Текст книги "Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман"

Автор книги: Ростислав Самбук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Капитан вызвал машину, и черный «форд» Грюнинга окончательно покорил девушек. Рози уселась на коленях у Павлюка и торжественно объявила, что стоило проиграть войну, чтобы ездить в такой машине с двумя бывшими союзниками. Павлюк скромно промолчал и не объяснил, чьим союзником он был в действительности. В принципе это не имело значения. Он бы устроился со своей кубышкой при всяком правительстве, кроме большевистского, разумеется. Правда, с эсэсовцами по некоторым вопросам имел расхождения (особенно когда запускали свою загребущую лапу в его карман), с американцами все же легче договориться, поэтому Павлюк тоже не проливал слез по третьему рейху.

Но ко всем чертям и рейх, и «свободную Украину», не захотевшую дать им пристанище, ко всем чертям, когда есть «форд», Рози на коленях и когда тебя ждет приличная квартира почти в центре города! Ведь квартира – не такая простая проблема в разбомбленной послевоенной Германии!

У Павлюка было только две комнаты, но большие, красиво меблированные. Рози сразу же растянулась на диване, заложив руки под голову. Качнула ногой так, что туфля полетела куда–то в угол.

– Мне тут нравится, – заявила она. – Потанцуем?

Павлюк включил радиолу. Грюнинг сделал несколько па, уводя партнершу в соседнюю комнату. Нора остановилась на пороге, помахала рукой, но капитан подтолкнул ее и закрыл за собой дверь. Пан Мирослав подсел на диван к Рози.

– Подай мне туфлю! – пожелала она.

– Зачем? – Павлюк сбросил другую, швырнул на пол.

– А ты не любишь терять время… – сказала девушка то ли с удивлением, то ли с похвалой. Села на диване, вздохнула: – Выключи хоть свет.

Павлюк потянулся к выключателю.

– Подожди, дай напиться, – капризно надула губы Рози.

Пан Мирослав выругался про себя, но пошел за сифоном. Из прихожей его вернул телефонный звонок. «Черт, нет тебе покоя ни днем ни ночью…» – подумал он, поднимая трубку.

– Где вас черти носят? – услышал он голос майора Гелбрайта. – Я звоню пятый раз…

– Важные дела, майор, жаль, что не было вас. Мы с капитаном Грюнингом…

– Он у вас?

– Да, но…

– Никаких «но». Машина там?

– На улице.

– Немедленно выезжать!

– Но у нас…

– Девушки? – догадался майор. – К черту всех герлс мира! Важные новости, и я жду вас через двадцать минут.

– Я позову капитана.

– Не надо. Я все сказал.

В трубке послышались гудки, и Павлюк понял, что дело весьма серьезное.

– Одевайся, крошка, – оглянулся на Рози, – видишь, не до тебя… – Сунул голову в соседнюю комнату. Недовольно сказал: – Только что звонил шеф, требует, чтобы явились через двадцать минут.

Капитан выразил свое возмущение довольно примитивным способом: запустил ботинком в Павлюка, но минуты через три был готов. Знал, что майор из–за пустяков не станет разыскивать их ночью.

– Как же мы?.. – начала Рози.

Но Грюнинг успокоил ее:

– Шофер отвезет вас по домам.

– Встретимся завтра вечером, – повеселел Павлюк. – Мы заедем в десять.

Если бы он знал, что ждет их у майора Гелбрайта, то не давал бы таких легкомысленных обещаний. Майор мерил кабинет нетерпеливыми шагами, время от времени поглядывая на часы, и встретил Грюнинга с Павлюком насмешливой репликой:

– Конечно, приятнее валандаться с ресторанными шлюхами, чем заниматься делами. Но иногда…

– Однако, – поцеловал кончики пальцев Грюнинг, – если бы ты увидел их, не ворчал бы, как старый дед. Кстати, это не только признак старости. Желчные люди ничего не достигли в этом мире…

Майор захохотал.

– Действительно, хороши? – спросил он. – Почему же не пригласили меня? А впрочем… Садитесь, господа, получено донесение от Модеста Сливинского.

Павлюк стиснул ручку кресла. Забыл и о девушках, и о завтрашнем деловом свидании с целью покупки нескольких акций только что организованной фирмы по производству шляп.

– Что? Что с Модестом Сливинским? – спросил он таким неестественно хриплым голосом, что Гелбрайт удивление посмотрел на него.

– Вы говорите таким тоном, будто вложили в эту операцию кучу денег («Боже мой, как это близко к истине», – подумал Павлюк). Но успокойтесь: новости утешительные, и я вызвал вас, чтобы решить, как действовать – надо скорее доставить чемодан сюда.

– Вы сказали: чемодан сюда? – напустил на себя равнодушный вид Павлюк. – То есть…

– Конечно! – перебил Гелбрайт. – Неужели вы не поняли? Чемодан Воробкевича наконец–то в руках у Сливинского. Получена радиограмма: остатки отряда Грозы – если можно так назвать двух человек – и Модест Сливинский находятся в Карпатских лесах, в нескольких километрах от районного центра Турки. Таким образом, вариант, согласно которому Сливинский должен был использовать отряд Грозы для перехода через границу, отпадает. В то же время мы не можем рисковать содержимым чемодана. Значит, Сливинский не должен один переходить границу.

– А Хмелевец? – не выдержал Павлюк.

– Арестован советской контрразведкой, – с досадой отмахнулся майор. – Не о нем речь, и он интересует меня меньше всего. Нужно гарантировать Сливинскому переход границы, и мне кажется, что эту операцию должны возглавить вы, господин Павлюк.

Тот был хорошо натренирован: даже глазом не моргнул. Спросил лишь, чуть подзуживая:

– Не понимаю, каким образом, сидя в Мюнхене, я смогу возглавить операцию? Дело не ждет. Пока я буду добираться до границы, чекисты возьмут Сливинского.

– Считаете, что я не подумал над этим? – оборвал его Гелбрайт. – Прошу! – Он разложил на столе крупномасштабную карту Карпат. – Приблизительно здесь, – ткнул пальцем, – ждет наших распоряжений группа Сливинского. Вот линия границы. Видите, не так уж и далеко – они могут преодолеть это расстояние за несколько часов. А тут, – он обвел ногтем часть территории Польши, – район, контролируемый отрядами украинских и польских националистов, они разделили между собой сферы влияния, и зона действий ваших земляков, – он посмотрел на Павлюка, – как раз прилегает к польско–советской границе.

– Я это очень хорошо знаю, – оживился Павлюк. – Один из наших отрядов атакует советскую заставу, пограничники организуют оборону – им будет не до охраны границы, – а в это время…

– Сливинский перейдет на территорию польских Бескид! – подхватил капитан Грюнинг.

– Боже мой, какие догадливые! – оторвался от карты Гелбрайт.

– Следовательно, – Павлюк не обратил внимания на иронию майора, – надо связаться но радио с отрядом куренного Слепня и предупредить, когда тот должен атаковать заставу. Но ведь, убейте меня, не понимаю, как я могу очутиться там…

– Тупость никогда не украшала человека! – ехидно усмехнулся майор. – Уже месяц, как у Слепня нет рации… – Гелбрайт несколько секунд подумал и заговорил уверенно: – Всем нам известно, что в чемодане господина Воробкевича кроме других документов («Неужели узнали?» – даже похолодел Павлюк) имеются списки националистических агентов на Украине. Господин Бандера заботится о своем, а мы – о своем. Поэтому должны завладеть этими списками любой ценой. Только что получено разрешение использовать для связи с отрядом Слепня самолет. Суток на связь с куренным и подготовку операции более чем достаточно. Вылетите завтра ночью, переход границы назначаем на двадцать третье июля.

– Самолет будет ждать меня? – засуетился Павлюк.

– Да. Он доставит вас и Сливинского сюда.

Павлюк немного подумал. Риск, безусловно, есть, особенно во время полета, но не такой уж и большой. Лететь должны над чехословацкими Татрами и польскими Бескидами, но ни у чехов, ни у поляков еще нет современных ночных истребителей. Пока свяжутся с советским командованием, их самолет уже будет стоять, замаскированный, на земле. Лишь бы не нарушить границ СССР. С этим шутки плохи – не успеешь оглянуться, как подобьют или заставят сесть.

– Надеюсь, самолет будет пилотировать опытный летчик? – спросил Павлюк с еле скрытой тревогой.

– Я же сказал, – поддел его Гелбрайт, – что мы заинтересованы в успехе этой операции!

«А я еще больше… – подумал Павлюк. – В конце концов, все получается наилучшим образом. Представляю себе морду Сливинского, когда увидит меня после перехода границы. Старый пройдоха, наверное, уже придумал что–нибудь, чтобы присвоить деньги, а тут…» Он удовлетворенно улыбнулся.

– Вижу, вам нравится план операции, – по–своему воспринял его улыбку Гелбрайт. – Есть вопросы?

Павлюк покачал головой.

Кирилюк определил приблизительное направление движения группы Сливинского. Кратчайший путь к границе от леса, где нашли «виллис», лежал через долину, по которой проходило шоссе и, огибая села, текла река. Вряд ли бандеровцы пошли туда: побоятся застав «ястребков», да и просто крестьян – от людских глаз трудно спрятаться в густо населенной долине. Слева – райцентр Подбужье, горы, за которыми начинается Закарпатье. Единственный путь к границе – наискось через покрытый буковыми и еловыми лесами гребень хребта. Путь трудный, но и самый безопасный. Тут можно запутать следы, спрятаться в чаще, пересидеть в заваленных буреломом Бескидах.

Пошли дожди, на собак не было никаких надежд, и Кирилюк двинулся определенным им путем. Он был уверен: бандиты не могут не оставить следов, и все теперь зависит от его наблюдательности, умения ориентироваться на местности. Рассчитывал и на опытных проводников – лесников и охотников из Подбужья, знавших тут чуть ли не каждый обрыв и поляну. Отряд состоял из солдат внутренних войск и работников органов госбезопасности – люди все молодые и здоровые. Идти было трудно. Непривычные условия – крутые подъемы, когда приходилось продираться через подлесок, буреломы, – отнимали силы солдат, приходилось часто делать привалы.

Петр с лесником шли впереди. Капитан старался, что бы там ни было, не отставать от этого пожилого человека, который, кажется, не знал усталости. Ноги скользили по мокрой земле, вязли в перепрелой листве, ветки больно хлестали по лицу, царапали до крови, но Петр перепрыгивал через поваленные стволы, брел по холодным ручьям, чуть ли не на четвереньках взбирался по крутым склонам. Уже под вечер, когда Кирилюк окончательно выбился из сил, лесник остановился на краю почти отвесной кручи, показал топориком чуть в сторону, где начинался новый подъем.

– Там дальше, – объяснил он, – рубят лес, а тут хижина. Может, сходить туда, расспросить лесорубов?

– Непременно! – обрадовался Петр. Обрадовался не только потому, что и действительно лесорубы могли кого–то заметить, а отдыху, который обещал разговор с ними.

У хижины стлался дым. Запах дыма и еще чего–то подгоревшего казался Кирилюку таким вкусным, что рот наполнился слюной. Только теперь вспомнил, что еще не обедали, и подбросил на спине рюкзак с хлебом и консервами: сейчас можно перекусить.

Возле хижины сидел усатый белоголовый дед – совсем такой, каких изображают на картинах из карпатского быта: в вышитой полотняной рубахе, темной безрукавке и постолах.

– Доброго здоровья, – поздоровался лесник.

– Слава Иисусу, – ответил дед, с любопытством разглядывая Петра. Лесника он знал, так что сразу пригласил: – Садись, Михайло. Есть будете?

– Проголодались мы, – признался лесник. – Идем уже долго.

Старик вынес из хижины глиняные миски. Петр развязал рюкзак, достал консервы, хлеб и сало. Открыл флягу, налил в крышку, подал деду. Тот молча принял, понюхал, крякнул и выпил.

Ели молча и жадно. Петр не заметил, как увидел дно миски. Закурили. Дед отказался от сигарет. Раскурил длинную трубку. Смотрел, выжидая, с хитринкой в глазах.

– Вот что, дед, – начал лесник, упаковывая рюкзак, – не видали вы тут, в горах, чужаков?

Дед кивнул.

– Когда? – загорелся Кирилюк.

– Прошли вчера трое. – Дед махнул рукой вдоль гребня. – Двое с пукалками, а один на горбу что–то тащил…

– Желтый чемодан?

– Не разобрал я. Глаза уже не те, парень, да и смотрел издалека.

– Когда шли?

– Вот как и вы, вечерело уже…

Кирилюк встал.

– Они опережают нас на сутки. Многовато… Спасибо, дед, желаю еще долгих лет.

– Мой путь уж… – отмахнулся дед, но сказал это так, по привычке, потому что разгладил усы и подмигнул: – Может, поживу чуток… Горы долгую жизнь дают – вода холодная, воздух чистый…

Отряд подошел через полчаса. Немного передохнули, поужинали и двинулись дальше – тихо, как ночные призраки. Надо было наверстывать упущенное.

Отсюда до границы осталось километров шесть. Уже видели склон горы по ту сторону рубежа и покрытые елями вершины польских Бескид. Рукой подать – два часа ходу, но из долины, где среди зеленого моря краснеют крыши заставы, и сюда – через гребень – проведена незримая линия, вдоль которой днем и ночью ходят патрули.

Представив, как они сидят, замаскировавшись в кустах и нацелив автоматы, Модест Сливинский даже плюнул. Несколько дней они шли сюда – десятки изнурительных километров по густым гористым лесам, – и жди теперь у моря погоды… Сегодня двадцать первое, а переход границы назначен на двадцать третье – двое суток ожидания, когда каждый нерв натянут до предела.

Оно бы еще и ничего, но уже сутки не ели. Спеша прорваться через Дрогобыч, не подумали о харчах, только покойный Грицко Стецкив, всегда отличавшийся предусмотрительностью, положил в рюкзак две буханки да немного сала. Путь через хребет требовал хорошей еды. Хлеба и сала не хватило – со вчерашнего дня бурчало в животах.

Вчера вечером Каленчук нашел в чаще глубокий овраг, заваленный буреломом, заросший такими густыми кустами, что сквозь них вряд ли пробрался бы и зверь.

…Сливинский проснулся на рассвете. Лежал на спине и смотрел, как светлеет небо. Где–то там, рядом со звездами, покачивались на ветру верхушки елей. Шумели, напевая свою монотонную песню, и песня эта раздражала пана Модеста, как раздражало все вокруг: запах прелой листвы, храп Каленчука и журчание воды на дне оврага.

«Хоть воды вдоволь…» – подумал он. Воспоминание о воде вызвало такой приступ голода, что Сливинский даже тихонько застонал. Лег на бок, чтобы не видеть неба и верхушек елей, своим раскачиванием вызывавших у него тошноту. Подумал, что придется проваляться в этой норе сегодня и завтра, а потом еще продираться по дремучему лесу к границе – хватит ли сил?

Положил руку на спину Каленчука. Тот сразу вскочил, уставился на Сливинского неподвижным взглядом:

– Чего вам?

Пан Модест и в такой ситуации придерживался рамок приличия.

– Светает, – сказал так, будто сообщил действительно важную новость. – А пан Юхим хвалился, что ему здесь каждая тропка знакома…

– Да, – не понял Каленчук, – но что пан Модест имеет в виду?

– Сегодня утро двадцать второго, – пожал плечами Сливинский, как бы удивляясь несообразительности Каленчука, – лишь завтра вечером мы тронемся. Путь через границу – не развлекательная прогулка. Выдержим ли мы, если…

– Вы хотите, чтоб я пошел вниз? – перебил Каленчук. Сливинский кивнул. – А понимает ли пан Модест, что случится, если кто–нибудь сболтнет пограничникам?..

– Конечно, но я знаю сметливость пана Юхима и полагаюсь на него, – польстил он. – Ведь не обязательно идти в долину. Помните хижину на склоне в двух километрах отсюда? – Тут он заметил, что Дудинец проснулся и с любопытством прислушивается к разговору. – Возьмите Маркияна и наведайтесь туда. Но чтобы там подумали, что вы перешли границу и пробираетесь на восток… Не мне вас учить, сориентируетесь на месте.

Каленчуку не понравилось, что Сливинский хочет спровадить его вместе с радистом: вероятно, у него какой–то план и он хочет исчезнуть с чемоданом. Обдурить Отважного, когда до польских Бескид осталось два шага? Но он ничем не выдал себя. Взял автомат.

– Проводи меня! – приказал Дудинцу.

Когда перелезли через трухлявые, в лишаях, стволы завала, предупредил:

– Смотри за ним – отвечаешь головой…

Дудинец промолчал.

– Это такая свинья, что может обвести вокруг пальца и тебя, и меня. Никуда не отпускай.

– Угу.

Это «угу» было произнесено таким тоном, что Каленчук убедился: Дудинец не упустит Сливинского. Не оглядываясь, начал взбираться на почти отвесный склон буерака.

В лесу еще стояла тьма, и Каленчук шел на ощупь, осторожно ступая, чтобы какая–нибудь сухая ветка не выдала его. Не потому что боялся преследования: если их а разыскивают, то не тут, в Карпатских лесных чащах, куда и зверю трудно пробиться, – а просто по привычке.

Вчера, когда они подошли к горе, за которой лежала граница, Дудинец увидел далеко внизу прилепившуюся на склоне хижину – маленький, почти игрушечный домик упрямого верховинца, который приходит в село или по праздникам или в случае крайней необходимости. Сливинский сразу предложил спуститься туда, чтобы запастись харчами, и Каленчук еле отговорил его. Он знал настроения верховинской голытьбы и был уверен: тотчас же сообщат пограничникам о появлении подозрительных людей. И сегодня пошел, надеясь только на счастливый случай: не собирался заходить в хижину – лучше уж сразу сунуть голову в петлю. Знал, что Сливинский вряд ли отвяжется от него, и хотел просто побродить вокруг буерака. Но голод мучил и его. Посидев немного в молодой буковой роще, все же решился хоть издали взглянуть на хижину – тянуло к человеческому жилью.

Взошло солнце. На полянах уже припекало, но Каленчук не рисковал выходить на открытые места – предпочитал лучше продираться сквозь кустарники, чем огибать их.

Хижину увидел издали. Сел в кустах и долго сидел, наблюдая за жильем. Казалось, что в нем нет людей. Уже решил возвращаться, когда услышал в кустах звяканье колокольчика. Вдруг кто–то запел – по–детски тонким, высоким голосом.

Певец оборвал песню на полуслове, на кого–то закричал, и Каленчук подумал, что сельский пастушок гонит коров вниз, к хижине. И тут увидел его – мальчонка лет одиннадцати в полотняной рубашке с торбочкой через плечо вынырнул из кустов совсем близко.

Пастух уже давно исчез, а Каленчук все еще лежал, положив подбородок на буковый корень. Сорвал стебелек, пожевал и выплюнул. Во рту стало горько, и еще больше захотелось есть. Полежал еще, колеблясь, но не удержался и пошел за пастухом.

Овцы и коровы разбрелись по лысому склону горы. Мальчик сидел в тени под кустом, росшим посредине склона, свистел в дудочку, подбирая какой–то мотив, изредка вскакивал, кричал на скотину, конечно, так, для порядка, и снова брался за дудочку.

Солнце припекало. Каленчук лег на спину, подставив лицо горячим лучам и раскинув руки. Наконец–то согрелся после холодной ночи. Захотелось спать. Переборол сон, подполз к последним кустам, отделявшим лес от голого склона.

Пастушок, наверно, заснул – лежал на боку, подложив под щеку ладонь, и не шевелился. Коровы поодаль брякали колокольчиками, овцы разбрелись – несколько их щипали траву около кустов. Каленчук залег в канаве метрах в десяти от овец. Высунул голову, осмотрелся. Кажется, все спокойно. Подумал и решился…

Обошел овец так, чтобы не напугать их, и погнал в кусты. Побежали спокойно, лишь одна заблеяла. Каленчук тревожно оглянулся, но мальчик даже не пошевельнулся. Отогнав животных в чащу, Каленчук выбрал момент, бросился на большую овцу и прирезал ее. Осмотрелся.

Трава вокруг овцы примята – затер следы, забросил овцу на плечи и пошел, осторожно ступая по твердому дну канавы.

Сливинский глазам своим не поверил, увидев овцу. Представил себе поджаренный на костре кусок баранины и глотнул слюну.

– Сырое мясо, – без слов понял его Каленчук, – тоже вкусное… Даже питательнее…

Сливинский брезгливо поморщился. Дудинец, не произнося ни слова, принялся свежевать овцу. Каленчук отрезал кусок филейной части, размельчил. Ел почти не жуя, глотал и хвалил:

– Рекомендую… Бифштекс по–татарски, пожалуйста. Наши далекие пещерные предки превратились в людей лишь благодаря таким бифштексам…

– Даже среди питекантропов не было каких остолопов… – буркнул себе под нос паи Модест. Крепился около часу, но не выдержал и попросил кусок. Съел, густо посолив. Чуть не вырвало, но сдержался. Боль в желудке исчезла. Повеселел.

– Вечером разложим костер, – начальственно сказал он. – Огня тут и за двадцать шагов не заметишь.

– Можно, – согласился Каленчук.

– Шаль, хлеба нет… – вздохнул Сливинский.

Каленчук зло посмотрел на него, хотел, что–то сказать, однако промолчал.

Вылетели перед рассветом, чтобы миновать. Чехословакию ночью. Павлюк не отрывался от темного неба, будто и правда мог бы увидеть ночной истребитель. Так и просидел, вцепившись в ручки кресла, пока самолет не закружился над большой поляной. Светало, и опытный пилот уверенно посадил машину – только раза два тряхнуло на ухабах.

Самолет остановился, и пилот отодвинул плексигласовый козырек. Выпрыгнул на крыло, осмотрелся вокруг. Ни души, будто все вымерло и хаты, к которым подкатил самолет почти вплотную, давно обезлюдели.

– Мавр сделал свое дело… – начал пилот, на всякий случай расстегнув кобуру. – Теперь ваша очередь, мистер Павлюк. Я почему–то не вижу оркестра и цветов: неблагодарные аборигены, очевидно, и не знают, что прилетел один из их освободителей.

– Прекратите ваши неуместные шутки, Гарри! – сердито перебил Павлюк.

– Что ж, я получил аванс за эту экскурсию, – беззлобно ответил летчик, – и могу оставить вас тут и дружеских объятиях ваших соотечественников… – С этими словами пилот спрыгнул на землю.

Павлюк вылез на крыло, постоял, озираясь, и тоже соскочил вниз.

В эту же секунду прозвучала автоматная очередь, и пули просвистели над их головами. Павлюк упал, потянув за собой летчика. Лежали, уткнувшись лицами в траву, пока не услышали:

– Обыщите их!

Павлюк посмотрел вверх, но, увидев в метре от своей головы ствол автомата, закрыл глаза. Почувствовал, как из кармана проворно вытащили пистолет.

– Встать! – скомандовал тот же голос.

Поднялся и увидел перед собой мужика средних лет в ватнике. Первый страх прошел, вернулась способность соображать. Они – на территории Польши, а перед ним стоит вооруженный человек в штатском и командует по–украински. Значит, свои…

Властно спросил:

– Вы из отряда Слепня?

– Кто вы и откуда? – будто не слышал его человек в ватнике.

– Мне нужен Слепень! – повысил тон Павлюк. – Я буду говорить только с ним.

Пилот, утративший после обстрела свою самоуверенность, толкнул Павлюка в бок:

– Объясните же, кто мы и зачем прилетели. Я не привык, чтобы меня тыкали автоматами. Случайная пуля и…

Услышав английскую речь, человек в ватнике опустил оружие.

– От майора Гелбрайта? – спросил он. – Я – сотник Ворон из куреня Слепни.

Павлюк назвался. Сотник, видно, слышал о нем, так как засуетился:

– Сейчас куренному доложат… Прошу в хату. Надеюсь, господа понимают: нам не сообщили о вашем прилете, и мы были вынуждены…

Сотник был не из молчаливых. Павлюк понял это в первые же минуты знакомства. Выручил куренной, с которым Павлюк был знаком: когда–то встречались на диспутах по национальному вопросу в Станиславе.

Слепень приехал на бричке в сопровождении двух автоматчиков, стоивших по обе стороны на подножках. Павлюк не видел его уже бог знает сколько, но узнал сразу: такой же сухой, подтянутый, годы словно обошли Слепня, не оставив следа. Расцеловались, куренной отослал сотника организовывать для гостей завтрак. Гарри пошел к самолету – остались одни. Павлюк объяснил, для чего прилетели. Слепню это не понравилось.

– Вам там, в Мюнхене, легко командовать! – с раздражением сказал он. – А у меня людей – как воды в блюдечке. Поляки активизировались, и кто знает, сумеем ли мы удержаться. Атаковать советскую заставу – подлинное безумие. Они отбросят нас, извините, как котят…

– Пускай! – возразил Павлюк. – Надо, чтобы они почувствовали нашу силу. Два часа боя – и мы отходим. Быстро и без потерь…

– «Без потерь», «без потерь», – пробормотал куренной. – Плохо вы знаете советских пограничников!

– Зато я знаю, что завтра вечером Сливинский двинется к границе. И он должен быть здесь любой ценой!

– «Любой»! Это уж пан требует невозможного, – возразил Слепень. – Но некоторые условия создадим. Поручим это дело сотне Ворона. Ребята боевые и знают, что к чему…

– Не надо предупреждать сотника, что атака не настоящая.

– Это почему же? – не понял куренной. – Мы потеряем на этом людей.

– Неужели вам действительно жаль полдесятка стрелков? – Лицо Павлюка приобрело упрямое выражение. – Обратите внимание, в успехе операции заинтересован сам Бандера, и это вам зачтется.

– Все засчитывается, особенно на том свете… – мрачно проговорил Слепень, но больше не спорил. Подмигнул Павлюку: – А вы хитрый. Если бы мы предупредили Ворона, он бы только пощекотал нервы пограничникам…

– И они сразу бы заметили, что атака для отвода глаз, и тотчас же усилили бы охрану границы.

– Вы правы, – согласился Слепень. Вздохнул: – Что поделаешь, дадим настоящий бой.

– Сигнал – две красные ракеты. В восемь часов вечера, – предупредил Павлюк. – Их должны видеть и там. – Он махнул рукой в сторону границы. – Для Сливинского это будет подтверждением, что мы начинаем атаку.

Первым увидел Каленчука лесник. Остановился, предостерегающе поднял руку и спрятался за ствол бука.

Кирилюк лег там же, где стоял: прямо на мягкую прелую листву. Поднял голову, посмотрел туда, куда указывал лесник, и тоже заметил бандеровца.

Каленчук перебегал низину. Держался кустов, но все равно они ясно увидели его – невысокий, в телогрейке, с автоматом на груди.

Лесник подполз к Петру.

– Один, – прошептал он. – Где же остальные?

– Где–то поблизости, – выдохнул Петр. – Только бы не заметили нас…

Лесник оглянулся.

– Идите за ним, – подтолкнул Кирилюка, – а я прикрою вас сзади.

Кирилюк не сомневался, что человек в ватнике – сотник Отважный. Труп Стецкива опознали бандиты из отряда Грозы, и Грицко Стецкив оставался в Овчаровой Леваде именно с Отважным. Значит, Отважный вел «виллис». Да, сомнений не было, это он: низенький, носатый – на таком расстоянии больше ничего не разберешь. Но почему направляется от границы?

На несколько секунд Петр выпустил сотника из поля зрения. Пробежал за кустами, выглянул из–за поваленного букового ствола – и не увидел Отважного. Встревожился. Пролез в кустах почти по–пластунски с сотню метров, приподнялся на локтях, огляделся вокруг. Только теперь услышал дребезжание колокольчика и увидел поляну. Вернее, это была не поляна, а склон горы, на котором когда–то вырубили лес – кое–где еще торчали трухлявые пеньки и между кустами росла высокая густая трава. Немного пониже, на противоположной стороне, паслись коровы и мальчик–пастух забавлялся с дудочкой.

«Для чего же пробирался сюда Отважный? И где он?»

Онемели руки, и Петр немного полежал, отдыхая. В кустах зашуршало. Привстал, готовый к прыжку, но увидел круглое веснушчатое лицо лесника. Тот упал рядом, отдышался.

– Никого, – сообщил он, – только тот, в ватнике…

– Не вижу и его…

Лесник просунул голову сквозь заросли, пригнул мешавшую ветку.

– Смотрите левее, – прошептал он. – Видите бук с расщелиной? Левее от него куст шиповника, и еще чуть левее…

Теперь и Кирилюк видел Отважного. Но почему тот залез в кустарник и время от времени высовывается, оглядывается? Поведение Каленчука показалось Петру необычайным, как и его бросок сюда – в противоположную от границы сторону. И где же Сливинский с чемоданом?

Кирилюк не сводил глаз с Отважного. Только бы не обнаружить себя! Час назад сердился, что солдаты отстали, а сейчас молил бога, чтобы они задержались: могли спугнуть Сливинского…

Петр был уверен, что его группа уже наступала на пятки бандеровцам и вот–вот бандиты попадут в кольцо. Появление Отважного подтверждало эту мысль. Сливинский с сообщниками подошел к границе, вероятно, попробовал перейти ее и отступил. На заставе сидел Левицкий. Уже на подступах к границе он создал такой заслон, через который нечего было и думать проникнуть даже самому опытному агенту.

«А если они разведали, что подходы к границе перекрыты, и теперь ищут обходных путей?» – мелькнула вдруг мысль. Нет, тогда бандеровцы вряд ли ходили бы поодиночке – для чего бы Отважный терял время, вылеживаясь в перелеске?

Прошло еще несколько минут, и Каленчук, оглядываясь, встал. Сначала Кирилюк не сообразил, зачем Отважный выскочил на открытое место, и понял все, лишь после того как в кустах жалобно заблеяла овца. Увидев маленькую фигуру с овцой на плечах, тихо рассмеялся. Все стало на свои места, и на душе у Петра сразу полегчало. Бандеровцы просто сидят без продовольствия, и, видно, хорошенько же у них подвело животы, если Каленчук решился на столь рискованный шаг.

Теперь главное – не упустить его из виду!

Лесник понял Петра с полуслова. Побежал от ствола к стволу в ложбину. Они взяли бандеровца как бы в клещи – шли на таком расстоянии, чтобы тот не услышал случайного шороха.

Каленчук не спешил. Огибал открытые места, лежал в кустах, озираясь, и только после этого полз через чащи в буерак.

Лесник издали сделал знак Петру, чтобы не двигался. Пополз, как ящерица, и даже Кирилюк время от времени переставал его видеть. Потом совсем исчез в хаосе поваленных стволов, и у Петра уже не хватало сил ждать, но вот он увидел лесника в кустах почти рядом с собой.

– Они там, в овраге, – взволнованно прошептал он. – Все трое…

– Ждут ночи, чтобы перейти границу, – догадался Кирилюк.

– Вот–вот… – Лесник все еще тяжело дышал. – Скоро подойдут наши, обложим, как медведя в берлоге!

– Сделаем так, – немного подумал Кирилюк. – Я остаюсь здесь. Прово́дите меня к оврагу и пойдете навстречу группе. Возьмете буерак в кольцо. Передайте лейтенанту Горлову, чтобы сразу связался по рации с Левицким и сообщил обо всем. И предупредите, чтобы не обнаруживали себя. Пусть солдаты займут позиции подальше от оврага. Лесник пожал плечами:

– Если бандеровцы и заметят засаду, все равно никуда не денутся…

Петр нетерпеливо перебил его:

– Делайте так, как я сказал.

Они поползли к буераку. Двигались бесшумно, ощупывая траву и только после этого подтягивая тело. Немножко полежали, отдышались, проползли еще несколько метров. Лесник заглянул в щель между трухлявыми стволами и уступил место Петру.

Наконец Кирилюк увидел Сливинского. Он был уверен, что это Сливинский, хотя на таком расстоянии черты лица только угадывались. Тот сидел опершись спиной о поваленное дерево и что–то доказывал спутникам, потому что жестикулировал правой рукой, как оратор. Других бандитов не было видно – лишь иногда из–за нагроможденных стволов появлялась фуражка Каленчука.

Петр прикинул: до них метров сто пятьдесят. У бандеровцев удобная позиция, и они могут отстреливаться несколько часов – пока не кончатся патроны. Времени для уничтожения чемодана более чем достаточно. Незаметно к ним не подобраться, значит, надо ждать, пока бандиты сами не вылезут из буерака.

Повернулся к леснику:

– Не теряйте времени!

Тот, не отвечая, попятился и растворился в зеленом буйстве кустарников.

Умостившись поудобнее, Кирилюк посмотрел на часы. Около девяти – впереди, наверное, целый день ожидания, длинный, нескончаемый день. Когда теперь темнеет? Часов в девять, значит, полсуток… А впрочем, они гоняются за этим бандеровцем чуть ли не месяц – в сравнении с этим что такое несколько часов? Но ведь тянутся они слишком медленно…