Текст книги "Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман"

Автор книги: Ростислав Самбук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Отсутствие капитана и поведение каноника обеспокоили его. Убедившись, что отец Валериан, как всегда, пошел домой обедать, Ступак позвонил Левицкому и попросил помощи.

– Возможно, капитан напал на что–нибудь любопытное, – рассеял его опасения полковник. – Вам будет помогать лейтенант Синичкин. Поддерживайте со мной связь.

В пять часов каноник не пошел, как обычно, к вечерней службе. Не было его и в шесть, и в семь. В половине восьмого Ступак снова связался с Левицким.

– А может, – высказал предположение полковник, – он заболел?

– Вряд ли… – Ступак рассказал, как отец Валериан живо петлял по улицам.

Полковник не перебивал его, только хмыкал в трубку. Выслушав, спросил:

– Вы, очевидно, видели, как капитан вошел в собор?

Ступак выдержал паузу.

– Конечно.

– И не выходил оттуда?

– Я пошел за каноником в три двадцать, До этого момента капитан оставался в соборе.

– Ну–ну… – недовольно буркнул Левицкий. – Позвоните мне через час.

В половине девятого Ступак доложил, что каноник все еще дома. Полковник приказал:

– Приезжайте в управление. Сейчас подменим вас.

В начале десятого Ступак вошел к Левицкому. В кабинете было накурено – кроме хозяина сидели полковник Трегубов и один из начальников отделов – майор Груздев.

– Как же вы потеряли товарища? – полушутя спросил Груздев, но посмотрел хмуро.

– Мне было приказано в любом случае следить за каноником Долишним, – вытянулся Ступак. – Не было оснований для нарушения приказа.

– Вы действовали правильно, – похвалил Трегубов. – Когда капитан Кирилюк вошел в собор?

– В половине первого началось венчание. Капитан пошел следом за гостями молодых.

– После венчания народ оставался в соборе?

– Может, несколько человек. Все разъехались…

– Собор заперли?

– Нет.

– Другого выхода нет?

– Единственный – на Карпатскую улицу.

– Садитесь, лейтенант, – пригласил Левицкий. – Итак, картина такая. Сейчас около десяти. Капитан Кирилюк исчез девять часов назад. Уверен, что, если бы у него была малейшая возможность связаться с нами, он так бы и поступил. Трудно делать прогнозы, но думаю: с капитаном что–то случилось.

– Не напали же на него в соборе!.. – поморщился Трегубов. – Такого у нас еще не бывало.

Левицкий нервно потушил сигарету:

– Не нравится мне поведение каноника. Явно создает себе алиби. И еще одно. Расскажите, лейтенант, как вел себя каноник, возвращаясь домой.

Ступак, стараясь ничего не пропустить, рассказал обо всем, что видел. С минуту сидели молча. Первым высказался майор Груздев.

– Надо обыскать собор! – категорично сказал он.

– Ох как нежелательно, – покачал головой Трегубов. – Бандеровцы могут воспользоваться этим, начнут распускать всякие слухи…

– Что же делать? – перегнулся через стол Левицкий.

Трегубов поднял правую бровь.

– Без обыска не обойтись. Но это ох как нежелательно… – повторил он.

– Подождем до двенадцати, – предложил Левицкий. – Если умно провести операцию, никто не узнает, что мы побывали в соборе.

– Без каноника не обойтись, – возразил майор. – Болен он там или нет, а придется брать с собой. А может, капитан нащупал какой–то узелок и распутывает его?

– Позвонил бы, – заметил Левицкий. – За девять часов так или иначе, а успел бы сообщить.

Трегубов встал.

– Следует уладить некоторые формальности, – объяснил он. – Разрешение прокурора на обыск, ну и пригласить представителя управления по делам церкви. Вы обедали, лейтенант? – повернулся он к Ступаку.

Год был не очень–то сытный – первый послевоенный год, – и лейтенант мог перекусить только в управленческой столовой, а она работала до девяти. И все же Ступак отказался, хотя и невольно проглотил слюну.

Трегубов догадался.

– Давай, лейтенант, давай. – Взял его за плечо: – Пойдем, у меня есть НЗ – накормлю.

Дальше отказываться было неудобно, тем более что впереди долгая ночь, и кто его знает, как все обернется…

После часу ночи две оперативные машины остановились у переулка возле собора. Отец Валериан вылез в сопровождении чекистов в штатском. Ступак взял у него ключ и открыл тяжелые, кованые двери. Они даже не скрипнули, петли регулярно смазывали – в соборе был хороший хозяин.

Каноник включил свет. Несколько лампочек осветили центральную часть собора. Хоры и купол скрывала темнота, темно было и в притворе, и в боковых закоулках, и Левицкому все время казалось, будто на него из темноты смотрят десятки суровых лиц – смотрят и осуждают. Пожал плечами, словно сбрасывая с себя какую–то тяжесть, и подозвал каноника.

– Вам уже сказали, – начал он, глядя прямо в глаза священнику, – почему мы вынуждены поступить именно так и что наши действия не имеют целью осквернить храм. Надеемся на вашу искренность и желание всемерно содействовать органам власти.

Отец Валериан ощетинился.

– Я протестовал и протестую против этого незаконного акта, – зло сказал он, – и буду жаловаться!

– Законный он или незаконный, судить не вам! – резко ответил полковник. – Вы имеете право жаловаться, но сможете это сделать только завтра, вернее, – он взглянул на часы, – сегодня днем.

– Я очень болен, – начал каноник, – поднимать с постели больного человека негуманно.

– Наш врач не нашел у вас никаких болезней, – вмешался Трегубов. – Он считает, что эта прогулка не повредит вам. Скажите, – вдруг спросил он, – есть ли под собором подвал?

Каноник выдержал его пытливый взгляд.

– Только усыпальница под алтарем.

– Можно посмотреть?

– Прошу.

Трегубов сделал знак подчиненным, чтобы начинали, а сам с Левицким проследовал за каноником.

В усыпальницу было проведено электричество, и отец Валериан включил свет. Смотрел с нескрываемой иронией, как шарили непрошеные ночные гости – ощупывали все гробницы, выстукивали каменные стены. «Ищите, голубчики, ищите, тут сам дьявол ничего не найдет, не то что вы…» Сел на ступеньку и демонстративно углубился в молитвенник.

Через час обыск закончили, и старший группы доложил Трегубову, что ничего подозрительного, тем более каких–нибудь следов капитана Кирилюка, в соборе не обнаружено. Трегубов отвел Левицкого в сторону.

– Придется извиниться и отпустить попа, – поднял он правую бровь.

– Не нравится он мне, – признался Левицкий, – слишком уж спокоен. Переборщил святой отец. Или действительно нервы у него железные…

– Но ведь доказательства… Где доказательства? Можете идти… – Трегубов махнул старшему группы. – И вы тоже, – отпустил он представителя управления по делам церкви. – Мы сейчас выйдем.

В соборе стояла такая тишина, что было слышно, как каноник листает страницы молитвенника. Левицкий и Трегубов отошли на середину церкви и разговаривали шепотом.

– Может, напрасно так поступили, – засомневался и Левицкий. – Кирилюк мог выйти из собора вслед за каноником, и с ним что–нибудь случилось…

– Несчастный случай? – улыбнулся Трегубов. – Исключено. Если бы в городе что–нибудь случилось, я бы знал. Что у вас, лейтенант? – обернулся он к дверям.

Левицкий посмотрел туда же и увидел Ступака, делавшего какие–то знаки, Понял: лейтенант не хочет привлекать внимания каноника – и слегка подтолкнул Трегубова к притвору.

– Вот… – Ступак осторожно развернул клочок газеты я показал два обыкновенных автоматных патрона. – Нашли тут рядом, в сарайчике.

– Ну и что же? – не понял Трегубов. – Мало ли их тут валяется!..

– Свежесмазанные… – возразил лейтенант. – Кто–то потерял совсем недавно.

– Где сарайчик? – заинтересовался полковник. – Проводите нас туда.

В сарайчике хранились дрова. Распиленные и нарубленные, они были сложены аккуратными штабелями у задней стенки. Тут же стояли козлы, валялся топор. Левицкий машинально поднял его и провел пальцами по лезвию. Видно, давно уже не пользовались им – выщерблен и затуплен, с пятнами ржавчины.

– Вот тут нашли. – Ступак посветил фонариком у входа. – Конечно, этого добра после войны всюду хватает, но будто вчера потеряны…

– Как попали сюда? – полюбопытствовал Трегубов.

– Для сержанта Батаева это не замок.

– Надо было взять ключ у каноника, – не одобрил Трегубов, – а впрочем… – равнодушно махнул рукой. – Сухо тут, опилки… Патроны и закатились… – Он постоял на пороге, ощупывая сарай ярким лучом фонарика. Ощупал даже потолок – добротный, из крепких досок. Подошел к сложенным у стены дровам, потрогал я даже зачем–то понюхал полено. – Сухие, – сказал он, – как у хороших хозяев. – Взял у Левицкого топор, поставил торчмя полено, тюкнул. – Таким топором не порубишь. – Отодвинул козлы к выходу, сел, похлопал рядом, приглашая Левицкого. – А ну, ребята, – направил он луч фонарика на большую кучу дров в углу, – раскидайте их.

Ступак с сержантом принялись за работу. Трегубов, внимательно наблюдая, как пролетали мимо них поленья, пояснил Левицкому:

– Нарубили их уже давно – сухие, даже звенят, – а сложить не удосужились…

– Лето, – заметил Левицкий, – зачем теперь дрова? В городе газ и…

– Для настоящего хозяина, – кивнул Трегубов на кучу, – это – как ножом по сердцу. Вон какие штабеля выложили, крыша без единой щелочки, пол каменный, а топор ржавый и зазубренный. Не по–хозяйски это…

Левицкий понял ход мыслей Трегубова.

– Думаете… – начал он.

– Не знаю… – перебил тот. – Но подозрительно.

Трегубов сидел на козлах в удобной позе и не отрывал взгляда от кучи дров, которая все уменьшалась. Наконец не выдержал, вскочил и принялся помогать Ступаку. Отбросив последнее полено, чуть не лег на пол, выгреб из угла толстый слой опилок.

– Так я и знал! – крикнул радостно. – Приведите, лейтенант, попа.

Левицкий присел рядом с Трегубовым. Тот провел пальцем по едва заметной щели в полу, сдул опилки. Возле самой стены в каменном полу было кольцо. Трегубов потянул за него, но безуспешно. Уперся коленом в стену, напрягся – крышка не поднималась.

– Очевидно, какой–то секрет, – отпустил он кольцо, – или заперто снизу. А впрочем, уже ведут попа, и мы все сейчас выясним.

Он направил луч фонарика на дверь так, чтобы увидеть, как отреагирует каноник на их открытие. Тот остановился на пороге, стоял прямо, ослепленный, и смотрел перед собой не моргая. Только сложил руки на груди и переплел пальцы, сильно сжав их, чтобы не дрожали.

Трегубов опустил фонарик, осветил угол, вырвав из темноты крышку люка, и снова перевел луч на лицо священника:

– Куда ведет этот ход? И как открывается люк?

Впервые за все время каноник показал свой характер.

– Может, уважаемые господа не будут играть в сыщиков?! – громко и зло спросил он. – Я старый человек и нуждаюсь в отдыхе…

Услышав эти слова, Трегубов неожиданно засмеялся. Фонарик задрожал в его руке, и Левицкому показалось, что каноник покачнулся, но это лишь показалось. Трегубов замолк, луч перестал дрожать. Каноник оперся о притолоку и прищурил глаза. Трегубов придвинулся к нему, сказал с презрением:

– Так, святой отец, может, прекратим эту игру? Вы разоблачили себя, хотя нервы у вас действительно железные.

Каноник не отвел глаз. Смотрел мрачно, как на провинившегося ребенка.

– Я не люблю провокаций, господин… – не знал, как назвать, – господин начальник. Уже поздний час, и вы должны сказать, в чем обвиняете меня…

– Вот что, ваше преподобие, – серьезно сказал Трегубов, – при уровне современной техники мы этот люк рано или поздно поднимем. Думаю, за полчаса управимся. Но не советовал бы вам чинить нам препятствия – попытка запутать следствие только отягчит вашу вину.

Каноник сокрушенно перебирал четки и беззвучно шептал молитву.

– Вы слышите меня? – повысил голос Трегубов.

Каноник не ответил. Аккуратно спрятал четки, пощупал рукой в углу над люком и потянул за кольцо. Крышка пошла легко – священник и правда был хорошим хозяином и регулярно смазывал петли.

Трегубов первым полез в темное отверстие. Посигналил оттуда фонариком. Но Левицкий, не ожидая приглашения, уже протискивался вниз.

Просторное подземелье заканчивалось крутой каменной лестницей, за ней была низкая дубовая, обитая железными полосами дверь. Левицкий налег плечом – не скрипнула. Трегубов саркастично улыбнулся:

– Дюймовка, ее голыми руками не возьмешь. Спустите сюда каноника! – крикнул он Ступаку.

Отец Валериан скользнул в узкое отверстие, как угорь. Он уже овладел собой, потому что смотрел спокойно и даже вызывающе.

– Ключ?.. – показал Трегубов на дверь.

– Очень сожалею, но ничем не могу помочь господину. – Каноник наклонился вперед, как бы кланяясь, и его голос зазвучал искренне: – Я не спускался сюда года два, ключ хранился у отца эконома монастыря… Он недавно умер… очевидно, передал все хозяйство старосте…

– Куда ведет дверь?

– В бывшую монастырскую усыпальницу.

– Из собора есть ход в нее?

– Не слышал о нем…

Левицкий подошел к люку.

– Подайте мне топор, – попросил Ступака, – и, может, где–нибудь найдется лом.

Тупой топор отскакивал от мореного дуба, оставляя на нем только царапины, но Левицкий бил и бил, дверь жалобно стонала, словно повизгивая под ударами. Его сменил Трегубов – он обладал незаурядной силой, и с третьего или четвертого удара раскрошил доску у замка. Хотел бить дальше, но в подземелье спрыгнул Ступак с ломом.

– Одолжил у соседского дворника, – сказал он, хотя никто не требовал пояснений.

Трегубов уступил лейтенанту место, и тот ударил так, что исклеванная топором доска сразу затрещала. Через несколько секунд замок сбили. Трегубов пнул сапогом дверь, шагнул внутрь. Почти сразу Левицкий услышал его радостное восклицание и бросился вслед за ним. Ничего не увидел – полковник закрывал плечами узкий каменный коридор, – но когда он нагнулся, удалось заглянуть и Левицкому. Не поверил глазам: о мокрую каменную стену оперся человек со всклокоченными волосами, с окровавленным лицом и в разодранной гимнастерке.

Точно, Кирилюк!

– Как вы попали сюда, капитан? – спросил Трегубов, но, сразу поняв неуместность своего вопроса, крикнул: – Врача сюда!

– Дайте мне напиться. – Кирилюк сделал шаг, покачнулся, и Трегубов поддержал его.

Побежали за водой. Левицкий пропустил Петра впереди себя.

– А–а, святой отец! – встретился тот взглядом с каноником. – Рука у вас крепкая и бьет хорошо, но все же не рассчитали. Или голова у меня каменная? А, святой отец?!

Каноник попятился.

– Арестовать! – приказал Трегубов. – А вы, капитан, немедленно в госпиталь.

– Там склад оружия. Карабины и автоматы в гробах, – будто не слышал его Кирилюк и кивнул на отверстие.

– Разберемся! – уверенно ответил Трегубов.

Владелец особняка на окраине принял гостей приветливо. И действительно был рад: наконец–то мог свободно, не таясь, поговорить, позлословить о Советской власти, вспомнить добрые старые времена, зная, что все это найдет искренний отклик в сердцах собеседников. Щедро накрыл стол, поставив все, что было, не пожалел и самогона. Это добро не переводилось: Ярема Лизогуб гнал сам и даже потихоньку приторговывал – что поделаешь, скромной зарплаты бухгалтера не хватало, а пускать в ход золотые десятки, закопанные в саду под яблоней, не хотелось. Лизогуб твердо верил, что Советы продержатся недолго, а золото есть золото, лишь бы нашлись деловые люди…

В буржуазной Польше у Лизогуба была небольшая гостиница с рестораном, тоже небольшим, но там всегда вертелись девицы, охотно посещавшие клиентов в номерах. Гостиница и ресторан давали приличный доход, с девиц Лизогуб тоже брал свой процент – жить можно было, и Ярема Андриевич всегда умилялся, когда вспоминал те дни. Глупец, последний глупец – он еще фрондировал против правительства, записался в ОУН. Смотри–ка, своего, национального, захотелось! Теперь этого национального сколько угодно, бери, жри его – под ногами валяется, но – увы! – нет уютной гостиницы, ресторана с джазом, и девицы поразбежались… Вот и приходится по вечерам гнать вонючий самогон. Еще слава богу – домик на безлюдье и забор высокий, да и участковый уполномоченный – свой человек. Прекрасный мужик: любит и лишнюю сотню положить в карман, и от литра самогона не отказывается. Зато не беспокоит Ярему по мелочам, а когда нужно – и предупредит: так, мол, и так, сегодня проверка документов; или: пришла жалоба – гонит самогон. Завтра придем проверять. А проверка такая: если участковый один, то возьмет с собой бутыль; если еще с кем–нибудь, то облазит все уголки, накричит на Лизогуба, напугает… Золотой человек, знает ведь, что аппарат в подполье, в сарае. Но попробуй найди этот ход!..

Потому–то и решил Ярема Андриевич рискнуть. Когда стемнело, открыл ворота в сад. Тихонько, не включая фар, загнали в сарай машину. Запасные номера Заставный (умный паренек, он сразу же понравился Лизогубу) прихватил с собой, а судя по всему, автомобиль понадобится…

Сливинский, как только познакомились, принялся расспрашивать Ярему Андриевича, но тот отложил деловой разговор до вечера.

– За столом, – подмигнул он, – разговаривать легче.

– Свой человек, черт бы его побрал, – обрадовался Семен Хмелевец, – все понимает!

Когда выпили по первой, пан Модест начал издалека:

– Дело у нас деликатное, и мы надеемся, пан, на вашу помощь.

Лизогуб, подхватив на вилку кусочек селедки, согласно кивнул головой.

– Насколько нам известно, у вас останавливался пан Северин Воробкевич…

Лизогуб пожевал селедку и снова кивнул.

– Был у него большой желтый чемодан из крокодиловой кожи? – оживился Сливинский.

Лизогуб опять кивнул.

– Так где же он? – почти закричал пан Модест.

– А кто ж его знает… – равнодушно сказал Ярема Андриевич и нацелился на толстый кусок сала. – А для чего он вам нужен?

Сливинский сердито покосился на Дмитра Заставного: парень вроде и свой, но… В конце концов все равно узнает. Решительно сказал:

– В этом чемодане были документы, которые не должны попасть в руки большевиков. Довольно важные бумаги…

Лизогуб не донес сало до рта.

– Так вот оно что! – щелкнул он пальцами. – Начинаю понимать, почему Воробкевич так трясся над этим чемоданом.

«Еще бы, – подумал пан Модест, – носил с собой двести тысяч долларов».

– Надо разыскать чемодан, – вмешался Хмелевец, – и как можно скорее. Там, – неопределенно качнул головой, – ждут его, а мне не очень приятно дышать одним воздухом с коммунистами.

«А мне?» – хотел обидеться Лизогуб, но на всякий случай сдержался. Кто их знает, что за птицы. Ответил кратко:

– Все, что от меня зависит, господа… – и приложил руку к сердцу. – Но что я могу?

– Вспомните все адреса, где скрывался Воробкевич, – попросил Сливинский.

– Это дело несложное… Он жил у меня, пока один человек не предупредил, что должны проверять документы. В тот же день Воробкевич переехал к Кутковцу́. Это его знакомый, был лесничим, а сейчас работает в областном управлении сельского хозяйства. Через три дня перебрался к Валявским. Вдова с дочкой, супруга его бывшего товарища, умершего во время войны. Две ночи спал у профессора университета Янышевского, а потом уже перешел на явочную квартиру, где его и выследили.

– Чудесно! – довольно сказал Сливинский. – Думаю, чемодан лежит в одной из этих квартир.

– Завтра наведаемся и выясним! – решительно заявил Хмелевец. – Чемодан от нас не убежит.

– Ох, это не так просто, – заметил Лизогуб. – Люди сейчас не те, свиньи, а не люди… Может, они и не догадываются, кто такой Воробкевич и что это за чемодан. Пан Северин, очевидно, предупредил, что вернется за ним. И вот появляетесь вы… Мол, по поручению пана Воробкевича: не у вас ли, случайно, чемодан? Ко мне бы пришли, например, так я с вами и разговаривать бы не стал – идите ко всем чертям, никакого Воробкевича не знаю и знать не хочу!

– А мы, – вспыхнул Хмелевец, – черт бы его побрал, за горло! Чемодан или, – он сделал выразительный жест, – к праотцам.

– В городе, – сухо ответил Лизогуб, – пока что, к сожалению, твердая власть, и авантюрные фокусы не пройдут. Стоит поднять шум, и через несколько минут вас задержат.

– Постойте, – потер лоб Сливинский, – а если действовать от имени этой власти?.. – С минуту подумал и заговорил, будто советуясь со всеми: – Представим себе: к вам приходят, ночью, поднимают с постели… Из учреждения государственной безопасности… Точно, мол, известно, что у вас тогда–то и тогда–то скрывался известный оуновский преступник Воробкевич и оставил свой чемодан. Если даже будут отказываться, мы – обыск… Чемодан не иголка, найдем…

– Но ведь вы должны предъявить какие–то документы, – осмелился перебить его Дмитро Заставный. – А где взять удостоверения? И ордер на обыск?

Лизогуб подмигнул:

– Кажется, я тут могу кое–что посоветовать! Есть у господ советские деньги?

– Угу… – подтвердил Сливинский, – есть…

– Пятнадцать тысяч найдется?

– Наскребем.

– Две красные милицейские книжечки попробую организовать…

– Можно и милицейские, – одобрил Сливинский. – Удостоверение будем показывать издали. А как с ордером на обыск?

Лизогуб замялся.

– Если бы ко мне пришли сейчас и положили на стол любую изготовленную типографским способом бумажку с печатью, я бы поверил, что она подлинная. У нас что, знакомят граждан с формой ордеров на обыск? Я могу изготовить вам десять разных форм, и все десять сойдут за настоящие.

– В этом есть смысл, – согласился Сливинский. – Да где вы возьмете такие бланки?

– Это будет стоить еще три тысячи. Почти даром, – похвалился Лизогуб, зная, что тысячу из этих трех положит в карман (не говоря о половине денег за удостоверения!). – У меня есть тут один знакомый мужик. При Польше держал небольшую типографию, и у него все найдется…

Сливинский встал из–за стола. Почему–то расхотелось есть. Заходил по комнате.

– Риск есть, – начал он рассуждать. – Но не такой уж большой. Люди напуганы энкавэдэшниками и даже в критический момент постараются быть в стороне. Так, – он потер руки, – карта почти беспроигрышная. Да и другого выхода у нас нет. Как вы считаете, пан, то есть, извините, товарищ Барыло?

– Черт бы его побрал! – только и произнес Хмелевец, оторвавшись от тарелки.

– Значит, вы согласны, – не без иронии поклонился ему пан Модест. – А вам, мой юный друг, – обратился он к Заставному, – придется быть шофером и сыграть роль солдата, так сказать, при нас. Военную форму достанете? – спросил он Лизогуба.

– На барахолке, – провел тот ладонью над головой, – во! Полк можно обмундировать…

– А погоны?

– Что – погоны?.. Сами сделаем… Не такая уж это и хитрая штука.

– И то правда, – согласился Сливинский.

Дмитра захватила дерзкая идея Сливинского. Этот седой, чем дальше, тем больше и больше нравился Заставному – находил в нем черты, которые, считал он, должны быть присущи каждому человеку: широта мышления, интеллигентность, уверенность в своих идеалах и твердая рассудительность. Коробило лишь некоторое высокомерие по отношению к окружающим, возможно, чванство, но Дмитро легко прощал пану Модесту этот недостаток. Ведь он и правда был на голову выше окружающих – сравнить хотя бы с Хмелевцем… Пьет, жрет и только талдычит: «Черт бы его побрал!»

Дмитро даже улыбнулся этой мысли. Сливинский заметил улыбку и спросил серьезно:

– Мы не таились от вас, и вы должны оценить это, мой юный друг. Как вы относитесь к нашему предложению?

Заставному показалось, что пан Модест посмотрел на него подозрительно и тяжело, как бы обжег взглядом, но, должно быть, только показалось, потому что тот повторил мягко и даже ласково:

– Мы не заставляем вас, и вы должны сами обдумать этот вопрос для себя…

– Что ж тут обдумывать! – вырвалось у Дмитра. – Конечно, я согласен и охотно буду выполнять ваши приказы!

Сливинский облегченно вздохнул. Если бы этот молокосос отказался, пришлось бы его ликвидировать; это, в свою очередь, привело бы к лишним осложнениям: где взять шофера и кого послать к Грозе связным?.. Не хватало еще пану Модесту в такой сложной ситуации ломать себе голову над этими проблемами! Но все обошлось. Сливинский снова подсел к столу, потянулся к жареной рыбе.

– За успех! – поднял стакан, поморщился и выпил. Когда–то в этом городе он пил только высшие сорта коньяков, а теперь приходится глушить вонючую сивуху. Что ж, все течет, все изменяется. Дай бог схватить этот чемодан, и он никогда в жизни не вернется к такой гадости.

– Когда будут удостоверения и бланки? – спросил у Лизогуба, закусывая.

– Попробуем ускорить… – уклонился тот от прямого ответа. Да и что можно ответить, когда надо еще поговорить с участковым. Согласится ли? Риск большой, однако и деньги немалые. Лизогуб был уверен: согласится. Но ведь удостоверения на дороге не валяются, и участковый не бог Саваоф. Придется кого–то подкупить или незаметно украсть. Все не так просто.

– Не тяните, – попросил Сливинский. – Каждый день на счету.

– А деньги? – вырвалось у Лизогуба.

Пан Модест посмотрел на него, как породистый пес на дворнягу.

– Хотите сейчас?

Лизогуб почувствовал, что переборщил.

– Зачем сейчас, – пошел он на попятную, – можно завтра утром.

Валериан Долишний взял всю вину на себя. Утверждал, что склад оружия создали еще во время оккупации города и за ним должен был прибыть кто–то из оуновского подполья, но так и не появился.

Факты говорили о другом. Эксперты установили, что лишь месяц назад один из ящиков разбился и патроны закатились под дрова. Уже одно это обстоятельство говорило о тесных связях каноника с бандеровцами – материалов для суда набралось достаточно…

И все же Левицкий был недоволен. Дело с чемоданом не продвинулось ни на шаг, интуиция подсказывала: на истории с каноником можно поставить точку. О его аресте уже узнали кому надо, и вряд ли кто–нибудь сунет голову в капкан. Однако полковник приказал установить посты на квартире каноника и возле собора. Человека, который поинтересовался бы личностью Долишнего, немедленно задержали бы.

Кирилюка хотели госпитализировать, но он отговорился тем, что его жена – врач. Катря несколько дней не позволяла ему вставать с постели. Левицкий заходил по вечерам, развлекал Катрю рассказами о необыкновенных приключениях разведчиков. Петр знал, что Иван Алексеевич половину головоломных подвигов выдумывает, но жена принимала все на веру и с обожанием смотрела на Левицкого: Петр однажды шутя намекнул, что герой рассказов – сам полковник. Потом никак не мог переубедить Катрусю, что эти истории – вымысел Левицкого.

Заглянул однажды и Евген Степанович Заремба – бывший руководитель Кирилюка в подполье. Петр виделся с ним мимоходом, а теперь у него было вдоволь свободного времени, и он не отпускал Евгена Степановича. Уже перед освобождением города, когда Кирилюк ушел в партизанский отряд, Заремба попал в гестаповскую западню. Он как раз рассказывал о мытарствах в концлагерях, когда пришел Левицкий. Сначала Евген Степанович нахохлился, но полковник держался тактично, и через полчаса все разговаривали, как старые друзья.

Полковник приехал и на следующее утро. Напился чаю, похвалил Катрю за вкусное печенье, даже заглянул на кухню и только после этого начал издалека:

– Что скажет наш доктор о здоровье пациента?

Петр пожаловался:

– Хочу в госпиталь. Там тоже, говорят, не мед, но такого строжайшего режима…

Катря погрозила пальцем.

Левицкий незаметно подмигнул Петру.

– И все же когда кончится карантин?

– Два–три дня постельного режима, – отрубила Катря, – потом через день, если все будет в норме!

Петр схватился за голову.

– Никогда не женитесь на врачах! – простонал он.

– Неблагодарное существо! – блеснула глазами жена. – И это после того, как я так угождала ему…

Левицкий подхватил Катрю, закружил в шутливом вальсе.

– При–дет–ся зав–тра встать!.. – пропел он, будто не слышал ее слов.

Но Катря сердито вырвалась.

– У него еще не зажила рана, – сказала она жалобно.

– И это называется рана! – сел на кровати Петр. – Паршивая царапина, а не рана. Посмотрите только… – Он сделал попытку размотать бинт, но Катря охнула и отвела его руку. – Нет, теперь только в госпиталь!

– Разбулькался, как гречневая каша… – превратил все в шутку Левицкий. – Но ведь есть дело, и как хорошо было бы, если бы занялся им.

Катря поняла – настаивать не стоит. К тому же муж и правда окреп, и она держала его в постели больше для перестраховки. Но все же что–то недовольно пробурчала, ушла в кухню и демонстративно загремела там кастрюлями.

Еще не веря в победу, Кирилюк вопросительно посмотрел на полковника. Тот кивнул, и Петр, сбросив осточертевшую пижаму, взял рубашку.

– Дело такое, – начал Левицкий, не ожидая, пока Петр оденется, – пять дней назад пропали без вести заведующий облфинотделом и заместитель председателя Поворянского райисполкома. Ехали на машине в город и не доехали.

– Бандеровцы?

– Да.

– Но какое же это имеет отношение?..

– Не спеши! – перебил Левицкий. – Как правило, эти бандиты поджигают машину или просто бросают ее. А тут автомобиль исчез. Подняли на ноги автоинспекцию. Час назад я разговаривал со старшиной, дежурившим в тот день на контрольном пункте. Он помнит эту машину – хорошо знает облфинотдельского шофера – и удивился, что за рулем сидит какой–то парень. Но тот сразу рассеял его сомнения: мол, шофер заболел, а я подменяю… Назвал фамилию, имя и отчество настоящего водителя. Ну и документы в порядке – никакой зацепки. Старшина проверил документы и у пассажира, сидевшего впереди. Тот предъявил удостоверение на имя заведующего облфинотделом. К сожалению, старшина не запомнил его. В машине сидел еще один пассажир, водитель пояснил: из райисполкома. У него старшина документов не спросил – и так все было ясно…

– Постойте, постойте, – заволновался Петр, – и вы считаете…

– Я ничего не считаю. – Левицкий закурил, постучал папиросой о край пепельницы. – Но основания для подозрения есть… Во–первых, на машину напали в районе, где бесчинствует банда какого–то Грозы. Те двое, из Мюнхена, могли ведь связаться с Грозой? – спросил он сам себя. – Могли. Далее. Им надо прорываться в город. Рискованный, но вполне реальный план. Небольшая и не такая уж сложная манипуляция с документами убитых – и они в тот же вечер, как английские лорды, въезжают на машине в город. Обрати внимание, автомобиль не бросают. Стало быть, нужен им. Не кажется ли тебе, что они не знают точно, где этот чемодан, и используют машину для разъездов по городу?..

– Тут их первая ошибка, – вмешался Петр. – Даже если они сменят номер, мы, зная марку машины, можем взять их.

– Конечно, – согласился Левицкий. – «Опель–олимпия» серого цвета. Милиция уже разыскивает ее. Однако я не верю, чтобы они сделали такую ошибку. Надо обладать либо огромным нахальством, либо быть совсем глупыми, чтобы ездить по городу в машине, которую – а они должны понимать это – разыскивают.

– Вы, пожалуй, правы, – задумчиво сказал Кирилюк. – Кстати, почему вы говорите о шофере и пассажирах машины как об убитых? Могло же случиться, что кто–нибудь спасся.

– Найдено место нападения на «олимпию». Девятнадцатый километр от Поворян. А в двухстах метрах от дороги – могила с убитыми…