Текст книги "Хочешь жить - не рыпайся"

Автор книги: Росс Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Глава 23

В самом начале четвертого Дэйн свернул на дорожку, ведущую к большому, просторному особняку под темно-зеленой крышей. Несмотря на его неумение водить машину, добрались мы достаточно быстро. На дорогу от «Уотергейта» до «Французского ручья» у нас ушло чуть меньше двух часов.

Мы вылезли из машины и Дэйн позвонил в дверь. Пока мы ждали, я восхищенно разглядывал резные панели старинной двери. Радостные фигурки собирались в крестовый поход. Грустные – возвращались из него.

– Одну минуту, – он отступил на шаг.

– Есть трудности? – полюбопытствовал я.

– Давайте убедимся, есть ли кто дома.

Он повернул направо. Я последовал за ним. Остановился он перед гаражом на четыре машины. Ворота были подняты и в гараже стояли черный четырехдверный «кадиллак», достаточно новый «камаро» и джип.

– Тут есть место еще для одного автомобиля, – заметил я.

Дэйн покачал головой.

– Сенатор взял свой с собой. Он ездит на «олдсмобиле».

Дэйн вновь зашагал по дорожке к парадной двери. Повернул бронзовую рукоятку и толкнул дверь. Она открылась. Он вошел в холл, я – за ним.

– Миссис Эймс, – позвал он.

Ответа не последовало.

– Есть кто-нибудь дома?

– Может, они в псарне или конюшне? – предположил я.

– Может. Давайте подождем в гостиной.

Через холл он прошел в гостиную с великолепным камином и не менее великолепным видом на Чезапикский залив. В полумиле от берега большая яхта неторопливо рассекала синюю воду.

На кофейном столике я увидел поднос с графином виски, наполовину пустым, ведерком со льдом, сифоном и высоким стаканом. Кофейный столик стоял перед диваном. Луиза Эймс сидела на диване. В голубых трусиках. Над голой левой грудью краснели два пулевых отверстия. Рот и глаза были открытыми. Голова изогнулась под необычным углом. Она была мертва. И, похоже, до сих пор этому удивлялась.

– Святой Боже, – выдохнул я.

Дэйн ничего не сказал. Подошел к Джонасу Джонсу, стройному молодому человеку, который обносил гостей напитками, седлал лошадей, водил автомобиль и обслуживал хозяйку. Джонас Джонс был в чем мать родила. Он лежал на полу, лицом вверх, лицо его перекосила гримаса боли, то есть умирал он в страданиях. И в его груди краснели два пулевых отверстия. Револьвер лежал рядом с его правой рукой. Как мне показалось, тридцать восьмого калибра, с коротким стволом. Вот тут я заметил кровь. Ее вылилось немало.

– Пошли, – махнул рукой Дэйн.

– Куда? – спросил я.

– Туда, где все, скорее всего, началось. В спальню.

Мы вернулись в холл, повернули направо и, миновав пару дверей, попали в хозяйскую спальню. Большую ее часть занимала огромная кровать со сбитыми простынями, но в ней хватило места туалетному столику, бюро, комоду. Стены украшали сельские пейзажи. На полу двумя кучками лежала мужская и женская одежда. Из окна спальни так же открывался вид на залив. Яхта не успела далеко уплыть.

– О, черт, – пробормотал Дэйн, повернулся и зашагал обратно в холл. Я потащился за ним, как хорошо воспитанный пудель.

В гостиной Дэйн наклонился над диваном, вероятно с тем, чтобы получше разглядеть отошедшую в мир иной миссис Роберт Эф. Эймс. Удовлетворив свое любопытство, выпрямился, проследовал к телу Джонаса Джонса, ранее обитавшего в Майами-Бич, опустился на колено, удостоил покойника короткого взгляда, встал и направился к телефону. Снял трубку, набрал ноль и стал ждать, пока ему ответит телефонистка.

– Экстренный случай, – сказал он, когда на другом конце провода взяли трубку. – Меня зовут Артур Дэйн. Я частный детектив и хочу сообщить об убийстве и самоубийстве.

Он говорил и говорил, но я уже не слушал. Вместо этого подошел к телу Луизы Эймс и еще раз взглянул на нее. Она по-прежнему удивлялась тому, что умерла. Пальцы левой руки были сжаты в кулак. Через плечо я покосился на Дэйна. Он говорил по телефону, спиной ко мне. Я разжал пальцы Луизы. В кулаке оказались два ключа. Вроде бы от дверных замков. К одному прилепился маленький кусок скотча. Под ним белел клочок бумага с напечатанным номером семьсот двенадцать. Я сунул ключи в карман пиджака.

Дэйн еще не наговорился. Я подошел к Джонасу Джонсу, оглядел его тело. Гримаса боли не исчезла. Пальцы его ничего не сжимали, поэтому я снова пересчитал пулевые отверстия. Их так и осталось два.

Артур Дэйн положил трубку и повернулся ко мне.

– Я говорил с шерифом. Его помощник уже едет сюда.

– Почему вы сказали про самоубийство? Он что, стрелял в себя дважды?

Дэйн пожал плечами.

– Одной пули ему не хватило. Обычное дело. Я как-то прочел про одну женщину. Она приехала в похоронное бюро, припарковала автомобиль, вошла, заранее оплатила свои похороны, вернулась к автомобилю, села за руль и выстрелила в себя пять раз. Она до сих пор жива.

– Вы его знали?

– Кого? Джонса?

– Да.

– Мы встречались.

– Вы когда-нибудь говорили с ним?

– Нет.

– Его наняли, чтобы трахать хозяйку, и ему нравилось то, что он видел в зеркале, когда вставал перед ним. Скорее всего, он страстно любил себя, как большинство таких, как он. Разумеется, он мог убить Луизу Эймс. Но в этом случае он уже был бы далеко-далеко, а не лежал на ковре в луже крови.

Дэйн опять пожал плечами.

– Вы можете рассказать об этом помощнику шерифа. Они обожают версии любителей.

– А вы с ней не согласны?

– Я предпочитаю судить о случившемся по тому, что вижу. А вижу я ссору, которая началась в постели после полудня. Может, и в полдень. Я вижу наполовину опустевший графин с виски. Я вижу мертвую женщину с двумя пулями в груди и в трусиках. То ли они начали ссориться, уже потрахавшись, то ли только подходили к этому, а может, она делала ему минет. Эксперты все определят. Я вижу мужчину, лежащего на полу с револьвером в трех с половиной дюймах от его руки. Скорее всего, на рукоятке найдут отпечатки его пальцев. Смущает, конечно, то, что он дважды выстрелил в себя, но от самоубийц можно ждать чего угодно, на то они и самоубийцы. Одно я знаю наверняка. Шериф округа Толбот не станет заниматься психоанализом этого симпатичного парня. Для шерифа покойник есть покойник, и, если у него будет возможность квалифицировать это происшествие как убийство и самоубийство, он ее не упустит.

– Вы действительно думаете, что это убийство и самоубийство?

– Я это вижу. Но они проведут все необходимые экспертизы. Определят угол, под которым пули вошли в тело, проверят отпечатки пальцев, чтобы знать нажимал он на спусковой крючок указательным или большим пальцем. Поищут следы пороха, дабы определить, с какого расстояния производился выстрел. Выяснят, сколько они выпили спиртного. Если много, то у шерифа появится лишний повод побыстрее закрыть это дело.

– Разумеется, для моей версии двойного убийства есть веские основания.

– Это точно. Кто-то хотел, чтобы она не сказала нам того, что собиралась сказать.

– Их могла убить Конни Майзель.

– У нее достаточно надежное алиби.

– Какое?

– Она была со мной.

– Действительно, надежное.

– Вы забываете еще одного человека, у которого был мотив для убийства.

– Не забываю. Я как раз хотел упомянуть о нем.

– О сенаторе, не так ли?

– Совершенно верно. Если он пожертвовать всем, даже жизнью дочери, чтобы скрыть свое прошлое, он пойдет до конца. Допустим, его жена выяснила, что он натворил.

– Как? – спросил Дэйн.

– Господи, да откуда мне знать, как и что она выяснила, но предположим, что это произошло. Может, она позвонила своему бывшему мужу и дала понять, что собирается обо всем рассказать. Он садится в свой «олдсмобил», едет сюда, застает их обоих в постели, убивает, а потом оправдывается приступом ревности.

– Да перестаньте, Лукас.

Я пожал плечами.

– Это одна из версий. Вы, как я понимаю, настаиваете на убийстве и самоубийстве.

– Естественно. Кстати, раз уж вы перевели разговор на сенатора, у него и впрямь был хороший мотив для убийства.

– Какой же?

– Восемнадцать миллионов долларов. После смерти дочери сенатор стал единственным наследником своей жены.

Глава 24

Помощник шерифа прибыл первым. Высокий парень с квадратной челюстью и светло-синими глазами. Он спросил, как нас зовут, и аккуратно записал наши имена и фамилии, после чего перешел к осмотру тел.

– Этому парню было, что показать, не так ли? – прокомментировал он увиденное, после чего молчал до приезда шерифа.

Шерифу было за пятьдесят и он не первый раз сталкивался с убийством. Мужчина он был видный, выше меня ростом и в половину шире, а его маленькие карие глазки, похоже, ничего не упускали. С собой он привез команду экспертов и, после осмотра дома и места преступления, увел меня и Дэйна на кухню.

Право рассказать об увиденном я предоставил Дэйну и он не ударил в грязь лицом. Я решил, что говорит он даже лучше, чем пишет. Шериф внимательно выслушал Дэйна, потом меня. Когда мы закончили, повернулся к Дэйну.

– Вы думаете, это убийство-самоубийство, так?

– Мне так представляется.

– Надеюсь, и мои мальчики придут к такому же выводу.

– А у вас другое мнение?

– Я этого не говорил, мистер Дэйн. На эту семью и так много чего свалилось, не правда ли? – он не стал дожидаться наших ответов. – Я удивлен, что вы не звоните Френку Сайзу, мистер Лукас.

– Такие новости его не интересуют.

– Его, может и нет, а вот другие заинтересуются обязательно. Как только об этом станет известно, сюда примчится кто-нибудь из «Балтимор сан». Не отстанет и «Вашингтон пост». Ти-ви. Радио. Не удивлюсь, если это происшествие попадет в вечерние выпуски новостей. Уолтер Кронкайт такого не упустит. Смерть жены экс-сенатора и ее… кто бы он ни был. Какая-никакая, а сенсация.

– Публике это интересно, – шериф смотрел на меня, как бы ожидая подтверждения, вот я и пошел ему навстречу.

– Разумеется, если это убийство-самоубийство, как предполагает мистер Дэйн, интерес этот быстро угаснет. Это новости, но лишь на день или два.

– То есть пока версия убийство-самоубийство не будет основной?

– На данный момент нет, мистер Лукас. Пока я не проведу тщательного расследования не ознакомлюсь с отчетом коронера[11]11
  Следователь, специальной функцией которого является расследование случаев насильственной или внезапной смерти.


[Закрыть] и результатами экспертизы. Вы понимаете, нельзя сразу делать выводы, когда здесь убивают богачей. Другим богачам это может не понравится.

– Разве в этом году будут выборы? – спросил я.

Шериф улыбнулся.

– Выборы уже прошли. Я победил с подавляющим перевесом. Можно сказать, мне выдали мандат доверия. Решили, что я достоин стоять на страже закона.

– Это хорошо.

– Мы вам сегодня еще понадобимся? – спросил Дэйн.

Шериф задумался.

– Нет, полагаю, что нет. Я бы хотел, чтобы вы приехали завтра или послезавтра, и дали письменные показания. К тому времени у меня, возможно, возникнут кое-какие вопросы, – его карие глазки обежали нас. – Или вы вспомните то, о чем забыли сказать мне сегодня.

– До встречи, шериф, – Дэйн направился к двери. Я – за ним.

– Одну минуту, – остановил нас шериф. – Вы не знаете, кто расследует убийство дочери Эймсов и ее дружка в округе Колумбия?

– Вы говорите про отдел убийств? – переспросил я.

– Да.

– Дэвид Синкфилд. Лейтенант.

– Дружок дочки был ниггером, не так ли?

– Белая мать, черный отец, – ответил я.

– Как вы думаете, стоит мне позвонить лейтенанту и рассказать, что мы тут нашли?

– Я думаю, что он будет вам безмерно благодарен, – ответил я.

На обратном пути Дэйн вел машину ничуть не лучше. Мы почти не разговаривали. Теперь мне даже нравилась его манера вождения. Отвлекала от мыслей о застывшем на лице Луизы удивлении.

Я посмотрел на Артура Дэйна. Банкир банкиром. Самодовольный, уверенный в себе, пиджак расстегнут, животик выпирает. Правая рука лежит на сидении. Левая держит руль двумя пальцами, а «кадиллак» мчит со скоростью семьдесят пять миль в час. Я не сомневался, что, лопни у нас колесо, Дэйн обязательно ударит по тормозам и крутанет руль не в ту сторону, в результате чего машину занесет и перевернет раз семь, и мы, если останемся в живых, не сможем вылезти из кабины, потому что двери заклинит.

– Вы кого-нибудь убивали? – спросил я.

Он уставился на меня. Вместо того, чтобы смотреть на дорогу.

– Что значит, кого-нибудь убивал?

– Благодаря своему вождению.

– Я даже не попадал в аварию.

– В это трудно поверить.

– Вам не нравится, как я веду машину?

– Еще как не нравится.

Дэйн какое-то время молчал. Я подумал, что он дуется на меня. Потом взялся за руль обеими руками.

– Я научился водить машину лишь в двадцать пять лет. Большинство учится этому в более раннем возрасте.

– Почему же вы не последовали примеру большинства?

– До двадцати пяти лет не мог купить себе машину.

– А теперь вы ездите на «кадиллаке».

– Маленьком.

– Вы позволите задать вам личный вопрос? Френк Сайз рекомендует мне задавать личные вопросы.

– В принципе мне плевать на рекомендации Френка Сайза, но вопрос вы можете задать. Хотя я не уверен, что отвечу на него.

– Сколько вам платила миссис Эймс?

Дэйн помолчал.

– Я вам скажу. Я брал аванс на месяц, двадцать тысяч долларов. По окончании предоставлял отчет.

– То есть всего вы получили сорок тысяч долларов, так?

– Так.

– Вы думаете, что отработали эти деньги?

Он вновь повернулся ко мне. Я предпочел смотреть на дорогу, чтобы при необходимости перехватить руль.

– Я их отработаю, когда закончу расследование.

– Я думал, вы вышли из игры.

Он покачал головой.

– Я передумал.

– Почему?

– По двум причинам. Во-первых, я хочу выяснить, что же такое ужасное совершил сенатор.

– А во-вторых?

– Не хотелось бы возвращать деньги, а мне заплачено до конца месяца.

В Вашингтон мы въехали по Нью-Йорк-авеню и я попросил Дэйна высадить меня на Седьмой улице. Время близилось к шести часам. В винном магазине на углу Седьмой и Нью-Йорк-авеню я купил плоскую бутылку виски, на этот раз «Блэк энд Уайт». Сунул ее в карман, вышел из магазина, поймал такси и попросил водителя отвезти меня в Центральную больницу на Ирвинг-стрит.

В приемном покое мне дали карту больницы и я без труда нашел отделение Эф-один. Вход в него преграждала запертая двойная дверь с панелями из толстого стекла. Стальная проволока с обеих сторон оберегало стекло от ударов. За дверью тянулся длинный коридор. Там стояло несколько человек, кто в городской одежде, кто в пижамах и халатах. Я нажал на кнопку звонка.

Вскоре к двери подошла медсестра и приоткрыла ее.

Худощавая негритянка в очках с золотой оправой.

– Слушаю вас.

– Я хотел бы повидаться с Глорией Пиплз.

– Кто вы?

– Ее адвокат. Меня зовут Декатар Лукас.

Медсестра покачала головой.

– Даже не знаю, как нам быть. Миссис Пиплз плохо себя чувствует. Доктор говорит, что к ней не следует пускать посетителей.

– У меня хорошие новости. Ей наверняка станет лучше.

Медсестра все еще колебалась.

– Время посещения уже прошло.

– Я надолго не задержусь, а пришел я действительно по важному делу.

– Говорите, вы ее адвокат?

– Совершенно верно.

– Проходите, но только не задерживайтесь надолго.

Она открыла дверь и я прошел в коридор. Тут же к нам направился высокий блондин с загипсованной по локоть левой рукой.

– Я ухожу.

– Никуда ты не уходишь, Фредди, – медсестра уже захлопнула дверь. – Быстро возвращайся в свою палату.

– Нет. Я ухожу. За мной приедет брат.

– Что ж, уходи, если сможешь открыть эту дверь.

Блондин покачал головой.

– Дверь заперта. Вы должны ее открыть.

– Я же сказала тебе, что не собираюсь открывать эту дверь.

– Откройте дверь! – завопил блондин.

Медсестра вздохнула.

– Чего ты этим добиваешься? – она взяла его за правую руку и развернула спиной к себе. – Иди смотреть ти-ви.

– Мой брат приедет за мной. Мне надо пройти через дверь.

– Попозже я тебя выпущу. А сейчас смотри ти-ви.

Блондин на мгновение задумался, потом кивнул и двинулся по коридору.

– Что с ним? – спросил я.

– Пытался перерезать себе вены. Перерезал, не только вены, но и сухожилие. Сшили его с большим трудом.

– Это все?

– Вы насчет его поведения? Он только что прошел курс шоковой терапии. После нее они все такие. И память им на какое-то время отшибает, – она покачала головой. – Каких только психов у нас нет, – она указала на одну из дверей. – Миссис Пиплз вот в этой палате. Постучите, прежде чем входить. Вдруг она не одета.

Я постучал и женский голос предложил мне войти. Я открыл дверь. Глория Пиплз сидела в кресле. В кремовой ночной рубашке и синем халате. С белыми пушистыми шлепанцами на ногах Кровать, комод, раковина, простой деревянный стул, более в палате ничего не было.

Сидела она, низко наклонив голову. Медленно подняла ее, чтобы посмотреть на меня. Глаза покраснели от слез. На кончике носа повисла капля. Волосы она давно уже не расчесывала.

– Привет, Глория, – поздоровался я. – Как ваше самочувствие?

– Мне тут не место. Это отделение для душевнобольных. Я не сумасшедшая.

– Кто привез вас сюда?

Она покачала головой.

– Двое мужчин. Я не знаю, кто они. Пришли сегодня и сказали, что они работают у Луизы Эймс.

– В какое время?

– Около двух часов. Пришли около двух и сказали, что Луиза Эймс хочет отправить меня на отдых. Я не знала, что они имеют в виду. Отдых мне не требовался. Я позвонила Луизе, но ее телефон не отвечал. Они сказали, что все улажено, и они отвезут меня в больницу, где я смогу отдохнуть. Сами знаете, в каком я была настроении. Я действительно устала. Согласилась поехать с ними и попала сюда.

– Они полагают, что вы слишком много пьете.

– Кто это сказал?

– Миссис Эймс. Она говорила, что вы названивали ей днем и ночью и несли всякую чушь.

– Я ей не звонила, – воскликнула Глория. – Это она позвонила мне.

– По какому поводу?

– Мне не хочется говорить об этом.

– Сколько вы сегодня выпили, Глория? Только не лгите.

– Бутылку пива за ленчем. И все.

– А вчера?

Она задумалась.

– Два бокала «мартини» перед обедом. Больше ничего. В последнее время я почти не пью. После нашей встречи. Вы приносили с собой виски, не так ли?

– Приносил.

– Жаль, что не принесли сегодня.

– Может, и принес.

Она просияла. В глазах проснулась надежда, уголки рта поднялись.

– Вы не шутите?

– Нет.

Она огляделась.

– Нам нужны стаканы. Вы можете принести стаканы?

– Где же я возьму стаканы?

– На сестринском посту. Там стаканы и разные соки. Принесите какого-нибудь сока.

– Виски с соком?

– Яблочный сок. Я помню, что у них есть яблочный сок. Его можно смешать с виски.

Я посмотрел на нее и покачал головой.

– Даже не знаю, Глория. Вас поместили сюда с тем, чтобы вы не пили.

– Я не алкоголичка. А выпить мне сейчас просто необходимо.

– Очень хочется?

– Ужасно.

– Скажите мне, о чем вы говорили с миссис Эймс, и вы получите виски.

Я очень гордился собой. Еще бы, решил облагодетельствовать женщину, которой так хотелось выпить.

Глория Пиплз, однако, не приняла моего предложения.

Похоже, даже обиделась.

– Сначала принесите мне выпить, – заявила она. – А потом, возможно, и поговорим.

Я кивнул.

– Яблочный сок?

– Яблочный сок, – подтвердила она.

Я вышел в коридор, направился к сестринскому посту. На пластиковом подносе стояли ведерко со льдом, бутылки и пакеты с фруктовыми соками. Худощавая медсестра в золотых очках наблюдала, как я наливаю яблочный сок в два пластиковых стаканчика.

– Она попросила принести ей что-нибудь попить.

Медсестра одобряюще кивнула.

– Чем больше жидкости она пьет, тем лучше.

– Она неплохо выглядит. Я ожидал худшего.

– Ха, – вырвалось у медсестры. – Видели бы вы ее в два часа дня, когда ее привезли сюда. На ней лица не было. А сейчас она поспала, отдохнула.

– Как по-вашему, ее привезли не зря?

– В последнее время она много пила, и отнюдь не сок.

Я отнес оба стаканчика в палату Глории Пиплз. Она прикусила губу, увидев их, встала, протянула к ним дрожащие руки.

– Останьтесь у двери.

Я остался у полуприкрытой двери.

– Никого не впускайте, – она подошла к раковине вылила две трети содержимого стаканчиков. Повернулась ко мне. – Наполните их.

Я достал из кармана бутылку, отвернул пробку, наполнил стаканчики виски. Глория Пиплз протянула один мне, несколько капель выплеснулись на пол. Свой стаканчик поднесла ко рту, держа его обеими руками. Дважды глотнула, с удовлетворенным вздохом уселась в кресло, полезла в карман халата, вытащила пачку «кента», вытрясла из нее кончик сигареты, губами достала ее из пачки.

– Есть у вас зажигалка? Они не разрешают держать спички или зажигалку в палате. Приходится ходить на пост, там электрическая зажигалка.

Я дал ей прикурить, закурил сам.

– А теперь рассказывайте, Глория.

Шотландское сделало свое дело. На щеках Глории затеплился румянец. Сигарету и стаканчик она держала более уверенно. Ей даже удалось удержать их в одной руке, пока второй она приглаживала волосы. Впрочем, прическа ее от этого лучше не стала.

– Так Луиза говорит, что я ей звонила?

Я кивнул.

– Насколько мне известно, да.

– Я ей не звонила. Я никогда ей не звонила. А вот она позвонила мне.

– С чего бы это?

– Хотела, чтобы я ей кое-что отдала.

Я ждал. Добрые самаритяне привыкли ждать.

– Что именно?

– Она думала, если он проникнет туда, они поймут, в чем дело.

Конечно, мне следовало помнить о Иове. Вот уж кто умел ждать. Но я бы мог посостязаться с ним.

– Кто он?

– Ее домашний зверек. Телохранитель. Жеребец, которому она платила за то, что он ее трахал.

– Джонас Джонс.

Она вновь отхлебнула виски и кивнула.

– Он самый. Джонас Джонс.

– И куда он должен был проникнуть?

– В их квартиру.

– В чью?

– Бобби и этой сучки Майзель.

– А ключи были у вас, так?

Мой вопрос дошел до нее не сразу, вероятно сказалось наложение спиртного на транквилизаторы.

– Откуда вам это известно? Никто не знал, что у меня были ключи.

– Луиза Эймс знала.

– Это другое дело. Она знала, что у меня были дубликаты всех его ключей. Он постоянно их терял.

– Вы все еще работали у сенатора, когда он купил квартиру в «Уотергейте»?

Она покачала головой.

– У него я уже не работала. Он перевел меня к Кьюку. Но я все равно держала у себя дубликаты ключей. Когда он купил квартиру в «Уотергейте», я позаботилась о том, что бы изготовили пару лишних ключей. Просто продолжала приглядывать за ним, хотя он ни о чем меня уже и не просил.

– И что вы сделали, послали ключи Луизе Эймс по почте?

Еще раз она покачала головой.

– Нет, Джонас заехал и забрал их.

– А что потом?

Она допила свой стаканчик.

– Думаю, я еще выпью сока.

– Пожалуйста, – я протянул ей свой. – Возьмите, я еще не пил.

Это ее порадовало. Она благодарно улыбнулась. Еще бы, доктор прописывал ей лучшее на свете лекарство. Она одним глотком ополовинила стаканчик.

– Не волнуйтесь. Я не надерусь.

– Я это знаю. Так что случилось после того, как Джонас взял у вас ключи?

Она пожала плечами.

– Наверное, он проник в их квартиру и выяснил то, что она хотела знать. По крайней мере, так она сказала.

– Когда?

Глория Пиплз задумалась.

– Вчера, – она энергично кивнула. – Да, да, вчера. Именно тогда Луиза позвонила и начала отчитывать меня.

– За что?

– За то, что я спала с Бобби. Она сказала, что знала об этом с самого начала, но не возражала, потому что чувствовала, что для него это всего лишь развлечение. А вот Конни Майзель, сказала она, совсем другое дело. Конни Майзель погубила Бобби, а вот теперь она намерена погубить Конни Майзель.

– Как?

– Этот самый вопрос я ей и задала. Как?

– Что она ответила?

– Рассмеялась и сказала, что я смогу прочесть об этом в колонке Френка Сайза.

– И что потом?

– Ничего. Она положила трубку, а я выпила пару бокалов «мартини». Может, даже три. Я очень расстроилась, – Глория заплакала. Слезы горошинами скатывались по ее щекам. Я испугался, что сейчас она разрыдается, а потому подошел и начал поглаживать ее по плечу.

– Ну, ну, – добрый, все понимающий доктор Лукас. – Все будет хорошо. Не надо плакать.

Она посмотрела на меня. Глаза блестели о слез.

– Везунчик.

– Везунчик?

– Мой кот. Я просто уехала и оставила его, а теперь не знаю, что он будет есть. Он никогда не оставался один.

Я нашел носовой платок и вытер часть слез.

– Успокойтесь. Выпейте сока. Не волнуйтесь из-за Везунчика. Я о нем позабочусь.

– Вы… вы позаботитесь? – она вновь уткнулась носом в стакан.

– Я знаю одно место в Силвер-Спринг. Санаторий для кошек. Несколько раз я отвозил туда своего кота. У них есть телевизоры и все такое. Я заберу Везунчика и отвезу его туда.

Слезы прекратились, появилась икота.

– Он… он любит синоптика.

– Синоптика?

– По ти-ви… прогноз погоды. По девятому каналу. Он всегда смотрит эту передачу.

– Я скажу об этом даме, что управляет санаторием.

Она осушила и мой стакан. Я подсчитал, что за пятнадцать или двадцать минут она выпила чуть ли не двести грамм виски.

– Почему бы вам не прилечь? – предложил я.

– Вы заберете то, что осталось?

– Вы про виски?

– Да.

– Если бутылку найдут, ее у вас отнимут.

– Мы ее спрячем. Дайте мне мою сумочку. Все равно мне отдавать вам ключи. Мы спрячем ее в моей сумочке.

– Отличный тайник. В него они никогда не заглянут. Разве что после того, как полюбопытствуют, а что у вас под подушкой.

– Так где же мы ее спрячем?

– Под матрацем.

Она закрыла глаза, нахмурилась.

– Под матрацем, – повторила она. – Под матрацем, – открыв глаза, она широко улыбнулась. – Это я для того, чтобы вспомнить, когда проснусь.

Я протянул ей сумочку и засунул бутылку виски под матрац. Меня распирала гордость. Столько добрых дел за один день. Я обокрал мертвую женщину. Утешил больную спиртным. Еще чуть-чуть, и из лопаток начнут расти крылышки.

– Думаю, я немного посплю, – Глория посмотрела на кровать.

– Отличная мысль.

Она поднялась, не особо шатаясь дошла до кровати, села.

– Под матрацем, – она кивнула, словно давала себе слово не забыть об этом.

– Под матрацем, – эхом отозвался я.

– Этим утром я просмотрела колонку Френка Сайза, но о Бобби в ней не упоминалось. О нем напишут завтра?

– Думаю, что нет.

– А когда? – она вытянулась на кровати.

– Не знаю, Глория, – ответил я. – Возможно, что никогда.