Текст книги "Венецианская маска. Книга 2"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Элена уже не испытывала былой непринужденности в отношениях с Мариэттой. Вторая беременность ее подруги усугубила и без того доставлявшее ей невыразимые муки чувство вины за то, что она не сумела предотвратить беды, постигшей Доменико, почти ничего не оставив от когда-то тесных уз дружбы, создававшихся годами. Косвенным образом это столь же негативно подействовало и на ее отношения с Адрианной, поскольку визиты в дом Савони обычно напрямую связывались со встречами с Мариэттой, проживавшей в стенах этого дома. Элену стала страшить их озабоченность по поводу ее столь длительного отсутствия, которое до этого ей удавалось благополучно прикрывать якобы большой занятостью в последнее время, и все приводимые ею доводы казались ей вполне убедительными. Однако держать эту глухую линию обороны становилось с каждым днем все труднее, поскольку размышления об их предполагаемой реакции на ее поведение зачастую отнимали у нее гораздо больше сил, чем то самое общение, которого она так старательно избегала. Но, в общем и целом, эти две женщины, питомцы Оспедале, как и она сама, по-прежнему были и оставались для Элены самыми близкими на свете людьми, и вопросы их бытия и благополучия и по сей день волновали ее, да и чувство Элены по отношению в ним не менялось ни на йоту. Но пока Доменико находится в тюрьме, они с Мариэттой не смогут общаться, как прежде, – так казалось Элене.
Мучимая угрызениями совести, Элена презирала себя за то, что так и не сумела собрать веских доказательств, которые могла бы использовать на суде защита Доменико. Ничто не могло разуверить ее в том, что если бы она в свое время воспользовалась бы своей хитростью или просто бы прислушивалась повнимательнее, о чем за запертыми дверями часами бубнили ее муж и его братья, она, несомненно, добыла бы неопровержимые доказательства существования заговора против Торризи, вынашиваемого в стенах дворца Челано. Чувство вины за допущенную неудачу, никогда не покидавшее ее, стало с новой силой мучить ее тогда, когда она задавала себе вопрос о том, как ей жить с собой дальше, возникавший в ее голове каждый раз, стоило ей лишь вспомнить о том, что Мариэтта, находившаяся уже на пятом месяце беременности, уже скоро должна произвести на свет второго ребенка, а горячо любимый ею мужчина, ее муж, без всякой вины мучается в тюремной камере.
Снова и снова мысли Элены вертелись вокруг одного и того же вопроса: что еще было в ее силах предпринять, чтобы исход не был столь трагичным и в чем именно проявилось ее неумение, повлекшее за собой события столь трагичные. Какой несчастной чувствовала она себя, когда прикладывала ухо к стене, в надежде услышать что-то важное, как старательно, да еще к тому же коря себя, она обыскивала стол и ящики Филиппо, ворошила его бумаги, надеясь натолкнуться на что-то, что могло бы послужить свидетельством заговора против Торризи, вынашиваемого этим конклавом! «А все ли я сделала, чтобы найти эти доказательства?» – в тысячный раз спрашивала себя Элена. Ответа на этот вопрос она не знала. Как же она могла быть спокойной, если ощущение совиновности тяжким камнем висело у нее на душе?
– Сестра Джаккомина и Бьянка снова придут сегодня после обеда во дворец, – объявила Элена, когда они с Мариэттой сидели за чашкой горячего шоколада, которым потчевала их хозяйка дома.
– Как у них продвигается работа с каталогом? – поинтересовалась Адрианна.
– Продвигается понемногу. Скоро уже должны закончить, – улыбнулась Элена. – Если сестра Джаккомина не утонет в этом море книг! Она даже иногда путается, что уже занесено, а что нет. Но Филиппо ей это прощает, да и я всегда с нетерпением жду их прихода. Когда Бьянка начинает упражняться на своей флейте, мне иногда кажется, что где-то во дворце живет птичка, которая восхитительно поет.
– Да, с тех пор, как ты ее стала учить еще маленькую на свирели, она успела многого достигнуть, – ностальгически-задумчиво заметила Мариэтта. – Если бы ты тогда ее не подтолкнула к этому, она просто запуталась бы в этой бескрайней музыкальной стране под названием Оспедале.
– Это все ты, Мариэтта. Ты помогала ей гораздо больше, чем я.
Адрианна предпочла сменить тему, и Мариэтта, глядя на Элену, заметила, что в целом ее доброе отношение к ним не изменилось, хотя никак не могла уразуметь, что же держит Элену в таком странном, непонятном напряжении, когда она приходит к ним. Из-за этого Адрианна, например, уже даже не знала, стоит ли ей появляться в палаццо Челано, к тому же Элена, похоже, стала приглашать ее теперь туда намного реже, нежели раньше. И дело все не в тревоге за Бьянку, в этом Мариэтта не сомневалась, Элена выложила бы им тут же.
– Давай как-нибудь в самое ближайшее время выберемся на прогулку, – предложила Мариэтта, надеясь на то, что, когда они окажутся с глазу на глаз, ее подруга будет словоохотливее.
– Непременно выберемся, – даже как-то чересчур поспешно и горячо согласилась Элена, – но давай лучше дождемся весны. Ты ведь знаешь, как я себя чувствую на холоде. – Она торопливо взглянула на часы. – О, мне действительно надо уже уходить.
Этот столь откровенно надуманный подтекст поверг Мариэтту почти что в шок. Ее даже зло взяло – Элена никогда не имела обыкновения жаловаться на холод, не раз во всеуслышание заявляя, что он, дескать, наоборот, придает ей силы.
– Это дурацкие отговорки, Элена! Что с тобой происходит? Мы ведь тебя почти не видим в последнее время, а если ты соизволишь придти, так сидишь, будто на иголках, все время пытаясь улизнуть пораньше лод любым предлогом, даже таким явно фальшивым, как этот.
Элена, готовая уже подняться, чтобы попрощаться и уйти, так и замерла, явно сбитая с толку этой гневной тирадой Мариэтты. Кровь ударила ей в лицо, ей стало настолько стыдно, что она лишилась дара речи. Да и вздумай она здесь объяснять, что заставляло ее избегать их, Мариэтта и Адрианна сразу же поймут, какая она дура, к тому же еще вдобавок трусливая. А вот этого ей уже просто не вынести. Она сказала первое, что пришло ей в голову:
– Я познакомилась с очень многими людьми за последние месяцы – вот они и отнимают у меня все мое время. Ведь новые друзья всегда такие требовательные и жадные до общения.
– Старые не меньше, в особенности, если желают тебе добра и пекутся о тебе, – очень спокойно вставила Адрианна. – Причем из самых лучших побуждений.
– Я знаю! – чуть пугливо ответила Элена. Казалось, она вот-вот бросится бежать отсюда, совершенно не ожидая, что конфликт, зревший уже давно, достигнет своей кульминации. Потом, к ее же собственному ужасу, из груди вырвался сдавленный стон, шедший, казалось, из глубины сердца, и сама она была удивлена не меньше своих подруг. – О-ох, а что же вы хотите от меня, если ребенок мой вдали от меня, если одна из вас беременна, а другая окружена счастливыми детьми!
Выпалив это, она круто повернулась и рванулась к дверям. Адрианна попыталась удержать ее, но она, сердито отбросив ее руку, выбежала из дома. Мариэтта хотела броситься вдогонку, но Адрианна, встав, загородила ей дорогу.
– В таком состоянии с ней говорить бесполезно. И не расстраивайся! Я завтра схожу к ней и поговорю, когда она придет в себя.
Элена и сама уже ждала, что Адрианна придет к ней, и была готова принять ее, когда та появилась во дворце и стала объяснять, что ее так тревожит.
– Я ужасно вела себя вчера вечером, – извинялась Элена. На ней был домашний бархатный халат, в котором она до сих пор, не переодевшись, восседала у туалетного столика, после танцев до утра и сна до полудня.
В глазах Адрианны засветилась улыбка.
– Мне приходилось видеть тебя и не такой, особенно твои первые дни в Оспедале мне никогда не забыть.
На лице Элены появилась едва уловимая гримаса шутливой озадаченности.
– И как это меня оттуда не выгнали? – Она повернулась на вертящемся стуле и, глядя Адрианне прямо в глаза, искренне заявила. – Я не испытываю никакой ревности по отношению к тебе и Мариэтте и никогда не испытывала. Никто не может быть доволен так, как я, что у Мариэтты будет второй ребенок.
– И ей, и мне это хорошо известно. Так что тебя беспокоит?
Элена отвела взор.
– Я и сама не могу понять. – В ее тоне чувствовалось нежелание отвечать на подобного рода вопросы. – Все, что я могу сказать, это то, что мне лучше какое-то время побыть одной. Может быть, со временем я смогу видеть и тебя, и Мариэтту, но пока, я прошу вас, проявите терпение по отношению ко мне.
– Тебе не надо нас просить об этом. Это точно, что ни она, ни я не можем тебе помочь?
Элена отрицательно покачала головой.
– Точно.
Вскоре после этого Адрианна, распрощавшись, ушла, и Элена не стала ее удерживать. И она сама, и Адрианна понимали, что этот разговор и этот визит ничего не изменили, но сейчас вряд ли было что-то, что могло исправить положение.
– Нам остается лишь дождаться, пока она не осознает свою проблему полностью и не сможет тогда вернуться к нам, – философски заметила Адрианна, и Мариэтта была вынуждена согласиться с этим.
Элена не обманывала их, упомянув о своих новых друзьях. Среди венецианцев было довольно много таких, которые по причине вендетты не могли поддерживать с ней светские контакты, симпатии их всегда были на стороне Торризи, но, несмотря на это, теперь же они общались и с Челано. Когда эта древняя вражда, казалось, утихла, они обрели возможность ближе познакомиться с ней, даже не знакомясь с Филиппо, которого они вовсе не стремились узнать. Тем более, что теперь, когда они – и Элена, и Филиппо – жили каждый своей жизнью, последнего вообще можно было не принимать во внимание.
Круг светских знакомств Элены даже расширился за последнее время, и не было такого часа в послеобеденное время, чтобы у нее не была назначена очередная встреча. Она могла и пофлиртовать, но флиртами все и ограничивалось, несмотря на то, что вокруг нее была тьма мужчин, которые жаждали не только флирта. И верность эта соблюдалась не по отношению к Филиппо, а по отношению к Николо, пусть даже и ушедшего из ее жизни. Просто не было сейчас другого человека, кто мог бы занять место в ее жизни, какое некогда занимал он.
В том океане скандалов и интриг, испокон веку бушевавшем в Венеции, ее репутация верной жены оставалась незапятнаной и лишь была способна привлечь еще большее число ее воздыхателей, как тай-, ных, так и явных. Они даже заключали друг с другом пари на то, кто первый сумеет соблазнить Элену, но каковы ни были ставки в этой игре, она была заведомо обречена на провал. Иногда, оказавшись в маске в какой-нибудь полузнакомой компании, где никто не смог бы его узнать, Филиппо не раз приходилось слышать обрывки разговоров, в которых кто-нибудь упоминал о его жене, и это лишь укрепляло его непреклонную веру в то, что ему никогда не будет уготована участь рогоносца. Хотя параллельно в нем росла и уверенность в том, что он во что бы то ни стало должен избавиться от нее.
Когда его брат Алессандро явился в Венецию из Рима с очередным визитом, Филиппо спросил у него, каковы шансы на то, что Папа сможет аннулировать их брак.
– Никаких! – отрезал Алессандро. – Потому что этому в первую очередь попытаюсь воспрепятствовать я. Ты же ведь сам говоришь, что Элена не дает тебе никакого повода упрекнуть ее ни в чем, за исключением того, что не может подарить тебе наследника. Я недавно имел разговор с одним человеком, который поведал мне о том, что его жена забеременела тогда, когда по причине возраста, казалось, уже никак не могла понести от него – будучи уже почти что старухой. И все же, хотя и через двадцать два года их супружества, это произошло!
– Мое терпение подходит к концу! Мне нужен наследник, причем в самое ближайшее время!
– Подожди еще несколько лет. А после, если положение не изменится, вполне законным путем передай свои полномочия Пьетро, чтобы это дало ему возможность жениться и обрести наследника дома.
– Что? – Лицо Филиппо исказилось от гнева. – Ты действительно думаешь, что я могу пойти на это?
– Таков твой долг.
– К дьяволу этот мой долг! Я рожден быть главой дома и подохну им!
– Могу уверить тебя, что Пьетро никогда не пожелает жить здесь, в Венеции. И твое душевное спокойствие не будет затронуто.
– Нет!
– Короче говоря, я дал тебе совет, а твое дело – подумать над ним как следует, – холодно ответил Алессандро. – И считаю своим долгом напомнить тебе, что ты сам поставил себя в такое положение. Любая женщина дала бы тебе кучу детей, но ты из-за своей жадности, из-за вечной ревности к брату, из-за твоего ненасытного желания обладать всем, что принадлежало ему, пожелал и ту женщину, которая была его невестой.
– Не надо мне твоих пасторских нравоучений, – фыркнул Филиппо. – Что с тобой? Уж не собрался ли ты в епископы? Хочешь стать самым главным попом в Венеции?
– Это моя мечта, – не моргнув глазом признался Алессандро.
– Так вот, оказывается, почему ты отказываешься помочь мне в расторжении брака? Ты, видно, не желаешь, чтобы твоя семья вовлекалась в какие-то матримониальные склоки, ведь это может повредить твоей карьере!
– Совершенно верно. Так что, давай лучше закроем этот вопрос, – Алессандро сделал властный жест рукой. – Завтра я отправляюсь на материк навестить мать. Ты не встречался с ней в последнее время?
Не ответив, Филиппо поднялся, подошел к окну и какое-то время глядел на улицу.
– Я ее в глаза не видел с тех самых пор, как она покинула этот дворец.
Подойдя к Филиппо, Алессандро положил руку ему на плечо.
– Поедем завтра со мной. Лавиния написала мне, что матери нашей уже немного осталось на этом свете.
– Поезжай один. Мне нечего сказать этой старухе. Она сделает из меня посмешище, даже будучи на смертном одре.
Сокрушенно покачав головой, Алессандро вышел. Филиппо в бессильной ярости хлопнул ладонью по оконной раме. Брат разбил в пух и прах его последнюю надежду, он просто вынуждал его прибегнуть к другим средствам. Очень часто ему стал вспоминаться тот недобрый совет, который однажды дала ему мать. Каждый раз эти мысли вызывали у него стон, но в то же время укрепляли желание поступить именно так. Старуха твердо знала, что слова ее крепко-накрепко засядут у него в мозгу. Как же торжествовала бы эта старая карга, если бы ей довелось узнать, что судьба дала ему в руки сильное противоядие против сексуальных чар Элены, во власти которых он пребывал с тех пор, как впервые увидел ее. Как это часто происходит с мужчинами его возраста, женщина более молодая, намного моложе его, затмила всех остальных. Это была Бьянка.
Многие мужчины к сорока годам уже успевали потерять одну жену, а то и двух, которые не пережили очередные роды и дали возможность своим мужьям повести под венец новых невест, в их случае все происходило по воле Божьей. Ему же, судя по всему, самому придется вмешаться в ход событий и прибегнуть к насилию. У Филиппо не оставалось выбора. В Бьянке, в ее милом личике, в ее манящей томной фигуре, в ее прекрасных серебристых волосах и очаровательных полудетских манерах он обретет свою умчавшуюся юность и начнет жизнь сначала. Ведь она влюблена в него, он знал это, чувствовал. И теперь оставалось лишь открыть путь к ней.
Для Филиппо существовали два основных препятствия. Первое – все, вплоть до мельчайшей детали, должно быть рассчитано таким образом, чтобы подозрение не могло пасть на него. Второе – лишь он мог устроить судьбу Элены – такое решение имело глубокие корни, и он не мог ни переложить это на плечи кого-нибудь другого, ни отказаться от своих планов.
Алессандро, когда прибыл в дом, где доживала свои последние дни их мать, был шокирован видом Лавинии. Как же постарела сестра, каким измученным казалось ее лицо, но по-другому и быть не могло. Кто, кроме Лавинии, мог ухаживать за больной матерью и быть при ней сиделкой день и ночь? Теперь в ней уже с трудом можно было узнать когда-то красивую молодую женщину.
– Как мать? – спросил Алессандро, когда они обменялись словами приветствия.
– Неважно, но она все время спрашивала, когда ты, наконец, приедешь. Альвизе и Витале – редкие гости здесь, да и Маурицио бывает ненамного чаще. Пьетро обязательно примчался бы сюда из Падуи, если бы только мать позволила. Он пишет мне о себе, а я сообщаю ему обо всем, что делается в доме.
– Мы тоже регулярно пишем друг другу. Недавно у меня было кожное воспаление на руках, и он прислал мне мазь, которая очень помогла.
Лавиния помнила, как холил Алессандро свои бледные, с длинными тонкими пальцами, руки.
– Он очень опытный лекарь. Алессандро, я провожу тебя к матери прямо сейчас. Ей не понравится, что я задерживаю тебя.
Аполина Челано выглядела совершенно усохшей, какой-то маленькой, особенно, сидя на большой кровати и опираясь на подушки. В ее глазах вспыхнул огонь гордости при виде старшего сына, появившегося перед ней во всем малиново-красном великолепии шуршащей сутаны. На его груди висел массивный золотой крест, усыпанный дорогими драгоценными камнями. Годы не обезобразили его, и все, что он когда-то задумал, имело обыкновение исполняться. Алессандро поцеловал матери руку, нежно прикоснулся губами к щеке и уселся в кресло возле кровати.
– Ну, мать, как ты себя чувствуешь?
– Ты же видишь, как, – отрывисто произнесла она в ответ. В старухе зашевелилась зависть к полному сил и здоровья сыну. – Скоро вы все освободитесь от меня. Только нечего потом за меня молиться. Я сама позабочусь о пасторе – у меня есть свой духовник. Лучше расскажи-ка мне о последних скандалах в Риме.
Он очень сдержанно усмехнулся.
– Мать, у меня нет возможности растрачивать время на досужие сплетни.
– Значит, годы превратили тебя в зануду. Чего это ты складываешь пальцы домиком? Я этого терпеть не могу! – Он совершенно бессознательно приобрел странную привычку складывать, пальцы вместе, как это делают святые на картинах.
– Я приехал сюда не для того, чтобы меня отчитывали, словно шестилетнее дитя, – жестко произнес Алессандро. – Мне кажется, тебе будет интересно узнать, что я довольно серьезно разговаривал с Филиппо относительно отсутствия наследника главы рода. Должен сказать, что эта напасть затмила собой даже нашу победу над домом Торризи.
– Дом Торризи жил и продолжает жить, пока дышит Доменико.
– Но Доменико в тюрьме, и ему оттуда уже не выйти. Я упомянул об этом, когда беседовал с дожем, и он сообщил мне, что имя Торризи уже вычеркнуто из Золотой Книги. Никакого помилования не предусмотрено – единственной милостью по отношению к Торризи было решение не подвергать его пыткам.
Глаза Аполины блеснули из-под сморщенных, покрытых пигментными пятнами век.
– Торризи будут жить, пока жив тот, что сейчас в тюрьме, и будь я сейчас на ногах, я непременно подкупила бы кого-то из тюремщиков, чтобы те подсыпали отравы ему в еду!
– Сейчас все не так просто, как раньше, во времена твоей молодости, – непреклонно возразил Алессандро, невольно садясь глубже в кресло, как бы не желая принимать участия в ее злословии. – Но в любом случае я запретил бы подобный акт, заняв в этом вопросе столь же непреклонную позицию, как и в деле Филиппо, отказавшись ходатайствовать от его имени перед Папой, чтобы последний согласился аннулировать его брак с Эленой.
– Ага, значит этот дурачок Филиппо начинает мало-помалу прозревать? – это была самая лучшая из новостей, которую ей сообщил старший сын, поскольку теперь можно было не сомневаться, что он уже был готов согласиться с нею в том, на что она ему уже давно намекала. И она была очень довольна, что Алессандро не согласился способствовать аннулированию этого брака. Все это могло продлиться годы, что в свою очередь предполагало, что все это время у Филиппо были бы связаны руки, поскольку произойди что-нибудь с Эленой, на него первого пало бы подозрение. – Знаешь, что я по этому поводу думаю?
– Что же?
– Что этот дурак никогда по-настоящему не был влюблен в Элену, но даже и сам не подозревал об этом.
Слова матери заставили Алессандро призадуматься. Поскольку она никого из своих детей не любила так, как Марко, вполне логично предположить, что Филиппо, лишенный материнской любви в детстве, был человеком, слишком изуродованным нравственно, чтобы признавать в себе способность любить. Алессандро, который достаточно хорошо изучил натуру человеческую, знал, что нет в мире ничего сложнее человека.
– Я посоветовал Филиппо, – сказал он, – серьезно подумать над тем, чтобы передать свои полномочия Пьетро, если и в течение последующих нескольких лет будет оставаться бездетным. Речь не идет о том, чтобы он расстался с дворцом Челано или же с частью своих имений – Пьетро они вообще не понадобятся, поскольку он уже сделал свой выбор и последовал моему примеру, посвятив себя служению Господу нашему добрыми делами, хотя и не вступил пока в Святой Орден. Я посоветовал ему обождать приносить обет, так как может возникнуть необходимость взвалить на свои плечи груз ответственности, став главою дома Челано.
– Добрыми делами! – с раздражением повторила Аполина. – Все твои добрые дела с тех пор, как ты покинул Венецию, были направлены лишь на то, чтобы они обернулись выгодой лично для тебя самого. С одной стороны ты, стоящий почти на вершине церковной иерархии, с другой – Пьетро, посвятивший себя служению самым неимущим из неимущих – словом, нечего сказать, сыночки у меня, что надо!
Алессандро был вынужден собрать в кулак всю свою выдержку, чтобы не выйти из терпения и не нагрубить этой старой, несчастной, больной женщине, которая к тому же была его матерью. Он сделал вид что не заметил ее язвительности.
– Как мне кажется, со временем Филиппо поймет всю разумность такого шага.
– Он никогда не пойдет на это! – убежденно заявила старуха.
– Посмотрим, – рассудительно сказал Алессандро, уже отказавшись от своего первоначального намерения остаться с матерью на несколько дней. Ничего, хватит и суток.
Элена решила возобновить поиски материалов, которые могли бы послужить доказательством причастности Филиппо к заговору против Доменико Торризи. Это решение пришло к ней внезапно, однажды ночью, когда она уже засыпала, – ей вдруг совершенно неожиданно пришло в голову, что Филиппо наверняка попытается увековечить такое глобальное событие, как уничтожение дома Торризи в своих личных или семейных архивах. Не сможет он удержаться от того, чтобы не поставить об этом в известность представителей будущих поколений Челано, и, видимо, ему самому будет принадлежать роль инициатора и главнокомандующего. Даже если предположить, что все связанные с этим записи хранились прежде в той самой знаменитой кожаной папке Маурицио, то уже теперь, когда все было завершено, он скорее всего отдал их своему брату Филиппо, включая, вполне возможно, даже и копии.
Эта мысль, озарившая ее, даже заставила ее сесть в постели. Самым подходящим местом для хранения такого рода материалов была сокровищница дома Челано. Элена ощутила острое желание прямо сейчас побежать туда и начать поиски, но об этом нечего было и думать. И вообще, с этим особенно торопиться не следовало. Когда она снова улеглась, перед ее глазами возникла картина, как Мариэтта выкладывает доказательства невиновности Доменико Торризи на стол перед дожем Венеции, и вскоре после того, как он изучит дело, издаст декрет о помиловании Доменико. Вот тогда все изменится, все снова наладится, этим она сможет загладить свою вину перед Мариэттой. Она и Андрианна снова будут с ней дружить, как и прежде.
Первый шаг Элены на пути обретения доступа в сокровищницу был сделан в тот день, когда ей и Филиппо предстояло присутствовать на одном балу. Она была твердо убеждена, что то, что она искала, могло быть лишь там и нигде больше, и Филиппо всегда беспрекословно вручал ей ключ от сокровищницы и от шкатулок, где хранились фамильные драгоценности. Она обратилась к нему, когда он уже собрался уходить, рассчитывая, что время, начиная с обеда до самого вечера, она целиком может посвятить поискам.
Искала Элена весьма основательно. При свете свечи она стала один за другим просматривать ящики, где содержались документы давно минувших времен, потому что под ними могли оказаться бумаги, относившиеся как раз к нынешним временам. Пока ничего из того, на что были нацелены ее поиски, ей не попадалось. Оставалось еще довольно много ящиков, и Элена решила прервать поиски. Выходя из сокровищницы, Элена схватила первое попавшееся ожерелье и вышла из нее, заперев за собой двери.
На протяжении следующих нескольких недель она несколько раз ходила в сокровищницу, пока не убедилась окончательно, что просмотрела все абсолютно. Ничего не поделаешь – теперь пора было поискать в другом месте.
Это было в день, когда завершалось составление каталога книг. Бьянка дописывала последнюю карточку под бдительным оком сестры Джаккомины и готова была вот-вот расплакаться. Эти прошедшие месяцы были для нее самыми счастливыми в жизни. Она была рада тому, что спокойно могла взглянуть в глаза Элене, потому что ни словом, ни поступком не стала потворствовать ухаживаниям Филиппо, и между ними до сих пор ничего не было. Но каждая их встреча, каждая его улыбка, каждое его слово долго не давали ей потом покоя, и она часами вспоминала Филиппо, а голос его еще долго звучал у нее в ушах.
– Вот и все! – с удовлетворением произнесла сестра Джаккомина, когда Бьянка положила перо. – Мы все закончили. Теперь надо сказать об этом синьору Челано, после чего можно будет возвращаться в Оспедале.
– Сейчас я схожу и скажу ему, – Бьянка быстро поднялась со стула.
– Хорошо, хорошо. Я тем временем начну все складывать.
Слуга проводил Бьянку в гостиную на следующем этаже. Легонько постучав, она вошла. Филиппо беседовал с торговцем предметами искусства, картинами и как раз сосредоточенно изучал одну из картин, стоявших тут же прислоненными к стене в комнате. Увидев ее, Филиппо улыбнулся.
– Вот и хорошо, что вы здесь, синьора Бьянка! Сейчас и вы выскажете свое мнение. Подойдите сюда и скажите, какая из картин вам нравится больше.
Бьянка с готовностью подошла и помогла ему сделать выбор. Когда она подошла к нему, он взял ее за руку, как бы желая убедиться, что она здесь и никуда от него не убежит. Картина, на которой он сейчас сосредоточил свое внимание, принадлежала кисти Лонги, на полотне была изображена синьора, пьющая шоколад на кушетке рядом с ней восседала маленькая белая болонка.
– Вот эта мне очень нравится, – чуть смущенно произнесла девушка.
– А вот эта? Это тоже Лонги.
Они подошли и к этой картине, и она тоже понравилась Бьянке. Как и все остальные, к которым он подводил ее по очереди, представляя их на ее суд.
– Мне они все нравятся, – и я просто не могу выбрать для вас самую лучшую.
– Но, случись вам выбирать что-нибудь для себя, на чем бы вы остановили свой выбор? – настойчиво спрашивал Филиппо.
– Вот на этой! – не колеблясь показала она на одну из картин. На ней была изображена молодая пара, судя по всему, безумно влюбленная друг в друга, на фоне великолепного, залитого солнцем пейзажа. Оба были в масках, а на Пьяцетте бушевала толпа празднично одетых людей.
– А почему? – поинтересовался Филиппо.
– Потому что они, – Бьянка не решалась сказать то, что ей хотелось сказать, поскольку и ее собственные чувства по отношению к этому человеку были теми же самыми, что у той молодой женщины на картине, – потому что они так… дружны.
Филиппо рассмеялся.
– Дорогая моя, это не дружба, а страсть, любовь. А у этой женщины такие же прекрасные волосы, как и у вас. Это Тьеполо, и картина эта будет доставлена в Оспедале для вас.
– Ох, нет, нет, – Бьянка была в крайнем смущении и растерянности. – Я, видимо, никак не смогу принять такой подарок.
– Это оценка трудов ваших по составлению каталога моей библиотеки. А сестра Джаккомина получит в подарок книгу, которая, я не сомневаюсь, очень ее обрадует. И давайте больше не будем спорить на эту тему.
– Я даже не знаю, как вас благодарить.
– Коли вам она нравится, то это для меня – самая лучшая из благодарностей. – Филиппо повернулся к торговцу. – Распорядитесь, чтобы Тьеполо был доставлен в Оспедале делла Пиета сегодня же, а что касается меня, то я забираю Лонги и Марьески.
Торговец картинами согнулся в почтительном поклоне. Филиппо довольно фамильярно обнял Бьянку за талию и повел ее в соседнюю гостиную, не забыв закрыть дверь.
– Я пришла сообщить вам, что каталог закончен, – сказала она, высвободившись из его объятий.
– Уже? Прекрасная работа. Знаете, Бьянка, мне будет очень не хватать вашего милого личика, но чуть позже будет необходимо составить еще один каталог, так что, если вы и сестра Джаккомина соизволите помочь мне, то…
– О, да, да, конечно! – воскликнула Бьянка с неподдельной радостью в голосе. – А что это будут за книги?
– Они в данный момент находятся на одной из моих вилл, и там их никто не читает, да и списка их нет.
– Сестра Джаккомина и я сочли бы за честь выполнить эту работу.
– Очень буду вам обязан, – подвинувшись к ней почти вплотную, он видел, как волнует ее его близость и понимал, что волнение это любовное. В следующее мгновение он крепко обнял ее и страстно поцеловал в губы. Так девственниц целовать не полагалась. Обнимая ее, его руки почувствовали, как напряглась ее спина, и потом вдруг ощутил ее мягкую нежную податливость, как трепетало ее молодое тело. Когда Филиппо отстранился от нее, он увидел, что Бьянка, опустив ресницы, Молча, неподвижно стоит, и ласково провел ладонью по волосам. По-прежнему не глядя на него, она заговорила, ее нежный голос чуть срывался от волнения.
– Я не приду сюда больше. Пусть кто-то еще помогает сестре Джаккомине. И картину эту я ни за что принять не могу.
В тон ей он ответил:
– Я тоже так думаю. Я никогда не мог ожидать, что такая молодая девушка, как вы, станет вводить меня в искушение в моем собственном доме.
Ее глаза изумленно раскрылись.
– Я не вводила вас в искушение! – лицо Бьянки мгновенно вспыхнуло. – Как вы могли такое подумать?
– А почему ты пришла сюда ко мне сама? – казалось, его возмущение неподдельно.
– Я лишь хотела вам сообщить, что мы закончили работу! – почти выкрикнула она. – Это вы первый пришли ко мне тогда, когда я репетировала на флейте.
– Но тогда сестра Джаккомина могла услышать нас из библиотеки. А вот в этой части дворца – дело другое. Или, может быть, ты знала, что у меня этот торговец картинами?
– Нет, – дрожащим голосом призналась она.
– Так ты ожидала, что я буду один?
– Да, наверное. О, я и сама не ведаю, что говорю! – она в испуге и отчаянии прижала ладонь ко рту. – Мне бы лучше сейчас умереть! Я не хочу, чтобы вы так обо мне думали. Не говорите ничего Элене! Она подумает, что я предала ее.
