Текст книги "Хочешь жить - не рыпайся"

Автор книги: Росс Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Глава 19

Далеко я не отъехал. Не отъехал, потому что моя правая нога соскальзывала с педали газа и я не мог удержать ее в нужном положении. С левой ногой проблем у меня не было, потому что я подсунул ее под педаль тормоза. Зажатая между полом и педалью, она не дрожала. Не дрожали и руки, с пальцами, впившимися в рулевое колесо. Миновав два квартала, я нашел свободное место у тротуара и втиснулся между двумя автомобилями. Попытался повернуть ключ зажигания. С третьей попытки мне это удалось.

Еще минута ушла на то, чтобы поймать пальцами защелку бардачка и открыть его. Бутылка с виски опустела на две трети. Я отвернул пробку, поднес бутылку ко рту, глотнул. С тем же успехом я мог пить и обычную воду. В конце концов мне удалось закурить. Вот сигарета меня успокоила. Я курил, потягивал виски и думал о том, сколь близко от меня прошла смерть.

Она могла бы дважды нажать на спусковой крючок, выпрыгнуть через заднюю дверцу и затрусить по тротуару. Никто бы ее не остановил. Ни в Лос-Анджелесе, ни в любом другом городе. Она полагала себя профессионалом, во всяком случае, сказала об этом, и это сыграло на меня. Ее приметы обязательно запомнили бы, а в полиции на нее наверняка имелось досье. И объемистое. А вот если бы я отогнал машину в нужное ей место, то безусловно отправился бы на тот свет.

Теперь, между сигаретой и виски, мои действия казались абсолютно логичными. Когда же я выбрасывал ключи, мною руководила не логика, а страх, страх, перед смертью. Потому что умереть я хотел бы дома, в собственной кровати, а не за рулем взятого напрокат автомобиля.

Я вытянул правую руку, растопырил пальцы. Она все еще дрожала, но уже мелкой дрожью и ее не бросало из стороны в сторону. Я решил, что еще один глоток шотландского пойдет только на пользу. Действительно, хуже не стало. Я навернул крышку на горлышко бутылки. По тротуару шла женщина, везя за собой сумку на колесиках, какие обычно берут с собой в продуктовые магазины. Увидев в моих руках бутылку, торопливо отвела глаза, словно я занимался чем-то неприличным.

– Только из медицинских соображений, мадам, – сказал я себе, но, к моему удивлению, произнес эти слова вслух.

Я убрал бутылку в бардачок, завел двигатель и вернулся на автостоянку у Гражданского центра.

Я не вылез из кабины, когда подошел служитель. Не думаю, чтобы ему очень уж хотелось поговорить со мной.

– Сколько она вам заплатила?

– Вы про вашу жену?

– Вот-вот. Про нее.

– Десять баксов. Сказала, что хочет сделать вам сюрприз.

– Скажите мне…

– Что?

Чувствовалось, что он занервничал.

– Она похожа на мою жену?

– Откуда мне знать, на кого похожа ваша жена?

– Она похожа на чью-либо жену?

Он пожал плечами.

– Мужчины женятся черт знает на ком. Всякое бывает.

– А какое у вас сложилось о ней мнение?

– Знаете, по-моему она активная лесбиянка.

– Не забывайте, что речь идет о моей жене, приятель, – грозно прорычал я.

Бар я нашел в начале пятого. На Нормандия-авеню к северу от Уилшира, низкое, длинное здание из кирпича под черепичной крышей и с цветными окнами-витражами. Над дверью светилась скромная реклама: «КОКТЕЙЛИ». Название «У Стэйси», белело буквами староанглийского алфавита, вырезанными на черной доске.

Машину я оставил на маленькой асфальтированной автостоянке, примыкающей к зданию, и вошел в зал, где меня встретили полумрак, прохлада и покой. Справа – изогнутая стойка, около столиков стулья с высокими спинками. В углу маленький рояль, на нем – микрофон. В стене у рояля – дверь в обеденный зал на двенадцать столов. Уютное заведение, где можно хорошо выпить и вкусно поесть без боязни получить в конце трапезы астрономический счет.

Посетителей еще не было, но за стойкой стоял мужчина, лицо которого показалось мне знакомым. Высокий, загорелый, с темными вьющимися, чуть тронутыми сединой волосами. Не красивый, но интересный, с мужественным лицом и добрыми серыми глазами. В рубашке спортивного покроя с короткими рукавами и открытым воротом. На груди у него хватало волос и они тоже начали седеть. Он посмотрел на меня, шагающему к стойке, кивнул и продолжил свое занятие: он резал лимоны.

Я понял, где я его видел. Было это лет десять тому назад и он обычно выходил из леса или из-за скалы и нес какое-то животное: козленка, олененка или даже медвежонка, которое поначалу казалось больным или раненым. Потом он опускал детеныша на землю и камера показывала, как он бежал к матери. Так что становилось ясно, что детеныш просто потерялся. А потом камера крупным планом давала его улыбающееся лицо, он вставлял в губы сигарету, прикуривал от обычной спички, и голос за кадром расписывал удивительные достоинства этой марки сигарет.

Я сел на один из высоких табуретов у стойки. Он положил нож, которым резал лимоны, вытер руки полотенцем и придвинул ко мне салфетку, на которой стояла вазочка с орешками.

– Так чем мы сегодня хотим заглушить боль? – голос соответствовал его внешности. Глубокий и мелодичный. В рекламных роликах он никогда не говорил, но я уже слышал этот голос: по телефону, когда позвонил по номеру, названному мне Конни Майзель.

– Шотландское. С водой. В высоком стакане.

– Какое шотландское?

– «Диварс».

Он ловко смешал виски с водой, поставил передо мной стакан, вновь взялся за лимоны.

– Я ищу Стэйси.

Он не поднял головы.

– По какому поводу?

– Хочу задать ему пару вопросов.

Он отложил нож, вновь вытер руки, облокотился о стойку, наклонившись вперед. На левом запястье он носил широкий кожаный браслет с тремя металлическими бляшками.

– Я – Стэйси. А кто вы?

– Моя фамилия Лукас. Я работаю у Френка Сайза.

Он кивнул.

– Который ведет колонку.

– Вот-вот.

– Далековато уехали от дома.

– Есть немного.

– Так чем вызван интерес такой знаменитости, как Френк Сайз, к моей скромной персоне?

– Его интересует человек, которого вы, возможно, знаете. Могу я угостить вас?

Он на мгновение задумался, посмотрел на часы.

– Почему нет? Вы угощаете или Френк Сайз?

– Сайз.

– Тогда я выпью «Чивас».

Налив себе виски и добавив воды, он вновь облокотился на стойку и я не мог не восхититься его бицепсами. Их тоже покрывали волосы, но они еще не седели.

– Так о ком речь?

– Гвендолин Рут Симмс, – ответил я. – Известная так же, как Гвен Симмс.

Он выдержал паузу.

– Дела давно минувших дней.

– Сколь давно?

Он задумался.

– Лет двадцать тому назад, – правой рукой он как бы обвел все заведение, включая автостоянку. Актерским жестом. – Она работала здесь, когда я купил этот бар.

– Она работала и у вас?

Он кивнул.

– Я оставил ее. Она привлекала посетителей. Внешностью ее природа не обидела.

– Сколько она у вас работала?

– Десять, может, одиннадцать лет.

– Что потом?

– Перебралась в другое место.

– Почему?

– Когда я покупал это заведение, тут была клоака. И ошивались здесь черт знает кто. Бандиты, проститутки. Если кто-то приезжал в город и спрашивал у коридорного, где можно поразвлечься и найти женщину, ему говорили – «У Стэйси». Вы меня понимаете?

– Несомненно.

– Я еще снимался в кино, но не слишком много, потому что студии тогда большей частью дышали на ладан, но тут мне повезло с телевидением. Реклама сигарет.

– Я помню.

– Сигареты были отвратительные, а вот за ролики платили отменно. Заработанные деньги я вкладывал сюда. Сменил всю обстановку, ко мне потянулись более добропорядочные клиенты. Им нравилось видеть меня за стойкой, а минутой позже – на экране телевизора, отпускающим какую-то зверушку. Я поднял цены, нанял хорошего повара и бандитов с проститутками как ветром сдуло. Они уже не чувствовали себя, как дома. С ними ушла и Гвен.

– И произошло это девять или десять лет тому назад?

Он кивнул.

– Около этого.

– Вы знали ребенка Гвен?

– Конни? Конечно, я знал Конни. Она звонила каждый день около четырех, чтобы узнать, добралась ли ее мамаша до работы. Гвен перед уходом начала пить. Конни все еще в Вашингтоне?

– В Вашингтоне, – подтвердил я.

– Она связана с тем расследованием, что вы проводите?

– Похоже, что да.

Стэйси отпил «Чивас регал».

– Она приходила сюда пару раз после окончания колледжа в Окленде.

– Миллз.

– Да, Миллз. Она входила сюда, и все мужчины видели только ее. Включая меня.

– Да уж, есть в ней что-то такое.

– Я скажу вам, что в ней есть. Она – самая красивая женщина из тех, что живут в этом городе, а он знаменит отнюдь не породистыми собаками.

– Вы абсолютно правы.

– Она еще и умная. Такому сочетанию трудно что-либо противопоставить. Дела у нее идут нормально?

– Вроде бы да. А что вам известно об ее отце? Его звали Френк Майзель, не так ли?

– Старина Френк. Давненько я его не видел. Я ожидал, что он явится на похороны Гвен, но он не пришел. Может, не знал.

– Она умерла примерно семь месяцев тому назад, не так ли?

Он задумался.

– Пожалуй. В конце октября. Парень, с которым она жила, пришел ко мне за деньгами. Я дал ему пару купюр.

– Вы были на похоронах?

Он кивнул.

– Да. Я и тот парень, что приходил за деньгами. Опустившийся тип. И еще три каких-то человека. Я их не знаю.

– От чего она умерла?

– Полагаю, он пьянства. В медицинском заключении написали пневмония, но кто в это поверит.

– И Френк Майзель на похороны не пришел?

– Нет. Видите ли, он и Гвен лет двадцать то сходились, то расходились. Я думаю, что именно старина Френк занимался воспитанием Конни, если кто-то этим вообще занимался. Он учил ее играть на пианино и задавал трепку, если она не ходила в школу. Между нами говоря, я думаю, старина Френк ее и трахал.

– Вы про Конни?

– Естественно. Он держал ее в ежовых рукавицах.

– Я слышал, он почитал своим вниманием и мужчин.

Стэйси пренебрежительно скривился.

– Разве есть закон, который это запрещает?

– По моему разумению, нет.

– Возможно, Френк и не брезговал мужчинами, но предпочтение отдавал женщинам. Вот из-за этого он и Гвен никогда не ссорились. Он шел своим путем, Гвен – своим, и если они лаялись поутру в воскресенье, то совсем не из-за того, кто с кем спит.

– А из-за чего они лаялись?

– Насколько я знаю, из-за Конни. Старина Френк ради нее был готов на все. Я думаю, она жила с ним с двенадцати или тринадцати лет. Он одевал ее, заставлял делать уроки, давал деньги, чтобы она не чувствовала себя золушкой в Голливуд-Хай. Именно старина Френк воспитал ее. Гвен-то плевать хотела на дочь.

– Вы думаете, что Френк – ее отец?

Стэйси пожал плечами.

– Кто об этом знает? Гвен трахалась со всеми. Ее отцом мог быть как Френк, так и еще дюжина парней. Разумеется, Френк говорил всем, кто хотел его слушать, что в детстве переболел свинкой, а потому забеременеть от него невозможно. Потому-то женщины табуном ходили за ним, но я думаю, что он врал.

– Но вы не знаете, где он сейчас?

Стэйси несколько раз качнул головой.

– Не знаю. Думаю, в городе его нет. Иначе он обязательно пришел бы на похороны Гвен. Возможно, он играет в каком-нибудь кабаке во Фриско. Родом он оттуда.

– Скажите мне вот что…

– Разумеется, скажу. Что именно?

– Как вы узнали, что Конни в Вашингтоне?

Стэйси посмотрел на входную дверь.

– Видите ли, это довольно-таки забавная история.

– Может, вы нальете нам еще по стакану и расскажите ее мне?

Стэйси повернулся ко мне.

– Френк Сайз по-прежнему платит?

– Платит, можете не волноваться.

Стэйси наполнил наши стаканы, пригубил свой, опять облокотился на стоку.

– Как я и говорил, это забавная история. Вернее, грустная.

– Я внимательно слушаю, – мне хотелось показать, что я еще не потерял интереса к его рассказу.

– За две недели до смерти Гвен в бар пришла уродливая старуха. Примерно в то же время, что и вы. Посетителей практически не было. Толстая такая, с яркой помадой на губах, с пятнами румян. И все-таки что-то в ней показалась мне знакомым. Я присмотрелся повнимательнее. И кого, как вы думаете, я в ней признал?

– Понятия не имею, – мне не хотелось лишать его рассказ изюминки.

– Саму Гвен! Как же ужасно она выглядела. Но мы в свое время были друзьями, расстались по-хорошему, так что я налил ей двойное виски. Чувствовалось, что выпить ей хочется. Она обрадовалась, но краше от этого не стала. Я так огорчился. У меня в памяти она осталась совсем другой. Потом мы поболтали и выяснилось, что она хочет попросить меня об одной услуге. Я подумал, что она займет у меня двадцатку, и решил не отказывать, потому что деньги это небольшие.

Стэйси покачал головой, словно до сих пор не верил, что Гвен могла так измениться.

– Понимаете, Гвен была моего возраста. Сет сорок семь, может, сорок восемь. Я стараюсь держать форму. Каждое утро пробегаю пару миль, занимаюсь на тренажерах. Но я едва узнал Гвен. Выглядела она на все шестьдесят. Мятая одежда, сумка на колесиках, с какими все старухи ходят по магазинам, беззубая. Жуть, да и только. Конечно, ответил ей я, что я могу для тебя сделать? Она сунула руку в сумку и достала коробочку и письмо. Протянула мне и то и другое и попросила отправить их адресатам, если с ней что-то случится. А что может с тобой случится, спросил я. Глупыш, ответила она, я же могу умереть. Как вы сами понимаете, о смерти говорить никто не любит, поэтому я попытался обратить все в шутку и налил ей еще виски. Она выпила и собралась уходить. Но у двери обернулась и сказала: «Знаешь, Стэйси, не думаю, что я была хорошим человеком», – с тем она и ушла и более я не видел ее. Даже на похоронах, потому что крышку гроба не открывали.

– Ясно. И кому адресовалось письмо?

– Какому-то парню в Лондоне. В Англии. Со странной фамилией.

– Олтигби? – спросил я., – Игнатию Олтигби?

– Да, кажется ему. Это французская фамилия?

– Африканская.

– Неужели? Впрочем Гвен крутилась со всеми.

– А кому вы отправили коробочку?

– Конни. На вашингтонский адрес. Потому-то я и узнал, что она там.

– Что это была за коробочка?

– Вот таких размеров, – он показал. – С коробку из-под сигар.

– И вы отослали и то, и другое.

– Естественно. После того, как этот парень, с которым жила Гвен, пришел и сказал, что она умерла. Я отправил их в тот же день. Гвен отдала их мне с наклеенными марками и написанным адресом.

– Сколько весила коробочка? Вы не помните?

Он снова пожал плечами.

– Не помню. Как коробка сигар.

– Или книга? – предположил я.

– Да, возможно. Примерно с фунт, – он посмотрел на меня. – А что натворила Конни? Почему Френк Сайз ею заинтересовался?

– Он думает, что связана с одним делом, которое может заинтересовать читателя.

– Шумным делом?

– Скорее всего.

– Замешан в нем кто-то еще?

– Возможно, один из сенаторов.

– Да, похоже, крика будет много. Ей грозят неприятности?

– Пока еще нет.

– Речь идет о деньгах?

– Думаю, что да.

– Сумма большая?

– Полагаю, миллионы.

Стэйси удовлетворенно кивнул.

– Я всегда это говорил.

– Что именно?

– Я всегда говорил, что с ее умом и внешностью, Конни наверняка сорвет большой куш.

Глава 20

Я ретировался из Лос-Анджелеса без малейшей задержки.

Даже не заехал в мотель за костюмом и бритвенными принадлежностями, решив, что Френк Сайз выдаст мне деньги на новые. Прямо из бара Стэйси я поехал в международный аэропорт. Вернул машину в бюро прокатный пункт Хертца и первым же рейсом вылетел на Восток. Приземлился самолет в Чикаго, и я около часа болтался по тамошнему аэропорту, дожидаясь, рейса в окрестности Вашингтона. Я бы, конечно, хотел сразу попасть в Национальный аэропорт Вашингтона, но после полуночи самолеты там не садятся, дабы шум их моторов не беспокоил тех, кто спит по ночам. Поэтому полетел я во Френдшип, расположенный на полпути между Вашингтоном и Балтимором.

Из Френдшипа я ехал на такси и добрался до дому в четыре часа утра. Сара проснулась, когда я на цыпочках вошел в спальню. Она всегда просыпалась, несмотря на все мои старания не шуметь.

– Как съездил?

– Не напрасно.

– Приготовить тебе что-нибудь?

– Нет. Мне звонили?

– Просто оборвали телефон.

– Кто?

– Ты хочешь им отзвониться?

– Нет. Спрашиваю из любопытства.

– Прежде всего, лейтенант Синкфилд. Звонил дважды. Мистер Артур Дэйн, один раз. У него очень приятный голос. Потом твои поклонницы. Жена сенатора, миссис Эймс. Глория Пиплз, со слезами в голосе. И, наконец, мисс Конни Майзель. Вот уж у кого шелковый голосок.

– Если бы ты знала, какая у нее фигура.

– Если она соответствует голосу, ты опять влюбился.

– Это пройдет. Что ты им сказала?

– Что ты в Лос-Анджелесе, в каком месте, не знаю, а найти тебя, в случае крайней необходимости, можно через Френка Сайза. А теперь ложись в кровать.

– Я думаю надеть пижаму.

– Она тебе не понадобится.

Я почувствовал, что рядом кто-то есть. Открыл глаза, чтобы увидеть пальцы, тянущиеся к моему носу. Повернул голову и пальцы ухватились за мое правое ухо.

– Вай! – воскликнул Мартин Рутефорд Хилл.

– Ты у нас киллер, не так ли, карапуз? – спросил я, пытаясь понять, есть ли у меня похмелье после выпитого накануне. Если и есть, решил я, то не такое уж тяжелое.

– Дек! – отреагировал Мартин Рутефорд Хилл.

– Эй, Сара! – завопил я.

– Что? – донеслось снизу.

– Ребенок произнес слово.

– Уже несу, – прокричала она.

Несколько мгновений спустя она поднялась в спальню с чашкой кофе. Я сел, взял у нее чашку.

– Хочешь сигарету или ты снова бросил курить?

– Брошу на следующей неделе. Сигареты в кармане пиджака.

Она нашла пачку, сунула одну мне в рот, чиркнула зажигалкой.

– Благодарю. Ребенок произнес слово.

– Настоящее?

– Назвал меня по имени. Дек. Скажи Дек еще раз, Мартин Рутефорд.

– Дек, – повторил ребенок.

– Видишь?

Она покачала головой.

– Он говорит это уже целую неделю.

– Тогда иди погуляй, парень. И возвращайся, когда сможешь сказать Декатар.

– Лет через пять, – улыбнулась Сара.

– Который час?

– Начало одиннадцатого.

– Ты сегодня работаешь?

Она покачала головой.

– Сегодня нет.

– Найди, кто посидит с ребенком, и мы пообедаем в городе.

– О, мистер Лукас, я вне себя от изумления. По какому поводу?

– Без всякого повода.

– Отлично. Лучшего повода просто не найти.

К половине одиннадцатого я принял душ, побрился, оделся и сел за свой стол в другой спальне, которая когда-то была моим кабинетом. Теперь я делил ее с Мартином Рутефордом. Окна выходили на восток, так что комнату заливал солнечный свет. Третий жилец, Глупыш, свернулся вокруг телефонного аппарата. Стараясь не беспокоить его, я нажимал на кнопки, набирая номер, оставленный Саре лейтенантом Синкфилдом.

Трубку сняли незамедлительно.

– Лейтенант Синкфилд! – по голосу чувствовалось, что он в отличной форме и с минуты на минуты возглавит очередную атаку на бастионы преступности.

Назвавшись, я продолжил:

– Вчера вы звонили дважды. Я решил, что по важному делу.

– Вчера мне тоже так казалось, – ответил он. – Сегодня это проходной эпизод.

– У вас бывает перерыв на ленч? – спросил я.

– Конечно, бывает. На ленч мы отправляемся в кафетерий Сколла, потому что кормят там задешево, а на стенах можно прочитать цитаты из религиозных книг. В нашей работе это очень кстати.

– Я имел в виду более модное заведение.

– Я на это надеялся.

– Как насчет «Герцог Зиберт»?

– Куда уж моднее.

– Когда вы привыкли есть?

– Около полудня, но час-другой ничего не решают.

– Полдень мне подходит. Между прочим, нет ли у вас знакомых в отделе убийств Лос-Анджелесской полиции?

– Кто-то да есть, – осторожно ответил он.

– Видите ли, вчера кто-то пытался убить меня там, и я хотел бы знать, кто именно.

– Вы шутите?

– Нет. Мне не до шуток.

– Вы его разглядели?

– Это была она. Да, хорошо разглядел.

– Говорите, я все запишу на магнитофон, если вы не возражаете.

– Меня это вполне устраивает.

В половине двенадцатого я положил на стол Сайза расходный счет.

– Начнем с этого.

Он начал читать, потом поднял голову. На лице его отражалось недоумение.

– Один костюм? Одна электрическая бритва? Одна зубная щетка? Один тюбик пасты «Крест»? Одна пара трусов? Одна синяя рубашка? Сто восемьдесят долларов и сорок пять центов? – к тому времени, как он дошел до центов, голос его поднялся до самой высокой ноты.

– Вы хотите, чтобы я все вам рассказал или будем слушать ваше сопрано?

– Рассказывайте. Сегодня я еще не слышал никаких глупостей.

Слушал он, как обычно, внимательно, лишь изредка помечая вопросы, которые хотел бы задать после того, как я выговорюсь.

Когда я замолчал, Френк Сайз карандашом нацарапал на моем счете О-кей и свои инициалы. Пододвинул его ко мне.

– Не думаю, что я заехал бы к Стэйси. Я бы прямиком отправился в аэропорт… или в полицию.

– Я выпил виски.

Он кивнул.

– Что вы скажете Синкфилду?

– Почти все.

Он вновь кивнул.

– Да. Вы правы. Что потом?

– Позвоню тем людям, что звонили мне в мое отсутствие. Может, у них есть что-нибудь интересное.

– Мы уже набрали материала на несколько колонок. Особенно мне нравится та синхронность, с которой Конни Майзель и ее сводный брат набросились на сенатора и его дочь. Это просто конфетка.

– Я думаю, материала вам хватит на целую неделю.

– Недостает самой малости, – заметил Сайз.

Я кивнул.

– Нет связующего звена.

– Нет, – согласился он.

– После публикации одной или двух колонок оно появится.

– Да, но найду его не я.

– Не все же должно достаться вам.

– Я хочу все.

Мне осталось лишь вздохнуть.

– Я об этом догадывался.

– Будете по-прежнему работать в одиночку или вам нужна помощь?

– От кого?

– От меня.

– Давайте посмотрим, что покажут ближайшие день-два. Я чувствую, что где-то что-то да прорвется.

Сайз кивнул.

– Я тоже. Поэтому и хочу поучаствовать.

– Вы – босс.

– Но то, что я хочу, не всегда самое разумное решение.

– Потому-то вы и босс, что понимаете это.

– Да, может, в этом все дело.

Я отдал счет Мэйбл Синджер и уговорил ее позвонить в «Герцог Зиберт» и заказать столик, который подальше от двери на кухню. Хотелось также, чтобы стоял он в некотором отдалении от других, ибо в противном случае нам с Синкфилдом пришлось бы не разговаривать, а обмениваться записками: в «Герцог Зиберт» хватало репортерской братии.

Но упоминание фамилии Сайз вновь сотворило чудо. И когда я пришел на пару минут раньше назначенного срока (как обычно), меня препроводили к столику, стоящему в футе от соседнего. В «Зиберте» это означало полную изоляцию.

Синкфилд задержался не более чем на минуту. Плюхнулся на стул с тяжелым вздохом.

– Трудное утро? – спросил я.

– Они все трудные. Давайте выпьем.

Подошел официант. Мы заказали выпивку и ленч. Синкфилд отдал предпочтение бифштексу, я – форели. Когда официант поставил перед нами полные бокалы, Синкфилд отпил из своего, прежде чем заговорить.

– Ну и глупость вы вчера сотворили. А может, нашли единственный выход. Пока не знаю.

– Вы о чем?

– Я насчет того, как вы выпрыгнули из машины.

– Почему глупость? Я же жив.

– Это просто чудо.

– Лос-Анджелесские копы ее знают?

Он кивнул.

– Они думают, что на вас «наехала» Паршивка Беа.

– Кто такая Паршивка Беа?

– Мисс Беатрис Энн Уит. Они не знают, убила ли она кого-либо, но она отсидела два года за то, что отделала одного парня пивной бутылкой. Тот едва не умер. Мои друзья в Лос-Анджелесе говорят, что вроде бы она помогает выбивать деньги из тех, кто забывает платить долги. Их удивило, что она наставила на вас револьвер. Они интересуются, не хотите ли вы слетать к ним и написать жалобу. Я сказал, что едва ли они увидят вас в скором времени.

– Вы правы.

– Они думают, а не замешана ли она в трех или четырех нераскрытых убийствах. Вы говорите, у нее был револьвер тридцать восьмого калибра?

– Мне показалось, что тридцать восьмого.

– Именно так я им и сказал. Они думают, что смогут провести баллистическую экспертизу, если схватят ее с оружием. Я им сказал, что окажут мне услугу, если, арестовав ее, выяснят, на кого она работала.

– Хотелось бы это знать, – кивнул я.

– У вас есть какие-то версии?

Я покачал головой.

– Перестаньте, Лукас.

– Хорошо. Версия у меня есть. Кто-то хочет убить меня или испугать. Тот самый таинственный незнакомец, что сжег Каролин Эймс и застрелил Игнатия Олтигби. Тот, кто достаточно хорошо знает Лос-Анджелес, чтобы поднять трубку и позвонить такой вот Паршивке Беа.

– Нанять таких, как она, не составляет труда. Почему они хотят вас убить? Вы что-то узнали, о чем мне не рассказываете?

– Полной уверенности у меня нет. В Лос-Анджелесе я узнал только одно: у Конни Майзель была мать.

– Гвендолин Руг Симмс, – кивнул Синкфилд, – Известная так же, как Гвен Майзель, поскольку сожительствовала с Франсисом эн-в-и Майзелем. Она умерла двадцать первого октября.

– Вы, значит, проверяли?

– Это моя работа.

– У нее был и второй ребенок. Я про Гвен Майзель.

– Неужели?

– Да. Звали его Игнатий Олтигби.

Синкфилд опустил на тарелку кусок бифштекса, который уж поднес ко рту. Достал сигарету, закурил. Взгляд его устремился в далекое далеко. После второй затяжки он вдавил сигарету в пепельницу, взялся за вилку, положил в рот отрезанный кусок бифштекса. Прожевал.

– Вроде бы должно сходится, но не сходится.

– Я понимаю, что вы хотите сказать.

– Они появились в одно время, не так ли? Эта Майзель и ее темнокожий сводный брат.

– Перед смертью их мать что-то им послала. Владелец бара, в котором она работала, отправил письмо в Лондон для Олтигби и посылку, размером с коробку из-под сигар, в Вашингтон для Конни.

Синкфилд кивнул и отрезал кусок бифштекса. Положил в рот и, еще не прожевав, спросил:

– Чего вы летали в Лос-Анджелес?

– Хотел найти какую-либо связь между сенатором Эймсом и Конни Майзель.

– И что вы искали? Непристойную фотографию, на которой изображены она, сенатор и еще какая-нибудь телка?

– Возможно. Она кое в чем солгала мне. К примеру, сказала, что родители ее принадлежали к среднему классу. На самом деле это не так, но многие стараются приукрасить свое прошлое.

– Она училась в колледже, получив стипендию, – заметил Синкфилд. – Я это проверял.

– В основном ее слова действительно соответствуют истине. Она училась в Голливуд-Хай и закончила ее с достаточно хорошими отметками, чтобы получить стипендию в Миллз. После этого работала в нескольких местах, пока не оказалась в вашингтонской лоббистской фирме. Не говорила она лишь о том, что росла в Лос-Анджелесе сама по себе и жила с музыкантом, который, возможно, был ее отцом. Он научил ее играть на пианино и кое-чему еще, когда ей исполнилось двенадцать или тринадцать лет.

– Такая, значит, получается картина?

– Если исходить из того, что мне удалось выяснить, то да. Похоже, счастливого детства у нее не было.

– Вы нашли, что связало ее с сенатором?

– Конни?

– Да.

– Ничего не нашел.

– А с матерью?

– Мать, похоже, трахалась со всеми подряд. Может, среди них был сенатор, и, как вы и сказали, его сфотографировали.

– А фотографии она оставила своим детям?

– Вот-вот. Есть только одна заковырка. Если бы фотографии представляли какую-то материальную ценность, мать воспользовалась бы ими сама. Если фотографии и были, в чем я очень сомневаюсь.

– Как обычно поступают с такими фотографиями?

– Платят за них. Другого выхода нет.

– Да, пожалуй, вы правы.

– Как видите, моя версия не выводит на преступника.

– Похоже, что так.

– Хотите что-нибудь на десерт?

– Нет, обойдусь без десерта.

– Тогда кофе?

– Кофе тоже не хочу.

– А чего же вы хотите?

– Поговорить с Конни Майзель.

– Так что вас останавливает?

– Ничего. Поехали.