, тебе все расскажет. А это… – он засмеялся, обхватил ее руками за то место, где должна была находиться талия, и чмокнул в щеку, – это тебе за пряничных человечков и за избавление от порки.

– Убирайся, – пропыхтела Волумния. Тяжело поднявшись с бревен, она чуть постояла, глядя на него сверху вниз и поправляя накидку на голове. – Скверный мальчишка, и всегда был скверный! Одним богам ведомо, что ты сейчас затеял. Но госпожу я тебе в беседку пришлю.

Юстин, все это время молча стоявший около хвороста, проводил ее взглядом. Через несколько минут до них долетел ее громкий голос, жалующийся кому-то в доме:

– Нет, пора что-то делать с крысами. Одну только что за поленницей видела. Слышу – скребется, пошла поглядеть, а она там сидит – громадная, серая – и смотрит на меня нагло, точно волк какой, зубы оскалила, усы торчат…

– У нас тоже была такая няня, – тихо проговорил Юстин. – Старая нянька моей матери. Лучшее в-воспоминание моего детства. Но она уже умерла.

Они продрались сквозь заросли бирючины и можжевельника, отделявшие здешний сад от соседнего, и очутились в беседке и опять принялись ждать, усевшись на холодную мраморную скамью.

Долго им ждать, однако, не пришлось: послышались чьи-то шаги, и Флавий, приглядевшись сквозь ограду из плюща, сказал:

– Она.

Юстин последовал его примеру и увидел женщину, закутанную в красный плащ такого яркого и насыщенного цвета, что казалось, он согрел серое утро.

Женщина шла медленно, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, будто просто прогуливалась по саду. Наконец она обогнула густые заросли, загораживавшие дом, и они как по команде вскочили со скамьи, едва она показалась в арке беседки.

То была худая старая женщина с гордым орлиным профилем и блестящими глазами, смуглая, сморщенная, как грецкий орех, и накрашенная, как танцовщица, – правда, никакая танцовщица неналожила бы краски так неумело. Веки были намазаны сурьмой кое-как; губная помада, криво нанесенная решительной рукой, алела, словно рана. И все же она показалась Юстину привлекательнее многих встречавшихся ему женщин – такой жизненной энергией дышало ее лицо. Она переводила взгляд с Флавия на Юстина и обратно, недоуменно приподняв тонкие брови.

– Приветствую тебя, мой внучатый племянник Флавий. А это кто? Кто с тобой? – Голос у нее был хрипловатый, но слова она выговаривала четко, и удивления в голосе не слышалось.

«Она, вероятно, никогда не тратит времени на удивление, что бы ни стряслось», – подумалось Юстину.

– Тетя Гонория, я приветствую тебя, – отозвался Флавий. – А это, кажется, еще один твой внучатый племянник Юстин. Тиберий Луций Юстиниан. Я тебе писал о нем из Рутупий.

– Как же, как же. – Тетушка Гонория повернулась к Юстину и протянула руку, сухонькую легкую ручку, над которой он гут же склонился. – Я рада видеть, что у тебя хорошие манеры. Мне было бы отвратительно иметь внучатого племянника с дурными манерами. – Она оглядела его оценивающим взглядом: – Должно быть, ты внук Флавии. Помнится, она вышла за кого-то очень некрасивого. – В словах ее до такой степени ясно сквозило «и вот результат», что Юстин покраснел до кончиков своих злосчастных ушей.

– Да, б-боюсь, что так, – виновато пробормотал он и заметил понимание и искорку смеха в глазах тетушки.

– Это я, конечно, грубо сказала, – заметила она. – Я должна была покраснеть, а не ты. – Она круто повернулась к Флавию: – Ну и каким образом ты здесь, когда считается, что ты на Валу?

Флавий заколебался. Юстин буквально кожей почувствовал, как он сомневается, не зная, насколько можно быть откровенным. Затем, решившись, он коротко рассказал все.

Где-то на середине рассказа тетя Гонория уселась поудобнее на мраморной скамье и положила рядом какой-то узелок, который принесла с собой под плащом. И дальше, уже не шелохнувшись, молча дослушала историю до конца. Когда Флавий кончил, она коротко и решительно кивнула:

– Понятно. Я так и подумала, не связан ли твой приход с неожиданной сменой императоров. Что ж, история скверная… И теперь вы, очевидно, пробираетесь за море, чтобы присоединиться к цезарю Констанцию?

– Думаю, в ближайшее время этой дорогой пройдет немало народу, – сказал Флавий.

– Надо полагать. Да, скверные настали дни, и сдается, дальше будет еще хуже. – Она бросила на племянника проницательный взгляд: – А чтобы добраться до цезаря Констанция, вам нужны деньги, поэтому вы пришли ко мне. Флавий усмехнулся:

– Да, деньги нам очень нужны. Но не только в них дело… если нам удастся перебраться за море, мы, возможно, там застрянем надолго. Поэтому я пришел также проститься, тетя Гонория.

Лицо ее осветила улыбка.

– Я польщена, мой дорогой Флавий. Однако сперва решим вопрос с деньгами. Тик вот. Как только Волумния явилась ко мне, – я сообразила, что тебе, если вы попали в беду, понадобятся деньги. Дома у меня наличных немного, и потому… Она положила поверх узелка маленький шелковый кошелек, – я принесла сколько могла на первый случай, а кроме того, я оделась соответственно обстоятельствам.

С этими словами она отстегнула сперва один, а потом другой браслет, что украшали ее тонкие смуглые запястья, и протянула их Флавию – золотые узкие обручи, усаженные опалами, в которых вспыхивали и гасли розовые, зеленые и ярко-синие огоньки.

Флавий взял браслеты и постоял, разглядывая.

– Тетя Гонория, ты – чудо. Когда-нибудь мы отдадим тебе такие же.

– Нет. – Она встала со скамьи, глядя им в лицо. – Я не ссудила их, а подарила. Будь я мужчиной, молодым мужчиной, я избрала бы ваш путь. А так, пусть мои безделушки послужат вместо меня.

Флавий невольно отвесил легкий поклон:

– Благодарю тебя за твой дар, тетя Гонория.

Она порывисто вскинула обе руки, как бы желая прекратить разговор на эту тему:

– Теперь о другом. Волумния страдает из-за того, что мы не можем привести вас в дом и накормить до отвала. Но раз это невозможно, мы постарались сделать, что могли. – Она коснулась узелка: – Возьмите это с собой и съешьте по дороге.

– И съедим, – уверил Флавий. – Еще как! Желудки у нас пусты, точно винные меха после Сатурналий.

– Хорошо. Думаю, сказано все, вам пора идти. В такие скверные, изменчивые времена – кто может знать, когда вы вернетесь? Хотя, как и вы, я верю, что когда-нибудь цезарь Констанций придет сюда. И так… да позаботятся о тебе боги, мой племянник Флавий… и о тебе… – Она повернулась к Юстину и совершенно неожиданно взяла в обе руки его лицо и пристально всмотрелась в него: – Ты совсем не похож на своего деда… а я его не очень-то любила. Ты лекарь, Флавий мне рассказывал, и думаю, хороший лекарь. Пусть позаботятся боги и о тебе, другой мой молчаливый племянник Юстин.

Она убрала руки, потуже запахнулась в свой пылающий плащ, повернулась и направилась к дому.

Флавий и Юстин, отощавшие и оборванные, молча глядели ей вслед. Затем Юстин произнес:

– Ты не говорил, что она такая.

– Наверное, я забыл, какая она. Или просто раньше не знал.

Они покинули Каллеву через Южные рота. Перекусив на опушке леса, они пустились на юг – сначала лесом, а потом им холмам, держа путь в Венту. Еще не ступил вечер второго дня, как, усталые…и дотащились до порта Адурны и увидели массивные серые стены точно такой же зрелости, как Рутупии, и такой же точно обширный лабиринт вьющихся ручейков, как и в Большой гавани порта Магнис.

Однако не под стенами крепости следовало искать способ переправиться в Галлию, и поэтому они направили шаги в более бедную часть города, где убогие винные лавчонки перемежались с навесами для сушки рыбы, где лачуги рыбаков беспорядочно громоздились вдоль низкого берега и где вдоль линий прилива выстроились суденышки самых разных мастей – от небольших торговых судов до местных лодчонок.

Вечером под предлогом розыска своего родича – торговца вином – им наконец удалось завязать разговор с несколькими владельцами небольших судов, чей вид вселял надежду. Однако все владельцы – кто уже поставил судно на зиму, кто как раз собирался ставить, а один, невысокого роста худой напитан с голубой фаянсовой серьгой в ухе, даже, как выяснилось, знал кого-то с таким именем, какое Флавий придумал для их родича, и могла выйти неприятность. Но Флавий вовремя сообразил спросить, какого цвета у того человека волосы, и на ответ «рыжие» заявил, что его родич абсолютно лысый. Дело так и не продвинулось вперед. Уже в сумерках, замерзшие, усталые и голодные, не смея признаться друг другу в том, что они близки к отчаянию, друзья набрели на винную лавку, стоявшую на затопляемой береговой полосе. Лавка ничем не отличалась бы от других таких же, а в Адурнах их было множество, если бы над дверью не висела доска, на которой доморощенный художник намалевал что-то зеленое, с выгнутой спиной и круглыми выпученными глазами. При виде вывески Флавий, несмотря на всю свою усталость, расхохотался:

– Посмотри, наш фамильный дельфин! Ну как не зайти!

Разгулявшийся к ночи ветер раскачивал фонарь у входа, отчего дельфин то появлялся, то пропадал, словно ныряя в зыбких волнах света, а тени на пороге разметались, как живые существа. Отвлеченные этой сумятицей светотеней, подклюй ветром, юноши не заметили проходившего мимо невысокого моряка с голубой серьгой, а тот дождался, пока они войдут внутрь, после чего растворился в сгущавшейся темноте.

Они оказались в помещении, которое летом, очевидно, представляло собой небольшой открытый дворик, затянутый сейчас чем-то полосатым, вроде старого паруса или корабельного тента, поверх оголенной виноградной решетки. На обоих концах дворика краснели раскаленные жаровни, и, хотя время было еще не позднее, народу собралось довольно много. Все толпились около жаровен или сидели за столиками вдоль стен – ели, пили, играли в кости. Гул голосов стоял такой громкий, ветер с такой силой хлопал парусиной, от жаровен шел такой жар, а запахи жарящегося мяса и людской дух от множества тел до такой степени переполняли помещение, что Юстину почудилось, будто парусиновые стены вот-вот лопнут по швам, как слишком тесное платье на толстяке.

Они отыскали себе местечко поукромнее, заказали ужин хозяину, рослому здоровяку, на которого бывшая служба в легионе наложила явственный отпечаток (в империи половину винных лавок держат бывшие легионеры, подумал Юстин), и уселись поудобнее, вытянув усталые ноги и ослабив пояса. В ожидании ужина Юстин огляделся вокруг и заметил, что большую часть посетителей составляли мореходы всех сортов, попадались тут и торговцы, а у ближайшей жаровни компания моряков императорского флота играла в кости. Хозяин поставил наконец перед путниками большую миску с дымящейся похлебкой, блюдо с хлебцами и кувшин разбавленного водой вина. И дальше молодые люди какое-то время не обращали ни малейшего внимания на окружающих, увлеченные едой.

Они как раз утолили первый голод, когда в трактир вошел еще один посетитель. И до этого все время входили и выходили люди, но вновь пришедший очень уж отличался от остальных. Юстин с одного взгляда определил в нем правительственного чиновника, возможно сборщика налогов. Человек постоял, разглядывая набитое битком помещение, затем направился к их столику. Через минуту он уже стояли около них.

– «Дельфин» сегодня переполнен. Не разрешите ли присоединиться к вам? Больше, хм, кажется, мест нет.

– Садись, добро пожаловать, – отозвался Юстин и подвинулся на узкой подковообразной скамье. Новоприбывший с довольным видом уселся, бормоча слова благодарности, потом поманил пальцем хозяина.

Незнакомец был маленького роста, не то чтобы толстый, но пухлый, с заметным брюшком, словно он слишком много и слишком торопливо ел и мало двигался.

– Мне, как обычно, чашу вина – твоего лучшего, – сказал он хозяину и, когда тот ушел, обратил к приятелям улыбающееся лицо. – Вино здесь поистине отменное, потому-то я и захожу сюда, иначе, хм, вряд ли я посещал бы эту таверну.

По его пухлому, гладко выбритому личику разбежались приятные морщинки, и Юстин со вспыхнувшей неизвестно почему симпатией отметил, что у их соседа по столу глаза маленького довольного ребенка.

– И часто ты приходишь сюда? – спросил Флавий, пытаясь стряхнуть с себя подавленность и проявить дружелюбие.

– Нет, нет, лишь изредка, когда наведываюсь в Адурны. В силу моих занятий мне приходится много разъезжать.

Флавий указал на стальной пенал и чернильницу в виде рога, висевшие у нового знакомца на поясе:

– Вот в этом и заключаются твои занятия?

– Не совсем, не совсем. Я был когда-то правительственным чиновником, но сейчас у меня разнообразные интересы. Да, именно так. – Он переводил безмятежный наивный взгляд с Юстина на Флавия. – Немного покупаю, немного продаю, играю, хм, небольшую, но, смею думать, немаловажную роль в вопросах налога на зерно. – Он поднял чашу с вином, которую только что поставил перед ним хозяин: – Ваше здоровье!

Флавий, улыбаясь, поднял свою чашу и повторил тост, то же сделал Юстин.

– А вы что тут делаете? – полюбопытствовал сборщик налогов. – По-моему, я вас здесь раньше не видел.

– Да, мы пришли, чтобы найти нашего родича, он должен был тут обосноваться, но, видно, все-таки переехал куда-то в другие место. Никто тут о нем не слыхал.

– И как его зовут? Может быть, я помогу вам.

– Криспиний. Он занимается винной торговлей, – ответил Флавий (тему цвета волос он пока решил придержать и пустить в ход позже, если понадобится).

Собеседник с сожалением покачал головой:

– Нет, пожалуй, я не припоминаю никого с таким именем.

Взгляд его вдруг задержался на левой руке Флавия, которой тот держал кубок. Юстин, уловив его взгляд, посмотрел туда же и увидел, что интерес незнакомца привлекла гемма с дельфином. В тот же миг Флавий и сам это заметил и опустил руку под стол. Но маленький сборщик налогов уже перевел глаза на группу моряков около жаровни: тем надоело играть в кости, и они теперь затеяли громкую перепалку.

– Какая разница? – вопрошал долговязый тощий человек с белым шрамом на лбу от удара мечом. – Всякий, кто мне дает пить бесплатно за его здоровье, да еще горсть сестерциев в придачу, пусть его будет императором – мне все одно. – Он смачно сплюнул в жаровню. – Только на сей раз горсть должна быть побольше и получить ее я хочу побыстрее.

– Императоров больно много развелось, вот в чем беда. И главное, все разом, – вступил в разговор унылого вида субъект в зеленоватой тунике, явно моряк с разведывательных галер. – А что коли двум другим придется не по нраву божественный Аллект в пурпуре? Вдруг цезарь Констанций возьмет да свалится нам на голову в один прекрасный день?

Первый, со шрамом, хлебнул еще раз и – вытер рот тыльной стороной руки.

– Цезарю Констанцию и без того делов хватает. Каждый дурак знает – племена вдоль Рейнского Вала зашевелились, как червивый сыр.

– Может, ты прав, а может, и нет, – мрачно возразил пессимист. – Я служил под его началом. У него хоть и физиономия с кулак, зато он лучший вояка в этой старой, выдохшейся империи. Нисколько не удивлюсь, если он сперва утихомирит германцев, а потом явится усмирять нас.

– Пусть только явится! – угрожающе взревел со шрамом. – Пусть попробует! Это я вам говорю! Мы утерли нос императору Максимиану, когда он к нам сунулся, и, клянусь, утрем нос его щенку! – Он пошатнулся, с трудом удержался на ногах и поманил пальцем хозяина: – Эй, Ульпий! Еще вина!

– Когда мы утирали нос императору Максимиану, мы дрались с огоньком, живота своего не жалели, – заговорил третий, да так остервенело, что слова его прозвучали как лязг клинков. – А теперь все не то.

– Ты за свой живот говори! – крикнул кто-то, и все захохотали.

– А я и говорю. Объелся я нашими подвигами! Тошнит от них.

Человек со шрамом, получивший наконец еще вина, круто развернулся к нему:

– Ты же вместе со всеми орал, когда новому императору присягали!

– Ну и орал вместе с вами, собаки, орал! Да, я приносил присягу, клянусь Юпитером Громовержцем, приносил! Ну и что с того? Много ли стоит моя присяга? А твоячего стоит, приятель? – Он погрозил пальцем своему противнику со шрамом, глаза его ярко блестели в свете качающегося фонаря. Кто-то из компании сделал попытку остановить его, но он только пуще повысил голос: – Да будь я Аллектом, я бы ни на грош нам не поверил ни легионам, ни флоту. Ведь случись что, мы точно так же будем приветствовать завтра другого императора. А какой прок от армии и флота, которым нельзя доверять, когда дело дойдет до войны? А? Да не больше проку, чем от императора, которому ни на грош доверять нельзя.

– Уймись, дурень! – попытался угомонить его хозяин трактира. – Ты сейчас пьян, сам не соображаешь, что несешь. Иди в казармы, проспись!

– Конечно, хочешь отделаться от меня, боишься за свою поганую лавчонку. – Тон его стал откровенно издевательским, он закусил удила. – Ф-фу! Ну и страна! Мне бы в темный уголок трюма на любом судне, какое поплывет к тому берегу, – я не то что в казармы, я в Галлию уберусь! Прямо сегодня, и оглядываться не стану! А сейчас я еще выпью.

– Нет, приятель, не выпьешь, – заявил владелец трактира. – Ты сию минуту уберешься в казармы.

К этому моменту тишина, наступившая было вокруг, начала прерываться угрожающими возгласами, к компании моряков начали подступать люди; со звоном упала чья-то чаша и покатилась по полу; и Юстин, который с мучительным вниманием прислушивался к происходящему, ибо впервые слышал, что говорят сами легионеры о смене императора, вдруг осознал, что маленький сборщик налогов нагнулся к ним и шепчет:

– Лучше уйти поскорей.

– Почему? – неуступчиво спросил Флавий.

– Потому что человек, который сидел у самой двери, только что выскользнул наружу, и теперь в любой момент жди неприятностей. И неприятности коснутся всех. – Он виновато улыбнулся, прикрывшись пухлой рукой: – Неблагоразумно ввязываться в такие дела, особенно если, хм… если у тебя есть что скрывать от патруля.