Текст книги "Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман"

Автор книги: Ростислав Самбук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Добрый день.

– Доброго здоровья…

Сливинский искоса посмотрел: низенький человечек, рыжеватый, с длинным носом. Равнодушно отвернулся. Может, обознался, а может?.. Сердце тревожно екнуло.

– Пан Сливинский, – услышал он, – Гроза погиб, и я пришел вместо него. Я видел вас во время встречи с Грозой на хуторе у отца Андрия Шиша. Потом мы еще устраивали вам машину. Куренной незадолго до гибели рассказал мне о запасном варианте встречи с вами. Письмо на имя Чмыря в Трускавец написал я.

Все сходилось, и Модест Сливинский предложил:

– Не надо торчать тут. Зайдем в чайную.

– Именно поэтому я и назначил встречу здесь.

Заняли отдельный столик в углу и заказали легкую закуску. Чайная торговала по высоким коммерческим ценам, и была полупустой.

Пан Модест внимательно изучал своего нового знакомого. Грозу знал и доверял, так как куренной получил приказ сверху и был заинтересован в том, чтобы вывезти его за рубеж. А этот? Плюгавый, и глаза бегают, а Сливинский не любил людей с такими глазами. Впрочем, у него не было другого выхода.

Сказал, сделав скорбное лицо:

– Очень сожалею, что куренной Гроза погиб: таких людей очень мало. Борец за свободную Украину и человек высоких моральных устоев! – Когда Модест Сливинский поднимался до таких словесных высот, его почти невозможно было остановить. – Наше движение потеряло одного из лучших своих рыцарей и…

Вероятно, пан Модест сравнил бы Романа Шиша даже с античными героями, но официантка принесла заказанное, и бандеровский куренной не удостоился такой чести. Когда она отошла, Сливинский спросил коротко и по–деловому:

– Что случилось? Как погиб Гроза?

– Пришел ваш посланец, и пан Роман намеревался встретиться с вами возле Злочного – туда вам легче было бы добраться. Отец Андрий поехал в город договориться, а ночью чекисты налетели на отряд, окружили и уничтожили. Никому, кроме меня и еще нескольких, не удалось спастись. Я – сотник Отважный из отряда Грозы; пан Роман ознакомил меня с деталями операции. Это я послал телеграмму, отменяющую встречу под Злочным.

– Эта встреча все равно бы не состоялась… – Сливинский скатал хлебный шарик, бросил на пол. – Отец Андрий не нашел меня: был арестован вместе с моим коллегой иа явочной квартире. Мне чудом удалось спастись.

– Что делается, что делается! – насупился Каленчук. – Теряем лучших людей…

У Сливинского мелькнула тревожная мысль.

– А рация? – ужаснулся он. – Рация тоже погибла?

Каленчук гордо улыбнулся:

– Рацию мне посчастливилось спасти. Радист и рация тут, неподалеку от Дрогобыча.

Сливинский повеселел.

– Как вас величать? – спросил он. – Отряда нет, и эти прозвища уже некстати.

– Юхим Каленчук к вашим услугам.

– Прекрасно, пан Каленчук, мне очень приятно с вами познакомиться.

Немного пожевали невкусную закуску, и Сливинский сказал:

– Завтра или послезавтра мы должны отправиться в район Бескид. Следует сразу связаться по радио с руководством и получить инструкции.

– Вы живете в Трускавце?

– Да.

– Будем ждать вас завтра в девять вечера на восемнадцатом километре Бориславского шоссе. Автобусная остановка на семнадцатом, немного пройдете, там лес, и мы увидим вас.

– Это меня устраивает.

Пан Модест хотел встать, но Каленчук остановил его.

– Не те времена, – пояснил он, – чтобы оставлять на столе еду.

Они быстро опустошили тарелки и вышли из чайной. Обоим пришлось ехать трускавецким автобусом. Подошли к остановке, будто незнакомые, и сели на разные места. Старенький трофейный автобус дребезжал и гудел, с трудом одолевая подъемы, но все же доехал до конечной остановки. Выход был только один, народу много, в двери создалась пробка, и пан Модест продолжал сидеть, равнодушно глядя в окно. Неожиданно встретился взглядом с пожилым человеком. Сразу же отвел глаза, но было уже поздно. Подумал: все пропало, этот проклятый большевик со шрамом на лице определенно узнал его. Несомненно узнал – Сливинский понял это по его виду. Пан Модест даже вспомнил его фамилию – Заремба. Не мог забыть – ведь когда–то он выдал его гестапо… А может, не узнал?

Сливинский встал. Когда Каленчук проходил мимо него, прошептал:

– Кажется, меня выследили. Посмотрите, пойдут ли за мной. Следует убрать. Вон тот, со шрамом на щеке.

Каленчук даже не взглянул на Сливинского.

– Ясно… – ответил коротко.

Пан Модест выпрыгнул из автобуса и не оглядываясь направился к боковой улице. Шел медленно – знал, что спешить нельзя: преследователи поймут, что их раскусили, и тотчас же задержат его. Шел заложив правую руку за борт пиджака, готовый в любой момент стрелять, бежать, черт с ним, с чемоданом, лишь бы спастись самому…

Выбрал самый длинный путь. Сворачивая в переулок, незаметно оглянулся и никого не заметил. Облегченно вздохнул и выругал себя за напрасные подозрения. Все–таки везет ему, Модесту Сливинскому. А может, он просто обознался и это совсем не Заремба?

А шрам на щеке? Значит, Заремба – только этот большевик не узнал его. И в Трускавце, конечно, случайно – лечит почки нафтусей…

Свернув за угол, Сливинский остановился: испытанный способ проверки – идут ли за тобой. Через несколько секунд мимо пана Модеста прошел блондин в светлом костюме. Даже не посмотрел на него. Но пан Модест уже заподозрил недоброе – пошел по другой улице. Знал: если Заремба также выслеживает его, сейчас появится в конце переулка. Скосил глаз. Так и есть – как раз вышел из–за угла.

У Сливинского перехватило дыхание: обложили, как волка, и уже не упустят его. Единственная надежда на Каленчука. Но ведь он такой плюгавенький и неуклюжий…

Подумал: Каленчук сможет действовать только в том случае, если один из преследователей отстанет. Значит, надо спокойно идти домой, они узнают, где он живет, один останется караулить, а другой пойдет за помощью. И Сливинский решительно повернул к дому Чмыря.

Отважный сразу оценил маневр Сливинского: петлять так по переулкам, чтобы ом, Каленчук, безошибочно определил преследователей. Юхим, отстав метров на пятьдесят от человека со шрамом, скоро заметил и его напарника. Тот шел по противоположной стороне улицы – невысокий, коренастый в светлом костюме. Да еще с букетиком цветов в руке. Типичный курортник, успевший уже завести роман и спешащий на свидание.

Оценил Каленчук и второй маневр Сливинского, когда тот, вопреки всем правилам конспирации, привел преследователей к дому Чмыря и, даже не оглянувшись, исчез за высоким забором. Юхим притаился за углом. Изобразил пьяного, оперся о ствол старого ореха так, чтобы видеть всю улицу. Как и предполагал Сливинский, молодой в светлом костюме замедлил шаги, человек со шрамом догнал его. На ходу обменялись несколькими словами, после чего пожилой быстро свернул на улицу, ведущую в центр. Блондин немного постоял, провожая его взглядом, и принялся слоняться взад–вперед по безлюдному переулку, на который выходил двор Чмыря, – настоящий влюбленный, ждущий девушку.

Каленчук внимательно осмотрелся вокруг. Переулок, куда выходила усадьба Чмыря, малолюден, но все же попадаются одинокие прохожие. И в соседнем дворе какой–то мужчина копается на грядках. Стало быть, надо подождать, когда блондин пройдет дальше в переулок.

Каленчук обогнул дом Чмыря с тыла и вышел в переулок с противоположной стороны. Шел, покачиваясь и спрятав пистолет в рукав. Левой рукой мял папиросу, что–то бормоча себе под нос. Поравнялся с блондином, остановился, вытаращившись на него, как на чудо. Попросил:

– Дай огня… и не ж–жди… не придет…

Покачнулся. Светловолосый полез в карман, Каленчук сделал два быстрых пружинистых шага и как раз в тот момент, когда обе руки блондина были заняты, ударил по голове зажатым в кулаке вальтером. Тот выронил букет, поднял руку, защищаясь. И тогда Каленчук изо всех сил ударил еще рукояткой в висок. Светловолосый даже не крикнул и упал на спину. Каленчук оглянулся – никого. Подхватил тело под мышки, оттащил в бурьян. Выглянул из–за угла. Тот, что возился в огороде, уже ушел, под орехом остановились и разговаривали две женщины с авоськами, навстречу шла какая–то пара. Он перебежал к калитке Чмыря, слегка нажал на щеколду – она открылась. С веранды выглядывал Сливинский в плаще и шляпе. Даже отсюда Каленчук увидел, как вытянулась его самоуверенная физиономия.

Замахал руками: скорее…

Сливинский подхватил большой желтый чемодан, вприпрыжку побежал к выходу. На веранде появилась толстая женщина, что–то крикнула, но пан Модест не оглянулся.

– Быстрее! – бросил Каленчук, и они свернули в переулок, где лежал светловолосый.

Сливинский, увидев неподвижное тело, на миг оглянулся.

– Ловко вы его! – похвалил он.

Каленчук не ответил. Повернули налево, миновали узкую улицу с красивыми кирпичными коттеджами и вышли на Бориславское шоссе. Сливинский хотел остановиться, чтобы дождаться какой–нибудь машины, но Каленчук взял у него чемодан.

– Понесем по очереди, – сказал он тоном, не допускавшим возражений. – Сейчас они будут там. Вызовут проводника с собакой и…

Шли быстро и отмахали немало, когда позади послышался рокот мотора. Догонял пустой «виллис». За рулем – паренек в военной форме. Сливинский замахал обеими руками и чуть не бросился под колеса. Водитель затормозил:

– Куда?

– В Борислав.

– Нет, я через пять километров сверну направо.

Пан Модест пообещал:

– Три сотни…

– Не могу.

– Подбрось тогда до развилки.

– Садитесь.

Каленчук влез на заднее сиденье, а Сливинский сел рядом с водителем. Попытался умаслить:

– А может, подбросишь? Не пожалею четырех сотен. Срочно надо…

Водитель покачал головой:

– Никак не могу.

Позади остались последние домики окраины, выехали на разбитую пыльную дорогу. Начинался молодой лесок. На повороте Каленчук оглянулся: на шоссе никого, впереди тоже. Похлопал водителя по плечу:

– Остановись на минутку…

Тот подрулил к кювету, и тогда Каленчук ударил его рукояткой вальтера по голове. Парень повалился к рулю, и Каленчук ударил его еще раз. Брызнула кровь, Сливинский брезгливо вытер капли с плаща.

– Зачем же? – поморщился. – Он и так уже готов…

Тело оттащили в кусты, а Каленчук сел за руль. Давно не водил машину, думал – отвык. Но «виллис» слушался прекрасно, и он увеличил скорость.

– Сейчас чекисты перекроют все дороги, – сказал таким тоном, будто сам работал в госбезопасности, – и начнут обыски в окружающих селах. Нам терять нечего. Заедем за ребятами и будем прорываться. Придется пробиваться через Дрогобыч.

– Из Дрогобыча на Самборское шоссе, – определил пан Модест. – Но ведь там же КП…

– Примем бой!

Сливинский зябко передернул плечами и ничего не ответил. Уже въехали в село. На «виллис» никто, кроме мальчишек, не обратил внимания – военные машины тут ходили часто. Юхим сразу же за околицей направился к речке, остановился в лозняке и огородами пробрался к усадьбе Демчуков – не хотел, чтобы какое–нибудь подозрение пало на сестру. С ней даже не попрощался – Марта ушла в сельпо, – сунул Юрку пачку денег и побежал за Стецкивом и Дудинцом, не оглядываясь и не слушая, что кричал вслед Демчук.

На Дрогобыч выехали грунтовой дорогой – славная машина «виллис», прошла везде, а ведь пришлось в нескольких местах переваливать через канавы, ехать напрямик через поле. Оружие спрятали под сиденье и в город на покрытой пылью машине въехали обыкновенными пассажирами.

Перед КП начиналась ровная мостовая, Каленчук нажал на акселератор и выскочил напрямую со скоростью восемьдесят километров. У КП стоял грузовик, двое автоинспекторов разговаривали с шофером, у будки сидел солдат с автоматом. Один из автоинспекторов махнул им издали рукой, приказывая остановиться, но Каленчук не сбавил скорости. На КП сразу все поняли: солдат поднял автомат, а инспекторы, как по команде, схватились за пистолеты. Стецкив, сидевший спереди, резанул по солдату не целясь, просто дал длинную очередь. Солдат упал на бок, выронив автомат.

– По мотоциклу бей, по мотоциклу! – бешено заорал Каленчук, увидев у стенки будки машину инспекторов.

По мотоциклу застрочил Дудинец. Стецкив, повернувшись направо, вел огонь по автоинспекторам. Они бросились за грузовик и, когда «виллис» пронесся, успели выстрелить. Стецкив нагнулся и уронил автомат. Голова перевесила, упал, ударившись о мостовую. Ногой зацепился за сиденье, машина протащила его по шоссе. Сливинский видел, как голова Стецкива подскакивала на выбоинах. Потом тело отцепилось и осталось посреди дороги, как крест, с раскинутыми руками.

– Если мотоцикл не вывели из строя, сейчас они будут нас преследовать, – сказал Каленчук. Не снижая скорости, вытащил из–под сиденья свой автомат, подал Сливинскому: – Будете отстреливаться.

Пан Модест взял. Должен был взять, потому что не имел другого выхода. Вообще, вся эта катавасия не нравилась ему. Не любил шума и убийств – ведь это всегда неопровержимое доказательство, а чем меньше улик, тем лучше.

Проскочили, пугая кур, большое село и свернули с шоссе на проселок. Мотоцикл так и не догнал их, и Сливинский несколько успокоился.

– Пока позвонят в окрестные села, – оглянулся Каленчук, – мы будем в предгорье.

Собственно, они уже и были в предгорье, только леса начинались чуть дальше; здесь, вокруг сел, их вырубали, и юры стояли голые и лысые, прикрывая свою наготу лишь кустами. Переехали вброд мелкую горную речку, миновали село, вскарабкались по серпантину на крутой холм и наконец увидели лес. Он подступал к самой дороге, карпатский еловый лес, поднимался круто вверх по склонам, шумел на ветру, обещая каждому надежное пристанище.

– Через пять–шесть километров Подбужье, – сказал Каленчук, когда они миновали еще одно село. – Дальше не поедем – опасно.

Свернули на первый же проселок, ведущий к лесу, но проехали немного: даже «виллис» отказывался прыгать по таким ухабам. Каленчук выключил мотор:

– Все! – Вылез из машины: – Теперь пешком…

Закинул за спину автомат, Дудинец взял рацию, Сливинский – чемодан. Шли сначала по тропинке, пока не услышали дребезжание колокольчика – на лесных полянах пасли коров. Чтобы не встретиться с пастухами, прокрались по крутому склону и, чуть передохнув, пошли дальше.

Остался только один путь: слева – райцентр, справа – долина горной речки, там села и луга… Должны идти по гребню – самый трудный, но и самый безопасный путь. Тут, правда, могли встретить волка или медведя, но ведь у них три автомата с запасными дисками…

Сделали привал, когда уже совсем смерклось и от усталости валились с ног. Пан Модест отдышался, посветил фонариком на блокнот, что–то нацарапал на листке бумаги и передал радисту.

– Готовь рацию, – приказал он. – Свяжемся с руководством.

Машину оставили на соседней улице. Заремба издали указал забор усадьбы Чмыря. Кирилюк послал двух оперативников, чтобы заняли позиции с тыла, а сам поискал Ступака. Лейтенанта нигде не было, и Кирилюк уже решил, что Сливинский куда–то направился, а Ступак пошел за ним, когда из переулка за усадьбой тихо свистнули.

– Что там?.. – недовольно начал Петр, свернув за угол, и осекся. Второй оперативник стоял на коленях над телом, прижав ухо к сердцу. – Ступак! – ужаснулся Кирилюк.

– Мертв… – ответил оперативник. – Проломлен висок…

– Возьмите машину – и в больницу! Быстрее! – Кирилюку не хотелось верить в смерть светловолосого юноши, с которым успел подружиться. – Никого не выпускать из усадьбы.

По дороге Петр заметил в двух кварталах отсюда вывеску какого–то учреждения. Наверняка там есть телефон. Побежал что есть духу.

– Сейчас перекроем все дороги, – с полуслова понял его Левицкий. – Посылаю к вам проводника с собакой. Выезжаю и сам.

Собаку пришлось везти из Дрогобыча. И полковник приехал одновременно с крытой милицейской машиной. Овчарка сразу же взяла след, покружила возле калитки и повела к Бориславскому шоссе. Машина с Кирилюком и еще тремя вооруженными работниками госбезопасности пошла за ней.

Левицкий остался возле усадьбы Чмыря. Один из оперативников перелез через забор, поднял щеколду. Левицкий пошел по дорожке к дому.

Чмырь стоял на веранде и смотрел, как приближается к крыльцу немолодой мужчина в штатском. Когда возвращался домой, почувствовал что–то подозрительное: несколько здоровенных лбов торчали на перекрестке под орехом, сосед–пенсионер прилип к калитке и с любопытством смотрел на Чмыря. Жена только успела сказать, что Сливинский удрал, захватив лишь желтый чемодан, как на улице послышался шум мотора, залаяла собака и теперь вот этот… Приближается медленно, неотступно, как само возмездие, в которое не верил, не хотел верить, но все же ждал. И вот дождался.

Когда Левицкий ступил на лестницу веранды, Чмырю хотелось бежать – все равно куда, в комнату, на чердак, лишь бы подальше от этого, который сейчас скажет… Знал, что́ он скажет, и знал, что бежать некуда. Стало трудно дышать, колени почему–то подогнулись, поискал рукой, на что опереться, не нашел и упал под ноги человеку, который поднялся на веранду.

Левицкий хотел поддержать его, но не успел.

– Врача! – крикнул полковник сотруднику, стоявшему у калитки.

Врач пощупал пульс Чмыря.

– Тут уж никто не поможет, – сказал он. – Прекрасная смерть – упал, и нет…

– И нет еще одного свидетеля, – пробурчал полковник. – Или преступника…

В комнате сидела на кровати толстая женщина.

– Вы супруга Мирона Юлиановича Чмыря? – спросил полковник.

Женщина не отвечала, только смотрела полными ужаса глазами. Левицкий повторил вопрос – лишь тогда кивнула.

– Вот ордер на обыск, – подал ей бумагу. Приказал сотруднику: – Пригласите понятых.

Понятые – соседи Чмыря – поднялись на веранду, с любопытством заглядывали в комнату. Жена Чмыря сидела неподвижно, не сводя глаз с полковника. Тот принялся расспрашивать:

– Жил у вас в последнее время Модест Сливинский?

– Пан Модест… фамилию мне не говорил.

– Где он?

– Только что ушел…

– С вещами?

– Взял только чемодан. Саквояж остался вон там, – показала на дверь кладовки.

– Проверьте… – приказал полковник оперативникам. Спросил у хозяйки: – Кто был со Сливинским?

Женщина несколько секунд молчала – обдумывала ответ.

– Жена.

– Фамилия?

– Не знаю. Называли Ядзей.

– Где она?

Женщина пожала плечами, отвела глаза:

– Уехала куда–то.

– Когда?

– Три дня назад.

Теперь отвечала быстро. Вдруг уголки губ у нее опустились, и она нервно задвигалась на кровати. На пороге кладовки стоял оперативник с саквояжем и черным чемоданом. Положил их на стол. Полковник откинул крышку чемодана. Платья, ночные рубашки, чулки и другие предметы дамского туалета… Искоса посмотрел на жену Чмыря – такое платье вряд ли полезет на нее.

– Ядзины вещи? – спросил он.

Женщина отодвинулась на край кровати.

– Впервые вижу, – ответила уверенно, но полковник понял, что лжет. – Может, забыла?

Левицкий подумал, что Ядзя бросила бы чемодан только в двух случаях: если бы убежала от Сливинского или, наоборот, скрылась вместе с ним. Второй вариант был маловероятен – вряд ли такой старый волк, как Сливинский, взял бы ее с собой теперь, когда земля начала гореть под его ногами. Сбежать Ядзя, конечно, могла, но зачем? Ехала ведь сюда по своей воле… Вдруг Левицкий вспомнил, как у жены Чмыря опустились уголки губ, когда она увидела Ядзин чемодан. Подозвал оперативника, что–то сказал ему на ухо и взялся за саквояж. Так и знал: ничего не стоящие вещи… Пижама, носки, сорочки, галстуки, белье, дорожная куртка. Прощупал карманы куртки и, еще не веря в удачу, вытащил удостоверение на имя агронома Станислава Пилиповича Секача.

– Где Заремба? – выбежал он на веранду. Оперативник кивнул на кусты смородины, за которыми что–то разглядывал на земле Заремба. – Евген Степанович, можно вас на минутку?

Заремба вылез из–за кустов.

– Там такое свинство собачье… – начал он.

Но Левицкий не дал договорить и раскрыл удостоверение:

– Он?

– Он, голубчик…

– Вот и будем иметь фото! – сказал Левицкий так, словно уже держал Сливинского за руку. Заремба иронически посмотрел на него, и полковник смутился. – Все же легче, – пояснил он. Передал удостоверение оперативнику: – Немедленно размножить!

– Да вот что, – наконец смог вставить слово Заремба, – за смородиной свежевыкопанная яма. Надо бы посмотреть…

Двое оперативников быстро откинули землю и вытащили тело Ядзи, завернутое в простыню. Полковник приказал привести хозяйку. Увидев, что труп найден, хозяйка вцепилась обеими руками в перила и заголосила:

– Я не убивала!.. Поверьте мне, я не убивала! Это они! Я все расскажу… Но я не убивала!

– Арестовать! – приказал полковник.

Приехала санитарная машина, забрала тела Чмыря и Радловской, а Кирилюк все еще не возвращался. Левицкий следил за тем, как быстро и умело обыскивают дом работники Дрогобычского управления МГБ, обдумывал новую ситуацию. Был уверен, что Ступака убил кто–то из сообщников Сливинского. Чмырь не убивал – вряд ли ждал бы, пока за ним придут. Действовал кто–то храбрый и хитрый: Ступака голыми руками не возьмешь. Наверное, Сливинский уже установил связь с кем–нибудь из бандеровцев…

Уцелевшие бандиты из отряда Грозы на допросах показали, что после пьянки на хуторе Бабляка должны были идти к Овчаровой Леваде, где их ждал сотник Отважный – бывший качаковский кулак Юхим Каленчук. Хотя район действий банды Грозы окружили, а леса прочесали. Отважному посчастливилось бежать. Интуиция подсказывала Левицкому: именно Каленчука ждал Сливинский в доме Чмыря и тот выручил бандита, когда наконец чекисты наступили ему на хвост. Теперь они вместе – хитрые, умелые враги – и это опасно. Много людей уже убили эти бандиты.

За воротами остановилась машина, по дорожке пробежал Кирилюк. Левицкий вышел ему навстречу и уже по грустному лицу Петра понял все. Сказал:

– Мне очень хотелось, чтобы вы взяли их, но я бы удивился, если бы это произошло. Кроме всего прочего, им еще и везет… Куда довела вас собака?

– До Бориславского шоссе. Там Сливинский остановил машину и скрылся. Кстати, почему вы считаете, что бандит не один?

Левицкий поделился своими соображениями. Петр высказал догадку, что преступники не остались в Трускавце – Сливинский, зная, что за ним охотятся, не совершил бы такой глупости. И все же Левицкий распорядился произвести проверку всех дворов городка: бандеровцы с фальшивыми документами могли устроиться под видом курортников.

– Теперь поедем в областное управление, – сказал полковник. – Надо договориться, чтобы немедленно прочесали окружающие леса. Далеко они не могли убежать, но попытаются. Скорее всего, в сторону границы.

Дежурный по областному управлению ждал их в вестибюле. Доложил:

– Четверть часа назад четверо бандитов на «виллисе» прорвались через КП на Самбор. Обстреляли автоинспекторов. Есть раненые. Один бандеровец убит. Начальник управления выехал на место происшествия.

– Преследование организовано? – спросил Левицкий.

– Так точно.

Кирилюк открыл дверь, замахал шоферу, собиравшемуся ехать в гараж. Пропустил Левицкого, плюхнулся на заднее сиденье следом за ним.

– На Самборское шоссе! И быстрее!..

Ресторан «Жемчужина» не принадлежал к числу фешенебельных, и оркестр имел плохонький, но среди девушек–танцовщиц Мирослав Павлюк заметил несколько хорошеньких, поэтому иногда заходил сюда поужинать. Просто так – поужинать, и все, без всяких планов. Тогда господина Павлюка вполне удовлетворяла Инга Клаус – миниатюрная баварочка с истинно немецкими глазами и божественным умением каждый вечер придумывать какое–нибудь новое развлечение. Кроме того, она не знала усталости в любовных играх, обладала красивыми ножками и требовала не так уж и много. Даже Павлюк, знавший цену женщинам в послевоенной Западной Германии и нелюбивший переплачивать, иной раз удивлялся – Инга могла выжать из него значительно больше.

Однажды Мирослав Павлюк не нашел Ингу в комнате, которую снимал для нее. На столе лежала записка. Фрейлейн Клаус сообщала, что уехала в Бремен с американским подполковником, который предложил ей значительно лучшие условия, чем скряга и жмот герр Павлюк.

Павлюк воспринял эту новость философски – на свете нет ничего постоянного.

В тот же вечер Павлюк заехал в «Жемчужину» и занял столик возле самой эстрады, чтобы хорошо рассмотреть танцовщиц. Заказал легкого вина – берег здоровье и редко напивался, – с нетерпением ожидая начала эстрадной программы.

Пан Павлюк, не в пример своим коллегам по ОУН, неплохо устроился в Мюнхене – коллеги эвакуировались сюда в расчете предложить свои услуги любому – прежде всего богатым американцам – и взять с него за это соответственно. Американцы и правда не отказывались от услуг, но платили не так щедро, как хотелось новоиспеченным «освободителям» Украины, и тем приходилось, для поддержания духа конечно, брать работу на стороне. Один бывший куренной атаман, обладавший незаурядной физической силой, устроился вышибалой в фешенебельный бордель и был доволен – и работа по душе, и платят прилично…

Павлюку не надо было идти по стопам бывшего куренного. Еще там, на родной Украине, о которой всегда вспоминал с умилением (в отличие от других, которые поносили ее за неблагодарность к истинным своим сынам и патриотам), он подумал о будущем и заложил фундамент этого будущего. Недалекие и ограниченные люди, рассчитывая на приличную плату, только шумели и подпевали гитлеровцам, а Мирослав Павлюк в это время сочетал весьма идейную и патриотическую работу в СБ с не менее полезной деятельностью по собиранию драгоценностей, валюты и других подобных вещей. Фактически (правда, об этом знал он один) эта весьма патриотическая и идейная деятельность была ширмой, которую Павлюк использовал для собственного обогащения.

Принадлежность бандеровцев к руководству службы безопасности открывала широкие возможности. Деньги валялись всюду, надо было уметь взять их, а Павлюк умел, не брезгуя ничем, даже прямым шантажом. Раньше других сориентировался и тогда, когда гитлеровцы начали отступать с Украины. Использовал связи с высокопоставленными гестаповцами и очутился в Мюнхене с большей частью награбленного (кое–что пришлось отдать высокопоставленным из немцев). Жаль только – разгром немцев под Бродами спутал все карты: ближайший попутчик Павлюка, пан Воробкевич, не успел пробиться в город. А у него документы и, что важнее всего, большая сумма иностранной валюты – значительно больше, чем имел теперь Павлюк.

Однако и того, что было, хватало – Павлюк не любил швыряться деньгами, где мог – платил даже ниже таксы. Поэтому и посетил этот ресторанчик – вряд ли девушки тут очень избалованы, за среднюю цену он возьмет любую. Прошел только год после войны, в стране голодно, и за пару прозрачных чулок или несколько банок консервов можно провести ночь в постели не только ресторанной танцовщицы…

Павлюк вытянул ноги в блестяще начищенных туфлях так, что выделялись яркие носки. Начиналась вечерняя развлекательная программа.

Сначала пела низко декольтированная не первой молодости немка. Она кланялась так, чтобы продемонстрировать все свои прелести, и вымолила несколько жалких хлопков, которые приняла с достоинством оперной примадонны.

– Когда–то была хороша, – услышал у себя над ухом Павлюк, – но годы сделали свое черное дело. А вы неплохо устроились, и я с удовольствием сяду за ваш столик…

Пан Мирослав оглянулся: за спиной у него стоял коллега майора Гелбрайта – капитан Роберт Грюнинг. Любезно улыбнулся ему: ведомство, где служил капитан, платило Павлюку больше, чем получал даже бывший куренной атаман в фешенебельном борделе.

– Рад вас видеть, капитан, – встал Павлюк.

Но Грюнинг фамильярно положил ему руку на плечо:

– Сидите. Мы в неофициальной обстановке – и давайте без чинов.

Хотя капитан и держался с ним на равной ноге, Павлюк все же подобрал под стол ноги в ярких носках. Кивнул официанту и заказал виски и ужин – капитан Грюнинг не был крохобором (платил не из своего кармана), и пан Мирослав знал, что ужин окупится сторицей.

– А тут неплохо, – капитан окинул взглядом зал, – и, если споют крошки хоть чуточку моложе этой мегеры, я не пожалею, что забрел сюда.

– Есть красивые девушки, и вы сейчас их увидите, – заверил Павлюк.

И правда оркестр заиграл нечто бравурное, и на сцену выбежали десятка полтора полуголых фрейлейн в черных чулках.

– Чудесно! – зааплодировал капитан.

– Выбирайте любую, – сделал широкий жест Павлюк. – Мы пригласим их к столу.

Девушки танцевали на авансцене, высоко подбрасывая ноги, – все молодые и, кажется, все красивые. Павлюк несколько даже растерялся от такого количества хорошеньких лиц, осиных талий, едва прикрытых бюстов и длинных ног. Скоро его внимание привлекли две танцовщицы: одна – хрупкая шатенка с большими глазами, другая – крепенькая блондинка с красивыми полными руками. Подумал и решил, что хрупкая будет напоминать ему фрейлейн Клаус, а хотелось разнообразия, и он окончательно остановил выбор на блондинке. Смотрел на нее так пристально, что она заметила это и улыбнулась. Павлюк показал глазами на место рядом – она поняла и кивнула.

У капитана Грюнинга был тоже неплохой вкус: выбрал белозубую красивую брюнетку с выпуклыми цыганскими глазами. Павлюк подозвал метра, пошептался – принесли еще два прибора, и девушки, станцевав свое, заняли места за их столом.

Павлюк не привык церемониться с публикой такого рода, положил руку на колено блондинки и налил ей виски. Девушку выпила без лишних разговоров, чуть поморщилась и ближе придвинула тарелку.

– Меня зовут Рози, – сообщила она между двумя глотками спиртного. – А вас? – Павлюк назвался. – Чудесное славянское имя, – снова поморщилась Рози.

– Но тебе придется произносить его по крайней мере с уважением. Я уж не говорю о нежности…

– Нежность сейчас в цене, – не растерялась Рози.

– Если ты мне понравишься, – пообещал Павлюк, – не прогадаешь.

– Вы, случайно, не коммерсант? – Девушка оторвалась от тарелки и погладила пана Мирослава по щеке. – Да еще и богатый?

– Возможно…

– Ой, как это было бы чудесно! – Она захлопала в ладоши и прижалась коленом. – Люблю богатых коммерсантов.

– Их все любят, – спокойно ответил Павлюк. – Сейчас уйдем отсюда.

– Вместе? – кивнула Рози на Грюнинга со смуглянкой. – Нора моя лучшая подруга, она очень компанейская, и вы не пожалеете…

Вечер заканчивался удачно, и Павлюк подумал, что и действительно стоит пригласить Грюнинга. Вообще–то не собирался этого делать, но кто знает, где найдешь и где потеряешь, иногда надо идти на непредвиденные расходы. Правда, в перспективе у него чемодан Воробкевича, на содержимое которого можно купить четырех Грюнингов… И Рози смотрит на него влюбленными глазами. Сначала ей не понравилось его славянское имя – вспомнила, видите ли, свое расовое превосходство. Да куда оно делось, это «превосходство», когда он чуть побренчал деньгами? Таких, как Рози, можно будет… А впрочем, она ему нравится, и надо придержать ее около себя. Здоровая и красивая немецкая девушка. Единственный недостаток – резкие дешевые духи. Придется подарить ей флакон французских, чтобы пользовалась ими, пока ему не надоест.