Текст книги "Венецианская маска. Книга 2"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
– Конечно, ее одолевали заботы. Я это всегда повторяла и повторяю. Инсггда она могла что-то положить и потом не помнила, куда. Несколько раз я видела, как она что-то искала в шкафах и ящиках столов, ходила по разным комнатам во дворце, в которых никто не живет и где редко бывают. Раньше она не имела такой привычки. Я предлагала ей отыскать то, что она потеряла, но она заявляла мне, что ничего не теряла, и сказала мне, что всего лишь интересуется дворцом, где что находится, и все такое прочее. Она была тогда очень подавлена. Не раз я заставала ее плачущей, это стало делом привычным. А иногда бывали дни, когда она была просто в отчаянии.
– А раньше вам никогда не приходилось видеть, как она что-то ищет?
– Да нет, не замечала. – После этого Мария стала рассказывать о том, как произошло ее увольнение. – В тот последний вечер все было, как всегда. Синьора отправилась в театр, а синьор устроил у себя небольшой ужин, пригласив нескольких друзей. Она любила, когда он чем-то занят или его нет, тогда она, по крайней мере, могла себя чувствовать спокойнее, хотя бы внешне. Обычно после театра они отправлялись с друзьями то ли в казино, то ли куда-нибудь вместе поужинать, но тогда она мне сказала, что из театра поедет прямо домой, и я подумала, что у нее, возможно, приближались месячные, отчего она чувствовала себя не в своей тарелке. И когда она вернулась домой, я помогла ей улечься и пожелала спокойной ночи. Она мне еще сказала, что у нее на платье оторвалась красная роза, и я взяла его с собой, чтобы к утру пришить ее, потому что она мне говорила, что отправляется на какую-то встречу на следующей неделе.
Когда Мария направлялась к себе, она услышал вдруг, как открылись двери столовой и, заглянув вниз через перила, она увидела, что Филиппо с друзьями вроде бы передумали сидеть за столом и собрались куда-то.
– А на следующее утро я была у себя, а потом меня призвал дворецкий.
– Мне очень жаль говорить тебе это, Мария, – сказал он, – но синьора больше не нуждается в твоих услугах. – И потом, когда она ошарашенно уставилась на него, ничего не понимая, добавил: – Синьор распорядился о том, чтобы новый человек приступил к службе немедленно. А тебе следует отправиться в свою комнату и упаковать вещи.
– Но мне сначала надо переговорить с самой синьорой!
– Нет, синьор это запретил. Ты станешь умолять ее не увольнять тебя, а это не позволено.
– После стольких лет…
Он подал ей сложенный листок – рекомендательное письмо, взял со стола мешочек с деньгами и подал все ей.
– У тебя не будет сложностей с новой работой, я позаботился о том, чтобы у тебя была блестящая рекомендация, вот и твое жалование на три месяца вперед, кроме того, премия, я думаю, тебе пока хватит.
– Это еще один акт проявления жестокости к моей синьоре! Уже только потому, что она была довольна тем, как я прислуживала ей, она, наверное, очень расстроилась из-за этой перемены!
Дворецкий поднялся из-за стола.
– Хватит, Мария. Я ничего не хочу больше слышать об этом.
– Ничего, послушайте, может быть, хоть правду узнаете! – выкрикнула она ему в лицо. – А этот… этот, да чтоб ему в аду корчиться!
Когда она, не помня себя, влетела в свою комнату, злые слезы потекли у нее из глаз, и она даже не видела толком, что упаковывала. А собраться, тем более так неожиданно, было делом не из легких, поскольку Мария обосновалась здесь на долгие времена. У нее накопилось много самых разных вещиц, безделушек, которые она собирала годами, стены были увешаны гравюрами и небольшими картинами, принадлежащими кистям обедневших художников, купленные ею за бесценок на городских площадях или на рынке. В конце концов, она покончила с этой не очень приятной процедурой. К ее счастью, здесь, в Венеции, жила ее замужняя сестра, Мария могла на первое время отправиться к ней, и она могла приютить ее на то время, пока она не получит новое место. Но Мария не желала уходить без того, чтобы не увидеть и не обнять на прощание свою синьору.
Легонько постучав в дверь спальни Элены и не дождавшись ни звука в ответ, Мария попыталась войти, но дверь оказалась заперта. Вдруг за дверью послышались шаги, и дверь открыла новая камеристка, темноволосая и, судя во всему, ровесница Марии, то есть лет тридцати с небольшим.
– Да?
– Я пришла поговорить с синьорой.
– А, понимаю, кто вы. Уходите отсюда. Я теперь здесь служу. – Когда Мария попыталась пройти мимо нее в спальню, она грубо отпихнула Марию и вытолкала в коридор. – Нечего тебе здесь делать! Убирайся отсюда, а не то позову кого-нибудь на помощь. Тебе ведь было сказано не соваться сюда!
Но Мария была настроена решительно.
– Синьора! – во весь голос позвала она, Элена непременно должна была услышать ее, но дверь, соединявшая этот холл и спальню Элены, была заперта.
– Я же сказала тебе, – злобно прошипела новая камеристка, – убирайся, слышишь? – И тут же захлопнула дверь перед носом у Марии.
Мариэтта, не проронив ни слова, внимательно слушала рассказ этой женщины. Скорее всего, нежелание Элены ответить на зов Марии объяснялось ее страхом перед Филиппо, который решил положить конец дружбе камеристки и жены, так ей доверявшей. Но было во всей этой истории что-то такое, что опрокидывало эту гипотезу.
– А не можете ли вы вспомнить, что вам во всей этой истории показалось наиболее странным? – спросила Мариэтта.
– Лишь то, что и парикмахер, который должен был в этот же день прийти к ней, также не был допущен. Я отправилась к нему в надежде, что он мне что-нибудь скажет, но едва он ступил на порог дворца, куда всегда приезжал строго в назначенный час, как и ему было объявлено, что с этого дня в его услугах синьора больше не нуждается. Видимо, эта новенькая кое-что смыслит и в том, как соорудить прическу. Его очень все это задело, и он страшно злился, когда рассказывал мне обо всем этом.
– А вам не приходилось встречать никого из слуг Челано?
– Я однажды говорила с одним лакеем и двумя служанками. Никого из них и близко не подпускают к синьоре. Когда они приходят в будуар прибираться, то полог задернут наглухо, и эта новенькая стоит и караулит, чтобы, не дай Бог, кто-нибудь из них не нарушил покой синьоры. Только она носит ей на подносе еду, и никто больше.
– А как часто у нее бывает этот доктор?
– А он уже и не приходит. Выяснилось, что уже ничего нельзя сделать. Еще двое докторов приезжали откуда-то, из Италии, по-моему, и высказали то же мнение. Как вы думаете, может быть, вам удастся как-нибудь избавить мою синьору от этой депрессии, которая так затянулась? – голос Марии дрогнул. – А если не сможете, то… Тогда это лишь вопрос времени и… – Она не договорила.
– Я сделаю все, что в моих силах. Я очень благодарна вам за вашу помощь, Мария. Если вы услышите что-нибудь любопытное, вы мне сразу сообщите, да?
– Конечно, можете на меня рассчитывать.
Когда женщина ушла, Мариэтта несколько минут сидела молча, уставившись в одну точку. Она должна была как-то переварить то, что ей пришлось услышать, затем поднялась и направилась в лавку, которая по случаю фестивального вечера была открыта допоздна. Она пришла к твердому убеждению, ничто и никто теперь это убеждение не поколеблет. Завтра она обо всем расскажет Адрианне и Леонардо. Их помощь еще ох как потребуется ей, когда она станет выполнять задуманное.
ГЛАВА 15
Савони всей семьей сидели за завтраком, когда к ним заглянула Мариэтта. Адрианна тут же потянулась за чистой чашкой, чтобы налить ей горячего шоколада, а Леонардо принялся выяснять деловые вопросы.
– Как у нас идут дела с нашей музыкой?
Недавно он согласился с ее предложением отвести одно из помещений, доселе пустовавшее, для продажи музыкальных инструментов, которые по популярности в Венеции ничуть не уступали маскам, являясь ее неотъемлемой частью. Продавцом взяли молодого человека с хорошим голосом, и, когда он пел, аккомпанируя себе на лютне, это привлекало покупателей, а значит, масок стали покупать больше, хотя инструменты покупал себе далеко не каждый.
– Прекрасно. Очень много берут нот и песенников. Я даже заказала еще.
– Вот и хорошо. Если все так пойдет и дальше, то я, наверное, скоро займу и какой-нибудь из соседних магазинов, если он вдруг прекратит торговлю.
Мариэтта кивнула.
– Я вообще-то пришла не только для того, чтобы обсудить текущие дела. Есть вопрос, не терпящий отлагательства, который я хотела бы с вами обсудить серьезно.
– Хорошо, тогда пройдем в гостиную, – пригласил Леонардо.
Обе женщины уселись на диван, а он остался стоять, сосредоточенно набивая свою длинную трубку.
– У меня появилась версия, что в действительности происходит с Эленой, и мне хотелось бы посоветоваться с вами, – начала она. – И каким бы невероятным все не представлялось, прошу выслушать меня и постараться понять.
– Думаю, уж как-нибудь мы все сумеем разобраться что к чему, – дружелюбно успокоил ее Леонардо, мельком взглянув на часы. Через двадцать минут они с Мариэттой уже должны были открывать свои лавки.
– Первым делом я должна рассказать, что вчера вечером мне пришлось услышать от Марии Фонди, – продолжала Мариэтта. Пересказав разговор с бывшей камеристкой Элены, она довольно подробно рассказала им также, как они с Елизаветой встретили чету Челано вблизи Базилики. – Просто так Филиппо не стал бы тащить ее на публику лишь для того, чтобы она помолилась. Я еще тогда подумала, почему бы ей не отправиться в церковь Оспедале, в которую она ходила с детства.
– Действительно, разве он когда-нибудь сделал для нее хоть что-нибудь, лишь потому, что это ей нравилось? – сухо вставил Леонардо.
Адрианна резко повернула голову.
– Тише ты! Дай ей договорить!
– Нет, нет, Леонардо очень правильно заметил. Филиппо никогда не считался с тем, что чувствует и переживает Элена, ему всегда было наплевать на ее чувства. Тем более меня поразило, что он шествовал на глазах всего города под руку с больной женой, что явно не в его характере, на такое он бы никогда не согласился. И потом, эта необъяснимая реакция Элены на Елизавету, которую она без памяти любит. Вид девочки вызвал такой всплеск ненависти у нее в глазах, какой никогда не мог быть у Элены.
Адрианна, позабыв, что сама только что призывала своего супруга не перебивать, горячо заговорила.
– Но ведь депрессия такое с людьми делает! Да и доктор не раз советовал Элене почаще бывать на людях, помните, Бьянка рассказывала об этом.
– Правильно, это отчасти может объяснить тот факт, что они отправились в Базилику, но уж никак не ее реакцию на девочку. Не могла Элена так повести себя с ребенком, тем более, со своей родной дочерью.
Адрианна, вспомнив, что времени мало, призвала всех не отвлекаться от сути дела.
– Ну, и что же дальше?
– В тот вечер, когда я увидела ее в опере, она так и не смогла понять, что я хотела, обращаясь к ней на нашем языке жестов, знакомом ей еще с Оспедале. Думается, это все не от того, что она больна, а потому, что этот язык ей просто незнаком?
– Возможно, она была в таком состоянии, что не могла сообразить, что с ней и где она, – предположила Адрианна.
– Возможно, но ведь она отвечала на поклоны знакомых.
– Очевидно, чисто механически.
– Не спорю, – уступила Мариэтта. – Но когда Элена упала в обморок, Филиппо позаботился о том, чтобы это стало достоянием всей публики – даже намеренно обронил программку в партер, чтобы привлечь внимание. А потом, когда я побежала вниз, в фойе, куда он вынес ее, собираясь покинуть оперу, посмотреть, что с ней, я почему-то обратила внимание на ее туфли. Они были по меньшей мере размера на два больше, чем те, которые обычно носила Элена – вы же помните, у нее ведь такие маленькие ножки!
Леонардо недоверчиво прищурился, а Адрианна всплеснула руками.
– Ты хочешь, чтобы мы поверили, будто это никакая не Элена, а другая женщина, переодетая в нее? – воскликнула она.
– Да, да! – горячо закивала Мариэтта. – Ну разве вы сами понять не можете, что если все это соединить с внезапным увольнением камеристки и ее парикмахера? Понимаете, они теперь не хотят, чтобы те видели Элену!
– Если предположить, что это действительно так, – в ужасе зашептала Адрианна, – то не означает ли это, что Элена умерла, либо ее держат взаперти в таком месте, где ее никто не сможет обнаружить?
– Нет, я не думаю, чтобы Элена умерла – иначе к чему в таком случае Филиппо затевать весь этот маскарад с переодеванием? Чего я опасаюсь, так это того, что в один прекрасный, день он действительно загонит Элену в гроб. И тогда двойник Элены исчезнет так же быстро, как и появился, а это произошло очень быстро – всего за одну ночь перед тем, как Филиппо выставил из дворца Марию Фонди.
– Что мы можем предпринять? – прозвучал обеспокоенный голос Адрианны. Леонардо по-прежнему безмолвствовал, и по его виду нельзя было толком Понять, принимает он версию, выдвинутую Мариэттой, или нет.
– Я собираюсь воспользоваться «Пастью льва», – сообщила Мариэтта, – брошу туда письмо, в котором выдвину обвинение против Филиппо в том, что он изолировал жену против ее воли, тем самым подвергая ее жизнь опасности. Вы будете моими сообвинителями?
– Разумеется, будем, – поспешила заверить ее Адрианна.
– Твои обвинения очень серьезны, Мариэтта, – предупредил Леонардо. – Но «Пасть льва» служит для того, чтобы отправлять сообщения о государственных преступлениях, предательстве, шпионаже. А твое подозрение не относится к этой категории. Тебе следует обратиться к стражам правопорядка, но ведь у тебя нет доказательств. – Он покачал головой.
– Нет, я смогу воспользоваться «Пастью льва». Ведь здесь речь идет о смертельной угрозе. А убийство всегда было и остается тяжким государственным преступлением.
И снова Леонардо покачал головой.
– Ты по мужу Торризи, и никакое обвинение против Челано не станут рассматривать, если не будет доказательств. Самое неприятное, если все это сведут лишь к твоим попыткам отомстить за мужа и возродить вендетту, опять-таки по поручению мужа, находящегося в заключении.
– Но не можем же мы дать Элене погибнуть! – в отчаянии воскликнула Мариэтта.
– Нет, конечно, но следует, видимо, пойти другим путем. Я лично знаком с начальником полиции, я действительно очень хорошо знаю этого человека. Я поговорю с ним, представлю все это лишь как гипотетический случай, не называя фамилий, и мы посмотрим, что он на это скажет.
– Сегодня же встреться с ним! – потребовала Адрианна.
Заверив жену, что он непременно так и поступит, Леонардо оставил их и направился к себе в лавку. Женщины продолжали обсуждать то незавидное положение, в котором оказалась их подруга.
– Я не перестаю думать над тем, как нам узнать ее местонахождение, – вздохнув, сказала Мариэтта. – Но разве это не трагедия, если двое людей, которые так дороги мне, сейчас сидят взаперти, и я ничем не в состоянии им помочь!
– Но ведь твой приятель Себастьяно на вчерашнем фестивале подал петицию дожу. Некоторые из них принимаются в дни празднеств, рассматриваются, и нередко результатом бывает помилование. Мне кажется, у Доменико есть шанс.
– Ох, как бы мне самой хотелось в это поверить! – призналась Мариэтта, в отчаянии опустив голову. – Но ведь не я одна жду милости от нашего дожа. А против Доменико выдвинуты такие серьезные обвинения!
– Мы обязаны не терять надежды. Должно пройти несколько дней, прежде чем ты услышишь что-либо относительно дальнейшей судьбы Доменико. – Мысли Адрианны снова вернулись к Элене. – Так ты думаешь, он прячет ее где-то у себя во дворце?
Мариэтта подняла голову, ее глаза прищурились.
– Я и сама все время задаю себе этот вопрос. Если Филиппо поставил цель отправить ее на тот свет, то удобнее всего сделать это под крышей собственного дома.
Сначала Адрианна склонялась принять эту идею, но тут же отвергла ее.
– Нет, нет. Слуги хоть что-то подозрительное, да заметят, а от Марии мы знаем, что ни один человек в палаццо Челано ни о чем не догадывается. Она и сама не знает, что происходит, лишь возмущается тем, как непорядочно с ней обошлись, уволив без всяких объяснений.
– Но предположим, где-то во дворце имеется потайная комната. Доменико много раз говорил мне, что нет такого дворца вдоль канала Гранде и вообще в Венеции, где не было бы таких комнат. Ах, если бы мне только пробраться во дворец Челано, я непременно отыскала бы Элену.
– Куда там! – резонно возразила Адрианна. – Ты бы не успела оглянуться, как тебя бы обнаружили, и, насколько мы знаем Филиппо, он немедленно арестовал бы тебя, как воровку, незаконным путем проникшую во дворец.
Мариэтта вскочила с кресла и в отчаянии шагнула к окну.
– Господи, ну что же за день такой сегодня! Чернее ночи!
Несколько часов спустя подтвердилось, что он – поистине черный: пришедший к Мариэтте Себастьяно сообщил, что на петицию с просьбой о помиловании Доменико Торризи дож даже не взглянул, таким образом, никаких шансов на его освобождение не оставалось. Позже, когда из лавки пришел Леонардо, выяснилось, что и у него нет добрых вестей.
Он встретился с начальником полиции, который пояснил, что в случаях выдвижения подобных обвинений с самого начала необходимы доказательства. А на следующий вечер они услышали новости, еще более удручающие.
– Сегодня ко мне в магазин заходил Филиппо Челано, – объявил Леонардо. – Он решил заказать новые маски, самые лучшие из всех, как он выразился, чтобы было в чем встретить в октябре наступление нового карнавала. Он заказал и маски для своей жены, которая сейчас хотя и нездорова, но, как он от души надеется, к тому времени полностью поправится от своего недуга. А сейчас ему важно, как можно скорее отправить ее на виллу на лето, подальше от городской духоты.
– Это может означать, что Элена все время пребывала не во дворце Челано, а на вилле за городом. Она, видимо, скоро умрет! А он собирается вернуться в Венецию, сопровождая ее тело.
Леонардо сочувственно обнял Мариэтту за плечи.
– Нам еще ничего толком неизвестно. Пойми, мы не знаем, как все выглядит на самом деле.
– Ну, может быть, это ты, Леонардо, имеешь какие-то сомнения, – сердито вскинула голову Мариэтта, – но у меня их уже не осталось. Когда они собираются уезжать? Я хочу подойти к этой, что разыгрывает из себя Элену, и на глазах у всех сорвать с нее маску, чтобы вся Венеция увидела, кто это!
– Они отправляются сегодня, ранним вечером, – ответил Леонардо, разбив в пух и прах все ее надежды.
Уже к концу лета до Мариэтты вдруг дошли слухи, что у Челано горе – кто-то умер. Объятая ужасом Мариэтта не находила себе места, пока ей, наконец, не сообщили, что скончался Маурицио Челано. Болезнь донимала его давно, с самого детства, и он несколько дней назад умер.
Это печальное событие заставило Филиппо в конце августа приехать в Венецию, и снова в покоях Элены занял место ее призрак. Для Мариэтты это был добрый знак – стало быть, Элена жива и содержалась в одном из потайных покоев палаццо Челано.
Элене казалось странным, что она до сих пор жива, пребывая столь долгое время в этом темном, сыром полуподвале, куда ее заточил Филиппо, но в последнее время ее стали донимать слабость и непрекращающийся кашель. Но ничего, скоро смерть освободит ее, и Элена будет даже рада, когда она постучится в дверь. Может быть, это произойдет тихо и незаметно, например, во сне.
Страх сковал все ее члены, когда она в тот роковой вечер заслышала шаги Филиппо, возвращавшегося по коридору в ее спальню. К счастью, сначала он направился в свою спальню, и она уже думала, что не увидит его до самого утра, но ошиблась. Сначала до нее донесся странный скрипучий звук, будто отворили давно не открывавшуюся дверь, затем на короткое время все стихло. Элена не решилась встать и посмотреть, что же это было, но оставалась сидеть в постели с зажженной свечой, стоявшей на ночном столике. Потом, к своему немалому удивлению, она услышала женские голоса, И тут открылась дверь, соединявшая ее спальню со спальней супруга, и к ней вошел Филиппо, так и не снявший верхней одежды.
– Одевайся! – коротко бросил он.
Она уселась в постели.
– Что это за женщины в твоей спальне?
Филиппо не удостоил ее ответом, просто сорвал с постели одеяло и потянул ее за руку, заставив подняться.
– Делай, что я тебе сказал! Захвати с собой плащ потеплее – он тебе пригодится.
Она поспешно набросила на себя то самое платье, в подкладку которого были зашиты бумаги. «Значит, он собирается куда-то отправить меня», – мелькнуло в голове у Элены, но она понятия не имела, куда именно. Ей не дали времени на то, чтобы привести в порядок прическу, и она сунула гребень в карман. В последний момент ей удалось взять с собой и кошелек, в котором лежали наиболее ценные из ее украшений. Возвращаться в этот дворец она не собиралась, как бы ни сложилась ее дальнейшая судьба. В данный момент ее волновало лишь одно – как можно скорее передать эти бумаги в руки Мариэтте.
– Нет, не сюда! – гаркнул, он, когда она двинулась было к комнате, располагавшейся между ее спальней и коридором. – И оставь кошелек – он тебе не нужен.
С нервозной поспешностью Элена повиновалась ему, и Филиппо открыл дверь в свою спальню. Не успела она ступить на порог, как увидела, что на нее с каким-то нездоровым любопытством смотрят две незнакомые ей женщины. У одной из них были роскошные золотые волосы, очень похожие на ее, и такие же синие глаза, но на этом сходство заканчивалось. Она невольно бросила взгляд на тот самый шкаф, из-за которого все и началось. Внезапно шкаф, как огромная дверь, отворился, и за ним оказалась небольшая узкая ниша, где была еще одна, старинная дверь, раскрытая настежь. Элена мгновенно поняла, что, хотя Филиппо вернулся во дворец обычным путем, через главный ход, женщины наверняка попали сюда через этот потайной ход. Элену охватил панический ужас, когда муж стал подталкивать ее к потайной двери. Она стала кричать, молить двух незнакомок о помощи, но Филиппо, зажав ей рот ладонью, старался пропихнуть ее в дверь. Внизу она увидела небольшую гостиную, освещенную стоящим на столе канделябром, в котором горели три большие свечи. Повеяло могильным холодом подземелья. Втащив ее на лестницу, ведущую к этой подземной комнате, Филиппо, усадив ее на ступеньки, чтобы она ненароком не растянулась и не скатилась вниз, повернулся, захлопнул за собой дверь в свою спальню и повернул ключ. Элена услышала, как шкаф снова со скрипом занял свое прежнее положение.
Это произошло довольно давно, несколько месяцев назад. Элена беспокойно металась на широком диване, служившем ей постелью в подземной темнице, и, открыв глаза, снова увидела перед собой эту опостылевшую ей комнату, освещенную свечами в канделябре и скупым лунным светом. Поначалу она очень боялась, что здесь будут крысы, но их нигде не было видно. Не было даже мышей, хотя временами до нее доносилось их попискивание, и ей даже нравилось, что где-то недалеко есть что-то живое.
Элена уже не помнила, сколько времени она кричала, умоляла выпустить ее отсюда, сколько раз она давала волю отчаянию в первые дни своего заточения. Она, которая не вынесла бы и часа полного одиночества, всегда стремившаяся быть в окружении людей, она, которая в толпе людской чувствовала себя, как рыба в воде, вдруг оказалась в условиях полной изоляции. Эта пытка одиночеством была особенно невыносима в ночные часы, когда ей приходилось напрягать все силы, чтобы держать себя в узде и не позволить себе потерять рассудок до тех пор, пока Филиппо, наконец, не одумается и не решится освободить ее из этого плена. Она затребовала у своего надзирателя, вернее, надзирательницы, поскольку лишь женщины имели «почетное» право стеречь ее – так повелел всевластный Филиппо – все, что было необходимо для уборки, и в течение долгого времени занималась тем, что отмывала, отчищала, отскребала от грязи и пауков свое обиталище, испытывая полузабытое чувство, словно вернувшееся к ней из благодатных времен в Оспедале делла Пиета, что она. отрабатывает тяжким трудом наказание за какой-то проступок.
Когда паника и страхи первого периода миновали и установилась более или менее привычная рутина, приступы отчаяния, всегда так пугавшие ее, стали беспокоить ее значительно реже. Элена перепела уже все известные ей песни, от корки до корки прочла и требник, и молитвенник, которые доставили сюда по ее просьбе, поскольку иное чтение ей строго-настрого воспрещалось, и после этого достигла той степени душевной умиротворенности, которую доселе и не ведала. Она пришла к осознанию того, что позволяло ей выжить во мраке и безысходности ее омерзительного брака, который тоже был для нее не более чем тюрьмой, хоть и несколько видоизмененной. Но поскольку Филиппо избрал способ продолжительного изнурения путем сокращения получаемого ею рациона еды, что истощало ее, лишая сил физических и умственных, надежда на избавление от этого плена постепенно улетучилась, уступив место ожиданию скорой смерти.
Когда-то эта гостиная знала лучшие времена и выглядела очень загадочно. Днем свет попадал сюда через единственное, очень маленькое стрельчатое окошко, прорезанное в стене где-то высоко, почти под потолком, сквозь толстое матовое стекло которого Элена все равно не смогла бы ничего увидеть, даже если бы произошло чудо, и она превратилась бы в великана ростом в метра три-четыре. Разбить его было невозможно, поскольку оно было забрано очень красивой узорчатой решеткой. Десятки раз Элена пыталась добраться до него, взбираясь на один из стоявших здесь шкафов. Ей удалось рассмотреть лишь очертания освещенной солнцем такой же решетки, защищавшей окно и снаружи.
Теперь, когда гостиная освещалась большими яркими свечами, которые регулярно меняли, она выглядела величественно. Собственно говоря, так и было задумано тем мастером, который ее строил. Украшенные пилястрами стены и пол гостиной были выложены розовым мрамором, который переходил в ярко-розовый, почти красный оттенок, а в орнаменте потолка доминирующим цветом было золото, хотя местами изрядно потускневшее. То же самое относилось и к импозантной, мощной раме зеркала, которое, как и зеркальные панели потолка, также потускнело, помутнело, покрылось пятнами и почти не давало отражения. Некогда прекрасная мебель также не избежала тления: стулья, стоявшие вокруг стола, были большей частью расшатанные, прежде позолоченная обивка почернела.
Крутая, почти отвесная лестница, ведущая вниз от двери, от той самой двери, через которую Филиппо втащил ее сюда, была пристроена к стене, и сбоку ее закрывал высокий, от потолка до пола, занавес, такой роскошный некогда, но сейчас изрядно подгнивший, как и все в этой гостиной. Он выполнял двойную функцию – закрывал вход и одновременно скрывал небольшой альков, служивший здесь туалетом, имевшим сток в канализацию дворца. Прежде, когда этот занавес был новым, он придавал гостиной, служившей мужской половине обитателей дворца в качестве любовного гнездышка, весьма экзотический вид. Несколько поблекших и потемневших от времени картин, развешанных тут и там по стенам, изображали эротические сцены.
Здесь имелась еще одна дверь, и Элена, едва оказавшись здесь, бросилась к ней, чтобы сразу же убедиться в том, что она крепко-накрепко заперта. Она обнаружила еще несколько дверок, открыв которые, увидела лишь темневшую пустоту, но теперь Элена знала, что они выходили на лестницу, узкую и темную, которая вела к кованой массивной двери, выходившей на один из боковых каналов. Однажды, когда море наступило на Венецию и воды каналов поднялись, нижние ступеньки лестницы залила вода, и в течение четырех дней ее церберша, прибывавшая к ней по каналу и входившая через внешнюю дверь, была не в состоянии добраться до нее. Все это время Элена оставалась без пищи и воды, и уже почти свыклась с мыслью, что умрет даже скорее, чем рассчитывал Филиппо, постепенно уменьшая рацион ее питания, чтобы вызвать медленную смерть. Эта женщина не имела привычки заходить в гостиную, подавая еду через особое отверстие в двери. Сюда же просовывали и узкий сверток с чистым бельем, забирая такой же с грязным.
Теперь Элена вспомнила, что именно об этой потайной комнате ей рассказывал Марко, когда они предприняли их первую экскурсию по дворцу, во время которой целовались за каждой колонной и за каждым углом. Он тогда еще сказал ей, что гостиная стояла запертой с тех пор, как в ней было совершено убийство, и сейчас, вспомнив об этом, Элена старалась не сосредоточивать свое внимание на том, что же подвигло неведомого ей предка Челано на совершение этого ужасного преступления. Ей оставалось лишь довольствоваться тем, что Филиппо, чтобы убить ее, не окажется перед необходимостью прибегать к открытому насилию.
Заслышав резкий стук в наружную дверь, Элена устало подняла голову. Это прибыла ее надзирательница, в бауте и капюшоне, глубоко надвинутом на лицо. Появляясь всегда по вечерам, она подплывала к дворцу по боковому каналу в гондоле. Вероятно, прежде аналогичный маршрут использовали проститутки, тайные любовники да расшалившиеся повесы в сопровождении своих подружек, они поднимались вверх по узкой мраморной лестнице сюда, в это блудилище, чтобы вместе с синьорами аристократического происхождения придаться самым изощренным сексуальным утехам.
Стук повторился. С трудом приподнявшись, Элена отбросила покрывало и, усевшись на диване, сунула ноги в домашние туфли, а потом с трудом поднялась. Держась за стену, она стала медленно продвигаться к двери. Просто пересечь гостиную уже давно было выше ее сил. Через небольшое отверстие она увидела скрытое под маской лицо. Женщина эта явно была Не из разговорчивых, да и Филиппо, скорее всего, запретил ей всякое общение с Эленой.
– Добрый вечер! – поприветствовала Элена женщину, доставлявшую ей пищу и воду, хотя та неизменно проявляла по отношению к своей пленнице лишь злобную молчаливость. Но, в конце концов, ведь это был единственный человек, с кем у нее еще оставалась возможность живого общения и который олицетворял для нее весь внешний мир. Она приняла накрытую крышкой миску с едой, и хотя миска была не такой уж и тяжелой, ноги у нее подкосились, когда она ставила ее на столик, который уже давно подвинула как можно ближе к двери. Элена всегда боялась, что если она будет медлить, то ей не достанется и того, что ей предназначалось. После этого она отдала через отверстие уже пустую миску.
– Судя по тому, как ярко светит луна, вечер прекрасный, – заметила Элена, которой не терпелось хоть с кем-нибудь перекинуться словом. – Хотелось бы мне сейчас постоять на Риальто и поглазеть на освещенные свечами гондолы, которые плывут туда-сюда, и послушать музыку и пение. – Когда бы она ни пыталась вызвать в памяти эти сценки из своей прошлой жизни, надзирательница демонстрировала лишь свое нетерпение, но, несмотря на это, Элена не умолкала. – Иногда мы останавливались там вместе с моими друзьями, когда шли куда-нибудь потанцевать или просто перекинуться в карты.
