Текст книги "Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман"

Автор книги: Ростислав Самбук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Опознаны?

– Да.

– Ну и ну, – покачал головой Петр. – Но ведь прошло пять дней, как бандеровцы в городе. Они могли уже давно найти чемодан – и теперь смеются над нами.

– Все может быть, – вздохнул полковник. – Даже и то, что так хорошо разработанная нами версия не стоит выеденного яйца. Не допускаешь ли ты, что, например, этому Грозе надо было проникнуть в город, скажем, за оружием? К тому же канонику хотя бы?.. Возможно, тут у него явочная квартира и он хотел передать срочное сообщение или связаться с другим бандитом… Вероятны десятки вариантов…

– Но может оказаться реальной и ваша версия.

– Может, – согласился Левицкий, – именно поэтому я и хочу командировать тебя в Поворяны.

– Зачем? – не понял Петр.

– А что, если они, найдя чемодан, уже вырвались из города и теперь ищут пути к Грозе? Мы приблизительно знаем, где дислоцируется эта банда: в лесах к северу от Поворян. Надо создать такой заслон, чтобы эти двое или трое – считая и шофера – не смогли пробиться сквозь него.

Петр подумал и согласился.

– Когда я должен выехать? – спросил он.

– Завтра утром. Начальник райотдела уже ждет тебя.

Дмитро вывел машину в час ночи. Старались ехать боковыми, незаметными улочками. Номера на «олимпии» стояли другие, но Сливинский долго ворчал и тихонько ругался, прежде чем сесть в машину. Предупредил Заставного:

– Не выезжай на центральные улицы. Если будут останавливать, сбивай машиной – и ходу. Задержат – конец…

Дмитро и сам знал, что будет, если задержат. Ощущение опасности горячило ему кровь, но парень не потерял голову, пристально всматривался в безлюдные улицы, готовый к любым неожиданностям.

Доехали без происшествий. Дмитро поставил «олимпию» в тупике, подальше от чужого глаза, и все трое осторожно, стараясь не топать на лестнице, поднялись на третий этаж почерневшего от времени дома. Лизогуб накануне побывал тут и узнал у дворничихи, что Кутковец вместе с женой занимает отдельную двухкомнатную квартиру.

Хмелевец позвонил несколько раз – резко и требовательно. С минуту подождал и снова нажал на кнопку.

– Не хватало еще, чтобы не ночевали дома, – недовольно пробормотал он.

Словно в ответ, за дверью послышалось шлепанье босых ног, посмотрели в глазок и спросили озабоченно:

– Кто там?

– Откройте, из милиции! – властно ответил Хмелевец.

За дверью затихли. Хмелевец хотел еще раз позвонить и повторить приказ, но вот лязгнула цепочка, и тяжелая дверь, обитая вдоль и поперек металлическими полосами, открылась. На пороге стоял низенький человечек с брюшком в пижамных брюках и майке.

Хмелевец, грубо оттолкнув хозяина, шагнул через порог. Сливинский пропустил вперед Дмитра, одетого в военную форму с малиновыми петлицами внутренних войск, и закрыл за собой дверь. Проверив, защелкнулся ли замок, спросил у человечка:

– Вы – Кутковец Владимир Васильевич?

Тот почему–то вытянулся, втянул брюшко и жалобно ответил:

– Да.

– Кто еще дома?

– Жена.

– Пройдемте в комнаты.

В комнате горела настольная лампа. Пан Модест поискал возле входа выключатель, зажег верхний свет. Вынул из бокового кармана красную книжечку, повертел, не раскрывая, перед носом Кутковца:

– Мы из органов государственной безопасности. – Положил на стол бумажку с печатью. – Ознакомьтесь – ордер на обыск квартиры. Лейтенант Тыщук, пройдите в комнату и поднимите супругу этого, – показал глазами на Кутковца, – бандеровского подпевалы.

Хмелевец усмехнулся, шмыгнул в открытую дверь, чуть не столкнувшись с растрепанной женщиной в незастегнутом халате.

– В–вы, – Кутковец начал заикаться, – в–вы ошибаетесь, уважаемые т–товарищи… Я–я никогда не имел связей с бандеровцами…

– Молчи, гад! – замахнулся на него Сливинский, Сел на стул, вытянув ноги, и уставился на Кутковца злыми глазами. – Полгода назад вы давали приют известному оуновскому преступнику Северину Воробкевичу! – отчеканил он. – За это вас будут судить. Только чистосердечное раскаяние смягчит вашу судьбу.

Они стояли посреди комнаты – низенький человечек с брюшком и его жена, на голову выше его в вылинявшем красном халате. У входной двери торчал Дмитро Заставный. Вытащил пистолет и демонстративно держал в руке. Из соседней комнаты доносилось сердитое ворчание Хмелевца, переставлявшего мебель и что–то швырявшего на пол.

– Сядьте на диван, – показал пальцем супругам Сливинский, – и отвечайте на мои вопросы. Только правду, ибо мы знаем все и сразу поймаем вас на лжи.

– Извините, любезный господин, – заговорил Кутковец, – у нас нет секретов от органов власти, мы честные люди и с удовольствием расскажем вам все…

– Молчать! – оборвал его Сливинский. – Укороти свой поганый язык и отвечай только на вопросы! Так вот, прятали ли вы на своей квартире бандеровца Северина Воробкевича?

Кутковец заморгал, обдумывая ответ. Очевидно, решил не отказываться – может, этого Воробкевича арестовали или узнали о нем каким–нибудь другим образом.

– А откуда же мы могли знать, что Воробкевич – бандеровец? Я его знал еще до войны как честного и порядочного человека. Уважаемые господа, я работал лесничим, а он в том же городке преподавал в гимназии…

– Какие мы тебе господа? – вдруг гаркнул Сливинский, и Дмитро Заставный подумал: в этом седом человека погибает незаурядный актерский талант – играет свою роль блестяще, ни разу не сфальшивил. – Почему не прописал его в милиции?

– Так я, товарищ начальник, не очень разбираюсь в этом. Приехал старый знакомый, пробыл три ночи и уехал…

Сливинский сделал вид, что записал этот ответ в блокнот. Хотелось смеяться – старый лис этот Кутковец, такого не сразу припрешь к стене. Как бы между прочим спросил:

– Как был одет Воробкевич и были ли у него вещи?

Подумал: Воробкевич не такой дурак, чтобы открывать этому пройдохе тайну чемодана, и, если не оставил его здесь, Кутковцу нет смысла лгать.

– Он носил черное драповое пальто и гранатовую шляпу. На нем был шикарный костюм из довоенного материала, серого, в клетку. Привез с собой чемодан и саквояж. Красивый чемодан, желтый, крокодиловой кожи.

– Ничего у вас не оставлял?

Неожиданно вмешалась жена. Затараторила:

– Я бы ни за что на свете не разрешила… Квартира маленькая, мы честные люди, зачем нам чужие вещи? Может, еще краденые… Я сразу подумала – чемодан краденый… Поставил его в угол и ни разу не заглянул…

– Помолчи, – перебил ее муж, – товарищу начальнику нечего слушать глупую женщину…

Сливинский потерял интерес к этому человеку – убедился, что Воробкевич не мог оставить чемодан здесь. Лично он тоже бы не оставил – старый пройдоха обязательно докопался бы до долларов. Этому палец в рот не клади – откусит…

И все же следовало доиграть комедию до конца. Заглянул в соседнюю комнату, где хозяйничал Хмелевец, подфутболил подушку с пола.

– Тут – ничего, – со злобой выдохнул Хмелевец, – вот только, – ткнул на кучу шерстяных кофточек, свитеров, новенького белья. – Мелкие спекулянты, черт бы их побрал…

– Бог с ними, надо осмотреться в первой комнате, займись ты, а я загляну в переднюю.

Они быстро закончили обыск, так ничего и не найдя. Сливинский снова сел за стол, побарабанил по нему пальцами, как бы размышляя.

– Значит, так, – сказал он, насупившись, – на первый раз прощаем вас. Арестовывать не будем, но из города вам пока выезжать нельзя. Через несколько дней вызовем для официальных показаний. Подумайте и вспомните все, что говорил Воробкевич. Понятно?

Кутковец сидел раскрыв рот – не верил. Жена заплакала.

– Бог свидетель, пан–товарищ, – застрекотала она радостно, – мы ничего плохого не делали…

– О том, что мы тут были, никому ни слова, – предостерегающе поднял вверх палец Сливинский.

«Переиграл», – подумал Дмитро. Но в конце концов, это уже не имело значения. Надо было спешить: напрасно потеряли час, а должны побывать еще по двум адресам.

Пан Модест оказался предусмотрительным. Не сразу пошел к машине и задержал Хмелевца.

– Посмотри там, парень, – послал вперед Дмитра.

«Боится, – понял Заставный. Правда, если бы возле «олимпии» устроили засаду, попал бы в нее один Дмитро. – Пожертвовали мною!» Эта мысль больно уколола юношу, и он впервые плохо подумал о Сливинском. И все же пошел. Не таясь, кичась этим, как бы подчеркивая свое, презрение к тем, что прятались у ворот за углом. Показалось: за машиной тени. Замедлил шаги, но только на мгновение, все равно было бы уже поздно. Когда убедился, что никого нет, вздохнул свободно и долго усаживался в кресле.

Пока разворачивался, подбежали Сливинский и Хмелевец. Залезли на задние сиденья, молчали, пока не отъехали от дома. Потом пан Модест самоуверенно сказал:

– Ну как мы его, а! Наложил в штаны, прошу извинить. Но ведь, если бы чемодан оставался у него, эта свинья никогда бы не сказала о нем ни слова.

Хмелевец что–то промычал в ответ, а Дмитро обиженно молчал. Ехали по темным переулкам. Только раз пришлось выскочить на центральную магистраль, но Заставный сразу же свернул на боковую улочку, избрав значительно более длинный, но зато безопасный путь.

У Валявских был небольшой полукрестьянский домик в три комнаты, затерявшийся среди фруктовых деревьев. Это вполне устраивало Сливинского – подальше от чужих глаз, как, наверное, устраивало когда–то и Воробкевича: в большую коммунальную квартиру он бы не сунулся.

Калитка не поддалась, но Дмитро перелез через забор и отодвинул простой железный засов. Обошел собачью конуру, пса не было, или крепко спал – не лаял. Постучали. Долго не отвечали, пока Хмелевец не спустился с крыльца и не забарабанил в окно. За занавеской мелькнуло лицо.

– Выйдите, – крикнул Хмелевец, – есть дело, мы из милиции!

Женщина смотрела нерешительно и поверила, лишь увидев Дмитра в военной форме. Открыла, включив свет в передней.

Ввалились, оттерли хозяйку к стене.

– Гражданка Валявская? – грозно спросил Сливинский, измерив ее взглядом с ног до головы. Ничего, под сорок уже, но сохранилась хорошо. Фигура не расплылась, и лицо еще не подурнело. Правда, морщинки у глаз, но у кого в сорок нет морщин?

– Да, я Нина Петровна Валявская! – ответила она с достоинством. – Но какое вы имеете право вот так врываться ночью в частный дом.

– Поговори тут! – с присвистом выдохнул Хмелевец. – Она еще прав хочет! Умела напакостить, умей и отвечать!

– Пройдемте, – охладил его Сливинский, – у нас есть ордер на обыск дома.

Первая комната служила гостиной: красиво, но несколько старомодно меблированная, с большим вытертым ковром на полу.

– Прошу предъявить ордер на обыск и документы… – протянула руку Валявская.

– Грамотная! – скривился Хмелевец и помахал перед носом женщины красной книжечкой, не раскрывая ее.

Сливинский положил на стол ордер и дал посмотреть удостоверение.

– Ну что ж, – сразу как–то съежилась женщина, – делайте свое дело… А понятые?

– Обойдетесь… Кто еще в доме? – Сливинский подошел к двери, ведущей в другую комнату.

– Только я и дочь. Она в спальне. – Валявская кивнула на другую дверь.

– Разбудите…

Женщина пошла в спальню, пан Модест – за ней.

– Девушка спит и не одета, – попробовала протестовать Валявская, но Сливинский оборвал ее:

– Мы тут не будем разводить китайских церемоний. Поднимите дочь, но разговаривать с ней запрещаю. Я не буду смотреть…

Девушка сама вышла в гостиную. Мать в молодости была хороша, а эта – просто красавица. Большие темные глаза, прямой точеный нос, нежный овал щек. А скромное платье натягивалось на такой высокой и красивой груди, что пану Модесту на мгновение захотелось бросить все к черту… Обуздал себя, пригласил мать и дочь сесть, начал учтиво:

– Нам известно, что у вас несколько дней прятался товарищ вашего покойного мужа, бывший преподаватель гимназии Северин Воробкевич. Не так ли?

– Так, – подтвердила женщина, – но почему же прятался? В гостиницах трудно с местами, и вполне естественно, что он остановился у нас. Правда, просил не афишировать его пребывание в городе, потому что разошелся с женой и не хотел, чтобы она узнала.

– И вы ему поверили? – нагло рассмеялся Сливинский. – Конечно, вы не знали, что Воробкевич – известный бандеровец, бандит, и Советы давно уже разыскивают его?

«Первая ошибка, – определил для себя Дмитро, просматривавший вещи в комоде. – Кто же так скажет: «Советы»?»

Пан Модест сам понял, что допустил промах.

– Так, кажется, вы называете Советскую власть? – сделал он неуклюжую попытку поправиться. – И вы не знали, что Воробкевич еще до войны вступил в ОУН?

Валявская непонимающе смотрела на Сливинского. Наконец пришла в себя.

– Так вот почему он исчез, когда я предложила прописаться… – тихо сказала она. – Какой подонок!

– Давайте без эмоций, гражданка Валявская! – громыхнул кулаком по столу Сливинский. – Говорите правду – мы все знаем и вам только хуже будет!

– Но ведь… – начала Валявская и не докончила. Пронизывающе посмотрела на Сливинского. – Но какое право вы имеете нас допрашивать? – вдруг засомневалась она. – У вас ордер на обыск, а вы… И какое отношение имеет милиция к политическим делам?..

– Тебя спрашивают, отвечай… – угрожающе сказал Хмелевец.

– Я предложила Воробкевичу прописаться, и он в тот же день уехал. Объяснил, что получил телеграмму из Тернополя.

– Что–нибудь из вещей оставил? – сверлил ее глазами Сливинский.

– У него был один чемодан и саквояж. Приехал на извозчике и все увез.

– Лжешь! – толкнул женщину в плечо Хмелевец.

– Не смейте трогать мамочку! – вскочила девушка. – Мамочка никогда не лжет.

– Брось, Галя! – остановила ее Валявская. Она пересела на стул – напротив пана Модеста, – их разделял только стол. Провела ладонью по лбу, как бы вспоминая что–то, вздохнула. – Нет, не может быть… – сказала про себя.

– Что вы хотите сказать? – насторожился Сливинский. – Будете отвечать или нет? Иначе мы арестуем вас! – пригрозил он.

– За что? – не выдержала дочь.

Сливинский посмотрел на нее с удовольствием: какая грудь, святая дева Мария, какая грудь! Конечно, сама дева позавидовала бы такой…

«Действительно, за что?» – подумал Заставный. Стоял опершись на комод и неприязненно смотрел на Сливинского. Неужели он ничего не понимает? И ребенку ясно, что Воробкевич не мог оставить здесь чемодан.

Эти женщины нравились Дмитру. Не испугались, как Кутковец, и держатся с чувством собственного достоинства. А девушка – как назвала ее мать? Кажется, Галя, – хороша, даже смотреть неудобно, так хороша. И Дмитро лишь искоса посматривал, чтобы не встретиться взглядом.

– Мы можем арестовать вас за то, – Сливинский встал, картинным жестом поправил шевелюру (все же обращался к красивой девушке), – что вы не хотите помочь органам Советской власти в расследовании важного преступления…

– Он! – крикнула вдруг Валявская. – Его жест! Ну и проходимец же вы, господин адвокат!

Сливинский скривился так, словно хлебнул уксуса.

– Молчать! – заорал он опершись о стену. – Я приказываю вам молчать!

Валявская встала перед ним не отводя глаз. Сказала спокойно:

– Я помню вашу речь, господин Сливинский, на процессе Слепушенко. Большой был мерзавец, и процесс получился громким. Вы защищали его, и вроде неплохо. Мы с мужем были в суде… О, я должна была сразу узнать вас!

Пан Модест попробовал непринужденно улыбнуться.

– Вы меня спутали с кем–то или просто выдумываете, чтобы оттянуть время. Не поможет!

– Нет, я не путаю, господин Сливинский. – Женщина села, будто у нее подломились ноги. – И как я сразу не раскусила вас? Вваливаются ночью без понятых, как бандиты… Неужели я могла хоть на мгновение подумать, что так могут поступать наши? Зачем вам нужна эта инсценировка, господин Сливинский?

Пан Модест несколько секунд стоял молча. Наконец решившись на что–то, обошел стол и сказал почти умоляюще:

– Выйдем на минутку в ту комнату…

Валявская нерешительно встала. Проходя мимо Хмелевца, Сливинский многозначительно мигнул, и тот понял его. Как только за ними закрылась дверь, он двинулся на девушку, грубо дернул за руку. Она сделала шаг назад, защищаясь, и упала.

– Не трогайте ее! – бросился на помощь Дмитро, но не успел. Хмелевец нагнулся, в его руке блеснул нож, и он точно рассчитанным движением всадил его в спину девушки. Она еще успела охнуть. «Галя!» – донеслось из–за дверей; раздался выстрел – тихий, будто разбилась электрическая лампочка.

– Что вы сделали! – закричал Дмитро. – Что вы!.. – Он смотрел на тело девушки и не верил. – Что вы!..

– Заткнись, сопляк! – схватил его за воротник Хмелевец. – Видишь же, что не было другого выхода!

На пороге появился Сливинский. Совал в карман пистолет и никак не мог попасть.

– Быстрее, – бросил он Хмелевцу, – надо инсценировать убийство с ограблением… Я посмотрю, все ли спокойно…

Хмелевец заглянул в ящик стола, вытащил деньги. В спальне подхватил с ночного столика кольца и часы, бросил взгляд на шкаф. Дорогу к нему загораживал Заставный.

– А ну подвинься! – хотел оттолкнуть, но парень поднял руку с пистолетом. – Ты что, сдурел?

– Убийца! – крикнул Дмитро. – Бандит и убийца!

Хмелевец пригнулся, готовясь ударить, но Заставный уже бросил пистолет на пол и отступил. «Убийца! – подумал он. – А я?» Вспомнил, как стоял корреспондент у стены, как стекал по его лицу пот, какая смертельная тоска была в глазах. А он резанул из автомата… Разве не убийца?

Хмелевец вытаскивал из шкафа какое–то барахло.

– Ну оклемался? – положил он тяжелую руку Дмитру на плечо. – Давай… – подтолкнул его к двери.

Заставный вышел. На крыльце увидел Сливинского.

– Поехали, – сказал тот так просто и спокойно, будто ничего не случилось. И деловым тоном спросил: – Свет выключили?

– Угу… – буркнул Хмелевец. – Возьмите эту шубу…

– Зачем же? – недовольно прошептал пан Модест. – Я же просил брать только ценные вещи!

– А шуба не ценная? – возразил Хмелевец. – Почти новая, и мех какой!.. Каракуль!..

– А–а… – махнул рукой Сливинский. – Черт с тобой…

– К профессору? – спросил Хмелевец.

– А не поздно?

– Полчетвертого, успеем.

– Конечно, лучше сразу… – Сливинский произнес эти слова и вдруг подумал: «А если и у профессора нет чемодана?» Сердце екнуло – все тогда псу под хвост. И переход границы, и авантюра с машиной… Легко ли пережить то, что пришлось сделать сейчас? А впереди еще новый переход через границу… К тому же как встретят их Павлюк и майор Гелбрайт – поверят ли?

Стало холодно и тоскливо, жалко себя. Неужели все напрасно?

Сказал решительно:

– Поехали.

– Только парень наш того…

– Испугался? – похлопал пан Модест Дмитра по плечу. – Ты же из отряда Грозы, неужели не видел?..

«Видел и даже стрелял, – думал Дмитро. – убийца!.. Но ведь там – лицом к лицу, а тут – двух женщин… Погоди–ка, я лгу самому себе – не лицом к лицу. Стояли безоружные у стенки, и пот стекал по лицу… Значит, убийца, и разницы между мною и этими нет…»

– Поехали, – сказал он. От прикосновения Сливинского сделалось гадко. Представил себе: вместо тех поставить к стенке этого или Хмелевца. Резанул бы не колеблясь. Но шел за ними и послушно сел в машину. Кто сказал, что обстоятельства бывают сильнее человека?

Особняк, где жил профессор Янышевский, стоял напротив парка, на улице, которая круто шла вверх. Профессор – старый холостяк – жил вместе с дальней родственницей, пожилой женщиной, командовавшей им, как хочет. Так она хвалилась Лизогубу, случайно помогавшему ей сесть в трамвай и даже подержавшему авоську с продуктами.

У профессора было европейское имя, и Сливинский предупредил, чтобы держались вежливо, не вмешивались в разговор и делали только то, что он прикажет.

Звонить пришлось недолго: родственница профессора, должно быть, страдала бессонницей и сразу подошла к дверям. Внимательно посмотрела в глазок, потом чуть приоткрыла дверь и, не снимая цепочки, принялась расспрашивать, кто и зачем… Узнав, в чем дело, бесцеремонно закрыла дверь под носом у «представителей власти» и пошла будить профессора.

Сливинский начал нервничать – проклятая ведьма могла испортить им всю обедню: вдруг профессору взбредет в голову позвонить в управление госбезопасности? Решил подождать пять минут и ехать, но не прошло и трех, как им открыл сам профессор.

Пан Модест прикинул: за три минуты Янышевский, поднятый с постели, не успел никуда позвонить, тем более что вряд ли у него был номер телефона милиции или управления госбезопасности – телефонный справочник в городе не был издан.

Проследовали за профессором в его кабинет. Большая комната с письменным столом, двумя креслами и книжными шкафами. Янышевский пригласил садиться, но сам не сел. Обошел стол, как бы отгораживаясь им от непрошеных гостей, стоял высокий, прямой и смотрел сурово и независимо.

– Извините, Борис Вадимович, – Сливинский положил на стол ордер на обыск, – мы к вам с неприятной миссией. Дело в том, что у вас, по нашим сведениям, хранится чемодан арестованного органами безопасности Северина Воробкевича. У нас нет оснований обвинять вас в чем–нибудь, ибо знаем: вам неизвестно, что в чемодане…

– Олена! – позвал профессор и, когда старуха заглянула в кабинет, приказал: – У меня в библиотеке за стеллажами стоит высокий желтый чемодан. Принеси его сюда!

– Лейтенант Тыщук! Помогите! – чуть не поперхнулся пан Модест. Обрадовался так, что отяжелело тело – в изнеможении опустился в кресло.

– Что натворил этот Воробкевич? – спросил профессор, глядя куда–то в сторону, словно, кроме него, в кабинете никого не было.

– Следствие еще продолжается, – осторожно объяснил Сливинский, – и я не имею права…

– Жаль его, – сухо констатировал Янышевский. – Это – сын моего бывшего коллеги, и мне жаль его…

– В наше время, – лицемерно вздохнул пан Модест, – мы часто обманываемся в людях, которым верим. Нас окружают враги, враги народа, – уточнил он, – и мы не потерпим…

– Вот чемодан, – перебил его профессор. – У вас все?

Сливинский чуть не оплошал – рванулся к чемодану, который Хмелевец поставил у порога, но в последний момент сдержался.

– Извините, что побеспокоили вас, товарищ профессор, – ответил Сливинский, не сумев скрыть радостной улыбки. – Не смеем больше отнимать у вас время…

Янышевский обошел стол, остановился у двери.

– Не надо извиняться, – нагнул он голову, – вы исполняли свои обязанности. Мое почтение!

– Приятно иметь дело с интеллигентными людьми.! – воскликнул Сливинский, когда они вышли на улицу.

– Большевистский выкормыш, черт бы его побрал!.. – плюнул Хмелевец. – Я бы его…

– Не надо эмоций, Семен, – почти пропел Сливинский. – Все хорошо, что хорошо кончается!

Чемодан положили на заднее сиденье, пан Модест сел рядом с Дмитром. Прежде чем завести мотор, тот повернулся к Сливинскому:

– Скажите, зачем вы убили этих двух женщин? – Казалось, он сказал громко, а вышло шепотом.

Пан Модест потер подбородок, несколько секунд подумал и доверительно сказал:

– Неужели ты думаешь, что мы просто убийцы? Большевики обвиняют нас в этом, однако такое же право обвинять есть и у нас. Мне не хотелось стрелять, и я, скажу откровенно, сделал это через силу. У этой девушки было все впереди, красивая девушка… – вздохнул он вполне естественно. – Но Валявская узнала меня, она сообщила бы энкавэдэшникам. Я не уверен, что у них нет моего фото… Понимаешь теперь, что из этого могло выйти?!

Дмитро кивнул. Понял: Сливинский спасал собственную шкуру… Конечно, логика в его рассуждениях есть… Возможно, логика людоеда, но тебе ли судить его – у самого руки в крови…

«Олимпия» быстро катилась по крутой улице, приходилось притормаживать. Дмитро подумал: почему он должен жалеть этих, если отец – его отец, который никогда не кривил душой и всем говорил правду в глаза, – бедствует где–то в Сибири? Даже письма не доходят…

Впереди выросла черная фигура. Уже светало, и Дмитро даже издали увидел шинель милиционера. Машинально нажал на тормоза, Сливинский охнул, а Хмелевец, схватившись за спинку переднего сиденья, прошипел:

– Гони, черт бы тебя побрал!..

Дмитра уже не надо было подгонять. Растерянности как не бывало. Газанул так, что застучало в моторе – хорошо, машина шла под уклон, – рванул на середину улицы, проскочив, может быть, в нескольких сантиметрах от милиционера. Тот резко засвистел – Дмитру показалось: на весь город, – но «олимпия» уже поворачивала за угол.

– У него мотоцикл, – успел заметить Хмелевец.

– А у нас запас скорости! – хвастливо ответил Дмитро. – Мы сейчас юркнем в этот переулок… Смотрите назад, не видно ли его?..

Они пролетели переулок; Дмитро, не сбавляя скорости, срезал поворот так, что заскрипела резина и задок машины занесло.

– Проскочил прямо… – сообщил Хмелевец дрожащим голосом. – А может, нам ничто не угрожало и это была обычная проверка?..

– Так прошу вас выйти из машины и узнать! – зло оглянулся назад Сливинский. Ему было страшно, он держался за щиток и настороженно всматривался в полутемную улицу.

Дмитро гнал вовсю, сворачивая в кривые и узкие улочки. Через несколько минут убедились, что скрылись.

– Сейчас в городе поднимут тревогу, – сказал Заставный, – а нам, чтобы попасть домой, надо еще выехать на Городецкую…

– Ни в коем случае! – ужаснулся пан Модест.

– Что же делать?

– Вот что, – предложил Хмелевец, – машину бросаем, а сами – пешком.

– Чтобы первый же милиционер, увидев на рассвете трех человек с чемоданом, задержал нас? – иронически спросил Дмитро. – Кроме того, они вызовут собаку и пойдут по нашим следам.

– Правильно, – одобрил Сливинский. – Давай к вокзалу.

Теперь ужаснулся Хмелевец.

– Там же милиции и энкавэдэшников – как блох на шелудивом псе…

– Но там есть машины и извозчики. И никто не заподозрит человека с чемоданом.

– Вы правы, – подтвердил Заставный. – Поставим «олимпию» в квартале от вокзала, поймаем какой–нибудь транспорт и…

– У тебя светлая голова, юноша, – похвалил Сливинский. Не потому, что действительно хотел похвалить. Недавняя стычка с Дмитром, хотя и кончилась благополучно, оставила неприятный осадок, и он бессознательно льстил пареньку.

Остановились неподалеку от вокзала. Хмелевец схватился за чемодан, и это не понравилось Сливинскому. Но промолчал, вывернул шубу подкладкой наружу, аккуратно сложил внутрь барахло, украденное из шкафа Валявской, упаковал.

– Не надо! – засомневался даже Хмелевец. – Узел какой–то…

– Не люблю оставлять вещественных доказательств, – объяснил Сливинский. – Через час найдут машину с шубой, а через пять–шесть установят, что она из гардероба Валявских… Кумекаете?

– А мы в это время будем пить кофе у Лизогуба…

– По–разному бывает, – мрачно перебил его пан Модест, – на всякий случай хочу застраховать себя от обвинения в убийстве.

Перешли на другую сторону улицы. Дмитро побежал к вокзалу и остановил грузовик.

– Подкинь на Городецкую.

– Не могу, должен сейчас быть…

– Получишь сотню, – не дослушал его Дмитро.

– Полторы…

– Давай.

Когда до дома Лизогуба оставалось два квартала, Сливинский, сидевший в кабине, остановил машину. Расплатился и двинулся к соседней калитке. Хмелевец потащил за ним чемодан, и, только когда грузовик исчез за углом, свернули на Июньскую.

Трегубов позвонил Левицкому:

– Интересные новости, Иван Алексеевич…

– Иду… – Левицкий положил трубку. Что за новости? Может, что–нибудь от Кирилюка?

Трегубов листал на столе какие–то бумаги.

– Докладная городской автоинспекции, – подвинул Левицкому бумаги. – В четыре часа тридцать пять минут младший лейтенант Рубцов, дежуривший на углу улиц Самборской и Цветочной, заметил «опель–олимпию» серого цвета, номерной знак «УГ–03–77», на большой скорости спускавшуюся по Самборской. Автоинспектор сделал знак остановиться, но машина обошла его и, не снижая скорости, свернула на Цветочную. Пока Рубцов добежал до мотоцикла и пытался догнать, «олимпия» затерялась в переулках.

Трегубов помолчал, давая Левицкому возможность, как он любил выражаться, освоиться с этим донесением. Потом взял другую бумагу.

– Приблизительно через час, – продолжал он, – серую «олимпию» с этим же номерным знаком заметил старший сержант Савчук, несущий службу в районе вокзала. Мотор еще был теплый, машина стояла у тротуара в темном месте. Ничего подозрительного в «олимпии» не найдено. Автоинспекция установила, что это тот самый автомобиль, который принадлежит облфинотделу.

Левицкий внимательно прочитал и эту бумагу. Догадывался: у Трегубова не все – держал ладонь на папке и молчал, явно выжидая.

– Я же вижу, Георгий Власович, что самое важное вы придержали на закуску, – сказал он.

– Ох, прозорливец, – засмеялся тот, – от вас ничего не скроешь! Дело неприятное, убийство… Сегодня ночью убиты мать и дочь Валявские. Жили в собственном доме на Коммунарской улице. Мать получила пулю в сердце, дочь убита ударом ножа в спину. Работники милиции, осмотревшие место преступления, пришли к выводу, что убийство осуществлено с целью ограбления. Преступники взяли деньги, золотые кольца, часы, некоторые вещи. Однако интересно вот что. – Трегубов придвинул Левицкому папку. – Покойный муж Валявской работал два года в одной гимназии с Северином Воробкевичем. Когда мои ребята убили этого бандита, я лично интересовался его биографией и наткнулся на фамилию Валявского – Павлюк дружил с ним. Сегодня утром мне доложили о происшествии на Коммунарской, и я вспомнил ту историю. Сейчас проверили: это – семья того самого Валявского… Видите, память не подводит! – сказал он не без гордости.

– В каком районе города Коммунарская улица?

– Я уже подумал об этом, – поднял правую бровь Трегубов. – Правда, допустим, что преступники нашли чемодан на квартире у Валявских. Убив женщин, возвращались домой и наскочили на автоинспектора. Но с Коммунарской на Самборскую, где их увидели, можно проехать лишь так, – Трегубов подошел к карте города, показал карандашом, – и они бы ехали вверх, значит, побывали еще где–то, потому что спускались по Самборской. Тут их пытался остановить автоинспектор – скрылись и переулками проскочили к вокзалу. Бросили «олимпию». Кстати, мы попробовали пустить по следу собаку, но где там: вокзал, наняли извозчика или автомобиль и исчезли, не оставив следов.

– Необходимо установить, – глухо сказал Левицкий, – был ли чемодан на квартире Валявских. Это очень важно: будут искать его или уже нашли…

– Не вижу возможности.

– Следует произвести тщательнейший обыск в доме Валявских. Я сам поеду туда. Распорядитесь, чтобы поставили постового у дома и никого не пускали. Где «опель–олимпия»? Надо немедленно взглянуть на нее.

– Я приказал доставить ее в наш гараж.

– Прекрасно. – Левицкий уже направлялся к двери. – Тогда не будем терять времени.

Иван Алексеевич зашел в отведенный ему кабинет за шляпой. Когда уже запирал дверь, услышал телефонный звонок. Вернулся, снял трубку.

– Ну что ж, товарищ полковник, – услышал то ли торжественный, то ли встревоженный голос Трегубова – не разобрал, – все это были цветочки, а ягодки впереди, кажется. Спускайтесь вниз, встретимся у выхода.