Текст книги "Венецианская маска. Книга 2"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
Ему была отведена достаточно уютная и прекрасно обставленная комната, правда, в менее престижной части дворца, поскольку дож не желал и не мог позволить себе, чтобы Доменико пребывал в тесноте и смраде какой-нибудь тюремной камеры, прежде чем его вина не будет доказана. Суть предъявленного ему государством обвинения состояла в том, что Доменико якобы вступал в сношения с представителями правительств других государств с целью подрыва безопасности республики и зелены власти дожа Венеции бунтарским режимом. Обвинение выглядело настолько смехотворным, что Доменико ни на йоту не сомневался в том, что в конечном итоге будет оправдан.
– Это лишь дело времени, придется подождать, пока мне не будет предъявлено обвинение в целом, тогда все выяснится окончательно, – уверял он Мариэтту.
Как и предполагал Доменико, следствие затянулось на довольно длительный срок. Его друзья и доброжелатели, которых оказалось немало среди членов Совета, требовали тщательной проверки всех высказываний свидетелей, а если это было необходимо, то их показания перепроверялись, что неизбежно затягивало ход расследования. Постепенно все стало принимать более серьезный оборот, чем предполагалось, поскольку вся деятельность, которой он занимался на протяжении длительного времени, истолковывалась заведомо неверно. Его целью всегда оставалось добиться поддержки сопредельных государств, чтобы противостоять растущему влиянию других стран, в первую очередь – Австрии, и сплотиться в лигу, чтобы стать сильнее, что в свою очередь позволило бы Венецианской республике обрести в их лице защиту.
– На данный момент это – единственно реальная перспектива защитить себя в том случае, если какая-нибудь из больших держав вздумает выступить против нас, – заявил Доменико на перекрестном допросе. – Я видел в этом прежде всего своего рода превентивную меру с тем, чтобы Самая Безмятежнейшая из Республик все же избавилась от своего чванства и реально посмотрела на то, что слабость, упадок, нерасторопность, бесконечные восторги и самоупоение по поводу якобы растущего богатства, словом, все пороки, довели ее уже до такого состояния, когда она падет к ногам любого агрессора!
В зале вспыхнуло возмущение. Ведь он замахивался на вернейших союзников Венеции! Обвинитель перешел на крик, чтобы быть услышанным в шуме голосов.
– Значит, вы своей деятельностью ускорили это падение, прибегнув к таким недостойным средствам, как неприкрытое взяточничество и возмутительные призывы по всей нашей Республике! Вы даже не гнушались тем, что выдавали государственные секреты!
– Никогда!
– Вы отрицаете, что занимались нелегальным ввозом оружия?
– Да! Еще раз считаю своим долгом заявить, что единственным призывом взяться за оружие может быть названо лишь мое искреннее желание, чтобы Венеция стала вновь мощной державой, какой она была в прошлые столетия, способной защитить себя и противостоять любому агрессору!
– Кого вы считаете агрессорами? Вы должны помнить, что соседние государства, все без исключения, уважают нейтралитет Венеции. Так что, ваш призыв может быть истолкован несколько иначе – как призыв к беспорядкам!
– Нет! – взревел Доменико. – Единственной моей целью было предотвратить кровопролитие здесь, на улицах нашей республики. А не вызывать его.
Но чаша весов склонялась не в пользу Доменико. Не было более худшего времени, нежели это, совершенно неблагоприятное для тех, кого надумали обвинять в государственной измене. Шел 1789 год. Во Франции бушевала революция, до Венеции дошли вести о том, что французский король и королева арестованы. Каждый венецианский дворянин, бывший в составе суда, питал глубочайшее отвращение ко всякого рода бунтам, и защите было весьма трудно убедить их в невиновности Доменико, мало того, эти попытки вызвали обратную реакцию.
В суде выступали свидетели. Первым был полномочный представитель императора Австрии, который под присягой заявил, что его страна не имеет территориальных претензий к Безмятежнейшей из Республик, и подтвердил уважение и неприкосновенность районов, ей подчиненных.
Его сменили представители итальянских государств. Выступавшие против создания лиги итальянских государств безжалостно набросились на Доменико, утверждая, что влияние его было радикальным, подрывающим основы порядка и вредило интересам их государств в той же мере, как интересам и самой Венецианской республики. Доменико и его защитники не сомневались, что эти свидетели получили крупные взятки, но тем не менее их присутствие здесь окончательно определило его судьбу. Даже те, кто вначале выступал за него, отказались от своей прежней позиции, поскольку, по их мнению, он зашел слишком далеко. Вердикт о его виновности был предрешен. Ожидавшая его перед дверями зала, где проходило судебное разбирательство, Мариэтта, которая пришла сюда вместе с Адрианной и Леонардо, упала в обморок, когда решение было оглашено.
Могло быть и значительно хуже – Доменико вполне могли замучить до смерти, либо устроить ему публичную казнь на Пьяцетте, но милосердие все же взяло верх, и он был приговорен к пожизненному заключению. Вся его собственность и владения объявлялись собственностью государства. Его препроводили туда, где ему предстояло отбывать заключение – в одну из камер, находившихся под крышей Дворца дожей, где содержались политические заключенные. Возможности попрощаться с семьей, которая оказалась между небом и землей, ему не было предоставлено.
Зато во дворце Челано в этот вечер было устроено пышное празднество – Филиппо вместе со своими братьями торжественно отмечал падение дома Торризи. Элена присутствовала на этом сборище, по-скольку было много жен родственников Челано. В душе она горько смеялась, вспоминая свои героические попытки предотвратить надвигавшуюся катастрофу. Да, прав был тогда Филиппо, когда после возвращения из Парижа он сказал ей, что осуществление замысла против Доменико займет немало времени. Как же хитро должны были работать его шпионы, чтобы заполучить возможность проникнуть в тайны его деятельности! Как же изумительно тонко надо было все организовать, чтобы добро представить в обличьи зла! Явно здесь немало пришлось попыхтеть и Маурицио, чьей хитрости и проницательности она всегда опасалась.
После ареста Доменико Элена еще раз просмотрела записи обрывков тех бесед, что ей удалось подслушать, но ничего стоящего, что действительно могло оказать Доменико хоть какую-то помощь, так и не обнаружила. Не остановившись на этом, она даже рискнула, надев для верности маску, отправиться к одному из юристов, где выложила перед ним некоторые из этих документированных записей, изменив, однако, имена и вообще представив все как некий гипотетический случай. Но, прочитав их, опытный юрист лишь покачал головой.
– Такого рода записи каких бы то ни было бесед, производимые без присутствия третьего лица, не являются доказательствами. Так что, синьора, советую вам их просто выбросить.
Теперь, глядя на Филиппо, пьяного от вина и от победы, вне себя от счастья своего полного триумфа и сокрушительного поражения Торризи, она чувствовала, что ее отвращение к нему достигло критической точки. Сейчас она видела в нем не только того, кто искалечил ее собственную жизнь, она воспринимала мужа как злодея, покусившегося на будущее ее Елизаветы. Когда Мариэтта лишилась своего ребенка, дочери Элены улыбнулось счастье вырасти в благополучном доме, в холе и заботе, в окружении добрых людей. Но Филиппо, руководствуясь одним лишь чувством слепой мести, пустил часть этой семьи по миру, а Доменико отправил за решетку.
– Что же мы грустим, Элена? – перед ней замаячило чье-то раскрасневшееся от вина и веселья лицо. – Мы переживаем исторический день – вендетта завершена.
– Завершена, – согласилась Элена довольно равнодушно и подумала, что к великому сожалению, совсем не так, как они мечтали вдвоем с Мариэттой – без всякой вражды и по доброй воле. Она с грустью отметила, что все мечты, возлелеянные ею, обратились в прах.
Филиппо бросил на Элену сердитый взгляд – ее печальное лицо было вызовом общему торжеству. Он мог бы почувствовать себя абсолютно счастливым, но… Он теперь получил все. Все… кроме наследника. Может быть, следовало бы теперь прислушаться к совету своей матери, когда-то данному ей. Но избавиться от жены ему мешало сознание того, что до нее, даже мертвой, будут прикасаться десятки чужих рук, в том числе и мужских, – нет, это было для него непереносимо: чувство собственности в Филиппо было гипертрофированным.
Мариэтта в двадцать четыре часа должна была покинуть дворец Торризи. Когда она вернулась домой из Дворца герцога, чиновники уже находились во дворце Торризи, успев загодя обзавестись ключами Доменико. Они дали позволение на то, чтобы хранилище драгоценностей – помещение, имевшееся в каждом дворце – было открыто для нее, сколько требовалось, с тем, чтобы она имела возможность забрать некоторые ценности, лично принадлежащие ей, включавшие и фамильные, которые Доменико вручил ей, а также некоторые другие ювелирные изделия, полученные ею от мужа в разное время. Также было позволено изъять из сундуков довольно значительную сумму денег для оплаты прислуги, поваров и прочих, занятых ранее в хозяйстве лиц. После этого тяжелые двери были наглухо закрыты и опечатаны.
Упаковка всех вещей, принадлежавших лично Мариэтте и ее дочери Елизавете, взяла на себя одна только Анна. Пожилую женщину подкосил такой страшный поворот событий, повлекший за собой отдание под суд ее господина Доменико Торризи и заключение его в тюрьму, что для нее означало потерю самой лучшей работы, которую ей приходилось когда-либо получать. Она знала, что ее бывший хозяин очень хорошо бы обеспечил ее одинокую старость, будь он в силах.
Зайдя в покои Доменико, Мариэтта постаралась взять как можно больше одежды Доменико. Получилась увесистая поклажа, с которой она направилась вниз, туда, где Анна хлопотала над большим дорожным сундуком.
– Анна, поторопись! Положи одежды синьора Доменико вперемешку с моими, чтобы не так было заметно. Хоть он и заключенный теперь, добрая одежда всегда пригодится ему.
Мариэтта не сомневалась, что людям непосвященным, каковыми были чиновники, будет весьма трудно заметить пропажу нескольких сюртуков или халатов, поскольку гардероб ее супруга отличался большим разнообразием. Кроме того, она сунула в сундук несколько его самых любимых книг и географических карт. Хотя его изъятые драгоценности уже лежали в особой опечатанной шкатулке, Мариэтта знала, где в потайном месте хранились представляющие ценность карманные часы, и взяла их оттуда. Эта вещь когда-то принадлежала отцу мужа, и Мариэтта помнила, что когда-то он даже с улыбкой сказал ей, что настанет день, когда они перейдут к их сыну.
Их сын! О каком сыне можно было мечтать теперь, когда Доменико приговорен пребывать в тюрьме до самой смерти! Эта жуткая истина доставила ей такую душевную боль, что Мариэтта на какое-то время даже застонала. Как же теперь? Ждать, пока какой-нибудь очередной дож, пришедший на смену нынешнему, смилостивится и подпишет Доменико амнистию или помилование? А она, к тому времени уже бесплодная старуха, встретит его у тюремных ворот?
– Синьора! – к ней спешила девушка-служанка. – Чиновники желают видеть вас в музыкальной комнате. – Она, казалось, была смущена. – Дворецкий уже говорил им, что этот клавесин принадлежит вам.
Последовавшая затем дискуссия о клавесине, украшенном замечательной росписью – один из самых дорогих ее сердцу подарков Доменико к ее дню рождения, – положила конец различиям во мнениях, и было решено, что он остается во владении Мариэтты. Она, опасаясь, как бы чиновники не спохватились и не изменили решения, тут же распорядилась отправить инструмент из дворца. Новым адресом стал тот самый дом, где они вместе с Эленой произвели на свет своих детей. Леонардо, который так и не отдавал никому ту самую квартиру, предложил Мариэтте стол и дом, и она с благодарностью согласилась.
Очень грустный момент наступил, когда Мариэтта, уже готовая к отъезду и одетая по-дорожному, вышла в один из залов, чтобы попрощаться с теми, кто верой и правдой служил на протяжении стольких лет мужу и ей, и поблагодарить их от души. Она держала на руках Елизавету, не выпускавшую из рук свою любимую куклу. Хотя Мариэтта знала по домашним записям, что челяди более, чем достаточно, она тем не менее поразилась, когда перед ней выстроилась шеренга из девяти десятков человек: млад и стар, мужчины и женщины. Здесь присутствовали и приглашенные по такому случаю гондольеры Торризи, вырядившиеся в свои лучшие ливреи, да и остальные слуги тоже постарались приодеться – все женщины были в чистых передниках и чепцах. Она обошла всех, найдя буквально для каждого теплое слово, дворецкий тут же раздавал жалование; каждый из них получил еще дополнительную сумму денег лично от нее – уложенные в одинаковые небольшие кожаные кошельки монеты. Большинство женщин всплакнули, да и некоторые мужчины с трудом удерживались от слез – ведь и их семьи на протяжении нескольких поколений прислуживали в этом прекрасном дворце.
После того как все завершилось, самый главный из гондольеров дома Торризи поспешил к ней, чтобы сопроводить к гондоле и отвести ее на новое местожительство. Не оглядываясь, она стала спускаться вместе с ним к гондоле. Ей было известно, что в течение часа или двух и этот дворец, равно как и все остальные, принадлежавшие Торризи, будут заперты и опечатаны до тех пор, пока не решится судьба их самих и всего, что было в их стенах. То же ожидало и их загородную виллу, в которой они с Доменико провели столько счастливых дней и часов. Взгляд Мариэтты был устремлен вперед. У нее теперь оставалась двуединая задача: первое – вырастить и дать все, что можно Елизавете, и добиться если не реабилитации, то хотя бы смягчения приговора для Доменико. А конечной ее целью было доказать его невиновность.
Адрианна вместе с Леонардо задали ее. Едва ступив на порог, Мариэтта сразу же почувствовала, как постарались они, чтобы ей было хорошо здесь. Отведенная ей комната оказалась достаточно просторной, и там вполне помещался клавесин. Кухня, размещавшаяся прежде на первом этаже, была оборудована в комнате, где происходили роды: она сейчас ничем не напоминала прежнее помещение – новые панели стен, новая большая удобная плита; потолок сиял свежей побелкой. Мариэтта поняла, что они стали готовиться к сегодняшнему дню загодя, едва начался процесс над Доменико.
Буквально в первые полчаса пребывания здесь Мариэтты появилась снедаемая чувством вины и стыда за своего супруга Элена.
– Это я довела тебя до этого, Мариэтта! Я ничего не сумела сделать для Доменико, а теперь точно знаю, что все это происходило буквально у меня под носом.
– Тебе незачем корить себя, Элена. И Доменико, и мне прекрасно известно, сколько сил ты положила, чтобы этого не было, и мы оба очень благодарны тебе.
– Как же вы все поместитесь здесь? – Элена в изумлении обвела взором комнату. Она успела так привыкнуть к огромным помещениям дворца, что эта квартира, по мнению Мариэтты, очень просторная, казалась ей даже меньше, чем тогда, когда их застали роды. Потом, завидев открытую дверь в соседнюю комнату, она помимо своей воли устремилась туда, но вдруг остановилась, увидев спящую в кроватке Елизавету.
Мариэтта подошла к ней и обняла.
– Если хочешь, сходи к ней.
Элена покачала головой и закрыла дверь.
– Нет, – сказала она, стараясь побороть отчаяние, приложив руку к горлу. – Это твой ребенок. Любовь к ней не лишит меня рассудка.
– Мне никогда бы этого не выдержать. У меня нет твоей силы воли.
Элена сокрушенно улыбнулась.
– Силы воли, говоришь? Да нет, это просто-напросто трусость, вот что это такое. Я уже не в силах переносить боль. А теперь, наверное, стану навещать тебя только тогда, когда Елизавета будет спать.
– Адрианна пообещала мне, что ее няня присмотрит и за Елизаветой вместе с ее детьми, если мне понадобится на часок-другой выйти куда-нибудь. Так что, если мы с тобой когда-нибудь оденем наши бау-ты, то вполне сможем предпринять небольшую прогулку.
– Ага, давай! Помнишь, я тебе все время твердила, что хочу показать дом, где жила вместе с бабушкой Лючией, в нем и родилась? У нас ведь так и не было случая.
И они договорились, что непременно сходят туда, как только у Мариэтты выдастся свободный часок. А сейчас ей было необходимо встретиться с одним человеком, который обещал ей похлопотать о разрешении на свидание с Доменико. До сих пор получать письма ему не разрешалось, поскольку власти опасались, что он исхитрится посылать какие-нибудь шифрованные директивы тем, кто сотрудничал с ним и находится на свободе. Мариэтта догадывалась, что среди его соратников немало людей благородного происхождения, но после того как он был опозорен, судим и приговорен к пожизненному заключению, они из соображений конспирации хранили молчание и вообще старались ничем себя не выдать, чтобы их не постигла та же участь.
Как она и опасалась, дож на ее просьбу о свидании ответил отказом. Она попыталась встретиться с его женой, не раз бывавшей ее гостьей в палаццо Торризи, но и на этот раз Мариэтту ждало разочарование – та даже отказалась принять ее. Несколько друзей Доменико, в прежние времена готовые ради нее на все, теперь, после этого судилища, круто изменили свое отношение к ней.
Ей разрешили отправить Доменико кое-что из мебели, поскольку заключенный имел право сам обставлять свою камеру. У него появились столик из розового дерева, кресло, ореховый книжный шкаф, полный книг, два персидских ковра, умывальник, облицованный деревом, очень удобная кровать, прекрасное белье, теплые покрывала. Одежда хранилась в комоде. Доменико позволялось иметь в камере вино и любую еду, которую ему передадут. Хоть и не было разрешено писать письма, Мариэтта снабдила его в избытке письменными принадлежностями, бумагой и даже свечами.
Она не жалела денег на то, чтобы Доменико жил в человеческих условиях, но, когда пришло время платить за все, она поняла, что деньги, оставшиеся в ее распоряжении, скоро кончатся. В свое время Мариэтта настояла на том, чтобы платить Леонардо за квартиру, хотя и очень скромную сумму, но ее следовало выплачивать регулярно. Сомнений не возникало, что любая вещь из ее драгоценностей обеспечивала и ей, и Елизавете безбедную жизнь на протяжении длительного времени, но Мариэтта не спешила расставаться с ними, поскольку деньги могли ей понадобиться и на то, чтобы помочь при организации побега Доменико, если это станет возможным. Случалось, что с этого чердака некоторые ухитрялись бежать. Рассказывали о некоем синьоре по фамилии Казанова, который сбежал, выбравшись на крышу Дворца дожей. И тогда деньги дали бы им всем возможность благополучно скрыться из Венеции. Она уже написала братьям Доменико о том, что произошло, и хотя в данный момент они мало чем могли помочь, она нисколько не сомневалась, что в будущем, если такая необходимость возникнет, несомненно, помогут.
Леонардо несказанно удивился, когда Мариэтта обратилась к нему с просьбой дать ей работу. Он прекрасно понимал, что ее светской жизни пришел конец, окончательный и бесповоротный: от нее отвернулись все, за исключением очень немногих наиболее близких друзей. Только вот Оспедале оставалась Оспедале. Разве что в составе совета директоров теперь не было Доменико Торризи. Девушка, когда-то учившаяся и воспитывавшаяся в Оспедале, оставалась таковой на всю оставшуюся жизнь, какие бы невзгоды не терзали ее, хотя теперь уже не было сурового обычая выжигать букву «О» на ногах.
– Я должна зарабатывать себе на жизнь, – объясняла Мариэтта Леонардо. – Я ничего не забыла из того, что когда-то умела – да вы и сами это знаете по той маске, которую вы преподнесли Адрианне. Разве вам не нужна еще пара рук в магазине или мастерской?
– Разумееся, нужна. При том уровне качества, который я поддерживаю, мне всегда нужны рабочие руки, – ответил он, медленно усаживаясь в кресло, – но у меня к вам, Мариэтта, есть одно неплохое деловое предложение. Если бы я не был сейчас так сильно занят, я с удовольствием открыл бы еще один магазинчик рядом с этой квартирой, как собирался прежде. Но теперь я готов предпринять небольшую перестройку и ремонт, если вы согласитесь взять на себя этот магазинчик.
– Конечно, что за вопрос! – воскликнула обрадованная Мариэтта. – А когда вы хотите начать этот ремонт?
– Я завтра сделаю необходимые прикидки, сколько это будет стоить.
Хотя писать и посылать письма Доменико запрещалось, получать их он имел полное право, и Мариэтта писала ему длинные послания, ежедневно добавляя что-то, а потом раз в неделю относила его стражнику, который и передавал ему. Доменико, несомненно, очень обрадуется тому, что она займется масками, это убедит его в том, что она не сидит сложа руки, парализованная жалостью к нему и к себе, а наоборот, старается приспособиться к новым обстоятельствам, как он и надеялся при расставании. Но все, конечно, было не так просто. Мариэтта пережила много нелегких дней, когда беда чуть не сломила ее, но она неустанно повторяла себе, что Доменико приходится намного хуже. У нее ведь остались Елизавета, друзья, и, наконец, просто свобода, дававшая возможность спокойно ходить по улицам Венеции, в то время как он, запертый в четырех стенах на этом ужасном чердаке, в окно своей камеры мог видеть лишь крыши близлежащих домов. Если бы только ей разрешили хотя бы одно свидание – и у него, и у нее сразу же появилась какая-то общая цель, то, чего они могли бы ждать с нетерпением.
Как-то, когда ремонт помещений, которые Леонардо отводил под магазин, был в самом разгаре, Мариэтта и Элена договорились встретиться в галереях площади Сан-Марко. Обе надели бауты, как условились. Женщины пешком бродили по переулкам и площадям той части города, где прошло детство Элены.
– Вон там мое окно! – воскликнула Элена, показывая на одно из окон третьего этажа старого-престарого дома, с потускневшей и местами обвалившейся терракотовой штукатуркой, обнажившей темную кирпичную кладку.
Они прошли мимо церкви, в которую девочкой ходила Элена, поднялись на мостик, где она однажды, пустившись в пляс, порвала свой карнавальный наряд. Это был день, когда и одна, и другая как бы перенеслись туда, далеко, в дни проведенной в Оспедале делла Пиета юности. Когда Мариэтта и Элена расставались, насытившись этой необычной прогулкой, обе дали друг другу слово, что, как только представится возможность, непременно встретятся и погуляют еще.
С открытием новой лавки у Мариэтты оставалось мало свободного времени. Леонардо, желая привлечь побольше покупателей, выставил несколько наиболее оригинальных масок в витрине. Когда они обустраивали магазин, то и Мариэтта приняла в этом живейшее участие, посоветовав ему, какие именно маски из самых затейливых и вычурных могли бы быть выставлены на всеобщее обозрение, как снаружи, так и внутри. Лавка, стены которой пестрели множеством самых разнообразных масок, создавали у Мариэтты иллюзию диковинной пещеры со стенами, выложенными драгоценными камнями.
В мастерской Леонардо старательно трудились пятеро очень одаренных мастеров, создавая совершенно новые, невиданные творения. Леонардо мечтал, что его лавка станет совершенно иной, непохожей на те, что находились на площади Сан-Марко, где покупателю предлагались какие угодно маски. И хотя Мариэтта с грустью вспоминала и Пульчинеллу, и Панталоне – они ведь остались для нее тем, чем обычно остаются для ребенка их первые игрушки – те маски, которые она продавала сейчас, предназначались не для кого-нибудь, а для покупателей обеспеченных, встречали у нее, отнюдь не лишенной деловой хватки, понимание. Леонардо, стремясь стимулировать сбыт подобных изделий, обещал Мариэтте своего рода премию, если ей удастся продать масок свыше определенного числа за какой-то срок, но и без того новая роль очень увлекала ее. Продавая маски, Мариэтта почувствовала спокойную уверенность: она вроде бы снова вернулась назад, к своим корням, и теперь как бы заново строила свою жизнь, с той лишь разницей, что ее будущее неразрывно связывалось с будущим мужа.
Леонардо, заботясь о том, чтобы открытие его новой лавки не превратилось в заурядное событие, снарядил живописно одетых глашатаев – одного с трубой, другого – с барабаном. Они обходили площадь Сан-Марко, привлекая всеобщее внимание трелями и барабанным боем и громко возвещая о том, что в Калле делла Мадонна открылся новый магазин, где покупателей ждут такие маски, которых они прежде и в глаза не видели. Аналогичные представления происходили затем в течение всего дня и на Марчерии, и на мосту Риальто, и также во многих других оживленных местах.
Венецианцы, с их вечной любовью к ярким маскарадным костюмам, помешанные на всем, что связывалось с карнавалом, валом повалили в новое заведение Леонардо. Мариэтта встречала их, одев по такому случаю одно из своих лучших платьев из изумрудно-зеленого атласа, в маске, украшенной по бокам блестками и ярко-зелеными локонами, образующими что-то вроде парика, локоны которого рассыпались по ее плечам. Многие молодые щеголи восторженно аплодировали ей. Их было полно в лавке, восхищенно разглядывающих сквозь лорнеты разложенные маски, примерявших ту или иную, привлекшую внимание необычным узором или причудливой формой. Мариэтта, желая угодить им, щедро угощала их кофе, который самолично разливала в крохотные позолоченные чашечки из тонкого, как бумага, фарфора.
В этот день Мариэтта надела маску вовсе не в целях скрыть свою внешность, она ни в коем случае не собиралась делать секрета из своей новой ипостаси, всем было и так известно, что она, а не кто-нибудь другой, отвечает за этот магазинчик. Все покупатели обращались к ней, называя ее при этом «Пиетийским огнем» – так они выражали свое отношение к скандалу, жертвой которого стал ее муж, без тени смущения заговаривая с ней. Заходили даже те, кто в первые месяцы после суда избегали ее, снедаемые любопытством и в надежде загладить прошлое, снова обрести те отношения, которые существовали между ними и Мариэттой прежде. Она демонстрировала свое холодно-вежливое отношение. Ведь эти люди не были для нее никем, так, просто знакомые, общение с которыми скорее диктовалось обязанностями, проистекавшими из светского этикета, и в прежние времена не выходили за рамки простых приличий. А что касалось старых друзей, тут она на сердечность не скупилась. Большинство из них знали Доменико на протяжении многих лет, некоторые – с детства, и среди них не было таких, кто уверовал бы в его виновность. Именно с одним из них, Себастьяно Дандоло, у Мариэтты впервые состоялся разговор о возможности организовать побег Доменико.
Однажды он и его жена Изабелла пригласили Мариэтту на ужин к ним в дом. Приглашенных оказалось немного, в основном, хорошо знакомые ей. Как только выдалась возможность, Мариэтта отвела Себастьяно в сторону и поделилась с ним своими думами. Он терпеливо выслушал ее, после чего медленно покачал головой.
– Не советую вам, Мариэтта, строить планы в этом направлении. Слишком опасным считают вашего мужа, чтобы можно было попытаться вызволить его оттуда. Насколько мне известно, у его дверей никогда не бывает меньше двух охранников, кроме того, на окнах вставили еще одну решетку.
– А если их подкупить? – не желала отступать Мариэтта.
– Нет, это невозможно, кто из стражников согласится пойти на такой риск ради опасного преступника – а ведь именно таковым и считают там Доменико. В случае, если затея эта провалится, их ждет смерть от пыток.
– Что же в таком случае делать? – она была близка к отчаянию.
– Быть терпеливой. Мы не должны терять надежду на то, что со временем наш дож или же тот, кто придет ему на смену, проявят в конце концов снисходительность. Хотя в настоящее время такая возможность весьма и весьма далека от реальности. Ваш супруг оказался жертвой нашего смутного времени, когда вся Европа восприняла то, что сейчас происходит во Франции, как знак предостережения. Хотя, по моему мнению, лучшего дожа для Венеции, чем Доменико трудно себе представить.
– Я очень вам благодарна, Себастьяно, – она была тронута словами Дандоло, поскольку лучшей похвалы для Доменико не существовало. В ее памяти всплыло одно давнее пророчество, что она станет женой дожа Венеции. Хотя сказано это было, безусловно, в шутку и очень давно, еще когда она была девочкой, Мариэтте пришло в голову, что это не так уж и далеко от действительности – во всяком случае, Доменико по своим деловым качествам вполне соответствовал этому посту. Впрочем, если все изменив ся в его пользу, кто возьмет на себя смелость предугадать, что произойдет в будущем? Может быть, его политическая проницательность и позволит ему однажды надеть золотой рог.
Дела в новой лавке шли прекрасно. В период карнавала она превратилась в место, куда приходили за самыми необычными масками. Конечно, не обошлось и без периодов некоторого застоя, но таких, слава Богу, было очень немного. Тогда Мариэтта переходила в мастерскую, где помогала отливать или разрисовывать маски, снабжать их украшениями, изысканными плюмажами. Следует отметить, что идея плюмажей целиком принадлежала Мариэтте, и успех этих масок был феноменальным. Площадь Сан-Марко в карнавальный сезон 1790 года представляла триумф плюмажей Савони. Причудливое многоцветье вздымавшихся раскрашенных перьев напоминало диковинный лес.
Лето принесло с собой удушливую венецианскую жару, и Мариэтта с тоской вспоминала прохладу и негу тех прекрасных спокойных дней, проведенных на вилле, с трудом представляя себе условия, в которых теперь пребывал ее Доменико под крышей Дворца дожей. Она послала ему один из простых вееров, которыми обычно пользовались мужчины, и флакончик освежающей эссенции, чтобы добавлять в воду для умывания. В ее памяти возникли сцены совместного купания. Как же истосковалось ее молодое тело по сильным рукам Доменико, по его объятиям! Сколько же месяцев прошло с тех пор, как она в последний раз переживала экстаз от проникновения этого, обуреваемого страстью тела в ее жаждущую мужской силы плоть? Мариэтте казалось, что она – омертвевшая, высохшая изнутри – лишь наполовину женщина.
Минуло еще полтора года – нелегкое, даже драматичное время. Дело в том, что предпринятая попытка вызволить Доменико из тюрьмы потерпела провал. Никто толком не знал, сколько же времени понадобилось заговорщикам, имена которых так и остались доселе неизвестными, чтобы добраться до камеры Доменико, отслаивая свинцовые плитки покрытия крыши и находившиеся под ними полуразрушенные черепичные. И он бы исчез без следа, если бы не случайно упавшая на пол камеры плитка черепицы, удар от которой вызвал переполох среди стражников, ворвавшихся в камеру как раз в тот момент, когда Доменико уже повис на веревке, опущенной теми, кто его вызволял, вытаскивая через освободившийся проем крыши. Стражники схватили за ноги Доменико, веревка не выдержала и вырвалась из рук заговорщиков. Доменико, увлекая за собой одного из своих спасителей, рухнул на пол камеры. Он отделался легким испугом, а вот спасителю не повезло – он сломал себе шею и тут же на месте скончался. Остальные его сообщники спаслись бегством, уйдя под покровом ночи через крышу.
